Властелин Колец Толкин Джон

Глава XII. ПЕРЕПРАВА

Фродо очнулся, сжимая Кольцо в руке отчаянной, мертвой хваткой. Он лежал у костра, пламеневшего ярко и высоко; он увидел над собой склоненные встревоженные лица Сэма, Пина и Мерри.

— Что случилось? Где король-мертвец? — выговорил он непослушным языком.

Ему не ответили: у всех троих от радости перехватило дыхание, да и вопрос был непонятный. Потом уж Сэм рассказал, как откуда ни возьмись надвинулись страшные тени, и Фродо вдруг исчез, а его, Сэма, сшибло с ног. Он слышал голос хозяина — то ли из дальней-предальней дали, то ли вообще из-под земли, и голос этот выкрикивал что-то совсем непонятное. Искали, шарили, нечаянно наткнулись — лежит ничком, весь окоченел, меч под ним. Бродяжник велел им уложить его у огня и чтоб костер был как следует, а сам исчез, давно уж.

Сэм, видно, снова стал сомневаться насчет Бродяжника и, когда тот угрюмой тенью появился рядом, заслонил Фродо, выдернув меч из ножен, но Бродяжник, как бы не видя обнаженного клинка, опустился на колени возле раненого.

— Нет, Сэм, я не из Черных Всадников, — мягко сказал он, — и не из их подручных. Я хотел узнать, где они затаились — и отчего. Им бы заново напасть, а они отступили. Непонятно мне это. Однако поблизости даже духу их нет.

Услышав пересказ бессвязных речей Фродо, он очень обеспокоился, покачал головой и тяжело вздохнул. И велел Мерри с Пином беспрерывно кипятить воду и все время промывать рану.

— Огонь чтоб так и пылал, и держите его в тепле! — распорядился он, отошел от костра и подозвал Сэма. — Теперь, кажется, кое-что ясно, — сказал он вполголоса. — Враги напали вроде бы впятером: не все, должно быть, собрались, и отпора не ожидали. Отошли они, боюсь, недалеко и назавтра к ночи снова явятся. Им некуда спешить — по их расчетам, дело почти что сделано. Кольцо далеко не уйдет. Да, Сэм, они так понимают, что хозяин твой случайно задержался на пороге смерти, и дальше — больше им подвластен. Похоже на то — а впрочем, еще посмотрим!

Сэм беспомощно расплакался.

— Это ты брось, — сказал ему Бродяжник. — И уж изволь положиться на меня. Ваш Фродо куда покрепче оказался, чем я думал; правда, Гэндальф на то и намекал. Его чудом не убили, и теперь ему главное дело — держаться, а он продержится — вот этого-то они и не понимают. А я постараюсь его немного подлечить. Грейте его и стерегите, если что — кричите во всю мочь и палите все вокруг; я ненадолго.

С этими словами он снова исчез во тьме.

Фродо задремывал и просыпался от холодной, вяжущей боли. У него постепенно омертвело плечо, рука, весь бок. Друзья без устали промывали ему рану и грели-согревали его, как только могли. А ночь тянулась медленно и вяло. Серый предутренний свет затопил лощину, когда Бродяжник наконец вернулся.

— Смотрите-ка! — воскликнул он, подняв с земли дотоле не замеченный и распоротый у подола черный плащ. — Вот так прошелся меч нашего Фродо. Плащ-то он распорол, а ранить его не ранил: этого царственного мертвеца простым клинком не достанешь. Вот имя Элберет — оно ему было страшнее, чем удар кинжальчика… А нашему Фродо — да, страшнее не бывает!

Бродяжник снова нагнулся и поднял длинный и тонкий кинжал, холодно блеснувший в рассветной мгле. Конец зазубренного жестокого клинка был обломан, и кинжал на глазах истаял тонким дымом — лишь рукоять уцелела.

— Плохи наши дела! — заметил он. — Нынче почитай что и некому врачевать такие страшные раны. Сделаю, конечно, что смогу, но могу я не много.

Он сел на землю, положил на колени черную рукоять и пропел над нею медленное заклинание на незнакомом языке. Потом отложил рукоять в сторону, пригнулся к Фродо и проговорил ему на ухо какие-то странные слова. Из поясной сумки он извлек длинные листья.

— Это целема, — объяснил он, — по-древнему ацэлас. На здешнем каменистом Угорье она не растет, я отыскал ее в темноте по запаху далековато отсюда, в чащобе к югу от Тракта.

Он растер лист в пальцах, и разнеслось сладкое, тонкое, стойкое благоухание.

— Что называется, повезло, — сказал он. — Здесь у нас, на севере, мало кто слышал о целеме — разве что Следопыты. Они ее ищут и находят возле древних стойбищ. Растение-то волшебное, но и оно если поможет, то ненадолго… Тяжелая рана.

Он заварил листья и промыл терпко-душистым отваром раненое плечо Фродо. Благоуханная свежесть успокаивала и проясняла душу. И у Фродо боль слегка утихла, но оледенелая, неподъемная рука словно примерзла к боку. Он горько корил себя за то, что. надел Кольцо по велению Врага. Он-то теперь, наверно, останется калекой на всю жизнь, а дальше как быть? Сил нет двинуться…

Между тем обсуждалось именно это — как быть дальше. Решено было немедля покинуть Заверть.

— Дело ясное, — сказал Бродяжник. — Место это, значит, давно уже под вражеским надзором. Если и был здесь Гэндальф, то был и ушел, отбившись от врагов. А если мы пробудем здесь еще ночь, то тут нам и конец, где угодно лучше, чем здесь.

Как только рассвело, они наспех перекусили и собрались. Фродо идти не мог, и его ношу разделили на четверых, а самого усадили на пони. За последние дни заморенный конек поправился на удивление: потолстел, окреп и привязался к новым хозяевам, особенно к Сэму. Видно, Бит Осинник так его заездил, что даже самый трудный путь был ему не в тягость по сравнению с прежней жизнью.

Путь их лежал на юг, и прежде всего надо было, увы, пересечь Тракт, чтобы как можно скорее добраться до лесистых мест. Иначе под рукой не будет хвороста, а Бродяжник велел все время обогревать Фродо, тем более ночью — да и всем им огонь послужит какой-никакой защитой. И еще он хотел выгадать время, опять-таки срезав размашистую дорожную петлю: от восточного подножия Заверти Тракт круто и надолго сворачивал к северу.

Скрытно и осторожно обогнули они юго-западный склон горы, подобрались к Тракту, перебежали его — он был пуст на всем видимом протяжении, — и над головами их перекликнулись два замогильных голоса. Пригибаясь, они со всех ног метнулись в густой кустарник. Шли они под уклон, но кругом не было ни тропки, и приходилось то продираться сквозь кусты и заросли цепких, чахлых деревец, то брести по вязким проплешинам. Трава торчала редкими, серыми, скудными пучками, деревца осыпали их вялой, трухлявой листвой. Безотрадные это были места, и продвигались они медленно и уныло. Верховой Фродо тоскливо оглядывал тяжко понурившихся друзей — даже Бродяжник казался усталым и угрюмым.

Плечо Фродо наливалось ледяной болью, но жаловаться не годилось, он помалкивал и, стиснув зубы, терпел что было сил. Миновали четыре тяжких, однообразных дня. Заверть медленно отдалилась, дальние горы немного приблизились. После той переклички на Тракте враги не объявлялись, и не понять было, следят или следуют они за ними. Темнота их страшила, и ночами они сторожили по двое, с дрожью ожидая, что серую, мутную лунную мглу вдруг пронижут черные пятна. Но никаких пятен, сколько ни гляди. не было, и слышался только сухой шелест жухлой травы. Близкой и страшной беды, какую они почуял? на Заверти, как не бывало. Неужели же Всадники так вот сразу и сбились со следа? Вряд ли, наверняка затаились, выжидают, готовят новую засаду.

Вечерело в пятый раз, и начался еле заметный подъем: они пересекали широкую-широкую долину Бродяжник опять свернул на северо-восток, на шее той день они одолели долгий пологий склон, и вдали показалось лесистое взгорье. Где-то внизу виднелся Тракт; справа в жидком солнечном свете поблескивала тускло-серая река. Другая река угадывалась совсем уж далеко, в затуманенной каменистой ложбине.

— Боюсь, придется нам, хочешь не хочешь, немного пройти по Тракту, — задумчиво сказал Бродяжник. — Перед нами вот она, речка Буйная, по-эльфийски Митейтиль. Она берет начало в Эттенблатс, в излюбленной логовине троллей к северу от Раздела, и там, на юге, впадает в Бесноватую. Когда они сливаются, их начинают именовать Сероструй. Широкое у него морское устье. И никак эту Буйную не обойдешь ниже эттенблатских истоков. Один путь — Последний мост, а по нему-то и идет Тракт.

— А другая какая река виднеется? — спросил Мерри.

— Да там-то уж Бесноватая, Бруинен, там и до Раздола рукой подать, — отозвался Бродяжник. — Но дотуда от Последнего моста еще идти и идти. Тракт хорошие петли выделывает. Как мы брод перейдем, этого я еще не придумал. На первый случай хватит с нас и одной реки. Нам и то повезет, если Последний мост покамест свободен.

Рано поутру путники снова приблизились к Тракту. Бродяжник и Сэм отправились на разведку — никого: ни пешеходов, ни всадников. Тракт пустой, и конских следов нет — два дня назад здесь, в предгорье, шел дождь, так, может, смыло, а с тех пор не проезжали.

Прибавили шагу, торопились изо всех сил, и через милю-другую вдалеке под крутою горой показался Последний мост. Того и гляди из-под горы возникнут Черные… — да нет, ничего такого не видать. Бродяжник велел им спрятаться в кустах, а сам пошел вперед — и вскоре вернулся.

— Врагов у моста нет и не было, — сказал он. — Хотел бы я знать, куда они подевались. Зато вот что я нашел — а это уж совсем непонятно. — Он вытянул руку с бледно-зеленым камнем на ладони. — Лежал на мосту в грязи посреди дороги. Это эльфийский берилл. Положили на виду — а может, и обронили, — но все-таки обнадеживает. Так что через мост рискнем, а там… там посмотрим, но дорогой не пойдем, пока не будет указанья пояснее.

Медлить не стали ни минуты и благополучно миновали мост. Кругом стояла тишь, только река клокотала под тремя огромными арками. Прошли с милю; Бродяжник свернул налево в узкую лощину и зашагал еле заметной тропой по редколесью у подножия угрюмых холмов. Хоббиты пробирались между сумрачными деревьями и радовались, что тоскливая низина и страшный Тракт остались позади, но и здесь места были дикие, глухие, зловещие. По сторонам все выше громоздились горы. На выступах и вершинах виднелись остатки древних стен, развалины башен — они точно таили в себе какую-то неясную угрозу. Фродо ехал на пони и мог оглядываться и размышлять. Он припоминал описания из книги "Туда и Обратно", рассказ про мрачные башни на горах к северу от Тракта, в той лесистой стороне, где водились тролли и где случилось первое настоящее приключение Бильбо. Не в те ли края они попали, а может, и в те же места?

— А здесь кто живет? — спросил он. — И кто эти башни выстроил? Это, что ли, Троллистое плато?

— Оно самое, — сказал Бродяжник. — Только строили не они: тролли строить не умеют. Теперь здесь никто не живет: жили люди, нынче их нет. Легенды гласят, будто их поработил ангмарский царь-чародей и они предались злу, а во время Великой войны сгинули вместе со своим повелителем. Их уже и горы давно забыли, а тень злодейства, видите, не рассеялась.

— А ты-то это откуда знаешь, раз людей давным-давно уже здесь нет? — спросил Перегрин. — Если даже горы забыли, то ведь звери и птицы такого не расскажут?

— Наследники Элендила хранят память о былом, — отвечал Бродяжник. — Да и в Раздоле многое помнят, куда больше, чем я вам могу рассказать.

— А ты в Раздоле часто бывал? — полюбопытствовал Фродо.

— Бывал, — отозвался Бродяжник. — Когда-то я там и жил и возвращаюсь туда всякий раз, как выпадет случай, но, видно, не судьба мне там оставаться, не живется мне, вечному страннику, в дивных чертогах Элронда.

Горы обступали их все теснее. Далеко позади остался торный путь к реке Бруинен. Путники зашли в длинную долину, сущее ущелье, темное и тихое. Над каменными взлобьями нависали деревья, обнажая узловатые, старчески цепкие корни; выше по склонам густел сосняк.

Хоббиты вконец выбились из сил. Шаг за шагом пробирались они по нехоженой низине, загроможденной рухнувшими деревьями и обломками скал. Низом они шли не только из-за Фродо, которому невмоготу было вскарабкаться на кручу: зачем карабкаться-то? Все равно там не пройдешь. А на второй день засмурело. Ровный западный ветер нагнал с моря беспросветную хмарь, и на темные вершины гор заморосил обмочной дождь. К вечеру на них нитки сухой не осталось, и ночлег был безрадостный, даже огня не развели. Наутро горы показались еще выше. и круче, а долина уводила на север, куда вовсе не надо. Бродяжник, видно, тоже встревожился: уже десять дней, как с Заверти, и припасов всего ничего. А дождик сеял и сеял.

Заночевали на уступе, в каменной пещерке, скорее выемке скалы. Фродо мучился. От холода и сырости рана разнылась хуже некуда, и мертвенная, леденящая боль спать не давала. Он метался, ворочался и с ужасом прислушивался к ночным шумам и шорохам: ветер свистел в расселинах, струилась-капала вода, кряхтели горы, скатывались камни. Он вдруг почувствовал, что черные призраки — вот они, здесь, сейчас конец всему на свете, сел и увидел спину Бродяжника, который стерег их в бессонном бдении и курил трубку. Он откинулся на спину и забылся смутным сном, гуляя по свежей, пахучей траве своего садика — там, в Хоббитании, — и все это было бледно и странно, а по-настоящему четко чернели одни высокие призраки у входа в пещеру.

Когда он проснулся утром, дождик уже перестал. Тяжко нависшие облака расползались, и сквозило бледно-голубое небо. Ветер снова менялся. Вышли вовсе не спозаранок. После холодного, невкусного завтрака Бродяжник отлучился и велел им покамест носа из пещеры не казать. Взберется, сказал он, куда-нибудь повыше — и оглядится.

Принес он недобрые вести.

— Далековато занесло нас на север, — заметил он. — Непременно надо южнее податься, а то, чего доброго, забредем в Эттенблат, в северную глухомань. Там тролли хозяйничают, и места мне незнакомые. Можно бы, конечно, попробовать выйти на Раздол с севера, если прямиком, но опять же и путь долгий, и дороги я толком не знаю, да и припасов не хватит. Придется, хочешь не хочешь, выбираться к Бруиненской переправе.

Остаток дня они карабкались по осыпям. Нашли ущелье, которое вывело их в долину, пролегавшую на юго-восток, в самом подходящем направлении; но под вечер путь им преградил скалистый хребет, выщербленный на фоне небесной темени, точно обломанная пила. Либо назад, неизвестно куда, либо уж, куда ни шло, вперед.

Попытались одолеть его с ходу, но не тут-то было. Фродо спешился и старался не отстать от друзей, а ноги дрожали и подкашивались. Пони великими трудами затягивали на кручи; а сами они то и дело теряли тропу, да и была ли она, это тропа, неизвестно, а поклажа тяжелая. Почти что стемнело, и сил у них не было никаких, когда они наконец взобрались на вершину. Между зубцами оказалась узкая седловина, и впереди был крутой спуск. Фродо упал замертво — и лежал, вздрагивая и закусывая губу. Левая рука безжизненно свисала; мертвая хватка ледяной боли впивалась в плечо и в грудь. Деревья и камни казались смутными тенями.

— Дальше идти нельзя, — сказал Мерри Бродяжнику. — Фродо, сам видишь, на ногах не стоит. Очень я боюсь за него. Ну и что нам делать? Ты думаешь, как — в Раздоле-то его сумеют вылечить, если мы туда доберемся?

— Там посмотрим, — сказал Бродяжник. — Я больше ничего сделать пока что не могу; из-за его раны я вас так и подгоняю. Но сегодня — это ты прав — дальше нельзя.

— А что такое с хозяином? — тихо спросил Сэм, умоляюще глядя на Бродяжника. — Ранка-то была махонькая и уже затянулась: только белый шрамик на плече.

— Фродо пронзило оружие Врага, — отозвался Бродяжник. — Ядовитое, гибельное, колдовское оружие. Мне это черное чародейство неподвластно. Что еще я могу тебе сказать? Держись, Сэм!

Холодная выдалась ночевка на высоком уступе, хотя и развели костерок под скрюченными корнями громадной сосны: здесь, наверно, когда-то глину брали. Хоббиты съежились и прижимались друг к другу. Свиристел ледяной ветер, и слышны были стоны и вздохи нижних деревьев. Фродо одолел полусон: ему мерещилось, будто над ним плещут черные крылья, а на крыльях — мертвецы, отыскивающие, где это он укрылся.

Забрезжило ясное, прозрачное утро; воздух посвежел, и промытые дождем бледные небеса источали неяркий свет. Путники приободрились: вот бы еще солнышко пригрело, а то руки-ноги совсем окоченели. Как только рассвело, Бродяжник, прихватив с собой Мерри, отправился обозревать окрестности на восточный пик. Когда они вернулись с просветлевшими лицами, солнце уже сияло вовсю. Шли они почти что правильно, и теперь нужно было спуститься крутым откосом и оставить горы по левую руку. Бродяжник опять углядел вдали серый отблеск Бруинена, а путь к переправе хоть пока и не виден, но пролегает неподалеку от реки, вдоль ее ближнего берега.

— Надо нам снова выбираться на Тракт, — сказал он. — По горам не пройдем. Будь что будет, а торного пути нам никак не миновать.

Наспех позавтракали и сразу тронулись в путь. Медленно спускались по южному склону: но он оказался вовсе не так уж и крут, не то что вчерашний подъем, и вскоре Фродо снова усадили на пони. Бывший одер Бита Осинника на диво сноровисто выбирал путь и даже почти не встряхивал седока, точно заботился о нем. Путники мало-помалу повеселели. Даже Фродо под лучами утреннего солнца словно бы полегчало, но в глазах у него то и дело мутилось, и он поспешно протирал их обеими руками.

Пин шел чуть впереди прочих. Вдруг он обернулся и крикнул:

— Эй, здесь тропа!

Подошли — верно, тропа: она, виясь, выползала из нижних перелесков и терялась на пути к вершине. Местами она совсем заросла, ее загромоздили сброшенные валуны и сваленные стволы; но, видно, когда-то по ней очень и очень хаживали. Проложил ее какой-то дюжий тяжелоступ: старые деревья были срублены или сломаны и огромные скалы расколоты или отодвинуты.

Они пошли по тропе, потому что по ней легче всего было спускаться, но шли они очень осторожно, особенно когда забрели в тенистый лес, а тропа стала шире и отчетливей. Вынырнув из густого ельника, она устремилась вниз по склону, а потом исчезла за могучей скалой. Они свернули вслед и увидели, что тропа ринулась под тяжелое взлобье, обросшее деревьями. В каменной стене была дверца, приоткрытая и висевшая на одной петле.

Перед этой дверцей они все остановились. За нею виднелась то ли пещера, то ли чертог, утопавший в пыльной мгле. Бродяжник, Сэм и Мерри, нажав изо всех сил, растворили застрявшую дверцу, и Мерри с Бродяжником зашли внутрь. Там были груды истлевших костей, пустые кувшины и разбитые горшки.

— Как есть логово троллей, — возгласил Пин. — А ну-ка, выбирайтесь из пещеры, и ноги в руки. Теперь-то нам известно, кто тропу протоптал, — вот и припустимся от них подальше!

— Куда торопиться, — сказал Бродяжник, выходя из пещеры. — Логово-то логово, но уж очень заброшенное. Бояться, по-моему, нечего. Спустимся потихоньку, а там уж и припустимся, если на то пошло.

От натоптанной площадки у дверцы тропа вела круто вниз, лесистым склоном. Не желая трусить на глазах у Бродяжника, Пин побежал вперед и присоединился к Мерри. Сэм с Бродяжником шли за ними по бокам пони, везшего Фродо: тропа была такая широкая, что хоббиты могли при желании шествовать строем по четыре или по пять.

Но прошествовали они недалеко: Пин вернулся бегом, а за ним и Мерри, оба насмерть перепуганные.

— Тролли, ну тролли же! — вопил Пин. — Там, внизу, прогалина, и мы увидели их из-за деревьев. Огромные-то какие!

— Пойдем поглядим, — сказал Бродяжник, подобрав суковатую дубину. Фродо промолчал. Сэм таращил глаза.

Солнце поднялось высоко и пронизывало почти безлистные ветви, ярко озаряя прогалину. Они подобрались к ней и застыли затаив дыхание. Вот они, тролли: три громадных чудовища. Один склонился, а два других смотрели на него. Бродяжник пошел к ним как ни в чем не бывало.

— Ну, ты, каменная дохлятина! — сказал он и обломал свою дубинку о задницу склонившегося тролля. И хоть бы что. Хоббиты так и ахнули, а потом даже

Фродо расхохотался.

— Ну и ну! — воскликнул он. — Хороши, нечего сказать: забываем собственную семейную историю! Это же те самые трое, которых подловил Гэндальф, когда они спорили, как вкуснее изготовить тринадцать гномов и одного хоббита!

— Вот уж не думал, что мы в тех местах! — удивился Пин. Он прекрасно знал семейную историю: сколько раз ему рассказывали ее что Бильбо, что Фродо; но, по правде-то говоря, он ей ни на грош не верил. Да и теперь тоже он очень подозрительно глядел на каменных троллей, ожидая, что они вот-вот оживут.

— Ладно там ваша семейная история, вы хоть бы о троллях что-нибудь помнили! — усмехнулся Бродяжник. — Время за полдень, солнце сияет, а вы туда же: тролли, мол, в прогалине засели! Дела не знаете — пусть; ну как не заметить, что у одного за ухом старое птичье гнездо. Хорош был бы живой тролль с таким-то украшением!

Всех одолел хохот. Фродо точно ожил, радостно припоминая первую удачную проделку Бильбо. И солнце правда так тепло сияло, и муть перед глазами немного рассеялась. Они сделали привал в этой прогалине: так вкусно было закусывать в тени огромных ног тролля.

— Может, кто-нибудь надумает спеть, пока солнце светит, — предложил Мерри, когда ложки отстучали. — А то ведь мы давно уж ничего этакого не слыхивали, а?

— С Заверти не слыхивали, — сказал Фродо. Все поглядели на него. — Да не во мне дело! — сказал он. — Мне-то как раз говорили… я гораздо лучше себя чувствую, но куда мне петь! Разве вот Сэм что-нибудь такое сообразит…

— Ну, Сэм, давай, раз уж никуда не денешься! — сказал Мерри. — Пускай голову в ход, ежели больше нечего!

— Там разберемся, чего до времени в ход пускать, — сказал Сэм. — Вот, например, чего же. Ну, стихи не стихи, а в этом роде: так, пустяки. Был разговор, я и подумал.

Он встал, сложил руки за спиной, точно в школе, и произнес то ли пропел на старинный мотив:

— Это нам всем в науку! — рассмеялся Мерри. — Ну, Бродяжник, повезло тебе, что ты его дубиной двинул, а то бы рукой, представляешь?

— Ну, ты даешь, Сэм! — сказал Пин. — Я такого раньше не слыхал.

Сэм пробормотал в ответ что-то невнятное.

— Сам небось придумал не то раньше, не то сейчас, — решил Фродо. — Сэммиум меня вообще чем дальше, тем больше удивляет. Был он заговорщиком, теперь оказался шутником, ишь ты! И чего доброго, окажется волшебником — а не то и воителем?

— Не окажусь, — сказал Сэм. — То и другое дело мне не с руки.

Предвечернее солнце озаряло лесистый склон; и вниз их вела, должно быть, та самая тропа, по которой когда-то шли Гэндальф и Бильбо с гномами. Прошагали несколько миль — и оказались над Трактом, возле его обочины, на вершине громадной насыпи. Тракт давным-давно прянул в сторону от реки Буйной, клокочущей в узком русле, и размашисто петлял у горных подножий, то ныряя в лес, то прорезая заросли вереска: стремился к еще далекой Переправе. Бродяжник указал им в траве у гребня грубо отесанный, обветренный валун, испещренный гномскими рунами и какой-то еще тайнописью.

— Здрасьте пожалста, — сказал Мерри. — Да это же, верно, камень-отметина у сокровищницы троллей. У Бильбо-то много ли от тех сокровищ осталось, а, Фродо?

Фродо поглядел на камень и подумал: "Вот бы ничего не принес Бильбо, кроме этих неопасных сокровищ, с которыми так легко было расстаться".

— Ничего не осталось, — сказал он. — Бильбо раздал все до грошика: мол, краденое впрок не идет.

Вечерело, тени удлинялись, сколько хватал глаз. Тракт был по-прежнему пуст. Да все равно другого пути у них теперь не было, они сошли с насыпи, свернули влево и припустились во всю прыть. Сбоку выдвигался длинный отрог, скрывая закатное солнце, и навстречу им с гор повеяло стужей.

Они уже начали высматривать по сторонам место для ночевки, когда сзади вдруг донесся отчетливый и памятный до ужаса стук копыт. Все разом оглянулись, но напрасно: дорога только что круто свернула. Стремглав бросились они вверх по склону, поросшему вереском и голубикой, и укрылись в густом орешнике, футов за тридцать от сумеречного, смутно-серого Тракта. Копыта стучали все ближе, цокали дробно и четко; послышался тихий, рассеянный ветерком перезвон, легкое звяканье бубенцов.

— Что-то непохоже на Черных Всадников, — сказал Фродо, вслушиваясь.

Хоббиты согласились — вроде непохоже, но оставались начеку. После ужасов многодневной погони во всяком звуке за спиной им слышались опасность и угроза. Зато Бродяжник подался вперед, приложил ладонь к уху, и лицо его просияло радостью.

Смеркалось, шелест пробегал по кустам. А бубенцы раздавались все звонче, дробный перестук приближался, и вдруг из-за поворота вылетел белый конь, блеснувший в сумерках, словно светлая птица. Уздечка мерцала самоцветами, как звездными огоньками. За всадником реял плащ, капюшон был откинут, и золотые волосы струились по ветру. Фродо почудилось, будто фигура верхового пламенеет ясным светом.

Бродяжник выпрыгнул из кустов и с радостным окликом кинулся к Тракту; но прежде, чем он вскочил и вскрикнул, всадник поднял взгляд и придержал коня. Завидев Бродяжника, он спешился и побежал ему навстречу.

— Аи на вэдуи Дунадан! Маэ гвэринниэн! — воскликнул он.

И слова незнакомца, и его звонкий голос сразу успокоили их: во всем Средиземье только у эльфов был такой переливчатый выговор. Однако в приветствии его прозвучала тревога, и говорил он с Бродяжником быстро и озабоченно.

Потом Бродяжник призывно махнул рукой, и хоббиты поспешили вниз, на дорогу.

— Это Всеславур, он из замка Элронда, — сказал Бродяжник.

— Привет тебе, долгожданный гость! — обратился к Фродо эльф-воитель. — Меня выслали тебе навстречу: мы опасались за тебя.

— Значит, Гэндальф в Раздоле? — вскричал Фродо.

— Нет. Когда я уезжал, его там не было, — ответил Всеславур, — но уехал я девять дней назад. До Элронда дошли худые вести: мои родичи, по пути через ваши края за Барандуином, проведали и тотчас дали нам знать, что по западным землям рыщут Девятеро Кольценосцев, а вы пустились в дальний путь с опасным бременем и без провожатого, не дождавшись Гэндальфа. Даже у нас в Раздоле мало кому по силам противостоять Девятерым лицом к лицу, но Элронд все-таки набрал и отправил нарочных на север, на запад и на юг: ведь вы, уходя от погони, могли заплутаться в глуши. Мне выпало наблюдать за Трактом; семь суток назад я достиг моста Митейтиля и оставил вам знак — берилл. За мостом таились трое прислужников Саурона; они отступили передо мной и умчались на запад. Я ехал по их следам и встретил еще двоих: те свернули на юг. Тогда я стал искать ваш след, нашел его два дня назад и снова проехал мост, а сегодня приметил, где вы спустились с гор. Однако будет, остальное потом. Вам придется рискнуть и выдержать страх открытого пути — вечером и ночью. За нами пятеро; когда они нападут на ваш след, примчатся быстрее ветра. Где прочие, не знаю — должно быть, стерегут Брод. Об этом пока лучше не думать.

Тем временем вечерние тени сгустились, и Фродо сковала неодолимая усталость. Еще на раннем закате перед глазами его задернулась темная пелена; теперь и лица друзей были почти не видны. Боль впивалась ледяной хваткой и не отпускала. Покачнувшись, он припал к плечу Сэма.

— Хозяин мой ранен, ему плохо, — сердито сказал Сэм. — Он ехать не сможет, если не отдохнет.

Всеславур подхватил падающего Фродо, бережно принял его на руки и с тревогой глянул ему в лицо.

Бродяжник в кратких словах рассказал об атаке на вершине Заверти, о смертоносном кинжале; достал и протянул эльфу сбереженную рукоять. Тот брезгливо взял ее в руки, но рассмотрел очень внимательно.

— Здесь начертаны колдовские, лиходейские письмена, — сказал он. — Незримые для вас. Спрячь-ка ее, Арагорн, у Элронда пригодится. Только спрячь подальше и не касайся ее. Нет, такие раны мне залечивать не дано. Сделаю, что сумею, но об отдыхе вам пока что и думать нечего.

Чуткими пальцами прощупал он плечо Фродо, и еще суровее стало его лицо: видно, учуял недоброе. А Фродо вдруг почувствовал, что цепкий холод приразнял когти, рука немного согрелась и боль приутихла. Сумеречная завеса проредилась, точно стаяло тяжелое облако. Выплыли из тумана, прояснились лица друзей, и ему прибыло сил и надежды.

— Поедешь на моем коне, — сказал Всеславур. — Стремена я подтяну к чепраку: устроишься поудобнее. И не бойся ничего — с коня не упадешь, раз я ему скажу, чтоб ты не падал. Скачет он ровно и легко; а если что случится, он тебя вынесет, будь уверен — даже вражеские черные скакуны ему не соперники.

— Никуда он меня не вынесет! — воспротивился Фродо. — Что же, я спрячусь в Раздоле или где там у эльфов, а друзья — пропадай? Нет уж!

— Не пропадут без тебя твои друзья, — улыбнулся Всеславур. — Погоня за тобой, а не за ними. Ты и твоя ноша, Фродо, — вот наша главная опасность.

Тут возразить было нечего, и Фродо согласился сесть на белого коня. Зато свои мешки они навьючили на пони и пошли гораздо быстрее, даже очень быстро — да разве за эльфом угонишься! Он вел их вперед: сначала сквозь тусклый вечерний сумрак, потом — сквозь ненастную ночную тьму, и не было ни звезд, ни луны. Остановился Всеславур, когда хмуро забрезжило утро. Пин, Мерри и Сэм еле на ногах держались, Бродяжник и тот как-то сгорбился, а Фродо приник к холке коня: его сморил тяжкий сон.

Они отошли с Тракта в заросли вереска, упали наземь и мгновенно заснули. И едва, кажется, сомкнули глаза, как сторожевой Всеславур их разбудил. Утреннее солнце бередило глаза, ночная непогодь рассеялась.

— Ну-ка выпейте! — велел Всеславур, что-то разливая по кружкам из своей оправленной серебром фляги.

Они выпили — вода и вода, чистая вода вроде весенней, не теплая и не холодная, без всякого вкуса, но она разливала по телу силу и вселяла бодрость. Съеденный после нее затхлый хлеб и ссохшиеся яблоки (больше ничего не осталось) утолили голод лучше самого обильного завтрака в Хоббитании.

Проспали они меньше пяти часов, и опять шли, шли и шли по бесконечной ленте Тракта — только два раза за день позволил им отдохнуть Всеславур. К вечеру они одолели миль двадцать с лишним и оказались у крутого поворота направо, в низину, напрямую к Бруиненскому броду. Хоббиты прислушивались и присматривались — пока никого, но Всеславур все чаще останавливался и с тревогой на лице поджидал их, если они отставали. Раз или два он даже заговорил с Бродяжником по-эльфийски.

Но как бы ни тревожились провожатые, а хоббиты нынче свое прошли. Они спотыкались и пошатывались, мечтая только об одном — дать роздых ногам. Боль терзала Фродо вдвое против вчерашнего, и даже днем все виделось ему призрачно-серым, точно мир выцвел и странно опустел. Теперь уж он нетерпеливо ждал ночи как избавления от тусклой пустоты.

Наутро, в предрассветный час, хоббиты снова брели по дороге — заспанные, усталые, унылые. А Переправа была еще далеко, и они, чуть не падая, каким-то чудом поспевали за провожатыми.

— Страшнее всего будет здесь, на пути к реке, ~ сказал Всеславур, — ибо чует мое сердце, что погоня скачет по пятам, а у Переправы нас ждет засада.

Дорога спускалась под гору меж травянистыми склонами, и хоббиты шли по мягкой траве, чтобы отдохнули ступни. К вечеру с обеих сторон вдруг надвинулся густой сосняк, а потом дорога втиснулась в ущелье, между серыми отвесными утесами из бурого гранита. Эхо преследовало путников стуком несчетных копыт и топотом ног. Внезапно дорога вырвалась на простор из теснины: перед ними лежал пологий спуск к Броду, а на том, крутом и утесистом берегу вилась наверх тропа и громоздились горы, заслоняя бесцветное небо.

Из ущелья выкатилось оставленное ими эхо — шарканье подошв, стук копыт, — и вздрогнули нижние ветви сосен. Всеславур обернулся, прислушался — и вдруг опрометью ринулся к спутникам.

— Скачи! — крикнул он Фродо. — Скачи! Прочь от врагов!

Белый конь метнулся вперед, хоббиты побежали вниз по склону, Всеславур и Бродяжник — за ними. А сзади раскатом гулкого эха грянули копыта, из ущелья вылетел Черный Всадник и придержал коня, покачиваясь в седле. Еще один, еще один и еще двое.

— Вперед! Скачи! — снова крикнул Всеславур. Но Фродо отпустил поводья: странная слабость одолевала его. Конь перешел на шаг, и он обернулся. Всадники стояли на гребне недвижными черными статуями, за ними клубился серый туман. Вдруг в хоббите проснулись страх и гнев. Рука его оставила уздечку, и он обнажил меч, сверкнувший на солнце розоватым блеском.

— Скачи! Да скачи же! — крикнул Всеславур и приказал коню по-эльфийски, звонко и властно: — Нора Лим, нора лим, Асфалот!

Белый конь прянул вперед и быстрее ветра помчался по дороге. В тот же миг ринулись с холма черные кони, и Фродо услышал леденящий вой, тот самый, что недавно оглашал Южный удел Хоббитании. Возопил ответный вой, а из-за скал и деревьев показались еще четыре Всадника: двое поскакали к Фродо, двое других — наперехват, к Переправе. Их словно раздувало ветром, и все ширились их черные крылья, охватывая кругозор.

Фродо еще раз поглядел через плечо — друзей уже не было видно. Всадники немного отстали: даже их бешеные черные скакуны не могли тягаться с белым конем Всеславура.

Но он взглянул вперед — и потерял всякую надежду. Ему не успеть к Переправе — те двое его перехватят. Видел он их теперь совершенно отчетливо: ни капюшонов, ни плащей — серые латы, белые саваны и длинные сивые космы. Мечи мерцали в костяных руках, глаза сверкали из-под надвинутых шлемов, и свирепый вой не умолкал.

Ужас сковал Фродо. Меч был забыт, крик застрял в горле, сам он и двинуться боялся. Зажмурившись, прижался он к лошадиному загривку. Ветер свистал в ушах, а серебряные бубенцы бренчали глухо и странно. Его заново пронзил мертвенный холод, но эльфийский конь яростно вздыбился и промчался к реке, нос к носу миновав передового Всадника.

Всплеснулась вода, пена закипела у ног Фродо, его обдало брызгами, потом словно приподняло, и он приоткрыл глаза. Конь взбирался по каменистой тропе. Брод был позади.

Но погоня ничуть не отстала. Одолев крутой склон, конь Фродо остановился, повернулся к реке и неистово заржал. На том берегу у самой воды черным строем стояли Девятеро Всадников, и Фродо трепетал, не смея взглянуть на страшные лица мертвецов. Переправиться им ничто не мешает, а ему до Раздела еще скакать и скакать долгой неверной дорогой: нагонят, не уйдет. И ужасающе внятен стал безмолвный приказ: ни с места. Опять обуял его гнев, но противиться не было сил.

И первый Черный конник тронул коня вперед — тот испуганно вздыбился у воды. Неимоверным усилием воли Фродо распрямил спину и поднял меч.

— Уходите! — вскричал он. — Уходите к себе в Мордор, я вам не дамся!

Всадники приостановились, но в срывающемся голосе Фродо не было той власти, что у Бомбадила. Ему ответил сиплый, мертвенный хохот.

— Сюда иди! Сюда иди! — хором позвали они. — Ты наш, твое место в Мордоре!

— Уходите! — полушепотом повторил Фродо.

— Кольцо! Отдай Кольцо! — откликнулись замогильные голоса. Главарь пришпорил коня и погнал его в реку, за ним двое других.

— Именем Элберет и прекрасной Лучиэни клянусь, — проговорил Фродо, воздев меч, — Кольца вы не получите. И я не ваш!

Тогда главарь, бывший уже посреди Переправы, привстал в стременах, грозно поднял руку — и Фродо онемел. Язык его прилип к гортани, сердце замерло, меч переломился и выпал из дрожащей руки. Эльфийский конь с храпом встал на дыбы — казалось, первый Всадник вот-вот достигнет другого берега.

Но раздался оглушительный рев и грохот: гул яростного потока, влекущего груды валунов. Фродо смутно увидел, как вся река поднялась и вздыбилась конницей бушующих волн — ему почудились среди воды белые всадники, белые кони, пышные гривы. Речная громада обрушилась на троих Черных и мигом сшибла их, бешено пенясь над водяной гробницей. Остальные шестеро прянули назад.

Как сквозь сон услышал Фродо дальние крики, и за Черными Всадниками, все еще медлившими на том берегу, ему привиделся белый витязь в сверкающих латах, а позади него туманные фигурки, алым пламенем факелов прорезащие серую мглу, которая поглотила весь мир.

Черные кони, шалея ужаса, ринулись в поток — его буйный, торжествующий рев заглушил дикие вопли Всадников, исчезнувших среди пены и валунов. Падая с коня, Фродо подумал, что ему суждено сгинуть в грохочущем разве вместе со своими врагами. И лишился чувств.