Мастер-класс по неприятностям Гусев Валерий
И Бонифаций тоже понял этот взгляд. Он долго молчал. И сказал честно:
– Ребята, я не знаю, как поступить. Я отвечаю за вас перед вашими родителями, перед нашей школой. Но я боюсь не ответственности, я боюсь за вас. В этих обстоятельствах мы должны уехать. Обязаны уехать. – Он опять надолго замолчал и обвел нас всех грустными глазами. – Но… Нам еще долго жить вместе. И я думаю, какими глазами мы будем смотреть друг на друга, если уедем? И бросим хороших людей в беде.
– Становись! – вдруг голосом нашего Полковника заорал Никита. – Равняйсь! Смирно-вольно! Кто желает завтра уехать – два шага вперед!
Никто не шагнул. Я думаю, кто-то из наших ребят, конечно, хотел бы удрать, но никто из них не захотел бы показать себя перед всеми трусом и подлецом.
– Хорошо, – мягко сказал Бонифаций. – Но я ставлю три условия. Никакой самодеятельности без согласования со старшими – раз. Дисциплина – два. Бдительность – три.
– И работа – четыре! – подытожил Никита.
Но работа не шла. Мы с надеждой и волнением ждали возвращения Атакова. Надеялись, что отключение энергии – просто ошибка, чья-то небрежность.
Но надежды наши не сбылись, а опасения оправдались.
…Атаков резко затормозил, едва не загнав «газельку» на крыльцо. Ногой распахнул дверь, на какое-то короткое время исчез; какой-то послышался шум в комнате бухгалтера – и Атаков снова появился в дверях. Но не один. Он крепко держал за воротник своего «надежного» соратника Мая Мартовича. Бухгалтер таращил испуганные глаза и попискивал, как пойманный суслик. Атаков придержал его на верхней ступеньке, отпустил его ворот и дал Маю Марковичу оглушительного пинка пониже спины. Бухгалтер, распластав руки крыльями, миновал в полете все ступени и плюхнулся брюхом на землю. Встал на четвереньки, помотал головой и, вскочив, помчался вдаль. В начале аллеи он остановился, обернулся и погрозил кулачками:
– Ты дурак, Атаков! Солдафон! Ты не знаешь, против кого ты попер! Вспомни своего дружка Панасенко!
– Ах ты дрючок трухлявый! – взорвался Атаков. – Стой, я тебе добавлю!
– Нет я! – заорал Никита. Он как раз держал в руке здоровенное зеленое яблоко, крепкое и несъедобное, как булыжник.
Май Мартович резво пригнулся. Но он не знал, что Никита, помимо всяких единоборств, играл еще во всякие игры с мячом, в теннис там, в гольф, в регби. И сделал при броске упреждение. Яблоко с хрустом врезалось в загорелую лысину и разлетелось в мелкие дребезги. Бухгалтер так и сел, вернее, опять плюхнулся.
– Никитин! – у Бонифация, казалось, вот-вот выпрыгнут глаза, вытаращенные от возмущения. – Ты не в школе!
– Вот именно, – спокойно сказал Никита. – Разве я когда-нибудь швырял в вас яблоки на уроках?
Бухгалтер убежал, а мы узнали, что и пинок ногой, и щелбан яблоком он получил заслуженно. Оказалось, что ферму Атакова, как самого несговорчивого фермера, давно уже, образно говоря, окружали. И бухгалтер здесь играл очень важную и очень подлую роль. Это он предупреждал братков и перекупщиков о том, когда и с чем Атаков поедет на рынок. Это он искажал платежные документы так, что ферма оказалась в долгах.
– Так, – сказал Атаков, сдвигая шляпу на затылок, – переходим на аварийное электроснабжение.
На случай всяких непредвиденных обстоятельств ферма была оборудована несколькими дизелями, которые крутили генераторы и давали ток. Нужно было срочно их наладить и запустить. И в первую очередь накачать воду в аварийные цистерны.
Мы взялись за дело. А между делом я спросил Атакова про его дружка Панасенко.
– Тоже был здесь фермером. Тоже отказывался от услуг перекупщиков и не делился с братками…
– И что?
– Была гроза. Начался пожар. И ферма кончилась.
– Молния ударила? – спросил Мальков.
– Ага. – Атаков усмехнулся. – Только не одна. Штук пять разом. В офис, где сгорела вся документация и все наличные деньги. В скотный двор, в гараж, где была вся техника, в мастерскую…
– Вот гады!
