Тайна старого колодца Черненок Михаил
Бирюков задумчиво поглядел в окно. Против конторы в дорожной пыли дремали куры. Здоровенный серый гусак, высокомерно вытягивая шею, охранял щиплющий траву выводок. Мысли у Антона были невеселые. Сомнений почти не оставалось — в колодце обнаружены останки Зорькина, но… как он попал туда? Какие туфли и косынку подарил Марине Столбов?
Вот-вот должен был подойти Резкин. Антон вчера попросил его сходить в клуб и, если Марина будет там в черных лакировках и голубой косынке, обратить внимание: те или нет это вещи, которые покупал Зорькин в Красноярске.
Резкин пришел хмурый, поздоровался с Бирюковым за руку, сел у окна и задумчиво стал смотреть на улицу.
— Что молчишь? — спросил Антон.
— Не вовремя я приехал, — уклонился от ответа Резкин. — В деревне, кроме Прони Тодырева да деда Слышки, все на сенокосе. Стыдно без дела слоняться. Завтра попрошусь у Маркела Маркеловича в бригаду, вспомню молодость. Знаешь, как раньше мы сено метали?
— Знаю. Сам из Березовки.
— Серьезно? — лицо Резкина оживилось. — Так мы, оказывается, земляки, елки с палками!
Мимо конторы, разогнав с дороги кур, протарахтел трактор «Беларусь». Резкин выглянул в окно, посмотрел ему вслед и словно обрадовался.
— Витька Столбов в мастерскую поехал, — повернувшись к Антону, сообщил он. — Знаешь, какой это мировецкий парень? — и показал большой палец. — Я в детстве ногу ломал. Зимой ахнулся на твердый наст, кость пополам, в придачу — зуба как не бывало! У местного фельдшера для обезболивающего укола чего-то там не оказалось. Надо срочно ехать в райцентр. Мороз под сорок заворачивает. Витьке сказали, что я сознание потерял. Он записку от фельдшера в карман, на Рекордсмена — резвый у нас такой племенной жеребец был — и верхом туда почти тридцать километров, да обратно столько же. Обморозился, а нужное привез. Ему говорят: «Надо было в санях ехать, теплее…» А он: «Верхом быстрей. Юрке же без уколов больно». Понял? — Резкин посмотрел в окно, помолчал и опять повернулся к Антону: — И друзьями особыми мы с ним никогда не были. Учились в одном классе, и только. Он меня всегда шалопаем считал, а вот пожалел ведь…
— Столбов самому мне жизнь спас, — признался Бирюков.
— Выходит, это правда? — удивился Резкин. — А я вчера услышал от ребят, спрашиваю Витьку, он говорит: «Не верь, врут от скуки».
Антон догадался, что неспроста Резкин завел разговор о Столбове, и с недобрым предчувствием сказал:
— Говори, Юра, откровенно. Что еще вчера услышал?
Резкин какое-то время колебался, словно решал, стоит ли идти на откровенность, но все-таки решился и скороговоркой выпалил:
— Проня Витьке какой-то ключ примазывает. Ты, наверное, уже знаешь об этом. Только прошу тебя как человека: не верь Проне. Понимаешь, елки с палками, не может Витька такое сделать! Голову даю на отсечение.
— А Проня?.. — вдруг спросил Антон.
Резкин посмотрел так, будто услышал что-то необычайно интересное.
— Зорькин щелчком бы Проню перешиб. Да и трус Проня несусветный. Подопьет когда, духарится, а так — заяц, каких мир не видал. Вот злопамятный он, паскуда, это точно. Сколько времени прошло, как Витька его в клубе успокоил, а все еще помнит. Ребята мне об этом вчера рассказывали. Ты, елки с палками, если хочешь из Прони правду вытянуть, припугни его покрепче — сразу слезу пустит.
— Не люблю я, Юра, людей путать.
— Ну, придумай что-нибудь такое строгое. Только пьяного не трогай. Пьяный он духарной, будет куражиться и врать до посинения.
— Зорькину видел?
— Видел.
— Ну и что, насчет туфель и косынки?
— Косынка похожа, якорьки запомнил. Про туфли ничего не могу сказать. Шесть лет почти прошло. Может, те, что покупали, может, другие, не помню.
