Бриллиантовый дождь Серова Марина
– А чем он хуже нас? Звони, звони, где трое, там и четверо… У тебя она тоже потом душ принимала?
– Принимала, – кивнул Боб. – Чистоплотная… На-ка ты сам Пиле звони. – В его голосе прозвучала горечь. Он протянул мне трубу. – Шестнадцать-сорок четыре.
Я набрал номер.
– Да? – сонно откликнулся Пиоттух-Пилецкий через некоторое время.
– Слушай, Пила, – начал я, – ты меня извини, не злись только. Скажи честно, ты с Евой спал?
– Гм, – отозвался он. – Чего ты мучаешься? Чего тебе не спиться-то?
– Ты от ответа не уходи. Спал или нет?
– Ну-у… – протянул Пилецкий. – Знаешь, я такие вещи не обсуждаю.
– Ясно. Значит, есть, что обсуждать. Ты ведь не говоришь «нет».
– Говорю. Нет. Не спал. А ты что, влюбился в нее?
Все-таки хороший человек Пилецкий, пожалел младшего товарища… Тут Боб вырвал трубку у меня из рук и заорал:
– Слушай, Пила, хватит нам мозги пудрить! Спал ты с ней или нет?! Тут дело серьезное! – он помолчал и перешел на шепот: – Да ладно, ладно, не скажу, он уже в другой комнате. Да знаю я, какой он ранимый, нет его тут. Ах, вот так, значит. Отлично! Давай, бегом ко мне, мы тут уже все в сборе… Не по телефону!
Он отключился и хотел бросить трубу на диван, но я остановил его:
– Дай-ка, я Петруччио позвоню.
– Шестнадцать-сорок три… Слушай! До меня дошло! Она строго последовательно двигалась! Сама она в сорок втором живет, Петруччио напортив – в сорок третьем. Его, как братца, она пропускала, шла сразу к Пиле – в сорок четвертый, потом к Чучу, потом к тебе, потом ко мне – в сорок седьмой. Четная сторона – не четная, четная – не четная…
– Какая разница, как она шла! – вырвал я у него трубу и стал набирать номер.
– Не скажи! Это даже весело! – хохотнул Боб зло и сплюнул прямо на ковер.
– Алло? – отозвался Петруччио почти моментально, словно ждал моего звонка. – Кто это?
Тут Боб резко сорвался в соседнюю комнату, и вскоре я понял, зачем.
– Это я, – сказал я и отчетливо услышал свой голос издалека. Это Боб включил громкоговорящую связь, чтобы подслушивать.
– Понятно, – сказал Петруччио.
– Не спишь? – спросил я.
– Ты хочешь знать про Еву?
– Хочу, – слегка опешил я.
– Ясно. Я уже давно жду, когда кто-нибудь мне позвонит и спросит. Потому и не спится. Я виноват перед вами. Но я не знал, как вам объяснить… Я не знаю, кто она такая.
Из дальней комнаты дико заржал Боб, а потом выкрикнул:
– Артист!
– А я знаю, – сказал я, – невольно усмехаясь. – Она – твоя сестра.
– Ты что, на австралийском солнце перегрелся? – спросил Петруччио сердито. – Откуда ты это взял? Это, конечно, многое бы объяснило… Но это было бы ужасно.
– Почему?
– Потому что я спал с ней. Уже два раза. Не хватало мне еще Эдипова греха.
– А ты не врешь? – растерялся я.
– На кой мне врать?
В этот миг в комнату влетел Боб и зашипел мне в другое ухо:
– Не врет, не врет! Никакая она ему не сестра, она к нему к первому шла, по порядку номеров!
Я показал Бобу пальцем, чтобы он заткнулся. Разговор у нас с Петруччио выходил вроде бы как интимно-доверительный, и я решил вытянуть из него побольше. Хотя уже и сейчас было выше крыши. Кто же она такая, эта Ева? Что за тварь Божья?
Правда, параллельно шел и обратный процесс: я терял ко всему этому интерес. Ну, тварь. Ну, банальная группиз, которая решила перетрахаться со всей командой. Обидно, но бывает. А то, что мне показалось… Еще одна ранка в сердце, еще один повод быть циничным и безжалостным.
