Вера, Надежда, Виктория Гольман Иосиф
– Девушки, вы тут? – Голос у Женьки громкий, трубный даже. И сам он огромный, еле в «Жигули» влезает.
– Куда ж мы денемся? – улыбается Лена.
Женька – свой, перед Женькой не надо притворяться. И еще: он очень переживает за Маргаритку. Может, и не так, как за собственных близнят, но кто поставит ему это в вину? По крайней мере, свой отгул он потратил на то, чтоб отвезти их с Маргариткой в Москву, на Каширку.
Прошло шесть месяцев с последнего исследования, а давно обещанный и мэром, и губернатором томограф в их городе по-прежнему отсутствует. Ехать в общественном транспорте – это шесть часов риска в одну сторону. По физическому состоянию Маргаритка хоть и устанет, но почти наверняка выдержит. А вот оградить ее в вагоне от контактов с миллионами микробов и вирусов – задача неразрешимая.
Слава богу, есть Женька, есть Валентин Иванович, есть соседи, есть еще люди, готовые потратить свой отгул, свой бензин и, главное, кусочек своей души на то, чтоб дать Маргаритке еще один шанс на жизнь.
А между тем в комнату скромно протиснулся еще один гость, модно одетый мужчина лет тридцати пяти – сорока. Рядом с могучим Женькой он казался карликом и был ниже чуть ли не на голову даже Лены.
– Круглов Николай Владленович, – представился мужчина, протянув Лене узкую ладонь.
Да уж, даже ее женская рука была побольше. И посильнее: видно, ее гость, в отличие от выросшей в деревне Лены, ничего тяжелее авторучки в руках держать не привык.
– Очень приятно, – вежливо сказала Лена. Хотя не вполне понимала, зачем Женька притащил его к ней. Она никак не могла избавиться от мысли, что с каждым новым знакомством к Маргаритке могут прийти и новые вирусы.
– Коля решил отвезти нас в Москву на своей тачке, – объяснил Женька.
– Вы на «жигуле» на час дольше будете ехать, – спокойно объяснил Круглов. – Да еще и дорога душу вытрясет. На моей легче.
– А я все равно с вами поеду, – влез Женька, слегка обиженный за свое ненаглядное авто. – Вдруг Маргаритку придется по кабинетам таскать.
– Спасибо, ребята, – поблагодарила Лена.
Она не удивилась поступку Николая.
Когда беда ворвалась в их теплый дом, все счастье кончилось как-то сразу.
На Маргаритку она опасалась смотреть, чтоб не выказать свой страх.
Муж – быстро, в неделю – сломался. Лена его даже не винила. Он повел себя в каком-то смысле порядочно. Просто взял и ушел из квартиры. Не забрав из семьи никаких ценностей. Безо всяких судов и алиментов высылая значительную часть своей зарплаты. Но не захотев (или не сумев?) разделить с ними боль и страдания.
Нет, Лена мужа не обвиняла.
Она просто вычеркнула его из их с Маргариткой новой жизни и даже не интересовалась, что с ним и как. А сам муж предпочел на их горизонте больше не проявляться.
Первое время после обнаружения Маргариткиной болезни проблемы у Лены были в основном душевного свойства.
Ночью она ложилась спать, обнимая дочку, и ей снились хорошие, как она их называла «довоенные», сны. Просыпалась, целовала теплое дочкино лицо и вспоминала. Огромных усилий стоило не заплакать.
Она перестала плакать при Маргаритке после того, как та удивительно спокойно ее спросила: «Мама, ты ведь плачешь из-за меня, значит, я умру?»
Больше Марго маминых слез не видела ни разу.
Теперь, после утреннего возвращения в ужасную действительность, Лена просто считала до десяти и выбрасывала себя из постели. Дочка будет спасена, а ради этого можно перетерпеть все, что угодно.
А вот через пару-тройку месяцев появились проблемы материального свойства.
У них с Маргариткой банально кончились деньги.
Притом что и к врачам нужным она пробилась, и на Каширке, в Онкоцентре, их лечили бесплатно. И, кстати, врачи, с которыми она имела дело, ни разу у нее ничего не вымогали.
Денег не стало по другим причинам. Прежде всего потому, что они перестали приходить в прежнем объеме, несмотря на продолжающуюся помощь мужа. Ведь ее, тоже немалый, заработок исчез полностью.
Лена не винила работодателя: наоборот, он даже помог ей из своих личных средств. Но держать на напряженной и ответственной работе постоянно отсутствующего сотрудника не станет ни один начальник.
Сама она хваталась теперь за любой приработок – от стирки белья до мытья машин у дачников, однако проблема заключалась в нехватке времени. Из-за этого она и на другую постоянную работу, пусть попроще, устроиться никак не могла, по крайней мере пока химиотерапия не кончилась.
К счастью, деньги в их сильно уменьшившуюся семью поступали и из других источников. Часть своей небольшой пенсии им регулярно отправляла бабушка, мать сбежавшего мужа. Она, в отличие от своего сына, не отказалась от заболевшей внучки.
Валентин Иванович, малознакомый сосед-отставник, пряча в усы смущенную улыбку, попросился в приемные дедушки и, не вникая в Ленины слова, отдавал ей в день выдачи пенсии чуть не половину. Какие-то суммы приносили другие соседи, сослуживцы, а иногда совсем незнакомые люди, узнавшие об их беде. Тот же Женька, друг детства ее бывшего мужа, давно копивший на новую бюджетную иномарку, приволок полторы тысячи долларов мелкими купюрами, молча вывалил их на кухонный стол и даже не стал слушать возражений.
В общем, деньги-то появлялись, однако Маргариткино лечение съедало их целиком, под ноль. Золотишко, за годы накопившееся, пришлось продать. И свои колечки, и обеих бабушек, и Лениной старшей сестры. Даже за квартиру и коммунальные платежи накопился приличный долг, погасить который пока не было возможности. Причем средства утекали в такие дыры, о существовании которых она недавно и не догадывалась.
Например, вся химия и лучевая терапия были бесплатными. Но на ослабленный, потерявший защиту организм ребенка тут же набрасывались грибки. И качественная оборона от них стоила очень дорого.
Нонсенс: государство готово было тратить немалые деньги на то, чтобы дитя не умерло от опухоли, а на борьбу со смертью от грибковой инвазии денег почему-то не выделяло.
Кроме того, болезнь страшно изматывала их обоих – и Маргаритку, и Лену.
Первый курс химиотерапии они провели на Каширке, в палате. Перенесли очень тяжело, едва выжили.
Второй курс лежать в той же палате Маргаритка отказалась категорически. Она сразу поняла, почему девочку утром завернули в простыню и вынесли.
Пришлось снимать однокомнатную квартирку неподалеку от Онкоцентра, благо хозяин вошел в положение и сильно скостил цену. Все равно было дорого, но Лена прекрасно понимала, что тратит деньги не на Маргариткин каприз, а на борьбу за дочкину жизнь.
…Все наконец собрались и вышли во двор.
Лена с Маргариткой шикарно устроились сзади, в просторном салоне, а Женька направился к пассажирской передней дверце.
Лене с большим трудом удалось убедить его не ехать. Год назад, когда Маргаритка плохо ходила, присутствие друга было жизненно необходимым. Сейчас же отбирать у человека отгул без нужды представлялось Лене неправильным.
Женька, поворчав, остался, помахав им на прощанье своей огромной лапой.
Автомобиль, покрутившись по узким, застроенным невысокими домами улочкам, выехал к Волге. Переехав реку по огромному мосту, «Тойота» быстро рванула в сторону столицы.
Петлявшая по лесам трасса не стала лучше со времени последней поездки, но трясло действительно на порядок меньше. Лена даже ощутила всю серьезность тогдашнего Женькиного подарка: он наверняка спит и видит поменять свое тольяттинское чудо на что-нибудь заграничное.
Странное дело, вдруг поняла она. Ее бывший муж всегда считал Женьку неудачником: относительно небольшая зарплата, отсутствие образования. А вот теперь этот неудачник помогает спасать его дочку, от которой сам папа предпочел почти отказаться.
И еще Лена неожиданно для себя поняла, почему муж, пренебрежительно относившийся к Женьке, не прекращал с ним контактов. Вовсе не из-за детской дружбы. А чтобы всегда иметь рядом подтверждение собственного превосходства.
Однако не получилось.
Ну да ладно.
Лена заметила, что Николай Владленович, аккуратно объезжая ямки и неровности шоссе, тем не менее успевает с интересом посматривать на нее в зеркальце заднего обзора. Нельзя сказать, чтобы это было неприятно – она же осталась женщиной. Но, как бы это выразить, такая потенциальная активность сегодня никак ее не трогала.
Если объяснять сложные вещи тремя короткими словами – не до того.
Через два часа они проехали более половины пути. Маргаритка, убаюканная ровным движением и едва слышным сопением мотора, заснула почти сразу после старта, удобно устроившись на маминой руке. Похоже, не час сэкономят, а полтора-два, по сравнению с Женькиными «Жигулями».
– Перекусить не хотите? – нарушил затянувшееся молчание Круглов. Они то и дело проскакивали мимо выросших как грибы придорожных кафе.
Перекусить хотелось изрядно – Лена за сборами не успела позавтракать. Но не хотелось будить девочку. И еще этот извечный страх инфекций! Везде люди с их микробами и вирусами. Однако и Николая голодом морить не стоило.
– Давайте покушайте, а мы в машине подождем, – предложила она. – Я не голодна, Маргаритка спит.
– Нет, так не пойдет, – улыбнулся водитель. – Скоро будет ресторан, «Три медведя». Он очень большой. Во втором зале по субботам свадьбы. В будни никогда никого не бывает. Вход в него есть отдельный, с улицы. Вот там и устроимся.
Лену немного напрягло слово «ресторан». В Москве они ели в диетической столовой, а если денег было впритык, то она кормила только Маргаритку. Но отказываться было неудобно.
– Хорошо, – сказала Лена.
Зал действительно оказался огромным.
И действительно пустым.
Лена выбрала для дочки манную кашу и чай с ватрушкой. Для себя – то же самое, только вместо манной каши попросила пшенную. Николай же, зачем-то отведя официантку в сторону, что-то довольно долго ей объяснял.
Кстати, увидев их водителя, официанты забегали вдвое быстрее. Хотя обслуживали как-то странно: принесенную еду оставляли на специально принесенном столике метрах в пяти от них. Оттуда тарелки и стаканы приносил уже сам Круглов.
Лена поняла идею и благодарно кивнула.
Конечно, от каждого чиха не убережешься. Но когда делаешь все от тебя зависящее, чтобы этого чиха избежать, на душе спокойнее.
Она хотела было заплатить за еду, но водитель даже и спорить не стал. Точнее, даже не стал слушать. Просто пропустил мимо ушей.
Быстро оделись и поехали дальше.
После еды, под ровный шум мотора, Лена и сама заснула. Проснулась, когда серые, до боли знакомые корпуса Онкоцентра были уже совсем рядом.
Ну, теперь – помоги нам бог.
Лена вдохнула, выдохнула. Снова набрала в грудь воздуха и спокойно сказала:
– Маргаритка, вперед. Все у нас будет отлично.
Николай сопровождал их везде. Он даже белый халат с колпаком с собой предусмотрительно захватил.
К счастью, сегодняшние диагностические процедуры не были сильно болезненными, разве что кровь из пальчика и из вены взяли. Но это же не пункция позвоночника. И не убивающий все живое сеанс химиотерапии. А к мелким неприятностям Маргаритка привычная – даже не ойкнула.
Только томограф ее всегда пугал. Огромная труба поглощала тельце ребенка целиком. Маме тоже было страшно, чудились всякие ужасы. Но и томограф прошли относительно спокойно.
Потекли томительные минуты ожидания.
Круглов попытался отвести дам поесть, однако теперь у Лены точно не было аппетита.
– Хватит трястись, – вдруг непривычно резко сказал водитель. Он мгновенно преобразился и теперь казался не утонченным эстетом из Серебряного века, а скорее крупным руководителем.
Лена удивленно к нему повернулась.
– Вы же сами сказали: все будет отлично, – жестко произнес Николай Владленович. – Значит, так и будет. Сегодняшний томограф – просто часть долгого процесса. И по-другому думать нельзя.
Логика была странной, но была. Лене и в самом деле стало легче.
А потом пришел ответ: новообразований не обнаружено. Основные показатели в норме.
Все. Можно расслабиться. Сегодня у Маргаритки рака нет.
Следующее обследование – через шесть месяцев. И снова мамино сердце будет колотиться так, что ребрам станет больно. Но это – через полгода.
А сегодня у ее дочки рака нет.
Они, радостные, направились к выходу. Даже Маргаритка, зараженная общим настроением, повеселела. Тем более что вечером ей обещана кукла – должен же ребенок что-то получить за свое терпение и выдержку. И Лена вовсе не считала эту серьезную для ее тощего бюджета трату неправильной.
Уже на выходе встретили знакомых. Даже больше чем знакомых: вместе умирали, вместе оживали.
Мамы девочек обнялись, расцеловались. Папа обменялся рукопожатием с Николаем Владленовичем.
Они днем тоже прошли МРТ, и тоже с отрицательным результатом. Рака у Аленки – так звали их девочку, чуть постарше Маргаритки – больше нет.
Но если Маргаритка идет своими ножками, то Аленку везут на кресле-каталке. Рядом – любящие мама с папой.
Лена многим обязана этой семье. Очень многим.
Это были первые встреченные ею в больнице люди. И их твердая – и постоянная, несмотря ни на что – уверенность в грядущей победе над болезнью в свое время очень подпитала Лену.
Теперь такая несгибаемая уверенность им жизненно необходима самим. Может быть, даже больше, чем в те ужасные дни, когда страшный диагноз только был поставлен.
У Аленки – не рецидив. У нее осложнение, вызванное самим лечением. Мощная лучевая терапия убила опухоль на шее – такую же, как у Маргаритки. И она же обездвижила тело девочки.
Ужас заключался в том, что сначала Аленка просто выздоровела: саркома исчезла, и веселый, на вид почти здоровый ребенок вернулся домой. А потом стало хуже с ножками. Потом – с ручками. Потом – почти полная неподвижность: даже мышцы век как будто обессилели, и прежде красивая девочка выглядит теперь постоянно полуспящей.
Нет, ситуация не безнадежна. Однако семье предстоит тяжелейшая и длительная борьба за судьбу своего ребенка. И дай им бог в этой борьбе стойкости и удачи.
«Тойота» уже пару часов летела в обратном направлении, но проехала гораздо меньше, чем за то же время утром. Оно и понятно: сначала надо было выбраться из забитой пробками Москвы в самое тяжелое вечернее время. Можно было выехать чуть раньше, однако решили не лишать Маргаритку радости от выбора игрушки. Девочка даже сама надела столь ненавистную маску, лишь бы подольше покрутиться в «Детском мире».
Теперь уставшая Маргаритка вновь спала на заднем сиденье, но обнимала не мамину теплую руку, а своего любимого малыша. Куклы и впрямь стали делать просто фантастические: Маргариткин ребенок умел не только пищать, есть специальную (предлагаемую и покупаемую отдельно) еду, но даже мочить подгузники.
Скоро стало совсем темно, и «Тойота» летела сквозь мрак, выхватывая фарами когда-то белую дорожную разметку, голые, безлистные деревья за обочинами и грязные зады обгоняемых грузовиков.
Незаметно заснув, очнулась Лена только после остановки машины.
Она открыла глаза и увидела уже знакомый ресторан.
– Теперь-то имеем полное право, – спокойно сказал Николай Владленович, выключая зажигание.
Лена вновь подумала про деньги, но их водитель словно мысли читал:
– Я угощаю. Имею право.
Забавно, но в его праве принимать подобные решения сомнений почему-то не оставалось. Это Лену озадачивало и одновременно забавляло – столь явным было несоответствие между инфантильным внешним видом Николая и его скрытой внутренней силой.
Они прошли все в тот же пустой зал торжеств.
Он и сейчас был пустым.
Но торжество, несомненно, имело место.
Вместо одного – «промежуточного» – столика, на который официанты утром ставили их скромную еду, теперь стояло три. И еда была отнюдь не скромной: ни по количеству – хватило бы на десяток голодных мужиков, – ни по качеству.
Их ждала красная икра, белая и красная рыба, салаты, явно дорогие сыры и явно очень дорогое вино. Лена аж зажмурилась: подобных деликатесов она не видела уже полтора года. Да и раньше пробовала не так часто.
– Зачем это? – только и спросила она.
– Затем, что процесс идет в правильном направлении, – серьезно ответил Николай Владленович, – и его надо подбодрить нашим собственным удовольствием. Кроме того, так я выражаю свою личную радость.
Звучало несколько необычно, но в принципе понятно.
Ну, гулять так гулять.
В итоге Маргаритка ела все ту же манную кашу – так ей захотелось. Правда, в отличие от утренней, без ватрушки. Зато с вишневым домашним вареньем с целыми вишенками. И с огромным низкокалорийным йогуртовым тортом, испеченным, похоже, максимум за час до их приезда. Запивала аж из трех чашек: лимонадом, вишневым компотом и чаем с лимоном.
Лена, конечно, осознавала несовершенство такой диеты. Но все с лихвой окупалось счастливым видом девчонки – в последние полтора года ее глазки сияли нечасто.
Впрочем, апофеоз был впереди. Из дверей в зал вышли три человека. Хотя какие это люди? Фея, медведь и клоун.
Лена не успела подумать про их микробы, как увидела на лицах актеров медицинские маски. Круглов продумал и это.
Ребята достали гитару, маракасы и маленькую гармошку. Зал заполнился веселыми звуками.
Маргаритка немедленно изъявила желание поиграть со сказочными персонажами и – о чудо! – сама попросила маму надеть ей маску: ведь на ее новых друзьях были такие же.
Короче, веселую компанию, удалившуюся в игровую комнату, они больше не видели – только слышали. И по переливам детского смеха было совершенно ясно: Маргаритка счастлива.
Они остались вдвоем в огромном зале с полупритушенным светом.
Лене было неловко, она не понимала, чем заслужила такой праздник, но Маргариткин беззаботный смех – обычный до болезни и такой редкий в последние месяцы – искупал все.
– Ну, за удачу, – поднял бокал Николай Владленович. – И за Маргаритку. Сейчас это одно и то же.
– Спасибо, – сказала Лена, дотронувшись краем своего бокала до бокала Круглова. Тихий звон был слышен как будто дольше обычного.
Они сидели молча, с наслаждением пробуя действительно очень вкусные блюда. Так до конца вечера ни о чем серьезном и не говорили.
…Уже у подъезда, выходя из машины, Лена собралась взять на руки умаявшуюся и даже во сне улыбавшуюся Маргаритку и на секунду замешкалась. Ребенок тут же оказался на руках у Николая.
Они дошли до квартиры. Круглов положил одетую Маргаритку на ее софу. Неожиданно ловко помог снять с нее куртку и шапочку.
Лене подумалось, что сейчас он захочет остаться.
Она не могла бы сказать этого же про себя: никаких желаний Лена по-прежнему не испытывала. Разве что голова еще чуть-чуть приятно плыла после дорогого вина. Но решила не отказывать этому человеку. Она была ему благодарна. Даже долгожданный ответ томографии тоже теперь чудесным образом связывался с именем Николая.
В конце концов, пусть без любви, но и без грязи: она по прежней жизни никому ничего не должна. А чувство благодарности – это тоже немало.
Однако гость принес из машины сумки, но снимать пальто не стал, а неспешно направился к выходу. У двери остановился, повернулся к Лене. Опять он смотрел на нее снизу вверх.
– Спасибо вам, – сказала Лена. – Чудесный день. Чудесный вечер.
– Это вам спасибо, – сказал Николай Владленович. – Я вам больше обязан.
Чем он ей обязан, Лена так и не поняла.
Закрыла за ним дверь, повернула ключ в замке. Секунду постояла, вслушиваясь в затихавшие шаги на лестнице.
Вдруг стало даже обидно, что не остался. Нет, она никоим образом не влюбилась в этого человека – чтобы влюбиться, душа должна быть к этому готова. Или, по крайней мере, не должна быть занята тем, что занимает ее всю без остатка. Но если бы остался, она была бы довольна.
Лена пошла в детскую, удостоверилась, что ребенок – под одеялом, а форточка закрыта. Потом пошла к себе, разделась и уже приготовилась лечь, как зазвонил ее мобильный.
– Алло, – проговорила она, не понимая, кто бы это мог быть, время позднее.
– Это Николай.
Передумал и хочет вернуться?
– Слушаю вас, – тепло ответила Лена.
– Можно, я буду вам звонить? – спросил он.
– Конечно.
– Спасибо. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
Она подошла к окну.
Вот же его машина. Только тронулась к выезду со двора. Значит, стоял, ждал.
Смешной какой.
Спать сегодня Лена будет одна.
Но на душе ее было хорошо.
Глава 6
Береславский
16 ноября 2010 года. Москва
Ефим Аркадьевич просыпаться упорно не хотел, изо всех сил цепляясь за остатки сна.
Он точно помнил, что ночью сон был вполне ничего, сильно сексуально окрашенный. Однако теперь в полупроснувшуюся голову лезли только обрывки, посвященные даже не сексу, а скорее его нежелательным последствиям.
Береславский чертыхнулся и открыл глаза.
Ну, конечно, дело в Наташке, его единственной и долготерпеливой жене. Уходя с собачкой на улицу, она раскрыла тяжелые зеленые портьеры, и теперь солнце нагло, по-хулигански лезло ему в глаза.
Придется вставать.
Ефим собрался с духом и разом вылетел из постели. Не одеваясь, босыми ногами прошлепал в ванную комнату.
Да, заматерел Ефим Аркадьевич!
Во всех смыслах заматерел.
Квартира – не докричишься. По телефону друг другу звонят, так проще. Одна ванная комната метров двадцать. А таких – две. Плюс – гостевой туалет.
Теперь, когда дочка практически самостоятельна, а внуков еще нет, квартирка стала явно великовата. Наташка уже все уши прожужжала: давай сменим на поменьше. И денег заработаем, и траты сократим. А главное, приведем окружающее пространство в соответствие со своими доходами и потребностями.
На том все и заканчивалось, потому что в этом месте Наташкиных рассуждений Береславский мрачнел, набычивался и уходил в себя. Его не по-детски напрягали даже косвенные напоминания о крутом изменении их финансового состояния. Что тоже было несомненным поводом для серьезного психологического исследования.
Ведь все хорошо знавшие Ефима Аркадьевича, были осведомлены, что этому не худенькому и давно лысому индивидууму по большому счету практически наплевать на собственное имущественное положение.
Ему было почти без разницы, что есть. И где отдыхать. И что носить. С последним дошло до анекдота, когда однажды профессор приперся на довольно важный раут в разных ботинках.
Хотя, опять же, тех, кому он был сильно нужен, его разные ботинки не очень смущали.
Единственная разница для Береславского теперь была, на чем ездить. Впрочем, его нынешняя машина была еще хороша, и, даже если бы с неба упали деньги, он не стал бы ее менять. Потому что новый «Ягуар» – это уже и не «Ягуар» вовсе, а какая-то эклектическая взвесь из суперсовременного семейного авто и звездолета. Никакого прежнего шарма, одни светодиоды и тачскрины. Поэтому Береславский все равно не стал бы продавать свой старый «S-type».
Так что ж его тогда дергали разговоры о деньгах?
Наверное, если б удалось проникнуть в его большую лысую голову, ответ звучал бы примерно так.
Денег, по Береславскому, должно быть столько, чтоб о них не думать. И раньше, до кризиса, примерно такая ситуация и сложилась. Профессор о них не думал. Его – с компаньоном и бухгалтером Сашкой Орловым – небольшое рекламное агентство «Беор» не особенно зарабатывало, однако существовал некий баланс между заработком и не столь уж большими тратами.
Когда пришел кризис, все изменилось.
Обидно то, что Ефим Аркадьевич – кстати, активно востребованный в роли эффективного кризисного консультанта – в собственном гнезде прошляпил все, что можно. И, главное, чего нельзя.
Вдвойне обидно, что прошляпил – термин неверный. В том-то и дело, что он прекрасно понимал суть происходящих событий и их – в скором будущем – последствия.
Парадоксально – только на первый взгляд. На второй – понятно. Особенно для тех, для кого слово душа – не пустой звук.
Ведь что такое кризис?
Инвесторы попрятали деньги.
Покупатели перестали покупать.
Заказчики перестали заказывать.
Доходная часть бизнесов сжалась, как шагреневая кожа в конце известной повести. Вот тут-то эффективный консультант Береславский и давал наказ: немедленно сокращать расходы. Резать по живому всё: площади, персонал, непрофильные активы. Да и профильные тоже, если они становились источником финансовой опасности. Ужиматься, замирать, тратить только на самое необходимое. Как летучая мышь зимой, когда ее сердцебиение сокращается с восьмисот ударов в минуту до десяти. Зато она доживает до весны. И занимает место тех, кто осенью вовремя не замер.
Второй рекомендуемый Ефимом путь выхода из коллапса был строго противоположным: максимально увеличить активность, подбирая рыночную долю тех, кто финансово помер. Рынок-то все равно сократился не до нуля, что-то, да осталось. Но и приверженцы второго пути все равно были обязаны по максимуму использовать рецепты первого.
Такая тактика была единственно возможной для выживания, и Ефимовы – хорошо, кстати, оплачиваемые – советы многим помогли сохранить бизнес.
Однако в «Беоре» все всё понимали и… почти ничего не делали.
Почему? Потому что теория никак не хотела скрещиваться с практикой. Нет заказов в типографии – надо увольнять людей.
Но кого? Сергея Владимировича, который честно отработал пятнадцать лет? Или тетю Машу, с ее мужем-инсультником? Или Надежду, которая, когда на ровном месте создавали «Беор», отработала больше года без зарплаты?
В общем, натекавшие минусы Ефим с Сашкой Орловым молча покрывали из раздобревшей за тучные годы кубышки.
Месяц, другой, третий.
Пятый.
Потом кубышка иссякла. И пошел крутиться счетчик долгов.
К счастью – только внутренних, перед собственными сотрудниками: внешних долгов они в свое время догадались не наделать (что тоже не говорит о них как о настоящих бизнесменах).
«Беор» – с такими учредителями – наверняка бы сдох окончательно, если бы не здравый смысл его сотрудников, начавших голосовать ногами.
В итоге в какой-то момент приходная часть (Ефим изо всех сил искал затаившиеся на рынке заказы) догнала-таки расходную, и положение стабилизировалось. Правда, на довольно обидном уровне: лично учредителям денег все равно не хватало. Хотя в этом имелась и хорошая сторона: Ефиму легче было говорить «нет» другим, когда он сам уже больше года как не стоял на довольствии.
Другими словами, теперь «Беор» влачил жалкое существование, не принося владельцам никаких доходов. Зато начали потихоньку отдавать прошлогодние долги по зарплате.
Забавное наблюдение. Многие бывшие работники «Беора» сменили уже не по одному месту. А поскольку связь сохранялась, все были в курсе, как их кидали на новых работах. Стандарт был следующим: человек отрабатывал месяц, вместо обещанных денег ему платили копейки. И объясняли, что через месяц вернут всё. Через месяц история повторялась, и наживка на остром крючке становилась толще. Продолжалось это в зависимости от терпения работника – и, ясное дело, когда он все-таки уходил, никто ему ничего не возвращал.
Однако вот что интересно: народ рассматривал эти прискорбные истории как неприятную, но неотъемлемую часть жизни. Люди не то что не пытались спорить – по большому счету, никто и не возмущался.
Зато когда Ефим с Сашкой начали отдавать старые долги – да еще тем, кто уже давно ушел с предприятия, – никаких аплодисментов они не дождались. Наоборот, каждый второй пытался поскандалить: почему так мало возвращаете?
Сначала Ефим сильно расстраивался. Потом вспомнил старуху Шапокляк и успокоился. Нормальное дело. Хорошими делами прославиться нельзя. Не его бывшие сотрудники в этом виноваты. А он сам. Потому что мы в ответе за тех, кого приручили.
И сразу все стало на свои места.
Долги они все равно рано или поздно отдадут. Не из-за давления должников, а из-за собственного душевного дискомфорта. Но осчастливленным скандалистам – что, мол, так неполно осчастливили? – теперь отвечали просто и без затей. Типа, еще раз услышим – и больше тебе ничего не должны, потому что кризис – это форс-мажор.
Идея оказалась удивительно благотворной. Скандалисты сразу извинялись, объясняли, что их не так поняли, и… становились по-настоящему довольными, как и следовало: вдруг взяли да получили, казалось бы, давно и навсегда потерянные деньги.
А Береславский сделал еще один вывод.