Бирюков поднялся из-за стола. Резкин тоже встал, посмотрел на Антона просящим взглядом:
— Не дави на Витьку, а? Он знает, что Проня на него грязь льет. Знаешь, как Витьке сейчас тошно? Разберись с ним по-человечески. Тут какая-то дикая случайность. Знаешь, как иногда по случайности можно влипнуть. На службе со мной был случай. Командир роты — потешная такая фамилия Ныркин — лишил меня на месяц увольнения. А я шалопаистый, как Витька говорит, был. Рванул в самоволку. Подружку, елки с палками, решил сыскать. На Сахалине, скажу тебе, не густо их, а тут, смотрю, на ловца и зверь бежит. Пупырышечка такая каблучками цокает. Мозги девицам туманить я умел. Пристраиваюсь к ней: куры-гуси, конфеты-пряники, печки-лавочки. Улыбается. Ходим-прогуливаемся. Время за полночь. На грех попадается телефон-автомат, квартирный номер командира роты помню, и двушка в кармане есть. Минут десять протяжные гудки в трубке басили. Поднял все-таки командира из теплой постели, слышу: «Алло. Ныркин». — «Привет. Дыркин», — говорю и спокойненько вешаю трубку. — «Вот так, милая: — улыбаюсь пупырышечке, — начальству надо мстить культурно и остроумно». В часть вернулся — как надо, опыт был. Все тики-так. А утром ни с того ни с сего командир требует к себе. Улыбается: «Как спалось, Дыркин?» Я — куры-гуси, конфеты-пряники, я не я, и лошадь не моя. Смотрю — взбеленился. Ох, и дал же он мне чертей! И не за то, что сон его нарушил, — мужик с юмором оказался, — а за то, что выкручиваться начал. Неделю на губе просидел. А случайность вот какая: пупырышечка оказалась родной дочерью командира. Когда я номерок набирал, она рядом стояла, смикитила — что к чему. Понял, какие шутки черт отмачивает, когда бог храповицкого задает? — Резкин улыбнулся. — После этой случайности зарок дал: поймали с поличным, не крути, Юра! Вот сегодня шел к тебе с намерением сказать, что косынка не та. А потом подумал-подумал: тебя запутаю, сам запутаюсь и Витьке, может, вместо добра в сто раз хуже натворю.
— Правильно сделал, что так решил.
— Ну вот… Так ты поможешь Витьке выкарабкаться из беды?
— Легкомысленных обещаний, Юра, я не даю, — Антон помолчал. — Но могу дать честное слово, что буду искать правду до конца. Заверяю тебя, никаких компромиссов не будет, только правда.
— И на том спасибо, — сказал Резкин.
Столбова Антон Бирюков разыскал у колхозной мастерской. Тот колдовал у своего трактора. Увидев Антона, он вроде и обрадовался и в то же время смутился. Протянув для рукопожатия ладонь, спохватился, что она испачкана маслом, и отвел в сторону. Антон пожал его локоть, как водится обычно, спросив, кивнув в сторону трактора:
— Ремонтируешь?
— Да нет. Мыслишка одна пришла, хочу под стогомет переоборудовать, — вытирая пучком сорванной травы промасленные ладони, ответил Столбов. — Маркел Маркелович разрешил до утра потехничить, надо управиться за ночь.
— Мне, Виктор, необходимо с тобой серьезно поговорить. Найдется у тебя с полчасика времени?
Столбов бросил под ноги измятую в руках траву и достал из кармана комбинезона пачку «Беломора». Закуривая, искоса взглянул на Бирюкова, видимо, догадавшись, о чем пойдет речь, проговорил:
— Какой разговор может быть о времени? Я думал, в контору вызовешь, а ты сам пришел. — И усмехнулся так, что Бирюков не понял, хорошо это, что сам к нему пришел, или плохо.
Взгляды их встретились. Спокойный, доброжелательный взгляд Антона и настороженный, серьезный Столбова.
— Ты дарил Зорькиной туфли и голубую косынку с якорьками? — спросил Антон.
На лице Столбова не появилось ни растерянности, ни удивления. Во всяком случае, Бирюков этого не заметил. Прежде чем ответить, Столбов огляделся, увидел неподалеку от трактора ящик из-под каких-то деталей, показал на него, предлагая сесть. Подошли, сели рядом. Столбов несколько раз медленно, будто выигрывая время, затянулся папиросой и только после этого ответил:
— Дарил.
— Где ты их взял?
— Можно сказать, купил.
Антон, досадуя, что вторично не может найти к Столбову подхода, спросил:
— У кого купил? Когда?
— Когда — помню. В шестьдесят шестом году, вскорости после засыпки колодца. А вот у кого? Если бы я знал — у кого… — невесело, но очень спокойно проговорил Столбов.
— Туфли и косынку, что ты подарил Зорькиной, вез ей знакомый моряк, который не доехал до Ярского.
Первый раз на лице Столбова появилась растерянность, будто его внезапно оглушили. Он раздавил каблуком сапога окурок, сразу закурил новую папиросу и тихо сказал:
— Всякие предположения в голове крутились, но такого не предполагал. Вот это влип…
Бирюков выжидательно молчал. Столбов курил, и трудно было понять, вспоминает он или о чем-то думает.
