Пыль дорог Баштовая Ксения

В отличие от Найрида Каренсу приходилось общаться с представителями властей, а потому, сидя на кровати, мошенник чувствовал себя вполне естественно. Первая волна страха, нахлынувшая во время бега по закоулкам Тиима, давно прошла, и сейчас, глядя в лицо хлыщеватому троллю, начальнику стражи, он был абсолютно спокоен.

Если бы еще не надо было удерживать эту чертову гитару, так и норовившую соскользнуть с колена, было бы совсем хорошо. Но Найрид его со свету сживет, если на этой балалайке появится новая царапинка!

— А кто вам дал право арестовывать моего ученика?

— Ученика? — презрительно прищурился тролль. Менестрель медленно склонил голову, что вполне могло быть расценено как кивок:

— Совершенно верно, ученика.

— О, как интересно! — скривился начальник стражи. — И вы, конечно, знаете, где находился ваш ученик сегодня после обеда?

— Разумеется. Со мной.

— Да-а-а? — В голосе тролля зазвучата неприкрытая издевка. — И есть те, кто может это подтвердить?

— Разумеется! — холодно обронил менестрель. — Хозяин этой таверны.

Повинуясь короткому жесту начальства, один из солдат сорвался с места, и всего через пару минут перед стражниками появился худощавый, трясущийся от страха гоблин:

— Скажите, любезнейший… — начал было тролль, но менестрель не дал ему продолжить:

— Вы ведь можете подтвердить, что мой ученик был весь день со мною?

Гоблин уже открыл рот, собираясь возразить, что ничего подобного он подтвердить не сможет, но в этот момент мошенник, сидящий на кровати, как бы невзначай сдвинулся в сторону, и взгляду трактирщика предстала небольшая горка монет.

— Конечно-конечно! — поспешно закивал он. Гоблина мгновенно вытолкали из комнаты, а тролль перевел тяжелый взгляд на менестреля и его «ученика».

— И ваш ученик, — он сделал ударение на последнем слове, — конечно, сможет что-нибудь сыграть?

Менестрель только вздохнул, когда пальцы эльфа коснулись струн.

Пятая струна опять ослабла, а потому единственная разученная мошенником мелодия звучала очень фальшиво. Но капитан бессмертную мелодию, сыгранную «учеником», определил безошибочно. И даже тупой Давниел тихо заржал, расшифровав короткое «послание». И тут же замолчал под злобным взглядом начальства.

Капитан окинул комнату еще одним разъяренным взглядом и, процедив:

— Чтоб на рассвете вашей ноги в городе не было! — вышел.

Менестрель мгновенно подскочил к окну и, убедившись, что последний из солдат вышел на улицу, тихо сказал:

— Никакой пользы от тебя, Каренс, одни убытки. А потом пошел рассчитываться с трактирщиком. Найрид сам не мог сказать, каким богам он молился в тот момент, когда джокер несмело коснулся струны. Скхрон чересчур изменчив, а Великий дух — говорят, он не обращает внимания на полукровок.

В любом случае сейчас надо было благодарить всех.

Когда берешь гитару в руки в первый раз, самое главное — как следует отжать струны, не заглушив при этом их пение. Иначе вместо звука раздастся безжизненный хрип. Как ни странно, мошенник смог не только запомнить нужные лады, но и сыграть саму мелодию. Сыграть, а не просто поиздеваться над гитарой, вызвав вместо музыки натяжные хрипы.

Расплатившись с трактирщиком, которому за молчание пришлось отдать все заработанные за сегодняшний вечер деньги, Найрид вновь поднялся на второй этаж.

Шулер по-прежнему сидел на кровати. Услышав шаги, он испуганно дернулся, намереваясь одним прыжком доскочить до окна, и замер, разглядев, что в комнату вошел всего-навсего менестрель.

— Хвала богам! — тихо выдохнул он, возвращаясь к постели. — Я уже думал, что пропал. Честное слово, ты просто спас меня!

— А то я не знаю! — фыркнул Найрид, привязывая к поясу пустой кошелек. — Вот только что ты теперь собираешься делать?

— В смысле? — не понял джокер.

— Что ты собираешься делать? — тихо повторил менестрель, как бы невзначай проводя ладонью по отставленной в сторону гитаре. На мгновение ему показалось, что инструмент, подобно кошке, мурлыкнул, прильнув к ладони. Но все это, конечно, просто показалось. — Нам двоим на рассвете надо уйти из города. Иначе я даже не знаю, что будет. Сказать, что иначе ты станешь трупом, значит не сказать ничего.

Шулер задумчиво побарабанил кончиками пальцев по спинке кровати, а потом наконец решился:

— А ты как?

— А что я? На рассвете уйду из города. Пойду, скорее всего, в столицу. Жаль только, из заработанного не осталось ни медянки. Ну да ладно, это поправимо.

Мошенник задумчиво закусил губу:

— А как ты смотришь на то, чтобы взять ученика?

— Что? Какого еще ученика?

— Понимаешь, — тихо начал Каренс, осторожно подбирая слова, — я не дойду до ближайшего города. Если после Септиана еще оставалась надежда, то теперь, после Тиима, у меня нет никаких шансов. Одного меня местные солдаты возьмут на первом же перекрестке. А вот если я прикинусь твоим учеником, тогда можно будет спокойно добраться до столицы и уже там разойтись.

— А почему не раньше?

Мошенник хмыкнул:

— Значит, по поводу того, что я прикинусь твоим учеником, возражений нет?

— Ну ты и… — Бард не смог даже подобрать достойного эпитета.

— Джальдэ? — услужливо подсказал ему Каренс.

— Именно.

Если бы через пару минут кто-нибудь заглянул в комнату, занятую Найридом Лингуром, он увидел бы весьма необычную картину. А услышал бы и того похуже.

— Повторяю в последний раз: я не буду учиться играть на гитаре!

— Тогда каким образом ты собираешься прикидываться моим учеником?

— Да никаким! — не выдержал мошенник. — Ты просто будешь говорить, что я с тобой, а уж дальше посмотрим.

Найрид фыркнул:

— Если я буду просто говорить, то тебя точно повесят. Ты должен уметь играть хотя бы гамму, иначе на кой черт я бы тебя с собой водил?

Джокер страдальчески закатил глаза:

— Значит, так, я не буду учиться играть. Если Фортуна решила, что мы должны идти вместе, то это не значит…

Найрид вскинул руку, прерывая поток воплей:

— Подожди-подожди, дай-ка гитару.

Ничего не понимающий шулер молча протянул ему инструмент. Музыкант привычным движением подтянул струны, а потом начал осторожно подбирать слова и мелодию:

— Пути не пересекаются! — сообщил ему шулер. — Это свойство дорог.

— Это для рифмы, не мешай!

— Не забудь сказать: «А еще я самый умный и скромный!» — не преминул подколоть его мошенник.

Менестрель только отмахнулся и продолжал напевать:

— Именно что бренчал! Игрой это назвать сложно!

Как ни странно, на этот раз Каренс комментировать не стал.

Мошенник некоторое время помолчал, задумчиво прислушиваясь к тающим в воздухе нотам, а потом вздохнул:

— Давай свою гитару. Как на ней играть?

Впрочем, идиллия длилась недолго. Ровно столько, чтобы менестрель успел объяснить мошеннику основы игры на гитаре. Мол, это верхняя дека, это нижняя, это обечайка. Кладешь локоть на обечайку, так чтобы запястье оказалось над голосником. Есть три правила: локоть, гвоздь, яблоко.

И если с правильной посадкой и постановкой рук Мошенник более-менее справился, то с игрой возникли проблемы. Стоило шулеру попытаться прижать струны, дабы извлечь звук, как в комнате раздалось что-то невообразимое. Что именно раздалось в комнате, говорить не стоит. Впрочем, каждый может это представить в меру своей фантазии и распущенности.

— В чем дело? — недоумевающе уставился на незадачливого ученики менестрель.

— В чем дело? Ты спрашиваешь, в чем дело? Да на этой балалайке играть невозможно!

— Не смей оскорблять мой инструмент! — взвился музыкант. — Эта гитара была сделана более полувека назад великим Ахроором Хрхрыыном, ее звучанию нет аналогов.

— Да какая, к черту, разница, каким кентавром она там сделана? — не остался в долгу шулер. — На ней же играть невозможно. Я слегка придавил струну, и у меня пальцы чуть не отвалились. И ты хочешь, чтобы я на ней бренчал? Посмотри на мои пальцы, глянь, какие следы остались! Я же работать не смогу — у меня вся чувствительность исчезнет! Я крап не различу!

— Перебьешься, — мрачно фыркнул менестрель. — Снимешь мозоли пилочкой и будешь дальше работать.

— Мозоли? — В первый момент мошенник решил, что он ослышался. — Ты издеваешься или оглох? Я же работать не смогу! Как я крап на картах почувствую?

— Какие карты? Будешь шарик в стаканчиках катать, — отмахнулся бард.

На этом спор заглох.

Примерно к полуночи, когда луна уже вовсю светила на небосклоне, менестрель решил, что довольно издеваться над учеником — в том, что это были издевательства, а не уроки, Каренс не сомневался. Услышав от учителя задумчивое: «Наверное, на сегодня хватит», мошенник едва удержался от благородного порыва вышвырнуть гитару в окно. Остановила его лишь мысль, что менестрель может неправильно отреагировать на подобные действия.

Вообще, сказать, что мошенник был в никаком состоянии, значит не сказать ничего. Избавившись от злосчастного инструмента, он обессиленно откинулся на кровати, вполне резонно ожидая, что Найрид сейчас начнет возмущаться и требовать освободить постель, дабы самому насладиться заслуженным отдыхом. Каренс уже даже начал подбирать достойные слова для отпора.

Каково же было его удивление, когда он увидел, что Найрид взял со спинки стула небрежно брошенный плащ и, обронив: «Можешь меня не ждать, вернусь поздно», выскользнул из комнаты. Как ни странно, свою любимую гитару он оставил наедине с учеником. Каренс с трудом подавил недостойное настоящего мужчины желание вышвырнуть инструмент в окно и, изучая мрачным взглядом натертые за время обучения кончики пальцев, развалился на кровати, ожидая, несмотря на совет, возвращения менестреля.

В конце концов, в этом городе знакомых у менестреля вроде бы нет.

Как и положено всем уважающим себя заговорщикам, они собрались на закате, когда багровеющее солнце лениво коснулось горизонта, а воды Кнараата окрасились в алые тона, отчего на ум приходило сравнение с пролитой кровью. Их было тринадцать: шесть мужчин и семь женщин, собравшихся в этот поздний час в небольшом доме на окраине города. Люди, два гоблина и один фавн.

Мужчина, сидевший в кресле с высокой неудобной спинкой, окинул задумчивым взглядом своих собеседников и тихо заговорил:

— Я понимаю, что наша нынешняя встреча противоречит всем требованиям безопасности, но обстоятельства сложились таким образом, что, откажись мы от этого собрания, потеряем больше.

— Ближе к делу! — недовольно перебил человека фавн. — Ночь коротка, и пустые разговоры лишь приближают визит городской стражи.

На чересчур прямолинейном участнике собрания тут же скрестилось несколько злобных взглядов: одно дело — знать, что над твоей головой завис карающий меч правосудия, и совсем другое — услышать это от собеседника.

Глава собрания поморщился, но продолжил:

— Да, до исполнения задуманного осталось всего ничего, еще чуть-чуть — и маленький камушек сдвинет лавину. У нас есть этот камушек. Но дело в том, что я нашел еще один…

Ему и на этот раз не дали выдержать красивую паузу. Хрупкая женщина, чье лицо прикрывала плотная черная вуаль, тихо кашлянула, и теперь все внимание обратилось к ней. Дама подождала несколько долгих мгновений и как ни в чем не бывало повернулась к говорившему, ожидая продолжения речи. Лишь насмешливо блеснули черные глаза.

— Орки, — со значением понизив голос, провозгласил глава собрания. — О них ходят самые разные легенды. Но дело в том, что одна легенда имеет под собой основу. Барон каждого табора знает некий секрет. Секрет, который передается от отца к сыну.

Тут уже не выдержала юная гоблинша, сидевшая в дальнем углу. Она, только что наматывавшая на палец черный локон, теперь громко фыркнула:

— Герцог, я, конечно, понимаю, что в Госсовете вас специально обучают два часа рассказывать то, что известно всем и каждому, но, может, вы все-таки перейдете к делу?

— Графиня, — скривился мужчина, — если бы вы подождали еще пару минут, вы могли бы обойтись без своей критики. Дело в том, что секреты у орков бывают разные. Один табор способен управлять лошадьми, другой может отыскивать золото, где бы оно ни находилось. А еще есть табор, барону которого известен секрет лучшего из ядов Гьерта. Этот яд действует в зависимости от желания того, кто его создал. Если барон захочет — жертва не успеет вздохнуть, как будет мертва, нет — проживет несколько дней, недель, месяцев.

— И что вы предлагаете? — вновь перебил его фавн.

— Я предлагаю найти этот табор. Этого барона.

— Но зачем? Констарен и так погибнет во время восстания. К чему яд? — не успокаивался его собеседник.

— Вы просто неспособны увидеть перспективу, — позволил себе легкую улыбку глава собрания. — Предположим, мы найдем барона и создадим яд. Констарен погибнет, а вслед за этим, всего через день-два, начнется восстание. Если вы помните существующий план, — герцог не смог удержаться, чтобы не сказать фавну какой-нибудь гадости, — восстание попросту уничтожит весь правящий дом. Это, разумеется, хорошо, вот только чернь начнет коситься на тех, кто займет трон после троллей. Яд позволит устранить эту маленькую проблемку. Достаточно уменьшить размер восстания, сдать новому королю городских главарей и устранить того идиота, что связывает этот плебс и нас. А героев всегда любят. Приблизившись еще на один шаг к трону, став лучшими друзьями молодого короля, мы сможем легко управлять им. А в случае чего, отправим вслед за отцом. Благо детей у Констарена много, можно пойти по нисходящей. — На последней фразе оратор позволил себе легкую улыбку.

Фавн некоторое время помолчал, а потом глухо поинтересовался:

— Кто «за»?

Последней с мнением герцога согласилась гоблинша.

Грохот перевернутого стула заставил Каренса вздрогнуть. Мошенник не мог сказать, когда он задремал, да и спал ли вообще, но появления Найрида в комнате он точно не заметил.

Сероватый свет занимающегося рассвета высветил замершего возле опрокинутого стула менестреля, осторожно поддерживающего рукой полу плаща. Увидев, что шулер открыл глаза, менестрель нетерпеливо выпалил:

— Проснулся? Уходим!

Каренс зевнул:

— Какого черта? У нас еще есть время до прихода городской стражи.

— Через пять минут здесь будут люди графа Арзиела. И они просто-напросто перережут нам обоим глотки.

— Что? — подскочил на кровати мошенник.

— То, что слышал! — Музыкант подхватил гитару, перекинул ремень через шею. — Граф почему-то жутко огорчился, вернувшись из поездки и обнаружив меня в комнате баронессы Тариинской.

— С чего бы это? — потянулся шулер, решив, что это его не касается.

— Может, с того, что баронесса была его женой? — хмыкнул Найрид, лихорадочно оглядывая комнату, не забыл ли чего. — Так что собирайся, пошли.

— Чудненько. Вот только, знаешь, я сейчас подумал: может, нам стоит разделить наши проблемы? Смотри, городская стража придет проверять, здесь ли я. Стало быть, это мои проблемы, а…

— А когда граф Арзиел придет выбивать рогами дверь этой комнаты, он навряд ли поверит, что ты не при делах. Так что эта проблема — наша общая! — отрезал менестрель, направляясь к двери.

Стоящие на городских воротах стражники были весьма удивлены путешественникам, решившим покинуть Тиим затемно. Впрочем, они бы удивились еще больше, если бы увидели, как сразу за воротами один из путешественников резко остановился и принялся судорожно обхлопывать себя, словно что-то искал.

— Что случилось? — недоуменно уставился на мошенника бард.

В глазах джокера плескалась неземная печаль:

— Я перчатки потерял.

В первый момент Найрид решил, что он ослышался:

— Что? Какие, к черту, перчатки?

— Обычные, — тоскливо вздохнул Каренс, — кожаные.

— Ну и что, что потерял? На кой черт они тебе нужны? Лето на дворе!

— Да при чем здесь лето, — отмахнулся Каренс — Просто в нерабочее время мошенник должен носить перчатки.

— Зачем?

— Чтобы не утратить чувствительность пальцев!

Менестрель только фыркнул:

— Что-то я ни разу не видел, чтобы ты их носил.

— Ну и что? Так полагается. Меня так мой учитель учил. — Джокер потер щеку и смущенно добавил: — Правда, я никогда не видел, чтоб он их надевал.

Города и станицы в приграничье расположены неравномерно. То за пару часов пешком дойдешь от одного поселения до другого, то приходится день ехать, чтобы добраться до ближайшего городка. Мошеннику и менестрелю не повезло: на этот раз идти пришлось долго.

Примерно к полудню, когда солнце почти заползло в зенит, джокер мрачно покосился на прозрачно-голубое небо без малейшего намека на облака и, зло сплюнув себе под ноги, тихо прохрипел:

— Ненавижу! И какой черт дернул меня отправиться путешествовать? Который раз зарекаюсь покидать столицу больше чем на пару месяцев!

— И как, — невольно заинтересовался менестрель, — получается зароки выполнять?

Каренс бросил мрачный взгляд на чересчур уж языкастого барда и вместо ответа только недовольно дернул плечом, что было расценено как отрицательный ответ.

Впрочем, менестрель и сам мысленно проклинал солнечную погоду. От жары пересохло в горле, пыль забилась в нос, осела на губах. Хоть бы легкий ветерок подул или прошел небольшой дождик! Нет, не ливень, от которого дорога превратится в хлябь, а такая крохотная небесная капель, которая слегка прибьет пыль и уберет эту дикую жару.

Найрид уже давно снял колет, оставшись в сероватой, кое-где заштопанной на скорую руку рубашке — одежда поновее, для выступлений, хранилась в походной суме. Каренс, обиженный отсутствием сострадания к своей утрате со стороны барда, куртку пока снимать не собирался: посмотреть бы на этого музыканта, если бы он остался без своей балалайки или без запасных струн (а ведь это идея!). Но со стороны, конечно, это расценивалось исключительно как издевка над самим собой. Мошенник вскинул голову к небесам, окинув взором безоблачный свод, и вздохнул:

— Дьявол, и как только предки выживали в пустынях Островной империи?

Бард пожал плечами:

— Будем считать, что ты ненастоящий темный эльф. Может, сдать тебя в цирк, людям показывать?

— Да иди ты, — отмахнулся джокер. Ему искренне хотелось повеситься на ближайшем дереве. Единственное, что останавливало, — это отсутствие деревьев на добрую милю окрест. Солнце, степь да утоптанная бессчетными путешественниками дорога.

На горизонте виднелся какой-то лесок, но казался он совсем маленьким и далеким. Вдобавок, по словам Найрида, чтобы попасть в ближайший город, а оттуда в столицу, надо идти на северо-восток, лес же находился на юге. Мошенник попытался было спорить, мол, возьмем чуть южнее, хоть идти легче будет, под сенью леска-то, но менестрель был непреклонен:

— Ты же мой ученик — вот и не спорь с мастером.

Теперь Каренсу захотелось повесить «мастера».

Небольшую точку, появившуюся невысоко над горизонтом и медленно увеличивающуюся в размерах, первым заметил джокер. Раздумывая, какую очередную гадость сказать менестрелю, он, видимо, искал подсказку в небе. Некоторое время он стоял, не отрывая пристального взгляда от небесного свода, а потом, дернув за рукав остановившегося хлебнуть из фляжки воды барда, тихо поинтересовался:

— Ты тоже видишь это?

Найрид вытер губы, проследил за указующим перстом джокера и так и замер, не в силах отвести взора от горизонта.

Драконы редко залетали в Гьерт: вольным властителям Лардских гор не нравились открытые небеса империи. Впрочем, не привечали они и Дикую степь. А о Тангерских джунглях и говорить нечего: что ящеры забыли в лесах — они же не мулиартеи какие-нибудь?

Хотя принять летящее существо за дракона мог только слепец. В самом деле, где это видано, чтобы у дракона было четыре крыла? К тому же ни у одного дракона не может быть столь, мягко говоря, странной морды: огромные выпирающие клыки, узкие щелочки глаз и уши, похожие на заячьи. Довершали облик странного чудовища четыре непропорционально огромные когтистые лапы.

Потрясенный менестрель что-то прокричал, но его слова попросту потонули в завываниях ветра, поднимаемого мощными крыльями монстра. В этот момент чудовище вскинуло голову к небесам и издало страшный вопль.

— Какого черта?! — На этот раз Каренс расслышал крик менестреля, а потому смог любезно поинтересоваться, перекрикивая дикие завывания ветра:

— Может, обиделся?

Ураган рвал одежду, трепал волосы. А в следующий миг чудовище, издав новый вопль, рванулось к земле.

Мошенник и менестрель, уворачиваясь от огромных когтей, рухнули на землю как подкошенные. И если первый не обратил внимания на такие мелочи, как крупные камни, лежащие на дороге, то второй успел плавно сдвинуться в сторону и лишь потом упасть ничком. Причем защищал он не себя, а висевшую на спине гитару. Упадешь навзничь — можешь повредить своим весом инструмент. То же самое произойдет, если упадешь, не сгруппировавшись. Оставалось надеяться, что, когда он окажется на земле лицом вниз, чудовище, не сумев сориентироваться, пролетит выше и его лапы не достанут до гитары. Честно говоря, сейчас менестрель больше беспокоился о целостности гитары, чем о собственной жизни.

Увы и ах, но он просчитался: когти звероящера легко вспороли многослойную кожу ремня, с помощью которого гитара держалась на плече, вторая лапа сомкнулась на тонком грифе. И в новом вопле зверя, от которого сводило зубы и звенело в ушах, Найриду послышалось торжество и какая-то издевка.

Все, что увидел вскочивший на ноги менестрель, — это медленно уменьшающаяся в размерах «птичка», сжимавшая в когтях гитару и летевшая к лесу.

Некоторое время менестрель стоял, провожая потерянным взглядом похищенный инструмент, потом махнул рукой и направился в ту сторону, где скрылось чудовище. Но уже через мгновение его остановила железная рука джокера:

— Эй, ты куда?

— Не видишь? За этой тварью!

— На кой черт она тебе сдалась? — не поверил мошенник. — Приключений захотелось?

— Мне нужна моя гитара, — мрачно сообщил Найрид.

— Что?

— Мне нужна моя гитара, — не меняя тона, повторил менестрель.

— Ты рехнулся? Да эта ящерица тебя сожрет за один укус!

— Мне нужна моя гитара.

— Ты точно с ума сошел! — констатировал джокер. — Мы же с тобой в город шли. Как он там называется? Ирит? Там и купишь новую. Сдалась тебе эта поцарапанная балалайка!

В последние несколько дней нервы менестреля были на пределе, а потому глупая шуточка попросту вывела его из себя.

— Запомни раз и навсегда, — рявкнул рассвирепевший бард, — моя гитара — это не балалайка. Такого инструмента больше нет, не было и не будет. И если мне вдруг придется выбирать, кого спасать — тебя или гитару, я выберу гитару.

И, оставив онемевшего от столь неожиданного откровения мошенника, менестрель вновь направился к лесу.

Каренс догнал его минут через пять. Некоторое время он подстраивался под быстрый шаг музыканта и, лишь когда пошел с ним нога в ногу, осторожно поинтересовался:

— Надеюсь, ты пошутил?

Найрид прикрыл глаза, явно сдерживаясь, чтоб не выругаться в голос, а потом тихо сообщил:

— Ничуть.

Вот тут джокер окончательно решил, что с ума сошел не только менестрель, но и весь окружающий мир. Все, на что его хватило, — это раздраженно поинтересоваться:

— Может, пояснишь? Что есть такого в этой гитаре, что ты бросаешь все и бежишь за нею?

На этот раз менестрель подбирал нужные слова еще дольше, но ярость, недавно звучавшая в его голосе, начала медленно затухать:

— Во-первых, эта гитара была сделана больше века назад. На сегодняшний день сохранилось только три инструмента этого мастера. Один находится в Императорском музее в Алронде. Второй, как предполагается, хранится в Тангерских джунглях в роду какого-то гоблинского мага. Третий был у меня. К тому же гитару подарил мне отец. Это единственная память о нем. Ну и, ко всему прочему, — в голосе менестреля проклюнулись нотки иронии, — последние деньги я потратил в таверне, где мы ночевали. Купить новую гитару мне просто не на что.

Мошенник, хорошо помня, при каких обстоятельствах были потрачены эти самые деньги, только вздохнул:

— Вот с этого и надо было начинать.

Конечно, Найрид лукавил. Дело было не в деньгах и не в ценности инструмента. Да кому какое дело, кто делал гитару? Разве кто-то, кроме коллекционеров-знатоков, заинтересуется этим? Память — память не в предметах. Память в душе. Деньги — ну за этим вообще дело не стало. Можно что-нибудь придумать, поднакопить монет и в том же Ирите купить первый попавшийся инструмент за пару сребреников. А потом и на нормальную гитару денег набрать. Но как объяснить привычку и привязанность к простому инструменту? Не будешь же, в самом деле, повторять набившую оскомину банальность: «Женщина может бросить, друг — предать, гитара — никогда».

Мириады пылинок вились в солнечном луче, проникшем в распахнутое настежь окно. Легкий летний ветерок лениво теребил тяжелые бархатные шторы. В дальнем углу на небольшой малахитовой подставке танцевала крошечная, не больше десяти дюймов, полупрозрачная девушка в белесом хитоне. Музыка, под которую она танцевала, раздавалась, казалось, со всех сторон. Впрочем, именно что казалось — в противоположном углу комнаты сидел, лениво дергая за струны лютни, молодой худощавый парень. Приятная мелодия рассыпалась легкими колокольчиками, но, несмотря на все старания музыканта, навевала на герцога Корелийского, хозяина апартаментов — черноусого мужчину, полулежащего в удобном кресле, — дикую тоску.

— Артаир, хватит! — наконец не выдержал он, хлопнув ладонью по подлокотнику.

Музыкант испуганно подскочил на месте и уставился на хозяина. Да и магическая игрушка, танцовщица, замерла в неестественной позе, вскинув руки к потолку и выгнувшись тугим луком.

— Может, что-нибудь повеселее, господин герцог? — осторожно поинтересовался бард.

— Не стоит, — скривился его собеседник. — Мало того что голова болит, так еще и этот чертов купец никак не прибудет. Где его черти носят? Через Тангер, что ли, добирается?

Музыкант собрался что-то ответить господину, но в этот момент в комнату вошел слуга и доложил о прибытии торговца.

— Пусть войдет, — сказал герцог.

Диалог с господином Ронтом вышел очень коротким. Глава купеческой гильдии краснел, бледнел и заикался на каждом слове. Еще бы: такой человек позвал к себе. И конечно, все, что ни делает герцог Корелийский, правильно и верно. В самом деле, по городу уже второй месяц ходят слухи, что император собирается полностью изменить налоговую систему, убрав единый сбор и заменив все кучей мелких налогов, чуть ли не налог на воздух ввести. Да где это видано?!

Хотя при отце нынешнего императора именно так и было, но ведь столько лет прошло. И если герцог клянется, что при… новом императоре все будет благополучно, можно продолжать оказывать материальную помощь в осуществлении этих планов. Ну получит гильдия на сотню монет меньше — не обеднеет.

К тому же герцог подтвердит свое решение взять в жены дочь господина Ронта, когда все закончится. Его Найта станет дворянкой: на золоте есть, шелками да бархатом укрываться — что еще надо для счастья любящему отцу? Возраст значения не имеет, необходимо лишь обратиться за благословлением к жрецу Та-Лиэрна — и можно и до совершеннолетия обвенчать. То, что герцогу было под сорок, а девушке шестнадцать, счастливого отца тоже не останавливало. Главное, Найта будет дворянкой.

Господин Ронт ушел от герцога совершенно окрыленный.

Герцог же лениво потянулся и, взглянув на музыканта, усиленно делавшего вид, что он не присутствовал при разговоре и вообще ничего не видел и не слышал (впрочем, Артаиру можно было доверять как себе — он не предаст), направился в комнату в другом крыле. Эта комната была полной противоположностью той, которую только что покинул герцог: стены оббиты темными тканями, солнечный свет с трудом пробивался сквозь толстую материю портьер, а возле камина, горящего в летнюю-то жару, скорчилась в глубоком кресле худощавая женская фигура. Старуха вскинула голову, заслышав шаги, — несмотря на возраст, слух, в отличие от зрения, пока не изменил ей:

— Сын мой, это вы?

Герцог мягко подошел к креслу, присел на небольшой пуфик в ногах у женщины, стараясь держаться подальше от пышущего жаром камина:

— Да, матушка.

Он еще в коридоре сбросил колет на замершие в нише доспехи, но в комнате все равно было жарко. Увы, стареющая герцогиня не замечала этого, кутаясь во множество мехов и протягивая руки к камину. Остывающая кровь уже не грела.

— Зачем вы пришли, сын мой? — чуть хрипловато вопросила она, вскользь коснувшись ладонью черных волос мужчины.

— Лишь затем, чтобы сказать: в ближайшее время все будет кончено. Тролли будут мертвы. Вы ведь этого хотели, матушка?

— Мой дорогой сын, вы ведь знаете: все, о чем я мечтала, было только для вас.

Короткие слова уже отжившей свое старухи застывшими льдинками скатывались с губ, искривленных давней судорогой. И непонятно было, говорит ли она всерьез или насмехается.

Герцог помолчал, не в силах подобрать достойного ответа, а женщина между тем продолжала, вновь протягивая руки к камину и почти касаясь пальцами хищных языков огня:

— Слуги шепчутся о разном, Генрис. В том числе и о том, что вы наконец решили связать свою судьбу с некой женщиной. Это правда, что она купчиха? — Последнее слово старуха буквально выплюнула, как ругательство.

Герцог почувствовал, как у него начал дергаться глаз. О чем еще могут шептаться слуги? Надо срочно провести чистку.

— О возможной свадьбе знает лишь отец потенциальной невесты, матушка. А этот торгаш нужен лишь до тех пор, пока дает деньги. Так что, боюсь, — мужчина лицемерно вздохнул, — он не переживет восстания. А раз о свадьбе никто не знает, то ее и не будет.

Старуха захихикала — словно кто-то принялся пересыпать в стеклянной чаше мелкие, не ограненные камушки:

— А я так мечтала о внуках!

Герцог чуть насмешливо покосился на нее:

— Вам мало бастардов в Корели, матушка?

— Не шутите об этом, Генрис! — неожиданно резко прокаркала старуха. — Ваши дети, слышите, ваши законнорожденные дети должны стать принцами!

Герцог улыбнулся, вставая на ноги.