Ворлок из Гардарики Русанов Владислав

Глава 25

Полые холмы

Придя в себя, Вратко первым делом ощутил холод. Стыли пальцы на ногах и руках, леденела спина, соприкасающаяся с неровным, влажным камнем. После летней жары и теплой солнечной осени стужа, казавшаяся по-настоящему зимней, была невыносима.

Несмотря ни на что, открывать глаза не хотелось. Уж если суждено замерзнуть насмерть, то хотя бы в покое и блаженной лени.

Потом к сознанию новгородца пробились голоса. Рианна напористо наседала на Гуннара, который вяло, как бы нехотя, отвечал.

— Тебе все не по нраву, борода! И то не так, и так не эдак!

— Отстань, пигалица… Можно подумать, тебе все нравится.

— Лучше было бы наверху остаться?

— Не знаю! — с болью в голосе ответил кормщик. — Хродгейр вот остался…

— Уж лучше бы и я с ним, — пробасил Олаф.

— И я тоже… — сокрушенно присоединился Игни.

— А ну поговорите у меня! — прикрикнул на них Гуннар. — Если вождь сказал уходить, значит, надо уходить! — Вздохнул и со злостью добавил: — Думаете, мне не хотелось с ним рядом остаться?

— Так если ты все по слову вождя сделал, чего ж теперь бурчишь, как старый дед? — ехидно поинтересовалась пикта.

— А бурчать он мне не запрещал. И чему мне радоваться в каменном мешке? Сомнения меня терзают: не залезли ли мы по своей воле в ловушку?

— Не в ловушку, а в убежище!

— Ну, да… Из убежища можно выйти, когда захочешь. А тут…

— Вход закрылся? Так ты сам недоволен был, что враги следом залезть могут. А теперь опять недоволен. Чего, спрашиваю тебя? Дверь открыта — плохо, дверь закрыта — тоже плохо. Так, выходит?

— Я не против закрытой двери, — слабо отбивался Гуннар. — Я против той двери, которую я по своей воле открыть не могу.

— Лучше бы ее совсем не было?

— Ну, почему же…

— Так и скажи, что к головорезам Модольва-хевдинга в лапы захотел попасть.

— И не захотел вовсе…

— Так чего ж ворчишь все время?

— И вовсе я не ворчу…

— А что ж ты делаешь?

— Хочу знать: можешь ты нас отсюда вывести?

— Пока не знаю, — после недолгого замешательства ответила Рианна. Не похоже было, что она очень уж обескуражена этим. — Будет видно.

— Как это «будет видно»? — возмутился Олаф. — Я тут чувствую себя как в могиле. Знаешь, жрецы Белого Бога запрещают сжигать мертвецов в честном пламени, а требуют зарывать их в землю…

— Так завещал Иисус Христос, — встрял Игни.

— Тебя не спросили! — осадил его кормщик. — Еще проповедовать начни, как тот святоша, что погоню за нами выслал.

— Могу молчать. Подумаешь… — обиженно протянул парень.

— Я думал, девочка, ты знаешь, куда нас ведешь, — продолжил разговор Гуннар.

— Я видела то, что и все вы, — ловко отразила выпад пикта.

— Ты первая увидела дырку в холме, закричала на своем языке. По всему выходило, что нору эту вырыли твои соплеменники.

— Двенадцать поколений моей семьи не покидали Оркнейских островов. Я родилась и выросла в Скара Бра. Откуда я могу знать, сохранились ли остатки моего народа в Нортумбрии?

— Есть особые приметы, знаки, которые можно разобрать. Я так думаю, — рассудительно произнес кормщик.

— Наверное, есть. Можешь поискать…

— Я не сова, чтобы видеть в темноте. И не крот.

Тут Вратко решил открыть глаза. Пора осмотреться — о чем же они спорят так упорно?

Сперва парню показалось, что он ослеп.

Непроглядный мрак. Что с раскрытыми глазами, что с закрытыми, разницы никакой.

От неожиданности он вскрикнул, принялся моргать.

— Подарок, ты, что ли? — послышался голос Олафа.

— Я… — проблеял Вратко. — Где мы? Что со мной?

— То же, что и со всеми, — жестко приговорил Гуннар. — Сидим, как трусы и предатели в Нифльхеле.

Столько горечи было в словах кормщика, что даже Рианна не посмела возразить с обычной для нее напористостью. Только сказала жалобно:

— И вовсе не трусы. И не предатели…

— Я не о том хотел сказать… — чуть помягче заметил Гуннар.

— Во мраке Нифльхеля вечно маются трусы и предатели, — безучастно произнесла Мария. В первый раз королевна рот открыла, подумалось Вратко. — А мы… Мы… Мы могли хотя бы… — Голос ее прервался всхлипом, похожим на приглушенное рыдание.

— Не надо, дроттинг. — Олаф заворочался в темноте, засопел, будто медведь.

— Не надо, Мария-бан,[128] — умоляющим тоном поддержала его Рианна. — Мы выберемся отсюда обязательно. Мы найдем способ, как помочь ему…

— Как же мы выберемся в такой темноте? — вздохнул Гуннар.

— Не такая уж и темнота! — горячо возразила пикта. — Я вижу, эту пещеру вручную тесали. Значит, должен быть выход!

— Так мы в пещере? — попытался все-таки развеять свои сомнения словен.

— В рукотворной! — воскликнула Рианна.

— А нам с того легче? — возмутился кормщик. — Какой бы она ни была, мы в ловушке. И как выход искать? Не все же такие востроглазые, как ты, пичуга!

— Я буду искать! — заверила его уроженка подземного поселения. — И найду. Рано или поздно, но найду!

«Не было бы поздно… — застучала в сознании Вратко непрошеная мысль. — Можно от голода и от холода помереть, прежде чем выход найдется»…

— Огонь бы зажечь, — проговорил он вслух.

Кто-то судорожно хихикнул. Кажется, Игни.

Воцарилась тишина.

— Как его зажжешь? — наконец буркнул Олаф.

— Что, кресала ни у кого нету? — удивился словен.

— Кресало-то есть и трут найдется, — устало проговорил Гуннар. — Поджигать что? Бороды друг другу?

— Да… — протянул Олаф. — А Рагнара перевязать бы…

Вновь все замолчали.

И впрямь положение хуже некуда. Может, лучше было бы в плен к людям Модольва угодить? Если и смерть, так хоть под солнцем, на воздухе, а не здесь, где и взаправду чувствуешь себя как в могиле. И никто не придет на помощь.

— Ты поколдовал бы, Вратко, — несмело попросила Рианна.

— Как? — Парню не то что колдовать, языком ворочать не хотелось.

— А как ты всегда колдуешь… Вису скажи.

— Нет. — Новгородец покачал головой. Потом понял, что вряд ли его кто-то видит, и добавил: — Не смогу. Слов подобрать не сумею. Сил нет.

Он откинулся на спину, больно ударившись лопаткой об острый выступ камня, но даже застонать не смог себя заставить. Куда уж тут висы слагать? Лучше умереть…

— Мы все умрем, — будто подслушала его мысли Мария Харальдовна.

— Нет, дроттинг, — возразил Гуннар. — Не слушай старого дурака. Мы выберемся. Клянусь голосом Гьяллархорна и надеждой на спасение в Последней Битве. Отдохнем малость и начнем пробиваться наверх…

— А зачем? — Голос королевны мало напоминал голос живого человека. Похоже, она уже попрощалась с жизнью. А вернее, утратила к ней интерес. Вначале смерть отца, потом потеря Хродгейра…

Почему-то ни у кого не нашлось слов утешения. Даже у Гуннара, который в отсутствие вождя должен был взять на себя заботу о маленьком отряде. Даже у Рианны, относившейся к королевне как к сестре. Не смог ничего сказать и Вратко. Умом понимал — надо бы. Но душа отказывалась лгать. Прежде всего самому себе лгать.

— Давайте хоть сядем спина к спине, чтобы теплее было… — предложил словен, пытаясь избавиться от повисшего неловкого молчания.

— Дело говоришь, Подарок Ньёрда! — согласился с ним Гуннар. Скомандовал: — Давайте! Подбирайтесь ко мне поближе!

Умостившись в небольшом круге, Вратко почувствовал себя гораздо лучше. Во-первых, в самом деле теплее. Во-вторых, упираться в широкую спину Олафа куда приятнее, чем в неровные камни. В-третьих, только почувствовав рядом теплые, живые тела спутников, новгородец понял, каким же одиноким его делала лишающая зрения темнота. Он повеселел, взбодрился и понял, что ужасно проголодался. Еще бы! Больше суток, как наскоро перекусили перед выходом на йоркский тинг, а сколько всего за это время произошло! Иному живущему тихой жизнью лавочнику или мастеровому на год хватит приключений. И на старости лет будет о них вспоминать и внукам рассказывать, чтобы гордились геройским дедушкой.

— Эх, пожевать бы чего… — мечтательно произнес парень, представляя толстую краюху хлеба с поджаристой корочкой, увенчанную ломтем розоватого запотевшего сала. Поневоле сглотнул набежавшую слюну, прислушался к урчащему животу. — Ни у кого ничего не завалялось?

