Шпионка, пришедшая с севера Леонтьев Антон

– Ваше высочество, ваше княжество очаровательно, оно напоминает фарфоровую игрушку, изготовленную китайцем, – от нее нельзя отвести глаз…

– …и она такая же хрупкая, – закончил за нее Клод-Ноэль.

Он с удивлением посмотрел на прелестную азиатку. Все русские для него были азиатами. Хотя и в жилах Гримбургов также текла частичка русской крови – одна из дочерей русского императора Николая Первого была супругой великого князя Бертранского.

– Вы просто прелестны, мадемуазель, – сказал Клод-Ноэль.

Он смотрел только на Татьяну. Алла, оправившись от первого шока, попыталась вспомнить необходимые фразы. Жалкое подобие улыбки застыло маской на ее лице. Князь беседует с Татьяной, он восхищается Татьяной – как можно стерпеть такое.

– Разрешите я представлю вас моей матушке, – сказал Клод-Ноэль, – все-таки именно она празднует сегодня свой день рождения, причем я и сам не знаю, какой именно по счету. Поверьте, господин посол, – обратился он к Виктору Полесскому, – этот секрет в Бертране охраняется еще более тщательно, чем тайны производства водородной бомбы у вас в Москве.

Великая княгиня, облаченная в персикового цвета платье, сверкала непомерными рубинами. Аллочка едва не грохнулась в обморок, когда увидела колье Беатриссы.

– О, все наши драгоценности давно заложены, а может быть, это даже и подделка, – шепнул Клод-Ноэль Татьяне. – Вы думаете, что мы обираем народ и устраиваем за его счет безумные празднества? Уверяю вас, это далеко не так. Скорее, наш народ, а также несколько миллионов богатых иностранцев вовсю используют тот факт, что у нас нет подоходного налога и налога на прибыль. Вот так мы и живем, ничего хорошего.

Беатрисса благосклонно отнеслась к Татьяне, они даже несколько минут побеседовали о предстоящей парусной регате, которая ежегодно проходила в бухте княжества.

– Господин посол, у вас замечательная дочь, – произнесла Беатрисса. Княгиня по-прежнему цепко держала в руках власть в княжестве, и зачастую многие решения принимались не ее сыном, номинальным главой государства, а именно ею. – Прошу вас, вы можете навещать меня в любое время.

– Вы ей определенно понравились, – произнес Клод-Ноэль. – Вы же понимаете, что моя матушка далеко не каждого приглашает к себе на утренний чай.

– Ваше высочество, – произнесла на скверном французском Аллочка, которая чувствовала себя обделенной, – сегодня солнечная погода, не так ли?

Беатрисса посмотрела на Аллу с презрением – она тренировала этот взгляд десятилетиями, – а потом проронила:

– Солнечная погода, мадам, вредна для кожи.

Ничего не понимая, Аллочка уставилась вслед Беатриссе, которая, подхватив под руку Татьяну, направилась к прибывающим гостям. Постепенно до нее стал доходить смысл произошедшего: ей дали понять, что она здесь ничто. И ее шикарный наряд, и прическа, и улыбка – все это пустое. Татьяна, маленькая мерзавка, сумела понравиться князю и его матери.

– Алла, сейчас не время для истерик, – сказал ей тихо Полесский, видя, что жена покрывается пунцовыми пятнами. Обычно за этим следовали дикий ор и ругательства. – Мы все-таки во дворце, ты не посмеешь сорвать прием.

Таня и не заметила, что мачеха едва не впала в коллапс. Она побеседовала с Клодом-Ноэлем, который показался ей милым и приятным, с его матерью, в которой чувствовалась скрытая сила. Беатрисса представила Татьяну американскому сенатору, испанскому герцогу, нескольким министрам, главе крупного немецкого химического концерна. Даже Виктор Викторович растерялся, не веря, что его дочь произвела такой фурор.

– Мадемуазель, разрешите пригласить вас на танец, – произнес Клод-Ноэль.

Татьяна возрадовалась, что когда-то посещала занятия по бальным танцам. Но неужели великий князь хочет вальсировать с ней именно здесь, в зеркальном зале бертранского дворца? Это невероятно! Она, московская студентка, оказалась среди самых богатых, родовитых и могущественных людей по обе стороны Атлантики.

Оркестр заиграл прелестный вальс, гости замерли. Таня с ужасом поняла, что они будут вальсировать в одиночестве, на виду у всех приглашенных. Клод-Ноэль танцевал великолепно, а Таня, то ли от волнения, то ли от опьянения всем происходящим, не сделала ни единой ошибки. Ей показалось, что вальс длился вечно, и в то же время он пролетел в одно мгновение.

– Спасибо вам, Таня, – прошептал Клод-Ноэль и поцеловал ей руку. – Этот вечер я никогда не забуду.

– Дочка, это было грандиозно, – сказал на обратном пути Виктор Викторович. – Пока ты танцевала, я смог тет-а-тет переговорить с некоторыми людьми об одном очень важном вопросе касательно экспорта нашего газа в Европу. Поверь мне, в том, что они дали предварительное согласие, есть и твоя заслуга.

Алла за весь вечер не проронила ни слова. С перепугу она даже отказала итальянскому графу, который пригласил ее на танец, и простояла весь вечер, словно изваяние, около окна. Как она могла проглядеть – гадкий утенок превратился в лебедя. Татьяна, которую она по привычке считала школьницей или студенткой, расцвела.

– У меня ужасно болит голова, прекращайте ваше шушуканье, – прогромыхала Алла, откинувшись на мягкое сиденье лимузина. – Поздравляю, Танечка, ты понравилась князю. Вот сделает он тебе предложение, как ты отреагируешь?

Довольная тем, что сказала колкость, Аллочка потянулась к бокалу с коньяком. На приеме она успела до дна осушить пять или шесть фужеров с шампанским, но необходимо немного взбодриться и прийти в себя после нанесенного оскорбления.

– Я соглашусь, – ответила Таня.

Алла поперхнулась коньяком и окончательно замолкла.

Следующий день принес сюрпризы. Во-первых, рано утром в посольство доставили корзину лимонно-желтых роз, которые, как гласила прилагаемая записка, предназначались мадемуазель Татьяне Полесской от его высочества великого князя Клода-Ноэля.

– Это мне! – закричала Алла и протянула руку к записке. По мере того как она читала, ее лицо вытягивалось. Затем она отбросила записку, словно ядовитого паука, и прокричала: – Господи, и даже цветы для нее!

Во-вторых, все газеты княжества вышли с фотографиями приема, который был дан накануне в честь дня рождения княгини-матери. Основное внимание уделялось вовсе не американской кинозвезде и пятой жене итальянского мультимиллионера и даже не самой имениннице, а Татьяне Полесской, «очаровательной юной грации, которая сумела доказать, что в стране коммунистов сохранилась потомственная аристократия».

– Они и не знают, что мы из крестьян, – до слез смеялся Виктор Викторович, чей дед происходил из Саратовской губернии.

Алла до боли закусила губу, когда прочитала восторженные репортажи, посвященные Татьяне. Девчонка сумела добиться того, к чему сама Алла так стремилась – пока что безрезультатно. Все прямо с ума сошли по ее падчерице. Но ведь такого не может быть! Что у нее есть? Симпатичная улыбка, быстро проходящая молодость, знание иностранных языков.

– А вот это мы принять не можем, – произнес Виктор Викторович, когда на следующее утро специальный курьер, одетый по старинной моде, доставил в посольство небольшую коробочку. На темном бархате матово переливались жемчужины в изящном колье.

Прилагаемая записка гласила, что ожерелье предназначается Татьяне – в дар от великой княгини Беатриссы.

– Какие безупречные жемчужины, – только и пробормотала Аллочка. – Такое колье стоит бешеных денег.

– Сколько бы оно ни стоило, мы не можем его принять, это совершенно очевидно, – резко сказал Полесский. – Вы хотите, чтобы меня потом упрекали в том, что я беру взятки и позволяю своей дочери носить драгоценности, которым место в Алмазном фонде? Нет, нет и еще раз нет.

Таня с сожалением, которого сама от себя не ожидала, закрыла коробку. Ну что же, отец прав. Но все же до чего приятно получать подарки – особенно такие.

Впрочем, Клод-Ноэль прежде всего оставался джентльменом. Немного флирта, совершенно ни к чему не обязывающего, с юной дочерью посла, изящные безделушки, цветы… И ничего более. Таня и не рассчитывала, что ее знакомство с великим князем Бертранским будет иметь продолжение. Ну что же, она благодарна ему за великолепные минуты триумфа. Не каждой женщине дано почувствовать себя королевой, особенно когда рядом с тобой находится настоящий князь.

Пребывание в Бертране подходило к концу. Еще девять дней, и она снова окажется в Москве. Таня наслаждалась ласковым солнцем и лазурным морем. При мысли о том, что придется возвращаться в промозглую осеннюю Москву, она испытывала чувство легкого разочарования. Ну что же, зато там у нее друзья, которых нет в Бертране. Отец вместе с Аллочкой останется в княжестве, но она сможет навещать их раз в полгода, во время каникул. Впрочем, о мачехе Таня совсем не думала.

Ее мысли занимал Игорь. Молодой человек выразил ей свое восхищение тем, как Татьяна держалась на приеме во дворце. Они давно уже были на «ты». Таня чувствовала непреодолимый магнетизм, исходящий от Игоря. Любовь ли это? Она не могла сказать, потому что еще не испытывала этого чувства.

– Я собираюсь тайно прокатиться в Швейцарию, – сказал как-то Игорь. – И приглашаю тебя, Танюша. Ты ведь согласна?

От этого предложения у Татьяны замерло сердце. Еще бы, она согласна на все, чтобы оказаться рядом с Игорем.

– Но мой отец не разрешит, – сказала она с опаской.

– И правильно сделает, – произнес Игорь, и его рука оказалась у нее на плече.

Они были одни в комнате на втором этаже. Игорь нежно провел указательным пальцем по щеке Тани. Боже, всего одно прикосновение…

– Однако ты скоро уезжаешь, – в его голосе Таня уловила трагические нотки. – И вряд ли мы увидимся в ближайшее время. Меня могут перевести из Бертрана, отправить, например, в Японию или Южную Америку…

– Не может быть! – Таня не смогла сдержать восклицания.

Игорь довольно улыбнулся:

– Не беспокойся, Таня, у нас еще есть время. Поэтому я и хочу показать тебе романтические места. Ты мне очень дорога…

– Правда? – чуть слышно спросила Таня, не смея поднять глаза на Игоря. Он произнес слова, которые она ни от кого не слышала.

– Разумеется, правда, – чуть раздраженно сказал Игорь. – Твой отец уезжает сегодня вечером в Москву, он ведь тебе говорил. Вернется в лучшем случае через два дня. Поэтому у нас масса времени.

– Но ведь это будет незаконно, – сказала Таня.

Игорь рассмеялся:

– Танюша, ты ведь сама как-то сказала, что работники посольства похожи на шпионов. Так давай немного поиграем в опасную игру. Нас никто не остановит, уверяю тебя.

Она согласилась. А как же иначе – разве она могла сказать «нет»?

– Я все продумал. – Игорь впервые обнял ее. – Танюша, ты мне необходима!

Если бы Татьяна Полесская догадывалась, до какой степени она необходима Игорю!

Тем же вечером, выйдя в Бертране, Игорь зашел в желтую телефонную будку, расположенную около оперного театра. Раскрыл потрепанную телефонную книгу на условленной странице. Так и есть, фамилия одного из рядовых граждан княжества подчеркнута. У Игоря была фотографическая память – недаром он прошел обучение в одной из спецшкол комитета. В советском посольстве у него была особая функция, о которой не догадывался даже Виктор Викторович Полесский. Игорь, приятный молодой человек двадцати семи лет от роду, с честными серыми глазами и удивительно честной улыбкой, занимался шпионажем.

Игорь давно, еще в детстве, расстался с иллюзиями. Его увлекал азарт, ему нравились шпионские игры. Настоящие, на грани смертельного риска. В Бертран он прибыл для того, чтобы завершить финальную стадию операции «Рыжая лиса». Операции, которая в случае успешного завершения нанесет США непоправимый удар в области секретной военной техники.

Он сложил две последние цифры телефонного номера. Так и есть, сегодня он должен сказать условленную фразу. Теперь только от него зависит успех «Рыжей лисы». От него – и от Татьяны Полесской. Наивная дурочка, Игорь ей симпатизировал. Но что поделать, работа такая. Таня, сама того не подозревая, оказалась вовлеченной в шпионскую игру двух супердержав. Когда на кон поставлены миллиарды долларов и преимущество в военной области, те, кто находится у власти, без зазрения совести жертвуют жизнями. Но с Татьяной ничего не случится, Игорь это точно знал. Она поможет ему, они расстанутся, возможно, через пару месяцев она получит от него открытку из Боливии или Вьетнама. Приятные воспоминания о путешествии из Бертрана в Швейцарию.

– Мадам Тереза заболела гриппом. Она сегодня не сможет прийти на день рождения, – произнес он невинную фразу и повесил трубку. На том конце провода его поняли. Еще несколько минут, и тайная шифровка полетела в Москву – операция «Рыжая лиса» подходит к завершению. Теперь или победа или поражение.

Военно-морская база США, расположенная недалеко от Бертрана, представляла собой настоящую крепость. Несанкционированное проникновение было полностью исключено. Видеокамеры, постоянная проверка сотрудников на детекторе лжи, прожекторы, сигнализация, отборная охрана.

Столь тщательные меры предосторожности не были излишними, потому что на базе последние два года проходили испытания совершенно нового типа торпед. Испытания увенчались успехом, и теперь Соединенные Штаты имели неоспоримое преимущество на море. У Советов нет ничего и в помине.

– Прошу вас, джентльмены, взгляните на экран, – продолжил полковник О'Крейли.

Он и еще около десятка мужчин, одетых в однотонные дорогие костюмы, находились в секретном бункере. Неаполь располагался в Италии, стране, входящей в НАТО, однако и здесь американские военные не ощущали себя в полной безопасности. От русских можно ожидать чего угодно. ЦРУ знало, что советская сторона пронюхала об успешных испытаниях и прикладывает все усилия, чтобы завладеть секретом.

– Посмотрите, это совершенно новая технология, разработанная экспертами Пентагона, – полковник явно гордился новой торпедой. – У нее принципиально новое устройство двигателя…

– В какую сумму обошлось Америке это новшество? – подал голос один из гостей, сенатор в роговых очках. Полковник не любил подобных типов – слишком много хотят за мизерные деньги.

– Общая сумма ассигнования составила полтора миллиарда долларов, – сказал О'Крейли. – Но поверьте, господа, эта красавица заслуживает такого внимания. Смотрите, для того чтобы пустить на дно советский линкор, потребуется всего одна подобная малышка. Не верите?

Для тех, кто не доверяет словам, был заготовлен специальный видеофильм. Присутствующие были потрясены, даже сенатор-скептик заявил:

– Что же, полковник, я думаю, что тандем ученых и военных доказал свою действенность. Я буду лично выступать за то, чтобы увеличить количество средств, отпускаемых на ваш проект.

Полковник остался доволен. После демонстрации возможностей нового оружия состоялся торжественный прием. Сенатор в роговых очках отвел полковника в сторону и спросил:

– А как у вас с безопасностью? Мы не можем допустить, чтобы русские или их союзники завладели этим секретом.

– Господин сенатор, – сказал уверенно полковник, – торпеда никогда не попадет в руки к Советам. У нас семиуровневая система контроля, никто, даже я, не имеет возможности сделать копии чертежей или заснять на пленку то, что происходит на полигоне. Уверяю вас, все опасения не имеют под собой ни малейшего основания. Прошу вас, вот она, святая святых, так сказать, тайна за семью печатями.

Он положил на стол небольшую папку с чертежами.

Словно в опровержение его слов в помещениях базы раздался сигнал тревоги, замелькали красные огни. Полковник мысленно выругался. Внештатная ситуация, и это в тот самый момент, когда он принимает гостей из Вашингтона.

– Прошу сохранять спокойствие, – он нажал кнопку селекторной связи. – Это не более чем рядовая учебная тревога. Я посчитал, что вам будет небезынтересно увидеть, в какой срок мы можем мобилизовать силы на борьбу с воображаемым противником.

– Очень хорошо, – одобрил сенатор.

– Сэр, при всем к вам уважении, – полковник покосился на папку и положил ее в небольшой сейф, вмонтированный в стену, – в мое отсутствие здесь никто не может оставаться.

– О да, подозреваются все, похвально, – заметил сенатор и, поставив на стол недопитую чашку кофе, вышел вслед за полковником.

– Извините, – произнес О'Крейли и стремительно зашел в лифт.

В коридоре этажом ниже его ожидал заместитель.

– В чем дело, Джон? – рявкнул полковник. – Ты что, не видишь, у меня эти надутые придурки, они обо всем доложат, зачем сейчас устраивать тревогу?

– Сэр, – пролепетал Джон. – Положение серьезное, кто-то вторгся на территорию базы и попытался вскрыть сейф с микрофильмами.

Полковник побелел. Он только что расхвалил систему безопасности на базе, а тут под самым носом у комиссии из сенаторов и представителей военной индустрии кто-то наглым образом пытается похитить один из наиболее тщательно охраняемых секретов Америки.

– Немедленно заблокировать все выходы, – приказал полковник. – Мне нужно распрощаться с этими придурками, а затем мы сможем навести порядок. Сейф не тронут?

Не дождавшись ответа, О'Крейли спустился на два уровня ниже. Массивный сейф с часовым механизмом был не тронут. В сейфе хранились десять экспериментальных экземпляров торпеды. Русские отдали бы все, чтобы заполучить один из них. Правда, украсть его было бы нелегко, хотя бы потому, что каждая торпеда весит около семисот килограммов.

– Может, сигнализация сработала сама по себе? – сказал он, зная, что такое невозможно. – Прочесывайте базу, понятно?

– Да, сэр, – сказал Джон.

– Господа, самолет вас ожидает, – полковник вернулся к гостям. Те, утомленные его долгим отсутствием, вели разговоры на посторонние темы.

– Все в порядке, полковник? – поинтересовался дотошный сенатор в роговых очках.

– Более чем, – сказал тот. – Ребят на базе, знаете ли, необходимо всегда держать в тонусе, чтобы русские не застали нас врасплох.

– О, я в этом и не сомневаюсь, – сенатор поправил очки. – Итак, господа, я думаю, что могу от нас всех выразить полковнику О'Крейли искреннее восхищение. Ваши успехи впечатляют. Спасибо вам.

Он протянул полковнику руку, и тот ответил бодрым рукопожатием.

– Сэр, я польщен вашей высокой оценкой, желаю вам счастливого пути.

– И еще, полковник, – сенатор понизил голос до интимного шепота. – Где у вас туалет?

Полковник едва сдержался, чтобы не хмыкнуть. Вот они, обитатели политического олимпа, ничем не отличаются от простых смертных.

– Я провожу вас в мой кабинет, сенатор.

Они отделились от остальных гостей. Сенатор, виновато улыбнувшись, скрылся в кабинете. О'Крейли не рискнул зайти, еще подумает, что он его контролирует.

Гостя не было минут пять. Раздался шум спускаемой воды, затем сенатор вышел и прикрыл дверь.

– Простите, что так долго, но, кажется, у меня расстройство желудка, – пожаловался он.

Так и есть, лицо покрылось капельками пота. Полковник сочувственно поцокал языком. Что же, бывает.

Комиссия, которую ожидали несколько лимузинов с тонированными стеклами, отбыла восвояси. Полковник О'Крейли изменился в лице. Теперь он стал похож на разъяренного тигра. Подчиненные получат сегодня настоящую взбучку, они поставили его в дурацкое положение перед важными гостями.

– Сэр, все в полном порядке, – доложил Джон. – На территории базы не обнаружено никого из посторонних.

– Я и не сомневался, что все в порядке, – прикрикнул полковник. – Никакие русские не доберутся до секретов Пентагона.

Полтора часа спустя сенатор в роговых очках, столь усердно восхищавшийся успехами полковника О'Крейли и его команды, сидел в кресле «Боинга», который через несколько минут должен был стартовать в Вашингтон. Он снял очки и положил их на подлокотник. Закрыл глаза и попытался вдохнуть полной грудью. Его душил страх. Он пошел на преступление. А вдруг его сейчас арестуют и обвинят в государственной измене? Но разве у него был иной выбор? Увы, нет.

К нему подошла темноволосая стюардесса и предложила напитки.

– Ничего не надо, – задыхающимся голосом произнес сенатор.

– Попробуйте манговый ликер, господин сенатор, – услышал он ласковый голос. – Он чрезвычайно бодрит. Как раз для вас.

Его как током ударило. Человеку, который произнесет эту фразу, он должен отдать свои роговые очки – очки, в дужку которых была вмонтирована миниатюрная камера.

Он взглянул в глаза стюардессы, в глубине которых зажглись крошечные искорки.

– Ваши очки, господин сенатор, – произнесла стюардесса. – Они упали. Позвольте я подниму их.

В руках у сенатора оказались очки, однако он знал: те, в которых содержались сделанные им сегодня на базе фотографии чертежей торпеды, остались у стюардессы.

– Счастливого пути, господин сенатор, – произнесла она и помогла ему защелкнуть ремень безопасности. Сенатор, которого буквально трясло, однако вовсе не от смены климата или пищевого отравления, а из-за обыкновенного страха, с облегчением закрыл глаза. Сколько раз он прокручивал в голове череду действий, которые от него требовали сделать. Он попался по-глупому, в руках русских или черт знает кого там находились компрометирующие фотографии. Эти милые картинки, будь они опубликованы, не только обрушили бы его удачную карьеру, они положили бы конец его безупречной репутации примерного семьянина и привели бы на скамью подсудимых. Одно дело, когда публика, охочая до животных зрелищ, смакует фото с обнаженными красотками. Это было бы не так ужасно. Но сенатор предавался сексуальным утехам с девочками-азиатками, которым едва исполнилось двенадцать. Ему позвонили и намекнули, что в свежем номере одного из желтых журналов могут появиться пикантные фотографии. Плата за молчание – небольшое поручение.

Сенатор долго размышлял. Он пошел на государственную измену. Ему сообщили шифр сейфа в кабинете полковника О'Крейли. Оставалось только выбрать удачный момент. Когда завыли сирены, сенатор едва не умер от инфаркта. Он с ужасом вспомнил, как липкими от пота руками открыл массивный сейф, достал папку с чертежами и сделал несколько десятков снимков. Раньше он видел такое в фильмах про Джеймса Бонда. Но разве он мог представить, что сам окажется шпионом?

Наконец-то все позади. Он выдержал. Сенатор постепенно приходил в себя. Жена ни о чем не узнает. Русские сдержали слово – в руках у него находился плотный конверт. Сенатор обернулся, не заметили ли другие пассажиры этот молниеносный обмен. Нет, другие члены комиссии дремали, болтали или усердно поглощали поздний ужин.

Он надорвал конверт. Мерзкие фотографии и негативы. Ну что же, теперь можно почитать прессу.

Темноволосая стюардесса покинула борт «Боинга». Она задержалась в аэропорту и дождалась, пока самолет не взлетел. Затем зашла в женский туалет и заперлась в кабинке. Из шатенки с карими глазами она превратилась в коротко стриженную блондинку. Сменила контактные линзы, и теперь ее глаза стали темно-синими. Униформа отправилась в сумку, она облачилась в серый деловой костюм.

Из аэропорта она отправилась в отель. Запершись в комнате, она исследовала содержимое дужек очков, которые передал ей сенатор. Именно этот сластолюбивый американец мог оказаться самым слабым звеном в тщательно спланированной операции. Если он сделал не те фотографии или фотографии вышли плохо… В любом случае у КГБ имелся еще один негатив фотопленки с компрометирующими сексуальными утехами сенатора. Пусть пребывает в святой уверенности, что он выторговал себе свободу и спокойствие. Настанет час, и Комитет снова потревожит его. А может быть, наивному политику повезет, и никогда больше не раздастся в его офисе на Капитолийском холме звонок с новой просьбой-угрозой.

Стюардесса (впрочем, она успела побывать также и врачом, и учительницей, и топ-моделью, и проституткой – в зависимости от того, какой конкретный образ требовался при проведении очередной операции) извлекла крошечный микрочип, вставила его в особую камеру, просмотрела сделанные снимки.

Что же, американец не подвел. Чертежи новейшей торпеды, которая, как полагают США, станет настоящим бичом для стран Варшавского Договора, в ее руках.

Она положила микрочип в капсулу, а ту опустила во флакон с духами. Взяла трубку и позвонила в Париж. Несколько ничего не значащих фраз, которые несут скрытый смысл: фотографии у нее.

Следующим утром, когда мнимая стюардесса, а на самом деле один из лучших кадров КГБ, предназначенных для разведывательной деятельности за рубежом, покинула отель, в ее опустевший номер вошел менеджер отеля, полный итальянец с массивным сапфировым перстнем на мизинце и экзотическими, а-ля Сальвадор Дали, усами.

Он знал, что нужно искать. Номер не убирали – он так распорядился. Горничная не должна присвоить флакон с «Шанель № 5», якобы в спешке забытый на туалетном столике.

Менеджер отеля Джузеппе, насвистывая арию Каварадосси, положил флакон в карман. Он выполнил то, что от него требуется. Ему не было точно известно, на кого он работает, и его совершенно не волновал вопрос, что находится в этом пузырьке. Ему платили – много и исправно, и его это устраивало. Итальянцу постоянно требовались деньги – жена, семеро детей, любовница, у которой три отпрыска, и все от него, престарелая полупарализованная мать. Денег не хватало, поэтому, когда пятнадцать лет назад его попросили об услуге, он недолго думая согласился. Деньги не пахнут. Раз в полгода от Джузеппе требовалось что-нибудь забрать, съездить в Рим или Палермо, сделать телефонный звонок. Он не собирался вести двойную игру. Зачем, он знал, что такое мафия. Все эти организации, которые занимаются шпионажем, а он был уверен, что вовлечен в нечто подобное, ничуть не лучше. Если его труп с перерезанным горлом найдут в сточной канаве, то кто станет кормить все семейство?

Зато по вечерам, поедая спагетти или пиццу, приготовленную женой или любовницей, он с удовольствием смотрел криминальные фильмы и думал про себя, что он – один из них, этих ловких парней, которые похищают чужие секреты и спят с красотками.

Джузеппе отдал флакон пожилой даме в мехах, которая занимала номер 689. Дама, нисколько не удивившись, продемонстрировала ему в улыбке великолепный фарфоровый протез, а затем сказала:

– Благодарю вас, милейший. Плату, как всегда, получите через неделю.

Джузеппе расцвел. Он сможет позволить себе небольшой отдых подальше от сварливой жены и надоедливой любовницы с маленькой цыпой, он познакомился с ней пару месяцев назад и тратил на нее все больше и больше. Она давно просила показать ей Рим. Вот они там повеселятся!

Пожилая дама, говорившая по-итальянски с легким немецким акцентом, положила заветный флакон к себе в несессер и моментально съехала из гостиницы. Ее ждал серебристый «Роллс-Ройс». В отличие от подавляющего большинства своих сверстниц, пожилая леди предпочитала быструю езду. Путь в неапольский аэропорт занял у нее не более получаса. Ее ждал самолет чартерной авиакомпании, который доставил ее в Цюрих.

В банковской столице Европы моросил мелкий дождь и стояла пасмурная погода. Здесь она должна ждать. У нее заберут флакон, и она свободна.

Елена Григорьевна Новако происходила из дворянской семьи. Ее родителям посчастливилось бежать из сотрясаемой пертурбациями империи в период между февральской и октябрьской революциями. Ее отец, дальновидный прагматик, незадолго до начала Первой мировой войны разместил в американских банках капиталы. Он принципиально не доверял европейским финансистам и справедливо полагал, что Старый Свет рано или поздно падет под мощными ударами тевтонской армады. Он оказался прав в одном: банковский хаос поразил все страны – и победителей, и побежденных.

Зато в Америке царили сытое спокойствие и легкое недоумение. Семья Новако обустроилась в Филадельфии, там на свет и появилась Елена Григорьевна. С самого детства ее воспитывали в атмосфере ненависти к коммунистам, одновременно прививая любовь к старой монархической России.

Отец Елены Григорьевны преуспел на бирже, что было редчайшим исключением из правил – чужаков, тем более русских, там не терпели. Они смогли жить, как привыкли, на широкую ногу, коллекционировать квартиры, мебель и прочие осколки прежней жизни. Мать Елены Григорьевны, урожденная баронесса Шейнина, стала законодательницей мод и хорошего тона в филадельфийском обществе.

Семья Новако постепенно привыкала к новому существованию. Леночка говорила по-английски лучше, чем по-русски, чем огорчала родителей. Ей специально наняли бонну, которая до этого, по крайней мере по ее собственным утверждениям, работала у князей Юсуповых.

Крах размеренной и богатой жизни наступил внезапно, в самом конце октября двадцать девятого года, незадолго до четвертого дня рождения Леночки. Разразилась паника на нью-йоркской бирже, началась Великая депрессия, тысячи, если не сотни тысяч бизнесменов по всей стране разорялись в одночасье.

Увы, но семья Новако стала одной из жертв экономического спада. Отец Лены за какие-то полчаса потерял почти все, чем обладал. Американские банки, которым он так верил, лопались подобно мыльным пузырям. Над ними нависла тень нищеты.

Прекрасный особняк, в который мать Елены Григорьевны вложила душу, великолепные вещи, редкие картины, драгоценности, меха, подобранная со вкусом библиотека – все пошло с молотка. Бывшие друзья или отворачивались, или в лучшем случае выражали искреннее сочувствие и отходили в сторону. Впрочем, упрекать их было нельзя – судьбы многих в те месяцы оказались разбиты вдребезги.

В самый канун православного Рождества, в начале тысяча девятьсот тридцатого года, семья Новако оказалась на улице. Какое-то время они могли снимать меблированный чердак в районе, где жили ирландцы, но вскоре и это жилище оказалось им не по карману.

Елене Григорьевне врезалось в память, как они с матерью ходили по улице и попрошайничали. Отец наотрез отказался принимать в этом участие, заявив, что предпочтет умереть голодной смертью, чем унижаться перед янки. Однако эмигранты – поляки, ирландцы, евреи – оказывались щедрее, чем обеспеченные буржуа. Мать Елены Григорьевны, еще недавно блиставшая новыми нарядами из Парижа и драгоценностями от Картье, устроилась работать прачкой. Помимо Лены у нее на руках был восьмилетний Сережа и трехлетняя Ольга.

Грязное белье было при любом режиме, при любом экономическом и политическом кризисе имелись грязные подштанники, затертые манжеты и залитые соусом галстуки. Работа в прачечной позволила семье Новако перебиваться с воды на хлеб. Они жили рядом с китайским кварталом, откуда доносились аппетитные запахи диковинных блюд и слышалась мелодичная гортанная речь. Зато по ночам из трущоб выползали крысы – огромные твари серого цвета, некоторые размером с кошку, с длинными голыми хвостами. Лена научилась ловко перебивать им хребет железным совком.

Зато отец Лены, который так гордился тем, что в отличие от многих сумел стать в Америке подлинным бизнесменом, впал в ступор. Он во всем винил коммунистов, полагая, что именно они тщательно спланировали и организовали подрыв американской экономики.

Однажды вечером, вернувшись из школы, Лена обнаружила, что дверь в их каморку распахнута. Заплаканная мать стояла рядом с полицейским и пыталась что-то ему объяснить. Тот кивал головой.

– Леночка, папы больше с нами нет, – сказала ей мама. – Он ушел на небо. Ему там будет хорошо, поверь мне.

– Он больше не сможет со мной играть? – спросила Лена.

– Не сможет. Поверь, так лучше. Мы будем за него молиться.