После ужина мы собрались на своем сеновале, и пока Атаков совещался в конторе с Бонифацием, посовещались сами.
– Нужно организовать оборону! – брякнул Мальков. – И на ночь ставить часовых у всех объектов. И вооружиться.
– Чем? – усмехнулся Никита. – Рогатками?
– Я подумаю.
– Подумай. Ты у нас самый умный.
– Ты у нас самый сильный. А что сильнее силы, Никита?
– Две силы. Или три.
– Хитрость.
– Точно! Давайте выроем ров вокруг всех полей, садов и огородов и запустим туда наших ужей из оврага.
Мальков посмотрел на него, задумчиво так: сила есть ума не надо. И сказал:
– Димон, ты говорил, что в кладовке какой-то старый пулемет стоит.
Рассмеялись все, даже я. Мальков не улыбнулся.
– Завтра покажешь мне и Матафону.
Тут смеяться не стали. Матафон – мастер на все руки, Малек – всему голова. Вполне может что-нибудь у них получиться.
Никита назначил часовых, определил время смены постов и приказал всем спать. Первое условие Бонифация (насчет инициативы) мы уже нарушили, так что хоть на дисциплине отыграемся.
Спали мы плохо. Тревожно было. Задремывали. Но как только вдруг затихали цикады и лягушки, все сразу просыпались – кто их спугнул? Не коварный ли ночной враг?
Бонифаций, когда вернулся от Атакова, деловито повесил на стену дряхлое двуствольное ружье вместе с табличкой «Руками не трогать». Кто-то в удобный момент дописал: «Ружье отравлено». Что ж, в трудной ситуации лучше веселиться, чем унывать…
Утром, как только Атаков покинул пределы своей конторы, мы с Мальком забрались в кладовку. Выкатили пулемет в коридор, на свет. Мальков внимательно его изучил.
– Так… – он ворчал себе под нос. – Здесь трещотка с пружиной – имитирует звук выстрелов. Так… здесь красная лампочка от батарейки имитирует вспышку выстрелов. Работают синхронно. Димон, сбегай, возьми у кого-нибудь из ребят пару пальчиковых батареек.
– А зачем?
– Пулемет проверить.
– Понял, – соврал я. Рядом с Мальком каждому хотелось казаться умным.
– И Матафона приведи.
Легко. У Матафона наверняка и батарейки найдутся. И он свой знаменитый ножик захватит, в котором весь набор инструментов содержится.
Я сбегал в сад, доложил Никите, что в наше распоряжение требуется боец Матафон, получил «добро» и притащил Матафона в контору.
Малек и Матафон занялись пулеметом. Я стоял, как ненужный, в стороне, а они мне напоминали двух знаменитых хирургов, которые разложили на столе неживые останки и деловито, совершенно никому не понятно, перекидываются контрольными фразами: как его оживить, чтобы он сплясал на столе зажигательный танец. Вот образец их переговоров:
– Видишь, на крыльях трещотки контакты?
– Это понятно. Чтобы вспышки в стволе совпадали с треском выстрела. Надо их зачистить.
– Как думаешь, что-нибудь подберем? – Кивок в мою сторону: – Если Димон с машиной договорится и денег достанет.
– Паяльник еще нужен.
– Это потом. Пока просто прикрутим, главное, чтобы схема работала. Боюсь, лампочке уже сто лет.
– Фиг с ней. Нам не лампочка нужна. У тебя готово?
– Щас, заведу машинку.
Мальков, прижимая ладонью кожух, стал крутить какую-то ручку сбоку от него. Слышался от этого треск, сначала быстрый и легкий, а потом – все реже и труднее.
– Не перекрути, – сказал Матафон. – Пружина старая, лопнет еще.
– Готово, – Малек развернул пулемет вдоль коридора, лег на пол и взялся за рукоятки. – Димон, отойди, а то еще срежем тебя очередью. – Матафон хихикнул.
Я на всякий случай отошел в сторонку – кто знает, что они там, наши «высоколобые», придумали.
Матафон поднял руку и начал отсчет:
– Три, два, один! Огонь!
Лежащий за пулеметом Мальков нажал на гашетку. И что? Раздался дробный треск вроде пулеметной очереди, а на кончике ствола замигал, дрожа, красный огонек.
– Нормально, – сказал Матафон.
– Смешно, – сказал я. – Вашим пулеметом даже кур не разогнать.
«Голова» и «руки» переглянулись, усмехнулись и ничего не сказали. Повозились еще с пулеметом, обменялись чем-то непонятным, опять посмотрели на меня. С каким-то сомнением.