— Да был у меня сухарь за пазухой, — прогудел Олаф. — Думал погрызть втихаря, пока на тинге разговоры разговаривать будут…

— И где он? — обрадовался Вратко.

— Где, где… Хускарл, свинячья морда, оковкой щита мне под дых врезал — от сухаря одни крошки остались. До сих пор вытрусить не могу — колются.

— Жалко! — хохотнул Игни. — Ворлок наш подкрепился бы. Глядишь, и колдовство пошло бы как полага…

Звучный подзатыльник оборвал его на полуслове.

— За языком следи! — сурово прикрикнул кормщик.

Игни обиженно засопел. Беседа вновь прервалась.

Вратко сидел, прислушиваясь к ворчанию кишок, и пытался не думать о еде. Получалось плохо. На смену призрачному хлебу с салом пришел отчетливый образ яичницы. Она переливалась опаловой матовой белизной и кричала янтарностью желтка, пузырилась и манила.

Вот так и сходят с ума от голода. Вначале видения, потом запахи чудятся, а после и звуки мерещиться начинают. Голоса, стуки всякие…

— Вы это слышите?!! — сорвавшись на писк, воскликнула Рианна.

— Что слышим? — лениво поинтересовался Олаф.

— Стучит кто-то…

— В голове у тебя стучит, пигалица, — заворчал Гуннар и вдруг насторожился. — А ведь и правда, стук какой-то!

— И я слышу! — неуверенно поддержал их Вратко. — Кажется…

Спина Олафа напряглась.

— Может, раскапывают нас? — сказал он. — Ну, эти… Модольвовы дружинники…

— Нет! — возразила пикта. — Не снаружи звук. Изнутри холма.

— Час от часу не легче… — Гуннар зашевелился. Наверное, потянулся за копьем. Много от него толку в такой темноте и в каменном мешке…

— Вдруг, это народ Холмов… — сиплым шепотом произнесла Рианна.

— Какой такой народ Холмов? — спросил новгородец.

— Есть такая легенда у моего племени… — Пикта поежилась. Поскольку девушка прижималась к правому плечу Вратко, он ощутил ее сомнение и даже испуг, пожалуй. — Прежде чем сюда пришли мои соплеменники, на земле Англии жил совсем другой народ. Не люди…

— Нелюди? Чудовища, что ли? Навроде троллей? — перебил ее Олаф.

— Нет. Не чудовища. С чудовищами, навроде троллей, они, говорят, сами воевали. Сражались насмерть. И победили. Изгнали их на остров Эрин…

— Так ты же сама говоришь…

— Я не сказала — чудовища. Я сказала — не люди. Они не похожи на нас. И похожи. Одновременно.

— Так не бывает.

— Еще как бывает. Они не подвластны смерти. То есть убить их, конечно, можно, а вот старость их не берет. Даже тысячелетние старики выглядят вечно юными, здоровыми и прекрасными.

— Прекрасными? — оживился Игни. — А женщины у них есть?

— Помолчал бы! — напустился на него Гуннар.

— Есть у них женщины, — серьезно проговорила Рианна. — Только смертным лучше с ними не связываться. Причаруют, забудешь все — дом, семью, друзей, род. А когда человек ей опостылеет, то она будет лишь смеяться, наблюдая, как он чахнет от тоски.

— Мне больше их мужчины интересны, — вмешался Олаф. — Если они перебили всех троллей в этой земле, то, должно быть, умелые и бесстрашные воины.

— Да. Это так, — отвечала пикта. — Они хорошие воины. Были… Ибо мои соплеменники, из народа Зверя, оказались лучшими. Умению они противопоставили ярость, твердости — хитрость, отваге — слепое отчаяние безумцев. Они одолели племена богини Дану…

— Кого-кого?

— Так в старину называл себя народ Холмов. Они поклонялись богине Дану, считали себя ее детьми…

— Первый раз слышу… — с сомнением протянул Гуннар. — Что за богиня такая?

— Откуда же мне знать? Народ Зверя победил племена богини Дану, прогнал их. А тех, кого не удалось изгнать, заставили скрываться в холмах. С тех пор о них только рассказывали в легендах, а видеть… Ну, видели изредка. То одного, то другого. Народ Холмов не выказывал излишнего дружелюбия к людям.

— Еще бы!

