Бриллиантовый дождь Серова Марина

2

Пятизвездочная сиднейская гостиница «Plaza» оказалась жилищем вполне приемлемым. Нас давно уже трудно удивить комфортом, а вот разозлить какими-то недостатками труда не составляет. Но на этот раз придраться было не к чему. Разве что к отсутствию разнообразия: каждому из нас предоставили роскошные, но абсолютно одинаковые трехкомнатные апартаменты в конце коридора на шестнадцатом этаже.

Только по прибытии мы узнали, что играть будем не для свободного, а для корпоративного зрителя: свой двадцатилетний юбилей отмечает один из мощнейших оплотов ННТР – компания «Intelligent Australian Robots». Обиднее всего, что, оказывается, мы узнали об этом самыми последними, а в прессе (которую никто из нас не читает) уже давно муссировались слухи о нашем участии в этих торжествах.

Честно говоря, не любим мы такие дела. Когда зритель сам покупает билет на концерт, это его выбор, и он его ценит. А вот когда он приходит на готовое, доволен выбором начальства бывает далеко не всегда, и на сцену смотрит, порою, пренебрежительно.

Нас, однако, никто не спрашивает. Да, собственно, даже если бы и спросили, мы все равно не отказались бы, ведь наш гонорар за этот концерт равняется пяти обычным. Работа. Но настроение у всех было паршивое. Все мы прекрасно знаем, что популярный музыкант – не только повелитель толпы, но и ее раб, он – и король, и шут одновременно. И все же противно, когда тебе лишний раз напоминают об этом.

Лично у меня настроение паршивое было еще и из-за Евы. Я постоянно ловил на себе ее заинтересованные, если не сказать многозначительные, взгляды, но она всегда, как привязанная, ходила под ручку с Петруччио.

В первый день нас свозили на экскурсию. Сперва в пустыню, где мы общались с голыми и губастыми, как Чуч, аборигенами. Аборигены спели нам немузыкальную песню и сплясали неказистый танец. В процессе танца один из аборигенов подскочил к Петруччио с Евой и вымазал их волосы чем-то темным и пахучим, многозначительно рявкнув:

– Кердыч-бердыч!

Гид объяснил нам, что это – заклинание.

– Существует поверье, – сказал он, – что если в день перед полнолунием вождь смажет головы парня и девушки своим калом, они будут неразлучны всю жизнь.

– Где тут можно умыться? – простонал Петруччио.

– Нигде, – спокойно ответил гид. – Вода ценится здесь так дорого, что если бы вы на глазах аборигенов попытались ею умываться, они бы вас прикончили.

Петруччио насупился, остальные, радостно хихикали. Танец закончился. Мы принялись дарить аборигенам всякие разноцветные безделушки вроде зажигалок и расчесок, но они сперва мотали головами и лопотали на своем тарабарском языке что-то вроде «буратила-чикотила», а потом зарычали, вскинули копья, и мы поняли, что наши чудеса цивилизации этим детям природы ни к чему. Тогда мы поспешно попрощались с ними, и они хором крикнули нам в ответ:

– Кабаран-чебуран!

Наше счастье, что экомобиль был открытым, иначе мы бы задохнулись от вони, которую источали головы Петруччио и Евы. Только мы двинулись к окраине, я обнаружил, что оставил в деревне сумочку-барсетку. Ничего важного в ней не было, но все-таки было жалко. Попросив высадить меня и подождать, я побежал обратно в деревню.

Картина, которую я там увидел, поразила меня. Аборигены обливались водой из шланга, смывая ритуальные узоры. Кое-кто из них, уже умывшись, натягивал нормальную цивильную одежду. Увидев меня, один из них крикнул на чистейшем английском:

– За сумкой?!

– Да, – отозвался я.

– Вот, возьми, – протянул он мне мою барсетку, – а я уж думал, придется искать тебя в отеле.

– Вы здесь не живете? – догадался я, указывая на бамбуковые хижины.

– А ты бы стал тут жить? – добродушно улыбнулся абориген.

– А это, – указал я на валявшуюся у него под ногами юбочку из листьев, – одеваете только для туристов?

– Рабочая форма, – кивнул он. – У вас ведь тоже есть своя сценическая одежда. Я видел один ваш концерт по стерео, если бы вы в том же самом вышли в город, вас бы замели копы.

Окружившие нас «аборигены» дружно заржали.

– Ладно, мне пора, меня ждут, – заторопился я. – Приходите к нам на концерт.

– А вы к нам, – откликнулся абориген. – Удачи!

И я побежал обратно.

– Вам пришлось драться с ними?! – воскликнула Ева встревожено. – Вас долго не было, и я предложила идти выручать вас, но ваши друзья сказали, что вы обязательно выкрутитесь.

Вот же козлы!

– Еле отбился, – соврал я, чтобы не разочаровывать ее. – Хорошо, что это, – помахал я барсеткой, – им совсем не нужно.

Когда мы двинулись, я открыл сумочку. Проверять, все ли на месте, при «аборигенах» мне было неудобно. Ничего не пропало, даже денег ровно столько, сколько и было. Более того, кое-что в сумочке даже прибавилось: я нашел там голографическую визитную карточку. С одной стороны на ней был изображен знакомый мне абориген в практически ничего не прикрывающей юбочке и с носом, пронзенным насквозь какой-то палочкой. Поймав мой взгляд, он подпрыгнул и потряс копьем. Я поспешно перевернул карточку и прочитал: «Мордыхай Шульцман. Вождь». И – контактный код.

… Следующим номером программы был песчаный пляж с океанским прибоем, на фоне неземного заката с одной стороны и подковы фантастических скал с другой. Красоты добавила Ева. Они с Петруччио первыми полезли в воду, что немудрено.

Я не ханжа и, как и большинство современных людей, купаться предпочитаю голышом. Но мне, собственно, и прятать-то нечего: невелика драгоценность. А вот когда разделась Ева… Это надо прятать, а то и до беды недалеко.

Но вскоре мы привыкли и стали резвиться в океанских волнах, как ни в чем не бывало. Точнее, почти, как ни в чем не бывало, так как тут же стихийно сложилась своеобразная игра «в догоняжки наоборот»: ловить надо было только Еву, а все остальные голили. И каждый из нас поймал ее по несколько раз. И не знаю, чем бы это все кончилось, если бы нас не позвал с берега гид…

Мы нехотя выбрались на берег, оделись и уселись вокруг мангала, на котором здоровенный бородатый повар при ярком свете обещанной вождем полной луны сготовил нам шашлык из каракатиц, называемых им «двоюродными сестрами кальмара».

Каракатицы были вкусны, вино еще вкуснее, так что в отель нас привезли заметно повеселевшими.

3

Я долго не мог уснуть и ворочался с боку на бок. Я вспоминал ощущения, которые испытывал, когда, резвясь в океане, ловил Еву. Я думал о том, какой все-таки он счастливчик – Петруччио. Какой наглый счастливчик! Они остановились в разных номерах, но кого они хотят провести?! Что за дурацкая конспирация? Конечно же, она сейчас у него!

Моментально проснулась непрошеная фантазия и нарисовала мне Еву в непристойной, но соблазнительной позе в постели Петруччио… Нет! Как-то надо отвлечься! И я стал думать о своем сольном проекте. Кстати, вовсе не мешало бы сейчас лишний раз послушать «Abbey Road».

– Дом! – позвал я.

– Да? – отозвались настроенные на русский язык апартаменты.

– У тебя «Битлз» есть?

– Нет. А что это такое?

Дожили…

– Это музыка. ХХ век.

– А-а… Сейчас… Нет, нету.

– А что у тебя есть из музыки?

– Огласить названия произведений или исполнителей?

– Сколько у тебя произведений?

– В оперативной памяти около пятидесяти тысяч.

– И какой исполнитель сейчас самый популярный?

– Русская группа «Russian Soft Star’s Soul». Хотите послушать?

– Ой, нет-нет, спасибо.

Еще только себя я не слушал…

– Если желаете, я могу найти названную вами музыку ХХ века «Битлз» в мировой сети, на это потребуется пять-десять минут.

– Валяй.

Снова наступила тишина. Внезапно в мою дверь тихонько постучали. Меня аж подбросило от неожиданности. В два прыжка я подлетел к двери:

– Кто там?

– Это Ева, – еле слышно откликнулся из-за двери знакомый голос. – Можно войти?

Конечно! Ведь именно об этом я и мечтал, но подавлял свои мечты в связи с их полной несбыточностью. Я отпер дверь, и Ева, одетая в шелковую пижамку, проскользнула внутрь. И мы сразу начали целоваться.

– Отключи, пожалуйста, Дом, – попросила она, отстранившись. – Не хочу, чтобы он подглядывал.

Смешное желание.

– В такой темноте?

– И подслушивал.

– Дом!

– Да?

– Отключись.

– Совсем?

– Да.

– И названную вами музыку ХХ века «Битлз» в мировой сети уже не надо искать?

– Нет!

– А охранные, противопожарные системы, системы контроля за утечкой…

– Совсем! – заорал я сердито.

– Слушаюсь. Когда захотите включить меня, позвоните на reception[16].

И, наконец, наступила тишина. А мои руки все это время держали Еву. А шелк пижамы был таким тонким… Она отступила на шаг:

– У меня совсем мало времени, и есть только один способ показать, как ты мне нравишься.

Она выскользнула из пижамы так легко и естественно, словно та была жидкая и стекла с нее.

… – Тебе хорошо? – спросила она.

– Мне еще никогда не было так хорошо.

И я не преувеличивал. Был момент, когда я даже подумал: «А не промахнулся ли я, женившись на Кристине? Ведь нет никаких сомнений в том, что Ева просто создана для меня. Она угадывает каждое мое мимолетное желание…»

– Я делала все правильно?

– Правильнее некуда.

– Теперь я должна уйти. Ты не будешь на меня сердиться?

– Конечно, нет, – отозвался я, – чувствуя, что мой голос выдает меня. – Я и надеяться не смел…

– Не сердись. Мне надо. Честное слово.

Душа моя протестовала. Куда ей надо идти? К Петруччио?! А какие он имеет на нее права?! С другой стороны… Я-то и вовсе женат.

Ева выбралась из постели.

– Когда мы?.. – начал я.

– Завтра, – перебила она меня. – Я приду завтра ночью. Только – тсс, никому не слова. Время для этого еще не наступило.

– Хорошо, – согласился я.

– Я могу напоследок воспользоваться твоей ванной?

– Конечно, – кивнул я.

Душ она принимала минуты две, не больше, затем я услышал, как стукнула дверь ванной, а потом и входная дверь. А я ждал, что она еще заглянет, и мы хотя бы скажем друг другу «до свидания». И я ощутил острую необходимость срочно увидеть ее, видеть ее хотя бы еще миг…

Я вскочил, выглянул за дверь… Евы в коридоре уже не было. Но я услышал, как тихонько щелкнул замок в двери напротив моей. Это дверь Боба. Он подслушивал?! Или выглянул зачем-то, увидел, что Ева выходит от меня, и спрятался? Это мне совсем не к чему. Или я ослышался? Может быть, стукнула совсем не бобовская дверь, а дверь Петруччио, она рядом?

Да, так, скорее всего, оно и есть, – сказал я себе, успокоившись.

Я вернулся в постель. «Какая она все-таки быстрая, – подумал я. – Во всем». И сном младенца проспал до утра.

4

Позавтракав, мы отправились на саунд-чек. Настроение у меня было замечательное, как, впрочем, и у всех остальных. Одной из причин тому, думаю, было то, что Петруччио не взял с собой Еву, и вчерашнего всеобщего ревнивого соперничества между нами не наблюдалось.

Вспоминалась Кристина, и на душе моей поскребывали кошки, но это было даже приятно, как почесывание раздраженного места, ведь это только подтверждало, что человек я, вообще-то, не бессовестный.

Дополнил нашу радость тот факт, что площадка, на которой нам предстояло работать, вовсе не находилась на территории «Intelligent Australian Robots», а оказалась крупнейшим сиднейским стадионом. Нашим бесплатным концертом компания делала подарок не только своим сотрудникам, а всей столице. И это было тем более благородно, что, если бы мы знали об этом с самого начала, мы бы, наверное, согласились отыграть и за обычный гонорар. Ну, или, хотя бы, за удвоенный.

Но, по словам Петруччио, фирма сходу предложила пятикратную сумму. И теперь мы уже поговаривали между собой, что, мол, зря с нами не полетел Аркаша. Ведь мы знали, что не полетел он, боясь наших упреков и наездов. «А в сущности, – говорили мы друг другу теперь, – он ведь прекрасный человек и замечательный директор, и всё, что он делает, он делает прежде всего для нас…»

Весь день мы отстраивались, Боб командовал целой оравой местных техников, и звука мы, в конце концов, добились самого что ни на есть замечательного. А когда стало темнеть, мы опробовали местный свет и тоже остались довольны.

За ужином все были возбуждены и делились приятными впечатлениями. Рассказали Еве и о том, что после завтрашнего концерта нам предстоит личная встреча с главой «I.A.R.» господином Уве Уотерсом, банкет и экскурсия по святая святых фирмы – лабораториям и цехам-автоматам. Одарив нас ангельским взглядом, Ева спросила:

– А меня вы возьмете?

И мы, конечно же, заверили, что непременно возьмем. Я, во всяком случае, чувствовал себя должником перед ней.

Потом мы еще немного потусовались в номере Петруччио и поболтали о всякой всячине. Чуч, например, уверял нас, что местный воздух влияет на живые организмы таким образом, что через несколько поколений они неминуемо становятся сумчатыми. Не только звери, но и люди.

– Они тут уже почти все поголовно сумчатые, – вещал он уверенно, – но тщательно скрывают это, чтобы их не признали новым видом, и страну не исключили из Британского Содружества…

Мы хохотали, мы пили заказанные в ресторане коктейли, под воздействием которых кошки моей души окончательно успокоились, перестали скрести и только ласково мурлыкали, а Ева повторяла: «Как я вас всех люблю, мальчики…». И все светились от удовольствия, но ярче всех светился, наверное, я, потому что знал, что больше всех она любит, все-таки, меня.

И пить я старался поменьше, так как все время помнил об обещанной Евой встрече. Да и никто на удивление не напился, и к полуночи мы разбрелись по комнатам. Только Ева осталась с Петруччио, но это никак не отразилось на моем настроении. Почему-то так надо. Почему? Это пока не мое дело.

Раздевшись, я лежал, не смыкая глаз, и представлял, как она придет, и я коснусь ее прохладной кожи, как сольются наши губы в поцелуе… И я так распалил себя, что еле удержался от того, чтобы не отправиться за ней. «Нет, ни к чему хорошему это не приведет», – стал я уговаривать себя, а сам тем временем натянул брюки, футболку…

И тут она постучала. Я открыл ей, и она бросилась мне на шею. Сегодня она была одета основательнее – в джинсы и блузу – точно так, как была одета в тот момент, когда я оставил ее у Петруччио. «Может быть, она все-таки не спит с ним? – подумал я, – Может быть у них какие-то другие отношения?»

Впрочем, что за глупость! Какие еще могут быть отношения? Родственные, что ли? И вдруг меня аж подкинуло, я понял: Ева – сестра Петруччио! Родная сестра-малолетка! Вот он ее и бережет от нас, разыгрывая спектакль, ведь не станем же мы приставать к его девушке. Да такое у нас и вправду не принято, и я бы ни за что не сделал этот шаг первым, но она сама влюбилась в меня.

Все сразу встало на свои места. Понятно теперь, почему он нарушил правило и взял с собой на гастроли девушку, понятно почему они поселились порознь… Видно, и жили они порознь, потому я ничего и не знал о существовании у него сестры… И я даже расхохотался от этого радостного открытия. И мы уже торопливо раздевались, когда Ева спросила:

– Дом отключен?

– Со вчерашнего дня.

– У меня опять очень мало времени…

– Не надо оправдываться, я все понимаю!

Я чувствовал себя и чудовищем из «Аленького цветочка», и принцем из «Золушки», и всё это сильно меня будоражило.

– Я не оправдываюсь, – прошептала она, – но раз у нас так мало времени, надо любить сильнее…

И она принялась целовать мне шею, плечи, грудь, она опустилась на колени…

… В минуту короткого отдыха, перед уходом, она вдруг спросила меня:

– Как ты думаешь, машину может мучить совесть?

Я удивился такому вопросу, но ответил со всей возможной серьезностью:

– Совесть это орган души, а у машины души нет.

– Ты уверен в этом? – спросила она меня очень серьезно. Какая она все-таки трогательная.

– Ну-у, в общем-то, да, – кивнул я.

– Но ведь бывают умные машины.

– Ум и душа – вещи разные. У машины нет сердца, есть только голова. «Machine Head» – была такая песня у группы «Deep Purple», в двадцатом веке.

– Ты изучаешь музыку двадцатого века?

– Да, все, что как-то связано с “Битлз”. Ты слышала “Битлз”?

– Нет, только название.

– Я тебе открою “Битлз”, – начал я, но она перебила:

– И о чем же в этой песне пелось?

– Не знаю, не переводил, – признался я, – но это очень жесткая музыка, такую сейчас не играют.

– Жесткая, – задумчиво повторила Ева. – И, что бы машина не делала, она не виновата?

– Конечно, – кивнул я. – Это же неодушевленный предмет. Ведь землетрясение не виновато, когда губит людей. Это стихия.

– Ой! – воскликнула Ева, порывисто вскакивая. – Мы заболтались! Я умоюсь? – она наклонилась, собирая с пола одежду.

– Валяй, – засмеялся я и хотел погладить ее по попке, но она уже метнулась в ванную.

Тут я вспомнил вчерашний ее стремительный уход, и какое-то неясное подозрение шевельнулось у меня в душе. И снова она не заглянула ко мне: сперва хлопнула дверью ванной, потом входной… Я на цыпочках подбежал к двери и приник к глазку. И увидел, что как раз в этот миг Ева скользнула в дверь Боба – напротив… Сомнений быть не могло!

Да что же это такое?!

5

Первым моим побуждением было вломиться в его в комнату и устроить разборку. Но это было бы так противно… Потом я стал уговаривать себя, что сегодня вечером, уже после того, как я ушел к себе, Боб и Петруччио поменялись комнатами… С какой стати?! Не ясно, но, в принципе, это возможно. А я сейчас вломлюсь, как разъяренный Отелло, и все у нас с Евой на этом закончится. И к тому же я сильно ее подведу.

А может быть, Боб поменялся комнатами непосредственно с Евой? Она попросила его об этом, а он не смог отказать. А попросила она его потому, что хотела быть ближе ко мне и ходить ко мне, не боясь разоблачения.

Но и вчера ночью, сразу после того, как Ева покинула меня, щелкнул замок той же двери… Или вчера мне все-таки показалось? Во всяком случае, не стоит пороть горячку.

Я вернулся в комнату и улегся в кровать. Но сна не было ни в одном глазу. Я закурил и вспомнил, что ДУРдом отключен, а с ним и вентиляция. Позвонить на reception?

Нет, – решил я, – не буду. Не хотел я, чтобы Дом наблюдал за моими душевными метаниями, да и недолюбливаю я эти Дома. Поэтому я просто пошел и открыл настежь окно. Стало прохладно, я натянул штаны и майку. Потом открыл бар и засандрачил полстакана отличного австралийского бренди. Для успокоения нервов.

Но ни черта они не успокоились, я вернулся к двери и опять уставился через глазок на дверь Боба. Я понял, что скоро я все равно не усну, а потому поставил на изящную прикроватную тумбочку пепельницу, бутылку бренди, стакан, положил пачку сигарет, зажигалку и подтащил все это к двери. Потом уселся на тумбочку, приник к глазку и стал ждать.

Я смотрел и курил, курил и смотрел, лишь изредка отвлекаясь на то, чтобы в очередной раз хлебнуть бренди. Я тихо разговаривал сам с собой, точнее, ругал сам себя, обвиняя в мнительности, недоверчивости, испорченности и прочих пороках… И вдруг дверь напротив отворилась, и из нее выпорхнула Ева! Я бросил сигарету в пепельницу и прижался к глазку так, что лоб хрустнул. Но обзор был небольшой, и Ева тотчас скрылась из поля моего зрения.

Распахнуть дверь сразу я не мог – мешала тумбочка. Я резко оттолкнул ее назад, а потом уже открыл дверь… Евы простыл и след. Что мне было делать? Уверять себя, что, во-первых, Боб поменялся с Евой комнатой, а во-вторых, ей именно сейчас вдруг приспичило прогуляться по ночному городу?.. Да нет, она не успела бы добраться до лифта, она вновь вошла в какую-то комнату…

В конце концов, кое-что я могу проверить, ничем не рискуя. Если это идиотское, но спасительное предположение верно, мне никто не откроет. Если нет… То мне будет все равно.

Я шагнул к двери Боба и тихо постучал, моля, чтобы никто не открыл… Но дверь распахнулась. И на ее пороге стоял Боб. И обычно хмурая его рожа была такой невероятно счастливой, какой я ее еще не видел. Но буквально в несколько мгновений это выражение сменилось на недоумение и разочарование.

– Я войду? – спросил я.

– Чего тебе? – неохотно пропустил он меня к себе.

Я уселся в кресло и сразу спросил. Хотя, вопрос этот был, скорее, риторическим:

– Она у тебя и вчера была?

– А тебе какое дело? – набычился Боб, усаживаясь на кровать, находящуюся, надо сказать, в живописном беспорядке. А рожа его покраснела так, что ответ мне уже был и не нужен.

И тут я расхохотался. Это была истерика. Я давился смехом, я корчился на обширном бобовом кресле, прекрасно сознавая, как по-идиотски сейчас выгляжу.

– Знаешь что, – сказал Боб угрожающе, – а не шел бы ты отсюда восвояси?

– Погоди, – прохрипел я, – погоди, я не могу…

– А я тебе помогу, – заверил Боб, нависнув надо мной.

– Стоп! Всё! Всё. – Заставил я себя успокоится, сел прямо и утер слезы. – Видишь ли, Боб, – сказал я, и голос мой предательски сорвался. – Видишь ли, Боб, – повторил я тверже, – дело в том, что и вчера, и сегодня она приходила к тебе сразу после меня.

Рожа у Боба вытянулась.

– Врешь! – сказал он.

– Да нет, Боб, я не вру, – сказал я и вдруг заплакал пьяными слезами, – не вру. Она трахалась со мной и вчера, и сегодня. И я думал, только со мной… Я думал… – Я не смог продолжать, захлебнувшись слезами. Все-таки много я выпил. И Боб сразу поверил мне. И сразу как-то сник.

– А я-то решил, девчонка в меня влюбилась, – сказал он. – Я-то в нее точно влюбился.

– Я тоже, – признался я, успокаиваясь.

– Но я как раз не думал, что она только со мной трахается, – заметил Боб, – я думал, еще и с Петруччио. По какой-то необходимости.

– А я решил, что она – его младшая сестренка…

– Слушай! А похоже! – встрепенулся Боб. – Он ее днем от нас бережет, а ночью она тайком сбегает и с нами трахается!

Похоже, эта мысль успокоила его. Сперва он считал, что Ева спит не только с ним, но и с Петруччио, теперь место Петруччио занял я, но, в принципе, ничего не изменилось… Однако я уже начал кое о чем догадываться.

– Только с нами двумя? – спросил я, невесело усмехнувшись. Боб наморщил лоб, а потом шлепнул по нему ладошкой:

– Ах, ты, сучка маленькая! – заорал он озаренно. – Ах, нимфоманка! – А эту фразу он выкрикнул уже почти весело. Толстокожее он, все-таки, животное. – Давай-ка, Чучу позвоним! Дом! – крикнул он, но тут же вновь хлопнул себя по лбу. – Я ж отключил его!

– Она попросила? – уточнил я, прекрасно зная ответ.

– Она.

– Меня тоже. Завести его обратно можно, позвонив на reception по обычному древнему телефону, он тут есть.

– Знаю, – кивнул Боб. – Но я ведь могу и сразу Чучу позвонить.

Я пожал плечами. Вообще-то мне не нравится разговаривать с человеком, не видя его, но ведь люди так сто лет разговаривали, даже больше. Так что это не принципиально.

Боб тем временем притащил трубу.

– Тут все просто, – сказал он, разглядывая какую-то карточку. – Набирать надо сначала номер этажа, потом номер комнаты. В какой он живет?

– В сорок пятой.

– Значит, шестнадцать-сорок пять… Та-ак… Алло! Привет! Ева не у тебя?! Нет, но была? – Боб прикрыл ладошкой микрофон, чтобы слышал только я. – Знаешь, как он это гордо заявил? Типа, «я не стыжусь своего большого и светлого чувства». – Он отнял руку от трубки. – Дуй ко мне! – скомандовал он. – Да нет, бить не буду. К тому же я тут не один… Да мне-то какое дело, женись, если хочется!.. Давай, давай, пошевеливайся, тут для тебя сюрприз есть!

Он отключил трубку.

– Позвони Пилецкому, – предложил я.

– Ты думаешь?! – сделал Боб большие глаза.