Горькая звезда Контровский Владимир
— Авария?
— Ага. В Чернобыле, на АЭС. Атомщик говорит, что все очень серьезно, подробности только шефу. Вот я сам и пришел. Связь — дело ненадежное.
Большие напольные часы показывали начало третьего.
Подполковник осторожно, но твердо постучал в дверь и, приоткрыв ее настолько, чтобы только протиснуться, вошел в спальню.
На широкой кровати, укрывшись по грудь блестящим атласным одеялом, лежал человек. Его лицо, обезображенное странной болезнью, казалось в свете ночника пугающей маской.
Полоска света из коридора упала человеку на лицо. Он поморщился во сне.
Голос продолжал настойчиво звать его по должности. Президент открыл глаза и сел, откинувшись на массивную спинку кровати. В дверях стоял начальник охраны.
— Что случилось? — раздраженно спросил разбуженный.
— Чрезвычайное происшествие, господин президент. Только что звонил генеральный «Энергоатома»: на Чернобыльской станции большой пожар.
— Что-то серьезное?
— Он на связи. Вас соединить?
— Ну давай.
Подполковник отдал короткое распоряжение в переговорное устройство. На прикроватной тумбочке ожил мобильник. Президент приложил к уху его корпус из золота.
— Что там, Юра?
— Ночью проводили испытания четвертого реактора, Виктор Андреевич. Что-то там у них не сложилось, реактор загорелся.
— Что там сейчас?
— Тушат.
— А мне ты чего посреди ночи звонишь?
— От Чернобыльской АЭС до вашей резиденции по прямой меньше восьмидесяти километров. А там, судя по всему, серьезная утечка радиоактивного топлива. Дозиметры зашкалили. Есть опасность…
Лицо президента перекосила гримаса непритворного испуга.
— Так что же ты сразу не сказал! — президента словно пружиной подбросило вверх. Он швырнул телефон на кровать и, уже не интересуясь дальнейшим, метнулся к дверям. — Охрана!
— Какие будут распоряжения? — спросил начальник охраны.
— Какие тут распоряжения? Буди срочно жену, детей. Самолет в Гостомеле готовьте к вылету. Машину и сопровождение к дому, сейчас же…
— Куда запрашивать трассу?
«Во Франкфурт», — чуть не брякнул президент, но одумался и сказал:
— На Львов. Нет, лучше в Ужгород.
Другого места, находящегося на самом западе Украины, он не припомнил.
— А какие будут распоряжения по аварии?
— Вначале выберемся отсюда, — взвизгнул президент, — а там уже будем решать!
Не успели часы в холле сдвинуть минутную стрелку на пять делений, как из ворот резиденции под аккомпанемент сирен и мельтешение мигалок вынесся президентский кортеж.
Начальник охраны разыскал на складе положенный по штату дозиметр, прочитал инструкцию и нажал нужные кнопки. Не дожидаясь десяти секунд, требующихся для измерения, прибор замигал красной лампочкой и зашелся в истошном писке.
В салоне президентского «Ан-74» шум двигателей был слышен не сильнее, чем гудение кондиционера. Президент Украины возвратился из туалета, который за время полета он посещал уже пятый или шестой раз. Закрыл за собой дверь, привычно ощущая прохладу тяжелой позолоченной ручки. Когда изготавливали внутреннюю отделку салона, президент хотел, чтобы все металлические части были сделаны из серебра, но Катерина настояла на восемнадцатикаратном золоте. Он с тревогой подумал об оставленной в Киеве коллекции антиквариата. Показушные прялки и глечики — чепуха, черт с ними, а вот трипольских статуэток, золотых изделий из скифских курганов и дворянских драгоценностей, годами накапливавшихся в недоступной для посторонних комнате, было откровенно жаль.
Телефонный аппарат на журнальном столике засветился кнопками и выдал негромкую мелодичную трель. Левые «американские» часы на панели из красного дерева показывали двадцать минут одиннадцатого — значит, в Вашингтоне еще не ложились. Он взял трубку. Ему ответил не офицер связи, а один из трех абонентов, которые могли быть соединены напрямую.
Спокойный голос с галицийским, немного американизированным акцентом принадлежал хорошо знакомому человеку.
— Виктор, вы сейчас где?
— Еще в самолете. Минут через двадцать буду в Ужгороде.
— Вы еще не отдавали никаких распоряжений?
— Нет.
— It’s okay…
— Скажите, президент Соединенных Штатов уже знает о произошедшем?
— Конечно, Виктор. Ему доложили об этом вне регламента, после приема бейсбольной команды, третьим пунктом в списке неотложных новостей, сразу же после того, как ваши слова подтвердились. Системы космического наблюдения зарегистрировали тепловую вспышку на реакторе и радиоактивный выброс.
— Уже приняты какие-то решения?
— Через полчаса начнется брифинг в нашем ситуативном центре. По моим оценкам, мы сможем выдать первые рекомендации примерно через четыре часа.
— И что я должен делать в это время?
— Ничего. Пока что позаботьтесь о собственной безопасности и, ради бога, не предпринимайте по возможности никаких радикальных мер.
Президент Украины положил трубку и долго сидел, не отрывая взгляда от секундной стрелки, продолжая наблюдать за часами, показывавшими время в Америке. Из раздумий его вывел бортовой селектор.
— Звонят из Минчаэс, господин президент. Просят разрешения объявить повышенную готовность.
— Пусть ждут указаний.
— Но их дежурный настаивает…
— Передай, что, если он еще хоть звук издаст, отдам под суд за панику.
— Еще на связи глава администрации.
— Пусть срочно вылетает в Ужгород вместе с управделами.
— Ждут ответа министры внутренних дел и обороны, а также спикер Верховной рады…
Президент обхватил голову руками и вжался в кресло, словно испуганный ребенок.
С тех пор как в бытность его председателем правления Нацбанка в один прекрасный солнечный день к нему на дачу неофициально приехал очень улыбчивый директор некой «международной неправительственной организации», учрежденной вездесущим фондом Сороса, и предъявил увесистую папку с документами, свидетельствующими о том, как он размещал бюджетные деньги на депозитах кипрского банка, а проценты переводил на свой личный счет, ему ни разу не потребовалось принимать серьезные самостоятельные решения. Должность премьера, переход в оппозицию, баллотирование в президенты, Майдан и затем кабинет на Банковской, бывшей Орджоникидзе — путь к вершине власти был проложен лучшими в мире специалистами, умеющими в любой сложившейся ситуации быстро оценить обстановку и подсказать правильные действия. Даже ощутив пьянящую силу публичной власти, президент Украины в глубине души отдавал себе отчет, что в сущности своей он так и остался ловким и памятливым на цифры колхозным бухгалтером, а потому не делал ни шагу без согласования с заокеанским руководством. Сверчок хорошо знал свой шесток…
Офицер связи, не дождавшись ответа, отключился.
Президентский самолет вошел в зону диспетчерского обслуживания аэропорта Ужгород и начал снижение. Командир корабля взял управление на себя, объявил по громкой связи о снижении и попросил пристегнуть ремни. Просьба была не более чем данью строгой инструкции — за все время его работы на правительственных самолетах ни один из сановных пассажиров этого требования не выполнил.
Второй звонок из-за океана раздался уже в машине, на полпути к закарпатской даче.
— Виктор, мы уже имеем предварительные решения. По оценкам экспертов, у вас произошел чудовищный радиоактивный выброс.
— Что вы рекомендуете предпринять? — прошептал президент, борясь с внезапной сухостью во рту.
— Даже самый оптимистичный прогноз показывает, что Украина не сможет самостоятельно справиться с катастрофой. Рядом граница России, и на их военных базах уже отмечено повышение активности. Завтра мы соберем чрезвычайное заседание Совета Безопасности ООН.
— А какие меры будут предприняты сегодня?
— На ваш мэйл отправлен текст обращения к украинскому народу. Вы должны выступить с ним по телевидению сегодня в prime time[4]. Пусть ваши спичрайтеры на месте кое-что еще уточнят, но основные тезисы изменять нельзя. Вы должны объявить особое положение, после чего дадите в ООН официальный запрос на оказание гуманитарной поддержки. И уже через шесть часов после принятия резолюции мобильные подразделения НАТО в Европе начнут действовать.
— Электронная почта по спецсвязи, господин президент! — доложил по прямой связи помощник из сопровождающей машины.
Президент незалежной Украины поднял крышку ноутбука и щелкнул по моргающей иконке с пиктограммой, изображающей почтовый конверт.
Киев спал. Фонари в городе не горели, но уже начало светать, и поэтому полковник смог прочесть надпись на синей табличке у трехэтажного дома с выдающейся полукругом колоннадой. Здание штаба семнадцатой воздушной армии, расположенное в тихом урочище старого Киева на углу Чкалова и Коцюбинского, было хорошо знакомо Щербицкому, правда, теперь на нем висела странная табличка «Министерство чрезвычайных ситуаций». В просторном вестибюле было пусто, только у входа за стойкой одиноко дремал старший сержант с красной повязкой на рукаве.
Протяжно скрипнула тяжелая входная дверь. Снаружи донеслось приглушенное урчание отъезжающей машины. Старший сержант вскочил навстречу вошедшему.
— Товарищ полковник, помощник дежурного…
— Отставить. Последние десять минут сбор не объявляли?
— Никак нет, товарищ полковник.
— Оперативный на месте?
— Так точно, товарищ полковник.
Человек с резкими чертами лица и злым взглядом уверенно двинулся вверх по лестнице на второй этаж. Сержант пулей метнулся к стойке, схватил телефонную трубку и поспешно доложил, ни разу не запнувшись на спотыкливых словах:
— Товарищ подполковник, в штаб прибыл заместитель начальника информационно-аналитического управления!
Полковник быстрым шагом прошел по застеленному дорожкой коридору до двери с надписью «Оперативный дежурный» и, не обращая ни малейшего внимания на надпись «Посторонним вход строго запрещен», вошел внутрь.
Большое помещение, переоборудованное из актового зала, было занято рядами разделенных деревянными стойками отсеков, из которых торчали верхушки компьютерных дисплеев. Один или два экрана светились, но не ядовито-зеленым цветом, знакомым Щербицкому по Институту кибернетики, а яркими красками — словно цветной телевизор. Всю дальнюю стену занимала мигающая разноцветными лампочками подробная карта Украины.
Из-за стеклянной перегородки навстречу прибывшему вышел хмурый подполковник. Они молча обменялись рукопожатиями.
— Ты уже узнал? — спросил оперативный дежурный. — Откуда?
— Работа такая, — невесело усмехнулся в ответ полковник.
Их прервало дребезжание длинного, без пауз, телефонного звонка.
— Замминистра, — тихо произнес подполковник. Прижав к губам указательный палец, он вернулся за стекло к своему рабочему столу и нажал клавишу на пульте.
— Слушаю, товарищ генерал!
Из динамика донесся профессионально-недовольный голос, каким обычно обращаются к подчиненным неуверенные в себе сановники.
— Рассказывай про обстановку.
— Ночью прошел доклад из Чернобыля по линии пожарных. Вначале речь шла о возгорании на четвертом реакторе. Затем стали говорить о выбросе радиации, но уровень пока не уточнили. Там регионалы командуют, они сразу же приступили к тушению.
— Есть жертвы?
— По докладам, один человек. Завалило обрушенной стеной.
— Что обрушилось?
— Вся внутренняя часть энергоблока.
Наступила долгая тягучая пауза, разбавленная тяжелым сопением из динамика.
— Какие будут распоряжения, товарищ генерал? — подождав, осведомился подполковник.
— Верховному доложили?
— Так точно, согласно инструкции.
— И что?
— Было приказано не поднимать панику и ждать дальнейших указаний.
— Ну так и выполняй! Я же на больничном со вчерашнего дня, и мои приказы юридической силы не имеют — случись что, обвинят в превышении полномочий. Так что звони новому министру и решай все с ним.
Абонент отключился. Офицеры, не сговариваясь, тихо выматерились в унисон.
— Бывший подполковник КГБ, — прокомментировал начальник Разведуправления. — Благополучно пересидел застой, перестройку и все годы независимости. От каждого из президентов получил по звездочке, нюх на опасность имеет просто феноменальный.
— Ага, все оценил и решил не рисковать, — кивнул, соглашаясь, оперативный дежурный. — Как тогда, когда склады боеприпасов рванули. Так что, звонить министру? Только которому из двух? Три дня назад было судебное решение, старый восстановлен в должности районным судом, но не утвержден постановлением кабмина. Стало быть, новый, хоть и назначен президентским указом, тоже на птичьих правах… Это тебе не бюджетные фонды распределять — теперь, пока президент не отдаст приказа, ни один, ни второй носа сюда не покажут.
— Тоже верно, — полковник тяжко вздохнул. — Стало быть, как всегда, все свалится на начальников управлений?
Оперативный молча кивнул.
— Значит, — резюмировал замначальника информационно-аналитического управления, — отдуваться за всех будешь ты, гражданская оборона и Управление оперативно-спасательных служб.
Время шло к началу рабочего дня, и оперативный зал понемногу заполнялся сотрудниками. Фантомный Щербицкий, внимательно наблюдавший за всем происходящим, отметил непривычно большое число женщин в офицерских погонах. А полковник явно не собирался покидать оперативного дежурного — изредка отвечая на звонки, они прихлебывали кофе, принесенный посыльным.
— Спецсвязь, — недовольно пробурчал подполковник, возвращаясь к рабочему столу. — Не могли подождать немного, мне через сорок минут дежурство сдавать.
Человек на другом конце провода орал так, что его было отлично слышно всем находящимся в зале:
— Это Винница, оперативный дежурный сорок третьей ракетной армии Вооруженных сил Российской Федерации, мать вашу распротак! Слушайте, что там у вас творится? В Новобелокоровичах, на пусковых шахтах, вся дозиметрия словно с ума сошла. Мы подумали сначала, что у нас утечка на специзделиях. Проверили — а это ваш Чернобыль трещит, как Новая Земля через час после ядерных испытаний!
— Не шуми, — ровным голосом ответил оперативный. — Ты нашу ситуацию знаешь. Мне поступил доклад о пожаре на Чернобыльской АЭС, больше никаких данных не имею.
— Зато я имею! Пожар, подполковник, это херня. Из Москвы передают, что спутники зарегистрировали мощнейший выброс! И пятно активной грязи расползается со скоростью ветра.
— Это точно?
— Нет, это я так шучу. Буду я тебе под объективный контроль звиздеть… — ругнулся российский коллега. — Давай телеграмму с официальным запросом, и я тебе по электронке вышлю все свежие карты радиационной разведки.
Подполковник схватил вторую трубку:
— Узел связи? Телеграмму «Монолит» на Винницу, аллюром. Посыльного ждать некогда, никого не присылайте — я надиктую, а на бланке распишусь потом.
Полученные с российских военных баз и спутников данные сразу же вывели на главную карту. Над наполнившимся людьми залом поднялась явственно ощущаемая волна ужаса.
— Звони президенту, — тихо сказал полковник, покосившись на бледные лица людей за мониторами.
Подполковник поднял трубку с золоченым тризубом, произнес несколько фраз, но, оборванный на полуслове, побагровел и с размаху хлопнул ею по рычагам.
— Слушать ни о чем не хотят! Сказали, что вечером будет официальное выступление гаранта по ящику, а все приказы потом.
Начальник разведки загнул трехэтажный мат, способный вогнать в краску и старого боцмана, знакомого с многоязычной ненормативной лексикой.
— Ладно, я у себя. Буду поднимать управу в ружье.
Оперативный дежурный посмотрел на часы. До прибытия смены оставалось совсем немного. Но это уже не имело значения…
Он посидел неподвижно минут пять, уперев взгляд в свой рабочий стол, после чего начал методично обзванивать смежников.
Дежурный по Министерству обороны явно был в курсе дела, но на всякий случай прикинулся дурачком:
— Объект невоенный. Без распоряжения главкома я не могу выделить ни одного бойца. Обратись к национальной гвардии, подполковник. Их там аж тридцать три тысячи человек! Да и вообще, у Вооруженных сил боеспособных частей кот наплакал — всего три аэромобильные бригады и танковый полк. Сам же знаешь, все сухопутчики — это дворники и сторожа при складах…
Оказавшийся на месте первый заместитель министра внутренних дел, в отличие от своего армейского коллеги, был циничен и прям:
— Извини, но я на радиацию своих людей без письменного приказа не брошу. Эти жлобы энергетики ездят на «Лексусах», а отдыхают на Канарах, они там чего-то наворотили, а моим за них в пекло лезть? Нет уж, наше дело — поддержание правопорядка, а не борьба с радиацией.
— Но хоть ГАИ подними, — взмолился оперативный, — пусть дороги перекроют!
— Какое ГАИ, уважаемый? Его же ваш президент и расформировал. У нас теперь не хватает народа даже для того, чтобы дежурить на улицах!
Звонок во внутренние войска оказался столь же результативен. Эта силовая структура была вообще напрямую подчинена президенту. Их дежурный уже получил строгий приказ и разговаривать о чем-то кроме необычно холодной погоды и футбольных успехов «Динамо — Киев» категорически отказался.
Утро уже вступало в свои права. Но пробуждающийся город еще ничего не знал о надвигающейся беде…
А потом позвонил из своего кабинета полковник.
— Тут, в общем, такое дело, — угрюмо сообщил он оперативному дежурному. — Есть информация, что в Министерство обороны неофициально обращался человек из аппарата представителя НАТО в Украине. Он запросил информацию о количестве дееспособных транспортных самолетов, особенно тяжелых, и просил по возможности мобилизовать как можно больше переводчиков с литовского, латвийского, эстонского и польского языков. Ты все понял?
— А что тут непонятного? — устало ответил подполковник. — Пользуясь случаем, они готовят фактическое вторжение. Теперь ясно, почему президент молчит.
— И еще информация — в приемных Верховной рады, Администрации президента и кабмина лежат официальные предложения России о помощи. Чернобыль на самой границе, и их вполне может зацепить. Однако наши пока молчат — все ждут президентского слова.
Подполковник закончил разговор и перезвонил дежурному на входе в здание штаба. Как и следовало ожидать, ни один из заместителей министра на рабочее место не прибыл. А это означало две крайне неприятные вещи: первое — некому будет отдать рапорт о сдаче дежурства, и второе — до прибытия в здание руководства вся исполнительная власть огромного министерства будет сосредоточена в его руках.
Пришел рассыльный с целой пачкой текущих докладов по обстановке. Подполковник задержал солдата и быстро пробежал глазами короткие сообщения, каждое из которых неумолимо свидетельствовало о том, что уточненная оценка последствий с каждым часом становится все страшнее и страшнее, что обтекаемое слово «авария» понемногу заменяется колючим понятием «катастрофа» и что похожие на вопли утопающих запросы о приказах и распоряжениях — это явный признак того, что обстановка уже практически вышла из-под контроля тех, кому положено было ее контролировать.
Подполковник закончил в свое время Московскую академию химзащиты и начинал службу начхимом полка. Он лучше других мог оценить последствия утечки радиации. Ветер был северо-восточный, а стало быть, вся поднятая в воздух зараза, сколько бы ее там ни было, через несколько часов окажется прямо над Киевом. Некоторое время оперативный дежурный размышлял о том, чтобы аккуратно, с соблюдением мельчайших формальностей, сдать дежурство, вернуться домой, взять жену, сына и все свои небольшие накопления и рвануть к теще в Запорожье до того, как в Киеве начнется неуправляемая паника.
Единственное решение, которое он мог сейчас принять, скорее всего, приведет его на тюремные нары. «И ради чего? Ради кого? — подумал он. — Ради зажравшихся мафиози из кабмина и Верховной рады? Ради трепещущего перед американцами президента? Ради спасения кукольно-хорьковой „оранжевой республики“ и присосавшихся к ней лизоблюдов, воспевающих фашистских прихвостней и переписывающих историю в угоду новым хозяевам жизни? Нет, — возразил он сам себе. — Не ради них, а ради миллионов киевлян, ставших заложниками безответственных политических игрищ».
Подполковник, словно досылая в ствол последний патрон, взял у посыльного бланк официальной телеграммы и заполнил его несколькими короткими строчками.
«Командующему контингентом Вооруженных сил России на территории Украины. В связи с невозможностью справиться с катастрофической ситуацией наличными силами и возникновением очевидной угрозы мирному населению, прошу оказать необходимую помощь в ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС».
Посыльный, стоявший у него за плечом и прочитавший написанное, пулей помчался в узел связи. Через сорок три минуты с подполковником связался российский генерал:
— Запрос получен. Информация прошла всю официальную цепочку, и наш президент дал добро. Батальон спецназа уже грузится в «вертушки». Первым делом обеспечим оцепление. Чуть позже подтянутся специалисты и радиологическая лаборатория. Как только оценим ситуацию, будем решать, что делать дальше, — он чуть замялся, словно не решаясь произнести заключительную фразу которая, как и все оперативные переговоры, записывалась на пленку, и все же добавил: — Благодарю вас, товарищ подполковник.
Оперативный устало выдохнул, еще немного посидел за столом, затем подтянул к себе чистый лист бумаги, снова взял ручку и начал писать: «Министру ЧС. Рапорт. Прошу освободить меня от обязанностей оперативного дежурного и направить на ликвидацию последствий…»
Холеный майор со щирыми запорожскими усами пулей вылетел из зала оперативного управления и засеменил по коридору, воровато оглядываясь по сторонам и одновременно лихорадочно отыскивая в памяти своего навороченного мобильника нужный номер.
— Ясь, это ты? — спросил он, прижимая трубку ко вспотевшему уху. — Просыпайся — с тебя две штуки баксов. Ага. Хто, хто? Хрен в пальто! Загорулько, помнишь такого хлопца? МЧС, Департамент связей со СМИ. Ну, теперь узнал?
Человек на другом конце провода быстро пришел в себя.
— Михайлович? Привет. Ты по существу говори. Что, опять склады рванули?
— Нет, Ясь, все куда серьезнее. Подтверди гонорар, и расскажу.
— М-мм… Восемьсот долларов. Больше наш продюсер не дал бы даже за инфу про события одиннадцатого сентября в Нью-Йорке.
— Информация секретная, так что штука — и ни цента меньше. Или я звоню на пятый канал. Ты ведь знаешь, они отстегнут без базару.
— Ага, звонил бы ты мне, если бы они тебе так отстегивали. Ладно, подожди, сейчас с шефом.
— Давай-давай, — майор ухмыльнулся, пользуясь тем, что его никто не видит. — Время пошло.
Глава 8
Судный день
…Первые сообщения об аварии просочились в эфир к обеденным новостям. Но съемочные группы ведущих телеканалов страны добрались до Припяти только на следующий день. Добрались — и сразу же приступили к работе, реализуя принцип «Волка и журналиста ноги кормят».
— Как вы видите, уважаемые телезрители, — бодро вещала в микрофон девушка-тележурналистка, не забывая сохранять на своем миловидном личике выражение тревожной озабоченности, как нельзя лучше подходившее к обстановке прямого репортажа с места катастрофы, — на месте энергоблока четвертого реактора Чернобыльской АЭС теперь лишь обгорелые и обрушившиеся стены. К сожалению, нам не удалось подойти ближе, — бесстрастная телекамера зафиксировала на лице журналистки профессиональное сожаление, — территория атомной станции оцеплена военными. Напоминаю, что вы смотрите прямой репортаж студии «Лаванда-ТВ». С вами была Анна Гуренко.
Анна завершила репортаж, поежилась. Апрель в этом году выдался холодным, зря она так легко оделась. Облизнула губы. Нащупав языком трещинку, нахмурилась. Неужели и от новой дорогущей помады нет толку? Надо, наверное, витаминов попить… Интересно, попало ли это в кадр? Жалко, что Слава Ройзман сегодня не поехал. Он снимает в сто раз лучше, чем вечно пьяный Горобченко. Но Ройзман отказался — сказал, что боится радиации… И сколько там той радиации за час работы?
Она повернулась к перебирающему бумаги режиссеру:
— Ребята, я отдохну немного: голова кружится — от солнца, наверное, отвыкла.
— Посиди, — великодушно согласился режиссер и добавил озабоченно: — Что-то мой компьютер глючит. Сейчас Петя заменит карту памяти, и будем продолжать. У нас по сценарию дальше интервью с местной жительницей.
Анна, пошатываясь, отошла в сторону и вдруг переломилась пополам. Ее сотрясала безудержная спазматическая рвота.
Из аппаратной кабины передвижной телестудии высунулся техник.
— Слушайте, тут фигня какая-то — усилок полетел, и передатчик не пашет. Так что прямого включения не бу… — Он прервался на полуслове и с выпученными глазами стал наблюдать за тем, как журналистка, держась руками за живот, выхаркивает из себя сгустки алой венозной крови.
Фоторепортер-фрилансер, увязавшийся по знакомству за съемочной группой, наставил на Анну объектив «Кэнона» и лихорадочно щелкал затвором. Бросаться на помощь бедной девчонке он не спешил — за это деньги не платят, а вот за уникальные фотографии можно сорвать хороший куш.
Снимок известной всей стране журналистки криминальных новостей, которую рвало кровью на фоне выгоревшего реактора, уже к вечеру был выложен в Интернете. Фото сопровождали обстоятельные комментарии специалистов, разъяснившие еще не ощущавшим радиационной опасности обывателям, что означает и такая вот реакция организма, и светлые пятнышки брака, которыми была усеяна фотография…
Информация, идущая со всех сторон, была противоречивой. Государственные службы работали из рук вон плохо, средства массовой информации питались в основном слухами. Ведущие телепрограмм на все лады (в зависимости от политической принадлежности своих хозяев) комментировали странное выступление президента. То, о чем он говорил, мало кого интересовало — страна, от серьезных непубличных аналитиков, до провинциальных домохозяек давно уже поняла, что невнятные затянутые речи «гаранта конституции» не несут ни полезной информации, ни подтекста. Важно было то, где находится президент и его семья, а находились они в далеком и безопасном Закарпатье. Выводы напрашивались сами собой…
А к вечеру 27 апреля 2007 года на сервисе Google Earth выложили спутниковые карты радиационной обстановки, совмещенной с метеоданными. Все эти дни дул преимущественно легкий северо-западный ветер, температура дня и ночи не отличалась столь резко, чтобы стимулировать осадки. И теперь любой, кто имел доступ в Интернет, мог собственными глазами наблюдать за тем, как на Киев медленно наползают пылевые облака, несущие в себе незримую смерть.
Киевским Южным мостом Щербицкий мог по праву гордиться. В тысяча девятьсот восемьдесят девятом этот мост считался самым современным в Союзе. Первый секретарь помнил, что строительство обошлось в сто двенадцать миллионов рублей. Только вот семнадцать лет назад здесь не было такого количества автомобилей — казалось, они съехались сюда чуть ли не со всей Украины. Щербицкий подивился тому, что в сплошном автомобильном потоке, натужно переползающем из центра на левый берег, были в основном иномарки — редкие «Жигули» и «Таврии» выглядели в этом моторизованном скопище белыми воронами или, точнее, гадкими утятами.
От разглядывания машин его отвлекла вспыхнувшая на въезде милицейская мигалка. Она заморгала на большой белой иномарке, которая, то и дело надсаживаясь непривычно резкой сиреной, пробивалась через запруженную проезжую часть. Щербицкий-наблюдатель незримой тенью пронесся вдоль моста, следя за всем происходящим из своего вневременья. У основания высокой бетонной мачты, к которой сходились стальные нити вант, творилось что-то неладное. Сверху было хорошо видно, как пестрый поток перегораживает запруда из разбросанных в беспорядке черных прямоугольников. Спустившись ниже, Щербицкий смог разглядеть, что черные прямоугольники — это большие, явно представительские машины со спущенными колесами, выбитыми стеклами и цепочками вмятин от автоматных очередей. Вокруг машин, не обращая внимания на затор, метались вооруженные люди в военной форме.
Машина дорожно-постовой службы, тоже подвывая сиреной (словно собачонка, на которую раздраженный хозяин не обращает внимания) и моргая проблесковым маячком, тщетно пыталась пробиться к месту дорожно-транспортного происшествия. Воспользоваться встречной полосой на мосту возможности не было — посередине проходила линия метро. В роте, обслуживающей Южный мост, знали, что пробка здесь возникает мгновенно, — стоит лишь перекрыть на пару минут хотя бы один ряд, — но и рассасывается такая пробка быстро, минут за десять-пятнадцать. Настоящие заторы, перекрывающие движение больше чем на час и парализующие жизнь в четвертой части многомиллионного города, происходят гораздо реже, но все же случаются — в основном после лобовых или цепочечных столкновений, когда разбитые машины занимают несколько рядов. Сейчас, похоже, был именно такой случай — пробка образовалась грандиозная. Отчаявшись пробиться к месту событий на своем дребезжащем «УАЗ Патриоте», гаишники двинулись вперед пешим порядком, однако к месту происшествия им пробраться так и не удалось.
Проезжую часть перегораживала цепочка широкоплечих ребят в камуфляже, наставивших на толпу стволы отнюдь не учебных автоматов. За спиной у охранников о чем-то спорили, размахивая руками, люди в дорогих костюмах. Старший лейтенант милиции и сопровождающие его сержанты имели табельные «макаровы», но пользоваться ими они не умели, да и на рожон лезть не собирались. Отодвинув плечом одного из своих бойцов, к гаишникам подскочил человек в сером мышином костюме.
— Управление госохраны, — он махнул в воздухе синим удостоверением, хотя в этом не было особого смысла: милиционеры и так уже поняли, с кем имеют дело.
— Что произошло? — скорее для проформы спросил битый жизнью старлей.
— … — тихо, чтобы не услышали у машин, выругался майор правительственной охраны. — Председатель СНБО[5] и министр транспорта ехали в аэропорт и левый ряд не поделили. Джип охраны Совета национальной безопасности и обороны подрезал автобус с сопровождением министра, те в ответ его бортанули джипом, а потом началась перестрелка. Слава богу, все машины бронированные, и никого не зацепило шальной пулей. Теперь вот боссы выясняют отношения. Подождите минут десять, ребята. Сейчас они договорятся между собой, кому на чем ехать, и тогда мы снимем оцепление. А вы потерпите еще минут пятнадцать, растащите этот хлам, — он кивнул на искалеченные «Порше Кайену», «Линкольн-навигатор» и «Сабербан», — и запускайте толпу.
— Нормальное дело… — осторожно возмутился гаишник. — В городе полный гармидер, все пытаются уехать. О людях вы подумали?
— Это их дело думать, — полковник указал в сторону все еще выясняющих отношения сановников, — а мы, — он пожал плечами, — обязаны выполнять. У меня, между прочим, у самого семья на Соломенке осталась.
Возвращаясь к своей машине, гаишники, уже ни во что не вмешиваясь, наблюдали, как ручеек машин, словно вода, стремящаяся прорвать неожиданно возникшую преграду, отыскал въезд на встречную полосу и, расширяясь с каждой минутой, заполняет мост.
Примерно то же самое — с вариациями, зависящими от местных конструктивных особенностей, — происходило на всех четырех автомобильных мостах Киева. Вскоре выезды из города во всех направлениях превратились в многочасовые тянучки.
Старший лейтенант ДПС[6], заслышав сверху стрекочущий звук, поднял голову. Над центром города хищной железной стрекозой кружил вертолет. По возвращении в дежурную часть старлей узнал из телепрограммы, что предприимчивые авиаторы, наплевав на строжайший запрет полетов над городом и не опасаясь существующей лишь на бумаге украинской ПВО, начали предлагать свои перевозочные услуги тем, кто в состоянии был за них заплатить.
…К вечеру двадцать восьмого апреля трансконтинентальная автотрасса Е40, идущая из далекого французского Кале до самой китайской границы, на участке, соединяющем Киев и Борисполь, мало чем отличалась от городской улицы в разгар часа пик. Машины текли по ней от столицы в сторону города-спутника, рядом с которым располагался международный аэропорт, и дальше — на Полтаву и Харьков, полностью заняв обе полосы.
Щербицкий уже вполне освоился со своим «телевизионным» внутренним зрением и «фантомным» состоянием, а потому без труда перенесся в салон первого попавшегося авто. Это была новенькая ярко-синяя иномарка, в которой ехала семья: муж, жена и пятилетний сын. Женщина с ребенком, утомленные многочасовой ездой и дерганьем, спали в обнимку на заднем сиденье. Сидящий за рулем мужчина лет тридцати был напряжен и думал о вещах, не совсем понятных Первому секретарю ЦК Компартии Украины.
Из его сбивчивых мыслей Щербицкий понял, что отца семейства зовут Сергей, что он работает товароведом в большом универсаме, а его жена занимает должность экономиста в каком-то районном банке. Причем по всему выходило, что работа жены намного престижнее. Щербицкому это показалось странным — по докладам сотрудников ОБХСС он знал, что именно работники торговли, имеющие доступ к дефицитным товарам, самые уважаемые люди. В своем, конечно, кругу. Как говорил Райкин: «Через завсклад, через товаровед…». А что можно украсть или «достать» в банке? Там ведь бумажки одни, контора — она и есть контора.
Но более всего товаровед Сергей переживал за свой недавно построенный кооператив. В голове у него чаще всего крутилось непонятное слово «ипотека». Из общего смысла Щербицкий понял, что этим словом обозначается ссуда на покупку квартиры. Выдал ссуду как раз тот самый банк, где работала жена, и теперь Сергей очень переживал, не заставят ли возвращать долг, даже если дом окажется зараженным радиацией. Мысли этого торгового человека показались Щербицкому до крайности нелепыми: чепуха какая, ведь если квартира будет признана аварийной, то государство выделит им равноценное жилье, и все дела.
Близился вечер. Сергей, третий час сжигая бензин, полз в потоке машин, не имея возможности ни остановиться, ни свернуть. Слава богу, теща живет в Полтавской области, а их дом находится на левом берегу Днепра. Окажись они по другую сторону реки, им некуда было бы ехать: все мосты через реку, если верить все хуже и хуже работающему Интернету, заблокировались еще в обед.
Они с женой решились бежать из города после дневных новостей, когда по двум еще работающим телеканалам несколько раз подряд показали снятое на телефон видео. Один из десятка вертолетов, вывозивших из города богатых людей, подлетая к элитному дому, попытался протиснуться между двумя недостроенными высотками, но зацепил лопастью стрелу строительного крана, рухнул вниз и сгорел дотла.
Эффектное зрелище гибели вертолета с людьми, транслированное в режиме реал-тайм, нисколько не остудило пыл желающих выбраться из обреченного (это зловещее слово звучало в разговорах все чаще и чаще) города. Если верить тому, что говорил телеведущий, то даже несмотря на аварию, стоимость одного места в «частном воздушном такси» быстро поднялась до ста тысяч долларов. У Сергея, старшего менеджера большого гипермаркета, и его жены, замначальника кредитного управления банка, таких денег не было и в помине, так что единственным шансом вырваться из города оставалась лишь недавно купленная автомашина, приобретение которой проделало в семейном бюджете солидную брешь.
Не прошло и получаса, как движение по трассе окончательно застопорилось. Сын проснулся и стал проситься в туалет. Жена вывела его наружу и запетляла к обочине меж капотов. Сергей включил радио и услышал:
— Товарищ полковник, как заместитель начальника городской ДПС, расскажите, пожалуйста, нашим слушателям, что происходит сейчас на дорогах.
— Все выезды из Киева на протяжении нескольких десятков километров превратились в сплошные тянучки. Бензин на автозаправках почти закончился, цены на него растут с космической скоростью, однако попавшие в ловушку автомобилисты на последние деньги заполняют баки и все подручные емкости. Тем не менее число брошенных прямо на дорогах машин растет, и заторы становятся совершенно непроходимыми.
— Что вы рекомендуете тем, кто сейчас застрял на дороге?
— К сожалению, стояние в пробках бессмысленно. Если у вас закончился бензин, лучше всего оставить машину на обочине и попытаться добраться пешком до ближайшей железнодорожной станции.
Когда жена и сын вернулись к машине, Сергей рылся в багажнике, собирая вещи, которые нужно было забрать с собой. Беседу с полковником слушал не он один — вскоре по обочинам дороги вдоль омертвевшего автомобильного стада медленно брела бесконечная человеческая толпа.
Щербицкий вспомнил, где он видел подобное раньше. В сорок первом, когда он, только что призванный в армию инженер-механик, получив лейтенантские погоны, ехал из Днепропетровска к месту назначения на Закавказский фронт, ему навстречу такой же унылой вереницей двигался на восток поток беженцев. Сходство было полным — точно так же плакали дети, точно такое же отчаяние лежало на осунувшихся лицах женщин, точно так же валялся по обочинам брошенный скарб. Разве что меньше в сорок первом было среди беженцев мужчин — почти все они ушли на фронт, — и над головами бредущих на восток людей висели воющие самолеты с крестами на крыльях, щедро рассыпавшие свинцовую смерть.
«Почему, — с отчаянием подумал первый секретарь, — из века в век рушатся на голову моего народа страшные бедствия, преодолевать которые приходится с крайним напряжением сил, неся при этом неисчислимые жертвы? За что? Беда приходила с востока с полчищами конных кочевников, беду приносили с юга ятаганы турецких янычар, беда приползала с запада на броне фашистских танков. А теперь беда летит с севера — летит по небу, по такому синему и такому чистому…»
Для Моисея Фишмана, редактора газеты «Новая правда Украины», как и для сотен тысяч других киевлян, которые в извечной надежде наших людей на чудо до сих пор не решались покинуть обреченный город, каплей, переполнившей чашу страха и терпения, стал злополучный репортаж о гибели вертолета.
Ночь, когда произошла авария, Фишман провел в редакции — по графику он был выпускающим. Вернулся домой под утро, проспал почти до обеда и узнал о произошедшем только вечером из обращения президента, после которого в эфир, словно из прорвавшейся плотины, обрушились потоки противоречивой информации. Фишман сразу же припомнил далекий семьдесят шестой год, когда Киев тряхнуло пятибалльным отголоском румынского землетрясения, и решил не делать резких движений. В ту памятную ночь он, еще мальчишка, вместе со встревоженными родителями, спустившись на улицу, застал там народное гулянье. Киевляне, перешучиваясь и стесняясь выказывать друг другу испуг, побродив с полчаса по улицам, возвращались домой. И очень хотелось верить, что и сейчас все будет точно так же.
Нагнетание страха с несуществующими гриппозными эпидемиями, наводнениями и взрывами на артиллерийских складах, после прихода новой «демократической» власти, прочно вошло в дежурный арсенал украинских политтехнологов, поэтому многие неглупые и практические люди, к числу которых причислял себя и Фишман, плюнули на ставшие уже привычными телеужастики и продолжали жить прежней жизнью. Однако делать это с каждым часом становилось все труднее.
Весь следующий день Фишман провел в редакции. Плевался, подписывая в печать откровенный бред, но печатать было нечего. Пресс-службы государственных организаций, от комитета по информации до Администрации президента, отвечали перенятой с Запада отговоркой «без комментариев», а к концу рабочего дня и вовсе перестали отвечать на звонки. Мобильная связь, словно в новогоднюю ночь, работала с перебоями. Репортеры, штатные и нештатные, «из разведки» не возвращались. Чтобы хоть как-то заполнить полосы, оставшиеся в редакции сотрудники вынуждены были переписывать своими словами мутные заметки, выловленные в Сети.
И только на третий день совсем еще недавно бывшие абстрактными слова «опасность радиационного заражения» материализовались настолько, что население огромного города, опережая надвигающееся ядерное облако, начал охватывать тихий ползучий ужас. Большая часть местных телепрограмм и радиоканалов прекратила вещание. Оставшиеся, уже не скрывая страха, сообщали о массовом вылете частных самолетов из Борисполя, Жулян и Гостомеля; о перестрелках между правительственными кортежами, не поделившими полосу на трассе или очередь въезда в ворота; о ловушке, в которой оказались пытавшиеся покинуть Киев автомобилисты.
И наконец, этот треклятый вертолет… Фишман выключил телевизор и подошел к окну. Проспект, на который выходила кухонная сторона квартиры, несмотря на утреннее время пик, был пуст — лишь изредка по нему проносились в сторону Святошина одинокие машины. И эта пустота, какой Моисей Фишман не наблюдал здесь даже в маломашинные советские времена, была страшнее всего, что он до этого видел и слышал.
Впервые за много лет Фишман мысленно поблагодарил хозяина газеты за жадность. Зарплаты и гонораров не хватало на дорогой отдых, и потому семья Фишмана отправилась в Ялту в мертвый сезон.
Интернет, к счастью, пока работал. Фишман открыл карту автомобильных пробок. Киев на ней выглядел красным солнышком — таким, как рисуют его дети, — с неровной окружностью кольцевой дороги и расходящимися от него кривульками коротких редких лучей. Это означало, что все автомобильные выезды из города заблокированы. То, что город нужно покинуть, и как можно скорее, было ясно как божий день. При этом путей к спасению имелось немного: точнее, всего один.
Читать бесплатно другие книги:
