Дело смеющейся гориллы Гарднер Эрл
— Что вы хотите этим сказать? — спросил Мейсон.
— Она ведь могла сама взять эти вещи и спрятать их в урне, а затем специально сделать запись в дневнике — чтобы в случае, если попадет под подозрение, она могла бы сослаться на свой дневник. Запись должна была бы подтвердить ее заявление о том, что вещи прятала обезьяна. Ну, Мейсон, ведь совершенно ясно, что мне не нужно вам объяснять, как она могла подготовить для себя оправдание.
— Я не думаю, что вам вообще нужно что бы то ни было мне объяснять, — сказал Мейсон.
Хардвик повернулся к Натану Фэллону:
— Я полагаю, нам лучше обсудить этот вопрос с мистером Эддиксом.
— Он просил передать вам, что не сможет вас принять, — непреклонно заявил Фэллон. — Он ранен. Вчера его чуть не убила горилла, которую он дрессировал. Все это произошло на моих глазах.
Хардвик нахмурился.
— Ну что ж, Натан, я думаю, что нет никакой необходимости задерживать мистера Мейсона и мисс Стрит. Насколько я понял, они собираются уходить.
— Да, верно.
— Спокойной ночи, — отрывисто сказал Хардвик, пожиная руку Мейсону и поклонившись еще раз Делле Стрит.
— Я позвоню привратнику, — сказал Фэллон, — чтобы он вас выпустил, мистер Мейсон. Полагаю, нелишним будет предупредить вас, чтобы вы ехали прямо по дороге к воротам. Не останавливайтесь и, упаси боже, не выходите из машины. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — сказал Мейсон.
5
Машина Мейсона проехала сквозь большие железные ворота. Поглядывавший с подозрением охранник стоял наготове. Едва машина миновала каменные колонны, массивные ворота тяжело повернулись на шарнирах и со скрежетом захлопнулись. Лязгнул железный засов.
Мейсон прибавил газ.
— Да, ну и дела, — сказала Делла Стрит.
— Многовато хлопот для одного вечера, — согласился Мейсон.
— А сейчас чем мы займемся?..
— Сейчас нам предстоит сделать несколько важных дел, — ответил Мейсон. — И самое первое — нужно попробовать связаться с Джеймсом Этной. Будем надеяться, что он еще не спит. Здесь должна быть аптека с телефонной будкой… Примерно через полмили, насколько я припоминаю.
Мейсон прибавил скорость.
— Ты не обратил внимание на какой-то специфический затхлый запах в этом доме? — спросила Делла Стрит. — Что-то напоминающее… Я не могу понять, что имение, и все же у меня до сих пор мурашки по коже от этого.
— Аромат зоопарка, — пояснил Мейсон. — Это запах животных, которых держат в клетках.
— У меня до сих пор от этого гусиная кожа, — сказала она со смехом.
— От одного вида этого дома мурашки по коже побегут, — усмехнулся Мейсон. — Хотел бы я знать побольше о Бенджамине Эддиксе, но, в конце концов, нас это не касается, Делла. Мы окажем добрую услугу Джеймсу Этне, и с нас довольно.
Он подрулил к аптеке. Делла Стрит набрала номер домашнего телефона Джеймса Этны, поговорила с минуту, затем кивнула Мейсону и сообщила:
— Все в порядке, они еще не легли спать. Я говорила с его женой. Он только что приехал из офиса. — Услышав в трубке ответ, она сказала: — Мистер Этна, это секретарша мистера Мейсона. Подождите секундочку, пожалуйста.
Она встала и уступила место Мейсону. Тот устроился в телефонной будке поудобнее.
— Прошу прощения, что беспокою вас так поздно, мистер Этна, но причиной тому некоторые довольно необычные обстоятельства. Речь идет о том, что адвокаты Эддикса должны связаться с вами и попытаться прийти к компромиссу. Я подумал, что, принимая во внимание любезность, оказанную вами некоторое время назад, я должен поставить вас в известность о том, что произошло.
— Эддикс не пойдет на компромисс, — сказал Этна, и по его голосу слышно было, что он утомлен долгой ночной работой в офисе. — Он из тех твердолобых людей, которые всегда дерутся до последнего, лишь бы было с кем драться, и это может затянуться надолго. Он уверяет, что до сих пор и пятицентовика не уплатил по судебным искам и не собирается платить и в дальнейшем.
— А сейчас он выложит пятицентовик, никуда не денется, — сказал Мейсон. — Имеется в виду, что, скорее всего, Сидней Хардвик свяжется с вами в ближайшие пять минут или, по крайней мере, как только вы откроете свою контору завтра утром — и предложит вам пойти на компромисс.
— Что случилось?
— Они нашли платиновые часы и перстень с большим бриллиантом, которые, как считал Эддикс, были украдены миссис Кемптон.
— Черт побери, да неужели?! — торжествующе воскликнул Этна.
— Это точно.
— Где они были и как им удалось их найти?
— Собственно говоря, — сказал Мейсон, — это я их нашел.
— Вы?
— Ну да. Я пролистывал дневники Элен Кэдмас и обратил внимание, что она упомянула место, куда одна из самых озорных обезьян имела обыкновение прятать всякие безделушки, особенно если эти безделушки, по ее мнению, нравились Элен Кэдмас. И когда я приехал к Эддиксу по его приглашению, я сказал ему, что неплохо было бы взглянуть в это укромное местечко.
— И что это за место?
— Каменная греческая урна в холле.
— Так, так! — воскликнул Этна. — Это же совершенно меняет ситуацию. Собственно говоря, Мейсон, именно это меня больше всего и беспокоило. Я не мог быть абсолютно уверен в моем клиенте. Я, конечно, верил, что она невиновна, но, в конце концов, все улики, я имею в виду улики, свидетельствующие о том, что она могла в принципе взять эти вещи, были в полном распоряжении противной стороны. Вы знаете, как оно бывает. Они могли представить любое количество косвенных улик, доказывающих, что у Эддикса были, по меньшей мере, серьезные основания полагать, что вещи взяла она. Тогда мне пришлось бы защищаться в течение всего процесса.
— Конечно, — заметил Мейсон, — здесь есть еще одно юридическое затруднение. Как пытался убедить меня Хардвик, ситуация не изменилась в юридическом смысле. Тот факт, что вещи были найдены, не влияет на его аргументы — ведь речь идет о добросовестном заблуждении, и…
Этна ликующе засмеялся.
— Пусть он попытается углубиться во все эти технические подробности, — сказал он. — Если мне не нужно обороняться, то я уж сумею пробиться сквозь их оборону. Я сведу весь случай к простейшей ситуации, Мейсон. Женщина, работающая в поте лица, из кожи вон лезет, чтобы удовлетворить все прихоти миллионера. Миллионер выгоняет ее неожиданно и без какой бы то ни было причины. Впоследствии он обвиняет ее в нечестности, чернит ее репутацию и не дает ей зарабатывать на существование, заявляя, что она украла очень ценное кольцо с бриллиантом и платиновые часы. Затем он находит платиновые часы и кольцо с бриллиантом в своем собственном доме, где они и находились все это время. У моей клиентки нет сбережений, ей не на что жить, и она не может устроиться на работу, а Эддикс — мультимиллионер. Ну а теперь прикиньте, как это будет выглядеть перед Судом Присяжных. И мне плевать, черт побери, какие еще технические подробности они выдвинут в свое оправдание. Они попались, и крепко попались.
— Ну, я подумал, что все-таки лучше вас предупредить, — сказал Мейсон.
— Послушайте, мистер Мейсон, это чрезвычайно любезно с вашей стороны. Само собой разумеется, теперь, я полагаю, вы хотите стать моим партнером в процессе. Я еще не подготовил конкретный договор относительно размера гонорара, но, разумеется, та информация, которую вы предоставили…
— Постойте, постойте, — сказал ему Мейсон, — поймите меня правильно. Я не собираюсь быть вашим партнером в деле. Я просто дал вам эту информацию в порядке дружеской услуг.
— Хм… Ну, в таком случае, хоть что-нибудь вам от меня нужно?
— Ничего, — ответил Мейсон, — единственное, чего бы мне хотелось, — это чтобы после подписания договора миссис Джозефина Кемптон заглянула ко мне в офис с визитом.
— С визитом?
— Ну да, — сказал Мейсон, — меня заинтересовали обстоятельства таинственной смерти Элен Кэдмас. Мне просто хотелось бы узнать некоторые подробности.
— Миссис Кемптон придет к вам в офис в любое удобное для вас время, — торжественно заверил Этна.
— Ну, например, завтра в десять утра?
— Она будет у вас, и я приду вместе с ней. Хочу пожать вам руку и сказать, насколько высоко я ценю полученную от вас информацию, мистер Мейсон. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — сказал Мейсон.
6
В кабинет вошла Делла Стрит и сообщила:
— Шеф, клиент, которому ты назначил встречу на десять часов, уже здесь.
Мейсон оторвался от бумаг, разложенных у него на столе:
— Миссис Кемптон?
— Совершенно верно. Миссис Джозефина Кемптон и ее адвокат, Джеймс Этна.
— И какое у тебя впечатление о них, Делла?
— В миссис Кемптон есть что-то загадочное. Она худощава, лет примерно пятидесяти и с совершенно непроницаемым лицом — как у игрока в покер. Можно сделать вывод, что жизнь не слишком ее баловала и она привыкла смотреть на все философски.
— А Этна?
— Он просто хороший, энергичный молодой юрист. Он ваш почитатель и не скрывает, что возможность встретиться с вами привела его в сильное волнение.
— Ну что ж, давайте пригласим их, — сказал Мейсон, — и посмотрим, что они смогут нам рассказать.
Делла Стрит вышла в приемную и вернулась вместе с посетителями.
Джеймс Этна, мужчина лет тридцати пяти, стремительно бросился вперед и схватил Мейсона за руку.
— Мистер Мейсон, я просто не в состоянии выразить, как много это для меня значит. Должен вам сказать, что, по моему мнению, прошлой ночью вы поступили просто замечательно, просто чудесно. После нашего разговора я осознал это в полной мере.
— Ну что ж, я рад, что смог хоть чем-то помочь, — сказал Мейсон. — А это, как я понимаю, миссис Кемптон?
Миссис Кемптон улыбнулась — улыбка у нее была усталой и мягкой:
— Здравствуйте, мистер Мейсон.
— Вы знаете, что произошло? — продолжал Этна, пуская пузыри от восторга. — Не успели вы повесить трубку, как позвонил Хардвик. Он сказал мне, что хотел бы извиниться за столь поздний звонок, но утром он будет очень занят, а информация, по его мнению, настолько важна, что, несомненно, вызовет у меня интерес.
— Ну, разумеется, — кивнул Мейсон.
— Совершенно верно, а затем он предложил мне пять тысяч долларов, чтобы замять дело, — пять тысяч долларов!
— Вы согласились? — спросил Мейсон, понизив голос, поскольку разговор происходил в присутствии клиентки Этны.
— Неужели я похож на дурака? — воскликнул Этна. — Вчера днем я бы замял дело и за полторы тысячи. Собственно говоря, я бы даже согласился замять дело, взяв с него обещание больше не писать писем, обвиняющих мою клиентку в воровстве, но вчера ночью, зная то, что я знал, я ни за что не принял бы первое же их предложение, даже если бы речь шла о пятистах тысячах долларов.
— Молодец, — одобрил Мейсон. — И что потом?
— Ну, потом он долго запинался и мямлил, пока не увеличил сумму до семи с половиной тысяч.
— А вы?
— Я отказался.
— И что дальше?
— Дальше он прямо спросил, не получил ли я от вас каких-нибудь сведений.
— И что вы ему ответили?
— Я сказал ему правду. Я ответил, что да, действительно, я получил определенные сведения от мистера Мейсона и что мистер Мейсон обещал дать мне знать, если обнаружит что-нибудь еще, представляющее для меня интерес в связи с этим делом.
— И что потом?
— Потом Хардвик сказал: «Отлично. Я, правда, считаю, что у мистера Мейсона нет никакого права вмешиваться в это дело. Я думаю, что все случившееся, если говорить прямо, вовсе его, черт побери, не касалось, но, принимая во внимание сложившиеся обстоятельства и тот факт, что он уже вмешался, и поскольку мой клиент хочет поступить справедливо, я предлагаю вам двадцать тысяч долларов. Это максимум того, что мы можем вам предложить. В противном случае мы будем до последнего отстаивать тот факт, что речь идет о добросовестном заблуждении и мистер Эддикс искренне полагал, что сведения, сообщенные им, соответствуют действительности».
— И как вы поступили? — спросил Мейсон.
— Я ухватился обеими руками за это предложение, — сказал Этна. — Я ответил, что мы принимаем его.
— Разумно, — одобрил Мейсон. — Я думаю, что Хардвик скорее всего говорил вам правду и это было действительно их окончательное решение.
— Я тоже так прикинул. Ведь с точки зрения закона здесь действительно еще долго нужно разбираться. Возникает множество вопросов — о его искренности, отсутствии или наличии злого умысла, о том, является ли это добросовестным заблуждением, и много еще чего.
— Да, но как вы сами мне сказали прошлой ночью, раскрыв передо мной все карты, — возразил Мейсон, — когда мультимиллионер, купающийся в деньгах и имеющий возможность удовлетворить любую свою прихоть, опускается до того, чтобы лично преследовать женщину, зарабатывающую свой хлеб трудом и пытающуюся найти хоть какое-то место… Ну, вы же сами знаете, как на это посмотрят присяжные.
— Я, конечно, знаю, а главное, что и Хардвик знает. Я полагаю, что мог бы добиться большей компенсации по приговору Суда, но они вполне могли подать апелляцию, дело передали бы в новый Суд и… в конце концов, нас удовлетворили двадцать тысяч долларов. Верно, Джозефина?
Миссис Кемптон улыбнулась своей терпеливой усталой улыбкой, но смотрела она при этом на Мейсона, а не на своего адвоката.
— Вполне, вполне удовлетворили, — согласилась она.
— Я полагаю, вам нужно знать, — сказал Этна, — что я выставил Джозефине счет на пять тысяч долларов, а пятнадцать остались ей.
— Отлично, — одобрил Мейсон.
— И из этих пятнадцати тысяч некоторую сумму я хочу выплатить вам, — сказала миссис Кемптон. — По-моему, я просто должна это сделать. Если бы не вы, мистер Мейсон…
Мейсон покачал головой.
— Но вы ведь много работали, занимаясь этим делом. Вы копались в дневниках, и благодаря вашей догадке…
— Нет, нет, садитесь, пожалуйста, — сказал ей Мейсон. — Давайте-ка сразу перейдем на неофициальный и дружеский тон. Мне не нужно ни цента ни от кого из вас. Я рад, что вам удалось заключить выгодное соглашение. Я полагаю, что это заслуга вашего юриста. Я согласен с мистером Этной, что хотя вы и могли рассчитывать на большее по вердикту присяжных, но если уж вы привлекли бы Эддикса к суду, он сражался бы до последнего — вплоть до самых высших судебных инстанций. В конце концов, он больше всего боялся оказаться высмеянным в прессе — как богач, не дающий зарабатывать на жизнь простой женщине.
— Я тоже так подумал, — сказал Этна.
— А теперь, — продолжал Мейсон, — и вы можете кое-что сделать для меня, миссис Кемптон.
— Все, что угодно.
— Мне нужно узнать все, что только возможно, об Элен Кэдмас.
— Ну, в общем, она была немного… я не знаю, как это выразить словами…
— Ничего, рассказывайте, как сумеете. Если я правильно понял, она была немного странной?
— В ее жизни была какая-то страшная сердечная драма, я в этом уверена.
— Вы долго работали с ней вместе?
— По-моему, около двух лет.
— И вас уволили довольно скоро после того, как она исчезла?
— Через два дня.
— Было ли ваше увольнение хоть каким-то образом связано с Элен Кздмас или ее исчезновением?
Миссис Кемптон покачала головой:
— Он выгнал меня за воровство.
— Постарайтесь хорошенько вспомнить, — сказал Мейсон, — давайте-ка попробуем пояснить этот вопрос. В конце концов, было ли случайным стечением обстоятельств то, что…
— Нет, — сказала она, — мистер Эддикс был просто ужасно потрясен тем, что произошло с Элен. Мне кажется, он был влюблен в нее. И еще мне кажется, что…
— Подождите-ка, — перебил ее Мейсон, — вы сказали, он был влюблен в Элен. Вы полагаете, между ними что-то было?
— Ну… я не знаю. У них были в первую очередь отношения хозяина и служащей, а уж потом дружеские отношения. Но я не думаю… Бенджамин Эддикс не такой человек, чтобы откровенно проявлять свои эмоции.
— Что ж, тогда давайте сначала поговорим об Элен.
— Элен была очень красива и знала это. Она очень, очень гордилась своей фигурой. Она любила фотографироваться и любоваться на себя в зеркало. Уж я-то знаю. В ее комнате было зеркало в полный рост, и несколько раз я замечала, что она… ну, в общем, она гордилась своей фигурой.
— А что вы там сказали насчет зеркала? — переспросил Мейсон.
— Она довольно часто стояла перед ним и любовалась собой.
— А вы откуда знаете?
— Ну, мне доводилось иногда открывать дверь и входить в ее комнату, и я заставала ее перед ним.
— Вы хотите сказать, что она любила наряжаться и любовалась в зеркале собой и своими туалетами?
— Вся ее одежда была размером не больше почтовой марки, — улыбнулась миссис Кемптон.
— Она была обнаженной? — спросил Мейсон.
— Нет, не обнаженной. Но эти ее купальники… Ей нравилось взять два или три квадратика ткани и так их закрепить на себе, что они превращались в миленький купальник. Конечно, не особенно-то в нем станешь купаться, да и носить долго не сможешь.
— А на яхте она их надевала?
— Иногда.
— И при посторонних?
— Ну, во всяком случае, при тех, с кем она была знакома. Она не была… нет, скорее я бы выразилась так — для Элен не была характерна чрезвычайная скромность. Она была девушка без предрассудков и очень любила загорать. У нее было прекрасное тело — мне не доводилось видеть ничего подобного. Она загорала до тех пор, пока не покрывалась ровным бронзовым загаром.
— Если не считать, разумеется, следа от купальника? — спросил Мейсон.
— Это как раз беспокоило ее больше всего: чтобы у нее не осталось белых полосок на теле. Нет, мистер Мейсон, на крыше у нее было место, где она обычно загорала, и загорала она совсем обнаженной. Она хотела, чтобы у нее был равномерный загар по всему телу. Я думаю даже, что она больше гордилась своим загаром, чем своими… ну, в общем, своими формами. А формы у нее были в полном порядке — все как полагается.
— Не находите ли вы весьма странным, что такая девушка покончила жизнь самоубийством?
— Это в высшей степени странно.
— Где находились вы, когда произошло самоубийство?
— Я была на борту яхты.
— На той самой яхте?
— Да.
— Я хотел бы знать об этом подробнее. Что вы можете мне рассказать?
— Я расскажу вам все, что вспомню. Мистер Эддикс решил отправиться на Каталину. Он всегда брал с собой в путешествия Элен и очень часто меня.
— Кто следил за домом, пока вас не было?
— У нас был целый штат прислуги, приходившей днем. Я осуществляла общий надзор и руководила ими. Кроме того, я следила за порядком на яхте, и поверьте, мистер Мейсон, это работенка не из легких. Пусть на вашей яхте даже все моряки мира надраивают все до блеска снаружи, но вот внутри, в каютах, и в… Ну, короче говоря, приборка, вытряхивание пепельниц, выметание мусора, который остается в кают-компании после круиза. Окурки, рюмки, пустые бутылки из-под виски и все такое. Это была тяжелая работа.
— Вам кто-нибудь помогал?
— Нет. Я управлялась с этим сама. Вы, разумеется, понимаете, что даже на большой яхте не так уж много места и нет возможности брать на борт большой штат прислуги, особенно женщин. Мужчины могут спать все вместе в одном помещении, но с женщинами по-другому. У каждой из нас должна быть отдельная каюта.
— Ну хорошо, давайте вернемся к событиям того дня.
— Мистер Эддикс решил отправиться на Каталину. Он отдал по телефону необходимые распоряжения, и яхта была наготове. Он собирался отплыть в два часа дня, но его задержали какие-то неожиданно возникшие дела, и он не смог прибыть на яхту раньше пяти часов. Но в это время разразился один из этих ужасных ураганов и для небольших судов вывесили штормовое предупреждение. Мистер Эддикс тем не менее приказал выйти в море.
— Что случилось потом?
— Ну, начался настоящий шторм. Мы в конце концов вынуждены были лечь в дрейф и переждать его. Мы не смогли добраться до Каталины раньше следующего утра.
— Теперь вот какой вопрос: вы добрались до яхты на машинах?
— Да.
— Вы приехали туда с мистером Эддиксом?
— Да.
— И Элен приехала вместе с вами?
— Нет, она выехала… О, ну я не знаю точно, примерно на час раньше. Она отправилась туда на спортивной машине с откидным верхом и поднялась на борт одна. Ей нужно было что-то напечатать. Именно этим в первую очередь и была вызвана задержка. Возникли какие-то неотложные проблемы, и мистер Эддикс надиктовал ей целую кучу бумаг — мне кажется, речь шла о каких-то соглашениях и конфиденциальных письмах к ним.
— Продолжайте.
— Ну, она отправилась на яхту. Мистер Эддикс задержался, чтобы подготовить еще какие-то документы, затем мы отправились вместе с ним.
— На борту были посторонние?
— Нет. Мы собирались взять на борт несколько человек на Каталине, но при отплытии на яхте была только команда, Элен и я.
— Когда вы видели Элен в последний раз?
— В тот день… подождите-ка минуточку… я ее не видела. По пути туда мистер Эддикс решил внести какие-то изменения в письмо или договор, или что там он ей дал, — в общем, как только мы поднялись на борт, он прошел прямо в ее каюту. Он диктовал ей там в течение… ну, я не знаю точно… примерно с полчаса.
— Откуда вы знаете, что он диктовал что-то?
— Я слышала его голос. Каюта Элен находилась рядом с моей. Они были соединены общей душевой. Я припоминаю, что пошла умыться, и слышала, как мистер Эддикс диктует. И, очевидно, он не полагался на стенографическую запись, а диктовал прямо на пишущую машинку, потому что я слышала, как он диктовал, а Элен стучала на машинке.
— Что произошло потом?
— Там есть гавань и внешний рейд. Мы отплыли, но на море ужасно штормило, и мистер Эддикс приказал переждать на внешнем рейде, пока не стихнет ветер и море не успокоится. Но оно не успокоилось. Мистер Эддикс позвонил своим друзьям на Каталину. Те не могли больше ждать. Яхта мистера Эддикса — это большое морское судно, на котором можно отправиться даже в кругосветное путешествие, так что он решил выйти в море и идти средним ходом.
— Сколько времени он диктовал?
— Я полагаю, до тех пор, пока качка позволила Элен печатать. Это было ужасно.
— Вы слышали, чтобы он диктовал уже после того, как яхта вышла в море?
— О да.
— И долго это продолжалось?
— Не могу вам сказать. Моряк из меня никудышный. Я пошла спать.
— Спать? — переспросил Мейсон.
— Да. У меня есть таблетки, которые я обычно принимаю в сильную качку, и они прекрасно помогают, но от них хочется спать… Я…
— Вы не ужинали в тот вечер?
— Ужинала? Боже мой, конечно, нет! Я очень плохо себя чувствовала, но потом подействовало лекарство, и я отправилась спать, и думаю, что проснулась не раньше чем в полночь. Погода была по-прежнему скверной. Я приняла еще одну таблетку и заснула, и примерно… ну, точно я не могу сказать… примерно часов в семь или восемь утра проснулась и обнаружила, что на море спокойно. Мы в тот момент уже подходили к острову.
— И что было потом?
— Ну, вскоре после этого мы как раз и обнаружили, что Элен пропала. Мистер Эддикс спустился в ее каюту и… Ну, я полагаю, остальное вам и так известно. Постель ее так и осталась неразобранной.
— Ее не могло случайно смыть за борт волной? — спросил Мейсон.
— Да, конечно, могло.
— Она могла, вероятно, выйти на палубу?
— Она могла… Но сильно штормило, и, пока мы не легли в дрейф, была сильная качка. Сама-то я была внизу, в своей каюте, но потом матросы мне рассказывали. Я думаю, что волны захлестывали палубу. В проливе вообще сильно штормит.
— Хорошо, — сказал Мейсон, — теперь вот что — Элен вела дневник. Вы об этом знали?
— Да.
— Так вот, — сказал Мейсон, — у меня четыре тетради этого дневника. Пятая тетрадь пропала. Элен должна была начать ее примерно недели за две до своего исчезновения. То есть четвертая тетрадь кончилась ровно за две недели до смерти Элен. Как вы считаете, могла она бросить вести дневник?
— Нет, я абсолютно уверена в том, что она не бросила. У нее была сумка, и она обычно носила в ней дневник с собой. Я помню, пыталась как-то ее образумить.
— Но почему? Что плохого в том, что она вела дневник?
— Да нет, ничего такого нет, если человек просто записывает коротенько — где они были, что делали или что-нибудь в этом роде. Но Элен была так увлечена своим дневником, она тратила на него часы напролет. Часы, которые она могла провести более разумно — например, общаясь с другими людьми.
— Вот это меня как раз особенно интересует, — сказал Мейсон, — об этом я хотел бы знать подробнее. Кто были ее друзья?
— Мистер Мейсон, мне кажется, у нее их вообще не было.
— Тогда для чего она так тщательно следила за своей внешностью, добивалась такого превосходного загара?
— Она была честолюбива. Она хотела отправиться в Голливуд и стать актрисой и думала, что рано или поздно у нее появится такая возможность благодаря знакомствам мистера Эддикса.
— У Эддикса были знакомые в Голливуде?
— Нет, в том-то и дело, что не было. Конечно, благодаря своему положению он вполне мог бы завязать там знакомства, но дело в том, что мистер Эддикс… Мне не очень хочется обсуждать моего бывшего хозяина, мистер Мейсон, но мистер Эддикс очень, очень необщителен. Я думаю, что на его образ жизни в сильнейшей степени повлияло… Ну, я полагаю, вам известно, что стряслось с ним?
— И что же с ним случилось?
— Он совершил убийство.
— Где?
— Где-то за границей. Кажется, в Австралии.
— Он был осужден?