Святое дело Серегин Михаил

Кто через это не прошел, оценить не может: был ты бесправным курсачом, муштровали тебя на уровне мировых стандартов и сверх того – огонь, вода да трубы медные, прессовали тебя и мордовали, вымачивали тебя в водах студеных, сушили солнцем палящим да морозом трескучим, испытывали тебя на растяг, на скручивание, на изгиб, на излом, и вот вдруг – мгновенное превращение из курсанта в офицера; ты внезапно попадаешь не просто в иной мир, а в иное пространственное измерение. И тут же получи первое офицерское денежное довольствие (оно же – денежное удовольствие). Не так чтобы месяц отпахал – и получи. Нет. Первая получка – просто так. В самый первый день. За то, что офицером стал. После курсантских грошей – состояние. Что первым делом? Правильно: расслабиться. Первым делом – выпуск и отпуск. Так всегда было заведено.

Да только в 1941 году от этого правила почему-то отступили.

Вот вам пример: наш герой окончил училище 10 июня, успел доехать из Грозного до Киева, в штабе округа получить назначение на границу, прибыть в дивизию, представиться, принять должность… Где же месяц законного, заслуженного, заработанного, долгожданного отпуска? Война должна была застать свежеиспеченного лейтенанта не на границе, а в селе Верхняя Любовша. Там он должен был до утренней зари под соловьиные трели хороводы водить. А в одно прекрасное воскресенье где-то к полудню его сонного растолкать должны были: Молотов говорит!

Но случилось чудо. Германского нападения не ждали, но десятки тысяч молодых офицеров выпустили досрочно без выпускных экзаменов и сразу после выпуска отправили не в заработанный и заслуженный отпуск, а в войска. Да не куда-нибудь, а на западную границу. К пограничным столбам. Если Гитлер – друг, зачем спешка? Почему лейтенантам отгулять положенное не позволили?

2

И вот наш знакомый за несколько дней до того рокового момента попадает в 41-ю танковую дивизию… Номер не с потолка. В нумерации советских танковых дивизий полный порядок был: от 1-й до 61-й. Гитлер во Вторую мировую войну ринулся, имея 6 танковых дивизий, а к его границам миролюбивый товарищ Сталин выдвинул и 41-ю танковую дивизию, и ряд других. Длинный ряд. На той же реке Западный Буг у пограничных столбов – 22-я танковая дивизия. 22 июня ее военный городок, как и многие другие, тоже утонул в море огня. Тысячи лейтенантов полегли, так никогда и не отгуляв свой отпуск. Из каждых ста до конца войны дожили трое. Накануне войны товарищ Сталин отправил к границам 70 тысяч молодых, только что выпущенных из училищ офицеров. Из них 3 процента пережили войну.

Оттого что погибли не все, оттого что выпустили их десятками тысяч, было после войны кому рассказать о случившемся. Их рассказы удивительно однообразны. В них единый стандарт: как только с Гитлером мир подписали, тут меня и загребли в офицерское училище, выпустили за пару недель до войны и – на западную границу, а 22 июня – гром среди ясного неба.

Каждый желающий таких рассказов может собрать в изобилии. Из множества однотипных повествований я выбрал именно это потому, что парень, о котором идет речь, после войны поднялся высоко. Очень высоко.

Он стал членом ЦК КПСС, первым заместителем Министра обороны СССР, начальником Генерального штаба Вооруженных сил СССР, затем – Главнокомандующим Объединенными вооруженными силами государств – участников Варшавского договора. Звание – Маршал Советского Союза. Имя – Виктор Георгиевич. Фамилия – Куликов.

3

Утром 22 июня 1941 года в 41-й танковой дивизии, в которую попал лейтенант Куликов, было 415 танков. Кроме того, бронеавтомобили, орудия и минометы, артиллерийские тягачи, тракторы и мотоциклы, 682 автомашины и пр. и пр. Ни в одной германской танковой дивизии такого количества танков не было. И ни у кого в мире таких танковых дивизий тоже не было. Из пяти германских танковых дивизий, которые действовали против войск Юго-Западного и Южного фронтов, самое большое количество танков – в 19-й дивизии – 149. В остальных германских танковых дивизиях танков было и того меньше, а в моторизованных и пехотных дивизиях их вовсе не было.

Да и ни в одном моторизованном германском корпусе, которые действовали южнее Полесья, не было столько танков, сколько их было в одной только 41-й советской танковой дивизии.

Картина разгрома предельно знакомая. По всей границе творилось то же самое. Знаком и заключительный аккорд: командира 41-й танковой дивизии полковника П.П. Павлова определили виновником и поставили к стенке точно так же, как и его однофамильца, командующего Западным фронтом генерала армии Д.Г. Павлова.

Но попытаемся представить себя на месте командира дивизии. Что будем делать, если противник внезапно откроет артиллерийский огонь по военным городкам, в которых рядами стоят танки и машины? Что мы будем делать, если поступил приказ от величайшего полководца всех времен и народов боеприпасы из подразделений изъять и сдать на склады? Что будем делать, если на нашем столе лежит совершенно секретный приказ о том, что на провокации не поддаваться, на огонь огнем не отвечать и НИКАКИХ мероприятий без приказа Москвы не проводить? И на тех приказах – подпись все того же стратегического гения.

В 1941 году лейтенанту Куликову повезло. На третий день войны вокруг 41-й танковой и 87-й стрелковой дивизий и ряда других частей 5-й армии Юго-Западного фронта замкнулось кольцо окружения, в котором они и погибли. А лейтенанту Куликову удалось вырваться…

4

В любой нормальной стране после войны последовало бы судебное разбирательство. Не одна же 41-я танковая дивизия в 1941 году возле пограничных столбов располагалась. Виноват ли командир дивизии в том, что в первые минуты войны военный городок дивизии «потонул в море огня»? Разве он сам выбирал для дивизии место у самой границы? Разве возможно за несколько минут (или даже часов) поднять дивизию по тревоге, под артиллерийским огнем пригнать тысячи людей на стоянки машин, вывести из гаражей и парков 415 танков и сотни других машин, развернуть первый и второй эшелоны, пункты управления, резервы и тылы, организовать управление, взаимодействие, связь и отразить наступление противника?

Почему же дивизию в угрожаемый период не отвели от границы? А зачем вообще ее к границам выдвинули? Чем объяснить странное соседство танковой дивизии с государственной границей? Что она там делала? Как она там оказалась? По чьей вине, по чьему велению? Кто определял место ее дислокации? Начальник Генерального штаба Жуков? Где он? Подсудимый Жуков, встаньте! Отвечайте на вопросы суда! Итак, с какой вредительской целью вы выдвинули 41-ю танковую дивизию к границе? Сталин приказал? Нет, подсудимый Жуков, из ваших же мемуаров следует, что Сталин не только не приказывал выдвигать мехкорпуса к границе, но и вообще был противником их создания. Мехкорпуса с номерами от 10 до 30 включительно и входящие в их состав танковые дивизии с номерами от 19 до 61 формировались по вашему настоянию и требованию, подсудимый Жуков. Вы же определяли места их создания и расквартирования. Именно по вашему плану 41-я танковая дивизия оказалась там, где ее могли накрыть (и накрыли) в первый момент войны. Для чего же она находилась в столь неудобном для обороны месте? Планировали оборонять родную землю? Так почему же эта дивизия (как и все другие) не стояла в обороне? Отрыли бы окопы для танков, артиллерии и пехоты, оборудовали бы основные и запасные позиции, рассредоточили бы запасы по частям и подразделениям. Десять танков на километр – вот вам сорок километров непреодолимой обороны. Да не у самой границы, где движение каждого солдата просматривается с той стороны, а где-то в глубине. Хотя бы не в зоне огня вражеской артиллерии.

Но никто этими вопросами в Красной Армии не занимался. 41-я танковая дивизия 22-го мехкорпуса 5-й армии Юго-Западного фронта – это всего лишь один пример. По всей границе от Балтийского до Черного моря в то ясное утро произошло то же самое. По тому же сценарию. Жуков поставил Красную Армию в такие условия, в которых она должна была погибнуть, не имея возможности причинить противнику даже минимальный ущерб. Жуков составил такие планы и отдал такие распоряжения и директивы, выполнение которых неминуемо вело Красную Армию к разгрому, а Советский Союз – к крушению. Действия Жукова – типичный пример вредительства, измены Родине, подлого предательства.

5

Кремлевские идеологи должны были:

а) или назвать Жукова предателем;

б) или объяснить смысл его, мягко говоря, неразумной деятельности накануне войны.

Но никто из придворных историков открыто и громко Жукова пока изменником Родины не назвал. Мало того, никто его странных деяний не объяснил. Сам он тоже ни вспоминать, ни размышлять о проделанной работе не стал.

Вместо этого трем поколениям жителей планеты Земля вбивали в головы то, что должно было объяснить причины позорного разгрома Красной Армии.

Первая причина: танки были устаревшими.

Ответим: а не все ли равно, новейшие танки или устаревшие, если они стройными рядами стоят у самой границы в зоне действия вражеской артиллерии?

Вторая причина: танки требовали ремонта.

Третья причина: водители не имели опыта вождения.

На второй и третий тезисы ответ тот же: а не все ли равно, есть опыт или нет его, требуют танки ремонта или не требуют? Представим себе, что в 41-й танковой дивизии, как и во всех остальных, только самые лучшие в мире танки, а у каждого водителя по 100 часов практики. Что от этого изменится, если вражеская артиллерия бьет по штабам, казармам, по складам и хранилищам, по стройным рядам танков и машин в парках и на открытых стоянках? Если вся эта несокрушимая мощь с первого момента войны утонула в море огня? Если у экипажей нет возможности забраться в свои танки? Если в танках нет боекомплекта и топлива? Если у командиров нет возможности управлять своими частями и подразделениями? Если у командиров всех рангов, от отделенных до командующих фронтами и армиями, есть строжайшее указание (с угрозой расстрела) ответных действий не предпринимать и вообще ничего не делать?

Четвертая причина: мехкорпуса, танковые и моторизованные дивизии в их составе, и вообще все главные силы Красной Армии находились так близко к границе не просто так, а с хитрым жуковским умыслом – нанести по зарвавшемуся противнику контрудары!

Отвечаю вопросом: и отчего же их не нанесли? И где же предвоенные планы тех контрударов? Если и наносились какие-то контрудары, то каждый может сам убедиться: это чистой воды экспромт, это действия без всякой предварительной подготовки. И если контрудары действительно планировали перед войной, то почему результат оказался самоубийственным? Кто несет личную ответственность за такое планирование? На примере все той же 41-й танковой дивизии посмотрим, да как же она могла нанести какой-то контрудар в той ситуации, в которую ее поставил Жуков?

Было еще много всяких объяснений: вековая отсталость России… Это, кстати, изрекал Маршал Советского Союза В.Г. Куликов.

Виктор Георгиевич, да при чем тут отсталость, если до пограничных столбов, как вы изволили выразиться, рукой подать? Оттянули бы дивизию километров на сто от границы, а лучше на линию старых укрепленных районов, рассредоточили бы, зарыли бы танки по самые башни в землю, замаскировали бы, тогда влияние фактора вековой отсталости было бы резко снижено.

6

Тут самое время вспомнить рассказ Жукова о том, как он и маршал Тимошенко пытались уломать Сталина отдать приказ на приведение войск в готовность. Тимошенко и Жуков доказывали, упрямый Сталин не соглашался. Тогда Тимошенко якобы заявил: «Мы не имеем на границах достаточно сил даже для прикрытия. Мы не можем организованно встретить и отразить удар немецких войск» (Г.К. Жуков. Воспоминания и размышления. М., 2003. Т. 1.С. 258).

Эти слова маршала Тимошенко Жуков привел в своих мемуарах как аргумент в пользу повышения степени готовности войск. Жуков полностью солидарен с позицией Тимошенко и осуждает глупого Сталина.

Проблема в том, что сам Семен Константинович Тимошенко ничего подобного никогда не вспоминал, не писал и никому ничего эдакого не рассказывал. Тимошенко умер, а потом через три десятка лет эти якобы его слова появились в мемуарах Жукова, который тоже давно умер.

Но раз уж нас уверяют в том, что надо верить только десятому и последующим изданиям «Размышлений», то давайте поверим.

Итак, войск не было даже для прикрытия. А на примере 41-й танковой дивизии мы видели, что войска были. Если бы уйму этих танков не держали кучей у пограничных столбов, а отвели бы границы ну хотя бы на десять километров, а лучше – на сто, да рассредоточили по фронту и в глубину, да отрыли бы окопы для танков и другой техники, да замаскировали бы, то дивизия никак в одночасье в море огня превратиться не могла.

Чтобы не перегружать повествование, просто напомню читателям грустную историю 22-й танковой дивизии 14-го механизированного корпуса 4-й армии. Эта дивизия точно так же была разгромлена у пограничных столбов в Бресте. Рассказ о ее бесславной гибели – в книге «Беру свои слова обратно»: «Этот городок находился на ровной местности, хорошо просматривался со стороны противника… Погибло и получило ранения большое количество личного состава… Этому способствовало скученное расположение частей дивизии… Дивизия потеряла также большую часть танков, артиллерии и автомашин, больше половины всех автоцистерн, мастерских и кухонь. От огня противника загорелись и затем взорвались артиллерийский склад и склад горючего и смазочных материалов дивизии… Значительная часть артиллерии дивизии была уничтожена огнем противника или из-за отсутствия средств тяги осталась в парках…»

Далее следуют сетования на «неудачную дислокацию дивизии…» и горькие стенания о том, что это привело «в первые часы войны к огромным потерям в личном составе и к уничтожению большей части техники и запасов дивизии».

Это другой участок фронта, а картина та же.

Там же, в Бресте, столь же «неудачно» были расположены еще две стрелковые дивизии и множество других частей. Вот вам информация для размышления.

В составе 4-й армии:

– два корпуса, штаб одного из них в Бресте;

– две танковые дивизии, одна из них в Бресте;

– четыре стрелковые дивизии, две из них в Бресте;

– одна моторизованная дивизия;

– одна авиационная дивизия;

– один укрепленный район, штаб в Бресте;

– армия усилена одним инженерно-саперным полком, он в Бресте.

И сидел 33-й инженерно-саперный полк в Бресте совсем не зря.

Всего в составе 4-й армии было 14 артиллерийских полков, 7 из них в Бресте, тут же окружной военный госпиталь, огромное количество складов армейского, фронтового и центрального подчинения, пограничный отряд (полк) НКВД и пр. и пр.

Командующему 4-й армией подчинялись 11 соединений, во главе которых положено ставить генералов (2 корпуса, 8 дивизий и 1 укрепленный район). Штабы пяти из этих соединений находились в Бресте.

Не покривив душой, заявляю: в одном только Бресте – главные силы целой армии. Практически половина ее боевого состава.

В одном только городе – 18 полнокровных, полностью укомплектованных полков, в том числе 2 танковых, 6 стрелковых, 7 артиллерийских, 1 мотострелковый, 1 инженерно-саперный и 1 пограничный отряд (полк). Не считая множества более мелких частей и тыловых учреждений, не считая дивизий, находившихся в непосредственной близости от Бреста.

Все это было разгромлено и разогнано за несколько часов.

Оборона Бреста могла бы стать героической страницей в военной истории России. Вместо этого – жуткий несмываемый позор на века. При упоминании Бреста и Брестской крепости советские маршалы обычно поднимали воротники, чтобы спрятать горящие от стыда уши.

И опять же, если бы эту массу войск отвели от границы, рассредоточили и поставили в оборону, то ход войны был бы не таким позорным. Брест – ворота страны. И уж в районе ворот прикрытие можно было бы организовать. Силы, как видим, на то были.

* * *

Нам рассказывают, что немцы побеждали потому, что их дивизии сосредоточились на узких участках. Это правда. Но не вся. Это только половина правды.

А вот вам вторая половина: немцы побеждали потому, что дивизии Красной Армии сосредоточились на узких участках. Это удобно для наступления, но смертельно для обороны. Если бы Красная Армия первой нанесла удар, то на той стороне творилось бы то же самое. Просто потому, что немецкие дивизии сосредоточились на узких участках: гвозди, не промахнешься.

Глава 20
Но я и мои люди…

Сталинский период – один из самых интересных в истории человечества. А точное и полное научное описание его практически невозможно, Документы тех времен уничтожены или сфальсифицированы. Многое важное делалось вообще без документов. То немногое, что сохранилось, недоступно ученым и писателям. Воспоминания, которые пишутся сейчас, есть фальсификация прошлого задним числом.
А. Зиновьев. Нашей юности полет,Лозанна, 1983. С. 79

1

Хорошо живется придворным кремлевским историкам, которые пишут о Второй мировой войне. Они имеют доступ ко всем сокровищам российских архивов, поэтому им не составляет никакого труда подтвердить и научно обосновать свои гипотезы и теории.

А все их теории держатся на семи китах:

1. Советский Союз к войне с Германией был совершенно не готов.

2. Сталин страшно боялся войны.

3. Начало войны Сталину представлялось как нападение Германии на Советский Союз и никак иначе.

4. Сталин ничего плохого против Европы не замышлял, по крайней мере в 1941 году.

5. Главная забота Сталина: как бы не дать Гитлеру повода, как бы выиграть время и оттянуть германское вторжение на год, лучше – на два.

6. Разведка докладывала Сталину о подготовке германского вторжения, но он не верил, так как боялся смотреть правде в глаза.

7. Сталин окружил себя лизоблюдами, которые докладывали только то, что вождь хотел слышать. А слышать он хотел только усыпляющие новости.

Как все это доказать?

Очень просто. Опираясь на документы. Придворные историки достают бумаги из архивов и выставляют на всеобщее обозрение: вот! Любуйтесь!

А документ – это гранитная скала. Против листочка, извлеченного из кремлевского хранилища, бессильны любые доводы. Тут на мачту «Ледокола» надо поднимать белый флаг, признавать себя побежденным и сдаваться на милость победителей.

В мае 1985 года мне впервые удалось протолкнуть в прессу первые главы «Ледокола», а в 1988 году, как бы в ответ на это, официальными советскими историками был найден документ величайшей важности. На одной странице в семи предложениях заключены доказательства всех семи постулатов, на которых нерушимым монолитом покоится вся история советско-германской войны.

Документ сей – донос, точнее – жалоба Берии Сталину:

«21 июня 1941 года…
Я вновь настаиваю на отзыве и наказании нашего посла в Берлине, который по-прежнему бомбардирует меня дезинформацией о якобы готовящемся Гитлером нападении на СССР. Он сообщил, что это „нападение“ начнется завтра… То же радировал и генерал-майор В.И. Тупиков, военный атташе в Берлине. Этот тупой генерал утверждает, что три группы армий вермахта будут наступать на Москву, Ленинград и Киев, ссылаясь на свою берлинскую агентуру. Он нагло требует, чтобы мы снабдили этих врунов рацией…
Начальник разведу правления, где еще недавно действовала банда Берзина, генерал-лейтенант Голиков жалуется на посла и на своего подполковника Новобранца, который тоже врет, будто Гитлер сосредоточил 170 дивизий против нас на нашей западной границе…
Но я и мои люди, Иосиф Виссарионович, твердо помним ваше мудрое предначертание: в 1941 году Гитлер на нас не нападет!»

Этот листок – настоящая находка для серьезных историков. Из этого доноса однозначно следует, что Берия – льстец и дурак.

Еще более глупым в свете данного документа выглядит Сталин. Он «мудро предначертал» действия Гитлера минимум на год вперед. Он окружил себя холуями, кретинами и лизоблюдами, и вот один из них усердно повторяет и усиливает сталинский бред.

И когда? 21 июня!

То-то назавтра денек им выпал!

Листок этот имеет уникальную ценность, так как это единственное документальное свидетельство того, что Сталин в 1941 году воевать не собирался. То, что Сталин ни на кого сам нападать не готовился, это как бы само собой разумеется. А то, что он нападения не ждал, зафиксировано в документе. Документ написан не Сталиным, но он адресован Сталину, и в нем изложена сталинская позиция. Не мог же Берия, обращаясь к Сталину, излагать мудрое сталинское предначертание, которого не было!

Эту жалобу Берии неоднократно цитировали советник Президента России генерал-полковник Волкогонов, глава Союза писателей СССР Карпов, генерал армии Гареев и другие официальные лица. Документ этот попал в научный оборот и быстро пересек государственные границы Советского Союза. Его обильно цитируют в научных изысканиях и публикациях. Некий аноним, который спрятался под именем Виктор Суровов, тоже не преминул сей документ предъявить публике как доказательство полной несостоятельности сталинского руководства, как свидетельство животного страха Сталина перед лицом неизбежного вражеского вторжения.

А меня терзает удивление: отчего столь ответственные лица никакой фальши в данном «документе» не усмотрели?

2

Прочитаем содержимое бериевского доноса еще раз и зададим вопрос: на кого сия писанина рассчитана?

Ведь картина вырисовывается удивительная.

Берия в своей записке поднимает вопрос величайшей государственной важности: когда Гитлер намерен нападать на Советский Союз – в 1941 году или позже? Берия не согласен с докладами аналитика Разведывательного управления Генерального штаба, а также с докладами посла и военного атташе в Берлине. И это не важно. Важно другое: в записке содержится мнение самого Берии на данный вопрос. А ведь он – кандидат в члены Политбюро, заместитель Председателя СНК, т.е. главы правительства, нарком внутренних дел, генеральный комиссар государственной безопасности. А кроме его собственного мнения в записке содержится мнение самого Сталина на эту проблему.

Важность вот в чем. Допустим, Гитлер в 1941 году нападать но собирался, но если бы он вдруг узнал, что и Сталин полностью расслабился и нападения не ждет, то мог и передумать. Такая записка, попади она в руки германской разведки, была бы документом запредельной важности.

Или, допустим, Гитлер подготовился к нападению, но не знает, решиться на последний шаг или нет. В политических раскладах самое ужасное – неопределенность: ждет Сталин удара или не ждет? Предельно важно эту смутность рассеять. Надо знать, что думает противник, во что верит, на что рассчитывает. Проникнуть в планы противника, союзника, партнера – это в прямом смысле заглянуть в его карты и на основе этого строить и корректировать свои замыслы и планы.

Берия в своей записке полностью раскрыл сталинские карты: Сталин в нападение не верит! Если к Гитлеру такая записка как-то попадет, то…

Так вот: первая странность заключается в том, что на записке такой важности нет грифа секретности. Написал Берия на листочке и отдал Сталину. Потом листок попал в архив, где и был найден через полвека после войны.

Вот вам повод удивиться: неужели нарком НКВД, генеральный комиссар государственной безопасности, главный хранитель всех важнейших государственных секретов и тайн так халатно относился к их сбережению? И как, хотел бы я знать, товарищ Сталин реагировал на столь вопиющее разгильдяйство?

А вторая вот какая странность: зачем вообще потребовалось записку писать? Берия Лаврентий Павлович был в постоянном контакте со Сталиным. Они говорили по телефону каждый день, вечерами кушали шашлыки и пили грузинское вино. Неужели устно трудно ситуацию выразить?

Кроме того, они чуть ли не каждый день встречались в официальной обстановке. Зачем 21 июня 1941 года Берия решил писать записку Сталину, если он только 20 июня просидел в сталинском кабинете 4 часа 25 минут. А на следующий день, 21 июня, еще 3 часа 55 минут! Неужели за 8 часов 20 минут невозможно поставить три-четыре коротких вопроса?

Интересно, как вообще Берия Сталину эту записку передавал? Наверное, долгими часами они что-то обсуждали, а потом Берия, выходя из кабинета, передает бумажку: вот, товарищ Сталин, почитай на досуге… Или во время обсуждения других проблем Берия вдруг бумажку сует: тут еще кое-что утрясти надо…

На этом странности не завершаются, а только начинаются. Обратимся к содержанию.

3

Из записки следует, что военный атташе в Берлине генерал-майор В.И. Тупиков якобы по радио докладывал какую-то ерунду народному комиссару внутренних дел, генеральному комиссару государственной безопасности товарищу Берии Лаврентию Павловичу. Тупиков нагло требовал, чтобы Берия обеспечил рацией его секретную агентуру. Грозный нарком НКВД сам на обнаглевшего генерал-майора почему-то не рыкнул, а вместо этого настрочил жалобу Сталину: вот какой нехороший генерал – врунишка и нахал…

Жалоба – удел обиженных. Сам справиться не могу – обращаюсь к сильному: заступись… Так маленький мальчик маме на соседскою шалуна жалуется. При этом своего обидчика нехорошими словами обзывает: бяка! По той же схеме действует и могущественный генеральный комиссар государственной безопасности: плачется Сталину, при этом генерала, которого сам осадить не способен, обзывает тупым.

Прикинем: а на что, собственно, Берия рассчитывал, чего добивался и чего ждал от Сталина? Надеялся, что вождь пожурит наглого генерала, а бедному Лаврику посочувствует? Или ждал сталинского одобрения: рацию нахалу не давать!

Так ее можно не давать и без сталинского указания.

Все, кто сталкивался с Лаврентием Павловичем, свидетельствуют о другом: Берия гнул, ломал, давил и подавлял. Его ненавидели, его боялись. Он утверждал свою власть над людьми многими способами и приемами. Один из простейших – делать все от своего имени, не ссылаясь на вышестоящих даже в том случае, если выполняешь их приказ. В давние годы, когда Берия еще не забрался на головокружительные кремлевские высоты, все указания, пожелания и приказы вышестоящих он представлял только как собственные: слушай МЕНЯ! Это МОЯ воля! Это Я приказал!

Любимая присказка Лаврентия Павловича: мы вам кишки выпотрошим! Именно это он однажды обещал генерал-полковнику артиллерии Н.Н. Воронову после того, как в сталинском кабинете межведомственный конфликт разрешился не в пользу НКВД. А генералу армии Мерецкову грозился хребет поломать. Кстати, слов на ветер не бросал – чуть было не поломал. Просто Хозяин в последний момент за поводок оттащил.

А в данном «документе» перед нами предстает Берия-слюнтяй, который расписывается перед Сталиным в слабости и полном бессилии.

Но и это не конец странностям.

4

Летом 1938 года шеф НКВД Николай Иванович Ежов, истребив все руководство 4-го (Разведывательного) управления Генерального штаба, решил эту структуру возглавить лично. По совместительству. Все равно (по мнению Ежова) на столь ответственный пост достойного кандидата не найти.

На должности шефа военной разведки Ежов продержался два дня. Сталин вдруг осознал бездонную глубину опасности. Все основные решения по вопросом тайной зарубежной деятельности государства принимал Сталин. Но принимал он их на основе информации, которая поступала из двух основных источников:

из НКВД – от Ежова;

из Разведывательного управления Генерального штаба от Берия, а потом вдруг… – от Ежова.

В зависимости от того, какую информацию представит Ежов, будет зависеть решение Сталина. Так кто же кого контролирует? Нет, так дело не пойдет, решил товарищ Сталин. С того момента и началось падение Николая Ивановича Ежова. Сталин четко разделил две структуры: это – чекисты, а это – армия. Вождь немедленно вернул военную разведку под родную крышу – в Генеральный штаб Красной Армии. Во главе поставил чисто армейского командира без чекистских примесей. А Ежова вскоре сместил со всех постов, а потом расстрелял.

В июне 1941 года начальником Разведуправления Генерального штаба РККА был генерал-лейтенант Голиков Филипп Иванович. Только ему подчинялись все военные разведчики, только ему слали свои донесения и только с ним решали возникшие проблемы по проведению и обеспечению агентурных операций. А в подчинении НКВД они не состояли. Смещение и уничтожение Ежова – урок новому шефу НКВД Берии Лаврентию Павловичу: военная разведка – не твоя вотчина. Твое дело – самому вести разведку силами Главного управления государственной безопасности (ГУГБ НКВД). Если в армии, в том числе в военной разведке, возникнет заговор, твоя задача – раскрыть. Но в операции РУ ГШ вмешиваться не смей.

Но и этого Сталину было мало. 3 февраля 1941 года он вывел ГУГБ и ряд других структур из состава НКВД. На их базе организовал новый наркомат – НКГБ. Во главе поставил Меркулова. И хотя Берия, как кандидат в члены Политбюро, присматривал за деятельностью НКГБ, все же Меркулов имел прямой выход на Сталина и о своих делах докладывал ему лично. А с мая 1941 года Меркулов был подчинен Сталину даже и официально, как главе правительства.

В критической обстановке июля 1941 года Сталин объединил НКГБ и НКВД, но в 1943 году вновь разделил.

Но и это не конец истории. Для того чтобы секретная деятельность государства не оказалась в руках одного человека, Сталин в октябре 1942 года разделил военную разведку на ГРУ Красной Армии, которое подчинил лично себе как наркому обороны, и РУ ГШ, которое подчинялось начальнику Генерального штаба.

В той обстановке это было совершенно правильным решением. Шла война, потому начальнику Генерального штаба было не до США и Великобритании, Бразилии и Уругвая, Ирана или Австралии. Сталин облегчил его заботы: пусть на время войны РУ Генерального штаба занимается только Германией и ее союзниками, только фронтом.

А сам Сталин интереса к мировым проблемам не терял. ГРУ, которое подчинялось лично Сталину, продолжало интенсивную работу по всему миру, прежде всего против США.

В 1943 году Сталин вывел военную контрразведку из-под контроля НКГБ, назвал ее ГУКР Смерш и тоже подчинил себе лично. Во главе поставил Абакумова – главного врага Берии.

Берия знал, что Сталин действует по принципу «разделяй и властвуй». Больше всего вождь опасался объединенной мощи силовых структур, которые занимались тайной деятельностью как внутри страны, так и за рубежом. Сталин их усиливал, дробил, а раздробленные куски снова усиливал. И кроме того, стравливал, всячески препятствуя объединению.

Принимая все это во внимание, вернемся в июнь 1941 года.

5

Генерал-майор Тупиков – военный атташе. Он подчинен начальнику 1-го (Западного) отдела Разведывательного управления Генерального штаба. Над начальником Разведуправления стоит начальник Генштаба, над ним – нарком обороны. Выше – только Сталин. Это линия подчинения. Прямая и четкая. И только по этой линии военный атташе шлет свои отчеты и донесения. Только по этой линии он докладывает о результатах своей работы, в первую очередь о результатах агентурного добывания. Он имеет право – и обязанность – обсуждать вопросы проведения и обеспечения агентурных операций только со своими прямыми начальниками.

Военный разведчик ни при каких обстоятельствах не мог «радировать» в НКВД. Берия мог быть как угодно могуч и силен, но для военного разведчика он – лицо постороннее. Разведчик ни при каких условиях не будет обсуждать проблемы своей нелегальной деятельности с первым попавшимся прохожим на улице. В данной ситуации для военного разведчика генерала Тупикова Берия ничем от пешеходов на тротуаре не отличался. Берия – посторонний.

Если уж генералу Тупикову и захотелось с кем-то поделиться совершенно секретными сведениями, то почему бы не послать такое же сообщение в Народный комиссариат земледелия или просвещения?

В Разведывательном управлении Генштаба все получаемые сведения обрабатывались, анализировались в Информационном отделе, которым командовал генерал-майор С.Н. Дронов. Из этого отдела разведывательные сводки и донесения рассылались во все заинтересованные инстанции в обобщенном виде без указания источника. Потребитель всегда получает только обезличенную информацию. Ему не положено знать, от кого именно она поступила. Сведения об источниках любой данной конкретной информации мог запросить только вышестоящий прямой начальник: у начальника РУ ГШ – начальник Генерального штаба, у него – нарком обороны, а у него – Сталин.

Данные, добытые военной разведкой, Берия мог получать от Сталина, Тимошенко, Жукова, от начальника Разведуправления Генерального штаба генерал-лейтенанта Ф.И. Голикова. А вот прямо от военного атташе – не мог.

Если бы военный разведчик генерал-майор Тупиков сдуру «радировал» не своим начальникам в Разведывательное управление Генштаба, а в НКВД, т.е. в чужую структуру, то Берия даже под пытками в этом Сталину не признался бы. Для него это было смерти подобно: выходило, что Берия по примеру Ежова подмял под себя военную разведку, и военные атташе докладывают не своим начальникам, а на Лубянку.

Если бы Сталин узнал про такие вещи, то не поздоровилось бы ни Берии, ни Тупикову, ни Голикову.

6

И уже настоящим анекдотом звучит история о том, что военный атташе, т.е. генерал из РУ ГШ, просил рацию у шефа НКВД. А ведь он, как следует из «документа», не только просил, но нагло требовал! А на каком основании?

Армейский командир генерал-майор Тупиков с чекистами по службе никак не связан. Берия для него не начальник. Василий Иванович Тупиков – командир Красной Армии. Он командовал батальоном и полком, окончил Военную академию им. Фрунзе, был начальником штаба 33-го стрелкового корпуса, затем Харьковского военного округа. С этой должности направлен военным атташе в Германию. Во время войны был начальником штаба Юго-Западного фронта. Погиб в сентябре 1941 года при выходе из окружении в возрасте 39 лет. На протяжении всей своей службы он подчинялся военному командованию, а не чекистам. Чекисты могли строчить на него доносы, но сами приказать ему ничего не могли. Они и арестовать его не имели права. На это требовалось решение Сталина.

Представьте себе, что на фронте воюет стрелковый корпус РККА, и вот командир корпуса обращается с требованием к наркому НКВД: ну-ка подбрось патронов и снарядов! Можно такое представить? Нельзя. У командира корпуса РККА своя линия подчинения, которая венчается наркомом обороны и Верховным Главнокомандующим. Вот к своим командирам и обращайся – докладывай, рапортуй, оправдывайся, проси, требуй. Именно в той же структуре находился и генерал-майор РККА Тупиков. И если командир дивизии или корпуса Красной Армии не может ничего просить и требовать в НКВД, то то же самое относится и к военному атташе.

Но если уж дело дошло до того, что в Разведуправлении Генштаба своих агентурных радиостанций не хватает, то запрос с самого низа, из аппарата военного атташе в Берлине, должен был подняться вверх, и проблема должна решаться на уровне первых лиц двух ведомств – нарком обороны обращается к наркому внутренних дел: поделись, если лишнее завалялось.

Но откуда в НКВД могла быть агентурная рация?

В июне 1941 года агентурной разведкой в глобальном масштабе параллельно занимались две организации: РУ ГШ и Первое главное управление НКГБ. И то, и другое использовали простую и надежную рацию «Север». Разработана она была для полярников, но понравилась и разведчикам. А НКВД в тот момент вел разведку противника только в приграничной полосе силами пограничных войск. Рации такой мощности там не требовались, и в НКВД их не было.

Советскому военному атташе в Берлине обратиться с просьбой или требованием в чужое ведомство к Берии равносильно обращению на полярную станцию с просьбой или даже с требованием: братцы, ну-ка подбросьте рацию, а то моим шпионам не хватает. Но обратиться к полярникам хоть был смысл. Те посочувствовали бы несчастному разведчику и, может быть, подсобили. А обращаться в НКВД – пустой номер. В НКВД в то время такой аппаратуры не держали за ненадобностью.

Военный атташе в Берлине явно не понимал, кто у него начальник, потому обращался туда, где ему помочь не могли, даже если было бы желание.

Кстати, об агентурной связи.

Зарубежные аппараты советской военной стратегической разведки были полностью обеспечены средствами связи. Проблемы возникли после 22 июня 1941 года не потому, что раций не хватало, и не потому, что они плохо работали, а потому, что война планировалась на чужой территории. Главный приемный центр Разведывательного управления Генерального штаба находился в Минске и уже 28 июня 1941 года попал в руки германской армии. При паническом отходе Красной Армии часть аппаратуры и груды совершенно секретных документов не были уничтожены. Это повлекло за собой провалы ряда нелегальных резидентур и агентурных групп. А те разведывательные структуры, которые продолжали действовать, лишились возможности передавать в Москву добытую информацию: фронт откатился на восток почти на тысячу километров, а рация «Север» не была рассчитана на такую дальность.

После войны потребовалось объяснить, отчего же летом 1941 года Генеральный штаб РККА вдруг ослеп и оглох, потеряв связь с важнейшими источниками информации. И родилась легенда: такие мы были отсталые, что у нас в нелегальных резидентурах вообще никаких раций не было.

Для подпора этой легенды были сложены сопутствующие и подпирающие сказания: вот видите, военный атташе в Берлине просил, чтобы Берия выслал ему рацию…

7

Из «Записки Берии Сталину» следует, что не только военный атташе в Берлине, минул своих начальников, гнал дезинформации в НКВД. Оказывается, что и советский посол «бомбардировал дезинформацией» бедного Лаврентия Павловича.

Но быть такого не могло, потому что не могло быть никогда.

Официальные дипломатические представительства Советского Союза за рубежом прямо и непосредственно подчинялись первому заместителю Председателя СНК, народному комиссару иностранных дел товарищу Молотову Вячеславу Михайловичу. Только ему они слали свои донесения. А народному комиссару внутренних дел товарищу Берии Лаврентию Павловичу они не подчинялись. Потому послы «бомбардировать дезинформацией» чужое ведомство не могли и не имели права.

И уж если послу в Берлине загорелось совершенно секретную внутриведомственную информацию сливать кому-то на сторону, то посылал ее хотя бы в НКГБ товарищу Меркулову, так как Первое главное управление НКГБ в то время занималось политической разведкой во вражеских столицах. А у товарища Берии в НКВД в тот момент не было структур, занимавшихся вопросами внешней политики иностранных государств. Такая задача перед НКВД в тот момент не ставилась и подчиненными Лаврентия Павловича не решалась.

В июне 1941 года, впрочем, как до войны и в ходе ее, Молотов в Советском Союзе был вторым после Сталина человеком и имел гораздо больший политический вес, чем Берия. Самое важное из того, что дипломаты сообщали в Наркомат иностранных дел, Молотов лично докладывал Сталину. Но отнюдь не Берии.

Но допустим недопустимое: официальный дипломатический представитель Советского Союза в Берлине вдруг вздумал напрямую вступить в переписку с чужим ведомством, которому не подчинен, которому эта информации не нужна. Мало того, он решил слать свои донесения тому, кто по своему положению был ниже, чем Молотов – прямой начальник всех дипломатов. И вот Берия, разозленный настырностыо официального советского представителя в Берлине, обращается к Сталину с требованием дезинформатора из Берлина отозвать и примерно наказать.

Вопрос: неужели глупенький Берия не понимал, что его обращение к Сталину – это в конечном итоге не жалоба на какого-то там посла в Берлине? Ведь это же удар в челюсть самому Молотову: ни черта он в своем хозяйстве порядок соблюдать не способен!

Летом 1941 года Берия был всего лишь кандидатом в члены Политбюро. И на своем посту шефа НКВД еще и двух лет не просидел. А Молотов работал еще с Лениным. К 1941 году Молотов набрал такой вес, что мог открыто в присутствии посторонних ругаться со Сталиным, не опасаясь последствий. В той обстановке для Берии было в высшей степени неблагоразумно докладывать прямо Сталину о непорядке в ведомстве Молотова, тем более в письменном виде, тем более с чужих слов, самому не разобравшись. Вячеслав Михайлович мог расценить такие действия как подкоп под свои личные позиции и ответить Лаврентию Павловичу сокрушительным ударом.

Смещать с постов подчиненных Молотова могли только два человека: Молотов и Сталин. И если бы у Лаврентия Павловича Берии возникли какие-то планы в отношении расстановки кадров в Наркомате иностранных дел, то единственно разумным решением было бы обратиться к Молотову и по-дружески предупредить о неблагополучии. Но вмешательство Берии в дела молотовской вотчины, прямое обращение Берии к Сталину по поводу состояния дел в Наркомате иностранных дел без предварительного согласования с Молотовым и через его голову, могло боком обойтись не только Берии, но и всей его команде.

* * *

Еще древние римляне знали: docendo discimus. Когда учим других, учимся сами.

Но справедливо и обратное: оглупляя народ, наши вожди сами глупеют. Они уже не способны даже фальшивку полноценную состряпать. «Записка Берии Сталину» – это только образец для примера. Такими «документами» придворные кремлевские историки заполонили научную литературу: рассчитано на дебилов, но дебилами и писано.

Глава 21
Кого же Берия требовал отозвать из Берлина?

Доступ к секретным документам вновь закрылся, бесценные документы уходят на дно, многие исчезли навсегда.
«Красная звезда», 25 марта 2000 г.

1

Советский посол в Берлине, как выясняется из «документа», гнал дезинформацию не только Берии в Наркомат внутренних дел, но еще и генерал-лейтенанту Ф.И. Голикову, начальнику Разведывательного управления Генерального штаба Красной Армии, и так ему надоел, что тот решил жаловаться.

Допустим, что все именно так и было. Допустим, что посол в Берлине решил отчитываться за свою работу не только перед всемогущим полудержавным властелином Молотовым, но еще и и перед Берией, и кроме того, перед Голиковым. Допустим, что Голиков выразил сомнение в достоверности получаемой от посла информации. Что же он должен был делать?

Во-первых, если действительно посол из Берлина слал свои донесения прямо в Разведывательное управление Генерального штаба, то следовало по тому же каналу ему и ответить: перестань, балбес, трезвонить, надоел! Ты нам не подчиняешься, а мы – тебе, не засоряй наши каналы и анналы своим мусором. Но зачем жаловаться?

Во-вторых, если уж начальнику РУ ГШ и захотелось пожаловаться на посла в Берлине, то следовало обращаться не в НКВД, а по команде – к начальнику Генерального штаба, которому Голиков был подчинен прямо и непосредственно: товарищ генерал армии Жуков, передайте наркому обороны Маршалу Советского Союза Тимошенко, что из ведомства товарища Молотова поступает подозрительная информация. С душком.

Но Голиков, минуя своих начальников Жукова и Тимошенко, почему-то обращается в НКВД, т.е. в чужое ведомство, с жалобой на третье ведомство. Тот, кто допускал такие вольности, обходя своих прямых и непосредственных начальников, нарушал субординацию и вносил хаос в работу государственного аппарата. Такая самодеятельность не могла понравиться Сталину: генералы Генерального штаба РККА, забыв о своих начальниках, за разрешением пустяковых проблем обращаются прямо в НКВД. И могло у Сталина возникнуть сомнение: не слишком ли много «наш Лаврентий» себе позволяет? Не слишком ли обильный вес нагулял? И не пора ли его осадить?

Понимая аппаратную этику лучше нас, Лаврентий Павлович Берия если бы такую невероятную жалобу и получил от шефа военной разведки, то вряд ли ринулся бы докладывать об этом Сталину, так как понимал, что ситуация может быть превратно истолкована хозяином Кремля.

2

Что же получается, граждане?

Военный атташе, обязанный посылать свои доклады в РУ ГШ, шлет их в НКВД.

Посол обязан слать свои послания только в Наркомат иностранных дел, а он их отправляет в НКВД и в РУ ГШ.

Начальник РУ ГШ обязан снабжать своих подчиненных всем необходимым для их нелегальной деятельности, но этим почему-то занимается НКВД. Начальник РУ ГШ в случае возникновения проблем обязан обращаться к своим начальникам, но он опять же обращается с жалобами в НКВД. А ведь он не только на посла в Берлине жалуется. Из «документа» следует, что в Разведывательном управлении Генерального штаба Красной Армии завелся некий неуправляемый подполковник Новобранец, который настойчиво предупреждает о неизбежном германском нападении, т.е., по мнению Берии, порет чепуху. Совершенно очевидно, что начальник Информационного отдела РУ ГШ генерал-майор С.Н. Дронов собственными силами не способен справиться с подчиненным ему подполковником. И начальник Разведывательного управления генерал-лейтенант Ф.И. Голиков тоже ничего поделать с настырным подполковником не смог, потому решил сетовать на строптивого в вышестоящие инстанции…

Но странная вещь. Вышестоящая инстанция для Голикова – начальник Генерального штаба РККА генерал армии Г.К. Жуков. Вот к нему бы и обратиться: выручай, Георгий Константиныч, – завелся противный подполковник, нет на него управы!

Тут надо вспомнить еще и такой момент. 26 июля 1940 года нарком обороны Маршал Советского Союза С.К. Тимошенко в дополнение к Уставу внутренней службы и Дисциплинарному уставу издал еще и особый приказ № 227 «О порядке обращения по служебным вопросам и принесения жалоб военнослужащими». Этот приказ был объявлен всему личному составу Красной Армии, а командному составу – под расписку. Приказ категорически запрещал обращение военнослужащих Красной Армии по служебным вопросам в какие-либо организации и учреждения через голову своих прямых начальников. Этот приказ неукоснительно выполнялся, как и любой другой приказ, подписанный Семеном Константиновичем Тимошенко. Нарушителей своих приказов Тимошенко карал немедленно, неукоснительно и жестоко.

Но вопреки уставу, приказам и запретам начальник Разведывательного управления Генерального штаба почему-то жалуется не своему прямому и непосредственному начальнику Жукову, а опять же в НКВД, лично народному комиссару внутренних дел генеральному комиссару государственной безопасности Берии Лаврентию Павловичу, которому не подчинен: вот, мол, Лаврентий Палыч, мы тут в Генеральном штабе сами порядок навести не способны, так уж будь любезен – посодействуй.

Но оказывается, что и сам грозный нарком внутренних дел Берия с подполковником Новобранцем справиться не может, поэтому жалуется Сталину: вот какие нехорошие подполковники завелись в военной разведке. Распоясались, понимаешь…

3

Стиль «документа» тоже говорит о многом.

Начну с того, что к Сталину по имени и отчеству обращались. Но разрешено это было только простым людям и только в письмах: «Дорогой Иосиф Виссарионович, спешу обрадовать…» Но если письмо было коллективным, то вождя по имени и отчеству называть было нельзя. Для всех была раз и навсегда определена четкая форма обращения: «товарищ Сталин». Иного он не терпел. Тем более – в официальных документах. «Сталин никого не называл по имени и отчеству. Даже в домашней обстановке он называл своих гостей по фамилии и непременно добавлял слово „товарищ“. И к нему тоже обращались только так: „Товарищ Сталин“» (Адмирал Флота Советского Союза Н.Г. Кузнецов. Накануне. М., 1966. С. 280).

Опубликованы сотни свидетельств очевидцев и тысячи документов, в которых вождя называют не иначе как «товарищ Сталин». Или еще в документах – по псевдониму: «товарищ Иванов», «товарищ Васильев» и т.д.

Сталинский секретарь Поскребышев – и об этом тоже сохранилось достаточно свидетельств – особо предупреждал в приемной каждого нового посетителя, как следует обращаться к Сталину. Неужели Берия об этом не знал? Неужели Поскребышев забыл его предупредить? Кто же позволил Лаврентию Палычу называть товарища Сталина Иосифом Виссарионовичем? Но ведь именно так написано в означенном «документе»!

Во-вторых, льстить Сталину было можно и нужно. Но только при условии, что эта лесть предназначена для потребления широкими народными массами. На конференциях и съездах, в журналах, газетах и книгах, в романах, поэмах и песнях льстецы всех мастей соревновались в употреблении превосходных степеней. Но льстить Сталину лично было глупо и опасно. Это было равносильно попытке гладить тигра по полосатой спинке. У Сталина было достаточно благоразумия, чтобы не окружать себя придворными лизоблюдами и не выслушивать их славословия. И Берия был не так глуп, чтобы льстить Сталину столь топорно и нагло: «Ваше мудрое предначертание!»

Документы, которые ложились на сталинский стол, всегда предельно кратки, ясны и понятны. В них нет лести. В них ничего лишнего, ничего, что могло бы быть срезано и отброшено за ненадобностью, – только голые сухие факты, только простые логичные выводы и конкретные предложения. Это стиль самого Сталина. Именно этого он требовал от своих подчиненных. Высокопарных фраз типа «ваши мудрые предначертания» в документах, направляемых Сталину, отыскать невозможно. И восклицательных знаков в служебных документах, которые направляли Сталину, не было. Обходились без этого.

И к чему эти декларации могущества: «Я и мои люди»?! Не твои, а государевы! Ты что, Лавруша, НКВД в частную лавочку превратил? Да за такие слова товарищ Сталин языки рвал вместе с головами.

И в вопросе про 170 дивизий сочинители «документа» наколбасили. В советской исторической науке давно утвердилась ложная цифра – якобы на 21 июня 1941 года на западных границах было сосредоточено 170 советских дивизий. Ребятки, которые сочиняли сей «документ», не разобравшись, приписали Берии Лаврентию Павловичу заявление о том, что на границах сосредоточены 170 германских дивизий.

4

Теперь – главное.

Давайте обратимся к личности того посла, на отзыве которого из Берлина якобы настаивал Берия.

Звали его Деканозов Владимир Георгиевич. Был он знаком и дружен с Берией Лаврентием Павловичем с 1919 года – вместе работали в подполье в Баку. Берия – ведущим, Деканозов – ведомым. В том же 1919 году они вместе служили мусаватистам. В 19213[FIXME] году оба – в разведке 11-й армии красных. Опять же: Берия – впереди, Деканозов – следом.

В апреле 1921 года Берия – заместитель начальника секретно-оперативного отделения Азербайджанской ЧК, а в июне в то же учреждение подчиненным к нему попадает и Деканозов.

Далее Берия – заместитель председателя Азербайджанской ЧК и начальник секретно-осведомительной части (СОЧ), т.е. повелитель всех стукачей, а Деканозов – секретарь СОЧ.

С ноября 1922 года Берия – зампред Грузинской ЧК, начальник СОЧ. Соответственно Деканозов с того же ноября того же года – секретарь СОЧ ЧК Грузии.

Дальше в том же порядке: Берия – глава всех чекистов Закавказья, Деканозов у него заместителем по стукачеству…

В ноябре 1931 года Берия становится первым секретарем ЦК КП Грузии, т.е. полноправным властителем солнечной республики, а в декабре Деканозов становится секретарем ЦК КП Грузии по транспорту. В следующем году Берия – повелитель всего Закавказья, соответственно Деканозов у него в правительстве. Под крылом Деканозова транспорт, торговля, снабжение, пищевая промышленность, распределение материальных и финансовых потоков.

В конце августа 1938 года Сталин перебрасывает Берию в Москву и назначает первым заместителем наркома внутренних дел, начальником Главного управления государственной безопасности – ГУГБ НКВД. А на 5-й отдел ГУГБ Берия поставил Деканозова. 5-й отдел ГУГБ в те славные времена – это вся разведка НКВД за рубежом.

В ноябре того же года Берия – нарком НКВД. Деканозов – заместитель начальника ГУГБ.