Амулет Самарканда Страуд Джонатан
Он вышел из машины, хлопнув дверью; в салоне вновь повеяло паленой бородой. Миссис Андервуд посмотрела назад. Натаниэль сидел, оцепенев, и смотрел перед собой невидящим взглядом.
— Не хочешь выпить перед сном горячего шоколада, милый? — спросила она.
Бартимеус
21
Тьма, обволакивающая мой разум, рассеялась. Я мгновенно сделался таким же собранным, как всегда; все мои чувства обострились до предела. Я был словно готовая распрямиться пружина. Самое время бежать!
Но не тут-то было.
Мой разум работает на нескольких уровнях сразу[56]. Я вполне могу одновременно вести лёгкую беседу, составлять заклинание и прикидывать различные варианты побега. Очень полезная способность. Но в данный момент мне с лихвой хватило бы одного-единственного уровня сознания, чтобы понять, что с побегом пока что ничего не выгорит. Я вляпался по-крупному.
Ладно, будем последовательны. Как минимум я мог привести в порядок свою внешность. Очнувшись, я сразу же почувствовал, что за то время, которое я пробыл в отключке, моя личина наполовину развеялась. Сокол расплылся густым маслянистым облачком, и оно теперь слегка покачивалось в воздухе, как будто его колыхал невидимый прибой. На самом деле эта субстанция ближе всего к моей истинной сущности[57] в чистом её виде, насколько это возможно во время пребывания в рабстве на земле. Но, несмотря на свою благородную природу, выглядело это облачко не слишком-то привлекательно[58]. Я быстро придал себе вид хрупкой женщины, задрапированной в тунику простого покроя, а потом добавил завершающий штрих — пару рожек на макушке.
Покончив с этим, я настороженно огляделся по сторонам.
Я стоял на небольшом постаменте или колонне высотой примерно метра два. На первом плане казалось, будто вокруг всё чисто, но на других планах, со второго по седьмой, меня окружала редкая гадость — небольшая энергетическая сфера необычайной мощности. Она состояла из тонких белых силовых линий, что выходили из верхушки столба под моими точеными ножками и снова скрещивались над моей изящной головкой. И мне не нужно было дотрагиваться до этой энергетической сети, чтобы понять, что при прикосновении она отшвырнет меня обратно, попутно причинив нестерпимую боль.
В моей тюрьме не было ни щелки, ни слабого места. Я не мог из неё выбраться. Я торчал в этой сфере, словно какая-то дурацкая золотая рыбка в аквариуме.
Но у меня в отличие от золотой рыбки была хорошая память. Я мог вспомнить, что происходило после того, как меня сцапали у магазина Шолто. Падающие на меня серебряные Силки. Камни мостовой, плавящиеся под раскаленными копытами африта. Запах розмарина и чеснока, который душил меня, словно руки убийцы, — и ускользающее сознание. Яростное негодование: меня, Бартимеуса, сцапали посреди лондонской улицы! Ладно, беситься будем позже. Сейчас надо сохранять спокойствие и глядеть в оба.
Сфера, в которую я был заключен, находилась в большой комнате довольно старинного вида. Стены были сложены из серых каменных блоков, а вверху виднелись тяжелые деревянные балки. Сквозь единственное окно проникал тусклый свет, с трудом пробивавшийся сквозь кружащиеся в воздухе пылинки, — луч едва достигал пола. Окно было забрано магическим барьером той же природы, что и моя тюрьма. В комнате высилось ещё несколько столбов вроде того, на котором стоял я. Большинство из них были пусты, но на одном балансировал маленький, яркий и очень плотный голубой шар. Трудно было сказать наверняка, но мне почудилось, будто внутри этой сферы можно разглядеть искаженный силуэт какого-то спрессованного создания.
В стенах не было ни одной двери, но это ещё ни о чём не говорило. В магических тюрьмах всегда хватало порталов. Войти в эту комнату (или выйти из неё) явно можно лишь сквозь врата, открывающиеся по приказу нескольких доверенных волшебников-стражей, причём отдать приказ они должны одновременно. Выбираться отсюда было бы чрезвычайно утомительно, даже если бы мне удалось вырваться из своей сферы-тюрьмы.
Да и стражники, прямо скажем, не облегчали пути к свободе. По периметру комнаты вяло маршировали два здоровенных утукку[59]. У одного была увенчанная хохолком голова пустынного орла, с хищно загнутым клювом и встопорщенными перьями. Другой был быкоголовым, и из ноздрей у него вырывались клубы мелких брызг слюны. Манерой двигаться оба напоминали массивных людей. В здоровенных жилистых руках утукку сжимали копья с серебряными наконечниками. Тяжелые оперенные крылья были сложены на мускулистых спинах. Глаза стражей безостановочно двигались, и от тупого, мрачного взгляда не укрывалась ни единая пядь комнаты. Я вздохнул — тихонько, по-девичьи. Да, радоваться особо нечему. Но с другой стороны, я ещё не побежден. Учитывая уровень тюрьмы — а он таки производил впечатление, — я, вероятно, нахожусь в руках у правительства. Но это лучше проверить. Значит, первым делом нужно как можно больше вытянуть из моих охранников[60]. Ближайший утукку (тот, который с головой орла), тут же обернулся, и жало копья взглянуло в мою сторону.
Я обворожительно улыбнулся.
— Привет!
Утукку зашипел, словно змея, высунув красный, заостренный птичий язык. Он подошёл ко мне, продолжая поигрывать копьем.
— Осторожнее с этой штукой, — сказал я. — Неподвижное оружие всегда впечатляет куда сильнее. А то у тебя такой вид, будто ты пытаешься проткнуть зефир шампуром.
Орлиный Клюв остановился рядом со мной. Он стоял на полу, а я — на постаменте в два метра высотой, но наши глаза находились как раз на одном уровне. Страж благоразумно предпочитал не приближаться к сияющим стенам моей сферы.
— Гавкни ещё что-нибудь, — сказал утукку, — и я быстро понаделаю в тебе дырок.
Он указал на наконечник своего копья.
— Знаешь, что это? Серебро. Если ты не заткнешься, оно пройдет сквозь твою сферу и сквозь твою шкуру.
— Веское замечание. — Я смахнул челку со лба. — Что ж, я в твоей власти.
— Именно.
Утукку отошёл, но в пустыню его разума откуда-то забрела одинокая мысль.
— Мой коллега, — добавил он, указав на Бычью Голову, — говорит, что уже видел тебя где-то.
Бычья Голова стоял в отдалении и пялился на нас маленькими красными глазками.
— Это вряд ли.
— Это было давно. И выглядел ты иначе. Но он говорит, что знает твой запах, это точно. Только не может вспомнить, где вы встречались.
— Ну, может, он и прав. Мне довелось немало попутешествовать. Только, увы, у меня плохая память на лица. Так что я ничем не смогу ему помочь. Кстати, а где мы сейчас?
Я постарался сменить тему, поскольку чувствовал, что так разговор может вскорости свернуть на битву под Аль-Аришем, и от этого мне становилось как-то не по себе. Если Бычья Голова сражался там, и если он вспомнит моё имя…
Увенчанная хохолком голова утукку слегка откинулась назад — он обдумывал мой вопрос.
— Можно и сказать — вреда от этого не будет, — промолвил он наконец. — Мы в Тауэре. В лондонском Тауэре.
Он произнёс это с заметным удовольствием, пристукивая при каждом слове древком копья по каменному полу.
— Да ну? И что, это хорошо?
— Не для тебя.
В голову мне пришло сразу несколько дерзких реплик, но я ценой больших усилий сдержался и промолчал. Мне вовсе не хотелось, чтобы во мне понаделали дырок. Утукку двинулись по прежнему маршруту, но Бычья Голова постепенно подходил всё ближе, то и дело втягивая воздух своим гнусным мокрым носом. Когда он оказался настолько близко от стен моей сферы, что клубы пара из его ноздрей с шипением осели на заряженных энергией белых нитях, у него вырвалось сдавленное рычание.
— Я знаю тебя! — изрек он. — Я знаю твой запах! Да, это было давно — но я никогда не забуду. Я знаю твоё имя.
— Может, у нас есть общие друзья?
Я с беспокойством наблюдал за наконечником его копья. Бычья Голова в отличие от Орлиного Клюва не размахивал им вовсе.
— Нет… мы враги…
— Когда что-то вертится в голове, а вспомнить не получается — это ж просто жуть, — заметил я. — Ведь правда? Думаешь, изо всех сил стараешься вспомнить, а не можешь, и всё потому, что какой-нибудь дурак тебя постоянно отвлекает, болтает о чём-то и не даёт сосредоточиться, и…
— Заткнись! — в ярости взревел Бычья Голова. — Я уже почти вспомнил!
Комната содрогнулась; дрожь пробежала по полу и отдалась в колонну. Бычья Голова мгновенно развернулся, рысцой подбежал к ничем не примечательному участку стены и замер там по стойке «смирно». В нескольких метрах от него вытянулся Орлиный Клюв. Между ними в воздухе возник овальный шов. В нижней точке шов разошелся, прореха в пространстве расширилась и превратилась в арку. За аркой возникла чернота, и из этой черноты в комнату шагнули два силуэта, постепенно обретая цвет и объем, по мере того как они преодолевали вязкое ничто портала. Обе фигуры были человеческими, хотя они настолько различались между собой, что поверить в это было трудно.
Одним из этих людей был Шолто.
Он был всё такой же пухлый, но изрядно хромал и вообще двигался так, словно у него болело всё тело. Я от души порадовался, увидев, что вместо трости, плюющейся плазмой, при нем оказалась пара обычнейших костылей. Физиономия у Шолто выглядела так, словно с неё вот сию секунду слез слон, и я готов поклясться, что монокль у торговца магическими принадлежностями был подклеен скотчем. Под глазом красовался огромный фингал. Я не смог сдержать улыбки. Хоть я и очутился в затруднительном положении, в мире ещё оставалось чему порадоваться.
Рядом со здоровенной помятой тушей Шолто его спутница казалась ещё более худой, чем была на самом деле. Она здорово смахивала на цаплю: серый верх, длинная чёрная юбка, коротко подстриженные белые волосы. Лицо у неё состояло из скул и глаз и было совершенно бесцветным. Даже глаза, и те какие-то вылинявшие: два тусклых куска мрамора цвета дождевой воды, вставленные в череп. Из рукавов с пышными оборками выглядывали длинные пальцы с длинными же ногтями — просто-таки скальпели какие-то, а не ногти. Женщину окружал аромат власти и опасности. Утукку щёлкнули каблуками и отсалютовали ей, а портал по щелчку её пальцев схлопнулся в нуль.
Я смотрел, как они приближаются: толстый и тонкая, хромой и сутулая. Здоровый глаз Шолто неотрывно следил за мной сквозь монокль. Они остановились в нескольких метрах от меня. Женщина снова щёлкнула пальцами и, к некоторому моему удивлению, каменные плиты, на которых они стояли, медленно поднялись в воздух. Пленные бесы в камнях время от времени ворчали, вздымая ношу, но в целом плиты двигались очень плавно. Ни тебе рывков, ни раскачивания. Вскоре плиты остановились, и двое волшебников, очутившись на одном уровне со мной, уставились на меня. Я ответил бесстрастным взглядом.
— Ну что, очнулся? — спросила женщина. Голос её напоминал битое стекло в ведерке со льдом[61]. — Отлично. Тогда, быть может, ты сможешь нам помочь. Во-первых, как твоё имя? Я не желаю тратить время впустую, именуя тебя Бодмином; мы уже подняли документацию и знаем, что оно не соответствует действительности. Единственный джинн, носивший это имя, был убит во время Тридцатилетней войны.
Я пожал плечами и ничего не ответил.
— Мы желаем знать твоё имя, цель твоего визита к мистеру Шолто и всё, что тебе известно об Амулете Самарканда. Но прежде всего мы желаем знать, кто твой хозяин.
Я смахнул волосы с глаз и пригладил их. Взгляд мой рассеянно блуждал по комнате.
Женщина не выказывала ни гнева, ни нетерпения; её голос оставался всё таким же ровным.
— Не хочешь вести себя разумно? — спросила она. — Ты можешь рассказать нам всё прямо сейчас или чуть позже. Дело твоё. Кстати, мистер Пинн не думает, что ты проявишь благоразумие. Потому-то он и пришёл сюда. Ему хочется посмотреть, как ты будешь мучиться.
Я подмигнул излупленному Шолто.
— А теперь ты мне подмигни, — поддразнил его я (хотя, честно признаться, мне было не до шуток). — Прекрасное упражнение для подбитого глаза.
Женщина шевельнула рукой, и её плита скользнула вперёд.
— Ты сейчас не в том положении, демон, чтобы хамить. Позволь, я опишу тебе состояние дел. Это — лондонский Тауэр, где отбывают наказание враги правительства. Быть может, ты слыхал об этом месте? Вот уж сто пятьдесят лет, как сюда доставляют волшебников и демонов всех мастей. И никто из них не вышел отсюда иначе как по нашей воле. Это помещение окружено тремя слоями магической защиты. Пространство между слоями постоянно патрулируют бдительные батальоны хорл и утукку. Но чтобы добраться до них, тебе нужно выбраться из твоей сферы, а это невозможно. Ты находишься в Скорбном Шаре. Стоит тебе лишь прикоснуться к нему, и он разорвет твою сущность. Стоит мне приказать, — она произнесла какое-то слово, и силовые линии сферы вздрогнули и словно бы стали толще, — и шар немного сожмется. Конечно же, ты тоже съежишься, так что поначалу избегнешь ожогов и волдырей. Но шар может сжаться в точку — а ты нет.
Я непроизвольно взглянул на соседнюю колонну — ну, на ту, с плотной голубой сферой. Кого-то поместили в этот шар, и его останки так и покоились там. Шар будет сжиматься, пока в нем совсем не останется места для пленника. Ощущение было — как будто мельком заметишь дохлого паука на дне тёмной стеклянной бутылки. Женщина заметила, куда я смотрю.
— Вот именно, — сказала она. — Мне нужно ещё что-нибудь добавлять?
— Если я заговорю, — сказал я, впервые обратившись к ней, — что будет со мной потом? Кто вам помешает при любом раскладе сплющить меня в лепёшку?
— Если ты будешь сотрудничать с нами, мы тебя отпустим, — ответила женщина. — Какой нам смысл убивать рабов?
Она говорила с такой циничной прямотой, что я почти поверил ей. Почти — но не совсем.
Прежде чем я успел как-либо отреагировать на её слова, Шолто Пинн сипло кашлянул, привлекая внимание женщины. Он говорил с трудом, как будто у него болели рёбра.
— Теракт, — прошептал он. — Сопротивление…
— А, да!
Женщина снова повернулась ко мне.
— Твои шансы значительно улучшатся, если ты сможешь что-либо сообщить о происшествии, случившемся вчера вечером, уже после твоего ареста…
— Погодите-погодите, — сказал я. — Сколько вы держали меня в отключке?
— Чуть меньше двадцати четырёх часов. Нам бы следовало допросить тебя ещё вчера вечером, но, как я уже сказала, это происшествие… Мы сняли с тебя серебряную сеть лишь тридцать минут назад — раньше у нас не доходили руки. Признаться, меня впечатлило, как быстро ты пришёл в себя.
— О, ничего особенного. Просто у меня была богатая практика[62]. Так что, собственно, за происшествие? Расскажите, о чём речь.
— Нападение террористов, именующих себя Сопротивлением. Они утверждают, будто ненавидят магию во всех её видах и проявлениях, но, несмотря на это, мы полагаем, что они так или иначе с нею связаны. Возможно, посредством джиннов. Или вражеских волшебников. Возможно.
Опять это Сопротивление! Симпкин тоже о них упоминал. Он предполагал, что это они украли Амулет Самарканда. Но как раз в этом-то повинен Лавлейс — возможно, он же стоит и за последней заварушкой.
— И что это было за нападение?
— Шар с элементалями. Брошенный наудачу. Чепуха.
М-да, это не Лавлейсов кусок радости. Он, по-моему, чистой воды интриган, из тех, кто отдает распоряжения об убийстве, сидя в саду и наслаждаясь овощным сандвичем. И кроме того, если судить по его письму к Скайлеру, они планировали что-то на более поздний срок.
Тут в мои размышления грубо вторгся посторонний звук — нутряное рычание моего старого приятеля, Шолто.
— Довольно болтовни! Он ничего вам не расскажет по своей воле! Сожмите шар, дорогая Джессика, чтобы эта тварь завизжала! Мы с вами оба слишком занятые люди, чтобы торчать в этой норе весь день.
Щель, исполняющая на лице этой особы роль рта, впервые растянулась в неком подобии улыбки.
— Видишь, демон? Мистеру Пинну не терпится, — сказала Джессика. — Ему всё равно, говоришь ты или молчишь, лишь бы шар работал. Но лично я всегда предпочитаю соблюдать установленную процедуру. Я уже сказала тебе, что нам нужно, — теперь твоя очередь говорить.
Пауза затянулась. Я бы сказал, что она была исполнена неопределённости. Конечно, можно было бы сказать, что в душе моей сражались желание выдать Натаниэля с потрохами и намерение выполнить своё поручение, что по моему личику то и дело пробегала тень сомнения, а мои тюремщики с нетерпением ждали, что же я решу. Да, можно было бы так сказать, но это было бы ложью[63]. А на самом деле это была куда более тягостная и безысходная пауза, во время которой я пытался морально подготовиться к ожидающей меня боли.
Я бы с величайшим удовольствием сдал им Натаниэля. Я бы сказал им всё — имя, адрес и даже размер обуви, если бы их это интересовало. Я бы также рассказал им и о Лавлейсе с Факварлом и объяснил, где именно находится Амулет Самарканда. Я бы пел, как канарейка, — только б слушали! Но… если я это сделаю, мне конец. Почему? Да потому, что, во-первых, существовала немалая вероятность, что они всё равно сплющат меня в этом шаре, а во-вторых, даже если они меня отпустят, Натаниэля убьют или тем или иным способом переведут в бессознательное состояние — и сидеть мне тогда в жестянке от «Старины Забористого» на дне Темзы. При одной лишь мысли о розмарине у меня засвербило в носу[64]. Лучше уж быстрый конец в шаре, чем бесконечное прозябание. Потому я потёр изящный подбородок и стал ждать неизбежного.
Шолто заворчал и взглянул на женщину. Та постучала пальцем по наручным часам.
— Время истекло, — сказала она. — Итак?
И тут, словно в романе скверного автора, произошло невероятное. Я уже готов был бросить им в лицо последнее бесстрастное (но остроумное) оскорбление, как ощутил внутри знакомое болезненное ощущение. Множество раскаленных клешней дергали меня, впиваясь в мою сущность…
Меня вызывали!
22
Впервые я был благодарен мальчишке. Нет, ну до чего же вовремя, а! Поразительное стечение обстоятельств! Теперь я могу смыться прямо у них из-под носа, дематериализованный вызовом, пока они будут таращиться и хватать воздух ртом, словно перепуганные рыбы. Если поторопиться, я ещё успею показать им нос, прежде чем исчезнуть.
Я печально покачал головой.
— Какая жалость! — с улыбкой произнёс я. — Я бы с удовольствием вам помог. Нет, правда! Но мне пора. Быть может, мы как-нибудь вскорости сможем ещё поиграть в камеру пыток. Только немного кое-что подправим. Я буду снаружи шара, а вы двое — внутри. Так что тебе, Шолто, лучше заблаговременно сесть на диету. Ну а пока что вы оба можете — ох! — прочистить себе мозги — ай!..
Да, я признаю, что это была не самая остроумная из моих тирад, но мне мешала боль вызова. Меня дергало даже хуже, чем обычно, — как-то болезненней, но менее энергично…
И длилось это дольше, чем всегда.
Я перестал хамить и скорчился на верхушке колонны. Хоть бы мальчишка побыстрее забрал меня отсюда! Ну что там у него такое? Он что, не понимает, как мне плохо? Я даже не мог нормально скорчиться — силовые линии сферы располагались слишком близко.
Через две чрезвычайно неприятных минуты удавка вызова ослабла, а там и вовсе исчезла, оставив меня в унизительной позе — клубком, с головой, засунутой между коленями, и руками, сцепленными на затылке. Я приподнял голову — с трудом, поскольку тело окостенело от боли, — и очень осторожно убрал волосы с глаз.
Я по-прежнему находился внутри шара. Волшебники тоже были на месте; они смотрели на меня сквозь стены моей тюрьмы и ухмылялись.
Да, тут хорошую мину не сделаешь — больно уж плохая игра. Я мрачно выпрямился — меня всё ещё терзала остаточная боль, — встал и неукротимо взглянул на них.
Шолто хохотнул себе под нос.
— Да, дорогая Джессика, на это стоило посмотреть, — сказал он. — Только взгляните на него — какое изысканное выражение лица!
Женщина кивнула.
— Изумительное стечение обстоятельств, — отозвалась она. — Я очень рада, что мы очутились здесь в этот момент и смогли понаблюдать за процессом. Ты что, ещё не понял, глупец? — Её каменная плита подплыла чуть поближе. — Я же тебе говорила: выбраться из Скорбного Шара невозможно — ни при каких обстоятельствах. Твоя сущность заперта внутри этой сферы. Даже твой хозяин не сможет вызвать тебя оттуда.
— Ничего, она что-нибудь придумает! — выпалил я и тут же прикусил губу, словно бы сожалея о своих словах.
— Она? — Женщина прищурилась. — Твой хозяин — женщина?
— Он лжет! — Шолто Пинн покачал головой. — Это же явный блеф! Джессика, я устал. И я уже опаздываю на массаж в византийской бане. Я бы сказал, что этому существу нужен дополнительный стимул. Так может, предоставим ему необходимую стимуляцию?
— Восхитительная идея, дорогой Шолто.
Она пять раз щёлкнула пальцами. Жужжание, дрожь. Пора превращаться! Я бросил все свои остатки энергии на превращение и, как только мерцающие линии сферы приблизились ко мне, перетек в новый облик. Изящный кот, выгнувшись дугой, отскочил от сжимающихся стен шара.
В считанные секунды шар уменьшился на треть. Мои кошачьи уши отчётливо улавливали гудение его отвратительной энергии, но между мною и стенами всё ещё сохранялось приличное расстояние. Женщина снова щёлкнула пальцами, и стены притормозили.
— Очаровательно, — сказала она, обращаясь к Шолто. — В критический момент он превратился в пустынного кота. Очень по-египетски. Думаю, у этого демона долгий послужной список.
Потом она снова повернулась ко мне.
— Шар будет сжиматься и дальше, демон. То медленнее, то быстрее. Со временем он сожмется в точку. За тобой будут наблюдать, так что если ты захочешь заговорить, тебе достаточно будет сказать об этом. В противном случае — прощай.
Кот в ответ зашипел и плюнул. Это были все доступные мне на тот момент способы высказать своё мнение. Плиты развернулись и спустились на своё законное место. Шолто с этой женщиной вернулись в арку, и портал поглотил их. Шов в воздухе рассосался, и стена сделалась такой же, как прежде. Орлиный Клюв и Бычья Голова вновь принялись маршировать по комнате. Смертоносные белые линии шара жужжали, светились и мало-помалу сближались.
Кот свернулся клубочком на вершине колонны и подогнул хвост вокруг туловища, поджав его покрепче.
На протяжении следующих нескольких часов моё положение становилось всё более неуютным. Кота хватило надолго, но всё-таки постепенно шар сжался настолько, что мне пришлось прижать уши к голове, а кончик хвоста уже начал поджариваться.
Пришлось превращаться дальше. Я знал, что за мной следят, и потому не сделал первого, что приходило в голову, — не стал превращаться в муху. Думаю, тогда шар просто стал бы сжиматься быстрее, чтобы достать до меня. Я же вместо этого перебрал череду пушистых и чешуйчатых существ, не намного опережая мерцающие решётки моей темницы. Сперва я превратился в кролика, потом в мартышку, потом в непритязательную мышь-полевку…
Думаю, если бы сложить все мои облики, получился бы неплохой зоомагазин, но проблемы это не решало.
Как я ни старался, придумать план побега мне не удавалось. Да, я могу добиться отсрочки, что-нибудь сочинить, поводить эту женщину за нос — но она вскорости выяснит, что я вру, и всё равно прикончит меня. Да, дело дрянь.
В довершение всего паскудный мальчишка ещё дважды пытался вызвать меня. И оба раза подолгу не желал уняться — наверное, думал, что в первый раз допустил какую-то ошибку. Он так меня допек, что я уже почти решил сдать его.
Почти, но не совсем. Ещё не время сдаваться. Мало ли что может стрястись? Надежда умирает последней.
— Ты бывал в Ангкор-Том?
Опять Бычья Голова. Всё пытается вспомнить, кто ж я такой.
— Что?
Я в этот момент был полевкой. Мне хотелось бы выглядеть величественно и невозмутимо, но у мышей почему-то всегда обиженный вид.
— Ну, в империи кхмеров. Я работал на тамошних волшебников, когда они завоевывали Таиланд. Ты к этому никак не причастен? Может, ты был на стороне мятежников?
— Нет[65].
— Точно?
— Совершенно точно! Ты меня с кем-то спутал. Но забудь об этом на минутку. Послушай, что я тебе скажу… — Мышь понизила голос и заговорщицки поднесла лапку ко рту. — Ты определённо умный парень: ты повидал мир, ты работал на самые злобные империи. Слушай — у меня есть могущественные друзья. Помоги мне выбраться отсюда — а они убьют твоего хозяина, и ты будешь свободен.
Если бы у Бычьей Головы было побольше мозгов, я мог бы поклясться, что он смотрит на меня скептически. И всё-таки я продолжал гнуть свою линию.
— Сколько ты уже караулишь эту несчастную клетку? Пятьдесят лет? Сто? Разве ж это жизнь для утукку? С тем же успехом ты мог бы сидеть в таком же шаре, как мой.
Голова утукку придвинулась к прутьям решётки. Из ноздрей его вырвалась струя пара, и на моём мехе повисли липкие капельки.
— Что за друзья?
— Ну… марид — очень большой, — и четыре африта, намного сильнее меня. Ты мог бы присоединиться к нам…
Голова отдернулась, испустив презрительное рычание.
— Ты меня что, за дурака держишь?
— Нет-нет. — Полевка пожала плечами. — Это все Орлиный Клюв. Он сказал, что тебя не надо посвящать в наш план. Конечно, если тебе не интересно…
И мышь, извернувшись и немного подскочив, повернулась спиной к утукку.
— Чего?! — Бычья Голова поспешно обежал колонну, держа наконечник копья поближе к шару. — Не смей от меня отворачиваться! Что-что сказал Ксеркс?
— Эй!
Из дальнего угла комнаты к нам спешил Орлиный Клюв.
— Я слышал своё имя! Немедленно прекрати болтать с пленником!
Бычья Голова оскорбленно уставился на него.
— Захочу — и буду говорить! Ты что, за дурака меня держишь? Так вот, я не дурак! Что там у вас за план?
— Не говори ему, Ксеркс! — громко прошептал я. — Не говори ему ничего!
Утукку скрежетнул клювом.
— План? Не знаю я никакого плана. Пленник врет тебе, Базтук. Что он там говорит?
— Всё нормально, Ксеркс, — радостно отозвался я. — Я ничегошеньки не сказал про… ну, ты понимаешь.
Бычья Голова взмахнул копьем.
— Похоже, Ксеркс, это мне пора задавать вопросы! — заявил он. — Ты о чём-то сговариваешься с пленником!
— Да нет же, дурень…
— Кто дурень — я?!
И они позабыли обо всем на свете — нос к клюву, выпяченные мускулы, вздыбленные перья на загривке — и с выкриками принялись пихать друг дружку в грудные пластины. Всё, готовы. Утукку всегда было легко одурачить. Обо мне они позабыли, и меня это вполне устраивало. В других обстоятельствах я с удовольствием полюбовался бы, как они вцепятся друг другу в глотку, но сейчас эта картина была слабым утешением — уж слишком серьёзно я влип.
Шар в очередной раз сделался до неуютности тесным, так что я опять уменьшился. На этот раз я превратился в жука-скарабея. Конечно, особого смысла в этом не было, но всё-таки превращения малость оттягивали неизбежное. После превращения мне стало несколько просторнее. Пользуясь этим, я принялся бегать по вершине колонны и махать крылышками. Меня одолевала ярость и нечто похожее на отчаяние. Натаниэль, поганец! Если мне только удастся выбраться, я так ему отомщу, что история моей мести войдет в легенды и кошмары его народа! Подумать только: меня, Бартимеуса, говорившего с Соломоном и Гайаватой, враг давит, словно жука, — причём не глядя! Нет! Я всё равно найду выход!..
Я носился взад-вперёд и думал, думал, думал…
Но выхода не существовало. Смерть неумолимо подступала со всех сторон. Положение было — хуже не придумаешь.
Но тут раздался рёв, взметнулась струя пара, и на мой уровень опустился красный безумный глаз.
— Бартимеус!!!
Ага. Оказывается, можно придумать и хуже. Бычья Голова перестал вздорить с собратом. Он вдруг вспомнил, кто я такой.
— Я узнал тебя! — выкрикнул он. — Твой голос! Это ты — губитель моего народа! Наконец-то! Я ждал этого мига двадцать семь столетий!
Когда тебе в лицо летят подобные заявки, трудно придумать подходящий ответ.
Утукку вскинул серебряное копьё и испустил победный боевой вопль — они всегда так кричат, прежде чем нанести смертельный удар.
Я забил крылышками в отчаянном, но бесполезном вызове.
Натаниэль
23
Этот день стал наихудшим в жизни Натаниэля. Хотя они вернулись из Парламента очень поздно, Натаниэль никак не мог заснуть. В ушах у него звенели последние слова наставника, и ему всё сильнее и сильнее становилось не по себе. «Всякий, у кого обнаружат похищенное магическое имущество, будет наказан строжайшим образом». Строжайшим образом… А что такое Амулет Самарканда, если не похищенное магическое имущество?
Правда, с одной стороны, Натаниэль был уверен, что Лавлейс сам украл Амулет: он ведь поручил Бартимеусу нынешнее задание именно затем, чтобы доказать это. Но с другой стороны, он — или, строго говоря, Андервуд — на настоящий момент владеют похищенным имуществом. Если Лавлейс или полиция, или кто-нибудь из правительства обнаружат Амулет у них в доме… да даже если сам Андервуд обнаружит его в своей коллекции… Натаниэлю страшно было подумать, что тогда произойдет.
То, что начиналось как личный выпад против личного же врага, вдруг превратилось в нечто гораздо более рискованное. Теперь Натаниэлю предстояло иметь дело не только с Лавлейсом, но и с правительством, а у правительства руки длинные. Он слыхал о висящих на стенах Тауэра стеклянных призмах с прахом предателей. Очень впечатляющая деталь. Нет, навлекать на себя гнев властей неразумно.
К тому моменту, как по небу разлился тусклый свет, предшественник зари, Натаниэль был твёрдо уверен в одном: нашёл джинн доказательства или не нашёл, необходимо как можно быстрее избавиться от Амулета. Лучше уж вернуть его Лавлейсу и как-нибудь навести на него полицию. Но для этого Натаниэлю нужен был Бартимеус.
А Бартимеус отказывался являться.
Несмотря на смертельную усталость, за утро Натаниэль трижды провел ритуал вызова демона. И трижды джинн не появился. На третий раз Натаниэль уже всхлипывал от страха и бормотал заклинания кое-как, напрочь позабыв, что даже неверно произнесенный слог может повредить ему. Закончив, он, тяжело дыша, уставился на круг.
«Приди, ну приди же!»
Ни дыма, ни вони, ни демона.
Выругавшись, Натаниэль завершил ритуал, пнул горшочек с благовониями так, что тот отлетел к противоположной стене, а сам рухнул на кровать. Что происходит? Если Бартимеус изыскал какой-то способ уклониться от порученного ему дела… Нет, это невозможно. Насколько было известно Натаниэлю, подобное не удалось ещё ни одному демону. Мальчик в бессильной ярости стукнул кулаком по одеялу. Ну дайте только ему добраться до этого джинна — он дорого заплатит за это промедление! Он получит Зазубренный Маятник! Посмотрим, как он будет корчиться!
Но что же делать до тех пор?
Может, воспользоваться зеркалом? Нет, лучше попозже. Три неудачных ритуала подряд измотали Натаниэля. Сперва нужно отдохнуть. Библиотека наставника! Вот с чего нужно начать! Надо проверить: может, существуют другие, более современные методы вызова. А может, там найдутся сведения о фокусах, которые демоны используют, дабы уклониться от возвращения.
Натаниэль встал и пинком раскатал ковер, закрыв начерченные мелом круги на полу. Сейчас некогда убирать. Через пару часов ему следует явиться к наставнику для долгожданного вызова жабба. Натаниэль бессильно застонал. Только этого ему не хватало! Да он может вызвать этого вшивого жабба, даже не просыпаясь! Но учитель непременно заставит его по нескольку раз проверить каждую линию и каждую фразу, и в результате ритуал затянется на несколько часов. Тупая, совершенно бессмысленная трата сил. Ну и дурень же достался ему в наставники!
Натаниэль отправился в библиотеку. Он помчался вниз по лестнице — и налетел на наставника, который как раз поднимался наверх.
Андервуд отлетел к стене, схватившись за объемистый живот — Натаниэль с размаху угодил туда локтем. Наставник отвесил ученику оплеуху и в гневе вскричал:
— Негодник! Ты же мог меня убить!
— Сэр! Простите, сэр! Я не думал…
— Носится по лестницам, словно бестолочь какая-то, словно простолюдин! Волшебник никогда не должен забывать о своих манерах. Ты что, тут в игры играешь?
— Сэр, простите, пожалуйста… — Натаниэль понемногу оправился от потрясения и кротко произнёс: — Я просто шёл в библиотеку, чтобы ещё кое-что проверить перед сегодняшним ритуалом. Простите, что я был так несдержан.
Его смирение произвело требуемый эффект. Андервуд дышал по-прежнему тяжело, но лицо его разгладилось.
— Ну что ж, думаю, раз намерения твои были благие, мне не стоит сильно тебя винить. На самом деле я поднимался к тебе, чтобы сказать, что сегодня днём я, к сожалению, занят. Случилось нечто серьёзное, и я должен… — Андервуд умолк. Брови его сошлись к переносице. — Чем это пахнет?
— Сэр?
— Этот запах… Пахнет от тебя, мальчик. — Он придвинулся поближе и громко принюхался.
— Я… прошу прощения, сэр, я сегодня утром забыл вымыться. Миссис Андервуд уже сделала мне замечание.
— Я говорю не о твоем запахе, мальчик, хотя он и неприятен. Нет, это скорее похоже… похоже на розмарин… Да! И лавр… и сусло святого Иоанна…
Глаза волшебника внезапно расширились и сверкнули в полумраке лестничной клетки.
— От тебя пахнет основными благовониями вызова демона!
— Нет, сэр…
— Не смей мне возражать, мальчик! Как это… — В глазах Андервуда мелькнуло подозрение. — Джон Мэндрейк, я желаю видеть твою комнату! Иди вперёд.
— Сэр, там такой беспорядок… мне так неловко…
Наставник выпрямился во весь рост; глаза его метали молнии, опаленная борода топорщилась. Он никогда ещё не казался Натаниэлю таким высоким — хотя, возможно, тут ещё сыграло свою роль то, что Андервуд стоял на ступеньку выше. Натаниэль невольно съежился.
Наставник воздел указующий перст.
— Марш наверх!
Натаниэль беспомощно повиновался. Он молча поднялся к себе, слыша за спиной тяжелые шаги учителя. Когда мальчик отворил дверь комнаты, в лицо ему пахнуло безошибочно узнаваемым запахом благовоний и восковых свеч. Натаниэль хмуро отступил в сторону, а его наставник, согнувшись — потолки здесь были низкие, — вошёл в мансарду.
Несколько мгновений Андервуд созерцал открывшуюся его взору картину. Картина говорила сама за себя: перевернутый горшок и вытекшая из него разноцветная лужица благовоний; несколько десятков тлеющих свечей, расставленных на столе и вдоль стен; на кровати две открытые книги по магии, изъятые с личных полок Андервуда. Единственное, чего не было видно, это магических кругов. Их скрывал ковер. Натаниэль уж было понадеялся, что это поможет ему вывернуться. Он кашлянул.
— Сэр, разрешите, я объясню…
Но наставник не обратил на него ни малейшего внимания. Он шагнул вперёд и пинком откинул край ковра. Тот отлетел, открывая часть круга и несколько внешних рун. Андервуд наклонился и отшвырнул ковер в сторону; теперь стал виден весь рисунок целиком. Несколько мгновений волшебник изучал надписи, потом мрачно повернулся к ученику.
— Ну и?
Натаниэль сглотнул. Он знал, что его теперь не спасут никакие объяснения, но решил всё-таки попытаться.