— Вот это влип, — повторил Столбов и посмотрел на Бирюкова. — Шесть лет почти прошло с тех пор. Через несколько дней, как колодец забросили, помог одному шоферу. Погода осенняя была, слякотная. Засадил он свой ЗИЛ в кювет по самую кабину. Если бы не я с груженым самосвалом — в жизнь бы ему самому не выбраться. Часа полтора с ним возился. Выволок из грязи. Он угощать начал, сам крепко выпивши был. Я за рулем никогда не пью, отказался. А он, как это по пьянке бывает, расчувствовался чуть не до слез, благодарить стал. Достает газетный сверток, сует: «Возьми, бабе отдашь, пусть носит. Своей купил, но не стоит она этого. Пока здесь в командировке вкалываю, сельскому хозяйству помогаю, она закрутилась в городе». Я отказываюсь, он силком толкает: «Бери!» Ну, думаю, черт с тобой, протрезвишься — назад попросишь. Правда, он тут же в долг червонец стал цыганить. У меня деньги были с собой. Набралась десятка, отдал. Вот и все. С тех пор шофера этого ни разу не видел.
— А до того не приходилось с ним встречаться?
— Нет.
— Номер машины или хотя бы буквенный индекс не запомнил?
— Номерные знаки были грязью забрызганы.
— Хоть что-то во внешности шофера запомнил?
— Мордастый такой дядька, лет под сорок. Помню, бутылку с пивом зубами открывал. Первый раз такое видел, удивился, как он зубы себе не выворотил.
— Теперь не удивляешься?
— Теперь у нас Сенька Щелчков, который Маркела Маркеловича на «газике» возит, таким манером с бутылками расправляется. — Столбов помолчал. — Наверное, из приезжих шофер был. К нам же каждую осень со всей страны на уборку съезжаются помощники. Кто от души помогает, а иной кантуется, абы время провести.
— Постарайся, Виктор, подробности вспомнить, — Антон почти умоляюще посмотрел на Столбова: — В таком деле иногда второстепенная деталь может все, как прожектором, осветить.
Столбов сплюнул на землю отжеванный кончик папиросного мундштука.
— Ты уговариваешь, как будто я враг себе. Еще тогда, как он всучил мне сверток, предчувствие было: не иначе — ворованное. Затем прошло. Сто лет бы эти туфли с косынкой у меня провалялись, если б Марина их не увидела. Понравились они ей, померила и говорит: «Витьк, ты как на меня купил. Продай». — «Бери так и носи на здоровье», — ответил, а рассказывать, откуда они ко мне попали, не стал. — Столбов вопросительно посмотрел на Антона. — Неужели Марининого моряка в колодце нашли?
— Трудно сейчас сказать.
— Я ведь знал, что он должен приехать…
— От кого?
— Сначала Слышка рассказал. Потом сама Марина говорила, что морячок к ней вот-вот приедет, вроде даже телеграмма от него была.
— О колодце нового ничего не вспомнил?
— Что о нем вспомнишь нового? Вот разве… бадья обычно у колодца на земле стояла, а в тот раз утром оказалась в колодце. Вода зачерпнута была, и кот в ней. То ли прыгнул и загремел с бадьей в колодец, то ли его туда кто швырнул. И голова у кота вроде разбита была, ну да я к нему особо и не приглядывался.
— Как ты бадью достал, если она в колодце была?
— От нее веревка к стояку была привязана, чтоб от колодца бадью не утаскивали никуда, — Столбов опять закурил. — И еще в ту ночь у меня из кабины самосвала утащили разводной ключ. Я грешил на Проню Тодырева. У него такая замашка есть — прибрать, что плохо лежит. Только, кажется, не брал он. До сих пор не знаю, куда ключ делся. А Проня сейчас по деревне вякает: Витька Столбов, мол, этим ключом ухайдакал человека.
— А сам Проня не мог этого сделать?
— Нет, — не задумываясь, ответил Столбов.
— Трусливый?
— Я не сказал бы, что трусливый. По пьяной лавочке Проня и за кирпич может схватиться, и за ножик. Но все это такое… петушиное.
— Что хоть за машина была у шофера? — спросил Антон.
Столбов подумал, пожевал папиросу.
— Я ж говорил, машина ЗИЛ, вроде новая, но побита изрядно. Видно, шофер был аховый. Это я приметил, когда вытаскивал: он все невпопад скорость включал. Кабина такого… бежевого цвета. — Столбов вдруг прямо посмотрел на Антона. — Да что это тебя так интересует? Наверное, слушаешь меня, а у самого на уме: «Выкручивается, видать, Столбов. Шофера какого-то придумал…»
— Как тебе сказать… Мелькнула такая мысль, — честно признался Антон. — Только ты, пожалуйста, не думай, что я за нее ухватился. Напротив, сделаю все, чтобы найти того шофера.
— Где ты его найдешь, — Столбов безнадежно махнул рукой. — Столько лет прошло.
— Человек не иголка, попробуем найти, — Бирюков вздохнул. — Жалко, примет у нас с тобой маловато.
— Да уж какие там приметы… Только и помню, как бутылку с пивом открывал.
Чем дальше разговаривал Бирюков со Столбовым, тем больше крепла уверенность в его невиновности, хотя факты, напротив, были не в его пользу. Будто умышленно кто-то подтасовывал эти факты. Кто? Мысли переключились на Проню Тодырева. Почему он сейчас, столько лет спустя, вспомнил о каком-то разводном ключе? Не слишком ли он злопамятен? Не отводит ли удар от себя? Думая о Проне, Антон вспомнил его «безразмерную» тельняшку.