Затем была тягостная процедура похорон, мать Лены упорно убеждала в чем-то полного священника, который говорил монотонно и постоянно поглаживал окладистую седую бороду. Только годы спустя Елена Григорьевна узнала, что тем днем мама, вернувшись после ночной смены в прачечной, обнаружила, что ее муж повесился.

Его похоронили в общей могиле, так как на отдельную у них не было денег. Русская община выделила им мизерную сумму, которой едва хватило, чтобы сделать процедуру погребения более-менее достойной.

Затем было долгое путешествие на пароходе, в каюте третьего класса, под ватерлинией. Они вернулись в Европу. Мама сказал, что так будет лучше и там она сумеет найти хорошую работу.

На самом деле жизнь в Европе была ничуть не лучше, чем в Америке. Сплошная безработица, отчаяние в глазах людей, голодные вечера в холодной квартирке на Монмартре. Затем мама снова вышла замуж. Ее новый супруг, родом из Австрии, оказался обеспеченным фабрикантом пуговиц и пряжек. Скоро выяснилась, что ему требовалась безропотная рабочая сила, экономка и рабыня в одном лице. Взрослеющая Лена наблюдала, как отчим бьет ее маму, а та, глотая слезы, едва сдерживается, чтобы не разрыдаться.

– Если хочешь, чтобы твои отпрыски жили в достатке, то ты должна терпеть, – не раз слышала она любимую фразу отчима.

Мама умерла от чахотки пять лет спустя. Надвигалась новая война. Лена помнила, как ее родной отец настороженно относился к немцам. Когда войска Гитлера лихо промаршировали по улицам Вены, она не верила своим глазам. Неужели такое возможно? Отчим же радовался тому, что нашелся человек, который железной рукой наведет в Европе порядок. Кроме того, он значительно обогатился на военных заказах.

Как барышня из приличной семьи, Лена выходила в свет. Ею интересовались нацистские офицеры, Лена же не могла пересилить себя. Они напоминали ей крыс, которых она когда-то ловко убивала ударом железного совка для угля.

Она была вовсю увлечена идеями подпольного движения. В университете, где она изучала историю, образовался кружок патриотов, которые поставили своей целью способствовать падению ненавистной фашистской диктатуры. Без опаски пропагандировались левые взгляды. Именно тогда Лена влюбилась в первый раз. Покойный отец явно не одобрил бы ее выбор – молодой человек из пролетарской среды, притом с еврейскими корнями, который только и делает, что ведет разговоры о правильности учения Маркса и Ленина, открыто восхищается политикой Сталина и боготворит Советский Союз.

Именно он, Макс Розенблюм, стал ее первым мужчиной. Они провели изумительную ночь в крестьянском домике, любили друг друга до зари, а потом он ушел. Как оказалось, навсегда. В их подпольной организации оказался предатель, практически всех, кто участвовал в Сопротивлении, арестовали. Лене чудом повезло. Впрочем, отчим популярно разъяснил ей, что это никакое не чудо.

– Дура и потаскуха! – визжал он, размахивая перед ее носом ремнем. – Ты знаешь, чего мне стоило добиться, чтобы твое имя не упоминалось в числе тех, кто ведет подрывную деятельность в Третьем рейхе? Их всех повесят, и тебя бы тоже вздернули, если бы не я. Только почитая память твоей усопшей матери…

Лена знала, что отчим никогда не любил ее мать, а использовал в собственных интересах. Ему, фермерскому сыну, который в детстве пас коров, доставляло скрытое садистское удовольствие мучить русскую дворянку.

Как бы то ни было, но, опасаясь за собственную шкуру и гешефты, отчим, заплатив изрядную сумму, сделал так, чтобы Лена проходила по делу только свидетельницей.

– И учти, мне не нужно самоотверженных поступков, – сказал он. – Твоя сестра и брат находятся на моем иждивении, и если не хочешь, чтобы с ними произошло что-нибудь ужасное, то советую тебе на суде говорить только то, что я велю. Ты поняла?

Лена прекрасно его поняла. На суде ей пришлось выступать всего несколько минут, ответить на ничего не значащие вопросы государственного обвинителя. Ее возлюбленный, Макс, держался стойко, произносил обличительные речи, клеймил человеконенавистническую суть нацизма…

Отчим оказался прав – всех участников подобного объединения, пятерых молодых людей и трех девушек, приговорили к смертной казни через повешение. Приговор привели в исполнение час спустя после окончания рассмотрения дела. Судьи почти не совещались, они только достали заранее отпечатанный текст, увенчанный орлом со свастикой, и коротко прочли страшные слова. Лена, присутствовавшая все дни в зале суда и не сводившая глаз с Макса, упала в обморок.

Она отдала немногочисленные драгоценности, которые у нее были, чтобы увидеться с Максом в последний раз. Тюремщик нехотя согласился.

– Три минуты, – произнес он, впуская Лену в сырой подвал, где раньше, в Средние века, инквизиция выбивала из людей признания в сотрудничестве с нечистой силой.

– Ты пришла, – произнес Макс, и только вблизи Лена увидела тщательно замазанные синяки, обескровленные губы и безумные глаза возлюбленного. Его пытали! Он страдал!

– Мне тебе нечего сказать, – произнес он и отвернулся. Их разделяла прочная решетка. Минуты утекали, как песок сквозь пальцы.

– Макс, я тебя очень люблю, – произнесла Лена.

Казнь в назидание всем предателям проводилась при большом стечении народа. Лена заперлась в своей комнате, но ей казалось, что до нее доносятся мерная барабанная дробь и гортанные слова, которые выкрикивает одетый в черное офицер.

С этого момента она стала пламенной коммунисткой. Коммунисткой вынужденной, а не по призванию, как Макс. Война окончилась, она переехала во Францию, вышла замуж за владельца крупного издательства, который вскоре умер и оставил ей многомиллионное состояние. Затем еще одно замужество, всемирно известный дирижер. Лена не любила ни первого, ни второго супруга. В ее сердце осталось место только для Макса.

Кто бы мог поверить, что Елена Григорьевна Новако, русская аристократка, владелица огромного состояния, на самом деле сотрудничает с Советами. Ей не требовались деньги, она пыталась читать многочисленные произведения коммунистических лидеров и находила их абсолютно идеалистическими. Она делала это ради памяти Макса. Своего единственного сына она назвала в честь возлюбленного.

– Игорь, я не могу поверить, мы в Швейцарии! – воскликнула Таня.

Взятый напрокат быстроходный автомобиль мчал их по гористой трассе. Всего полчаса назад они миновали границу, у них не возникло никаких проблем, их документы даже не проверили.

Он делает это ради нее? Таня искоса взглянула на Игоря, который вел машину. Погруженный в себя, он размышлял о чем-то.

– Все в порядке? – спросила Таня.

Игорь вздрогнул:

– Конечно, Таня, все в порядке.

Он взглянул на часы. Все идет по графику. Они вернутся в Бертран поздно ночью. Ему нужно взять флакон с «Шанель № 5» и микрочипом, на котором находятся фотографии чертежей одной из самых мощных в мире торпед нового поколения.

Они проезжали мимо уютных шале, зеленых лугов и журчащих ручьев. Таня чувствовала себя на седьмом небе от счастья. Игорь рядом с ней!

Они прибыли в небольшой городок, где наскоро перекусили в крошечном ресторанчике.

– Может быть, мы немного прогуляемся? – спросила Таня.

Ей так хотелось забраться по узкой тропке в горы. Игорь нервничал.

– Не в этот раз, – сказал он. – Хорошо, Танюша?

Она покорно согласилась. Почему он так ведет себя? Игорь не походил на себя прежнего.

В Цюрихе они заехали в гостиницу, где пообедали. За соседним столиком в полном одиночестве смаковала бокал красного вина пожилая дама с горделивой осанкой, облаченная в клетчатый наряд. Когда Игорь с Таней выходили из ресторана отеля, они в дверях столкнулись с этой дамой. Миниатюрная сумочка выпала у нее из рук, рассыпались тюбики с губной помадой, мелкие монеты.

– Прошу прощения, это моя вина, – произнес Игорь по-немецки.

Дама в ответ улыбнулась:

– Ничего страшного. Вы не поможете мне собрать, понимаете, у меня артрит.

На помощь подоспел официант. Таня тоже наклонилась и подала даме небольшую темную коробочку. Духи «Шанель № 5». Настоящие, произведенные в Париже, а не дешевая подделка.

– Спасибо, милая, – сказала дама. – Оставьте это себе в качестве моей признательности за вашу помощь.

– Не обращай внимания, – шепнул ей Игорь. – В Швейцарии много эксцентричных старух, у которых из-за обилия денег поехала крыша.

Таня покрутила в руках флакон с духами. Что ей с ним делать? Дама уже вышла из стеклянных дверей отеля и усаживалась в серебристый «Роллс-Ройс», похожий на тот, в котором перемещается английская королева.

– Разреши, я возьму, – флакон оказался в руках Игоря. Таня почувствовала прикосновение его ладоней. – Я потом тебе его отдам, хорошо?

Инцидент выпал из памяти Тани почти мгновенно. На обратном пути Игорь разительно переменился: сыпал шутками, рассказывал забавные истории из дипломатической жизни и даже один раз нежно поцеловал Таню.

В Бертран они прибыли около полуночи. Никто не задал лишних вопросов – Виктор Викторович был в Москве, Аллочка, пользуясь тем, что муж отлучился, ездила в Неаполь, чтобы заказать себе четыре новых костюма и бальное платье. В последнее время, после конфуза на приеме у великого князя, мачеха налегла на иностранные языки и гордилась тем, что может по-французски поддержать беседу о творчестве Пикассо и романах Айрис Мердок.

– Ты подарила мне незабываемый день, Танюша, – произнес Игорь.

Таня ждала, что он снова поцелует ее, но этого не произошло.

– Мне пора, завтра рано вставать, – сказал он и скрылся в своей комнате.

Однако вместо того чтобы лечь в кровать, Игорь надел резиновые перчатки, вооружился крошечным пинцетом и извлек из матового флакона микрочип, обернутый в водонепроницаемую ткань. Вот он, финал операции «Рыжая лиса».

Тем же вечером, пользуясь тем, что у него было право беспрепятственно покидать посольство в любое время дня и ночи, Игорь выскользнул в Бертран. Он оказался в казино «Сезам-палас», здании, выстроенном в пышном восточном стиле. Княжество в основном зарабатывало деньги на азартных играх и подозрительных финансовых операциях.

В казино царило оживление, ночь была излюбленным временем для того, чтобы сделать ставку, проиграть или выиграть состояние. Игорь смешался с разношерстной толпой туристов, которые оккупировали все столы для игры в рулетку.

Он подошел к телефону, нашел в справочнике нужную фамилию, набрал новый номер.

– Я сегодня задержусь в казино, мне необычайно везет, выиграл три тысячи франков, – сказал он. – Предупредите маму, чтобы не беспокоилась.