Проклятый Мастертон Грэхэм

21

Конечно же, у меня не было и понятия, знает ли на самом деле Дуглас Эвелит, какая тайна скрывается в корпусе «Дэвида Дарка». Но все же я не стрелял вслепую. Книги, находящиеся повсюду, однозначно свидетельствовали, что он интересовался историей и магией, а если он знал так много о первопоселенцах, заклинающих индейских духов, чтобы те помогли им пережить во враждебной среде, то существовали довольно большие шансы на то, что он знал также и о крушении «Дэвида Дарка».

Кроме того, никто иной, кроме Дугласа Эвелита, не мог знать положение корпуса. Этот хрупкий, сморщенный как обезьяна старичок был нашей единственной надеждой.

— Моя жена погибла в автомобильной катастрофе немного более месяца назад, — тихо начал я. — В последнее время она начала меня посещать. Это значит, что меня начал посещать ее дух. Не душа, если вам больше подходит это определение. Я разговаривал и с другими жителями Грейнитхед, которые недавно потеряли кого-то близкого, и открыл, что подобные явления не являются чем-то необычным в этих местах.

— Это все? — спросил старый Эвелит.

— А разве этого недостаточно? — удивился Эдвард.

— Это не все, — продолжал я. — Два дня назад пожилая дама, проживавшая на Вест Шор Роуд, была убита духом своего умершего мужа, а еще раньше несколько человек погибло при невыясненных до конца и ужасающих обстоятельствах. Мне кажется, что эти духи вообще не дружелюбны, так как посещают живых лишь за тем, чтобы увлечь их в страну мертвых.

Дуглас Эвелит приподнял седую кустистую бровь.

— Страна мертвых? — повторил он. — Кто говорил о стране мертвых?

— Моя жена, — ответил я. — Правду говоря, я видел ее снова прошедшей ночью. Я видел вчера множество духов, всех этих чертовых покойников с Кладбища Над Водой.

Эдвард перехватил мой взгляд и кивнул головой в знак того, что он теперь понимает, почему я так удивительно вел себя с утра. Дуглас Эвелит отклонился назад в кресле, опираясь локтями о поручни. Его перепончатые ладони лежали неподвижно, как лапы мертвого крокодила. Форрест откашлялся и завертелся на софе так, что заскрипела кожаная обивка.

— Вы говорите правду, — наконец заговорил Дуглас Эвелит.

— Конечно же, мы говорим правду, — запротестовал Форрест. — Наверно, ведь вы не думаете, что мы без причины ездили бы так далеко и мешали вам, пусть даже и предлагая в дар такой ценный старый пенал?

— Среди местных я считаюсь крайне подозрительной личностью, — заявил Дуглас Эвелит. — Меня считают колдуном, безумцем или воплощением сатаны. Потому я и запираю двери и потому держу собак и потому крайне недоверчиво отношусь к непрошенным гостям. В последний раз, когда я впустил в дом вроде бы четырех джентльменов, четыре года назад, они пытались меня избить, а мою библиотеку сжечь. И я, и библиотека уцелели только благодаря быстрому вмешательству Квамуса.

— Откуда вы знаете, что я говорю правду? — заинтересовался я.

— Ну что ж, многое на это указывает. Совпадает все, что вы говорите о Грейнитхед, а я уже издавна начал комбинировать эти явления с корпусом «Дэвида Дарка». Однако призраки, которых вы описываете, значительно более грозны и значительно более жизнеспособны, чем когда-либо до этого. Вы также говорили о стране мертвых, хотя и не могли знать, что именно это выражение связано с историей «Дэвида Дарка», разве что вы провели фундаментальное и тщательное исследование исключительно с этой целью, чтобы выдумать такую ужасную шутку.

— Так вы знаете, почему эти духи сейчас намного более грозны, чем до этого? — спросил Эдвард.

Дуглас Эвелит задумчиво протер рукой заросший седой щетиной подбородок.

— Возможны разнообразные объяснения. По сути дела трудно что-то сказать на эту тему, пока груз «Дэвида Дарка» не будет поднят на поверхность и не исследован. Но вы правы: источник влияния, воздействующего на умерших из Грейнитхеда — это большой медный ящик, который в этом рейсе представлял единственный груз «Дэвида Дарка». Может, ящик подвергся, наконец, коррозии до такой степени, что влияние вырвалось из него наружу.

— Какое влияние? — спросил Форрест.

Старый Эвелит поднялся из кресла и жестом позвал нас.

— Едва ли пара человек знала, что тогда произошло, и все эти люди должны были поклясться, что они сохранят тайну. Позже, как вы знаете, Эса Хаскет приказал, чтобы убрали любое упоминание о «Дэвиде Дарке» из всех корабельных журналов, газет и афиш. Только благодаря корабельным реестрам, которые велись в Бостоне и в Мехико-Сити, которые сохранились до наших времен, мы знаем о существовании этого корабля. Существует несколько рисунков, представляющих «Дэвида Дарка»; хотя все они, наверняка, были скопированы с одного и того же эскиза, выполненного в 1698 году. Кажется, что я недавно продал довольно плохую акварель с «Дэвидом Дарком», вернее, копию единственного оригинала эскиза.

— Это я купил эту акварель у Эндикотта, — прервал я его.

— Вы? Ах, это к удаче. Сколько вы за акварель заплатили?

— Пятьдесят долларов.

— Она, конечно, не стоила больше пяти. Наверняка, она была написана даже не в то время.

— Вроде бы ты великолепно в этом разбираешься, — ткнул меня пальцами под ребра Форрест, а я сделал отчаянную мину.

— Дуглас Эвелит провел рукой вдоль корешков книг, выбрал тонкий том в сером переплете и положил его на библиотечный стол.

— Это не оригинал, — заявил он. — Оригинал вероятнее всего исчез или сгорел много лет назад. Но кто-то был настолько предусмотрителен, что сделал точную копию, включая рисунки, которая как раз лежит перед вами. Эта копия была сделана в 1825 году, однако неизвестно, кто ее сделал и зачем. Мой пра-прадед, Джозеф Корлит, купил копию у одной вдовы в Динс Корнерс; внутри у нее имеется следующее замечание, написанное его почерком: «Это, наконец, все объясняет, сказал я Сьюэллу». Вот, смотрите, именно этот листик. Вы видите дату? 1831 год.

— А известно ли, кто написал оригинал? — спросил Эдвард.

