Роза Версаля Крючкова Ольга
Тот отмахнулся:
– Не выдумывай! Откуда я мог знать о нём?
– Василий подарил мне эту шкатулку в день свадьбы. Да ты, наверное, помнишь… Странно, но он говорит, что даже не подозревал о тайнике с бриллиантом. Если б я только могла предположить, что кроется в сей шкатулочке! Мы могли бы с тобой давно всё бросить, забрать Полину и уехать в Италию…
– Могли бы… – рассеянно подтвердил Илья. – Думаю, этот камень стоит больших денег. Тысяч пятьдесят как минимум. А может, и гораздо больше…
У купчихи от названной суммы округлились глаза:
– Боже мой! И этот камень был у меня почти что в руках! А теперь… А теперь всё потеряно…
Илья многозначительно посмотрел на любовницу:
– Не торопись. Ничего ещё не потеряно. Поверь мне.
Женщину охватило волнение:
– Ты всё-таки решился, Илья? Ты решил, наконец, избавиться от брата?
– Н-нет… Я попробую ещё раз поговорить с ним.
Анастасия сникла:
– Это бесполезно.
– Отнюдь… Последние события многое меняют.
Развалившись на кушетке в своём кабинете, Василий Иванович не отрывал глаз от бриллианта, таинственно мерцающего в свете свечей. Драгоценная находка навеяла воспоминания о временах, когда братья Глызины были ещё молоды, упрямы, отважны и бесшабашны. Тогда, в годы войны с французами, Василий носил чин хорунжего, а Илья служил под его началом в чине подхорунжего…
Да, славные были времена! Несмотря даже не то, что шла война… Главное, оба были в ту пору молоды, верили в себя, в удачу, и между ними не стояла женщина.
Теперь же всё изменилось. Он, Василий Глызин, – обманутый муж, рогоносец. А неожиданный соперник – не кто иной, как родной братец Илья…
Василий вздохнул и покрутил бриллиант.
«Это ж на сколько карат ты тянешь? На пятнадцать, двадцать? Надобно будет обратиться к ювелиру. Вот только к какому? К тому, у которого жена себе цацки заказывает? Ну, уж нет, этого только не хватало, – размышлял купец. – А ведь ты, камушек, – мой военный трофей…»
Василий снова вспомнил себя бравым хорунжим, любимцев казаков, но тут же почувствовал очередной приступ опоясывающей головной боли.
– Чёрт бы побрал все эти драгоценности! Ненавижу! – в отчаянии воскликнул он. – Это всё ты, всё из-за тебя! – вскричал Василий, буравя бриллиант безумными глазами, словно тот был живым существом. – Не хочу тебя боле видеть! – Глызин размахнулся и бросил камень в камин. – Чтоб ты сгорел, проклятый!
Розовый камень скрылся в чёрной золе. Вскочив с кушетки и обхватив голову руками, купец начал метаться по комнате, точно разъярённый зверь.
Наконец головная боль отступила. Укорив себя за опрометчивый поступок, Василий Иванович тотчас бросился к камину и, затаив дыхание, извлёк бриллиант из золы. Тот был по-прежнему чист, прозрачен и переливчато-розов.
– Не отдам! Никому не отдам: ни жене, ни брату! Мой камень! Куда бы его только спрятать? Анастасия видела его, и теперь неизвестно, что ей в голову придёт, чего ещё они с братцем замыслят…
Глызин снова заметался по кабинету, вращая воспалёнными глазами.
– Ладно, пока в сейф положу… А потом оценщика на дом приглашу…
Анастасия Николаевна вернулась домой около полуночи. Будучи полностью поглощён находкой, Василий даже не заметил отлучки жены.
Не став будить горничную, купчиха разделась сама. Всю ночь ей снилось, что она – полуобнажённая римская матрона, – возлежит в кресле-качалке возле бассейна, усыпанного лепестками роз, и вкушает дивные плоды. Вот входит Илья, облачённый в белую тунику, расшитую золотом… Он протягивает к Анастасии руки и дарит ей… розовый бриллиант. Потом они сбрасывают с себя одежды и предаются безумной любовной страсти прямо в бассейне…
…Анастасия Николаевна, нехотя пробудившись, позвонила в колокольчик. Дверь открылась, вошла расторопная Прасковья.
