Медынское золото Логинов Святослав

– Если бы не вы, ничего бы не случилось. – Ясное дело, младшая голос подала.

– Хе! – сказал Скор, словно сатир прыгнул. – Можно подумать, мы клетки открыли. Ваших рук дело. Нам бы такое в голову не пришло, мы люди мирные.

– Да, мы видели.

Они действительно видели… на второй день своего невольного путешествия они вышли на место сражения, где соплеменники Скора разгромили отряд, идущий на помощь воинам, охранявшим сокровищницу. Весь склон был усеян телами. Сотни тел, сожжённых, пронзённых стрелами, поражённых молнией. До рукопашной дело не дошло, на холме случилась не битва, а избиение. Победители даже не озаботились раздеть убитых, похватали лишь самое ценное, что бросилось в глаза, и ушли, кинув тела падальщикам. Простые серые вороны в Намане не водятся, и отовсюду слетались чёрные вороны – предвестники несчастья. Следом потянутся шакалы и волки, а на их зов придут бывшие пленники карлы–казначея. Но пока среди трупов пировали только пернатые, да одинокая ламия сверкнула на путников круглыми голубыми глазами, но смекнув, что те не станут ни нападать, ни отнимать лакомую мертвечину, успокоилась и даже в сторону не отбежала.

– Долг платежом красен, – хмуро сказал Скор. – Зачем ваши легионеры в наши леса вторгались? Два посёлка тогда сожгли. Я мальцом был, а помню. Отца моего той войне убили.

Снова тишина, напряжённая, ждущая. Кажется, лучше оборотень, чем такая тишина.

– Охотник! – прорезал тишину голосок. – Верни мне нож. Мне без него страшно. Я обещаю, что не буду на тебя нападать.

Когда шли мимо побоища, младшая полонянка попыталась незаметно стащить нож у одного из убитых. Скор ножик отобрал и засунул за голенище, в пару к своему. Хороший оказался нож, жаль стало выбрасывать. А теперь пленница просит ей нож вернуть.

– Не дело с оружьем баловать, – строго сказал Скор и, смягчившись, добавил: – Ты не бойся, тут нежити уже не так много, и я вас от неё обороню. Дойдём целыми.

– А потом?

Об этом Скор как–то не думал. Главное – добраться до своих, а там всё будет хорошо. Но ведь для девушек это не свои, а войско страшных лесных колдунов, которыми в Намане пугают малых детей.

– Потом, – неожиданно подала голос старшая, – станешь обозной шлюхой. Будешь ложиться под каждого, кто захочет. А вздумаешь кочевряжиться, ещё и плётки отведаешь.

– А себе ты другую судьбу пророчишь? – тихо спросила младшая.

– Меня выкупят. Я же не ты. Твой отец – предатель, и, значит, тебе прямая дорога в колодец или в войсковые потаскухи.

Ай да дела! – Скор даже опешил от услышанного. Он–то полагал, что девушки – подруги, а они, оказывается, держатся друг за дружку только от страха и безысходности, а на самом деле меж ними тлеет ненависть! И старшенькая, получается, отлично знает, для чего в крепости сложен каменный колодец без единой капли воды.

– Это неправда! – всхлипнула младшая. – Отец не предатель!

– Лит варварам сдал? Значит – предатель.

– Никто Лит не сдавал, – возразил Скор, сам удивляясь, с чего это он вздумал вступаться за вражескую доблесть. – Мы его силой взяли, а ваши там дрались до последнего.

Темнота скрывала лица, но Скор кожей почувствовал, как скривились губы старшей, готовясь сказать что–то злое и ехидное, но, вовремя одумавшись, пленница промолчала.

Вернулась тишина. Так тихо, что можно не услышать, а лишь догадаться, как младшая сглатывает беззвучные слёзы.

Скор нащупал в темноте руку девушки и вложил ей в ладонь рукоять ножа. Не наманского, подобранного на поле, а своего, принесённого из дома.

– На вот. Только помни, что обещала. А в обозе, станет кто приставать, покажи нож и скажи, что он мой. Меня в войске знают, а уж Остокова работа каждому знакома. – Помолчал и добавил, напоминая: – Меня зовут Скор. По–вашему – Быстрый.

– Меня зовут Лия. – Первый раз в голосе девушки не было ненависти.

* * *

Благодатный Ном, плодородная цветущая равнина, сердце могучей Наманской империи. Отсюда тысячу лет назад двинулись легионы номеев, чтобы завоевать полмира. Это теперь их зовут наманцами, а в ту пору они были номеями.

И в этот благодатный край, столетиями не знавший войны, впёрлось, перепрыгнув горы, воинство северных дикарей. Да и то, одно наименование, что воинство: несколько сотен бойцов под десятью бунчуками. Ничего не скажешь, десять колдунов – это сила, какой прежде в Номе не видывали. В обжитых краях каждый маг хочет главным быть, показать свою самость и могучесть, хочет иметь власть, богатство и почести. А у дикарей – какая власть, какие почести, какое богатство? Вот оттого их колдуны держатся вместе и для всего мира страшны. Но даже десять колдунов, объединившись вместе, миллионный город не возьмут, целую страну не разграбят. Северный Наман пал перед ордами степняков, но через горы враг доселе не переступал иначе, как пленниками в цепях. Великий Хаусипур повелел, чтобы та же судьба постигла и десятерых безумных магов вместе с их стрелками и ратниками. Так или иначе, даже после того, как Хаусипур расправился со всеми соперниками и недоброжелателями, в империи оставалось более полусотни боевых магов, и все они божественной волей Хаусипура были обязаны прекратить междоусобицы и дать отпор врагу.

Империя, потеряв четверть своей территории и второй по величине город, забеспокоилась и всерьёз занялась войной.

Впервые лесные колдуны встретили сопротивление, которое не сумели преодолеть. Конечно, у горных ворот они наткнулись на неприступную твердыню, но там сама природа встала на защиту наманских земель. Но тут… Небольшое поселение безо всякого города; единственные сооружения, которые могут использоваться для обороны, – храм местного бога и стадион – круглое здание, где наманцы бегали наперегонки и травили зверями и нежитью специально обученных рабов. На стадионе искать было нечего, и воины направились к тем домам, что побогаче. Храмы люди предусмотрительно не грабили, хватало иной добычи, а разгромишь храм – обидишь чужого бога. Чужие боги, конечно, слабые, со своими ни в какое сравнение не идут, но людям даже с чужими богами свариться не с руки, месть богов бывает неожиданна и изощрённа. Поэтому храмы лучше оставлять в покое и вообще туда не заходить. А вот дома знатных наманцев для того и поставлены, чтобы срезать с них лишний жир.

Но едва отряд устремился к центру города, последовал удар со стороны стадиона. Среди наманских магов оказался мастер невидимости, сумевший скрыть своё войско даже от взгляда старого Ризорха. И когда из арок и со стен стадиона вылетел град камней и свинца, этого никто не ожидал. Обычный пращник не может метать свои снаряды на такое расстояние, к тому же всякий камень, ударившись о землю или будучи отбит щитом, разлетался на несколько раскалённых осколков, больно ранящих незащищённые руки и лицо.

Устон ответил огненными шарами, которые не достигли цели; засевшие на стадионе оказались не только невидимы, но и хорошо защищены.

На этом лесную рать могла бы постичь судьба первого из наманских отрядов, встреченных по эту сторону гор, если бы не остерегание, которое было в крови у каждого. Люди знали, что даже когда среди наманцев нет чародеев, их воины не отступят без боя, понимали, что нападение смертников может последовать в любую минуту, поэтому совсем врасплох удар их не застал. Во время переходов один из магов постоянно расстилал над идущими защитный покров. В эту минуту соплеменников прикрывал осторожный Бажан, и большинство камней попадало, не долетев, или просвистело над головами, а там и остальные маги взялись за дело. Прочно прикрыли своих, а следом ударили по стадиону дружно – волшебным и простым оружием.

И вновь противника достать не удалось.

Отошли, унося убитых и раненых, и лишь затем всерьёз задумались, что же случилось. Разгадку искали недолго: над стеной стадиона были подняты четыре бунчука с имперскими орлами.

Устон сгоряча предложил атаковать стадион всеми силами. Девять магов четверых сомнут, хотя бы те и засели за стенами. Но более опытные ведуны с этим не согласились. Смять–то, может, и удастся, но без потерь дело не обойдётся. А сколько там войск, на этом стадионе, – тоже надо думать. Пращники у имперцев без тяжёлой пехоты не ходят. Сцепишься с магами – легионеры ударят, и пятьсот бойцов имперский легион удержать не смогут. Начнёшь бить пехоту – магам облегчение будет. Как ни вертись, а платить за такую победу придётся кровью.

Решили отступить. Не всё же переть, что медведю поперёк рожна.

В отместку подожгли посёлок, перебили жителей, кто не успел разбежаться. Со стадиона на выручку своим никто не пришёл. Не захотели наманцы биться в открытом поле, ждали то ли подкрепления, то ли дурного поступка со стороны лесных дикарей.

У пожарища задерживаться не стали, ушли от стадиона и развалин поселения на приличное расстояние и тут устроили большой совет.

Девять волхвов сидели у жертвенного огня и гадали, что делать дальше. Спрашивай предков, спрашивай богов, а смекай своим умом. Мякотная долина, полная немыслимых и доступных богатств, лежала перед ними. Где–то там, в нескольких днях пути – сказочный Ном. Но за спиной вражеские силы, которые не удалось разгромить. И неведомо, сколько войск ещё сумеет выставить Ном и сколько у Хаусипура осталось боевых магов, которым он может хоть как–то доверять. А на руках – обоз, добра в котором больше, чем ожидалось добыть за весь поход. Домой бы это отправить, жёнам, детям, да в глухие лесные ухоронки, на чёрный день…

– Правильно Устон говорил, – рассуждал Анк. – Надо развернуться и штурмовать стадион. Нельзя врага за спиной оставлять. А как с этими управимся, то и решим, вниз на равнину идти или обратно через горы. А пока эти рядом, нам покою не будет.

– Тут всюду враги рядом, – заметил Напас. – Места такие. Мы сидим, беседуем, а новое войско, может, уже на подходе.

– Нет никого на подходе, – возразил Бурун, сухонький старичок, ушедший ради воинской добычи со своей пасеки. – У меня поглядки поставлены.

– Каждый день поглядки ставить – замаешься. Воевать некогда будет.

Судили, рядили, прикидывали так и этак, пока поглядки не звякнули тоненько, предупреждая, что поблизости появился недруг, а потом и вовсе жалобно всхлипнули, сорванные сильной рукой, и замолкли. Но и без того было ясно, враг идёт, не скрываясь, а значит, не боится прямого столкновения – сила на силу, колдовская власть на чародейское могущество.

Объявили тревогу, отозвали посты и секреты – всё равно имперские маги найдут и уничтожат их. Заняли позицию на холме, откуда далеко видно и удобно насылать на недруга всяческую напасть. А через час на соседнем холме, таком же высоком и удобном для обороны, появились имперские бунчуки. Четыре бунчука и войско, пересчитать которое знатоки не сумели. Больше двух тысяч легионеров, пришедших из тех областей, где солнце мутит разум и порождает непредставимых монстров, для которых в лесах нет названия.

Расстояние между холмами было порядочным, о том, чтобы лучникам в бой вступить, и речи нет. Тут и маг не всякий достанет. Но спускаться в лощину ни те, ни другие не торопились. Понимали: кто с горы сойдёт, того и бить будут. Выстроились сомкнутыми рядами, а врага чуть видать, словно муравьи ползают на другом склоне. Вынесли в первый ряд девять бунчуков. Думали, не поднять ли знак Инейко, но потом решили не делать этого, не тревожить душу погибшего.

С той стороны орлы на шестах и волосяные хвосты под ними. Смотришь, и ничего не понять, кто тебе противостоит. А с нашей – и куделька, и медвежья лапа, и зверь барсук. Свои знают, кто какой бунчук поднял, а наманцам опять же гадать приходится, кто из пришлых чародеев опаснее и чего от каждого ждать следует.

От имперских шеренг отделился человек, сошёл по склону шагов на полста. Ближе не подошёл, побоялся. Следом легионер с непроницаемым лицом вынес бунчук. В землю вбивать не стал, приставил к ноге и замер неподвижно, как мраморный болван, каких немало перекололи по наманским городам. Первый раз те из людей, что поглазастей, видели воочию имперского мага. Никакого воинского снаряжения у него не было, и оружия – тоже. Тёмно–синяя хламидка и шляпа с большими полями, какие в дождь надевают. На груди – подвешенная на цепке золотая звезда. Зачарованное золото слепит глаза, Ризорху щуриться пришлось, чтобы звезду разглядеть.

Устон на пробу пульнул в шляпу огненным шариком. Не попал. И звезда оберегла, и другие маги своего прикрыли. Научились худо–бедно, что надо не только о себе думать, но и товарища прикрывать, даже если с этим товарищем в мирное время цапались, что ёж с гадюкой. Ещё бы малость всыпать имперским магам горячего, так они и дружить научатся. Говорят, зайца, если колотить как следует, можно выучить не только в барабан стучать, но и костёр разводить. Так неужто наманский чародей святоотеческого зайца дурнее?

Наманец тем временем повертел пустыми пальцами, и над головой у него начало сгущаться тёмное облачко. Сначала небольшое, оно постепенно разрасталось и двинулось в сторону замерших людей.

Выжидать, пока темнота проявит себя, волхвы не стали, рассеяли облачко, едва смогли дотянуться.

Никакого огорчения наманец не выказал, стоял, скрестивши руки на груди, и презрительно смотрел в сторону лесных бунчуков.

– Чего это он? – спросил Бурун. – Колдовать не колдует, и уходить – не уходит. Торчит, что кол на юру.

– Поединщика ждёт, – пояснил Напас, лучше всех знавший наманские порядки. – У них заведено, что перед боем поединщики дерутся, чтобы войско в раж привести. Чья сторона победит, у того ража больше.

– Коли так, надо уважить дядечку! – неугомонная Нашта скинула мисюру и с бунчуком в одной руке и луком в другой пошла вниз по склону.

– Мисюрку надень! – крикнул Ризорх.

– Негоже! У него шлема нет, а я в железной шапке буду?

– Его шляпа твоей мисюрки помудрее!

– Моя мудрость в длинной косе. То на то и выйдет.

Нашта приостановилась на мгновение, перекинула косу на грудь и отправилась дальше. Когда расстояние между магами и их войсками стало одинаковым, Нашта одним ударом вбила бунчук с куделью в землю и изготовилась к стрельбе. Синий маг в изумлении уставился на невиданное зрелище – женщина, почти ещё девчонка, под бунчуком.

– А что, дед Ризорх, – колдовски спросила Нашта, – шляпник одной звездой защищён или его свои по–прежнему прикрывают?

– Прикрывают, – так же молча ответил Ризорх. – Все трое, что в рядах остались. А мы тебя прикрываем, вчетвером. А остальные готовы тебе помочь.

– Вот тебе и поединок… – протянула Нашта. – Ну, не серчай, дядечка…

Имперский маг был готов всей мощью стоящих за его спиной волшебников отразить зачарованную стрелу, чтобы она поразила свою же хозяйку, вздумавшую вылезти на поединок с опытным, искушённым в боях колдуном. И, наверное, это ему удалось бы, но стрела оказалась нацелена вовсе не в звезду на груди и не в открытый лоб чародея. Она просвистела на два локтя выше голубой шляпы, так что охранные и иные заклинания, не углядев угрозы, не стали сбивать её с пути. Уже миновав ложную цель, стрела обратилась в гигантское огненное копьё, которое, пролетев недоступное для обычного выстрела расстояние, врезалось в плотные шеренги легионеров.

Никакая молния, никакой гром небесный не смогли бы нанести такого ущерба. В единственный выстрел вложили свои умения все маги, что не оберегали от нападения отчаянную лучницу. Было там и пламя, сотканное Устоном, и умение множественного удара, что прославило Бессона, и стремительные, как мысль, стальные шершни, выпущенные тихоней Буруном. Ни один из магов не смог бы послать свои чародейства в такую даль, это сделала стрела Нашты.

Больше сотни человек было сбито одной стрелой, и немногие из них сумели подняться с земли. Убитые, раненые и тяжко контуженные остались лежать.

– Эх вы, вояки! – крикнула Нашта, и голос её донёсся до крайних рядов войска. – Не чародеи вы, а дуралеи! Мало вас мамки в детстве пороли. Вам ещё учиться и учиться! А покуда вас бить – мужиков не надо, девки управятся.

Повернулась и, не торопясь, пошла к своим. Знала, что второй выстрел сделать не дадут, но вела себя так, словно сама больше стрелять не хочет.

Одетый в синее маг тоже поплёлся восвояси.

Весь раж достался лесовикам, но сражения так и не случилось, победа не улыбнулась никому.

Занявший вершину отряд перекрыл дорогу к равнине Нома, и на следующем совете было решено на столицу империи не идти, а изыскивать способы, как унести из окружения ноги, а заодно и наманскую казну, так удачно встретившуюся в этом походе.

* * *

Казалось бы, что проще человеку, отставшему от своих, нагнать войско, отягощённое обозом и вынужденное то и дело принимать бой. След прошедшего отряда виден так ясно, что и слепой не ошибётся. Но по этому следу тащится вся окрестная нечисть, а выжившие, но разорённые поселяне и остатки разгромленных войск, конечно, не упустят свести счёты с одиноким врагом. Тут уже радуйся, если тебя просто насадят на вилы или забьют палками. А то ведь могут придумать что–нибудь похуже, – мечтать будешь о смерти под палками.

Обе девушки: Лия и вторая, оставшаяся безымянной, послушно шли за Скором, прятались, если поблизости оказывались соотечественники или промышляло порождение стихийной магии. В дни войны беззащитной девушке нет разницы, попасть ли в руки грубой солдатни, шайки рабов, разбежавшихся с виноградников, или изголодавшегося циклопа. Циклоп, во всяком случае, не изнасилует, прежде чем вспороть живот.

Судьба неуклонно отжимала беглецов в сторону гор. Казалось бы, холмов стало поменьше, обозначилась долинка с бегущей порожистой речкой, но означало это лишь одно: вскоре горы надвинутся с трёх сторон, и перевала там не будет, разве что пастушьи тропы. Не хотелось залезать туда, тем более что пропитание в не разграбленном краю найти не так просто. На охоту нет времени, да и умений таких нет, чтобы в безлесной местности охотиться. Грабить или воровать – опасно. Попробуй, стащи овцу у пастуха, когда у него всё в порядке, мигом узнаешь, для чего вокруг отары кружат злые мохнатые собаки. А если собаки давно застрелены, да и отара на три четверти съедена прошедшими здесь товарищами, то и тебе достанется свой кусок мяса. Также и во всём… в разбитом, но не сожжённом доме всегда есть чем поживиться. А дома в предгорном краю сложены из камня и горят плохо. Однако пришлось отходить с верного пути, спасаясь от имперского отряда, идущего по следам лесовиков. Есть ли в этом отряде бунчуки, Скор не разобрал, но рисковать не стал и свернул в долину, надеясь, что и свои свернут туда же, чтобы повторить поход через горы и очутиться в местах более безопасных.

Долина перешла в ущелье, которое закончилось стеной, трёхкратно превышавшей рукотворную стену, закрывавшую путь у перевала. Река серебряной лентой падала с этой высоты, вздымая пену и мириады брызг. Никогда Скору не приходилось видывать этакого чуда. Но он не был бы охотником, если бы вовремя не заметил присутствия в этой дикой местности других людей.

Лагерь был разбит у самой каменной чаши, в которую падала со стены вода горной речки. Во время сильных гроз или весеннего таяния льда на вершинах игривый ручеёк превращался в ревущий поток, обрушиваясь с высоты, он выбил в прочной скале круглую ванну, сейчас наполненную чистейшей водой.

Четыре палатки из грубой белой ткани, пропитанной маслом, в таких живут легионеры во время походов. Обычно в каждой палатке ночует десять человек, так что отряд можно было бы не принимать во внимание, но перед одной из палаток обвисали в безветрии два бунчука.

Увидал бы эту картину бывалый легионер или просто наманский гражданин в звании чуть выше идиота, глазам бы своим не поверил. Боевой маг должен жить в палатке с золочёным шишаком, а не под солдатским навесом. И уж подавно такого не бывало, чтобы два чародея ютились вместе. Даже когда воинский долг повелевает действовать сообща, лагерь разбивается двучастный, каждый существует как бы сам по себе.

Скор таких тонкостей не понимал, но видел, что отсюда нужно как можно быстрее уносить ноги. Сердоликовый амулетик, висевший у него на груди, мог отвести глаза случайному встречному, но против настоящего мага был бессилен.

Оставалось отползать, надеясь, что маги заняты важными делами или попросту не обладают нужными умениями. Хотя мало надежды, чтобы боевой маг, как бы ни был занят, не заметил притаившегося чужака.

Отполз за груду камней, притащенных весенним потоком, а ныне обсохших, и попал прямёхонько на вражьих магов.

Два человека, совершенно обычных с виду, сидели на большом камне и о чём–то беседовали. Спокойный неторопливый разговор двух зажиточных горожан: самое, казалось бы, непримечательное событие, но не здесь, в глухом ущелье возле водопада, струящегося с отвесной стены. И не во время войны, когда все торопятся, спешат и минуты не имеют для отдыха и беседы. Скор не обманывался при виде незнакомцев. В воинском лагере всё подчинено стальной и даже бронзовой дисциплине, и только боевой маг может сидеть, сложив руки на коленях.

Скор приник к земле, стараясь раствориться и стать незаметным. Голоса долетали к нему неожиданно громко, хотя плеск водопада должен был заглушать их.

– Я думаю, это лазутчик, – произнёс тот, что сидел боком к Скору. – Разведчик лесных бандитов. Убить его не трудно, но маги, которые послали его сюда, могут встревожиться.

– Тот, кто послал его сюда, уже давно встревожен, – возразил сидящий к Скору спиной.

– Сейчас все встревожены, так что твои слова ничего не значат. Меня занимает другое: что делать с лазутчиком? Накладывать на него чары – значит недооценивать противника. Думаю, у лесных колдунов найдётся достаточно опытный маг, чтобы обнаружить наше вмешательство. Получится, что мы сами сообщим ему о своём присутствии. Полагаю, лазутчика следует уничтожить. Конечно, его исчезновение заставит пославших принять некоторые меры предосторожности, но и только. Мало ли что может случиться с разведчиком? Его может засыпать камнепад, сожрать горный людоед, его могут затравить собаками пастухи и попросту загрызть волки.

– Уверен, что волки ему не страшны. Отобьётся. Смотри, он и сейчас, вместо того чтобы покорно ждать казни, хватается за нож. И, обрати внимание, какой у него ножик…

– Да, вещица знакомая. Но, возможно, он просто забрал её у убитого ветерана.

– Или отнял у горного людоеда… Нет уж, не соревнуйся в наивности с придуманными тобой магами. Ты ошибаешься, думая, что это лазутчик лесовиков. Просто кому–то очень хочется, чтобы мы приняли его за лесного бандита. А на самом деле… ты чувствуешь, сколько волшбы наплетено вокруг этого парня?

– Ничего удивительного. Или ты думаешь, лесные колдуны, посылая на разведку бойца–одиночку, не наложат на него прорву заклятий?

– Вполне логично. Вот только рука того, кто эти заклятия накладывал, мне слишком хорошо знакома. Ты попал в опалу всего лишь за недостаточно почтительный отзыв о божественном Хаусипуре, а я действительно пытался сковырнуть этот гнойник. Хаусипур оказался сильнее, я не сумел распутать ни одного его заклинания, но уж руку мерзавца я узнаю всегда и везде.

– Что ты говоришь?!

– А ты не пугайся. Или ты веришь хотя бы слову из тех клятв, что дал Хаусипур, посылая нас сюда? Ничего нам не вернут, ничего не простят. Тебя скорей всего оставят в живых, ты для божественного Хаусипура угрозы не представляешь. Сошлют в какой–нибудь занюханный гарнизон, отбивать наскоки кочевников. А со мной всё ясно – как только угроза минует, божественный вновь возьмётся за меня. Эй, соглядатай, ты слышал? Это говорю я, великий маг Гайтовий! Когда будешь докладывать своему хозяину, сообщи, что я плюю на него вот с этой горы. Я плюю на его силу и божественную власть, мне плевать на всех и всё, кроме великого Нома. Я прирождённый номей, в моём роду не было рабов и служанок, как у твоего божественного Хаусипура. Поэтому я могу плевать на всё, кроме величия Нома! И только ради него я сижу здесь и буду драться с варварами, как дрались мои предки. А теперь убирайся, спеши с доносом! И ещё передай своему хозяину, что больше он не сможет упрятать меня в бронзовую темницу. Я, великий маг Гайтовий, свободный номей и останусь свободным!

– Ты собираешься отпустить соглядатая? – осторожно спросил второй маг.

– Да. Боюсь, у меня не будет возможности сказать всё в глаза Хаусипуру, а соглядатай передаст дословно, в этом я уверен. Любимый приёмчик нашего новоявленного божества: зачаровать человека так, чтобы он сам об этом не подозревал. Наш доносчик искренне уверен, что выполняет задание своих диких магов. Скорей всего это действительно лесной охотник, и он знать не знает, где и когда встретился с Хаусипуром и как был заколдован. Я специально говорю это при нём, а он слушает и не верит. Эй, соглядатай, я правильно говорю, ты ведь мне не веришь?.. Молчит. Молодец, крепкий парень. Когда мы его отпустим, он побежит на поиски своей шайки, но почему–то всё время будет идти не в ту сторону, пока не встретится с тем, кто его заворожил. Ах, как он будет стараться, чтобы мои слова оказались ложью! Сколько мучений, сколько зря потраченных сил, и всё для того, чтобы отнести выскочке Хаусипуру моё презрение! Разве это не прекрасно?

– Я знаю, что ты любишь подобные построения, – кротко отозвался второй маг.

– Причём, заметь, Хаусипур допустил всего два просчёта. Он не учёл, что я настолько изучил его манеру, что смогу узнать его руку на расстоянии, не взламывая мозг бедного шпиона. А на случай взлома он снабдил парня гардианским ножом, хотя лазутчику совершенно негде его взять. Отвратительная штука… когда я стану императором, я их все пущу в переплавку. Как ты думаешь, стоит ли отнять у соглядатая нож? Нехорошо оставлять опасную вещь в глупых руках.

– Если ты собираешься его отпускать, то однозначно не стоит. Миссия может быть им не выполнена. К тому же будем честными: у кого в руках останется ножик, если его отобрать? Расплавить его здесь мы не сумеем, гардиан в нашем отряде нет, а если оружие будет у тебя, я не смогу спать спокойно.

– Хорошо сказано. Главная мысль, как всегда, в конце. Ты меня убедил. Эй, соглядатай! Ты уже и так слышишь больше, чем должен. Спрячь нож, сейчас ты всё равно не сможешь им воспользоваться, и убирайся прочь! А нам, любезный Артий, пора приниматься за дело. К вечеру лагерь должен быть наверху. Такова воля божественного Хаусипура, чтоб ему подавиться за ужином салатом из морских гребешков.

Скор торопливо отползал подальше от наманских магов, так безжалостно поиздевавшихся над ним. Понимал, что сейчас может просто встать и уйти под насмешливыми взглядами, но ничего не мог с собой поделать, вошедшая в кровь привычка требовала прятаться, и он прятался, даже когда это не имело никакого смысла. Или так велит заклятие, наложенное самим Хаусипуром? Но где и когда он мог подцепить эту заразу? Скор ничего не помнил, не было в его жизни такого. Хотя насмешник Гайтовий сказал, что Скор и не должен ничего помнить. А ещё он говорил, что, несмотря на все старания, Скор не сумеет выйти к своим. И нож… какой–то особенный. Если верить опальному магу, гардианский нож Скор получил от Хаусипура. Но ведь он помнит, что отнял его у Лии. А та подобрала оружие на поле, взяла у мёртвого легионера. Или это ложная память? И почему Гайтовий слова не сказал о двух девушках, которые идут вместе со Скором? Он вполне мог их не учуять, девушки были далеко, но само их существование не согласуется с миссией соглядатая… А вдруг… – Скор с трудом подавил нервный смех. – Придумается же такое! Богоравный Хаусипур – женщина и, вместо того чтобы заниматься обороной страны, разгуливает в предгорьях в компании с лесным охотником! Чтобы поверить в такое, действительно надо быть сильно зачарованным.

И всё же к пещере, где он оставил девушек, Скор подходил со стеснённым сердцем и тревогой в душе.

Пленницы ожидали его, даже не пытаясь выйти наружу. Лия просто сидела, уставясь в колени, а старшая привычным движением раскачивала перед глазами небольшое украшение или амулет: искристый непрозрачный камешек на тонкой золотой цепочке. Она занималась этим каждую свободную минуту, и Скор почему–то не отнимал амулет, хотя камешек был явно не простой. И сейчас, вместо того чтобы пресечь девичье колдовство, Скор спросил:

– Что такое гардианский нож?

– Полагаю, это нож, принадлежащий кому–то из гардиан.

– Кто такие гардиане?

Старшая скривила губы и не ответила, продолжая раскачивать брелок.

Скор повторил вопрос, обращаясь к Лие.

– Это охрана императора, самые лучшие воины. В легионе гардиан нет боевых магов, разве что их специально присылают туда с особыми заданиями. Но зато гардиане сражаются зачарованным оружием. В нашей крепости стоял гардианский гарнизон, и на помощь шли тоже гардиане.

– Тварь! – отчётливо процедила старшая.

Лия продолжала сидеть неподвижно, глядя в колени, словно не слышала бранного слова.

Скору отчаянно захотелось вырвать у старшей её игрушку или, как в первый день, закатить ей оплеуху, но он сдержался и на этот раз. Взглянул пристально в полуприкрытые глаза и требовательно спросил:

– Как тебя зовут? Имя у тебя какое?

Девушка продолжала молча рассматривать гладкую поверхность своего талисмана.

– Её зовут Хайя, – по–прежнему не поднимая головы, произнесла Лия.

Наступила неловкая тишина, как будто обе девушки ждали какой–то особой реакции, отклика со стороны Скора.

Скор пожал плечами:

– Хайя, значит, Хайя. Буду знать. А теперь – подъём. Отсюда надо уходить. Не думаю, что маг Гайтовий будет рад вас видеть.

– Что?! – всю невозмутимость Хайи как рукой сняло. – Гайтовия казнили год назад!

– А мне он сказал, что провёл это время в бронзовой темнице, но недавно сумел выйти на волю и первым делом отправился в эти края. Уж не знаю, что он тут ищет, но меня он отпустил, хотя и признал во мне лесного охотника.

Лучшая ложь – это правда, сказанная так, чтобы собеседник сделал неверные выводы. Скор испытывал к своей пленнице странную смесь почтения и неприязни, словно он не захватил её в качестве военной добычи, а поступил Хайе в услужение. Та оплеуха, которой он приводил Хайю в чувство при первой встрече, давно ушла в прошлое, сейчас Скор, несмотря на всё желание, уже не смог бы сделать ничего подобного. С тем большим удовольствием он сказал «почти правду» о непокорном волшебнике. Раз имя Гайтовия напугало Хайю, пусть знает, что колдун попал сюда не случайно, ему что–то нужно именно здесь.

– Нужно бежать! – дрожащим голоском произнесла Хайя. – Этот Гайтовий настоящее чудовище!

– А я что говорил? Живо ноги в руки – и вперёд!

Никогда ещё старшая из пленниц не вскакивала так поспешно и так старательно не замирала по первому знаку Скора. Видно, и впрямь имя Гайтовия было ей хорошо и неприятно знакомо. Положение было бы забавным, если бы сам Скор не думал постоянно о том, что сообщил ему потомок наманских аристократов.

«Зачаровали… Только кажется, что иду к своим, а на деле выполняю неведомую волю Хаусипура. И чем сильнее стараюсь вернуться к своим, тем вернее иду не туда…»

К вечеру они выбрались из тупиковой долинки. Теперь Скор сам не понимал, зачем он свернул туда. Неужто и впрямь был лазутчиком императора? А казалось, так всё хорошо продумал…

Невесело ходится по чужой стороне под этакие мысли.

На ночёвку устроились в глубине кизиловой рощи. Забились меж корявыми стволами, огня привычно не разводили. Поужинали сухими лепёшками и овечьим сыром, немалый запас которых ещё три дня назад Скор нашёл в брошенном пастушьем балагане. Прежде там ночевало четыре человека, и припасов было заготовлено много. Куда девались хозяева, Скор не интересовался, просто переложил съестное в свой мешок. Когда Хайя первый раз получила четверть лепёшки и кусок твёрдого сыра, она спросила со смесью удивления и каприза:

– Это что, можно есть?

– Можно и не есть, – ответил Скор. – Не хочешь – сиди голодная.

Теперь пленница бодро грызла окаменевший сыр и готова была сгрызть и добавку, ежели таковая будет.

Лия молча принимала свою долю съестного, молча съедала её, разве что в последнее время стала также молча благодарить, коротко наклоняя голову.

Путешествие вообще проходило в молчании, немногие разговоры были краткими и начинались почти исключительно по инициативе Скора, что очень его устраивало. Но сегодня повторился один из немногих разговоров, начатых девушками. Только на этот раз заговорила не Лия, а Хайя.

– Охотник! – позвала она совершенно с теми же интонациями, что и Лия. – Дай нож и мне. Я очень боюсь Гайтовия. Я обещаю, что не буду нападать на тебя…

Первым движением Скора было вытащить из–за голенища кинжал и рукояткой вперёд протянуть девушке. Но вспомнились слова насмешливого мага, его предсказание, что Скор будет делать то, к чему обязывает его заклятие, и молодой охотник сдержал руку. Равновероятно, что заклятие хочет, чтобы зачарованный нож был отдан или остался у него. Но кроме бесплодных гаданий есть ещё и здравый смысл. А здравый смысл устами Гайтовия молвил: «Нехорошо отдавать опасную вещь в глупые руки».

– У меня нет лишнего ножа, – сказал Скор.

– Забери у неё. Ей нож всё равно не нужен. Она уже расхотела кончать с собой.

– А ты, значит, захотела…

– Нет. Но если меня схватит Гайтовий, я убью его. Ты не понимаешь, что он очень страшный человек.

– Он не человек. Он наманец и маг. А ты его убить не сможешь, у тебя дрожат руки. Тебе не поможет даже гардианский нож.

– Дай мне его. А себе забери свой.

Скор шестым чувством ощутил, как замерла Лия, ожидая его ответа. И он сказал:

– Тут, у вас в Намане, я видел на башне флюгер. Это такой смешной человечек из жёлтой меди, который вертится по ветру, указывая, откуда он дует. Забавная штука, когда–нибудь я сделаю себе такой же. Но сам я не флюгер, я не верчусь от чужих слов. Я не стану отнимать ножа у Лии и не дам ножа тебе.

Произнеся такую длинную фразу, Скор вдруг почувствовал облегчение, словно отпустило его наваждение, не дававшее спокойно жить. Вопреки всем наваждениям, он сделал правильно, а завтра выйдет на след войска и непременно догонит своих.

* * *

Третий легион подошёл с юга в тот же день. И вновь, против всех правил, над ним вздымалось четыре бунчука. Теперь у имперцев был перевес не только в простых войсках, но и магический тоже. Хаусипур оголил все границы, забрал боевых магов, где было можно и нельзя, и медленно начал затягивать петлю окружения на шее лесного войска. Конные отряды могли бы на рысях вырваться из ловушки и обрушиться на страну, оставшуюся почти без защитников, но пешему войску, отягощённому обозом, податься было некуда.

– Сейчас не до геройств, – рассудительно говорил Напас. – Я за то, чтобы уходить назад через горы. Тяжело будет без Инейко, ну да управимся.

– Обоз наш сильно огрузнел, – напомнил Милон.

– Своя ноша не тянет.

– С тяглом что делать? Сам знаешь, лошадей без троп не перетащим, они беситься станут. А по ту сторону хребта новыми не разживёшься, всё пограблено.

– У степняков купим. Ноне есть на что.

– Они, конечно, нам теперь союзники, – промолвил Ризорх, коснувшись подаренной Катумом сабли, – но мошной перед ними трясти не следует. Прознают, что наманская казна у нас, мигом из союзников врагами станут.

– Это все понимают. Чать не дурнее глупых. А ты вот что скажи, старой, если не назад через горы, то куда? С имперцами разбираться раньше надо было, пока к ним подмога не подошла. А теперь с одним отрядом сцепишься, другие в спину ударят. Не выстоим.

– Втихую мимо просочиться. Не только те, что возле городка засели, умеют войско прятать. Мы тоже умеем.

– А потом куда? Страна незнакомая… – начал Милон, но договорить ему не дали. В шатёр поспешно вошёл один из ратников. Вид у него был такой, что все взгляды невольно повернулись к нему.

– Там!.. – задыхаясь, произнёс вошедший, – поймали… то есть привели, вернее, он сам пришёл… Парень, который пропал, лучник Скор, а с ним две наманских девицы, уж не знаю откуда. Он говорит, что у него для вас важное сообщение.

Ведуны переглянулись и молча вышли из шатра.

Скора привели минут через пять, так что прибежавший вперёд посланник успел рассказать, что парень вышел на один из дозоров и немедленно потребовал, чтобы его связали, потому что на него наложено страшное заклятие.

– И нож у него какой–то особый, волшебный саморез. Заберите, говорит, и отдайте колдунам, пока он сам кого–нибудь не прирезал.

Ризорх слушал объяснения вполуха, задумчиво покачивая головой. Остальные ведуны тоже молчали. Что толку выспрашивать того, кто ничего не знает, если сейчас появится очевидец?

Скора привели ещё двое дозорных. Испуганные наманки шли сзади. Сейчас они вновь жались друг к дружке, словно и не было между ними вражды.

Скор торопливо начал рассказывать, как отстал от своих, где бродил и что видел. Даже сейчас он оставался разведчиком и стремился рассказать самое важное. Когда рассказ дошёл до двух магов, обосновавшихся в ущелье, ведуны молча переглянулись, но никто не прервал Скора. Для расспросов будет время потом.

Наконец, Скор замолк. Ризорх медленно обошёл его, внимательно разглядывая. Особенно долго любовался связанными руками.

– Да, тут напутано, – произнёс он так, что можно было подумать, будто речь идёт об узле на запястьях. – Кто защитные заклинания накладывал, ты, что ли, Напас?

– Я накладывал, – сказал Бессон.

– Тебе и разбираться. Там, никак, поверх твоих заклятий что–то наложено. Снять сможешь?

– Как нечего делать. – Бессон замер на мгновение, потом резко взмахнул рукой, словно срывал паутину, натянутую поперёк пути. Отшагнул, любуясь делом своих рук. – Готово.

– Зря ты, парень, боялся, – сказал Ризорх. – Никакого проклятия на тебе не было. А нож, конечно, заговорённый, но и в нём особых ужасов нет. На вот, забери его. У нас теперь половина воинов с такими ножами, добыли в последнем бою.

Скор стоял дурак дураком, как заново родившись. Ризорх тем временем повернулся к девушкам.

– А теперь займёмся твоими подружками, – произнёс он на торговом. – Ну–ка, милая, как тебя величают?

– Хайя, – прошептала старшая. Потом она выпрямилась и, глядя поверх голов, произнесла: – За меня вам дадут большой выкуп.

– Погоди про выкуп–то. Давай по порядку.

– Мой отец очень богат. Это один из самых могущественных людей государства. Если вы сохраните мне жизнь и честь, он хорошо заплатит вам.

Ризорх подошёл совсем близко, протянул руку ладонью вверх.

– Дай–ка для начала сюда свой оберег.

– Какой оберег? У меня нет оберега.

– Ты мне врать–то не смей. Что мне, самому его отбирать? Годы мои не те – у девки меж сиськами шарить.

Бормоча беззвучные проклятия, Хайя сняла с шеи цепочку с камнем. Ризорх качнул рукой, как бы взвешивая украшение, и спрятал цепку в нагрудный кисет. Потом спросил негромко, но так, что все слышали:

– Ты, девонька, знаешь, кто я такой? Я – лесной колдун, старший из тех, что сюда пришли.

Хайя судорожно кивнула.

– Ох, и заклятий на тебя наложено, болезная, души не видать. Ото всего тебя предохранили: и мысли твои потаёнными останутся, и внушить тебе ничего нельзя, и ещё что–то вовсе неудобьсказуемое. Видать, в хороших руках ты побывала. А скажи–ка ты мне, знаешь ли, как бывалый колдун все эти заговоры ломает? И что после этого с тобой станется, знаешь?

– Не получится, – бледными губами прошептала Хайя.

– У одного меня, может, и не получится, а когда впятером возьмёмся, то расколем тебя, что гнилой орех. Командира крепости, что возле твоего дома стояла, раскололи, только башка треснула. А он не хуже тебя защищён был.

– Не надо…

– Коли не надо, то давай так поступим. Будем говорить, как простые люди. Я буду спрашивать, ты – отвечать. Честно отвечать. Вздумаешь врать, приукрашивать, изворачиваться, я это замечу. И тогда, извини, будем тебя ломать. Согласна?

– Да…

– Хорошо. Кто ты такая?

– Хайя, дочь императора Хаусипура.

– Ну вот, а то заладила: отец богат, выкуп… Только мы теперь твоего отца побогаче, казна его у нас. А скажи, какого лешего тебя занесло так далеко от Нома и родного батюшки?

– Я там жила. В столице опасно. Каждый мятежник первым делом старался убить меня или захватить в заложницы.

– Верю, – кивнул Ризорх. – Ну а остальные люди, что жили в этом доме, они кто?

– Слуги. – Хайя пожала плечами.

– Ох, что–то ты тут недоговариваешь…

– Ещё охрана, евнух императорский, но он тоже слуга…

– Правду говоришь, но что–то тут нечисто. Ну–ка, а ты, девонька, кто такая?

– Лия, дочь Аммуса, наместника Лита.

– Ну вот, – Ризорх повернулся к Хайе, – а ты говорила – слуги. Чтоб у меня такие служанки были.

– Я дочь императора. – Хайя вновь пожала плечами.

– Ну–ка, Лия, расскажи ты, о чём госпожа умалчивает. Да не бойся, в обиду госпоже не дадим, и ломать тебя никто не будет…

– У тех магов, которые присягнули императору, он забирал детей, если они, конечно, были… у магов редко бывают дети. Обещал, что дети будут воспитываться вместе с его детьми. Куда уводили сыновей, я не знаю, а нас уводили сюда и отдавали в услужение вот ей. – Лия вскинула опущенную голову и указала на Хайю. – А когда чей–нибудь отец попадал в немилость, то через некоторое время его дочь приводили во двор крепости и спускали в колодец. А нас заставляли смотреть. Последней туда спустили дочь Гайтовия. Совсем ещё девчонка, ей десяти лет не было.

– Ты знаешь, что там, в колодце?