— Вить, откуда у Прони такая старая тельняшка? — быстро спросил он у Столбова.
— Купил где-нибудь.
— Вроде с чужого плеча, великовата ему…
— На Проню размер не подберешь, он же малокалиберный.
— Давно она у него?
Столбов невесело улыбнулся:
— Не греши на Проню. Только время зря потеряешь.
Дело зашло в тупик. Где и как искать этого шофера, о котором всего-то и известно, что открывает зубами пивные бутылки да машина у него была с бежевой кабиной? На какое-то время опять появилось сомнение: «А если шофер — вымысел Столбова?» — но быстро исчезло. Непохоже, чтобы Столбов стал так наивно сочинять.
День догорал ясным, обещающим хорошую погоду закатом. Хотелось скорее увидеть Чернышева, посоветоваться с ним. Однако Маркел Маркелович был еще где-то на сенокосных лугах. Бирюков открыл его кабинет, сел за стол, задумался. Снова вспомнился Проня Тодырев. Навязчиво перед глазами встала его застиранная, сползающая с плеч тельняшка. «Откуда она все-таки у него? — в который уже раз задал себе вопрос Антон и решил: — Придет со своей писаниной, обязательно узнаю».
Но Проня не пришел вечером, как уговаривались. Пришла его жена Фроська — пожилая, с морщинистым лбом и длинными натруженными руками. Исподлобья посмотрела на Антона блеклыми уставшими глазами, спросила грубым голосом:
— Дурачок мой был у вас?
— Прокопий Иванович? — на всякий случай уточнил Антон и показал на стул: — Садитесь.
— Некогда рассиживаться, — на Фроськином лице появилась не то усмешка, не то брезгливость. — Угодил, видно, Проня вам, коль по имени-отчеству его называете. Только никакого объяснения про Витьку Столбова я писать не буду.
Бирюков удивленно поднял брови:
— Я вас и не просил.
— Он же, балбес, сам в жисть не напишет. Он же не все буквы знает.
— А как на бульдозериста выучился?
— Маркел Маркелович, добрейшая душа, помог, хотел дурака в люди вытянуть. Силком заставил две зимы на курсы ходить, каждую гайку, каждый болтик у бульдозера прощупать непутевыми руками. А как стали курсанты экзамены сдавать, уговорил экзаменовщиков, чтобы чуду-юду не по билетам, как всех, спрашивали, а прямо на бульдозере проверяли. Вот он и отчитался таким фертом, — Фроська посмотрела на стул и тяжело опустилась на него. — Прихожу сегодня домой с работы, ребенок в слезах. Гусак где-то здесь, возле конторы, ему всю спину исщипал, а Проне хоть бы что. Сидит, лыбится. «Пиши, — говорит, — следователю объяснение, что Витька Столбов в шестьдесят шестом году обвинял меня в краже ключа. Сидеть Витьке в тюрьме за убийство». — «Я, — говорю, — щас тебе напишу, оглоблей тебя…» — Фроська осеклась. — Простите, ради бога, с этим чудой-юдой не только оглоблю, а всех родителев и небесную канцелярию спомянешь…
— Не надо мне такого объяснения, — сказал Антон.
— Вот и я так думаю: какое от дурака может быть объяснение? Это ж только курям на смех. Хоть бы припугнули его покрепче. Ну совсем мужик балдеть стал, в какую ни есть, да оказию ввяжется. Вот взъелся на Столбова, ну хоть ты ему кол на башке теши!..
— Он не на флоте служил? В тельняшке ходит…
— Это полосатая-то матросская майка? — Фроська сердито махнула рукой. — На базаре купил. Лет семь, не то шесть назад вместе ездили в райцентр. Телку зарезали, продали мясо. Дала чуде-юде десятку, чтоб путнюю рубаху себе купил. На полчаса кудай-то крутанулся, является выпимши и, вместо рубахи, дурацкую майку приносит. Первое время только по праздникам ее таскал, а последний год и в будни не снимает. Рукава уж измочалились, обрезать пришлось. — Фроська хмыкнула: — На флоте… Скажете тоже! Его из-за малограмотности даже в армию не брали.
Под окном конторы фыркнул, как уставшая лошадь, председательский «газик». Лязгнула дверца. В коридоре послышались грузные шаги, дверь отворилась, и в кабинет вошел основательно запыленный, но веселый Чернышев. Антон, уступив ему место, пересел к окну. Маркел Маркелович устало потер спину, блаженно вытянул под столом натруженные за день ноги и возбужденно заговорил:
— Вот работнули сегодня! Не меньше двух планов сделали. Вся деревня на лугах была, даже дед Слышка с Юркой Резкиным не вытерпели к вечеру, помогать пришли, — передохнул и посмотрел на Фроську: — Ты ко мне, Ефросинья? Благоверный твой все спит? Выпрем мы его из колхоза, ей-богу, выпрем!