– Как почивали, барыня?
Хозяйка потянулась…
– Отвратительно. Неси воды, умываться буду. Нет, постой… Появилась ли Амалия?
Прасковья почувствовала в голосе хозяйки нотки раздражения и втайне порадовалась: она и сама не жаловала француженку, считая ту уж больно возгордившейся – не чета, мол, вы все мне с моей-то голубой аристократической кровью!
– Вчерась, барыня, француженка возвернулась поздно. Привратник отворил ей, она хотела по-тихому прошмыгнуть к себе в комнатёнку, ну тут-то я её и прижучила…
Анастасия повела бровью:
– Что ж ты сказала ей?
– А так и сказала: что вы, мол, всё знаете об её гулянках, и что будет ей за то выволочка…
– Правильно, Прасковья. Выволочки Амалии не миновать. Пригрела я, кажется, змеюку на груди… Неси теперь умываться!
Анастасия Николаевна привела себя в порядок и решительно направилась в комнату гувернантки, рассчитывая застать ту в постели. Однако, к вящему своему удивлению, увидела Амалию одетой, причёсанной и… сидящей на чемодане.
– Что всё сие означает? – вопросила Анастасия Николаевна, высокомерно посмотрев на француженку испепеляющим взглядом.
Гувернантка встала и вежливо поклонилась:
– Доброе утро, Анастасия Николаевна.
– Кому доброе, а кому – нет! – грубо отрезала хозяйка. – Я ещё раз спрашиваю: что сие означает?
Амалия, до последнего момента старавшаяся сохранять спокойствие, не выдержала, осела на стул и расплакалась:
– Ах, простите меня, барыня… Я всё должна была вам рассказать раньше! Но никак не решалась… Я боялась, что…
Анастасия, уставив руки в боки, как и полагается заправской купчихе, бесцеремонно перебила:
– Ага! Стало быть, раскаиваешься в содеянном?
Француженка, всхлипывая, закивала.
– Да, барыня, простите меня. Я опять вчера не уложила Полин спать, не рассказала ей сказку на ночь… Мне очень стыдно, поверьте…
Анастасия Николаевна, не ожидавшая встретить столь откровенного раскаяния, несколько смягчилась.
– Как ты могла, Амалия, так поступить со мной? Как могла оказаться настолько вероломной?
Девушка отёрла слёзы и растерянно захлопала глазами.
– Помилуйте, Анастасия Николаевна! Отчего же вероломной?
– И ты ещё спрашиваешь?! После того как соблазнила моего мужа? – вновь вознегодовав, воскликнула купчиха.
Амалия растерялась совершенно.
– Помилуйте, о чём вы говорите? Я не понимаю!
Анастасия Николаевна почувствовала крайнее раздражение и накатившую ярость.
– Спишь с Василием Ивановичем и ещё комедию передо мной ломаешь? Змея! Курва! Стерва! – купчиха медленно начала наступать на опешившую гувернантку.
Амалия, ощутив исходящую от барыни угрозу и не желая быть оттасканной за волосы или отхлёстанной по щекам, вскочила со стула и проворно ретировалась к окну.
– Вы всё неправильно поняли… Я никогда не была любовницей вашего мужа!
– А куда шастаешь по ночам? А? Отвечай! – Анастасия Николаевна засучила рукава. – А то ведь все космы выдеру, не посмотрю, что ты барышня благородных кровей!
Амалия испугалась не на шутку. Прикрыв лицо руками, дабы хоть как-то защититься от натиска купчихи, девушка взмолилась:
– Всё расскажу, как перед богом покаюсь! Только не рукоприкладствуйте, барыня!
Однако купчиха от сих слов распалилась ещё более.