Интерес остался чисто житейский:
– Откуда ты ее взял?
– Она подошла ко мне в порту, перед самым вылетом, когда я выходил из такси. Протянула мне открытый блокнот, и я подумал, что она просит автограф. Взял блокнот и увидел надпись: «Помогите мне! Возьмите меня с собой!» И меня вдруг торкнуло… Ну, знаешь, как это со мной бывает, я рассказывал. Я вдруг понял, что надо ее взять, иначе случится беда.
– Эта твоя способность предвидеть…
– Да, я ненавижу эту способность. Потому что она по-животному эгоистична. Она никогда не предупреждает меня о чем-то, что грозит близким мне людям, только мне! Но идти ей наперекор я не могу, потому что опыт показывает: это чувство реально спасает меня. Помнишь, как на Марсе кусок алмаза пропорол человека, который сел на мое место? Понимаешь, я почувствовал, что мне нельзя туда лететь, и не полетел. Но мне совсем не нравится, что кто-то погиб за меня. И это не единственный случай.
– Ты влюбился в Еву? – спросил я в лоб.
– Н-нет… Или да. Не знаю. Мне с ней странно. Хорошо, но странно. Я совсем не понимаю ее. В ней есть какая-то тайна. И отчужденность. И куда-то она все время спешит…
Из соседней комнаты снова раздалось дикое ржание Боба. Но Петруччио, конечно, не слышал его.
– А почему ты сказал про сестру? – спросил он. – Мне всегда казалось, что у меня есть сестра или брат, но родители почему-то скрывают от меня это. Ты что-то знаешь?
– Да ничего я не знаю, – признался я. – Так… Предположил. Знаешь, что? Ты иди-ка сейчас в комнату Боба. Тут мы все сейчас соберемся. Кое-что о твоей Еве стало известно, и надо обсудить это вместе…
И тут в дверь бобового номера изо всех сил замолотили. Боб выскочил из комнаты, распахнул ее, и к нам, вместе с клубами черного дыма, ввалились Чуч и Пила с кашлем и криками: «Пожар!!! Горим!!!»
6
Мы захлопнули дверь, но дышать в номере сразу стало трудно. Першило в горле и щипало глаза.
– Что там такое?! – спросил я, четко увидев внутренним взором картинку: я, обнаружив Еву выходящей от Боба, бросаю сигарету в пепельницу, резко отталкиваю тумбочку от двери… Сигарета выпадает из пепельницы и сваливается в высокий ворс шикарного коврового покрытия… А противопожарная система отключена.
– Чуч, откашливаясь, рассказывал:
– Все в дыму, но огня не видно! Где, что горит – не ясно! Мы с Пилой выскочили из своих комнат одновременно и побежали к вам, вдруг вы еще не знаете…
Если учесть, что наши с Бобом комнаты находятся в конце коридора, в тупике, то поступили они благородно.
– Надо делать ноги! – рявкнул Боб и снова распахнул дверь… Теперь, вместе с клубами еще более черного, почти осязаемого дыма, в комнату ворвались и жадные языки пламени. С криком, – «Мы отрезаны!», – Боб захлопнул дверь, и мы увидели над его головой сияние, как у святого. Но это у него горели волосы, которых у него и без того не много.
Схватив с кресла подушку, Пилецкий принялся колотить Боба по голове, и если бы не ужас ситуации, это выглядело бы довольно комично.
– Абзац, – сказал Чуч. – Мы заперты, и выхода нет. Давайте позвоним куда-нибудь! Пусть нас спасают!
В этот миг за дверью, на которой уже начала лопаться пластиковая обшивка, пронзительно заверещала сирена. Тут только я сообразил, что все еще держу в руках трубку допотопного телефона, а ведь в ней, наверное, наш единственный шанс на спасение. И в тот же миг телефон зазвонил. Я поднес трубку к уху и услышал вежливый женский голос:
– Good evening. We present our apologies for calling later, but unfortunately the fire-alarm is declared in our hotel. Please…[17]
– Да какой, нахрен, «please»[18]! Это мы и горим! We are fire! We are pizdec![19]
– Говорите по-русски? – спросил тот же голос с сильным акцентом.
Затаив дыхание, ребята с надеждой смотрели на меня. Пила корежился от кашля в кресле, но и он зажимал себе рот, стараясь шуметь как можно меньше.
– Да! – заорал я. – Мы отрезаны огнем от выхода! Мы задыхаемся!
Боб метнулся в соседнюю комнату, и наш разговор стал слышен всем.
– Каков ваш номер?
– Шестнадцать-сорок семь!
– Вы в порядке?
– Да какой в порядке! Кто-нибудь что-нибудь делает, чтобы нас отсюда вытащить?!
– Пожарная служба уже оповещена. Не покидайте комнату и ожидайте прибытие помощи.
– Да куда мы ее покинем?! В окно, что ли?! Скоро они приедут?!
– Скоро. К сожалению, пожар был обнаружен только сейчас, так как в комнатах вашего крыла была отключена противопожарная сигнализация. – Тут только я почувствовал, что голос женщины отнюдь не бесстрастен, просто она старательно подавляет возбуждение. – Пожалуйста, сохраняйте спокойствие. Если это возможно, не открывайте окна, так как приток свежего воздуха ускорит процесс проникновения огня в вашу комнату. Если вас беспокоит дым, дышите через смоченные полотенца. Только что стало известно, что вы действительно отрезаны от выхода, и пытаться покинуть комнату самостоятельно через дверь нельзя ни в коем случае. Откройте все источники воды и постарайтесь…
Тут связь внезапно прервалась, видно сгорел какой-то кабель этой проклятой допотопной системы.
– Всё, – сказал я и за ненадобностью бросил трубу на пол.
– Давайте зальем тут все водой, – предложил Боб, – запремся в дальней комнате и попробуем выбраться через окно.
– Ты слышал, что она сказала? – возразил я. – Окно открывать нельзя.
– Если слушаться эту корову, мы тут быстро изжаримся. Давайте таскать воду!
Мы бросились в ванную. Но ничего подходящего, кроме какого-то изящного кувшинчика там не нашли.
– Все это херня, – сказал Пилецкий. – Надо запираться в комнате и ждать. Со стороны двери помощь к нам не придет, – и добавил: – Нет, не люблю я такую романтику…
Пока он всё это говорил, Чуч отвинтил от душевого шланга насадку и пустил в коридор струю воды.
– Вот это что-то! – одобрил Боб. – Облей тут все, закрепи так, чтобы вода хлестала, и айда отсюда.
Было уже нестерпимо жарко, потому, когда Чуч, поливая стены и потолок, попадал на нас, мы только радовались. Мы запихали в ванну кресло и приспособили шланг в его подушках таким образом, чтобы струя била в прихожую. После этого мы вломились в дальнюю комнату, заперлись там и распахнули окно настежь.
Дышать здесь было полегче. Жаркий австралийский воздух казался божественной прохладой. Мы выглянули из окна. Прямо под нами виднелся второй открытый этаж пристроенного к отелю ресторана, но легче нам от этого не стало: какая разница шестнадцать этажей падать или четырнадцать?
Из-под двери в комнату потекла вода, она была горячая. Пилецкий был одет в ботинки, Чуч и Боб были хотя бы в тапочках, я же и вовсе был босиком. Но ногам было пока терпимо.
– Что делать? – спросил Пилецкий с отчаянием в голосе. – Если огонь прорвется сюда, я буду прыгать. Лучше уж разбиться, чем сгореть.
Я вспомнил, что часто в репортажах с мест пожаров говорят о людях, которые могли бы спастись, дождавшись пожарных, но с перепугу выпрыгнули раньше…
– Надо терпеть до последнего, – сказал я. – Может быть, подоспеют.
– Пока они развернутся, пока лесенки дотянут… – возразил Пилецкий.
– А может, у них пожарные вертолеты есть? – откликнулся Чуч. – Советовали же мне не селиться выше четвертого этажа! Туда любой экомобиль подняться может! А я как раз и подумал: обворуют еще…
– Знать бы, где упадешь, соломки бы подстелил, – пожал плечами Боб.
Со стороны коридора раздался треск, шипение, и через щели в комнату повалил дым вперемешку с паром. Воды на полу набралось уже по щиколотку, и она закипела. Чтобы не ошпариться, мне пришлось забраться на подоконник с ногами.
– У нас есть еще минут пять, не больше, – констатировал Боб. – А потом – амба.
– Ребята, простите меня, если я вас чем-то когда-то обидел, – проникновенно сказал Пилецкий, перекрестился и, сжав в пальцах железный ключик, который почему-то всегда висит у него заместо крестика на шее, забормотал: – Господи, и еже еси на небеси…
Мы переглянулись. Боб вздохнул:
– Интересно, как там Петруччио с Евой?
– Да уж получше, наверное, чем мы, – сказал Чуч.
Тут я подумал: а может быть можно из окна перебраться куда-то вбок или даже наверх? Я выглянул. Гладкая стена. Только этажом выше виднелся какой-то, чуть выдающийся из стены, карнизик. Буквально в полкирпича шириной. Никакой реальной функции он не выполнял. Так, элемент дизайна… Но чтобы передвигаться по нему, нужно быть профессиональным эквилибристом. Да и то, вряд ли. А если бы он даже и был пошире, выбраться на него из нашего окна было бы все равно невозможно…
Вместе со мной на карнизик этот обреченно смотрели Боб и Чуч. Из нескольких окон нашего этажа и из многих окон выше валил дым.
То, что я увидел затем, было настолько невероятно, что я не сразу поверил своим глазам. Метрах в двадцати от нас из окна семнадцатого этажа на этот самый карниз выбралась стройная фигурка и, прижимаясь спиной к стене, довольно быстро двинулась в нашу сторону. Это Ева!
– Ева!!! – заорал я и замахал руками. И мне показалось, что она еле заметно кивнула мне.
Пилецкий перестал молиться и, растолкав нас, высунулся наружу.
– Вот он, наш ангел-спаситель! – радостно закричал он. – Не зря я Господу молился!
Затаив дыхание, следили мы за ее продвижением к нам. Что-то нечеловеческое было в ее ловкости. Может быть, она из цирковой семьи?
И вот она уже стоит прямо над нами.
– Сейчас будет самое сложное, – сказала она, и в ее голосе не было ни тени страха. – Потому что все зависит от вас. Возьмите большое покрывало, сверните в жгут и высуньте в окно.
Пилецкий бросился к дивану, и через несколько секунд жгут из покрывала уже свисал из окна.
– Держите крепко, очень крепко, – сказала Ева. – Готовы?
– Да! – заорали мы.
– Держите, – повторила она и соскользнула с карниза.
В самом начале падения она с ловкостью кошки неуловимым движением развернулась лицом к стене, а миг спустя уже висела, уцепившись за покрывало.
– Тяните! – крикнула она.
Секунда, две, три… Она спрыгнула с подоконника на пол, прямо в кипяток ногами и спокойно сказала:
– Тут есть вода. Это хорошо.
7
– Как ты смогла?! – закричал я, а со мной одновременно завопил Боб:
– Где Петруччио?!
– Петя в безопасности, – ответила она торопливо. – Объяснять нет времени.
Она уже металась по комнате, сдергивая на пол постель и вываливая из шкафа запасные одеяла, покрывала и простыни… Она потопталась по ним, чтобы они побыстрее промокли.
– Ты и ты, указала она на Чуча и Пилецкого, – завернитесь в это. С головой! – она подала им мокрые тряпки. – Быстрее!
Они беспрекословно повиновались, превращая себя в нелепые, испускающие пар, коконы.
– Ты, – кивнула она Бобу, – закроешь за мной дверь. Потом вы оба завернетесь также. Да! Снова так же высуньте из окна жгут, я вернусь по карнизу! И ждите!
С этими словами она шагнула к двери, распахнула ее, затем, словно маленьких детей, одного под левую руку, другого под правую, подхватила Чуча и Пилу, легко приподняла их и ринулась в огонь.
Я смотрел во все глаза. То, с какой легкостью поволокла эта хрупкая девушка двух взрослых мужчин, было еще более нереально, чем ее ловкое хождение по парапету.
Впрочем, я быстро понял, что к чему. Я вспомнил все, что читал о супердопингах. Человек принимает такой препарат, и его скрытые физические возможности выплескиваются наружу. Он способен свернуть горы в буквальном смысле слова. Официальной медициной супердопинги запрещены, ведь чуть ли не каждый второй, кто принимает их, гибнет, а оставшиеся в живых становятся инвалидами. Исключения бывают, но они уникальны и лишь подтверждают правило. Но, все-таки, находятся, чрезвычайно редкие, правда, придурки-камикадзе, всегда таскающие супердопинг с собой. На всякий случай. Вроде тех, кто всегда имеет при себе ампулу цианистого калия.
Боб захлопнул дверь, но толку от этого было уже мало: огонь вторгся в нашу комнату, горели обои на стенах, мебель, да и сама дверь. Громко матерясь, Боб схватил с пола мокрое одеяло и принялся тушить. Я же проклинал себя за беспомощность, не представляя, как бы я мог опустить в кипяток босые ноги.
Бобу удалось забить огонь, он снова помакал одеяло в воду и бросил его мне:
– Заворачивайся!
– Она вернется? – совсем по-детски спросил я.
– Раз она смогла все это, то сможет и вернуться, – резонно сказал он и, зачехлившись с головой, уселся рядом со мной. Еще одно одеяло он перебросил через подоконник.
Со стороны коридора раздался грохот, по-видимому, обвалились какие-то переборки. Из соседних окон разом повысовывались языки пламени. Одновременно с этим с улицы донесся вой пожарных машин, и я увидел вдалеке мчащуюся их вереницу. А чуть позже раздался и стрекот лопастей вертолета. Но в этот миг мы снова увидели Еву, выползающую на карниз. Правда, если бы мы не знали, кто это, мы бы вряд ли узнали ее.
Так же, как и в прошлый раз, она быстро продвигалась в нашу сторону. Стало видно, что ее одежда превратилась в лохмотья, что у нее нет волос, а голова и лицо стали сплошной обгорелой бурой маской… Я отвернулся. Я не мог этого видеть. Быть спасенным такой ценой?! А как я потом буду жить?
Сверху раздался хриплый каркающий выкрик, и голос Евы я узнал с трудом:
– Держите крепко!
Мы вцепились в одеяло. Вновь раздался грохот, наша дверь сорвалась с петель, и в комнату вломился огненный вихрь. Жар был нестерпимым, волосы на голове трещали… Одеяло в наших руках дернулось, и из-за окна послышалось:
– Тяните!
Монстр выбрался на подоконник и прокаркал:
– Приготовьтесь!
Мы плотнее закутались в горячее мокрое тряпье, и тут же сильные руки, больно сдавив, подхватили меня и понесли.
Я чувствовал, что тело мое горит и, наверное, во многих местах уже покрыто ожогами. Что-то сыпалось на меня, и я думал, не лучше ли было умереть сразу, не дожидаясь, когда лопнут глаза… Это длилось минуту… Десять… Час… Вечность!!! Я закричал, не в силах больше терпеть боль… И тут руки отпустили меня, и я упал на пол, основательно треснувшись обо что-то головой.
Я высвободился из раскаленной обгорелой тряпки и понял, что все не так плохо, как казалось. Да, ожоги, конечно, есть, но я жив, и со мной не стряслось никакой серьезной беды. Рядом, сбивая с одежды пламя, со стонами катался Боб. Освещалась эта картина всполохами огня, падавшими из окна.
Мы находились на площадке лестницы между этажами. Здесь было много дыма, но дышать уже можно было, и воспаленные глаза уже не резало так, как раньше… Мы были вне эпицентра пожара и дальше могли продвигаться своим ходом…
Но где Ева? Что с ней?
Что-то шевельнулось рядом со мной. Что-то, что сперва я принял за груду обгорелой ветоши и железа. Да, собственно, так оно и было. Я пригляделся, и у меня перехватило дыхание. Из этой бесформенной кучи поднялась тонкая поблескивающая лапка и стала обдирать дымящуюся обоженную плоть с металлического скелета, к которому была прикреплена. Приподнялся блестящий череп с одним уцелевшим круглым глазом. Уставившись на меня, это жуткое существо сипло прошамкало:
– Скоро огонь будет здесь. Бегите… Будьте счастливы.
– Ты – Ева? – догадался я, чувствуя одновременно, что мир становится все менее реальным.
– Да, – отозвалось оно. – Не смотри на меня… Я плохо выгляжу.
Да уж, это точно. Я усмехнулся, и реальность стала возвращаться.
– И правда, чего уставился?! – рявкнул Боб. – Роботов не видел? Я еще в комнате понял, что к чему. Хватай ее за ноги, и поволокли.
– Не надо, – прошамкало оно. – Я не хочу жить.
– А тебя никто не спрашивает, – резонно заявил Боб. – Поперли!
И мы поперли, поначалу обжигаясь о раскаленный каркас. Ноша была совсем не тяжелой, я без труда справился бы с этим и в одиночку, но тащить одному было бы неудобно.
Оказалось, она сумела донести нас по служебной лестнице до одиннадцатого этажа. Видимо, она полыхала на ходу, но рухнула лишь тогда, когда напрочь выгорели мышцы ног. Я никогда не слышал о таких роботах. В принципе, конечно, их можно было бы сделать, но, насколько я знаю, это запрещено.
Боб, даром что техник, был осведомлен лучше.
– Я знаю, кто она была, – нарушил он молчание между пятым и шестым этажами. Мне показалось неприличным говорить в третьем лице, да еще в прошедшем времени о живом еще субъекте (или объекте?) в его присутствии, но Боб продолжал:
– Ее сделали семь лет назад, как раз на «Intelligent Australian Robots». Опытный образец. Эти придурки представили ее миру, радуясь, как дети. Мол, вот, посмотрите: робот точь-в-точь, как человек, даже лучше! Но мир встал на дыбы: церковь, общественность, зеленые, синие… И в результате была принята международная конвенция, запрещающая создание человекообразных роботов… Слушай, – прервал он сам себя, запыхавшись, – давай, передохнем, а?
Мы остановились, останки робота осторожно положили на пол, и Боб продолжил лекцию:
– В принципе, они были правы. Если роботы будут точно такими же, как люди, и даже лучше, не станет ли это угрозой для человечества, как вида? Вот только с первым роботом, названным «Евой», с единственным уже существующим образцом, они поступили, я считаю, неоправданно жестоко. После долгих пересудов, под давлением Папы, было решено уничтожить его… Точнее, её… Или, все-таки, его?
– А ты за две ночи не разобрался? – уел я его.
– Не важно, – махнул он рукой. – Короче, уничтожить. Но потом прошел слух, что образец сбежал. Однако «I.A.R.» отбрехалась тем, что, мол, они демонтировали образец сами, не дожидаясь вердикта. В конце концов, это их собственность, что хотят, то и делают. Общественность немного поворчала и успокоилась.
– А я все-таки сбежала, – раздалось с пола.
– Молодец! – похвалил Боб и скомандовал мне: – потащили дальше.
… Несколько раз нам встретились люди из обслуги гостиницы и пожарные. Пялились на странный предмет, который мы несли, предлагали помощь. Сообщили, что пожар локализован и почти потушен. На площадке между вторым и первым этажом Боб снова остановился.
– Надо бы кое-что выяснить, – сказал он. Мы снова положили обломки робота на пол и уселись рядом. Лично я был только рад, так как теперь, когда опасность миновала, боль вышла на первое место. Ныла обожженная во многих местах кожа, ссадины и царапины. Мы стали говорить, затихая, когда кто-нибудь проходил мимо.
– Ева, – спросил Боб. – Тебя можно… Восстановить?
– Никто не станет этого делать, – отозвалась она. – Я вне закона.
– Ты увязалась за нами, чтобы попасть на «I.A.R»?
– Да. Срок действия кадмиево-литиевой батареи – семь лет. Если не заменить батарею, мне оставалось жить чуть больше месяца. Заменить батарею можно было только на «Intelligent Australian Robots».
– А зачем ты спала с нами? – не удержался я.
– Тебе не понравилось? – шевельнулись обломки. – Я спрашивала тебя тогда, и ты ответил, что тебе еще никогда не было так хорошо.
Я почувствовал, что краснею, но не унимался:
– Но зачем это было тебе нужно? И зачем со всеми сразу?!
– Когда мужчины говорят мне о любви, я забываю, что я – робот… Ты хочешь узнать, где мой стыд? Он там же, где и душа. Я – машина, у меня есть только голова. «Machin Head», ты рассказывал, очень жесткая музыка. И еще ты говорил: «Машина – неодушевленный предмет, и она не может быть в чем-то виновата». Особенно машина, на которую ополчился весь мир… Я видела, как вы все обиделись на Петруччио, я боялась, что вы станете настаивать, чтобы я покинула вашу компанию. И я придумала, как сделать довольным каждого из вас…
– Вот чертовка! – бросил Боб одобрительно.
– К тому же там, на «Intelligent Australian Robots», я должна была действовать по обстоятельствам, и каждый из вас мог пригодиться мне, каждый должен был быть готов пойти за мной в огонь и в воду, не рассуждая.
Я вспомнил свое состояние и признался себе: я пошел бы за ней и в огонь, и в воду, не рассуждая.
– Я прошу вас, – сказала она, – не рассказывайте Пете о том, что я была с вами. Я не хочу, чтобы он запомнил меня такой… Бесстыдной.
– Ты его любишь? – без обиняков спросил Боб.
– Н-нет… – отозвалась она. – Или да.
У меня сжалось сердце, когда я услышал, что она ответила точно так же, как и Петруччио.
– Я не знаю. Людям легко. Вы знаете, что такое любовь, что такое ненависть, что такое жалость… А я обо всем этом догадываюсь сама.
– Ошибаешься, – сказал я, чувствуя в горле комок. – С людьми та же история.
– Ты чувствуешь боль? – вмешался Боб.
– Да.
– Сейчас тебе больно?
– Нет. Все нервные окончания сгорели. Но было очень больно.
– Чего же ты полезла выручать нас?
Она молчала так долго, что я подумал: всё. Каюк. Но она все-таки ответила:
– Потому что могла.
Оказалось, что живые обломки можно безболезненно сложить вдвое и упаковать в найденную на одной из площадок простыню, оброненную, по-видимому, кем-то из спасавшихся. Мы спустились вниз. Мы договорились с Бобом о ближайших действиях, и когда навстречу нам кинулись Петруччио, Пилецкий и Чуч, живые и невредимые, мы действовали согласно этой договоренности.
Я стал заговаривать зубы Петруччио, спрашивая, знает ли он, что Ева оказалась роботом, а Боб оттащил Чуча с Пилой чуть в сторону и пообещал, что открутит им головенки, если кто-то из них ляпнет, что Ева спала с ними.
Оказалось, Петруччио уже знал, что Ева – робот, она сама рассказала ему о себе, прежде чем отправиться спасать нас.
Дальнейший план мы разработали все вместе.
… Уже через час одетые, умытые, кое-где перевязанные и заклеенные лейкопластырем мы сидели в кабинете президента «I.A.R.» Уве Уотерса. Он был очень вежлив, предупредителен, но и насторожен. Он принес нам извинения за инцидент, в котором виноват не был, и явно ждал, что мы начнем требовать денежную компенсацию или откажемся от сегодняшнего выступления. Но Петруччио резко перевел разговор в нужное русло:
– Господин Уотерс, – сказал он. – Это будет неожиданностью для вас, но говорить мы будем не о пожаре и не о концерте, а о вашей модели «Ева».
– Не вижу необходимости в таком разговоре, – откликнулся он, но лицо его сделалось еще напряженнее. – Модель демонтирована семь лет назад, и…
– Это неправда, и вы знаете это лучше меня. Модель «Ева» находится у нас. Она прибыла в Сидней с намерением проникнуть на территорию вашей компании и завладеть новой кадмиево-литиевой батареей.
После небольшой паузы президент сдался:
– Надеюсь, наш дальнейший разговор будет сугубо конфиденциальным?
– Естественно, – заверил его Петруччио.
– В случае чего, я буду все отрицать, – добавил президент.
– Случая не будет, – отозвался Петруччио.