Дело об игральных костях Гарднер Эрл

– И вы работали вечером седьмого числа этого месяца?

– Да.

– Это была пятница, не так ли?

– Да, сэр.

– В котором часу вы пришли на работу в тот день?

– В четыре часа дня.

– И когда ушли?

– В одиннадцать вечера.

– Вы были знакомы с Джоном Миликантом?

– Да, сэр.

– Вы встречались с ним неоднократно?

– Да, сэр.

– Где?

– У него на квартире. Он живет рядом с нашим рестораном.

– С какой целью вы с ним встречались?

– Я приносил еду, которую он заказывал.

– Он заказывал обед на дом?

– Да, иногда.

– Заказывал еду в вашем ресторане, и вы доставляли заказ, поскольку это входит в обязанности официанта?

– Да, сэр, это так.

– И в этот вечер вы тоже приносили ему обед?

– Да, сэр.

– Каким образом обед был заказан?

– По телефону.

– Кто его заказывал?

– Полагаю, мистер Миликант.

– Что именно он заказал?

– Обед на двоих. Он сказал, что непременно хочет бараньи отбивные с картофелем и зеленым горошком, и попросил принести именно это.

– В котором часу это было?

– Без пяти восемь.

– Почему вы запомнили время?

– Потому что я ему сказал, что придется немного подождать, пока приготовят отбивные: я не был уверен, что они у нас есть.

– Но оказалось, что они у вас были?

– Да. Я переговорил с поваром и выяснил, что у него осталось несколько штук в холодильнике, не так много, чтобы можно было включить их в меню, но вполне достаточно для обеда на двоих.

– И вы доставили еду ему на квартиру?

– Да.

– На квартиру Джона Миликанта? – уточнил Киттеринг.

– Да, сэр.

– Расскажите об этом суду подробнее.

– Хорошо. Я поставил блюда на поднос, накрыл их салфетками и сложенной скатертью и отнес ему домой. Я помнил номер квартиры Миликанта, вернее – Конвэя, мы его знали под этим именем.

– Вы говорите об Л.К. Конвэе? – перебил Киттеринг.

– Да, о Луи Конвэе. Я поднялся на лифте и постучал в дверь. «Войдите!» – ответили мне, и я вошел.

– Дверь была не заперта? – спросил Киттеринг.

– Нет. Два парня, то есть я хотел сказать – двое мужчин находились в спальне. Они разговаривали о скачках, и я прислушался, потому что Луи Конвэй иногда располагал ценной информацией о предстоящих заездах. Однако из этого ничего не вышло. Наверное, они догадались, что я подслушиваю, потому что один из них произнес: «Подожди, пока он уйдет. – Затем обратился ко мне: – Оставь все на столе, сынок. Я позвоню, когда надо будет прийти за посудой. Сколько с меня?» – «Доллар семьдесят пять», – ответил я. Он протянул мне три доллара и сказал: «Держи. Можешь идти». – «Накрыть на стол?» – спросил я. «Не надо, мы спешим». – «Советую приступить к обеду сразу, – посоветовал я. – Обед разогрет перед самым моим уходом, но по дороге он подостыл». – «Хорошо, сынок, – ответил тот. – Я понимаю. Иди, мы заняты».

– Вы знали этого человека? – спросил Киттеринг.

– Тогда не знал, но теперь знаю. Это был Гай Серл, человек, купивший у Конвэя дело.

– Вам что-нибудь известно о занятии Конвэя? – спросил Киттеринг.

Официант замялся.

– Чем он занимался? – настойчиво повторил представитель прокурора.

– Возражаю! – раздался голос Мейсона. – Вопрос несущественный и к делу не относится.

Судья Кнокс поинтересовался у Киттеринга:

– Этот вопрос поможет установить личность убитого?

– Не совсем так, – уточнил Киттеринг. – Ответ на этот вопрос даст суду представление о его прошлом и…

– Возражение принимается, – сказал судья Кнокс. – Вы можете представлять свидетельства, подтверждающие личность убитого. Вы представили свидетельства, что он был Джоном Миликантом, что его знали как Л.К. Конвэя, или Луи Конвэя. Были показания, касающиеся Билла Хогарти, но не прозвучало подтверждение тому, что Билл Хогарти и убитый – одно и то же лицо. Суд проявит терпение и заслушает все показания, которые вам угодно будет предоставить, господин представитель окружного прокурора. Но в связи с тем, что был вынесен протест, я обращаю ваше внимание на то, что в ходе слушаний недопустимы второстепенные вопросы, такие, как, например, ваш вопрос о роде занятий убитого. И это касается всех. Если же вы собираетесь связать его с данным делом, то сделайте это, и тогда возражений не последует.

– Пока нам не удалось проследить связи, – ответил Киттеринг, хмуро взглянув на Перри Мейсона.

– Очень хорошо. Значит, протест уместен и принимается.

– Вы вернулись за посудой? – спросил свидетеля Киттеринг.

– Да, я пришел за ней минут за пятнадцать до конца своей смены.

– Значит, в десять сорок пять?

– Да. Они так и не позвонили.

– Что вы там обнаружили?

– Входная дверь была приоткрыта. Кто был в спальне, я не знаю, дверь туда была закрыта. Посуда была пуста и свалена на подносе. Мне не о чем было размышлять: свои чаевые я уже получил и… Я не знаю, черт возьми, может, он там был с какой-нибудь бабенкой. Вы понимаете, о чем я говорю. Люди не любят, когда их беспокоят в такой момент.

– Вы думаете, что в спальне кто-то был?

– Мне показалось, что да. Вроде я слышал какое-то движение… К тому же эта бабенка оставила свой платок… То есть я имею в виду, что рядом с салфеткой лежал женский носовой платок.

– С чего вы взяли, что платок был именно женский? – спросил Киттеринг.

– Я понюхал его, – объяснил Бейкер, и снова легкий смешок пробежал по залу.

– Так что же вы сделали?

– Я взял поднос с посудой и ушел.

– Уходя, вы захлопнули дверь?

– Я плотно ее прикрыл. По-моему, «собачка» замка была заблокирована, так что она не захлопнулась. Но я в этом не уверен. Я дверь просто закрыл. Если они не хотят запираться, это их личное дело. Захотят – запрут сами.

– Вы уверены, что во всех случаях правильно запомнили время?

– Абсолютно. У нас в ресторане есть электрические часы, а я знал, что Конвэй – Миликант будет недоволен, если я вовремя не доставлю заказ, поэтому запомнил время, когда он позвонил, и поторапливал повара. Знаете, в таких местах, я имею в виду рестораны такого класса, как наш, официант должен забирать еду в строго определенное время. У нас нет оборудования, чтоб обслуживать клиентов на дому. Для этого пища все время должна быть теплой, а когда поступает заказ, ее надо класть в заранее прогретое блюдо. Тогда она не остывает по дороге. Вы были бы удивлены, сравнив, насколько медленнее остывает пища, положенная в прогретое блюдо. Особенно если сверху ее прикрыть салфетками и сложенной скатертью.

– В котором часу вы вернулись?

– Без четверти одиннадцать. Я уже говорил… Сначала я ждал, что они позвонят, а потом совсем о них забыл и вспомнил лишь за пятнадцать минут до конца смены. И сразу побежал туда.

– Вы хорошо запомнили время, когда принесли заказ?

– Конечно. Я вышел из ресторана в восемь минут девятого и в 20.10 был там. Могу поспорить, что не ошибаюсь больше чем на десять секунд.

– И в ресторане есть электрические часы?

– Да.

– Можете задавать вопросы, – сказал Киттеринг, обращаясь в основном к Перри Мейсону. Ему было интересно, дерзнет ли тот что-нибудь спросить.

– Эти электрические часы ходят правильно? – спросил Мейсон.

– Да. Их даже никогда не приходится подводить.

– Если только временно не отключат электроэнергию?

– Да, это иногда случается, – согласился молодой человек.

– А откуда вам известно, что ее не отключали в тот день?

– На часах есть для этого сигнал, который включается, когда это происходит.

– И этот сигнал постоянно был в поле вашего зрения?

– Да нет… Черт возьми, да что там видеть? Я бы заметил. Я всегда определяю время по этим часам.

– Но ведь вы можете ошибиться?

– Один шанс из десяти тысяч, что это произойдет.

– И все-таки один-то шанс есть? – настаивал адвокат.

– Если вы хотите ставить на один против десяти тысяч – ради бога, – сказал Бейкер, – но я бы не стал. Ставлю двадцать против одного, что вы проиграете.

По залу пробежал шепот, кое-где раздался приглушенный смех.

– Ладно. Скажите, значит, когда вы вернулись за посудой, вам показалось, что в спальне кто-то есть?

– М-м… Да.

– Как вы думаете, там был Серл?

– Судя по запаху, носовой платок был не его.

– И вы сказали, что посуда была пуста.

– Да, это так.

– В ней ничего не оставалось?

– Она была чиста, как обглоданная кость.

– Должно быть, они были очень голодны?

– Когда заказ доставляется на дом, то еды, как правило, не слишком много. Так, например, не надо нести суп, воду и еще кое-какие мелочи. Тут особо не перетруждаешься. Надо просто сервировать обед и принести его, пока не остыл. Люди съедают в ресторане не так много, как они думают. Например, сначала мы подаем им крекеры и масло и оставляем их ненадолго, пока они ими хрустят. Через некоторое время мы приносим суп и еще позже бутерброды. Получается, что они приступают к главному блюду минут через десять-двадцать после того, как сели за стол, а то и через полчаса. Это время зависит от количества посетителей.

– Вы хотите сказать, что, когда много народу, вы не можете всех терпеливо ждать?

– Нет, – ответил свидетель, – мы, конечно, всегда ждем. Просто если много народу, это означает, что ресторан теряет деньги каждый раз, когда очередной посетитель видит, что здесь большая очередь, и уходит. Поэтому мы стараемся побыстрее впихнуть в клиента еду, чтоб он освободил столик. Однако когда в пустом зале обедают всего два-три человека, это грустная картина. Поэтому мы стараемся их задержать как можно дольше. Тогда прохожие видят наш зал через окно и прикидывают, что здесь хорошее местечко и не много народу.

– Выходит, – с улыбкой сказал Мейсон, – вы утверждаете, что мы, клиенты, служим вам вывеской, если заходим в ресторан в неурочное время?

– Да, вид посетителей в окне – неплохое оформление витрины… если вы об этом, – согласился Бейкер.

– Именно это я имел в виду, – вежливо ответил Мейсон. – Спасибо.

– Следующий свидетель, – объявил Киттеринг, – Вильям Битнер.

Битнер оказался экспертом по почерку и отпечаткам пальцев. Сообщив, что это является его профессией, он принялся нудно рассказывать о результатах своих исследований, демонстрируя фотографии отпечатков пальцев, которые были обнаружены на дверных ручках, ящиках шкафов, на столе и на посуде в квартире убитого.

Он бесконечно долго говорил о том, как был идентифицирован каждый из изображенных на фотографиях отпечатков. После того как рассказ об очередной фотографии заканчивался, она передавалась суду, который в течение некоторого времени производил проверку, после чего процесс повторялся снова и снова. Эта процедура часто прерывалась дотошным Киттерингом, который то и дело хотел удостовериться, что каждая фотография пронумерована и этот номер занесен в протокол.

Покончив с более чем сорока экспонатами, Киттеринг принялся взрывать припасенную «бомбу», действительно мощную, но до некоторой степени утратившую свою взрывную силу, поскольку этот процесс также был слишком затянут периодическим занесением информации в протокол.

– Кто снимал отпечатки пальцев, изображенные на этой карточке? – спросил Киттеринг.

– Я, – ответил свидетель.

– Когда?

– Три дня назад.

– Где?

– В полицейском участке нашего округа.

– Расскажите о них подробнее.

– Это отпечатки пальцев обвиняемого по данному делу. Они сгруппированы попарно в соответствии с принятой практикой. Этот номер на карточке составляется из специальных цифр и используется для классификации.

– Теперь я обращаю ваше внимание на предмет, обозначенный буквой «С», и спрашиваю, есть ли на нем отпечаток пальца, идентичный одному из изображенных на этой карточке?

– Да, сэр.

– Где?

– Здесь, на боковой стенке ящика бюро. Он совпадает с отпечатком среднего пальца правой руки. Я обнаружил двадцать три параметра совпадения.

– Расскажите, пожалуйста, об этих параметрах суду, – предложил Киттеринг.

После того как эксперт замолчал, он начал свою бесконечную речь, беспощадно обрушивая на обвиняемого лавину доказательств, основанных на обнаруженных отпечатках. Олден Лидс величественно восседал в своем кресле, а Перри Мейсон с Деллой Стрит, не находя поводов для протеста, нетерпеливо ерзали, вынужденные пассивно наблюдать, как рушатся последние надежды на то, что обвиняемого оправдают. Наконец приблизился перерыв.

– Сколько времени вам потребуется, господин представитель окружного прокурора, чтоб закончить с этими свидетельствами? – поинтересовался судья Кнокс.

– Возможно, весь завтрашний день, ваша честь.

– Хорошо. Заседание будет продолжено завтра в десять часов. Все это время обвиняемый будет находиться под надзором шерифа.

После того как был объявлен перерыв, Мейсон подошел к Олдену Лидсу и успокаивающе положил руку ему на плечо. На его лице сияла улыбка, однако тихо произнесенные им слова не были ободряющими.

– Вам не следовало от меня ничего скрывать, – сказал Мейсон.

Лидс повернулся к адвокату.

– Я уже не молод, – ответил он, – и мало надеюсь на то, что меня оправдают, да и в случае приговора немного потеряю. Однако я не могу понять, как мои отпечатки оказались в его квартире. Я не убивал Джона Миликанта. Он… Мы должны доказать, что, когда я выходил от него, он был жив и здоров.

Глаза Мейсона сузились.

– Мы сможем представить свидетельства этого, – сказал он и ободряюще улыбнулся. – Но не знаю, убедит ли это присяжных. Пока же ясно только одно: суд намерен обвинить вас в тяжком преступлении.

– Я предвидел это, – спокойно заметил Лидс.

– А мы – нет, – заявил Мейсон. – Хотя, если бы вы сказали нам об этих отпечатках, мы бы тоже предвидели.

– Я о них ничего не знал.

– Но ведь вы знали, что квартиру обыскивали?

Лидс ничего не ответил. А Мейсон, широко улыбнувшись, положил руку ему на плечо, так как в этот момент к ним подошел помощник шерифа.

– Хорошо, Лидс, – громко произнес адвокат. – Все идет отлично. У них нет никаких шансов свалить это дело на вас, так что спите спокойно, а все заботы предоставьте нам.

В коридоре Перри Мейсона догнала Делла Стрит.

– По-моему, шеф, – сказала она, – с отпечатками пальцев получилось не очень хорошо.

– Я не учел этого, – озабоченно проговорил он. – Я знал, что Лидс был в квартире и искал там какие-то бумаги, хотя он и отрицал это, правда, считал его достаточно умным, чтобы не оставлять там своих пальцев. Наверное, он пробыл там слишком долго или, наоборот, очень торопился и потому позабыл об осторожности.

– А что будет, – спросила она, – если завтра они докажут, что на ноже тоже его отпечатки?

В ответ Мейсон лишь пожал плечами:

– Давай не будем об этом думать. И без того дела его достаточно плохи. Пойдем-ка в контору и посмотрим, не откопал ли чего-нибудь Дрейк.