– Ты говори, – сказал Мальку Матафон.
– Димон, ты можешь нас отвезти в поселок? Нам нужно кое-что купить.
– Сникерсы, колу? – спросил я с юмором.
– Патроны и мины. – Они это сказали так серьезно, что я за них даже немного испугался.
– Ладно, – согласился я. – Бидарку возьмем.
Бидарка – это такая легкая повозка, похожая немного на легендарную тачанку. В нее можно запрячь и одну лошадь, и тройку. На тройку я не рассчитывал, а на Голубка, который ко мне очень привык из-за сахара, надежда была.
После этого разговора Малек и Матафон нахально уселись в кабинете Атакова, взяли из ящика его стола лист бумаги и что-то начали на нем рисовать. При этом спорили, толкались, смеялись и хмурились.
– А ты что стоишь? – спросили они меня. – Иди за деньгами и запрягай кобылу.
– Жеребца, – сказал я. – А будете выпендриваться – пешком пойдете. В дальнюю даль.
– Иди отсюда! – извинились они и снова склонились над листком.
Я сходил на конюшню. Порадовался, как ребята таскают ведрами воду из цистерны в поилку, вывел Голубка и запряг его в бидарку. Чмокнул, дернул вожжи, подъехал к конторе и заорал:
– Господа, карета подана! Прошу садиться!
Господа вышли, подошли ко мне.
– Сколько у тебя? – спросили.
– Не видите? – разозлился я. – Один Голубок. Вам мало?
– Не лошадей, Димон. Денег сколько набрал?
Про это я забыл. Но все ребята были рядом, можно пройтись с шапкой по кругу.
– На что собираем? – засмеялся Никита.
Я ответил серьезно:
– На патроны, пехотные мины, средний танк и истребитель «Мститель».
Тут подошел Бонифаций с ружьем, протянул мне деньги и сказал:
– А это – на самую большую гаубицу. Только помните: никакой инициативы без согласования со мной и с майором в отставке Атаковым.
Но это еще не все. Подошла еще и козочка Оксана. В руке ее была корзинка с провизией. Она улыбнулась и сказала:
– Хлопцы, туточки я вам сбирала поснидать. Черешня, какая есть, водичка холодная. Кушайте на здоровье.
Я, чем старше становлюсь, тем чаще думаю. И очень многое замечаю. Мне даже кажется, что общая беда, общая забота гораздо сильнее сплачивают людей, чем общая радость.
В общем, мы поехали. Никто толком не знал – зачем. Но все знали – так надо. А раз надо – будем помогать. И вот что еще интересно: за всю дорогу ни Мальков, ни Матафон не хватались за вожжи. Папа правильно говорит: каждый должен заниматься своим делом. И не вмешиваться, если не попросят, в дела других.
А вот Алешка… Этот все время в чужие дела лезет. Туда, где, как ему кажется, нужна его помощь. Вот я так и вижу: летняя темная ночь, чуть видная в ночи дорога, шагает по ней маленький отважный человек. Который, может, и побаивается, но знает, что, кроме него, никто не сделает этого нужного для всех людей дела.
Вы когда-нибудь ходили ночной тропкой в поле или в лесу? Вы когда-нибудь боялись, что из-за куста, из-за дерева, из канавы нападет на вас какое-нибудь сказочное или придуманное существо? И если у вас такое было, вы, наверное, знали, что ваш опасный путь был не за яблоками из чужого сада, а за тем, чтобы кому-нибудь хорошему помочь или кому-нибудь плохому помешать. Если у вас такого не было в жизни, то будьте готовы, чтобы в таком случае не оплошать и не постыдиться.
…Алешка пришел в Пеньки в самое нужное время: Папа Карло только что вывез в овраг тачку с землей и снова скрылся за дверью сарая. Ща ему будет, подумал Алешка.
Он смело подошел к сараю, вовсю распахнул дверь и заорал в глубь тоннеля:
– Эй! Дядя Карло! Иди сюда!
Сначала было тихо, будто все замерло. Потом послышались неуверенные шаги, и появился Папа Карло в комбинезоне и фартуке, испачканных землей. Он был взволнован и растерян.
– Ты что? Ты кто? – зачастил Папа Карло. – Ты зачем?
– Я Буратино, – сказал Алешка и присел на скатную доску.
– И… и чего тебе надо? – Папа Карло нисколько не был рад встрече со своим сыночком.
– Я пришел вас порадовать. – Алешка с интересом оглядывал своды и деревянные подпорки.