— А лучше б совсем его из Ярского выпереть, не только из колхоза, — Фроська решительно рубанула рукой. — Сегодня проспался, вот к следователю ходил. Щас я из-за чуды-юды здесь объясняюсь, оглоблей его… — опять осеклась и посмотрела на Бирюкова. — Можно домой идти? Дел у меня дома по горло.
Бирюков наклонил голову. Чернышев живо повернулся к нему, едва только захлопнулась за Фроськой дверь, участливо спросил:
— Твои как дела? Есть сдвиги?
— Незначительные, — признался Антон и стал рассказывать.
Чернышев слушал внимательно, не перебивая и не задавая вопросов. Изредка устало потирал виски, морщился, словно от головной боли.
— И как теперь искать этого шофера? — спросил он, когда Бирюков рассказал все, вплоть до Прониной «безразмерной» тельняшки.
— Куплю бутылку пива, стану на большой дороге. Как увижу ЗИЛ с бежевой кабиной, бутылку шоферу: «Открой, друг». Если к зубам поднесет, в кутузку его. Следующего буду караулить. И так, пока всех, кто зубами открывает, не переловлю. Затем опознание устрою, — невесело пошутил Антон.
— Да-а… — Чернышев устало провел ладонями по лицу. — Нерадостные дела, однако раньше времени не отчаивайся. Иголку и то в стогу сена при желании найти можно. Важно: как и сколько человек искать ее будут.
— Столбову я примерно так и сказал.
— Ты верь ему, Антон, не давай Витьку в обиду, — Чернышев оживился: — Знаешь, какую он замечательную штуку сегодня предложил?! Если к утру переоборудует свой трактор, мы уже завтра три суточных плана на скирдовке сена отгрохаем, — и улыбнулся. — Значит, голуба моя, к Проне тоже приглядывался? Шутки шутками, хоть Столбов и Резкин скидывают его со счетов, а человек он шкодливый. По пьянке и за кирпич, и за ножик схватиться может. Только в данном случае не… не подходящ Проня. Тельняшка отпадает, остается бутылка пива. Вот и надо этого шофера искать. Не иначе — приезжий кто-то. Из своего района Столбов сразу бы человека определил. А приезжих у нас по осени действительно бывает много: и краснодарские, и ростовские, и пермские, и новосибирские, — Чернышев поднялся, погладив поясницу, прошелся по кабинету. — Время позднее, пошли сейчас домой, а завтра с утра подниму на ноги всю бухгалтерию, и ты вместе с ними посмотри-ка внимательно архив за тот год: наряды, ведомости, справки разные, трудовые соглашения. Надо хотя бы ориентировочно составить картину, из каких областей в тот год работали у нас на уборке урожая приезжие шоферы.
17. Дядя Гриша
Поздно в этот вечер погас свет в доме Чернышева. Давно опустел почти ведерный старинной работы самовар, а Маркел Маркелович с Антоном все не вставали из-за стола. Неторопко, сумрачно шла беседа. Бирюков, будучи юристом понимал, насколько шаткие факты удалось ему собрать. Чернышев хотя и не знал тонкостей юриспруденции, но тоже отчетливо представлял себе, как трудно найти истину в столь запутанном давнем деле. В отличие от Антона, не исключавшего возможность участия в случившемся жителей Ярского, Маркел Маркелович был почти полностью убежден, что никто из его односельчан не мог пойти на убийство или соучастие в нем.
— Пойми, голуба моя, — рассудительно говорил он Антону, — утаить преступление от своих не так-то просто. Тут по глазам увидят неладное. Это ж деревня. Утром хозяин курицу зарубит, вечером все село знает. А ты говоришь об убийстве человека. Это тебе не пирог с малиной съесть и облизнуться.
Когда Антон намекнул на несколько странное поведение бригадира Ведерникова, Чернышев, немного подумав, заявил:
— Самое правильное решение бригадир принял. Сам пораскинь мозгами: бревна надо заготовить, привезти к колодцу. Они кому-либо приглянутся, вечерком погрузит — и домой. Колодец опять раскрыт. А земли — два-три самосвала ухнул и порядок… Другое дело, почему Ведерников тянул с засыпкой колодца? И опять же можно понять его: сколько лет колодец существовал и ничего не случалось…
Какие только мысли не лезли в голову Бирюкова. Он с пристрастием анализировал поведение Столбова, сложившуюся ситуацию и не находил из нее выхода. О приезде в Ярское Георгия Зорькина знали трое: его однофамилица Марина, старик Слышка и Столбов… Но Слышка по своей болтливости мог рассказать еще кому-нибудь. Хотя бы тому же Проне — «чуде-юде», как звала его жена, — который «по пьянке может и за нож, и за кирпич схватиться». Воспоминание о Проне вызвало какое-то сожаление. Проня Тодырев — опустившийся, по-своему несчастный человек. На него сыплются все шишки. У Столбова пропал ключ — сразу грех на Проню. Что это за ключ? Почему он исчез именно в ту ночь, когда кот оказался в колодце? Совпадение?.. Не слишком ли много для Столбова совпадений: исчез ключ, кота из колодца достал, землю возил в колодец, бревнами его накрывал, туфли с косынкой… Отчего через столько лет Проня вспомнил о ключе? Как возникла у него мысль о связи исчезнувшего у Столбова ключа с убийством? «Злопамятный он, паскуда, это точно», — сказал о Проне Юрка Резкин. А так ли безупречен сам Юрка?..