– Ага! – взревела Анастасия Николаевна, входя в раж. – Испугалась?! Призналась?! Ну, теперь-то я уж точно тебе все космы повыдергаю, чтобы неповадно было вдругорядь на чужих мужей зариться!
Купчиха припёрла француженку к подоконнику пышными своими формами и вцепилась, словно клещами, в роскошные волосы девушки. Амалия в ответ издала столь истошный крик, что разбудила весь дом.
Когда Василий Иванович вбежал в комнату гувернантки, предположив спросонья, что ту убивают, взору его предстала воистину живописная картина: разъярённая супруга таскала за волосы несчастную француженку, приговаривая:
– Ах ты, дрянь! Будешь знать, как залезать к чужим мужьям в постель!
У Глызина, как и у обеих дам, волосы встали дыбом.
– Анастасия! Уймись! Ты с ума сошла? – крикнул он и бросился оттаскивать разбушевавшуюся жену от француженки.
– А! Явился полюбовницу свою защищать?!
Купец с трудом оттащил жену от бьющейся в истерике Амалии.
– Василий Иванович… – рыдала Амалия. – Хоть вы барыне скажите…
– Чего сказать-то? – недоумевал Глызин. – Что здесь вообще происходит? Какая кошка меж вами пробежала?
– Анастасия… Николаевна… – всхлипывала Амалия, – считает нас с вами… любовниками… А я другого люблю!
Глызин опешил.
– Анастасия, ты совсем рехнулась?! Поди прочь отсюда!
Не тут-то было – Анастасия Николаевна не собиралась пока покидать поле боя.
– Это она у меня сейчас прочь пойдёт! И рекомендаций ей не дам! – в ярости кричала купчиха. – На панель пойдёт! Там ей место!
Амалия в который раз сделала попытку оправдаться:
– Анастасия Николаевна, я вам всё расскажу… Я люблю Артамонова… К нему и бегала по ночам на свидания… в гостиницу…
Глызин схватился за сердце:
– К Тимофею Григорьевичу Артамонову? Купцу первой гильдии? Миллионеру? Так у него же жена… Дети… Внук…
– Да нет же! Дайте же мне сказать! Не к Тимофею Григорьевичу! К сыну его, к Петру Тимофеевичу. Не дай бог, Тимофей Григорьевич узнает…
Василий Иванович с облегчением выдохнул:
– Господи… Зачем же пугать-то так?.. А чего ж украдкой бегаешь?
– Я… Словом, я служила у Артамоновых недолго, примерно с полгода… Потом Артамонов-старший узнал о моей любовной связи с его сыном и выгнал меня… без рекомендаций. Только Пётр и помог впоследствии устроиться к своим знакомым…
– Это к Рябовым, что ль? От которых ты к нам пришла? – уточнил Глызин.
Амалия кивнула и продолжила:
– А два месяца назад Пётр овдовел, и мы снова начали встречаться…
– Надо же… А я и не слыхал о его вдовстве… Так что ж вам теперь-то мешает открыться, коли он стал вдовцом?
– Продолжаем опасаться гнева Артамонова-старшего, – призналась Амалия.
Глызин почесал затылок.
– Да-а-а уж… – протянул он, после чего обратил, наконец, внимание на чемодан. – А это чего?
– Так уходить я собралась… Горничная мне вчера ещё сказала, что барыня мною недовольна… Вот я и упаковала вещи заранее.
Анастасия Николаевна, прислушавшись, одумавшись и уже успокоившись, тут же важно изрекла:
– Пока об уходе не может быть и речи! Если хочешь получить расчёт – подождёшь, пока не подыщу Полине другую гувернантку.
Глава 9
Накал страстей в доме Глызиных несколько спал. Анастасия Николаевна удалилась на чай в гостиную, Василий Иванович, не пожелав общаться с супругой, приказал подать чай в кабинет. Как только служанка ушла, он бросился к сейфу и набрал заветную комбинацию цифр. Замок щёлкнул. Глызин в нетерпении отворил металлическую дверцу и извлёк камень.
– Дай-ка я на тебя ещё разок взгляну, – сказал купец бриллианту. Тот по-прежнему таинственно поблёскивал. – Ах ты, мой красавец! И продавать-то тебя даже вроде как жалко… А с другой стороны, что толку лежать взаперти? Так я хоть лишние денежки с твоей продажи поимею… Не помешают, небось. Ох, и развернусь же я благодаря тебе! Непременно теперь в первую гильдию перескочу! – Василий Иванович ещё раз посмотрел на камень и, глубоко вздохнув, положил обратно в сейф: – Ладно, лежи пока, жди своего часа…
Неожиданно боль снова пронзила мозг, перед глазами всё поплыло. Пошатываясь, Глызин дошёл до кресла и тяжело в него рухнул.
– Батюшки святы… Да что ж это со мною творится такое? Уже в который раз за последние дни головная боль накатывает, – отёр он носовым платком вспотевший лоб. – Надобно бы к врачу обратиться…
Дабы отвлечься от дурных мыслей, купец подумал о Матильде: «Кошечка моя… Как ты там без меня? Ох, я ж денег тебе обещал!..»
Головная боль отступила так же внезапно, как и настигла. Василий Иванович взял чашку, отхлебнул чаю.
Дверь в кабинет отворилась, вошёл Илья. Глызин-старший от неожиданности чуть не уронил чашку.
– Чего надобно? – грубо спросил он.
Илья улыбнулся и без приглашения уселся в кресло напротив.
– Здравствуй, братец.
Василий неприязненно зыркнул на непрошеного гостя. Не ответив на приветствие, повторил вопрос:
– С чем пожаловал, спрашиваю? Опять разговоры о разделе капитала вести собираешься? Я же сказал: не бывать тому!
Илья рассмеялся:
– Да нет, братец. На сей раз я по другому делу…
Глызин-старший насторожился.
– Выкладывай, только поскорее. Некогда мне тут с тобой лясы точить.
– И куда ж это ты так торопишься? Уж не в контору ли? – с издёвкой поинтересовался Илья Иванович.
– Да хоть бы и в контору. Тебе что за дело?
– Тогда поедем вместе. Чайком вот только у вас угощусь, и поедем… – невинным тоном продолжил Илья.
Василий скрежетнул зубами, подавляя злобу и ненависть к брату:
– Ты мне кончай ёрничать! Говори, зачем пришёл?!
– Да сущая безделица, братец … – начал Глызин-младший издалека. – Помнится, мы много трофеев с тобою из Франции привезли…
Василий напрягся:
– И что с того?
– Так вот была среди них, ежели не ошибаюсь, шкатулочка фарфоровая, золотом расписанная…
– Ну, была. Поскольку она в мою долю входила, я её Анастасии в качестве свадебного подарка, если помнишь, вручил. Тебе-то с какой стати та шкатулка понадобилась?
– Да с той стати, братец, что содержание-то шкатулочки, полагаю, должно принадлежать нам обоим, а? Смекаешь, к чему клоню?
Глызин-старший медленно поднялся с кресла, выражение лица его резко переменилось. Он снова готов был впиться младшему брату в горло.
– Ах, вот оно что! Стало быть, узнал?! И кто донёс? Впрочем, можешь не говорить! Сам знаю, что супружница моя! Мало того, что путается с тобой, так ещё, змея, и доносит?!
– Ты Настасью не вини, – вступился за любовницу Илья. – Она – женщина, ей внимание надобно. Ты же, Василий, не только вечно в делах, но и сам тот ещё по бабам ходок всегда был…
– Я всю жизнь деньги зарабатывал! Для неё же причём! А она? Изменяла мне в это время с тобой?! Как ты мог? – негодовал Василий.
Илья на обвинения брата реагировал по-прежнему спокойно:
– Поздно теперь об этом, Василий. Ничего уже не изменишь. К тому же я люблю Настасью, а ты вон себе очередную содержанку завёл…
– Что значит – очередную?! – вскипел Василий. – Ты что, считал их?
– Да брось ты, не кипятись… Я другое пришёл с тобой обсудить. Бриллиант-то, который обнаружился в тайнике в шкатулке, принадлежит, как ни крути, нам обоим, так что я требую своей доли с его стоимости.
Глызин-старший рассмеялся, и от его смеха Илье стало не по себе.
– Ох, и шустёр ты, братец! Всё бы тебе поделить-разделить! А это – видел?! – Василий взметнул к носу брата кукиш. – Мой бриллиант! Не отдам! Да если б не я, жил бы ты до сих пор в Екатеринодаре и служил бы в казаках! Довольствуйся теперь тем, что я для тебя и без того сделал!
– Стало быть, не договоримся, – констатировал Илья. – А жаль… Как бы, братец, тебе пожалеть о том не пришлось…
– Неужто угрожаешь? Ха-ха! Что, убьёшь меня? Или расскажешь всем, как нам с тобой эта шкатулочка досталась? Давай, рассказывай! Только не забудь упомянуть, что ты тоже в том деле участвовал!
Илья встал с кресла и направился к двери.
– Вот именно, что «участвовал». Зато крови невинной на мне нету. Прощай, братец, – Илья с силой захлопнул за собой дверь.
Василий медленно опустился в кресло. В душу закралось дурное предчувствие: «Господи, неужто час расплаты за грехи мои настал?.. А жена-то, жена-то какова? Ух, курва!»
– Ну, держись! – взревел Василий и кинулся вон из кабинета.
Анастасия Николаевна уже позавтракала. Она видела, как Илья, расстроенный, выскочил из кабинета мужа и ушёл, не попрощавшись.
«Значит, не договорились, – догадалась она. – Как я и предупреждала…»
Решив отвлечься, купчиха направилась в оранжерею. Обилие разнообразных цветов и пышной зелени всегда успокаивало её, а порой даже навевало романтическое настроение. Но, кажется, не сегодня: тягостное состояние всё не проходило. Анастасия поняла, что объяснения с мужем ей не избежать.
И действительно: едва она наполнила маленькую леечку водой, дабы полить цветы, как услышала за спиной шуршание гравия.
– Вот ты где?! – тяжело дыша, гневно воскликнул Василий.
– А что? Я не вправе полить цветы? – парировала Анастасия.
– Что, змея, всё разнюхала?!
Женщина пожала плечами:
– Ты о чём? О новой своей содержанке? Кто она – графиня, баронесса? Или княжна?
Василий почувствовал, как кровь приливает к лицу.
– Оставь её в покое! Отвечай: ты рассказала брату о розовом камне?!
– Ну, я… – равнодушно подтвердила Анастасия. – И что ты теперь со мной сделаешь? Задушишь, как Отелло несчастную Дездемону?
– Не знаю я твою Дездемону и знать не хочу! – вскричал взбешённый супруг. – А с тобой я найду, как поступить! Завтра же подам прошение в Церковное ведомство о разводе! И не получишь ты у меня ни копейки! Полину тоже заберу к себе, никогда ты её больше не увидишь!
У Анастасии подкосились ноги.
– Ты не посмеешь, – едва слышно произнесла она.
– Ещё как посмею! Ты – любовница моего брата! Суду этого будет вполне достаточно.
– А я буду всё отрицать! Скажу, что все обвинения – твои домыслы, поскольку ты сам решил жениться на другой! Тебе никто не поверит.
Василий рассмеялся:
– Ещё как поверят! Я приведу десяток свидетелей, которые подтвердят мои слова. А если понадобится – куплю судей с потрохами!
У Анастасии потемнело в глазах. Василий развернулся и с победным видом покинул оранжерею, оставив жену в полном смятении.
– Чтоб ты сдох, сволочь… – прошипела она ему вслед.
Выйдя из дома брата, Илья решил не дожидаться экипажа и пошёл в сторону Бахметьевского переулка пешком, благо до квартиры было всего минут сорок ходу.