— О, да. Это частный дневник майора Натаниеля Салтонстолла из Хейверхилл. Салтонстолл был одним из судей в процессах ведьм в Салеме. Может, вы помните, что именно судья Салтонстолл первым усомнился в правдивости признаний свидетелей и предпочел скорее уйти в отставку со своего поста, чем дальше исполнять свои функции. По сути же дела он был унижен и разъярен до такой степени, что лично провел следствие по делу «Великого Безумия», как назвали позже охоту на ведьм. Его дневник содержит единственный полный и относительно подробный отчет об интересующих нас событиях.

Дуглас Эвелит перевернул пару страниц дневника и провел выцветшим ногтем по строчкам наклонного почерка девятнадцатого века.

— Салтонстолл поселился в Салеме только зимой 1691 года. Перед этим он жил вместе с женой и семьей в Акушнет, в Нью-Бедфорде, поэтому он не знал ничего о событиях, которые опередили гонения на ведьм из Салема.

Затем Дуглас Эвелит прочел нам содержащийся в дневнике отчет о процессах ведьм в Салеме. «Великое Безумие», как называл их судья Салтонстолл, началось в 1689 году, согласно версии, преподнесенной во многих исторических книгах. Согласно этой версии, в Салем прибыл торговец по имени Самуэль Перрис, который решил сменить профессию и принял духовный сан. 19 октября 1698 года он принял пост первого пастора Салема. Перрис привез с собой двух рабов из Западных Индий, мужчину по имени Джон Индус и его жену Титубу. Оба могли ворожить по руке, предсказывать будущее и показывать картежные фокусы. Они охотно забавляли местных детей россказнями о чарах и колдуньях. Однако, из-за этой болтовни дети стали удивительно себя вести — или притворялись, что кто-то сглазил их, или подвергались детской истерии. Во всяком случае, на них нападали ужасные приступы, они кричали, испытывали спазмы и катались по земле. Доктор Григгс, местный врач, исследовал «больных» детей и сразу же заявил, что они околдованы.

Перепуганный преподобный Перрис пригласил духовных со всей округи в свой дом на целодневный пост и молитвы. Эти духовные ассистировали ему на пытках, каким подвергали «больных» детей. Когда они увидели, что дети вырываются и визжат, то они подтвердили диагноз врача: на детей, несомненно, был брошен сглаз.

Следующий вопрос был таков: а кто же их околдовал? Во время интенсивного прослушивания дети давали три имени: «Гуд», «Осборн» и «Титуба».

Так первого марта, в присутствии Джона Готорна и Динатана Корвина, двух наивысших по рангу судей в Салеме, Сара Гуд, Сара Осборн и Титуба были обвинены в чарах. Сара Гуд, несчастная женщина, обладающая немногим количеством друзей, решительно отказалась от всего, но дети визжали и кричали от ее вида, поэтому ее быстро признали виновной. Сара Осборн была насильно приведена в суд, хотя она еще не встала после тяжелых родов; когда же она появилась, дети стали испытывать спазм, поэтому в ее возражения не поверили. Титуба, предрассудочная и запуганная, сама призналась, что сдалась на нашептывания Сатаны и что она и другие обвиненные летали по воздуху на метлах. Этого было достаточно в качестве доказательства: всех трех женщин тут же заковали в цепи и бросили в подвал.

«Вольные» дети продолжали обвинения. Восьмидесятидвухлетний Джордж Якобс, благородно выглядящий, седой как лунь старец, следующими словами ответил на обвинения в том, что он колдун: «Вы обвиняете меня, что я колдун. Вы с таким же успехом можете заявлять, что я мышелов. Я не сделал за свою жизнь ничего плохого». Джордж Якобс тоже был признан виновным и брошен в подвал.

Расправа началась и длилась все лето 1692 года в атмосфере нарастающего напряжения и истерии. Вся деревушка Салем, казалась, охваченной горячкой «охоты на ведьм». В будущие года поселяне часто вспоминали этот период как «злой сон» или «кошмар», от которого они не могли прийти в себя.

Тринадцать женщин и шестеро мужчин — повешено на Виселичном Холме — первой жертвой была Бриджет Бишоп, казненная десятого июня, последней — Мари Паркер, Казненная двадцать второго сентября. Точнее говоря, 22 сентября было повешено восемь ведьм и колдунов. Когда их тела болтались в воздухе, преподобный Нурс заметил: «Что же, это грустное зрелище, восемь висельников, танцующих на виселице».

Однако, два дня назад произошла казнь такая жестокая, что потрясенные жители Салема начали пробуждаться от своего «Великого Безумия». Старый Жюль Кори из Салем Фарм не одобрил поведение «больных» детей. Его вызвали на суд, но он не хотел ничего говорить. Трижды его вызывали перед лицом судьи, и трижды Кори отказывался давать показания. Его забрали на пустое поле между кварталами кладбища на улицах Браун и Говард, раздели догола, заставили лечь на спину, после чего на его тело начали устанавливать тяжести. По мере того, как тяжести увеличивались, язык Кори высовывался изо рта, а шериф своей тростью вталкивал его назад. Кори был первым гражданином Новой Англии, к которому применили староанглийскую казнь раздавливая до смерти.

Судья Салтонстолл писал: «Кажется, что как будто буря утихла, наконец, а люди пробудились от сна. Никогда до сих пор в истории я не видел такой быстрой, неожиданной и полной смены чувств.» Казней больше не было, а в мае следующего года все обвиняемые, ожидавшие процесса, были освобождены.

Но отчет судьи Салтонстолла не кончался на этом. Он писал дальше: «Меня мучило любопытство, а как же это Безумие началось и почему оно ушло так неожиданно. Действительно ли дети болели или злобно подшутили над нами? И стал я сам разыскивать правду об этих несчастных случаях, и со значительной помощью Майкаха Берроуза, который у Эсы Хаскета был секретарем, я собрал вести столь же необычные, сколь и страшные, но за истинность и актуальность которых готов своим словом ручаться.»

Дуглас Эвелит позвонил в маленький серебряный колокольчик, и появился индеец-слуга, Квамус. Квамус смерил нас взглядом, но равнодушным, однако Эвелит раньше дал нам понять, что индеец мог бы легко сбросить нас со ступеней или поломать нам кости.

— Квамус, — заговорил Эвелит, — эти джентльмены останутся на ленч. Достаточно холодного паштета. Принеси, пожалуйста, и бутылку Пуильи Фьюм, нет, две бутылки, и поставь их в ведерко с водой.

— Да, сэр.

— Квамус…

— Да, сэр?

— Эти джентльмены приехали, чтобы поговорить о «Дэвиде Дарке». Их визит может иметь для нас очень большое значение.

— Да, сэр. Понимаю, сэр.

