Снова и снова Саймак Клиффорд

18

Голос Евы Армор нежно звал его:

– Эш! Ну, Эш, очнись!

До слуха Саттона донесся приглушенный шум двигателей. Маленький звездолет рассекал просторы космоса.

– Джонни! – произнес он мысленно.

– Мы на борту корабля, Эш.

– Сколько нас?

– Кроме нас – андроид и девушка. Ева. Я же говорил тебе, что они друзья. Почему ты не поверил мне?

– Я теперь никому не верю.

– Даже мне?

– Я не могу доверять твоим оценкам, Джонни, прости. Ты плохо знаешь Землю.

– Не так уж плохо, Эш. Я знаю и Землю и землян. Гораздо лучше, чем ты. Ты – не первый землянин, с которым я сосуществую.

– Джонни, я не помню… Мне нужно вспомнить что-то очень важное. Я пытаюсь вспомнить, но все путается. Главное я, конечно, помню. То, чему я учился у вас, то, что я записал и взял с собой на Землю. Но саму планету и людей на ней я не помню…

– Они – не люди, Эш.

– Я знаю. Но какие же они? Не помню.

– И не нужно тебе помнить, Эш. Все там было слишком чужое, непривычное. Ты бы не вынес таких воспоминаний, потому что они бы стали частью тебя самого. А тебе нужно остаться человеком, Эш. Нам нужно, чтобы ты остался человеком.

– Но ведь когда-нибудь я должен вспомнить!

– Когда надо будет, тогда и вспомнишь. Я об этом позабочусь.

– И еще, Джонни…

– Что, Эш?

– Ты не против этой выдумки, ну… в смысле, не против ты, что я тебя называю «Джонни»? Все-таки это как-то фамильярно. Но, если честно, я не знаю, как бы я мог назвать лучшего друга. Это самое лучшее из всех имен, какие я знаю.

– Нет-нет, я не против! Совсем не против!

– Ты что-нибудь понимаешь в том, что происходит, Джонни? Кто такой Морган? Кто такие Ревизионисты?

– Нет, Эш. Я не знаю, кто это.

– Ну, может быть, ты хотя бы догадываешься?

– Да, Эш, начинаю догадываться.

…Ева Армор трясла его за плечо:

– Эш, проснись! Ты слышишь меня? Ну очнись же!

Саттон открыл глаза. Он лежал на кушетке. Ева изо всех сил теребила его.

– О'кей! – запротестовал он. – Хватит, пожалуй!

Он спустил ноги с кушетки и уселся. Поднял руку, потрогал ушибленную скулу.

– Геркаймеру пришлось стукнуть тебя, – сказала Ева. – Он не хотел тебя бить, но ты не слушался, а мы торопились.

– Геркаймер? Это кто такой?

– Ох, видно он слишком здорово тебя стукнул. Все забыл. Геркаймер – андроид Бентона. Он теперь ведет корабль.

Саттон огляделся. Корабль был маленький, но очень уютный и удобный, в нем хватало места для двух-трех пассажиров.

– Итак, раз уж вы меня похитили, – сказал Саттон девушке, – может, вы все-таки будете настолько любезны, что сообщите мне, куда мы, собственно, направляемся?

– Мы и не думали ничего от тебя скрывать, – ответила Ева, улыбаясь. – Мы летим на астероид, который достался тебе в наследство от Бентона. Там есть охотничий домик, большие запасы еды, и потом – там никто не будет нас искать.

– Здорово, – усмехнулся Саттон. – Мне только охоты и не хватало для полного счастья.

– Да не нужно вам там охотиться, – произнес голос андроида за спиной Саттона. Саттон обернулся. На пороге отсека управления стоял Геркаймер.

– Ты будешь там писать свою книгу, – мягко сказала Ева. – Ты ведь знаешь про книгу. Про ту самую, которую Ревизионисты…

– Да, – оборвал ее Саттон. – Про книгу я знаю.

Он замолчал, вспоминая, и рука его машинально потянулась к нагрудному карману. Книга была там, на месте. И еще какая-то бумага зашуршала… Ах, да, письмо. То старинное письмо.

– Что касается книги… – пробормотал Саттон, но сразу же замолчал, потому что чуть было не брякнул, что книгу писать, собственно, не нужно, поскольку у него есть готовый экземпляр. Но что-то остановило его. Он понял, что как раз этого говорить не надо.

– Я захватил ваш портфель, сэр, – сообщил Геркаймер. – Рукопись там, в целости и сохранности. Я проверил.

– Ну, и конечно, кучу бумаги тоже захватил? – насмешливо спросил Саттон.

– И кучу бумаги, – невозмутимо ответил Геркаймер.

Ева Армор склонилась к Саттону, и он ощутил волнующий запах ее медно-рыжих волос.

– Ты что, не понимаешь, – спросила она тихо, – как это важно, чтобы ты написал книгу? Неужели ты не понимаешь?

Саттон покачал головой.

Важно? – подумал он. Для кого? И для чего?

…В памяти возникло лицо, искаженное гримасой смерти, голос умирающего, его слова…

– Но я действительно не понимаю, – ответил он. – Может, вы объясните мне?

Она покачала головой:

– Ты должен написать книгу – это все, что я могу сказать.

19

Астероид был освещен мерцающим светом далеких звезд. Заснеженные вершины гор вздымались к небу серебристыми пиками.

Воздух был разреженный и холодный, и Саттон удивился, что здесь вообще есть атмосфера. Хотя, за те деньги, что отваливают на доведение любого такого астероида до состояния обитаемости, можно и не только атмосферу сотворить.

Бентон вбухал, как минимум, миллиард долларов, прикинул Саттон. Только атомные установки стоят половину этой суммы, а без них вообще невозможно создать атмосферу. А гравитационные машины для ее удержания… влетело в копеечку.

Когда-то, думал он, человеку для счастья хватало уединенного коттеджа на берегу озера, маленького охотничьего домика в лесу или путешествия за океан на яхте, но теперь, когда в распоряжении людей вся Галактика, можно купить за миллион долларов астероид, а то и целую планету…

– Домик там, – сказал Геркаймер, и Саттон посмотрел в ту сторону, куда он указывал. Вдали, на возвышенности, виднелось небольшое темное строение. Там горел свет.

– Откуда свет? – встревоженно спросила Ева. – Здесь кто-то есть?

Геркаймер отрицательно покачал головой:

– Не может быть. Просто кто-то забыл выключить.

Вечнозеленые березы, такие чужие, нереальные в свете звезд, были похожи на кучки солдат, взбирающихся по склону горы к домику.

– Здесь есть тропа, – сказал Геркаймер.

Он пошел первым, за ним – Ева, Саттон замыкал шествие. Тропа была довольно крутая и неровная. То и дело попадались острые камни.

Домик, как понял Саттон, располагался на небольшом, видимо, искусственном плато, поскольку других ровных площадок вокруг не было. На сколько хватало глаз – везде торчали зубцы скал.

Движение воздуха, слабое, почти неощутимое, качнуло верхушки деревьев. Что-то метнулось в сторону от тропы и скрылось среди камней. Издалека донесся жутковатый крик.

– Это зверь, – спокойно объяснил Геркаймер. Он остановился и указал на небольшую, причудливых очертаний скалу. – Тут можно отлично поохотиться, – сообщил он и добавил: – Если ноги не переломаешь.

Саттон оглянулся назад и впервые почувствовал по-настоящему первозданную дикость здешнего пейзажа. Внизу свернулись застывшие водовороты камней и скал, а наверху – черные провалы неба между вершинами серебристых неприступных пиков.

Саттон поежился.

– Пошли! – поторопил он спутников.

Наконец они одолели последние сто ярдов и ступили на плато. Остановились, перевели дыхание. Зрелище этого мира, словно явившегося из ночного кошмара, действовало на психику настолько неприятно, что Саттон просто физически почувствовал, как холодная рука одиночества подбирается к нему и вот-вот дотронется до него ледяными пальцами. Одиночество здесь было выморочным, ненормальным. Нет, не о таком уединении он мечтал! Здесь царило отрицание жизни, движения. Сама мысль о жизни казалась странной, невозможной.

Вдруг позади раздался звук шагов. Все трое резко обернулись.

Из темноты возник приземистый мужчина и как ни в чем не бывало обратился к ним приятным баритоном.

– Добрый вечер! – поприветствовал он. – А мы, понимаете, услышали, как вы приземлились, и пошли встречать вас.

Ева ответила холодно и сердито:

– Вы нас напугали. Мы не ожидали здесь кого-нибудь застать.

– Надеюсь, мы вам не помешаем, – сказал мужчина. – Мы – приятели мистера Бентона, и он сказал нам, что астероид в нашем полном распоряжении.

– Мистер Бентон умер, – не меняя тона, сообщила Ева. – А этот человек – новый владелец астероида.

Мужчина с любопытством взглянул на Саттона.

– Простите, сэр, – произнес он удивленно. – Мы были не в курсе. Если так, то мы, конечно, быстренько соберемся и улетим.

– А зачем вам, собственно, улетать? – пожал плечами Саттон. – Можете и остаться.

– Мистеру Саттону, – вмешалась Ева, – нужен покой и тишина. Он прилетел сюда, чтобы писать книгу.

– Книгу… – повторил за ней мужчина. – Писатель, что ли?

Саттону показалось, что тот подшучивает, но не только над ним, а над всей компанией.

– Мистер Саттон… – сказал человек так, как будто пытался вспомнить. – Что-то не припомню. Но, с другой стороны, я не так много читаю.

– Не трудитесь вспоминать, – сказал ему Саттон. – Я пока еще ничего не написал.

– А, ну тогда понятно, – облегченно рассмеялся мужчина.

– Здесь холодно, – резко вмешался Геркаймер. – Пойдемте в дом.

– О, конечно, конечно, – засуетился мужчина. – Холодно, а я, дурак, болтаю. Кстати, меня зовут Прингл. А моего приятеля – Кейз.

Никто не ответил, так что ему ничего не оставалось, кроме как повернуться и направиться к домику.

Подойдя ближе, Саттон отметил, что дом гораздо больше, чем казалось снизу. Он был высокий и темный, его легко было принять за большую скалу.

Как только они преодолели массивную каменную лестницу, дверь открылась, и на пороге появился второй мужчина, рослый, худой и очень подтянутый.

– Новый хозяин объявился, Кейз! – сообщил ему Прингл, и Саттону показалось, что он чуть-чуть понизил голос, как бы стараясь вложить в сообщение какой-то особый смысл.

– Бентон-то помер, оказывается, представляешь? – пояснил Прингл.

– Правда? Вот интересно! – отозвался Кейз.

Саттон подумал, что это несколько необычная реакция на сообщение о смерти.

Кейз отступил в сторону, пропуская всех в дом, и закрыл дверь.

Потолок в комнате был высокий, но горела только одна лампочка, поэтому в углах сгустились угрюмые тени.

– Боюсь, что вам придется самим о себе позаботиться. Мы с Кейзом прилетели налегке, роботов не взяли. Но если вы хотите есть, я сейчас быстренько что-нибудь соображу. Что-нибудь горяченькое и сэндвичи, идет?

– Спасибо, мы поели только что, перед посадкой, – отказалась Ева. – Вещей у нас немного, Геркаймер сам управится.

– Ну, тогда присаживайтесь. Вам я настойчиво рекомендую вот это кресло. Очень удобное. Садитесь, поболтаем!

– Мы не в силах разговаривать. Полет был тяжелый, вы уж нас простите.

– Ох, какая вы нелюбезная девушка! – всплеснул руками Прингл, и было совершенно очевидно, что он не шутит.

– Я просто усталая девушка, – в тон ему ответила Ева.

Прингл подошел к стене, нажал выключатели. Комната озарилась ярким светом.

– Спальни на втором этаже, – сказал он. – Через балкон. Кейз и я занимаем первую и вторую слева. Все остальные – в вашем распоряжении.

Он пошел вперед, чтобы показать им дорогу. Но тут неожиданно заговорил Кейз:

– Мистер Саттон! – сказал он. – Мне кажется, я где-то слышал ваше имя.

– Думаю, вы ошибаетесь, – ответил Саттон, обернувшись. – Я совершенно неизвестен.

– Да, но… вы убили Бентона.

– А кто вам сказал, что я его убил?

– Ну, это вполне логично. Как бы вам иначе перепал этот астероид? Только так. Я знаю, что Бентон обожал это местечко, и по доброй воле от него не отказался бы ни за что.

– Ну, хорошо, если вам угодно, я действительно убил Бентона.

Кейз восхищенно покачал головой.

– Просто потрясающе!

– Доброй ночи, мистер Кейз, – сказала Ева и обратилась к Принглу: – Можете не беспокоиться. Мы сами отлично найдем дорогу.

– Ну, что вы, нет проблем! – воскликнул Прингл, идя вверх по лестнице. Саттону опять послышалась насмешка в его голосе.

20.

Что-то в этих людях было не то. Сам факт их пребывания здесь наводил на размышления.

В голосе Прингла звучала плохо скрытая ирония – болтун, шут. А Кейз наоборот – подчеркнуто вежлив, серьезен, корректен, говорит, взвешивая каждое слово. На кого-то он похож, но пока Саттон не мог вспомнить, на кого именно.

Саттон сидел на краешке кровати и размышлял.

Надо бы вспомнить. Надо хорошенько представить себе, как он держится, как разговаривает. Должно что-то связаться. Если я вспомню, многое можно будет понять. Может быть, я просто вспомню, кто он такой, этот Кейз, и станет ясно, почему он здесь.

Кейз знает, что я убил Бентона. Кейз знает, кто я такой. По идее, ему следовало держать язык за зубами, однако он почему-то захотел дать мне понять, что знает меня.

У Евы они тоже не вызывают доверия. Она попыталась мне что-то сказать, когда мы прощались у ее двери. Я точно не понял, что именно она хотела сказать – она только шевелила губами, чтобы никто не услышал. Но скорее всего она хотела сказать: «Не верь им!». Как будто я вообще кому-нибудь верю теперь…

Прингл и Кейз ждали нас здесь, продолжал размышлять Саттон. Подумал так и невольно оборвал себя. Может быть, это лишь плод фантазии? Как это они могли ждать нас здесь, если понятия не имели о том, что Ева и Геркаймер отправляются на этот треклятый астероид?

Он потряс головой, пытаясь прогнать догадку, но мысль о том, что эти двое ожидали здесь их прибытия, не уходила.

А, в конце концов, чему удивляться? Адамс ведь узнал откуда-то о моем возвращении на Землю после двадцатилетнего отсутствия! Узнал и расставил капканы. А ведь неоткуда ему было узнать об этом. Неоткуда!

Но почему? – спрашивал он себя. Почему?

Почему Адамс устроил западню?

Почему Бастер удрал неизвестно куда? Вынудили удрать?

Зачем кому-то понадобилось подговорить Бентона, чтобы тот вызвал меня на дуэль?

Зачем Ева и Геркаймер утащили его на этот астероид, будь он трижды неладен?

«Книгу писать» – сказали они.

Но книга уже написана…

Книга.

Он протянул руку к внутреннему карману куртки, висевшей на спинке стула. Достал книгу. Вместе с ней вытащил письмо, про которое опять забыл. Оно упало на ковер. Он поднял письмо, положил рядом с собой на кровать и открыл книгу.

На титульном листе стояло:

Эшер Саттон

ЭТО СУДЬБА

Чуть пониже что-то напечатано мелким шрифтом.

Саттон поднес книгу поблажке к глазам и прочитал:

Первоначальный вариант

И все. Ни даты публикации, ни названия издательства.

Только заглавие, фамилия автора и строчка мелкого шрифта, в которой говорилось, что книга напечатана в первоначальном варианте.

Выглядит так, как будто книга настолько хорошо известна, что, кроме названия и фамилии автора, никому ничего и не надо.

Саттон перевернул две страницы – они были пустые, на следующей начинался текст:

«Мы не одиноки.

Никто и никогда не одинок.

С тех самых времен, когда на самой первой в Галактике планете появились первые признаки жизни, не было ни единого существа, которое бы летало, ходило, ползало или прыгало по тропе жизни в одиночку».

Он читал и думал.

Все так. Именно так я и собирался написать. Так я и написал. Или собирался? Или написал? Значит, написал, раз держу в руках собственную книгу?

Тут он решительно закрыл книгу и сунул ее обратно в карман куртки.

Нельзя мне это читать, решил он. А то еще перепишу слово в слово, а так нельзя. Я должен писать о том, что знаю, и так, как задумал.

Надо быть честным, потому что когда-нибудь люди… и не только люди… могут открыть эту книгу, и каждое слово в ней должно быть на месте, поэтому написать нужно хорошо и просто – так, чтобы любой смог понять.

Он откинул одеяло, забрался в постель и уронил на пол конверт. Поднял его с ковра. Засохший клей облачком рассыпался под ногтем…

Саттон аккуратно вынул письмо из конверта, осторожно развернул. Оно было напечатано на машинке, с опечатками, исправленными потом от руки. Он повернулся на бок, чтобы лучше падал свет.

21

Бриджпорт, Вис.,

11 июля 1987 г.

«Я пишу это письмо себе самому, и отправляю его по почте, чтобы штемпель на конверте подтвердил, что оно действительно отправлено в такой-то день такого-то года, и я не буду его распечатывать, а положу рядом с другими бумагами. Пусть лежит там до того дня, когда кто-нибудь, дай Бог, чтобы это был кто-нибудь из нашего семейства, найдет его и прочитает. И узнает о том, что я видел и что я об этом думаю, ну а я, наверное, к тому времени уже отправлюсь в мир иной.

А жить мне недолго осталось. Мне уже девятый десяток пошел, и, хотя песок из меня еще не сыплется, я-то знаю, что смерть может явиться за мной в любой день.

Скорее всего, письмо это попадет в руки кому-нибудь из моих ближайших потомков, которые меня хорошо знают, но может и так повернуться, что оно проваляется нераспечатанным много лет и попадет совсем в чужие руки.

Случай, о котором я хочу рассказать, – больше, чем просто забавное происшествие, и это, конечно, главное; но все-таки мне кажется, нужно немножко рассказать о себе и о том, где я живу.

Зовут меня Джон Генри Саттон, и я – член многочисленного семейства, перебравшегося сюда из восточных штатов, мои предки поселились в этой местности уже много лет назад.

Прошу поверить мне на слово – мы, Саттоны, люди серьезные, шутить не любим, и каждый знает, что в нашей семье все люди порядочные и честные.

В свое время я учился на юриста, но быстро понял, что это не мое дело, и последние сорок с лишним лет занимаюсь фермерством, и это мне гораздо больше по душе. Честный труд и для души полезный, в нем столько радости от общения с природой. Это так приятно – выращивать что-то своими руками!

В последние годы мне самому стало тяжеловато трудиться на ферме, но я все-таки кое-что делаю по хозяйству и лично за всем приглядываю, то есть, попросту говоря, имею обыкновение осматривать весь свой участок самолично.

За годы, что я здесь живу, я очень полюбил здешнюю природу, хотя на моем участке земля неровная, и местами ее трудновато обрабатывать. Но, по правде говоря, мне жаль тех хозяев, что покупают себе громадные ровные участки, где на много акров вокруг нет ни одного холмика или хоти бы бугорка, где бы можно было глазу отдохнуть.

Может, у них почва более плодородная, и обрабатывать ее легче, но на моем участке есть кое-что, чего у них нет.

В последнее время ходить я стал медленнее, труднее стало преодолевать подъемы, и у меня вошло в привычку при обходе кое-где делать привалы.

Из этих обычных мест отдыха есть одно, с самого начала показавшееся мне каким-то особенным. Если бы я был ребенком, я бы сказал, что это «заколдованное место». Лучше, честное слово, не скажешь.

Там глубокая расселина в обрыве, который тянется по краю пастбища. На краю обрыва лежит большой валун, на нем очень удобно сидеть, и, может быть, поэтому я и выбрал это место для привала – честно говоря, люблю устроиться с комфортом.

Когда присядешь там, на камне, видна речная долина, и все представляется как бы объемным, что ли. Может, оттого, что смотришь с высоты, а может, и потому, что там необыкновенно чистый воздух.

Там так красиво, что я частенько просиживаю часами, ничего не делая, просто смотрю и наслаждаюсь.

Но все-таки есть в этом месте что-то странное, но что именно – словами выразить не берусь.

Ну, как будто все замерло, как будто вот-вот что-то должно произойти.

Мне часто приходило в голову, что именно здесь, в этом тихом уголке земли, может случиться что-то такое, что никогда бы не произошло ни в каком другом месте на всей планете. И когда я порой пытался представить себе, что именно тут могло бы произойти, то меня просто озноб пробирал. Чего я себе только не представлял, а ведь особым фантазером я никогда не был.

Чтобы подойти к валуну, я обычно иду напрямик, через дальний край пастбища. Трава там всегда выше, чем в других местах, – скотина почему-то не очень любит это место. Пастбище заканчивается узкой полоской деревьев, и в двух шагах от деревьев лежит валун, потому на него всегда падает тень.

Однажды, почти десять лет назад, а точнее – в июле 1977 года, я шел к своему излюбленному местечку, и на краю пастбища встретил незнакомого человека и увидел странную машину.

Я говорю – «машину», потому что иначе это сооружение не назовешь, хотя, с другой стороны, точнее выразиться трудно. Она была похожа на яйцо, на которое будто бы наступили, но при этом оно не раскололось, а как бы немного сплющилось и вытянулось в длину. Никаких там колес, крыльев, ничего такого не было. И окон никаких.