Илья поднял воротник: ветер усиливался, вдобавок повалил мокрый снег. Глызин-младший дошёл почти уже до Саймоновского переулка, когда услышал гнусавый голос уличного попрошайки:
– Подайте, господин хороший… Подайте Христа ради…
Илья очнулся: он стоял перед храмом Похвалы Богородицы, что почти вплотную приткнулся к Алексеевскому женскому монастырю. Илья Иванович машинально пошарил в кармане и извлёк из него мелкую монетку.
– Вот, возьми, – небрежно бросил он денежку попрошайке.
– Благодарствуйте, барин, – пропищал тот.
Вид церкви привёл Глызина-младшего в благостное чувство, он перекрестился.
– Прости меня, Господи! Знаю два греха за собою. Первый, что не остановил тогда брата… Второй, что прелюбодействую с его же женой…
Достав портмоне, Илья начал раздавать нищим щедрую милостыню. Те падали ему в ноги и наперебой благодарили.
– Люди добрые, помолитесь за меня, – попросил Илья Иванович.
– А как нарекли-то тебя, господин хороший? – прошамкала беззубая старуха.
– За раба божьего Илию помолись.
– Помолюсь, помолюсь, родимый, – пообещала старуха. – Видать, много ты нагрешил, коли деньгами от Господа откупиться хочешь…
Илья вздрогнул.
– Нагрешил, каюсь…
Старуха поклонилась и поплелась к своему месту у кованой изгороди.
Илья почувствовал некоторое облегчение.
Неожиданно он вспомнил: «Где-то поблизости, на Волхонке, находится издательство бульварной газетёнки “Тайны Москвы”, пользующейся у обывателей необычайной популярностью… А что, если?.. – пришедшая в голову мысль сначала испугала Илью, но затем начала нравиться всё больше. – Раз не захотел делиться со мной по-братски, значит…»
Илья стремительно свернул с Саймоновского на Волхонку.
Илья Иванович Глызин подошёл к обшарпанному трёхэтажному дому, на котором красовалась вывеска «Тайны Москвы». Напротив здания стояли несколько экипажей. Не решаясьвойти, Илья Иванович топтался у входа, пока его не окликнул дежуривший неподалёку полицейский из Пречистенской полицейско-пожарной части, зорко следивший за вверенной ему территорией.
– Что вам угодно, сударь? – вежливо поинтересовался служивый, окидывая Глызина профессиональным взглядом.
– Да вот… хотелось бы, в общем, переговорить с кем-нибудь из журналистов, – признался Илья Иванович.
Полицейский, убедившись, что имеет дело с добропорядочным горожанином, охотно пустился в объяснения:
– Насколько мне известно, сударь, особо охоч тут до жареных новостей некий журналист Терехов. Чаще всего именно к нему граждане ходят…
– Благодарю вас, – сказал Глызин, слегка поклонившись, и вошёл в издательство.
Его обдало запахом табака: вероятно, на первом этаже располагалась курительная комната.
– Кого ищете, любезный? – полюбопытствовал мужчина, с которым Глызин случайно столкнулся в коридоре.
– Мне бы журналиста Терехова…
– А, Григория?! Я вас провожу… А что, у вас для него горячий материальчик? – многозначительно подмигнул незнакомец.
Илья растерялся.
– Право, и сам не знаю. Возможно, как вы выражаетесь, и впрямь горячий…
– Вот так всегда: всё самое интересное – Терехову! – делано вздохнул мужчина и распахнул перед Ильёй дверь: – Вот, проходите…
Григорий Сергеевич Терехов восседал за изрядно захламлённым бумагами столом, напротив него сидел рисовальщик.
– Нет, не то… Не похоже… – Терехов рассматривал эскиз рисовальщика. – Причёску измени, вот тут подправь…
Наконец он перевёл взгляд на вошедшего:
– Что вам угодно, сударь?
– Да я, собственно, к господину Терехову… – робко начал Илья Иванович.
– Ну, я – Терехов. Слушаю вас…