Квамус вышел, а старый Эвелит придвинул к себе одно из высоких кресел и воссел на нем.

— Прошу вас, садитесь, — поощрил он нас. — Последняя часть дневника Салтонстолла крайне интересна, но не совсем упорядочена, потому я лучше сам расскажу вам об этих событиях. Если хотите, можете сделать копию этих страниц, особенно тех, которые вас заинтересуют; но если бы вы сами пытались расшифровать записки судьи Салтонстолла, то опасаюсь, что это заняло бы у вас крайне много времени, так же, как и у меня.

Мы все придвинули кресла, а Дуглас Эвелит поставил локти на стоящий между нами стол и, поглядывая на нас по очереди, начал рассказ. Я никогда не забуду этого часа в библиотеке Эвелита, когда я слушал таинственную историю «Дэвида Дарка». У меня было впечатление, что я был вырван из современного мира и перенесен в семнадцатый век, когда люди верили в дьяволов, колдуний и оборотней. Снаружи постепенно стихал дождь, через витражные стекла в комнату заглянули бледные лучи солнца и осветили нас светом, который, казался, таким же старым, как и услышанный рассказ.

— События, имевшие место с Салеме летом 1692 года, начались не от мистера Перриса, как об этом твердят новейшие исторические книги, а значительно раньше, от Дэвида Иттэя Дарка, который был пламенным проповедником и жил вначале в Нью-Данвич, а потом в Милл Понд, неподалеку от деревни Салем.

Согласно описаниям свидетелей, видевших его, Дэвид Дарк был высоким мрачным мужчиной с длинными, черными, сальными волосами, достигающими до плеч. Он глубоко верил, что каждый человек должен вести добродетельную, идеальную жизнь, прежде чем вообще иметь право заботиться о месте на небе, поэтому его прихожане должны были быть готовы к тому, что почти наверняка они попадут на целую вечность в ад. В марте 1682 года Дэвид Дарк заявил своей пастве, что на поле за Динс Корнерс он встретился с Сатаной, собственной персоной, и что Сатана дал ему пергамент, на котором были выжжены имена всех крестьян из Салема, приговоренных на вечное проклятие. Конечно же, это произвело огромное впечатление на поведение упомянутых лиц. Судья Салтонстолл отметил, что годы 1682 и 1683 были «крайне моральными годами» в Салеме и окрестных поселениях.

— Вы думаете, что он на самом деле увидел Сатану или что-то в этом роде? — спросил Эвелита Эдвард.

— Судья Салтонстолл проводил следствие по этому делу, — ответил Дуглас Эвелит. — Он узнал только, что Дэвид Дарк в предшествующем этому событию году подружился с несколькими индейцами из племени Наррагансетов, а особенно с одним из них, который в своем племени считался наибольшим из живущих чудотворцем и шаманом. Судья не был склонен делать поспешные выводы; он предпочитал представлять полный и точный перечень фактов. Однако все же он выразил сдержанное мнение, что возможно, что эти Дэвид Дарк и индейский шаман вызвали духа, и что одно из древних и злых индейских божеств Дарк мог принять за Сатану или кого-то из помощников Сатаны.

Темноволосая девушка по имени Энид вошла снова в библиотеку, неся серебряный поднос с хрустальным графином, и спросила, нет ли у нас желания выпить еще по одному бокалу шерри. Я лично мечтал о тройной порции виски, но принял и шерри с большой благодарностью.

— В годы 1683 — 1689 очень мало что было слышно о Дэвиде Дарке, — продолжал Дуглас Эвелит. — Видимо, он на какое-то время отказался от обязанностей пастыря и посвятил себя учебе. Ни у кого не было и представления, что именно изучал Дэвид Дарк, но судья Салтонстолл отметил, что по ночам над его домом был виден свет на небе, а окрестные жители не приближались к лесу, окружающему его усадьбу, поскольку оттуда доносился вой неизвестных бестий.

Однако в 1689 году Дэвид Дарк появился снова и начал провозглашать проповеди, нередко в церкви в центре Салема. После одной особенно пламенной проповеди к нему подошел купец Эса Хаскет, на которого слово Дарка произвели большое впечатление. Хаскет, который сам был своего рода религиозным маньяком, заявил Дарку, что они оба должны начать кампанию за исправление морали и мыслей жителей Салема.

В этом месте в записи включено признание Майкаха Берроуза. Майках Берроуз работал у Эсы Хаскета пятнадцать лет и принадлежал к его наиболее доверенным помощникам. Потому он и присутствовал при разговоре, во время которого Дэвид Дарк предложил Хаскету послать в Мексику корабль для очень особенной цели.

— В Мексику? — повторил Эдвард. — Но что имеет все это общего с Мексикой?

— Мексика является центральным и ключевым пунктом во всей истории «Дэвида Дарка», — ответил Дуглас Эвелит. — Потому что все духи и демоны, которых Дэвид Дарк заклинал в своей усадьбе Милл Понд, служили грозному демону на всем американском континенте. Я говорю о живом скелете, которому отдавали почести ацтеки на острове Теночтитлан, затем Мехико Сити. Как Дэвид Дарк узнал об этом демоне, этого судья Салтонстолл не объясняет, но очень правдоподобно, что ему сказал о нем шаман Наррагансетов. Во всяком случае Дэвид Дарк убедил Эсу Хаскета, что необходимо послать в Мехико Сити экспедицию, найти остатки демона и привезти их в Салем, чтобы напугать и заставить к послушанию местное население. Именно так использовали этого демона сами Ацтеки — чтобы склонить религиозных отступников отдавать почести Кетцалькоатлю.

— Но в те же времена, наверняка, в Мехико Сити правили испанцы, — вмешался Форрест. Ведь когда Кортес покорил ацтеков? В 1520 году, так?

— В 1519 году, — поправил его Дуглас Эвелит. Но вы должны помнить, что Ацтеки были великолепно организованным народом. Еще задолго до того, как Кортес добрался до острова Теночтитлан, живой скелет был вывезен из города по дороге, соединяющей остров с сушей, и скрытой на склонах вулкана Икстакивуатль. Снова судья Салтонстолл не смог объяснить, как Дэвид Дарк узнал об этом, но Дарк выезжал из Салема несколько раз в этот период, с 1683 по 1689 годы, значит очень возможно, что он ездил в Мексику. Он мог встретиться с каким-то из потомков Ацтекских жрецов, которые из поколения в поколение охраняли демона от испанских захватчиков, и мог заключить с ним договор, чтобы они тайно перевезли демона из Мексики в Массачусетс. С другой стороны, он мог просто приказать убить их вместо того, чтобы убеждать их в своем проекте. Так считает судья Салтонстолл.

— Значит, Эса Хаскет все же выслал корабль, чтобы привезти демона в Салем? — уверился Эдвард.

— Именно так и было. Корабль назывался «Арабелла» и повсюду этот корабль считался одним из лучших кораблей, плавающих в Салеме. Командовал этим рейсом Дэвид Дарк, а капитаном был Чарльз Фиск, старший брат Томаса Фиска, исполняющего позже функцию судьи в процессах ведьм.

«Арабелла» исчезла почти на год, а когда, наконец, вернулась, экипаж не хотел ничего говорить об этом рейсе, и даже Дэвид Дарк выглядел пришибленным. Все постарели, что отметил судья Салтонстолл, а в течение последующего года из экипажа в 70 человек умерло 31 человек от болезней, несчастных случаев или горячки. Таинственный груз «Арабеллы» выносило шесть человек, которые были для этой цели привезены из Бостона и получили за работу тройное вознаграждение. Затем груз фургоном перевезли в дом Дэвида Дарка в Милл Понд.

Вначале ничего не происходило. Дэвид Дарк несколько раз посещал Эсу Хаскета в его кабинете и утверждал, что демон кажется погруженным в летаргию или просто мертвым. Может, Ацтекские жрецы соврали ему, может, это вообще был не демон, а только скелет какого-то исключительно высокого человека. Хаскет, который вначале загорелся этой идеей, да так, что переименовал «Арабеллу» в «Дэвида Дарка», начал сомневаться в успехе этого мероприятия и жалеть о деньгах, которые потерял, выслав «Арабеллу» и ее экипаж на целый год в Мексику. Прежде всего он начал подозревать, что Дэвид Дарк просто сумасшедший. Майках Берроуз подслушал разговор Эсы Хаскета с доктором Григгсом, в котором тот высказал подозрение, что Дарк «безумен или свихнулся».

Однако весной 1691 года начали в окрестностях Салема твориться удивительные вещи. Несколько человек твердило, что видели своих умерших родных, гуляющих по улицам деревни посреди ночи, или слышали их голоса. Один мужчина проснулся ночью и увидел рядом с ложем свою умершую мать. Он был так перепуган, что выскочил через дымоход в потолке, скатился по крутой крыше на землю и сломал себе ногу, но к счастью, не получил никаких других повреждений.

Я склонился через стол.

— Как описывали вид этих умерших? Напоминали ли они духов или мерцающие огни?

Дуглас Эвелит нашел соответствующий абзац в книжке и повернул ее так, чтобы я сам мог прочесть, что там было написано.

«Утром 2 апреля 1691 года Господнего Уильям Сойер посетил преподобного Бойеса и сказал ему, какого великого страха он натерпелся, узрев в белый день на улице Святого Петра своего умершего брата Генри, который преградил ему дорогу и стал молить, чтобы Сойер пошел за ним, иначе, якобы, Генри и после смерти не будет знать покоя. Уильям Сойер убежал что было сил, великим страхом охваченный, и признал преподобному Нурсу, что брат явился пред ним в телесном облике, якобы живой.»

Я подсунул книгу Эдварду.

— Видишь, насколько сильно было тогда влияние? Умершие могли появляться при дневном свете и выглядеть так же естественно, как и живые люди.

— Это еще не все, — продолжал Дуглас Эвелит. — Мертвые начали охотится на живых. Хотя официальные исторические источники сообщают, что летом 1691 года в Салеме взорвалась эпидемия дифтерита, в действительности крестьяне похищались из домов духами своих умерших родственников и убивали самыми различными, необычными, ритуальными способами. Труп самого Патнема, выпотрошенный, как свиная туша, был найден на крыше его дома, распятый на гребне крыши, подальше от окон и лестниц. Джон Исти был набит на мачту, поставленную на деревенском рынке, хотя для этого жертву нужно было поднять на высоту в семьдесят футов. Конечно же, крестьяне впали в панику, хотя Дэвид Дарк выступил перед ними в своей наиболее драматической проповеди и провещал перед ними, что они оскорбили Бога и за это их встретила кара.

Эса же Хаскет пришел к выводу, что мера перебралась. Ночью он увидел дух своей умершей сестры Одри и перепугался, что и его встретит такая же кошмарная судьба. Он приказал Дарку уничтожить демона, угрожая, что он иначе выявит всю правду, а тогда разъяренные жители Салема, несомненно, разорвут Дарка на куски.

Дарк, однако, уже не мог справиться с мощью, которую он доставил сюда из Теночтитлана. Когда он пытался зарубить демона топором, то был тут же убит. Согласно признаний свидетеля этого, неграмотного слуги, Дарк взорвался в тучи крови и внутренностей.

После смерти Дарка на какое-то время в Салеме наступил хаос. Судья Салтонстолл отметил, что «в полдень наступили сумерки», а многих умерших хоронили в море, опасаясь, что они будут вставать из гробов и убивать своих живых друзей и родственников. Однако осенью 1691 года замешательство прекратилось так же неожиданно, как и началось, и до конца года в деревне Салем было спокойно.

А это время, как позже открыл судья Салтонстолл, в усадьбе Дэвида Дарка появился индейский шаман из племени Наррагансетов, тот самый, который научил Дэвида Дарка заклинать злых духов. Шаман наткнулся на демона из Мексики и хотя не смог его уничтожить, но бросил на него чары достаточно сильные, чтобы запутать его волю. Видимо, индеец хотел использовать демона в целях усиления своей власти над племенем и увеличении влияния на других шаманов. Он даже не отдавал себе отчета в том, какое опустошение творил демон среди крестьян Салема.

Но ни что не длиться вечно. Прежде, чем пришла весна, демон, видимо, нашел способ нарушить чары, брошенные на него шаманом. Видимо, между ними произошел бой, который частично ослабил демона, но в ходе этого боя шаман был жестоко искалечен. Демон попытался затем обрести власть над обитателями Салема и потому приманил в свое убежище трех маленьких девочек, которые выбрались на прогулку в окрестности Милл Понд: Энн Патнем, Мерси Льюис и Мэри Уолкотт.

Демон, наверняка, убил их, хотя судья Салтонстолл так никогда и не выяснил, как это случилось. Позже нашли их кости в неглубокой могиле в лесах неподалеку от дома Дэвида Дарка. Но духи этих девочек, если можно так сказать, вернулись в Салем и начали биться в истерике, кричать и визжать как сумасшедшие. Из-за этого девятнадцать честных людей было обвинено в чарах и повешено, а Виль Кори был покаран раздавливанием до смерти. Двадцать душ стало добычей демона в течение пары недель: великолепный пир!

— Но тогда почему эта история так внезапно прекратилась? — захотел узнать Эдвард.

Дуглас Эвелит допил шерри и стал вращать бокал в пальцах, как будто не в силах решить, не налить ли себе очередную порцию.

— Кончилось, поскольку Эса Хаскет увидел двух из этих девочек, Мерси Льюис и Мэри Уолкотт, как они шлялись по Салему очень рано утром. Хаскет не спал почти всю ночь, поскольку следил за разгрузкой ценного транспорта с индиго. Увидев девочек, он остановился и спросил их, что они делают в такое раннее время. Они же, согласно слов судьи Салтонстолла, только «посмотрели глазами, пылающими голубым, и заворчали, как будто волчицы, чем отпугнули его от себя». Хаскет начал тогда подозревать, что демон Дэвида Дарка снова стал активным, так что он решил посетить заброшенную усадьбу вместе со своим другом-пастором и проверить, что там творится.

Увидев, что творится в доме Дарка, они безгранично перепугались. Сейчас я прочту вам этот отрывок из дневника Салтонстолла:

«Едва пробило пару минут после третьего часа, потому-то невзирая на раннее время покрылись темнотой, когда благородный Эса Хаскет и преподобный Роджер Корнуолл приближались к дому святой памяти Дэвида Дарка. Согласно слов Майкаха Берроуза, которому позже благородный Хаскет все описал, преподобный Корнуолл, показывая крайнюю слабость, остановился у изгороди, что окружала владения Дарка, и не хотел ни шагу дальше ступить, но все же благородный Хаскет склонил его идти дальше, и два смельчака, наконец, предстали перед домом. Какой-то туман прикрывал окна, когда благородный Хаскет замыслил выломать двери, что и сделал при помощи топора. Что узрели внутри его глаза, того благородный Хаскет не соглашался иначе рассказывать, как только крайне описательно, но все же Майках Берроуз понимал, что ужасная вонь гнили наполнила жилище, отчего как благородный Хаскет, так и преподобный Корнуолл чуть было сознания не потеряли, а придя все же в себя, узрели в темноте огромный и страшный Скелет. „Белый как кость, — сказал благородный Хаскет, — и весь в натуральных пропорциях, лишь в несколько раз дольше человека и живой“. На ребрах же Скелета как охотничьи трофеи висели жабы, куры и козьи кишки, а на суставах пальцев Скелета насажены были звериные черепа. Но все же самым худшим была медная миска, которая стояла перед ним на земле, кучей наполненная какими-то темными и кровавыми венами. Благородный Хаскет и преподобный Корнуолл с отвращением и тревогой посмотрели на это ужасное зрелище, Скелет же погрузил руку в миску и, подняв кровавый кусок, показал им; тут благородный Хаскет понял, что смотрит на миску с сердцами человеческими, которые Скелет забрал у мужей и жен, повешенных в дни „Великого Безумия“…»

Дуглас Эвелит перевернул последние страницы черной книги.

— Эса Хаскет понял полностью размеры горя и несчастья, которые он вызвал на Салем. Он был достаточно быстр, чтобы понять, что процессы ведьм это только начало. Демон, видимо, черпал силы из тел убитых зверей и человеческих сердец, а к тому же использовал мертвых, у которых уже забрал сердца, чтобы те приводили к нему новых жертв. Истерия «Великого Безумия» нарастала, и Хаскет предвидел, что придет тот день, когда весь мир погрузится в темноту, а умершие будут гоняться за живыми.

— Так потому-то и кладбище на берегу у Грейнитхед называли раньше «Странствующим Кладбищем»? — вмешался я.

— Точно, — признал Дуглас Эвелит. — Но проклятие упало на Грейнитхед лишь позднее, когда Эса Хаскет решил раз и навсегда избавить Салем от демона.

— А как же? — заинтересовался Эдвард. — Ведь демон, наверняка, был слишком могуч, чтобы не опасаться экзорцизмов?

Хаскет нашел шамана из племени Наррагансетов и подкупил его. Он обещал шаману большую сумму денег, если шаман обезвредит демона настолько, чтобы его можно было загрузить на корабль и вывезти как можно дальше от Салема. С самого начала индеец не хотел об этом и слышать, поскольку во время последней схватки с демоном получил тяжелые раны. Хаскет однако повысил цену до почти тысячи фунтов в золоте, и шаман не смог отказаться от соблазна. Он знал по крайней мере одно: демон чувствителен к холоду. Это владыка страны умерших, бог огня, наивысший специалист по адским мукам. А по сути дела тело после смерти так быстро теряет тепло именно потому, что этот демон высасывает из трупа энергию и питается ей. Потому также умерших, восставших из гробов, можно узнать по тому, что в них нет ни капли тепла. Из их тел высосали остатки энергии, чтобы поддерживать силы ужасающего владыки страны мертвых.

Индейский шаман предложил Хаскету стреножить демона в доме Дэвида Дарка с помощью двадцати или тридцати фургонов со льдом, которые следует затолкнуть внутрь через двери и окна. Затем демона надо запереть в большом плотном ящике, также выложенном льдом, загрузить его на судно и перевезти как можно быстрее на север, в Баффин Бей, и там бросить ящик в море. Хаскет согласился, поскольку не было видно иного выхода. Этот план реализовали в конце октября, когда «Дэвид Дарк» был поспешно приспособлен к перевозу такого опасного груза. Хоть перед домом Дэвида Дарка были раздавлены две лошади, и трое мужчин было ослеплено, шаман при помощи заклятий смог сдержать демона достаточно долго, чтобы люди успели топорами и ломами выбить окна и двери и забросить лед в помещение, где пребывал демон. Темной ночью гигантский скелет был вынесен из дома и помещен в сделанный специально для этой цели медный ящик. В ящик вложили еще больше льда, после чего ящик закрыли и залудили медным покрытием. Через специальное стекло можно было видеть, нужно ли еще добавлять льда. Майках Берроуз лично принимал в этом участие, так же как и каждый, кто пользовался доверием Хаскета.

Поимка демона стоила жизни тридцати человек и многих сотен фунтов. В течение часа медный ящик был в тайне загружен на борт «Дэвида Дарка», и капитан корабля объявил, что корабль готов отправиться в плавание. Но когда гребцы вывели корабль с пристани, налетел сильный противоположный ветер, и даже в заливе море начало бурлить. Капитан сообщил, что предпочел бы вернуться и переждать шторм, но Хаскет боялся, что демон, оставленный на целую ночь на палубе, может вырваться на свободу, и потому приказал, чтобы «Дэвид Дарк» плыл дальше любой ценой.

Ну что же, остальное вы знаете. «Дэвид Дарк» был выведен на веслах из пролива Грейнитхед. Он собирался плыть как можно дальше на юго-восток в надежде, что когда буря утихнет, то он сможет обогнуть Новую Шотландию с севера и взять курс на Новую Финляндию и Лабрадор. Но из-за сильного ветра или благодаря демону, корабль продрейфовал назад в пролив Салем и затонул где-то у западного берега полуострова Грейнитхед.

— Были ли какие-нибудь свидетели происшествия? — спросил я. — Видел ли кто-то это с берега?

— Нет, — ответил Дуглас Эвелит. Он захлопнул книгу и положил на нее обе руки хищным жестом, как будто кот, удерживающий дохлую мышь. — Но кто-то из экипажа все же мог спастись. И именно этот единственный человек, который все это пережил, доставил мне указания касательно места, где примерно затонул «Дэвид Дарк».

— Разве кто-то пережил это кораблекрушение? — недоверчиво спросил Эдвард.

Дуглас Эвелит с нажимом поднял палец.

— Я сказал только, что существует такая возможность. Но три или четыре года тому назад, когда я читал дневник семьи Эмери из Грейнитхед, — как вы знаете, эта семья производила навигационные документы — я наткнулся на удивительное упоминание, касающееся «мужчины с дикими глазами», которого прадед Рэндольфа Эмери нашел на побережье Грейнитхед, «наполовину утонувшим», осенью 1691 года. Этот дневник, дневник семьи Эмери, писался в годы 1881-1885, так что трудно сказать, в какой степени эта история правдива. Но прадед Рэндольфа Эмери использовал рассказ о «мужчине с дикими глазами», чтобы поучать своих потомков, как они могут устанавливать свое положение на море согласно ближайшим навигационным знакам, видимым на суше, поскольку «мужчина с дикими глазами» твердил, что его корабль затонул не далее четверти мили от берега, спасавшийся же, ухватившись за сломанную балку, очутился на милости обезумевших волн, но он мог определить свое положение на основании навигационных знаков, которые он заметил сквозь туман. Слева с северной стороны он видел морской маяк на восточном краю острова Уинтер, находящийся на одной линии с морским маяком на восточном берегу Джунипер Пойнт. Увлеченный течением прилива и сносимый в сторону побережья, он видел перед собой высокое дерево, которое моряки прозвали Несчастной Девицей, поскольку искривленный ствол дерева напоминал стиснутые женские бедра, а распростертые ветки казались протянутыми руками. Спасшийся видел верхушку этого дерева, находящуюся на одном уровне с вершиной Холма Квакеров. Конечно же, дерева «Несчастная Девица» уже давно нет, но можно достаточно точно установить, где росло это дерево, на основе гравюр и картин залива Салем и побережья Грейнитхед, написанных в те времена. Значит… достаточно знаний основ тригонометрии, чтобы установить, где затонул «Дэвид Дарк».

— Но если вы все это знали, то почему же до сих пор ничего не сделали? — спросил Эдвард.

— Уважаемый мистер, разве вы считаете меня таким глупцом? — ответил Дуглас Эвелит. — У меня не было ни денег, ни нужного оборудования, а к тому же я уже слишком стар, чтобы лично направиться на поиски корпуса, который, вероятнее всего, уже давно сгнил. Но несмотря на все это, я не хотел бы обнародовать мое открытие ввиду отсутствия законодательства, регулирующего право собственности на исторические корпуса. Если бы я объявил о положении «Дэвида Дарка», то тут же бы появилась свора свихнувшихся любителей нырять, искателей памятников, вандалов и обычных профессиональных преступников. Если там на дне есть что-то ценное, я не собираюсь допустить того, чтобы оно попало в лапы безграмотных и преступников.

— Наверно вы правы, — улыбнулся Эдвард — Это же самое делали в Англии, помните? Притворялись, что ныряют за «Ройял Джорджем», в то время, как в действительности искали «Мэри Роуз». Это был единственный способ надуть любителей сувениров. Торговцы же взорвали бы корпус динамитом, чтобы добыть для себя корабельные орудия из бронзы.

Дуглас Эвелит кивнул Энид и попросил ее охрипшим голосом:

— Принеси, пожалуйста, нам карту из столика, хорошо?

— Энид — ваша внучка? — спросил Форрест, когда девушка вышла за картой.

Дуглас Эвелит вытаращил на него глаза.

— Моя внучка? — повторил он таким тоном, как будто был застигнут врасплох вопросом.

Форрест побагровел от смущения.

— Извините, — пробурчал он. — Я только так подумал.

Старый Эвелит кивнул головой, но так и не ответил, кем на самом деле была для него Энид. Служанкой? Любовницей? Подругой? Собственно, это было не наше дело, но несмотря на все мы умирали от любопытства.

— Пожалуйста, — сказала Энид. Она принесла большую карту побережья вокруг залива Салем и разложила ее на столе. Мне снова подмигнули темно-красные соски, просвечивая сквозь туго натянутую черную ткань: удивительно возбуждающее, но одновременно и беспокоящее зрелище. Энид подхватила мой взгляд и посмотрела мне прямо в глаза без улыбки и без тени симпатии. В бледных лучах солнца ее волосы блестели, как черная диадема.

Дуглас Эвелит вытащил из ящика стола большой лист кальки, на котором уже были нанесены ориентировочные точки и координаты. Он наложил кальку на карту, правда, только он знал, как их нужно наложить друг на друга, поэтому и карта, и калька были бесполезны для кого-то другого. Одна координата вела через вершину Джунипер Пойнт, выдвинутый наиболее к югу край острова Хинтер, другая пересекала Холм Квакеров, деля мой дом ровно на две части. Около 420 метров от берега большое «Х» обозначало место, где, вероятно, затонул «Дэвид Дарк» почти триста лет тому назад.

Эдвард бросил на меня взволнованный взгляд. «Х» находился не далее, чем в двухстах пятидесяти метрах к юго-западу от места, где мы проводили поиски вчера утром. Но в этих мутных, илистых, беспокойных водах двести пятьдесят метров в равной мере могли означать и милю.

Дуглас Эвелит наблюдал за нами со скрытым весельем. Потом он сложил карту, отодвинул ее и кинул кальку назад в ящик стола.

— Вы можете получить эту информацию при нескольких условиях, — заявил он. — Во-первых, если вы никогда не упомяните моего имени в связи с этим делом. Во-вторых, если будете меня информировать о ходе работ и покажете мне все, что вытяните из воды, любую мелочь. В-третьих, и самое важное, если вы найдете этот медный ящик, в котором якобы заключен демон, то не откроете его, а немедленно запакуете его в лед и доставите сюда в грузовике-холодильнике.

— Вы хотите, чтобы мы привезли ящик вам?

— А вы считаете, что вы сами справитесь? — бросил Дуглас Эвелит. — Если это чудовище действительно проснулось и вернуло себе старую ужасающую мощь, то сможете ли вы дать ему то, чего демон желает?

— Не нравится мне все это, — буркнул Форрест.

Но Эдвард поспешно сказал:

— В принципе я не имею ничего против этого, при условии, что уже мы будем иметь свободный доступ к этому созданию, когда его перевезем сюда. Мы собираемся провести все возможные тесты, обычные и паранормальные. Анализ костной структуры, установление возраста изотопов радиоактивного углерода, рентген, просвечивание ультрафиолетом. Потом мы, возможно, захотим провести тест на кинетическую энергию и исследовать восприимчивость на гипноз.

Дуглас Эвелит подумал об этом, потом пожал плечами.

— Как вам будет угодно, если только не превратите мой дом в опытный полигон.

— Я хочу с вами быть совершенно искренним, — выдавил Эдвард. — Нам все еще не хватает денег. Прежде всего, нам нужно локализовать этот корпус. Затем будет нужно полностью очистить его от ила, собрать и каталогизировать все отломавшиеся куски и установить, какие фрагменты корпуса дадут себя вытащить на поверхность без всякого ущерба для себя. Наконец, нам нужно будет нанять три большие баржи, несколько понтонов и плавучий ножничный подъемный кран. Так что нужно считать, что потребуется не менее пяти-шести миллионов долларов, и все это только начало.

— Это значит, что, наверняка, пройдет достаточно времени, чем вы сможете вытянуть корпус на дневной свет?

— Вот именно. Уже, наверняка, мы не сможем вытянуть его на следующей неделе, даже если сможем точно локализовать.

Дуглас Эвелит снял очки.

— Что ж, очень жаль, — со вздохом сказал он. — Чем дольше будет происходить вся ваша подготовка, тем меньше у меня шансов дождаться окончания работ.

— Так разве вы на самом деле так желаете предстать лицом к лицу с ацтекским демоном? — прямо спросил я его.

Старый Эвелит презрительно фыркнул.

— Владыка Митклампы совсем не является обычным демоном, — поучил от меня.

— Митклампы?

— Вы не знали? Это мексиканское название страны мертвых.

— Так может, вам известно, и как зовут этого демона? — спросил Эдвард.

— Конечно. Владыка Митклампы упомянут еще в «Кодекс Ватиканус А», который был написан гаитянскими монахами в шестнадцатом веке. В нем даже находится иллюстрация, изображающая его, как он выныривает из ночной темноты головой вперед, как будто паук, спускающийся по паутине, чтобы схватить и опутать души живых. Он обладает властью над всеми ацтекскими демонами подземного мира, включая даже Тескатлипоку, или «дымящееся зеркало», и он один-единственный, кроме Тонакатекутли, владыки солнца, имеет право носить корону. Мы всегда представляли его с совой, трупом и сосудом, полным людских сердец, которые являются его главной пищей. А зовут его Миктантекутли.

Мороз пробежал у меня по спине. Я быстро посмотрел на Эдварда и повторил:

— Миктантекутли.

— Да, — серьезно ответил Эдвард. — Мик зе Катлер. «Мик Ножовщик».

22

Я высадил моих товарищей рядом с домом Эдварда на улице Стори, а потом поехал прямо в городской госпиталь Салема. Это был комплекс серых приземистых бетонных блоков, рядом с аллеей Джефферсона, неподалеку от Милл Понд, где когда-то жил Дэвид Дарк. Небо посветлело, и бледный разреженный свет заходящего солнца отражался от луж на паркинге. Я прошел через подъезд к дверям госпиталя, засунув руки глубоко в карманы пиджака. Я только надеялся, что Констанс Бедфорд чувствует себя лучше. Я должен был запретить обоим входить в мой дом. Одного остережения не хватило. Теперь Констанс потеряла зрение и это была только моя вина.

Я нашел Уолтера в зале ожидания на третьем этаже. Он сидел, опустив голову, всматриваясь в отполированный виниловый пол. За ним на стене висела фотография Басиля Эда, представляющая пеликана. Уолтер не поднял взгляда, даже когда я сел рядом. Зазвенел мелодичный гонг, и соблазнительный голос телефонистки проворковал: «Доктора Моррея просят к белому телефону. Доктора Моррея просят к белому телефону».

— Уолтер? — обратился я.

Он поднял голову. Его глаза покраснели от усталости и от плача. Он выглядел намного более старо, и мне неожиданно припомнилось то Дуглас Эвелит рассказывал об экипаже «Арабеллы». Он открыл рот, но из пересохшего горла не вырвалось никакого звука.

— Есть ли какие-то известия? — спросил я его. — Чувствует ли себя Констанс лучше? Ты видел ее?

— Да, — ответил он. — Я видел ее.

— Ну и что?

— Теперь ей конечно же лучше.

Я хотел сказать ему что-то утешительное, но в то же мгновение осознал, что его голос звучит как-то неестественно, плоско и беззвучно, как будто бы он не говорил правду.

— Уолтер, — повторил я.

Неожиданно он схватил меня за руку и изо всех сил сжал ее.

— Ты опоздал, — сказал он. — Она умерла каких-то двадцать минут назад. Обширные повреждения черепа вследствие интенсивного холода. Не говоря уже о потрясении и физических повреждениях глаз и лица. Собственно, почти и не было никаких надежд.

— О Боже, Уолтер, мне так неприятно.

Он глубоко зачерпнул воздуха и вздохнул с грустью.

— У меня немного кружится в голове. Мне дали что-то для успокоения. Но все это так измучило меня, что у меня ни на что нет сил.

— Хочешь, чтобы я отвез тебя домой?

— Домой? — он вопросительно посмотрел на меня, как будто перестал понимать значение этого слова. «Дом» для него был лишь зданием, полным вещей, которые уже никому не принадлежат. Висящие рядами платья, которых уже некому одевать. Стоящие шеренгами туфли, хозяйка которых уже никогда не появится. Да и что делать одинокому мужчине с кучами косметики, рейтузов и бюстгальтеров? Наиболее же болезненное переживание после неожиданной смерти жены, как я сам убедился, это наведение порядка в ванной. Даже похороны — это мелочь в сравнении с уборкой ванной. Я стоял над корзиной для мусора, полной бутылочек от лака для ногтей, шампуня для волос, и выплакивал себе глаза.

— Ты не должен себя за это винить, — заговорил Уолтер. — Ты предупреждал меня достаточно выразительно. Мне просто как-то казалось… казалось, что Джейн будет дружелюбно настроена. По крайней мере к матери.

— Уолтер. Я ее видел позже. Она и меня пыталась убить. Это не Джейн, именно от этого я предостерегал. Это не та Джейн, какую мы оба знали. Она теперь в определенной мере подчинена, понимаешь? Пока она не найдет следующей жертвы, чтобы накормить ту мощь, во власти которой она очутилась, ее душа никогда не узнает покоя.

— Мощь? Какая мощь? О чем это ты говоришь?

— Уолтер, — заявил я. — Это не соответствующее место и не соответствующее время. Я отвезу тебя домой, хорошо? Поспишь, а завтра мы обо всем поговорим.

Уолтер взглянул через плечо в сторону помещения, где, видимо, лежала Констанс.

— Она там? — спросил я, а он кивнул.

— Я не должен ее оставлять, — сказал он. — Это же беспорядок.

— Ты не оставляешь ее, Уолтер. Ее уже нет.

Он довольно долго молчал. Каждая морщина на его лице выглядела так, будто была наполнена пеплом. Он был так вымотан и ошеломлен наркотиком, что еле держался на ногах.

— Знаешь что, Джон? — заговорил он. — У меня нет теперь никого. Ни сына, ни дочери, ни жены. Вся моя семья, все, кого я любил и с которыми хотел провести остаток жизни, все они ушли. Остался только я. Мне даже некому остаток в наследство мои золотые часы.

Он подтянул манжету, снял часы и поднял их вверх.

— Что случится с этими часами, когда я умру? Знаешь, Констанс сказала, чтобы я выгравировал на них мое имя. Она сказала: «Однажды твой праправнук наденет эти часы, посмотрит на имя, выгравированное сзади на крышке, и будет знать, откуда он родом и кто он есть». И знаешь что? Такого парня никогда не будет.

— Успокойся, Уолтер, — сказал я ему. — Я только поговорю с врачом и тут же поедем, я отвезу тебя домой.

— Ты… возвращаешься туда сегодня? На Аллею Квакеров?

— Останусь с тобой, если хочешь.

Он сжал губы, потом медленно кивнул.

— Хотел бы. Если это не доставит тебе хлопот.

— Никаких, Уолтер. Честно говоря, только рад, что есть предлог не возвращаться туда сегодня.

Мы вышли из госпиталя и пошли через паркинг к моей машине. Уолтер дрожал на вечернем ветру. Я помог ему сесть, а потом мы поехали через пригороды Салема и свернули на юг, в сторону Бостона и Дедхэма. Во время поездки Уолтер почти не говорил, только смотрел через окно на проезжающие автомобили, на дома и деревья. Уже наступала ночь, первая за тридцать восемь лет, которую он проведет не с Констанс. Когда мы приближались к Бостону, огни самолетов, идущих на посадку аэропорта Логана, выглядели такими одинокими, как никогда раньше.

Дом в Дедхэме принадлежал семье Бедфордов уже четыре поколения и переходил от отца к сыну. Хотя Уолтер и его отец оба работали в Салеме, они оставили себе эту старую резиденцию в Дедхэме, взирая на традиции. В течение нескольких лет отец Уолтера снимал также небольшую квартирку недалеко от центра Салема, но Констанс уперлась рогами, чтобы Уолтер ежедневно ездил на работу за двадцать пять миль, особенно когда мать Уолтера тайно информировала ее на похоронах своего мужа, что отец Уолтера водил в квартирку в Салеме «бабенок», и что под кроватью была обнаружена огромная гора использованных презервативов.

ЭТо был большой колониальный дом, стоящий на семи акрах земли. Сорок один акр, вначале принадлежащие семейству Бедфордов, были распроданы строительным подрядчикам. Покрашенное в белое здание с покатой пятиступенчатой крышей стояло на конце крутой аллеи, обсаженной кленами, и выглядело осенью так живописно, что было трудно поверить, что в этом здании кто-то живет. Помню, какое оно произвело на меня впечатление, когда Джейн впервые привезла меня сюда. Я подумал, что для семьи Бедфордов было бы значительно лучше, если бы в то утро я развернулся и уехал назад, в Сент-Луис, не задерживаясь в пути ни на минуту; тогда я не принес бы им тех трагедий, какие свалились на них в течение последних нескольких недель, и тех ужасов, которые их еще ожидали.

Я запарковал машину у передних дверей и помог Уолтеру выйти. Он подал мне ключи, а я открыл дверь. В доме было уже тепло: Бедфорды оставили центральное отопление включенным еще прошлым вечером, поскольку, выходя из дома, собирались вскоре вернуться. Первое, что я увидел, когда включил свет, были очки Констанс, лежащие на лакированном столике, в том же месте, где она оставила их менее двадцати четырех часов назад. Я отвернулся и заметил свое собственное перекошенное лицо в круглом позолоченном зеркале. Уолтер, стоя за мной, выглядел серо и чуждо.

— Задание номер один, это тройное шотландское, — обратился я к Уолтеру. — Садись себе в салоне и сними ботинки. Расслабься.

Уолтер очень старательно повесил свой плащ в шкаф, затем вошел за мной в просторный салон с навощенным полом цвета меда, персидскими коврами и традиционной мебелью XIX века. Над большим камином висела масляная картина, изображающая графство Саффолк в давние времена, до появления домиков для уик-энда, строительного треста «XXI век» и автострады Массачусетс. На полке над камином стояла коллекция фигурок из дрезденского фарфора, принадлежащая, несомненно, Констанс.

— Чувствую себя ужасающе отупевшим, — заявил Уолтер, с трудом садясь в кресло.

— Ты еще какое-то время будешь отупевшим, — предупредил я его. Я налил две большие порции виски из тяжелого хрустального графина и вручил одну из них ему. — Это твой ум защищает тебя от последствий потрясения.

Уолтер повертел головой.

— Знаешь, все еще не могу в это поверить. Постоянно думаю о прошедшей ночи, когда появилась Джейн, и мне кажется, что это был какой-то ужас, который я видел по телевизору. Что этого на самом деле даже не могло быть.