Вопросы цеплялись один за другой, и казалось, не будет им конца. Неожиданно Антон спросил:
— Маркел Маркелович, была ли необходимость восстанавливать колодец? Шесть лет без него обходились…
Чернышев пожал плечами:
— Ведерников настоял. Нынче уж, если не в сенокос, то в уборочную страду механизаторы обязательно на культстане будут жить. У нас неподалеку от культстана, за леском, пшеница посеяна. Технику водой заправлять понадобится, а в роднике она в час по чайной ложке бежит. Только попить да умыться.
Несколько раз Антон возвращал разговор к Столбову, и каждый раз Чернышев поднимался за Столбова горой.
— Вы в случайность верите? — спрашивал Антон.
— Верю. Проне Тодыреву нос расквасил: это случайность. Но если б с Проней при этом стряслось что-то серьезное, Столбов на собственной бы горбушке потащил его в больницу. Понимаешь, это человек неиспорченный, нервы у него крепкие, мозги без всяких вывихов. На почве ревности?.. Витька — натура цельная. Таким людям, как он, в любви подавай или все, или ничего. Унижаться и вымаливать милостыню в любовном деле Столбов не станет, тем более — убирать с пути соперников.
От слов Чернышева становилось легче. В них Бирюков видел подтверждение собственных выводов, однако убеждения в их правильности не было. Захотелось как можно скорее увидеть подполковника Гладышева, Поделиться с ним своими сомнениями, посоветоваться, с какого конца лучше начать поиск неизвестного шофера. Страшно угнетало чувство собственной беспомощности.
Антон знал, что, как бы тщательно ни готовилось преступление, как бы осмотрительно оно ни было совершено, следы все равно остаются. С надеждой найти эти следы и зарылся Бирюков на следующее утро в бухгалтерский архив колхоза. К вечеру от моря бумаг и бумажек рябило в глазах, щипало в горле от бумажной пыли, а результат был неутешительный — в злополучную осень 1966 года в Ярском работали машины из самых различных организаций райцентра, из Новосибирского и Пермского автохозяйств и даже из Новокубанского района Краснодарского края. Никаких сведений о водителях этих машин в колхозной бухгалтерии не было, так как большую часть документов в связи с истечением сроков хранения уже давным-давно успели уничтожить.
Положение складывалось, как сказал Чернышев, хуже губернаторского. Не поедешь же, скажем, в Краснодарский край, чтобы там в каком-то неведомом Новокубанском районе искать неведомого шофера и его машину с бежевой кабиной. За шесть лет кабину могли перекрасить и в синий, и в зеленый, и в какой угодно цвет… Да и зубы у шофера могли поизноситься так, что он уже не только бутылки ими не открывает, но и корку хлеба размачивает перед тем, как в рот сунуть…
С такими, далеко не веселыми, раздумьями уехал Бирюков из Ярского. За те дни, что он отсутствовал, в райотделе ничего существенного не произошло, дел серьезных не было. Это Антон понял по благодушному настроению Славы Голубева, который, забежав на минутку, сидел в его кабинете уже около часа и высказывал самые невероятные варианты коллективного поиска преступника.
— А что?.. — не то всерьез, не то в шутку говорил Слава. — Я в Краснодарский край еду, ты — в Пермь, в Новосибирске займется областной угрозыск — Графа-Булочкина мы по их ориентировке задержали, пусть теперь и они на нас поработают. Кайров проверит районные организации. В дальние командировки ему ехать нельзя — он старший оперуполномоченный, своего рода начальник отдела. Куда ему в дальние командировки?.. Коллектив, скажу тебе, это…
— Сила, Славочка, сила! — Бирюков подмигнул: — Только в Краснодарский край, пожалуй, поеду я. Там потеплее и фруктов больше, чем в Перми. На еропланах полетим?
— Зря хохмишь. Недопонимаешь ты важности коллективизма в работе. Вот на границе у нас было так: все за одного, один за всех. Там в этом отношении здорово поставлено! А Кайров — зануда. Вчера попросил его, как более опытного товарища, выступить перед комсомольцами с лекцией о применении видеозаписи в следственной практике, так он и разговаривать со мною не захотел. Ну вытяну я его за подобные штучки на ковер к подполковнику!
— Лучше попросил бы его рассказать об особенностях допроса свидетелей в условиях лунного притяжения.
— Откуда ты такого пессимизма набрался? Это от Кайрова, точно от него! Нельзя жить сегодняшним днем. Журнал «Советская милиция» читаешь?
— Читаю.
— Молодец. Заметил, сколько там интересного пишут? Кстати, и о видеозаписи писали. МУР с ней чудеса творит.
— К сожалению, в моем теперешнем деле и видеозапись не поможет, — Антон вздохнул. — Надо к подполковнику идти, а что докладывать, не знаю.
— Не вешай носа! — сказал Слава. — Коллективом возьмемся — черта рогатого на свет божий вытащим, не только твоего таинственного шофера! Проси, чтобы подполковник подключил меня к тебе в помощь. Вплотную займемся, держу пари, отыщем! Ну, берешь в помощники?
— Беру! — в тон Голубеву пошутил Бирюков, поднимаясь со стула.
Подполковник Гладышев, прежде чем выслушать доклад Антона, пригласил капитана Кайрова и, когда тот пришел, чуть улыбнулся:
— Две головы хорошо, три еще лучше.
Кайров ответил молчаливой улыбкой, сел на свое место у стола начальника, приветливо кивнул Антону, словно между ними не произошло никакого инцидента. И Антон не понял, прощает ему Кайров случившееся в Ярском или нет.
— Теперь давай все по порядку, с мельчайшими подробностями, — сказал подполковник Бирюкову.
Рассказывая о проделанной работе, Бирюков взглядывал то на подполковника, то на Кайрова. Хотелось знать, как они воспринимают его выводы. Подполковник слушал внимательно, изредка постукивал мундштуком папиросы по лежащей на столе пачке «Казбека». Кайров, заложив ногу за ногу, рассеянным взглядом изучал лакированный носок своего ботинка.
— Ты сам веришь в то, что можно найти этого шофера? — спросил подполковник.
— Иголку в стогу сена и то найти можно. Важно: как и сколько человек искать ее будут, — почти словами Чернышева ответил Антон.
Подполковник посмотрел на Кайрова:
— Что ты, капитан, скажешь?
Кайров, прежде чем ответить, провел ногтем мизинца по полоске усов.
— Улики против Столбова складываются серьезные. По-моему, не случайностью здесь пахнет. У Столбова, кроме голословного заявления о каком-то шофере, нет никаких реабилитирующих фактов, — и посмотрел на Антона. — Ты не согласен со мной?
— Согласен, но…
— Вот и у меня есть по этому делу одно «но», — перебил Бирюкова Кайров и повернулся к подполковнику. — Мне, Николай Сергеевич, не совсем удобно высказывать свои сомнения, однако, поскольку у нас с Бирюковым возникают принципиальные разногласия, ответьте на такой вопрос: «Вы не допускаете мысли, что в колодце найдены останки вовсе не Зорькина?». Мы ведь располагаем только предположением, основанным на сомнительных показаниях сомнительных людей. И не больше. След Зорькина для нас с вами оборван в Новосибирске, когда он расстался с Булочкиным. Дальше пустота, мрак…
— Задача в том и заключается, чтобы этот мрак рассеять, — подполковник открыл одну из лежащих на столе папок и достал из нее телеграфный бланк. — Кстати, вот Медников прислал телеграмму. Скульпторы-антропологи из лаборатории пластической реконструкции человека обещают восстановить лицо по черепу, найденному в колодце.
Кайров недоверчиво взглянул на телеграмму:
— Как Боря сумел с ними договориться? У них же время — золото, уйма научных дел, а здесь какой-то череп…
— Не все работают ради золота, — с намеком сказал подполковник. — У многих еще и интерес к работе есть. Помнишь, не так давно я с тем же Борей Медниковым тебе пример приводил?
— Считаете, у меня этого интереса нет? — обиделся Кайров.
— Не надо, капитан, каждое мое слово примерять к себе и горячиться. Мы собрались посоветоваться, сообща обдумать план дальнейших действий, а не… — подполковник не успел договорить.
В кабинет как гром среди ясного неба ввалился Чернышев.
— Надеюсь, посетителя из провинций примете без бюрократизма, — поочередно пожимая всем троим руку, сказал он, сел против Кайрова и подмигнул Бирюкову.
Антон впервые видел Чернышева таким оживленным и веселым. Радость бродила в нем, как молодое вино в крепком бочонке. Но Маркел Маркелович не торопился ее высказывать и начал издалека:
— Совсем, Николай Сергеевич, забыл Ярское. Сто лет уже не наведываешься в гости. А в Потеряевом озере такой окунь пошел! А щуки повырастали… Ей-богу, с твой стол!
Подполковник улыбнулся:
— Зубы не заговаривай, Маркел Маркелович. Говори, с чем приехал. Опять какой-нибудь колодец раскопал?
— Упаси бог, голубчик Николай Сергеевич! — Чернышев шутливо загородился руками. — С прежними раскопками надо разобраться. Бирюков, уезжая, подсуропил мне задачку, всю прошлую ночь спать не мог. Ох, и поломал же я головушку! Ладно — утром осенило, а то хоть к доктору иди, совсем расхворался, — он опять подмигнул Антону и кивнул на дверь: — Там мои молодцы ждут, впусти-ка их сюда.
Бирюков открыл дверь кабинета. В коридоре, смущенно переминаясь, стояли Столбов и шофер «газика» Сенечка Щелчков. Антон поздоровался, пригласил в кабинет. Чернышев загадочно посмотрел на подполковника, затем на Кайрова и с улыбкой обратился к шоферу:
— Ну, голубчик, не подведи, выступай…
Шофер, торопливо кивнув, одним духом выпалил:
— Дядя Гриша его звать. Т-точно помню.
— Кого? — не понял подполковник.
— К-кто Витьке т-туфли подарил и к-косынку.
Кайров едва приметно улыбнулся. Чернышев посмотрел на шофера с упреком, шутливо сказал:
— Предлагал тебе, выпей для разговора хотя бы стаканчик красненького! Не послушался, теперь вытягивай из тебя слова, — и, повернувшись к подполковнику, заговорил серьезно: — Бирюков, уезжая, рассказал мне, что Столбов запомнил, как тот шофер открывал пивную бутылку зубами. И вот сегодня утром мне стукнуло в старую голову: шофер мой, Сенечка Щелчков, таким же способом раскупоривает бутылки! А где же он такую школу прошел, где такому мастерству обучился? Еле дождался его на работу, спрашиваю и своим ушам не верю. Оказывается, в шестьдесят шестом году голубчик Сеня стажировался у одного приезжего шофера. Тот его и обучил таким экстравагантным способом открывать пивные да лимонадные бутылки.
Сенечка смущенно покраснел:
— Т-точно. В тот год закончил курсы шоферов в райцентре, приехал д-домой, надо с-стажироваться. Хотел к Витьке Столбову на самосвал пойти, а Маркел Маркелович с-сказал: «Ты Столбова только от дела отрывать будешь, некогда ему с учениками возиться. Договаривайся с приезжими шоферами». Я договорился с д-дядей Гришей — он как-то у нас ночевал. Машина новенькая была. Кабина, как Витька говорит, т-точно помню — бежевая. П-полмесяца с ним ездил. П-потом он говорит: «Иди ты от меня. Только место в кабине занимаешь, подкалымить нельзя».
Подполковник хотел что-то спросить, но Чернышев, видимо, опасаясь, что Сенечка снова начнет заикаться, испуганно поднял руки. Щелчков чуть поперхнулся и продолжил:
— Шофер тот из Новосибирска к нам на уборочную приезжал. Вот фамилию з-забыл. То ли Бухов, то ли Бухаев. Я всегда его д-дядей Гришей звал. П-пива хоть бочку мог в-выдуть, бутылки — т-точно — зубами открывал.
Щелчков замолчал. Чернышев удовлетворенно наклонил голову, будто похвалил, и повернулся к подполковнику:
— Все. Сенечка выключился, можешь задавать вопросы, Николай Сергеевич.
— Когда вы перестали стажироваться? — спросил подполковник.
— В п-первых числах сентября.
— В чем «калымить» ему мешали?
— Из райцентра он пассажиров попутных возил. Т-трояк или пятерку с человека брал. Зерно на э-элеваторе выгрузит — и к электричке, на в-вокзал. Желающих уехать всегда много было, особенно вечером. П-пассажирские же автобусы не во все села ходят, вот д-дядя Гриша и подрабатывал. Т-только он весь калым пропивал.
Подполковник слушал внимательно, что-то помечал на листке перекидного настольного календаря. Бирюкова так и подмывало спросить Кайрова: «Что теперь скажешь, товарищ капитан?..»
Кайров сидел со скучающим выражением на лице. Казалось, его абсолютно не интересует, что говорит Щелчков, но, когда пауза затянулась, он вдруг посмотрел на Щелчкова и равнодушным голосом, будто между прочим, спросил:
— Насчет бежевого цвета кабины сам вспомнил или Столбов тебе подсказал?
— С-сначала Витька, а п-потом сам. Да вы не сомневайтесь, т-точно б-бежевая кабина, — заикаясь сильнее, чем обычно, ответил Щелчков.
— А ты не сочиняешь? Может, тебя Столбов попросил об этом рассказать?
— Что я, д-дед Слышка? Точно все говорю. З-зачем Витьке ме-меня п-просить?
Кайров пристально посмотрел Щелчкову в глаза:
— Узнать того шофера сейчас сможешь?
— Давно де-дело было, м-могу обознаться. Но если на машине с ним поеду, то-точно узнаю. У него ориентировка плохая была. Часто т-тормозил не там, где на-надо.
— А ты, Виктор батькович… — Кайров глянул на Столбова. — Узнаешь?
— Я всего-то один раз его видел, — хмуро ответил Столбов.
— У кого жил этот дядя Гриша в Ярском? — спросил подполковник.
— В клубе все жили. Мы обычно каждый год для приезжих механизаторов и шоферов в клубе гостиницу оборудуем, — сказал Чернышев.
Но Щелчков уточнил:
Читать бесплатно другие книги:
