Акула в камуфляже Зверев Сергей

5

Verdelita по-испански значит «зеленушка». Водится в Атлантике близ берегов Аргентины такая вкусная и очень красивая рыба. Кто знает, почему Хуан Педро Лопес, капитан и хозяин небольшой рыболовецкой моторной шхуны, назвал свое суденышко именно так? Не иначе зажаренная в кляре зеленушка была его любимым блюдом… Или за быстроту и проворство шхуны?

«Зеленушка» вышла из Рио-Гальегоса ранним утром, сейчас время приближалось к полудню, а улова – кошке пообедать! Не слишком сытно… Похоже, что в этот день рыбацкое счастье отвернулось от капитана Лопеса.

Океан был неспокоен, невысокие, но крутые волны с силой ударяли в корпус шхуны и порой обдавали брызгами палубу. Раз за разом две старенькие лебедки, поскрипывая блоками, вытягивали из серой воды кошелек трала. И Лопес с командой снова убеждался, что трал пуст, точно карманы пропойцы.

Сегодня рыбаки на «Зеленушке» вышли тралить мерланга. Еще на памяти Хуана Педро – владельцу шхуны шел шестой десяток – эта рыба считалась «условно съедобной», почти сорной. Отцу, тем более деду Лопеса никогда бы в голову не пришло ловить такую худосочную рыбешку. Но времена меняются! Худосочность мерланга из недостатка вдруг превратилась в достоинство. Сумасшедшие нортеамерикано и прочие гринго окончательно рехнулись на «здоровом образе жизни». Рыба, видите ли, должна быть нежирной! Совсем, понимаете ли, худой… Только тогда она не повредит драгоценному здоровью этих чокнутых! А в мерланге как раз днем с огнем лишнего жира не сыщешь. Да и с нелишним проблемы… Значит, самое то, ешь не хочу, и сплошная польза получается. Так что цена мерланга у оптовиков подскочила, и ловить его стало выгодным делом. Вот Хуан Педро и ловил. Выручки хватало, чтобы оплачивать горючее, аккуратно рассчитываться с немногочисленной командой «Зеленушки» и раз в год ремонтировать старую шхуну, которая досталась Лопесу в наследство от отца. Ну и откладывать по чуть-чуть. Словом, концы с концами он сводил, но не более того. Это ж только называется так: владелец рыболовецкой шхуны «Verdelita», на самом-то деле Хуан Педро мало чем отличался от десятерых своих рыбаков. И жил не намного богаче, и вкалывал наравне со всей командой. Одно слово – труженики моря, которым каждый песо потом дается.

Хуан Педро сплюнул за борт, подумав, что один морской дьявол разберет чокнутых гринго, с их неожиданно вспыхнувшей любовью к мерлангу. Он как-то раз ради любопытства попросил Марию Луизу, свою супругу, приготовить «условно-съедобную». Интересно все ж таки, что ты из океана день за днем вытаскиваешь, и чего находят привлекательного в мерланге, самой обыкновенной, по сути, треске, ненормальные нортеамерикано. И что же? Хоть Мария Луиза в кулинарии разбиралась, но получившееся у нее блюдо что вкусом, что консистенцией напоминало жареную подметку! Даже их черная кошка Карменсита только понюхала, брезгливо тронула лапкой, негодующе фыркнула и есть отказалась. То ли дело зеленушка, что жареная, что вареная, что копченая! От нее Карменситу за хвост не оттащишь. Вся в хозяина, понимает в рыбе толк.

С норд-веста, со стороны континента, все чаще налетали шквалы, наползали низкие дождевые облака. Ветер крепчал, он задувал, казалось, со всех тридцати двух румбов сразу. Качка тоже усилилась, но какого же рыбака качкой испугаешь?

Мысли капитана Лопеса приняли иной оборот. Невеселый. Как дальше поступить, коли день такой невезучий? Нет, право, трал будто не в океан, а в фонтан на центральнй площади родного Рио-Гальегоса забрасываешь… Вернуться домой, к знакомому причалу? Самое бы лучшее, вот только… Этак ведь раз не повезет, второй раз пустым вернешься, третий… Не заметишь, как в долги залезешь.

Он сердито нахмурил густые брови, стиснул зубы. Нет! Нужно хотя бы стоимость израсходованного горючего оправдать. Значит, нужно идти на зюйд-ост, к Огненной Земле. Даже еще южнее. Там рыбы побольше, потому что соваться туда желающих мало. Кроме того, Лопес знал там несколько богатых мелководных банок, где водилась хенетида, ледяная щука. Рыба редкая, дорогая. Тралом ее, само собой, не выловишь, но у него на «Зеленушке» и другие снасти имеются. Никуда щука не денется, глядишь, еще и с прибылью останемся. Если совсем повезет, то можно и парочку тунцов добыть, наживка для них используется такая же, как для хенетиды. В летнее время года тунцы порой заплывают в эти негостеприимные субантарктические воды. Здесь проходит южная граница распространения этой ценной рыбы.

Погода, правда… Б-р-р-р! Облака опустились еще ниже, из них стал сеяться мелкий холодный дождик, окрасивший все вокруг в тускло-сизый цвет. Его капельки испещрили мелкой рябью волны, которые неутомимо накатывались на борт «Зеленушки», гулко, словно в барабан, били в пустой, не заполненный уловом трюм.

Лопес коротко и хрипло отдал несколько команд. Рыбаки, особенно те, кто постарше, недовольно заворчали: в такую погоду идти к проливу Дрейка? Э-хе-хе!.. Ни один дурак так делать не будет. Умный – тем более. Но ворчали они именно что себе под нос: Хуан Педро Лопес славился неукротимой натурой, редкостным упрямством и тяжелым характером. Говорили также, что Лопес отличается абсолютным бесстрашием, что он боится только своей жены Марии Луизы и имеет на это вполне основательные причины.

Но невеликую команду капитан крепко держал в кулаке. И платил без обмана, справедливо. На место любого с «Зеленушки» сколько угодно желающих найдется – с занятостью в Рио-Гальегосе дела обстояли неважно, как и во всей Аргентине.

Никому из рыбаков не хотелось куковать на берегу без работы. Так что особенно роптать не приходилось: на юг так на юг. «Verdelita» – суденышко хоть маленькое, но надежное. Авось, поможет святая мадонна Гальегосская!

Нос шхуны развернулся влево, и она резво побежала по волнам в сторону острова Огненная Земля. Теперь ветер давил в правую скулу «Зеленушки», все сильнее отжимая ее в океан.

Через четыре часа быстрого хода шхуна вплотную приблизилась к первой из заветных банок, где капитана Лопеса поджидала ледяная щука. Как выяснилось, не только она…

Вот уже более получаса Лопес сквозь мощный бинокль внимательно вглядывался в океанскую даль. Здесь нужно было держать ухо востро, иначе можно и на айсберг напороться, они в этих субантарктических широтах нередкие гости. Пусть в это время года среди них нет слишком крупных, но и «Verdelita» отнюдь не «Титаник». Тем более что дождик сменился туманом, видимость упала до полумили.

Уже вовсю чувствовалось дыхание Белого континента: с юга тянуло пронизывающим холодом. На свинцово-серой воде выделялись там и сям плоские белые пятна – осколки ледяных полей, оторванные течением и ветрами от антарктического материкового припая. Осколки хоть небольшие, но тоже представляют реальную опасность, так что приходилось смотреть в оба.

Капитан еще раз прижал к глазам окуляры бинокля. Стоп! Что это такое непонятное виднеется впереди по курсу, кабельтовых в шести? Как раз там, где дно поднимается и образует нужную ему мелководную банку? Лопес вгляделся пристальнее.

Какой-то темно-коричневый шест, на нем бьется под порывами ветра что-то цветастое, желтое с оранжевым. Ага! Понятно. Это верхушка мачты небольшой парусной яхты с обрывками парусов. Похоже, что яхта села на мель в самом центре банки.

Тут Лопеса осенило. Он вспомнил, как вчера алькальды порта Рио-Гальегас оповестили капитанов всех судов, приписанных к порту, что между Фолклендами и проливом Дрейка пропала одна из яхт, участвующих в трансконтинентальной гонке. Лопес тогда еще неодобрительно подумал, что он со своими рыбаками каждый день выходит в океан, чтобы заработать на жизнь, а эти бездельники лезут морскому черту в зубы исключительно по собственной дурости! С жиру бесятся. Не иначе нортеамерикано или еще какие придурковатые гринго. Что с них взять!..

Через минуту с борта «Зеленушки» на воду спустили двухместную надувную лодку с подвесным мотором. Подходить вплотную к сидящей на мели яхте непосредственно на своей шхуне Хуан Педро опасался: как бы самому ненароком рядышком не пристроиться. Он спрыгнул со штормтрапа в лодку и, заложив крутой вираж, направил ее к потерпевшей крушение яхте.

Сейчас посмотрим, что там такое. Если экипаж все еще на яхте, то он снимет людей и доставит их на борт своей «Зеленушки». Еще двоих надувная лодка выдержит.

Нет, на накренившейся палубе маленького суденышка никого не видать. Может быть, в кокпите? На крейсерских яхтах такого класса он частенько бывает крытым, это опытному моряку Лопесу было прекрасно известно. Некоторое время Лопес кричал на ломаном английском, давая понять, что пришла помощь. Без всякого результата.

Может, они там с травмами, с переломами, не в состоянии выйти на палубу? Или вовсе без сознания?

Проклиная свое сегодняшнее невезение – мало ему своих забот! – Хуан Педро принайтовил швартовочный конец к штагу яхты, подпрыгнул, подтянулся и перевалился на палубу.

Нет, в кокпите тоже никого не оказалось. Лопес прошелся по борту в поисках спасательного плотика с НЗ: такой непременно должен быть на подобном судне, без него никто яхтсменов в море не выпустил бы. Плотика аргентинец не обнаружил. На плотике уплыли? Но зачем?! Это же в подобных условиях почти стопроцентное самоубийство!

Лопес недоумевал. Что же получается? Да, ниже ватерлинии у яхты имеется основательная пробоина, скорее всего от столкновения с теми самыми осколками плавучих ледяных полей. Но яхта же не на открытой воде, там с такой дырой в борту она в момент булькнула бы на грунт, она достаточно надежно на мели сидит! Так зачем, скажите на милость, экипажу сниматься с яхты на крохотном спасательном плотике?! Что они, на плотике хотят пройти полтораста миль до ближайшей суши? На веслах? В этих-то водах?! Оптимистом на грани идиотизма нужно быть, чтобы на такое всерьез рассчитывать.

Куда разумнее оставаться на борту и срочно вызывать помощь! Двадцать первый век на дворе, так что, у них средств связи не было? Никогда в такое Лопес не поверит.

Когда Хуан Педро повторно заглянул в кокпит и осмотрелся повнимательнее, его изумление достигло крайних пределов. На крохотном, сильно покосившемся складном столике стояли две открытые, но нетронутые жестянки с саморазогревающейся готовой пищей, кусочки мяса с нехитрым гарниром. Рядом – две чистые пластиковые вилки, галеты и два стаканчика с темной жидкостью, один из них опрокинулся. По запаху – кофе. Чуть поодаль, в углу кокпита – вскрытая пачка каких-то иностранных сигарет, зажигалка, пепельница из пустой консервной банки.

Складывалось полное впечатление, что экипаж яхты собирался мирно пообедать – или поужинать, – но случилось нечто, и стало не до еды. Допустим, как раз в этот момент яхта села на мель. Но почему они позже-то не поели? Перед тем, как зачем-то удирать в открытый океан на спасательном плотике? Неужели так испугались, что аппетит отбило?

Чушь собачья, не из-за чего в такой ситуации было особенно паниковать. В конце концов, ведь не парочка же юных католических монашек на борту находилась! По тому, как представил себе случившееся Лопес, совершенно точно выходило: не было непосредственной угрозы для жизни экипажа. Вот не было и все! Любой нормальный человек на их месте сперва связался бы со штабом гонки – или как там у них это называется? – передал свои координаты, затем спокойно закончил бы обед и стал бы дожидаться спасателей. Нужно было просто ждать, ни в коем случае не покидая яхту на ненадежном спасательном плотике. Он ведь и средств связи не имеет, да и найти такую крохотульку в открытом океане – чудо из чудес.

Тут-то Хуан Педро осознал, что именно зацепило его внимание, еще когда он только подходил на своей надувной моторке к яхте. Состояние и расположение такелажа относительно рангоута было каким-то странным, неправильным! Лопес в молодые годы тоже ходил под парусом, он не так уж плохо разбирался в этих деталях. Сейчас Лопес ясно понял, что его насторожило: в такое нелепое состояние такелаж мог прийти, если бы яхтой какое-то время вообще никто не управлял! Если бы она сама по себе носилась по воле волн и ветра, как бог на душу положит. А уж потом, пустая, без людей, села на мель. Кстати, именно на мели яхту, скорее всего, осколком льдины по борту и чиркнуло! Случись такое над глубоким местом, яхта давно лежала бы на дне.

Лопес суеверно трижды плюнул через левое плечо и размашисто перекрестился, помянув мысленно святую Деву Марию Гальегосскую. Ему невольно вспомнилась жутковатая история с американской бригантиной «Мария Селесте», известная почти каждому моряку.

В 1872 году одно из английских судов обнаружило дрейфующую бригантину. Пятьдесят два человека экипажа «Марии Селесте» бесследно исчезли, но при этом в кубрике был накрыт стол, на котором в тарелках дымилось жаркое. Ни смерчей, ни штормов в районе обнаружения бригантины не наблюдалось. Запасы рома остались нетронутыми. Куда исчезли моряки, непонятно до сих пор…

По хребту Хуана Педро прошел холодок. И совсем не от южного ветра, берущего разбег над ледяными пустынями близкой Антарктиды. Затем началось нечто вовсе странное и зловещее.

Все вокруг потеряло четкость и контраст, стало словно бы однотонным. Мир подернулся вуалью, точно плохо проявленная фотография. Аргентинец ощутил, как на него накатывается жуткая слабость. Все его тело покрылось липким холодным потом, пальцы рук онемели, точно Лопес долго держал их в ледяной воде. Даже глубоко дышать было трудно. Сердце зачастило, гулко забухало о ребра, будто желая вырваться из грудной клетки, а затем ухнуло куда-то вниз. Сквозь липкий туман, застилающий сознание, пробивалась единственная мысль: нужно срочно, не теряя ни секунды, сматываться отсюда. Куда угодно, лишь бы подальше!

На подгибающихся ногах Лопес кое-как выбрался из кокпита на палубу яхты. Позже он не мог четко вспомнить, как отвязывал швартовочный конец, как оказался в своей надувной лодке, как заводил мотор.

В себя он пришел лишь на полпути к своей шхуне, хоть в висках и над бровями все еще точно отбойные молотки грохотали.

Поднявшись на палубу «Зеленушки», Хуан Педро первым делом выпил полный стакан наполовину разведенного спирта, и только после этой медицинской процедуры дрожь в руках немного унялась, а мир вернул себе обычные краски, запахи и звуки.

Затем Лопес дал радиограмму в Рио-Гальегос. Он сообщил координаты найденной яхты – система GPS и на «Зеленушке» имелась – и то положение, в котором яхта сейчас пребывает. Экипаж не обнаружен. Спасательного плотика не найдено. Первый же приличный шторм снимет яхту с мели и она быстро потонет. О своих необычных ощущениях Лопес ничего говорить не стал.

В ответной радиограмме капитану Лопесу предложили попытаться завести под пробоину в борту яхты пластырь, взять ее на буксир и доставить в Рио-Гальегос. Лопес ответил категорическим отказом. У него своих дел по горло, на борту нет специалистов, он не может рисковать своей шхуной… И вообще: пусть всеми дальнейшими манипуляциями с яхтой занимаются те, кому это по штату положено. Ему и его команде за это денег никто не заплатит, а даром в наше время даже кошка Карменсита не мяукает.

Вполне разумные и убедительные доводы, но на самом-то деле Хуан Педро Лопес знал: за все сокровища морского дьявола, без которого тут явно не обошлось, «Зеленушка» больше не приблизится к этой яхте даже на милю!

6

У столицы Южной Кореи та же географическая широта, что у Тегерана, Афин или Лос-Анджелеса, так что в последних числах января здесь уже совсем тепло, весна в разгаре. Климат смягчают и влажные западные ветра с Желтого моря. Уже проклюнулась на газонах молодая травка, набухли почки на китайских акациях и мимозах. Не пройдет и двух недель, а в садах и парках Сеула появятся желтые звездочки нарциссов, вспыхнут пушистым сиреневым пламенем цветы ирисов…

Сухощавый и высокий для корейца молодой мужчина лет двадцати пяти – тридцати в строгом европейском костюме классического покроя молча смотрел из окна приемной председателя совета директоров одной из самых известных южнокорейских фирм на панораму столицы. Головной офис фирмы располагался на пятидесятом этаже небоскреба в самом центре Сеула, так что вид открывался впечатляющий.

Молодого мужчину звали Кай Чун Бань, и он был широко известен. Правда, в очень узких кругах… Последнее более чем устраивало Кай Чун Баня, он с радостью сузил бы эти круги еще сильнее, а свою известность свел бы на нет. Лишь дураки, как правило, мечтают о славе. Хотя бы и скандальной. Комплекс Герострата. В корейской истории тоже имелся сходный персонаж. И тоже плохо кончил, хоть и прославился на века…

Умный человек не любит оказываться в центре внимания окружающих.

Бывало, и не раз, что Кай Чун Бань пытался представить себя в другой обстановке, другой жизни, с иной профессией, совсем другим кругом общения… Получалось плохо: воображение неизменно отказывалось подчиняться ему. И тогда он думал, что, видимо, и впрямь существует некая таинственная могучая сила, незримая, но куда более значительная для человека, чем законы Кеплера или Ньютона, по которым Земля вращается вокруг Солнца. Можно называть ее судьбой, как широконосые западные варвары, можно кармой, колесом сансары, как последователи учения Гаутамы Будды, суть от этого не изменится.

Кстати, сам молодой кореец, задумчиво разглядывающий Сеул с высоты пятидесятого этажа, был скептиком, агностиком и ни в каких богов не верил. Просто сейчас он, чтобы скоротать время ожидания, возвращался к занимающим его мыслям, по-своему медитировал.

Но как же свободная воля? Неужели все мы только пешки на шахматной доске жизни? С этим Кай Чун Бань согласиться никак не желал. Он сам хотел почувствовать себя игроком, манипулировать другими людьми, двигать их, точно резные фигурки из красного дерева или слоновой кости.

Кореец как бы выпал из потока времени за созерцанием и размышлениями, но тут на столе у секретаря – женщин на такую должность в Южной Корее брать не принято – призывно мяукнул сигнал селектора.

– Пройдите, глубокоуважаемый! – секретарь поднялся со стула, изобразил почтительный полупоклон.

– Доброго здоровья и цветущего долголетия вам, уважаемый! – приветствовал Кай Чун Бань хозяина кабинета, прикрыв за собой дверь. – Я вынужден был ждать в приемной целых семь минут. Такое пренебрежение пунктуальностью несколько удивляет.

В Корее очень серьезно относятся к ритуалу и церемониалу, по малозаметным тонкостям которых можно судить о многом. Кай Чун Бань поздоровался с председателем совета директоров как с равным. И не постеснялся упрекнуть его.

Тот встал из-за громадного стола, приветственно кивнул:

– И вам желаю цветущего долголетия и доброго здоровья! Приношу вам свои глубочайшие извинения. Наш разговор, как вы понимаете сами, уважаемый, носит строго конфиденциальный характер. А у меня на приеме был один из держателей крупных пакетов, член контрольно-ревизионного совета акционеров нашей фирмы. Мне стоило больших усилий достаточно вежливо прервать затянувшуюся беседу с ним, я немного не успел. Однако еще раз прошу у вас прощения за эту досадную накладку.

Кай Чун Бань слегка наклонил голову, принимая извинения.

Было видно, что эти люди встречаются не в первый раз. То, что они, приветствуя друг друга, опустили имена, свидетельствовало о том же.

Уже через несколько минут разговор, несмотря на безукоризненную вежливость собеседников, приобрел напряженный характер.

– Это была ваша идея, установить наше оборудование. Я не могу себе позволить поставить под удар репутацию фирмы. Вы упрекаете меня за случайную семиминутную задержку, а сами?

– За мою идею вы с радостью ухватились, – голос Кай Чун Баня оставался совершенно спокойным, а выражение лица непроницаемым. – Это раз. Лишь небожителям, в которых я не верю, дано предусмотреть все. Это два. Позволю себе заметить, что хоть авторство идеи действительно принадлежит мне, в ее реализации были заинтересованы и другие люди. Очень серьезные. Которые должны были растолковать вам, что здесь затронуты не только и не столько ваши интересы. Это три. Короче: чего вы хотите от меня, уважаемый?

– Вы должны исправить свою ошибку, уважаемый! – а вот голос председателя совета директоров ощутимо дрогнул.

– Ничего я вам не должен, это вы меня с кем-то перепутали. Ошибок своих я не усматриваю, разве что невезение, но от него не застрахован никто. Великий Лао Цзы учил: «Муж, обретший путь, подвергается опасности. Лишь муж, стоящий на месте, не подвергается опасности. Но можно ли именовать его мужем?» Я далек от даосизма, но здесь старый китайский мудрец прав. Лишь вообще ничего не делая, можно рассчитывать на неизменный и полный успех. Возвращаясь к теме пути: не пора ли нам с вами расстаться навсегда и идти дальше своей дорогой? Я не люблю чувствовать на своей шее ошейник, кто бы ни держал поводок! Разве что за одним исключением, но к вам-то оно отношения не имеет. И мне не нравится назойливость!

– Вы не можете так поступить! – взволнованно сказал председатель совета директоров. – Вы не можете разорвать наше сотрудничество в столь сложной ситуации, да еще в одностороннем порядке.

– Вот как? Почему, позвольте узнать? – голос Кай Чун Баня по-прежнему звучал ровно, а выражение лица ничуть не утратило невозмутимости.

– Хотя бы потому, что упомянутые вами очень серьезные люди также будут весьма недовольны таким оборотом дел. Кроме того, – с лисьей вкрадчивостью сказал председатель совета директоров, – я ведь догадываюсь, о каком исключении вы говорили. Да-да, относительно ошейника, поводка и тех, кто его держит… Так не лучше ли вам самому исправить собственную недоработку, не дожидаясь, когда за поводок дернут? А дернут ведь!..

На некоторое время в кабинете воцарилось напряженное молчание.

– Хорошо, – медленно произнес Кай Чун Бань. – Вы меня убедили. Хотя я продолжаю считать, что ошибок не было.

– Но вы заверяли, что не останется никаких следов!

– Не останется. Это вопрос времени, – слегка пожал плечами Кай Чун Бань.

– Вот именно, и этого времени у вас чрезвычайно мало. В случае чего я приложу максимум усилий, чтобы вся ответственность легла на вас. Стоит ли объяснять, что при таком прискорбном обороте событий ваша репутация понесет невосполнимый урон? Я предупредил наше чилийское и аргентинское представительства, и вам, глубокоуважаемый, будет оказано содействие, какое только возможно: людьми из службы собственной безопасности нашей фирмы, финансами, техникой, любой потребной информацией. Вы вылетаете сегодня же…

Кай Чун Бань поднял на собеседника взгляд своих черных глаз, холодный, как вода в декабре:

– Я вылечу тогда, когда сочту нужным вылететь. Но в данном случае вы, уважаемый, попали в центр мишени. Это случится сегодня.

7

– Вопрос можно, Петр Николаевич? – была у Полундры такая, очень им ценимая, привилегия: «вне строя», в деловом разговоре один на один, когда Сорокин ставил ему задачу и они начинали вслух рассуждать вдвоем, как ее лучше выполнить, обращаться к адмиралу не по званию, а по имени-отчеству.

Сорокин, который в свое время и предложил Сергею обращаться к нему не по уставу, хотел подчеркнуть этим: сейчас нам с тобой, Полундра, звания и звезды на погонах не важны. Мы – два профессионала, два офицера российского флота, которые делают одно общее дело. А субординация вторична. Адмирал как бы показывал старлею Павлову: я считаюсь с твоим мнением, я доверяю тебе.

После того как Сергей Павлов двумя годами ранее вернулся с победой из совершенно немыслимого, фантастического схлеста – а ставил ту запредельную задачу не кто иной, как Петр Николаевич, – адмирал Сорокин сказал ему: «Во всем нашем флоте можно найти лишь полдюжины парней, на которых я могу абсолютно положиться, и ты один из них».

Полундра именно так эту свою привилегию воспринимал и очень таким отношением к себе гордился.

Существовала здесь еще одна тонкость. По глубокому убеждению адмирала Сорокина, Полундра давно дорос до капитан-лейтенанта, если не до кап-три. А Павлов до сей поры оставался старлеем! Характер у него был слишком независимый, ершистый, плохо Сергей Павлов уживался с непосредственным начальством. Слишком часто Полундра, по мнению этого самого начальства, руководствовался не буквой, а духом и смыслом приказа, слишком охотно шел нестандартными путями и брал ответственность на себя. А потом, когда приказ благодаря инициативе и решительности Полундры оказывался с блеском выполнен, он не скрывал своего мнения и не стеснялся указать начальству на его ошибки. Так уж Сергей Павлов был устроен…

Кому же подобное поведение подчиненного понравится? Адмиралы Сорокины встречаются редко… Это Петр Николаевич, когда дело касалось работы, не обращал внимания на должности, звания и чины.

Вот и придерживали Полундру на служебной лестнице, благо формальных поводов для этого Павлов давал сколько угодно. Тут даже Сорокин ничего поделать не мог, и без того Полундра считался его любимчиком.

Сорокин только досадливо морщился, когда до него доходили слухи об этом. Ага, побольше бы таких адмиральских любимчиков! Чему завидовать? Тому, что самая головоломная боевая работа, самые сложные, почти невыполнимые оперативные задачи неизменно сваливаются на голову старшего лейтенанта Сергея Павлова? Тому, что у старшего лейтенанта Павлова боевых наград столько, что иному каперангу не снилось? Так они честно заработаны.

Сам Полундра искренне недоумевал, когда подобные разговоры затевал кто-либо из его сослуживцев, не обремененный лишним умом. Прояви, дружок, себя в деле, покажи себя асом подводного боя – и будут тебе мои «привилегии» по полной программе, так, что только держись!

Словом, Сорокин не без основания считал, что с Полундрой поступают несправедливо, не давая ему подниматься по служебной лестнице так быстро, как он того заслуживал.

Так вот, своей манерой общаться с Полундрой, тем, что Павлов был одним из немногих людей, который мог в разговоре говорить ему «Петр Николаевич», Сорокин словно бы немного компенсировал эту несправедливость.

– Можешь не трудиться, Сергей, – слегка усмехнулся адмирал Сорокин. – Ты хочешь спросить, при чем тут мы, верно я угадал?

– Вот именно, – кивнул Полундра. – Мы ведь ВМФ, а не ведомство моего тезки! Спасательные операции скорее по их части.

Они сидели за рабочим столом начальника учебно-тренировочной базы «Головинка» втроем: адмирал Сорокин, старший лейтенант Павлов и дама, которую Петр Николаевич представил как Людмилу Александровну Белосельцеву. Она покуда не вмешивалась в разговор, не сказала еще ни слова, лишь время от времени поднимала на Полундру загадочный, какой-то изучающий взгляд своих красивых темно-карих глаз.

«К чему бы здесь эта миловидная спортивная чиновница? – думал Полундра. – Представитель НОК, или кто она там? Что-то я забыл: яхтинг – олимпийский вид спорта? Или нет? Кажется, да. Впрочем, куда более странно другое. Петр Николаевич – фигура о-го-го какая! И вот он прилетает сюда из Москвы из-за рядового, вообще говоря, несчастного случая. Разбираться с которым, кстати, совершенно не наше дело. Мы все больше не спасаем, а вовсе даже наоборот… Неужели у Сорокина поважнее работы не нашлось?»

– Это ты прав, что мы не МЧС. Но и нам не только же окаянствовать на морях-океанах, можно и спасти кого-нибудь из наших. Ради разнообразия, – сказал адмирал Сорокин, словно прочитав несколько недоуменные мысли Полундры.

Петр Николаевич не улыбался, его тон был абсолютно серьезным. Лишь в глубине глаз мерцали озорные искорки.

– Словом, приказ организовать участие ВМФ в этой спасательной операции я получил с самого верха, – продолжил адмирал. – Это первая причина.

«Которую девать некуда, – усмехнулся про себя Полундра. – Приказ есть приказ, его не обсуждают. Только немного найдется людей, которые могут Петру Николаевичу приказывать… Может, там, на самом верху, кто-то фанатично влюблен в парусный спорт? Или один из пропавших яхтсменов доводится ему родней? А… Какая мне разница? Прикажут спасать – буду спасать. Дело-то благородное».

– Теперь посуди сам, – Сорокин встал из-за стола и принялся расхаживать по кабинету, была у Петра Николаевича такая привычка: шагать взад-вперед и рассуждать вслух. Адмирал как-то говорил Полундре, что, когда он разъясняет мотивы своих решений, они ему самому понятнее становятся. – Раз в спасательном рейде должен принять участие флотский и выбор кандидатуры за мной, то кого же мне послать? Старлей Сергей Павлов прекрасно подходит на кандидатуру представителя ВМФ, тебе не кажется? Первое: я тебя, Сережа, успел узнать и верю в тебя, ты меня ни разу не подводил. В твою удачу тоже верю, а это очень важно. Пусть сухопутные штабные крысы думают что хотят, но я-то знаю: удача, фактор везучести – это такая же реальность, как рост, вес, сила мышц, быстрота реакции… Ты – везучий. Далее: у тебя отличные водолазные навыки. Ты превосходно умеешь работать в холодных морях. Там, под водой, что арктические моря, что антарктические – невелика разница. А ты из Североморска, и опыта тебе не занимать.

Полундра удержался от очередного вопроса, но про себя подумал, что он все же не водолаз, а боевой пловец. Существенно различающиеся специальности! Но кто-кто, а Петр Николаевич знал это не хуже самого Полундры. Получалось, что Сорокину нужен в спасательном рейде такой водолаз, который может, если понадобится, постоять за себя и дать отпор. Только вот кому? Акулам с осьминогами? Взбесившемуся кашалоту? Великому Морскому Змею?

Кстати, в теплых водах Полундра тоже мно-ого чего интересного понатворить успел…

– Второе: мне нужен там человек, который не только тигровую акулу наизнанку вывернет, кракена оседлает и якорную цепь зубами перекусит, но и соображать умеет. Разбирается в стратегии и тактике, причем не только подводных схваток. Просто отличный боевик, вроде твоего сегодняшнего спарринг-партнера, меня не устраивает. В этой спасательной экспедиции придется пошевелить мозгами. Это мне, знаешь ли, интуиция подсказывает. И многолетний опыт.

В интуицию Сорокина Полундра верил безоговорочно. Равно как и в его опыт. Только совершенно явственно Сергей чувствовал: что-то адмирал недоговаривает. Есть у Петра Николаевича некие резоны, согласно которым там, на месте, Полундре придется все решать самому, брать на себя ответственность и не рассчитывать на опеку и помощь.

Что хорошо – в смысле психологии – для тех, кто ходит «под погонами»? Возможность сказать себе: начальству виднее! Если ты искренне уважаешь начальника, доверяешь ему, то вообще нет никаких проблем. Радостно и с доверием подчиняешься старшему. Принцип «дзюо», основа самурайского кодекса Бусидо! А таких изумительных вояк, как японцы, днем с огнем не сыщешь.

Адмиралу Сорокину Сергей Павлов доверял абсолютно.

Вот, значит, и будем радостно, с доверием подчиняться. Пусть Сорокин недоговаривает. Когда и если появится такая необходимость, Петр Николаевич сам расскажет о деталях.

– Перехвалите, господин адмирал! – Сергей чуть заметно кивнул в сторону молчаливой Белосельцевой.

Спортивная дама, однако, заметила этот жест. Глазастая оказалась…

Она тоже встала из-за стола, потянувшись при этом, как кошка. Улыбнулась. Посмотрела прямо в глаза Полундре.

С первого взгляда, тогда, у бассейна, Людмила Александровна напомнила Сергею именно кошку. Но не домашнюю уютную мурлыку, которой нужен только мягкий матрасик да миска с «Китти-Кэт», не игривого котенка, а беспощадную ночную хищницу, которую от киплинговской пантеры Багиры разве что размеры отличают. Упаси боже встретиться с такой на узкой дорожке. А «размеры» в человеческом обществе – дело наживное. Чай, не джунгли. В том смысле, что много сквернее…

– Вас не перехвалишь, как можно, – голос у Белосельцевой оказался низким, привлекательно хрипловатым и с теми глубокими грудными обертонами, на которые любой нормальный мужик клюет с ходу, не задумываясь. – Я, Сергей Николаевич, и так про вас наслышана. Морской дьявол, супермен… Не стану скрывать: кого именно из доблестных суперменов взять в помощники, зависело от меня и моего начальства.

Некоторые женщины владеют замечательным искусством: одним тоном они могут выразить то, на объяснение чего мужчине понадобился бы не один десяток слов.

Сейчас в подтексте явственно слышалось: «Пусть ты трижды Ихтиандр и морской дьявол в одном флаконе, но в спасательной экспедиции будешь именно помощником. Моим».

– Поисковую группу, в состав которой вы войдете, возглавляю я, – Белосельцева улыбнулась. – Настроение не испортилось, Сергей Николаевич?

– Сергей Николаевич… Слишком официально. Давайте просто Сергей, – улыбнулся в ответ Полундра. – А я вас Людой стану величать, пойдет? Или лучше Милой? И сразу, без выпивки на брудершафт, на «ты» перейдем, коль мы в одной упряжке. Как вам такое предложение?

– Вполне устраивает. Договорились. Выпить успеем, когда наших яхтсменов спасем. Милой не стоит, у моей бабушки корова была, Милка. Лучше Людой. Я ведь на корову не похожа, как считаешь?

Петр Николаевич Сорокин, с трудом сдерживая смех, смотрел на эту словесную дуэль. Полундра дуэль, по крайней мере, не проигрывал. Все правильно, нужно сразу определить свое положение в группе. Если мадам Белосельцева предполагала, что ей предстоит иметь дело с тупым роботом-терминатором, у которого одна извилина, да и та прямая… Вот пусть и убедится, что это далеко не так.

– Что там корова Милка! – мечтательно вздохнув, сказал Полундра. – С кличками – это вообще что-то… Моей бабушке немного за восемьдесят, живет в крохотной деревеньке под Псковом. Корову уже потянуть не может, но свинья есть. Кличка – Лерка. В честь Валерии Ильиничны Новодворской. И три подсвинка: Демократ, Делегат и Депутат. Соответственно, если кратко, – Димка, Лега и Путя. Вот как поеду к бабусе в следующий раз, придется какого-то кабанчика резать. По всему получается, что Путю! Одна беда: больно уж созвучие многозначительное… Представь, Люда, а вдруг бабкины соседи решат, что это неспроста? Народ у нас сейчас бдительный и мнительный, спасибо телевизору. Не зря его Высоцкий «ящиком для идиотов» приложил. Ну не собираюсь я стрелять во всенародно избранного президента из крупнокалиберной рогатки с оптическим прицелом, но пойди докажи это державно настроенным односельчанам бабушки! Как бы не стукнули, куда следует, что окаянный спецназовец на кабанчике только тренируется. Хлопот ведь не оберусь! А на корову ты, кстати, совершенно непохожа. Скорее на козу. Опасную такую козу, от которой волки, поджав хвосты, бегают.

Белосельцева не выдержала, расхохоталась.

– Похоже, я в тебе не ошиблась. С чувством юмора все в порядке. Это радует.

– А уж меня-то как радует! Послушай, Люда, с чего ты взяла, что у меня настроение испортится?

– Ну, мало ли… Вдруг тебе жутко унизительным покажется подчиняться женщине…

– Мне всегда жутко унизительным было подчиняться дуракам, – вновь усмехнулся Полундра.

– Что, приходилось? – осведомилась Белосельцева с выражением неподдельного интереса на лице.

– А то нет. От такой напасти даже Петр Николаевич не застрахован. Мы под погонами или как?

– Значит, все в порядке, – довольно сощурилась Белосельцева. – Поверь, я кто угодно, только не дура.

– Верю.

– Похоже, взаимопонимание налаживается, – вклинился в разговор Сорокин. – Ты не смотри, что Людмила Александровна такая молодая. Она успела пройти в спецподразделении МЧС «Лидер» подготовку по выживанию в экстремальных условиях, и многое другое…

– О! В нашем Олимпийском комитете и такие люди есть? – уважительно протянул Полундра, подумав про себя, что и сам догадался: мадам Белосельцева не Гнесинку заканчивала.

– У нас разные люди есть… – промурлыкала Людмила. – Кстати, в поисковой группе легендироваться ты будешь как гражданский специалист по водолазному делу и дайвингу, естественно, от нашего НОК. Остальное – на месте. Группа уже собрана, сегодня вылетаем.

Легендироваться? Это еще зачем? Павлов удивился, но вопросов задавать не стал. Сами разберемся со временем.

– Была еще одна причина, по которой в нашу группу взяли именно тебя, – сказала Белосельцева, доставая из кармана фотографию. – Вот, посмотри. Узнаешь?

– Ни фига себе! – удивленно воскликнул Полундра. – Еще бы! Это же мой тезка, Серега Зарнов, мы с ним в свое время в Высшем военно-морском училище имени Фрунзе в одной роте были.

– Он шкотовый на «Кассиопее», – сказал адмирал Сорокин.

– Вон оно как! Ну да, он еще тогда за флотскую команду по яхтингу выступал в одиночном разряде. Хороший парень. Помнится, распределился он на Балтфлот, а потом…

– Потом в отставку вышел. А рулевым на «Кассиопее» Андрей Муличенко, – уточнил Петр Николаевич.

– Люда, – Полундра повернулся к Белосельцевой, – а сейчас их кто-то ищет?

– Конечно. Организаторы гонки, ИЯРУ. Кстати, они сами попросили подключить нашу поисковую группу под эгидой российского НОК. Видимо, в случае неудачи хотят разделить ответственность поровну.

В кармане цветастой куртки Белосельцевой зазвучали первые такты хита сезона, шлягера «Дед Отморозок» известной рок-группы «Харя я». Хорошо хоть не похоронный марш в исполнении сексуально озабоченного мартовского кота – сейчас в качестве сигнала вызова и такое запросто услышать можно. Мода, куда денешься!..

Людмила достала мобильник. Некоторое время она внимательно вслушивалась в слова своего абонента. Лицо ее мгновенно посуровело, подурнело даже.

– Нашли? Что? А экипаж где? Нет? Ни живых, ни мертвых? Куда же они могли пропасть? Ладно, хорошо, что хоть трупов нет на борту. Значит, остается надежда, что они живы.

Адмирал Сорокин и Полундра молчали, и так все было понятно. Яхта обнаружена. Люди – нет.

– Когда отправляемся? – спросил Полундра, дождавшись окончания разговора.

– Надо было вчера, – невесело откликнулась Белосельцева. – Сегодня мы должны быть в Москве. Завтра утром вылетаем в Монтевидео.

Когда они втроем вышли из штаба, адмирал Сорокин чуть придержал Сергея за руку.

– Ты вот что, Полундра, – тихо сказал Петр Николаевич, дождавшись, когда Людмила уйдет вперед, – будь там осторожен, смотри в оба. Ситуация и в штабе регаты, и в Международном олимпийском комитете какая-то мутная… Ага, есть у меня такие непроверенные данные. Сорока на хвосте принесла. Даром, что ли, у меня фамилия Сорокин?

8

Торпедный катер с логотипом трансконтинентальной гонки Монтевидео – Сидней – парящим альбатросом – подходил к засевшей на мели «Кассиопее» с норд-оста, от Южных Оркнейских островов. Близость летней границы паковых льдов моря Уэдделла и могучих материковых ледников Земли Королевы Мод давала себя знать: на поверхности океана там и тут плавали белые ледяные поля, оторвавшиеся от припая, на юге в пяти кабельтовых по курсу катера виднелись сразу три айсберга. Небольшие для Антарктики: надводная часть высотой с десятиэтажный дом и площадью размером с футбольное поле.

Вот один из них стал сначала медленно, а затем все быстрее и быстрее крениться набок, опрокидываться. Еще секунда – и плавучая ледяная гора с громким плеском перевернулась, подняв мощную волну.

С айсбергами такое случается нередко. Их подводная часть подтаивает, центр тяжести смещается, и айсберг, потеряв устойчивость, переворачивается так, чтобы вновь оказаться в равновесном состоянии. Такие перевороты – одна из наиболее грозных опасностей, связанных с айсбергами. Столкнуться с айсбергом «лоб в лоб» – это все-таки редкость. Печально знаменитый «Титаник» оказался в этом смысле на удивление невезучим кораблем. В наше время, когда даже небольшие суда оборудованы локаторами, подобный несчастный случай практически исключен: нужно очень постараться, чтобы впилить непосредственно в громадную ледяную гору. Но вот если на беду оказаться в опасной близости от плавучей махины в тот момент, когда она кувыркается, принимая положение «поудобнее»… Возникающая в результате такого кульбита крутая и высокая волна способна опрокинуть даже довольно крупное судно, чего уж о торпедном катере говорить!

Капитан катера очень опасался чего-то подобного. Он недовольно хмурил густые брови, покусывал усы. Ледовая обстановка ему решительно не нравилась. Погода тоже установилась такая, что хуже не придумаешь, без айсбергов проблем хватало. В летние месяцы пролив Дрейка уподобляется громадной аэродинамической трубе. Неустанный напор западных ветров в здешних местах дело обычное, но сегодня мощные шквалы, налетающие с норд-веста, не могли разогнать сгущающийся с каждым часом туман, и видимость стремительно падала. Оттуда же, с запада, шли нескончаемой чередой невысокие, около четырех баллов по Бофорту, но очень крутые волны. Катер так и прыгал на них, точно пробка или автомобиль на редкостно ухабистой дороге, бортовая и килевая качка становилась все сильнее. Больше всего на свете капитану хотелось сейчас срочно повернуть катер кормой к волне и уйти в безопасную бухту, в порт. Хотя бы подняться немного к норду, отгородиться цепочкой Южных Шетландских островов от плавучих льдов и злобной волны. Переждать там непогоду, а уж потом снова выйти в точку с координатами, указанными аргентинским рыбаком. Ведь людей на борту яхты нет? Так какого же рожна пороть горячку и лезть морскому черту в пасть?! Таким манером вместо того чтобы кого-то спасать, только сам угробишься.

Но двоих людей, стоящих рядом с капитаном на крыле мостика, отступление не устраивало.

– Смотрите, вон она сидит! – сказал капитану Эдуард Лайонс, указывая рукой, в которой был зажат бинокль, вправо по ходу катера, в свинцово-серую заверть тумана и волн. – Попробуйте подойти поближе.

– Вижу, что сидит, – буркнул в ответ капитан, которому «подходить поближе» к несчастной «Кассиопее» вовсе не хотелось. Однако он коротко скомандовал: – Право руля. Двенадцать на ост. Так держать.

Резкие порывы ветра налетали с западных румбов один за другим, залепляли лица мокрой ватой тумана, мешали дышать. Очередной шквал хлестнул по катеру слева направо зарядом мелкого дождя пополам с брызгами океанской воды, все моментально промокли до нитки, невольно вжимая головы в плечи и сутулясь. Да, самая что ни на есть подходящая погодка для морских прогулок, и местечко просто замечательное. В перехлест его через клюз и беременной кашалотихе в зубы!

Катер самым малым ходом – такая ледовая обстановка при сильном волнении требовала максимальной осторожности! – продвигался вперед, и чем ближе он подходил к злосчастной банке, тем мрачнее становилось лицо капитана. В полутора кабельтовых от «Кассиопеи» он развернул катер носом к волне. Теперь дизели работали только на то, чтобы удерживать судно на месте.

– Что дальше, мастер? – поинтересовался Эдуард Лайонс, с ожиданием глядя на капитана. – Как вы собираетесь высаживать на яхту штормгруппу?

– Никак не собираюсь, – буркнул тот. – Мои матросы на такое явное самоубийство не пойдут. И вашим людям я подобное безрассудство не разрешу. Это, к вашему сведению, никакая не смелость, а дремучий идиотизм. Было бы ради чего рисковать! Людей на яхте нет, спасать там некого, а подвергаться смертельной опасности из-за пустого стеклопластикового корыта… Ищите других желающих. Кому жизнь не дорога.

– Но как же так?! – возмущенно сказал Лайонс. – Мы собирались завести пластырь, откачать воду, взять яхту на буксир и увести ее в порт! Корыто, говорите? Знаете, мастер, каких денег стоит это корыто? И потом: этим спасательным рейдом командую я!

Верно, Лайонс командовал. Фридрих Роттенберг остался в Монтевидео. Вот он, как человек, отлично знающий море, вряд ли стал бы спорить с капитаном катера.

Существовал в этой ситуации еще один весьма важный аспект. С очень давних времен повелось, что капитан на своем судне – «первый после Бога», будь это судно хоть ржавой лоханкой с полутора матросами команды. Даже если на борту такой лоханки, когда она в море, каким-то чудом окажется король, президент могучей державы или еще какая очень важная персона, персона эта не должна оспаривать решений капитана! Таков морской закон, очень, кстати, разумный, ибо именно капитан отвечает за свое судно и команду перед Богом и людьми.

Тут в разговор, который становился все напряженнее, вмешался третий человек. Стоявший на мостике и молчавший до сей поры кореец Кай Чун Бань.

– Я тоже весьма заинтересован в том, чтобы в составе поисковой группы оказаться на борту яхты, – тихим бесцветным голосом произнес он. – Я бы очень хотел забрать наше навигационное оборудование. Приемо-передающую систему спутникового поиска, аккумулятор…

Английский язык Кай Чун Баня – разговор на мостике велся, естественно, на английском – был безукоризнен. Даже слишком – на фоне техасского тягучего выговора капитана и скороговорки Эдуарда Лайонса, столь характерной для жителей приозерного Детройта. У корейца оказалось поставлено чуть ли не оксфордское произношение, разве что чуть заметное специфическое подмяукиванье в конце фраз можно было уловить, если обладать изощренным слухом.

– Вот видите, мастер! – тут же поддержал корейца Лайонс. – А вы говорите: слишком опасно, невозможно… Как это так, невозможно? Сейчас ведь даже сильного шторма нет, разве я не прав? Вот видите: хотя бы оборудование с яхты снять желательно.

– Что они, из платины с бриллиантами, что ли, ваши система с аккумулятором? – гаркнул вконец обозлившийся капитан. – Жадность замучила? Так жадность – мать всех пороков. В данном конкретном случае она может привести всю нашу теплую компанию на холодное дно. Ага, именно так, я нисколько не преувеличиваю. Сами посмотрите, что творится, разуйте глаза! Тут не до материальных потерь! Не дай господь, сдохнет хоть на три минуты машина…

Словно подтверждая его слова, океан ударил в правую скулу катера тремя особенно крутыми волнами подряд. Фонтаны брызг и клочья грязноватой пены взлетели выше полубака, еще раз окатив капитана, Лайонса и корейца ледяным душем.

– Не в жадности дело, – невозмутимо, ничуть не изменившись в лице, ответил Кай Чун Бань, выслушав отповедь капитана. – Ведь мы не только спонсор гонки, но и фирма-производитель этой сложной техники! Все системы неожиданно засбоили и отключились, что стало одной из главных причин сегодняшнего печального положения вещей. Надо выяснить, почему это произошло. Чтобы в дальнейшем у других пользователей нашего оборудования, тех же яхтсменов, ничего подобного не повторялось…

Ощущалась в построении его фраз некоторая чуждость, оттенок неестественности, книжности, как бывает, когда человек думает на своем языке, а затем, как бы мысленно, переводит на иностранный, который знает в совершенстве.

Он повернулся к Лайонсу и посмотрел тому в глаза очень пристальным, жестким взглядом, который капитан катера заметить не мог. В глазах Кай Чун Баня читалось что-то вроде: «Выскажитесь более твердо. Покажите, кто здесь начальник. Настаивайте на своем решении, пусть оно сопряжено с риском. Мне необходимо снять с яхты оборудование, произведенное нашей фирмой. Поддержите мою позицию более определенно и однозначно».

– Так все же… – неуверенно промямлил полномочный представитель МОК. – Неужели ничего нельзя сделать для спасения яхты? И… э-э… продукции наших корейских друзей? Мы же сейчас подошли совсем близко!.. Нет, право, мастер, должен найтись какой-то выход! Будьте смелее! Вы должны учитывать мои пожелания и э-э… распоряжения. Вам за это деньги платят! И за риск, кстати, тоже.

Последний аргумент в этом бессмысленном споре окончательно взбеленил капитана, ангельским терпением и без того не отличавшегося. Ну что ты будешь делать с сухопутными пеньками, которые по дурости утопиться готовы и других за собой на грунт потянуть?! Получается, что пеньки его чуть ли не в трусости обвиняют?! Ну, сейчас он им покажет, какого цвета у осьминога задница!

Вот чего у осьминога, кстати сказать, нет, так это про себя упомянутой капитаном части тела. Но капитан привык мыслить образно, особенно пребывая в нешуточном гневе.

– Это я на берегу ваши распоряжения учитывать стану! – заорал он. – Если мы доберемся до берега, в чем я начинаю сомневаться. Впрочем, раз вы уж так настырны и храбры… Извольте, акулий хвост вам в глотку! Вы возьмете на себя всю полноту ответственности? Вы лично отдадите приказ о высадке на яхту штормгруппы? Только учтите, смельчак, за последний час барометр упал на десять миллиметров и продолжает падать. А ведь без того было 750 миллиметров. Понимаете, что это значит и чем пахнет? Я вам скажу: могилой. А с зюйда, посмотрите, три айсберга приближаются. Один уже крутанулся на наших глазах, что если и два других надумают? При таком волнении и ветре это запросто. Так что с приказом? Тогда я подумаю, глядишь, и подчинюсь.

Э-э, нетушки! Такой расклад мистера Лайонса категорически не устраивал. Одно дело пожелания, ценные руководящие указания и все прочее, столь милое сердцу чиновника, которым полномочный представитель МОК, по сути, и являлся, а вот прямой и недвусмысленный приказ – дело совсем другое. Ишь, капитан хитрец какой, хочет ловко устроиться! А если кто-то погибнет, что же, Лайонсу отвечать?

Чиновники, независимо от национальной принадлежности и конкретного рода деятельности, чем-то напоминают друг друга. Вот если бы комиссию создать или комитет да решить вопрос коллегиально, чтобы поделить ответственность на всех… Но чтобы так? Самому? Немедленно? Слуга покорный! Нет, Лайонс ни в коем случае не был трусом и перестраховщиком, вот только… На него же, в случае чего, всех собак понавешают! Мало, что ли, у него завистников и недоброжелателей в МОК? Да девать некуда.

Кроме того, полным невеждой и глупцом Эдуард Лайонс отнюдь не был, он прекрасно понимал, что предвещает столь резкое падение атмосферного давления. Приближается настоящий шторм, а торпедный катер не настолько надежная посудина, чтобы гарантированно с антарктическим штормом справиться. Да еще тройка айсбергов, как на грех… Этак правда можно тутошним рыбам на корм угодить.

Капитан катера впрямь оказался хитрецом, разбиравшимся в тонкостях чиновничьей психологии. Он и в мыслях, конечно же, не держал выполнять даже сколь угодно категоричное распоряжение Лайонса, если тот на него все-таки решится. Но вот не верилось капитану в подобную решительность, и он оказался прав.

– Черта в стуле я отдам, а не приказ! – мрачно, однако непреклонно заявил Лайонс, посмотрев почему-то на невозмутимого корейца. – Я не хочу брать на себя никакой ответственности, мое единственное желание – избежать ее! Я умываю руки. Теперь с проклятым барометром. Мастер, вы полагаете, нам пора отсюда уходить?

– Дошло до вас наконец. Полагаю. Сматываться. Улепетывать, покуда целы. Самым полным ходом.

– Так командуйте, холера б вас побрала! – у Лайонса тоже сдали нервы. – Как только погода позволит и плавающих льдов станет поменьше – сразу же попытаемся снова.

Последнюю фразу Эдуард адресовал Кай Чун Баню, выражение лица которого по-прежнему оставалось непроницаемым.

Часом позже, на траверзе острова Сигни-Айленд, когда непосредственная угроза миновала, Лайонс спросил у капитана:

– Как полагаете, мастер, сколько еще может прожить яхта?

– Не знаю, – пожал плечами тот. – Может, и неделю. А может, и несколько часов. Или минут. Это зависит от того, насколько прочно она уселась. А также от скорости ветра, ледовой обстановки. В этом районе погода меняется едва ли не каждый час. Как только ее стащит штормом с банки, тут ей и каюк. Судя по тому, что там намечалось, когда мы благополучно удрали, думаю, это произойдет вскорости. Далась вам злосчастная яхта, Нед! Меня больше волнует вопрос: что с русскими парнями? Почему они покинули яхту, почему не дождались нас? Куда они пропали?

– Скорее всего, погибли… – грустно вздохнул Лайонс. – Холод, льды, воды пресной нет. Впрочем, тут поисково-спасательная группа прибыла из их НОК. Будем вместе искать…

9

– Саныч! Саныч, ты живой?.. – Зарнов потряс Андрея Александровича за плечо, похлопал по щекам.

Муличенко закряхтел, с трудом сел. Расфокусированный взгляд его помутневших глаз постепенно начал приобретать осмысленное выражение.

Выглядел рулевой «Кассиопеи» ужасно, именно что краше в гроб кладут: лицо бледное, мучнисто-белого цвета, с выделяющимися синяками подглазий. Да и чувствовал себя Муличенко соответствующе: мелкая ознобная дрожь во всем теле и одновременно пот, как при малярийном приступе. Очень хочется пить. Во рту противный медный привкус, пересохший язык словно шерстяная варежка. Голова кружится так сильно, что сесть еще можно, а вот встать…

На Сергея тоже было страшно смотреть. И чувствовал он себя ничуть не лучше. Колени предательски подгибались, в горле першило, голова разламывалась, в глаза словно песку сыпанули.

– Вроде живой, – не слишком уверенно ответил Муличенко. Слова еле-еле выговаривались, от звуков собственного голоса пульсация над бровями и в затылке болезненно усиливалась. – На ангела с крыльями ты, Серж, не похож. На черта с рогами тоже. Значит, я покуда на этом свете.

– Саныч, что это такое было? Что с нами стряслось? – в голосе Зарнова проскальзывали панические нотки. – В конце концов, где мы? Куда нас нелегкая занесла?

Эх, если бы Андрей Александрович мог ответить на вопросы своего шкотового!

– Знал бы я… – угрюмо проворчал Муличенко. Язык у него слегка заплетался. – Хреновина какая-то стряслась непонятная. Ты вот что последнее отчетливо помнишь?

– А ты?

Быстро выяснилось, что помнят они оба примерно одно и то же, причем немногое. «Кассиопея», подгоняемая попутным ветром, шла фордевинд. Они решили пообедать, спустились в кокпит. А вот потом?..

Потом Муличенко и Зарнову одновременно стало плохо. Причем слово «плохо» не слишком точно описывает то, что ощущали яхтсмены.

– На меня точно затмение нашло, – нервно посмеиваясь, сказал Сергей. – Вот чувствую, нужно отсюда удирать, иначе что-то жуткое случится. Страшно мне было так, что чуть сердце не останавливалось. Но чего конкретно я боялся, хоть застрелись, вспомнить не могу.

– Ага, – кивнул Муличенко. – Со мной та же история. Словно выпал из реальности в какой-то кошмар. А чтобы я был настолько напуган, так даже не припомню. Что меня испугало? – Он беспомощно развел руками. – Как и ты, понятия не имею.

В таком помраченном состоянии они не сговариваясь спешно забрались на спасательный плотик и отгребли от яхты. Именно это было последним, что помнили оба. Поступок абсолютно дикий, ни одному из них такое в нормальном состоянии никогда бы на ум не пришло.