— Да. Но они всегда жили где-то рядом. Когда римляне, а потом бритты, скотты и саксы сломали хребет величию пиктских королевств, мои соплеменники тоже ушли в норы и рукотворные пещеры под холмами. Вот тогда они вновь начали встречаться с остатками племен богини Дану. Теперь уже с ними приходилось бороться за выживание в подземных схоронах.

— Это как лисы и барсуки, — сказал Вратко.

— Не понял, — искренне удивился кормщик. — Объясни.

— Барсуки роют норы. Большие, просторные… Настоящие подземные дома. А лисы сами рыть не любят. Поэтому поселяются в барсучьих норах. А потом потихоньку выживают хозяев.

— Ясно. Не самый достойный поступок, — укорил лисье племя Олаф.

— А что ты хочешь от зверей? — удивился Гуннар. — Так, значит, мы можем тут встретить или народ Холмов или народ Зверя. Верно я тебя понял, девочка?

— Верно.

— А с кем будет проще договориться?

Рианна вздохнула и задумалась.

«Видно, хорошего нам ждать не приходится ни от кого», — подумал Вратко.

— Народ Зверя… — начала пикта.

Договорить она не успела.

Дрогнули стены пещеры, заскрипел, крошась, камень о камень.

— Огонь! — ахнул Игни.

Тьму разорвала тонкая неровная полоска, светящаяся красным. Она медленно расширялась, пока не стали видны горящие факелы по ту сторону каменной двери. А в том, что это именно дверь и сейчас она раскроется, не оставалось ни малейшего сомнения.

— За спины! — рыкнул Гуннар, вскакивая на ноги.

Его копье уже смотрело острием в распахнувшийся проход. Рядом с кормщиком застыл Олаф, занесший меч над головой, а плечом к плечу со здоровяком сгорбился Игни, держа клинок в опущенной руке.

Словен схватил Марию за локоть, прячась вместе с королевной за воинами.

Рианна приплясывала тут же, поднимаясь на цыпочки и пытаясь выглянуть из-за локтя Гуннара.

Стоявшие в распахнувшейся двери люди не отличались высоким ростом или богатырским телосложением. Самый высокий из них был на полголовы ниже Вратко. Падавший сзади свет факелов не позволял рассмотреть их лица, но играл кровавыми бликами на наконечниках копий, лезвиях секир и жалах стрел, уложенных в легкие самострелы.

— Na feadhainn a tha fileanta sa Ghаidhlig?[129] — сурово произнес тот, кто шагнул вперед.

Говорил этот сутулый, длиннорукий воин хрипловатым, как бы надтреснутым голосом. Его тело облегала поблескивающая чешуя кольчуги, тогда как остальных защищали, по всей видимости, доспехи из дубленой кожи.

— Балаболит не по-людски… — зло проговорил Гуннар, покрепче перехватывая копье.

— Air ais![130] — отшатнулся незнакомец. Его спутники недвусмысленно повели самострелами.

— Пугать нас вздумали! — набычился Олаф.

Рианна выскочила вперед, никто даже пошевелиться не успел.

— Mi anns a’ Ghаidhlig![131] — звонко воскликнула она.

Вратко вдруг понял, что все понимает. Уроки пикты не пропали даром. Зря, что ли, он весь путь до берегов Нортумбрии заучивал незнакомые слова?

— Скажи этим костоломам, чтобы бросили оружие! — приказал глава пришельцев.

— Они этого не сделают. Они воины, — отвечала Рианна.

— Тогда они умрут.

— Зачем оно тебе надо, кеан-киннид?[132]

— Они чужие. Они вторглись в наши владения.

— По необходимости. Спасая жизни от более сильного врага.

— И что с того?

— Помоги нам выбраться, и мы уйдем. С миром. Этим ты сохранишь жизни своих воинов.

Вождь задумался. Его спутники, сохраняя неподвижность, продолжали держать викингов на прицеле.

«Тугодум, — усмехнулся Вратко, несмотря на видимую опасность. — Что там размышлять? Отпускать надо»…

Парень подумал было, что судьба свела их с выходцами из народа Зверя, дальними родичами Рианны. Те же пикты, но избравшие путь служения делу мести и злобы. Договориться с ними будет очень тяжело. А в бою надежды на победу нет. Разве что сумеют подороже продать свои жизни. Но, поразмыслив, Вратко решил, что поклоняющиеся Зверю пикты, пожалуй, не стали бы тратить время на разговоры. Если, конечно, Рианна не приврала, описывая их нрав. Тогда, быть может, народ Холмов? О них почти ничего не известно, а поэтому трудно предсказать исход переговоров. Ну, они хоть попытались решить дело миром…

— Они мне не нужны, — изрек наконец предводитель. — Только колдун и королева.