– Давай! Радуй и мотай отсюда.
– Я-то смотаю. А вот другие сейчас примотают.
– Кто? Менты?
– Менты спят. Как добрые люди. Я сейчас был возле клуба…
– А мне-то что? Иди отсюда!
– Я там с ними потусовался, – Алешка не спешил. – Там один парень приехал. Внук бабы Лиды.
– И что? – Папа Карло насторожился.
– А то! Сейчас вся тусовка под его командой к вам придет. Из-за этой тачки. Он сказал, что сначала они вам все окна побьют, а потом всю вашу морду, извините.
Тут Папа Карло забыл сразу про свой подземный ход. Зато Лешка не забыл.
– Вы не волнуйтесь, дядя Карло, у вас рядом милиция. Вы лучше скажите, что это такое вы здесь строите?
– Это? – Тут до Карло дошло, что его тайна находится под угрозой. – А ты никому не скажешь? А то меня, дурака старого, засмеют. Я тебе все расскажу. Давай только сначала в милицию сообщим. А потом я тебе все-все расскажу. Ты только не смейся.
Как-то очень суетливо Папа Карло выбрался из сарая и помчался в дом. Вот зачем? Не проще было бы перейти дорогу и нажать кнопку звонка в дверях милиции?
– Я лучше позвоню. Как бы от другого лица. Они так лучше поверят.
Алешка усмехнулся в самой глубине своей отважной и справедливой души. Ну и, конечно, подсел под окошком с распахнутой форточкой.
– Давай, давай, – лихорадочно бубнил в трубку Папа Карло. – Давай мне Жорика. Жорик? Все готово. Прилетай. Токо спеши. Тут на меня местная шпана наезжает и еще какой-то шплинт интересуется. Людей давай, машины. Если меня побьют, я все расскажу. Когда вылет? В среду? Не врешь? Жду!
Алешка быстренько вернулся к сараю и сел возле двери. Папа Карло подошел, навесил замок.
– Понимаешь, пацан. У меня ностальгия…
– Болезня такая? – сочувственно спросил Алешка. – Хочется залезть под землю или под одеяло, да?
– Глубже, малец. Это болезня по своей работе. Я всю жизнь был шахтер. Всю жизнь трудился под землей, рубал уголек. А потом – пенсия. А я без нее…
– Без пенсии?
– Без шахты! Не могу без нее. Тоскую. Ностальгия у меня к ней. Вот и соорудил себе шахточку, понял?
– Как мне вас жалко!
– Добрый ты пацан. Только никому про это не говори. Засмеют меня, пальцами будут показывать. Не скажешь?
– Ни за что! Копайте себе и дальше. Хоть до Америки. Только отдайте бабке Лиде ее тачку. Обидно будет, если вам окна и лицо побьют.
– А как же без тачки?
– Да просто. Я вам нашу тачку прикачу.
– За сколько?
– За столько. Вы мне за это расскажете, как вы уголек рубали до вашей пенсии.
– Ты настоящий Буратино! Дай лапу!
– Я вам лучше руку дам. Я ведь не собачка.
– Ты – человек! – расщедрился на похвалу Папа Карло. – А менты – не очень-то люди, скажи? Вот я их вызвал оградить меня и мое имущество от ночных хулиганов, а они что?
– А что они? – Алешка прекрасно знал, что Папа Карло никуда не звонил и милицию не вызывал. Но интересно все-таки послушать, как человек врет. Особенно – взрослый.
– Да ничего! Говорят: когда вас побьют, тогда мы приедем. Вот и выходит: я с ними вась-вась, а они мне – шиш с маслом.
Алешка хотел было посоветовать ему обратиться прямо к этому Вась-Васе, но не стал: кто знает, что это за личность.
– Тачку я забираю, – сказал Алешка, – а заодно дойду до клуба, скажу этим ночным хулиганам, что можно вам окна и лицо не бить.
Папа Карло ехидно и злорадно улыбнулся:
– Скажи им, скажи, – и пробормотал в сторону: – Вот мои друганы нагрянут, они разберутся, кому об морду окна бить.
Глава IX
ЛИНИЯ ОБОРОНЫ
Ялюблю лошадей. И собак. Это очень верные (не знаю только почему) человеку животные. Когда их о чем-то просишь или им приказываешь, они не спрашивают: зачем, почему, кому это надо? Они покорно, послушно делают то, о чем их просят. А иногда даже и больше того.
Знаете, когда мы ехали степью, я про все забыл – так было хорошо кругом. Даже не верилось, что вокруг все так плохо.
Голубок мягко стучал своими копытами по пыльной дороге, мотал головой, отгоняя мух и слепней, мотал хвостом с той же целью и трудолюбиво бежал и бежал, сам не зная куда. Куда Димону надо – туда и бегу. И буду бежать, пока не упаду. Вот если бы и каждый человек делал свое дело, не спрашивая за это денег и наград.
Мальков и Матафон сидели сзади, о чем-то перешептывались, что-то обсуждали и время от времени спорили. Я подумал, без обиды, что я для них сейчас тоже что-то вроде лошади. Какая-то ее часть, которая безропотно подчиняется высшей команде.
Мы приехали в самый обычный поселок. Если бы не тополя и еще какие-то заросли с очень сильным запахом, ничего нового в нем мы не увидели бы. Во всяком случае, в магазине. Стандартный набор – от спиртных напитков до пиротехнических изделий китайского производства.
Да, и еще одно отличие. Возле магазина стоял такой невысокий барьерчик – коновязь называется. Видно, многие покупатели приезжали сюда на лошадях.
Голубок, умница, сразу же подошел к этой коновязи, и не успел я его привязать, как он начал с удовольствием грызть ее своими крепкими желтыми зубами.
Мои «клиенты» (и я вместе с ними) вошли в магазин и стали мучить продавца по поводу всяких качеств всяких петард и салютов.
Они брали каждую коробку в руки, крутили ее, осматривали, нюхали. Мальков даже читал мелкие буквы на английском языке. Словом, что-то они выбирали. А что они выбирали, кроме них самих, никто не знал.
Наконец они отложили несколько коробок и велели мне отнести их в бидарку. Ну и расплатиться, конечно.
– Давай, Голубок, трогай, – сказал я, разбирая вожжи, – повезем господ отдыхать. Они после шопинга шибко уморились.
– Димон, – послышалось сзади, – ты в стратегии и тактике разбираешься? Ты в них разницу понимаешь?
– Мы люди темные, с конюшни, – я удрученно покачал головой, – где нам такие трудности преодолевать. Оно вам виднее.
– Да ладно тебе. Мы с Никитой все прикинули и разработали план обороны. – Ага, генеральный штаб у них. – Слушай и запоминай. Почти вся фермерская земля окружена оросительными и осушительными канавами. Понял?
– Давай, давай, Голубок, – вздохнул я, – беги себе, а их не слушай. А то потом еще и отвечать придется. За стратегию с тактикой.
– Вот, вот. Если свою задачу не выполнишь, ответишь перед строем. Слушай и запоминай. На ферму только одна дорога. Эту дорогу мы перекрываем баррикадой. Это понял? Молодец. – Тараторили они вдвоем, слаженно, не перебивая, а дополняя друг друга. Мозговой центр. – Остается чистое поле. По нему, скорее всего, вражеские соединения ринутся в атаку. И вот тут-то мы их и встретим.
– Пулеметным огнем? – усмехнулись мы с Голубком.
– Пулеметным огнем, – серьезно ответил Мальков.
– И противопехотными минами, – серьезно добавил Матафон.
Я их слушал с улыбкой. Вся эта оборона казалась мне детской игрой в «войнушку». Но я ошибался. Постепенно, с той минуты, как мы попали в эту скверную историю, я стал внимательнее приглядываться к своим одноклассникам.
И вот что мне думалось. Мы учимся вместе уже много лет, дружим, ссоримся, общаемся, тусуемся и знаем друг о друге очень многое. А выходит, что мы не знаем друг о друге еще больше.
Вот Никита, например. Учится легко, но без всякого интереса. Главный интерес – спорт во всем его многообразии. Умом и сообразительностью особо никогда не отличался. В пятом классе даже имел кличку «Пошарь во лбу». Надежный, но очень безалаберный друг. И вот на тебе! Когда понадобилось, когда появилась опасность, когда в беде оказались хорошие люди, Никита вдруг проявил настоящие командирские качества. Зажал нас дисциплиной, раздал обязанности – причем каждому досталось то, что он умеет лучше всех. Приказывает четко и ясно, слушаемся мы его беспрекословно. Стратег и тактик. Наш школьный Полковник был бы им очень доволен.
Или наш Мальков. Ботаник он и есть ботаник. Будущий золотой медалист и наверняка лауреат Нобелевской премии. Мы думали, что, кроме как учиться, он ничего не умеет. Как говорится, весь в науке, одна голова торчит. Да зато какая оказалась голова – ясная и практичная.
А Матафон? Толстенький, неуклюжий. Когда волнуется, немного заикаться начинает. Что мы про него знаем? Что у него золотые руки? Что он даже компьютер может разложить до последнего винтика, снова собрать, и тот будет краше прежнего. А то, что он очень надежный человек, мы узнали только сейчас, в трудную минуту.
А другие наши ребята? Конечно, не все они с восторгом стали в ряды нашего воинства. Кое-кто побаивается, кое-кто считает, что это не наше дело. Но ни один не отступил. Я думаю, это потому, что когда есть общая цель, когда есть грамотный и твердый командир, когда рядом с тобой товарищи – не захочется быть хуже других…
– Уснул, Димон? Так ты сделаешь?
– Конечно! А что?
– Во дает! Малек, он точно спал.
– Это у него нервное. Повтори ему задачу.
– Димон, ты должен вот эту свою байдарку…
– Бидарку, – поправил я.
– Хай буде биндарка. Ты должен сделать из нее боевую тачанку. Совсем как настоящую. Чтобы мы могли поставить на нее пулемет и пойти в атаку.
Я немного прибалдел.
– Я эту тачанку только в кино видел. И то в далеком детстве. Как сейчас помню: летит она по полю среди разрывов, садит из пулемета, а кругом скачут бойцы, машут сверкающими шашками и кричат: «Даешь!»
– Ты сам-то не ори. Переделки там не очень большие. Главное, чтобы на ее корме мы могли установить и закрепить пулемет.
Я обернулся, оглядел тележку новым взглядом. С военной точки зрения. Далеко не танк, конечно.
– Сделаю.
– И договорись с Атаковым – он почему-то тебе доверяет, – чтобы запрячь в нее не одного Голубка, а троих.
– Где же я еще двух Голубков возьму?
– Он придуривается? – спросил Малек Матафона.
– Выпендривается. Тройка должна быть, понял? А как их, коней этих, зовут – нам по фигу. И все там проверь, колеса подкачай.
– Вот ты и подкачаешь, – мне стало смешно, потому что шины на этих колесах сплошные и никакой подкачке не подлежат. – А ты, Матафон, масло в картере проверишь.
Мне понравилось, что о нашем возвращении из поездки весь наш десант знал заранее – Никита выставил на подступах к ферме наблюдателей. И что очень здорово – мы их не заметили, и даже не заметили, как они сообщали о нашем прибытии.
На ферме было пока спокойно. Шли повседневные работы. Водой мы запаслись, а без электричества уже как-то приспособились. Единственное, что напоминало о нашем осадном положении, это то, что Атаков приказал нам перебраться из нашего сарая в его контору, на второй этаж.
– Клево, – сказал Никита. – Оттуда обзор лучше.
Тетя Оксана выдала нам большие мешки, мы набили их сеном, получились отличные тюфяки, и мы разложили их на полу.
Черешню мы уже почти всю собрали, остатки ее Атаков отвез в расположенные неподалеку детский дом и больницу. И денег, конечно, за это не взял.
Тем временем зацвела кукуруза, и для нас нашлась новая работа – ходить по плантации и обламывать метелки, чтобы происходило опыление и завязывались початки. Вообще-то, непростое это дело – сельское хозяйство. За горсть зерна семь потов сойдет, за ведро картошки – все руки в мозолях и спина в радикулите…
После обеда мы с Никитой пошли на машинный двор. Там у Атакова стояла вся его техника. В полном порядке. А вот за машинным двором в полном порядке была свалка машин и орудий, которые уже ни на что не годились. И уже никогда не выйдут на утренней заре в поле.
Это было грустное зрелище. Ломаное и ржавое.
– Выбирай, Димон, что-нибудь на колесах, чтобы твой Голубец до дороги дотащил.
– Не Голубец, а Голубок.
– Мне без разницы.
– Голубок – в конюшне. Голубец – в миске, – упрямился я, обидевшись за безропотную добрую лошадь.
Никита между тем остановился возле сеялки, стал ее рассматривать и что-то прикидывать.
– Вот эта турундыка подойдет. Особенно с этими железяками, – он показал на ряд острых, еще не заржавевших сошников. – Мы ее поперек дороги на бок завалим, даже грузовик не пройдет. – Никита осмотрелся. – Во! И еще вот этот драндулет, – показал на картофелекопалку, тоже всю угловатую и щетинистую. – Давай сюда Голубчика.
– Голубка, – упрямо поправил я.
Читать бесплатно другие книги:
