В небе только девушки! И…я Найтов Комбат

Глава 10

«Двести двадцать третья бомбардировочная»

ППР закончилась, немного поболтали с командармом о том, как он видит усиленную дивизию бомберов, по мне, так лучше смешанная, но переубедить не удалось, хотя приданные истребительные полки появились. Хоть так! Реальность появления, на пять месяцев раньше, Расковой на фронте меня не шибко порадовала, кроме ощущения, что дело с мертвой точки сдвинулось, когда события повторяются день в день и секунда в секунду. «”Что-то не так в Датском королевстве”, – сказал принц Гамлет. И Йорик оживленно защелкал нижней челюстью черепа». Этот приезд я оттягивал, как мог. Ее появление на фронте разрушало выстроенные баррикады. К ней самой я относился очень хорошо, но кажется, взыграло «святое». Иначе бы она не сдернула плохо подготовленный полк в район боевых действий. Нашла коса на камень.

Я сел на телефон и противным высоким голосом объяснял Путилову, что сделать, чтобы запустить операцию «Троянский конь». Все выкладки у него были, и он доложил, что запасные крылья для четырех машин крайней серии прибыли.

– Александр Иванович! Вы забрали изделие, о котором мы с вами говорили?

– Вы меня обижаете, Александра Петровна! Конечно!

– Работы над ним начали?

– Естественно. Не стоит напоминать мне, что я должен сделать!

– Иначе я услышу, куда мне следует пойти?

– Я этого – не говорил.

– Я и не спорю. Мне нужна эта машина. Как можно быстрее.

– Вот это я понимаю.

– Ну, и поменьше любопытных.

– Несомненно. Сразу по готовности я сообщу.

Потираю руки от удовольствия: всех обставил, все продумал, все на мазях. Ждем развития событий! 587-й полк прибыл по расписанию, без опозданий, задерживалась только сама Раскова. Полк привела капитан Женя Мигунова, ее заместитель.

Небольшого роста, плотная, с невысоким лбом и небольшими усиками над губой. Коротко доложилась, даже не улыбнувшись. Хорошо, что девчонки перелетели уже к нам, имеется в виду 589-я ОРБАЭ, а Валя Кравченко – ближайшая подруга Мигуновой. Она влетела на КП, ойкнула, запросила у меня разрешения, и они кинулись друг другу в объятья, повизгивая от удовольствия потискать друг друга. Через некоторое время Валя попросила разрешения удалиться, и они скрылись с глаз. Я собрался на ужин, вышел из штаба, смотрю, чуть в стороне толпа и митинг. Авторитет Расковой в этом полку был на такой высоте, что мама не горюй. А при соответствующей подаче… Мои девчонки, почти в полном составе, там, на митинге. Они уже все с орденами, прыгнули по званиям вперед, у них за спиной двухмесячный опыт ночных полетов, боевых. По 25–40 боевых вылетов. По сравнению с остальными они – матерые волчицы. А прилетевшие – сосунки. Вот и пересказывают бывшим и будущим однополчанам, что и как. Причем девочки из 586-го полка в круг не вошли. Сидят возле штаба, грызут семечки и искоса посматривают на происходящее. Те, кто «коренные», и в тех полках не был, чуть в стороне, тоже что-то обсуждают. Лиля поднялась с лавочки в курилке, в эскадрилье почти никто не курит, но по уставу возле штаба всегда оборудуется курилка, и подала команду «смирно». Свои встали быстро, а легкий шум и поворот в сторону начальства полк выполнял довольно долго. Я посмотрел на часы и сказал: – По расписанию уже пятнадцать минут идет ужин! Всем в столовую! «Восемьдесят девятой» собраться после ужина в классе на постановку задач.

Все повернулись и направились к столовой, заинтересованно глядя в мою сторону. Несколько раз послышалось негромкое: «Строгая!»

Все девчонки прилетели в летнем женском обмундировании, комбинезонов не видно. Там, на Волге, еще жарче, чем здесь. А «наши» резко выделялись среди них комбинезонами и мужской формой.

«Товарищи командиры!» – прозвучало на входе. «Вольно», и прохожу в «свой» кабинет. Шум в столовой стоял достаточно сильный. Это столовая ОРБАЭ, столики накрыты на четверых, хотя обычно питаются поэкипажно, только по трое. Чтобы пропустить вдвое больше людей, выставлены дополнительные столики и увеличено число официанток. Обсуждается всё: меню, сервировка, даже столовые приборы, девушки-официантки, присутствие сержантов в одной столовой с командирами, командование, комары (Дон рядом), возможность порыбачить. Рядом со мной ужинал Косенко, который с трудом сдерживал улыбку, слушая этот гвалт.

– Соберите их в клубе после того, как закончим постановку. И что говорит Ильин по поводу их размещения?

– Да вроде все в порядке. Следом за ними едет их собственный БАО. Палатки и две большие землянки для них готовы. Временно разместим, а там устроятся. Нагрузка на столовую большая.

Потом, чуть помолчав, прожевывая шницель, добавил:

– Вот никогда не думал, что буду работать в авиации и в женском коллективе одновременно.

В клубе состоялся довольно непростой разговор о том, что я не вижу перспектив у чисто женского полка, потому как весь мой опыт говорит мне о противоположном. Надо было видеть лица девушек, которым после 6–7 месяцев обучения в тыловом Энгельсе сказали, что они – балласт для дивизии. Что все их мучения, бессонные ночи в нарядах, на разгрузке продовольствия, боеприпасов и другого важного и необходимого для жизнедеятельности учебно-боевого полка, никому на фронте не нужны. Что посылать их в бой завтра никто не собирается. Перелет «на фронт» не подразумевает того, что завтра их пошлют бить ненавистного врага. Завтра им предстоит сдать зачеты по физподготовке, без этого никто к полетам допущен не будет. Все записи о допусках считаются утратившими свою силу. Учеба начнётся снова, и контролировать полк будут даже строже, чем мужской. Говорила им это женщина, что делало такое заявление практически приговором. Глядя на их лица, а почти у всех в глазах стояли слезы, чтобы не быть голословным, я подошел к турнику, который стоял в углу сцены в сельском клубе, и показал подтягивание на одной руке. Больше ничего показать не удалось, турник был не очень хорошо закреплен, но и этого девочкам хватило. Нормы в Энгельсе – тыловые, летных часов – мало, поэтому большинство из них имели пусть небольшой, но дефицит веса. Из зала поднялась на сцену небольшого роста шатенка со шпалой на петлице. Ни слова не говоря, подошла к турнику и три раза подтянулась на правой руке. На левой – только до середины.

– Товарищ подполковник, у меня более тысячи часов налета, я – командир первой эскадрильи, была на фронте с начала войны, потом шесть месяцев в Энгельсе. У меня тоже будут аннулированы допуски?

– Сколько у вас полетов на удар с пикирования и с каких высот?

Она достала летную книжку.

– Шесть вылетов с высоты три и три с половиной тысячи.

– Количество пикирований за вылет?

Она удивленно почесала рукой лоб у переносицы.

– Одно. Удар с горизонтали, разворот и удар с пикирования.

Из шкафа достаю нарисованные Настей схемы захода на «вертушку» и «бабочку».

– Вот такие схемы вы видели? Исполняли?

– Нет.

– Если вы атакуете объект по той схеме, что вы описали, то немцы от вашей эскадрильи оставят один-два самолета, даже без воздушного нападения на вас. В обороне важных объектов они очень сильны. А мне совершенно не хочется рассылать вашим матерям похоронки. Поэтому всему полку необходимо научиться воевать, ваша задача не умереть за Родину, а сделать так, чтобы гитлеровцы сдохли за свой Рейх.

Тут возник небольшой шум, в зал вошли возвратившиеся с задания летчики и летчицы, штурмана и стрелки ОРБАЭ. Прямо из машин, упакованные в меховые куртки и комбинезоны с подогревом. Я разрешил раздеться и войти. Тамара сняла куртку и повесила ее на вешалку на стене, прошла на сцену и доложила:

– Товарищ подполковник! Эскадрилья нанесла удар по мостам у города Балаклея и скоплению железнодорожного транспорта на станции. Сбит ночной истребитель Ме-110. Пленки проявляются, по докладам стрелков наблюдались попадания в пролеты, зафиксирован сильный пожар на станции. Потерь нет, основная группа в бой с воздушным противником не вступала. Командир эскадрильи капитан Иванищева.

– С третьей победой, Тамара! – Мы обнялись под аплодисменты девчонок. Им выделили место в первом ряду, и я не отпустил Тамару со сцены.

– Тут у нас вопрос возник, товарищ капитан. Про… – закончить я не успел.

– Физкультуру, небось! – заулыбалась Тамара. На язык она была бойкая, из небольшого городка на юге, с характерным «гэканьем», иногда не совсем литературным языком.

– Ой, девочки, нам, когда об этом сказали, у нас глаза на лоб полезли! Беготни и физзарядки было много, и нам казалось, что мы уже в норме, и только два или три человека относились к этому серьезно. Они теперь с нами на задания не ходят, истребителями считаются: это Лиля и Майя, а потом, когда нас научили пикировать, и казалось, что мы можем всё, мы пошли к Мясоедово и там отработали утром по немецким позициям «бабочкой». Я смогла сделать десять заходов, но на десятом сил уже совсем не осталось, пришлось четыре «пятидесятки» разом сбросить, потому что боялась, что девчонок за спиной угроблю. Вот после этого мы с площадки со снарядами просто не вылезаем. Так что, наберитесь терпения, мужества, не побоюсь этого слова, слез и соплей, но вот так должна уметь каждая из вас.

Подошла к турнику и играючи начала подтягиваться. Спрыгнула с турника, поклонилась залу и скорчила смешную рожицу, чем всех развеселила.

Раскова появилась через два дня, доложилась по форме, все-таки она кадровый командир РККА. Ознакомилась с планом ввода полка в строй, сжала губы, так как ей указали на уже выявленные недостатки в обучении полка. У них уже построены отдельные помещения, свой штаб, своя столовая и почти все свое. Я ее не трогал, давая время ей остыть, захочет – сама начнет разговор обо всем. Тем более что начальник физподготовки дивизии не принял у нее зачет. Ей самой требуется привести свою форму в порядок. Я проводил занятия только по тактике и боевому применению. Летную подготовку принимал замполет. Вот его я прокатал и проверил, насколько хорошо он выполняет то, что должен контролировать. У Коноплянникова с пилотажем было все в порядке. Ему можно доверять проверки. Дел навалилось столько, что вздохнуть некогда было. За неделю не сумел выполнить ни одного боевого вылета. Громом среди ясного неба прозвучал звонок из штаба армии от Земцова, который передал, что арестован Путилов, и приказал прибыть для дачи показаний. Мой план «Троянский конь» с треском провалился. Я не учел изменений, которые уже произошли в НКАПе! Заскучавшие без дела Настя и Аня с удовольствием сели по местам, и мы прибыли в Воронеж. Земцов не был настроен агрессивно, но допрос все-таки провел. Главный вопрос был о том, давала ли я приказание перебирать двигатели изделия «103у» и готовить его к полетам, как это утверждает подозреваемый Путилов. Я подтвердил и показал свой приказ об этом.

– Зачем?

– Машина стояла в ангаре, который отвели нам для ПАРМа. По техпаспорту, она вылетала 106 часов без замены двигателей, на шесть часов больше, чем их ресурс. Принадлежала она войсковой части 60029, которой в Воронеже я не обнаружила. Мыши погрызли проводку, машина была полностью неисправна. Я дала указания модернизировать ее и подготовить к полетам.

– Вы давали указания изменять конструкцию центроплана?

– Да, такие указания и расчеты для них я давала.

– Это они?

– Да, это моя рука.

– Для чего вы дали такие указания?

– У машины устаревший профиль крыла, дающий на большой скорости нежелательный эффект тяжёлого носа. Я пересчитала профиль и предложила создать дополнительную накладку, которая полностью изменит профиль крыла в районе центроплана. Для испытаний мы планировали использовать крыло от Пе-3ВИР, а затем заказать на заводе перепрофилированное родное крыло. Машина выпускалась здесь, на воронежском заводе, поэтому теоретически такое крыло изготовить большого труда не составит.

– А что это за «чертово колесо» вы сделали для него. Это – ваш чертеж?

– Мой. Это ВИШ-74(6), винт со сверхзвуковой скоростью законцовок, позволяет держать, по моим расчетам, маршевую скорость 830–900 километров в час при этой мощности двигателей.

– Сколько?

– До девятисот километров.

Начальник особого отдела давно служил в авиации, поэтому точно понял, о чем идет речь. Все поршневые двигатели редуцировали, уменьшая количество оборотов, так как прямые лопасти не могли работать на линейной скорости конца лопасти выше 330 м/сек. Академик Богословский в 54-м году пересчитал кривизну сверхзвуковой лопасти, и в дальнейшем у нас появились аэротрубы со скоростями обдува выше звукового барьера. Он схватил трубку телефона и куда-то позвонил. Попросил срочно зайти к нему. Через некоторое время дверь открылась, и на пороге появился Андрей Николаевич Туполев. «Черт возьми! Он же еще полгода должен сидеть! А об этой машине он вспомнит только в сорок четвертом!» Угу, как же! Он приехал именно за ней! Не один я такой умный! Наши успехи с модернизацией Пе-2 давно известны в НКАПе, и Туполев был освобожден и получил задание сделать дальний скоростной высотный пикирующий бомбардировщик и истребитель сопровождения к нему. Само собой, он вспомнил о трех экземплярах «103-го» и решил снабдить их ламинарным крылом, модернизировать уже устаревший проект. Приезжает на свою вотчину, это – его завод, а какой-то Путилов, которого он прекрасно знал и который работал у него в КБ, разбирает его самолет. Отнимая у него хлеб, а может быть, и еще что-то. Приехали!

Он пожаловался в особый отдел завода, тот в армию, и вот я сижу на допросе, и надо каким-то образом вытаскивать Путилова, да и самому в Кресты не угодить. Имущество-то народное. Замену магистралей я уже списал на мышек, но как быть с переменным профилем крыла и, главное, с шестилопастным ВРШ с саблевидными лопастями? Это хорошо, конечно, что Богословский еще не приступал к этим расчетам.

Земцов показал Туполеву кусок протокола допроса. Тот подвинул к столу скамейку, разговаривать о делах в присутствии следователя ему не впервой. Пришлось покопаться в полевой сумке и вытащить расчеты и формулу Богословского.

– Это Путилов поэтому переделал редуктор?

Он, действительно, должен был снять редуктор и перевернуть двигатель, так они и шумят меньше, и легче по весу. Оказывается, уже сделал, но я сказал, что доклада от него не поступало, и, кстати, без него разговор будет неполным. Земцов не возражал против «очной ставки». Слушал он все с интересом, не забывая записывать что-то в протокол. Добрались до того, зачем Александр Иванович корму у самолета обрезал. Тут я запротестовал против моего и Путилова задержания, так как уже устал все рисовать на бумаге, когда рядом стоит моя машина. Туполев забрал свое заявление и сказал, что инцидент исчерпан. Более того, дело государственной важности солидно продвинулось в сторону скорейшего завершения проекта. Мы перешли в ангар, где рядом стояли Пе-3ВИР и 103у. Я показал работу радара переднего и заднего обзора, сказал, что вариант опытный, но антенны уже серийные, показал свои бомболюки и другие переделки. Туполев эту машину видел только в виде рисунков, поэтому с удовольствием рассматривал изменения. Под конец начал уговаривать бросить это тухлое занятие и переходить к нему в КБ.

– Не могу и не хочу. Я только назначена командиром дивизии пикирующих бомбардировщиков.

– Так, последний вопрос! Зачем меняете центроплан таким странным образом.

– Вот здесь пойдет скрученный вихрь, который будет возникать при малейшем появлении положительного угла атаки и резко повышать подъемную силу, что чрезвычайно выгодно на взлете и на выводе из пикирования.

– Откуда такие данные?

– Когда столько пикируешь, днем и ночью, в облаках и сыром воздухе, то ты, на большой скорости, просто видишь этот вихрь.

Не знаю, поверил он или нет, но расстались мы дружески. Из КБ приехало много людей, и в середине июля машина сделала круг над аэродромом в Воронеже. Обещают после испытаний прислать в дивизию. Тихо решить вопрос не удалось, а жаль!

По возвращении в дивизию разнес майора Астапчука из «десятки» за три вынужденные посадки по причине отказов двигателей. Не шибко заслуженно, но пусть проникнется. И вообще! Сборка 1942 года – это нечто! Машины ползали по небу, как беременные тараканы, не добирая по 100–150 километров скорости из-за щелей, отсутствия уплотнений, шпаклевки. Двигатели отрабатывали половину ресурса и начинали гнать стружку, а все валили на летчиков, дескать, неумеренно форсируют, перетяжеляют винты, раскручивают двигатели. В эскадрилье все двигатели проходили через ПАРМ, прежде чем встать на машины, а все три полка пришли на абсолютно недоработанных машинах. ПАРМ – это полковые авиаремонтные мастерские, аналог современной ТЭЧ, которые из- за нехватки станков и специалистов потихоньку, молчком, переименовали в «полевые» неизвестного подчинения, чуть ли не самостоятельные части. Так было во многих соединениях. Ничего хорошего из этого не получилось. Пришлось вставлять фитиль инженерам, техникам и летчикам, разворачивать на базе ПАРМа 589-й ОРБАЭ еще четыре такие мастерские. А в июне, несмотря на тяжелые бои, собирать техническую конференцию, показывать наши машины и свои руки. И руки девочек, которые, вслед за мной, научились вылизывать свои «ступы». В этот момент и удалось толково поговорить с Мариной Михайловной. Я уговорил ее взять на себя раскрутку этого почина, чтобы привести техническое состояние машин до необходимого уровня. Выбили из «шефов» хорошую шпаклевку, матовый лак, немного уплотнительной резины. Она вначале чуралась и шарахалась этого дела, но потом вошла во вкус и развернула соревнование среди экипажей за лучшее техническое состояние самолета. В крови у нее сидело что-нибудь продвинуть. Ей бы подержанными машинами торговать! Подключила нужных людей, политотдел, и дело сдвинулось с мертвой точки. Возросли скорости у машин, уменьшилась аварийность. Язык у нее подвешен великолепно. Говорит убедительно и хорошо пользуется связями, как в верхах, так и в прессе. В августе я предложил ей занять должность комиссара или начальника политотдела дивизии.

– А как же батальонный комиссар Бецис, он же исполняет обязанности, и потом, я не имею политического звания.

– Смирнов утверждает, что скоро и очень скоро выйдет приказ о ликвидации института комиссаров, поэтому это – не препятствие. – Нами командовал тогда не Красовский, которого забрали на другой фронт, а полковник Смирнов, Константин Николаевич, его зам по боевой.

Она пожала плечами, сказывалось то обстоятельство, что ни я, ни она открыто ни разу не ссорились, и я, несмотря на допускаемые ею ошибки и в планировании, и в обеспечении боевой работы 587-го полка, просто исправлял ее ошибки, но никогда не пытался каким-Либо образом ее дополнительно обидеть.

Глава 11

Конец операции «Блау»

А тогда в июне, после относительно небольшого затишья, вызванного большими потерями у немцев под Купянском, немцы начали новое воздушное наступление на Воронеж, перебросив из Крыма 8-й авиакорпус Рихтгофена. Его основным оружием были Ju-87D-3, с помощью которых они штурмовали Севастополь.

Всего на южном участке советско-германского фронта было сосредоточено пять немецких авиакорпусов: 1-й, 4-й, 5-й, 8-й и 11-й. Плюс королевский румынский авиакорпус. Непосредственно против нас действовало командование 8-й авиационной областью. На южном фланге – 17-й авиаобластью. Меня и ОРБАЭ пару раз выдергивали в направлении Воронежа, но полностью туда не перемещали. В основном сидели на южном фланге фронта, который, несмотря ни на что, потихоньку шел вперед. Я уложился в отведенный мне командованием срок по вводу новых частей дивизии в строй, к 26 июня имел в строю четыре полка пикировщиков и полк Су-2, который следовало уже отправлять в тыл. Он, потихоньку, «сточился». 27-го неожиданно вызвали в Москву Красовского, и к вечеру мы узнали о смене командующего. Двадцать девятого старый командарм сел на промежуточную в Круглом, о чем-то долго говорил с Настей. Потом пообещал нас всех забрать с собой, всю 223-ю дивизию. Но мы так и остались на Брянском фронте. Так как приказа не поступило, то Настя фыркнула и ничего никому не сказала. Делиться информацией она не захотела. Эскадрилью загрузили поиском штаба восьмой области. Как его с воздуха можно обнаружить? Ну, знаю я, что он в Курске был. Но узнавать адрес должны не летчики, а подпольщики. А мы гоняли машины к Курску, жгли ресурс и топливо. Крайнее из хорошего, что сделал для нас Степан Акимович, была поставка новых пятикилограммовых осколочнофугасных бомб со взрывателями АВД-42 и большой партии 500-килограммовых контейнеров для них.

АВД – химический взрыватель с замедлением. Простой, как ложка дегтя в бочке с медом. Реагирует после сброса на время, до восьми суток, вибрацию и нажим. В контейнер помещается сто таких бомб. После сброса он раскручивается набегающим потоком, и на высоте от 200 до 100 метров анероид раскрывает бомбу. Внешние крышки слетают, а суббоеприпасы разлетаются. Часть поставлена на немедленный взрыв, часть минирует местность. На южном участке немцы рассредоточили авиацию по аэродромам подскока, плохо понимая, что они хорошо видны даже под сетью, если переключить обзор на землю. А в крупных городах на многих аэродромах уже была бетонка и полукапониры. Немцы их активно перестраивали на свой, немецкий манер: неравномерные окружности. Основой нашей тактики стало нанесение ночных бомбовых ударов с использованием двух или одной «пятисотки». Днем мы их использовать не могли, массово они не поступили, плюс их было очень долго готовить. И, если вылет не состоялся, их требовалось разрядить. Вооруженцы их дико не любили, а нормальных кассетных бомб еще не выпускали.

Нам довели общую численность Пе-3ВИР до восьми, этого хватало, чтобы обеспечить относительную безопасность вылета днем двух бомбардировочных полков. Если бы не слабое техническое состояние машин и очень солидные перебои с поставками топлива и боеприпасов, работать можно было бы и интенсивнее. Но было гладко на бумаге! Автомашин в дивизии немного, несмотря на то что активность авиации противника на нашем участке мы постепенно свели к нулю, наша оторванность от армейского руководства постепенно превратила наш «инструмент» в обычный микроскоп для забивания гвоздей. Здесь мы держали немцев под постоянным напряжением, а на других участках шли кровопролитные бои, в которых мы не могли принимать участия. Нас не планировали и выдавали столько топлива, что мы с трудом обеспечивали поддержку войск на своем участке. Пришлось вспомнить «девяностые», и после двух довольно бессмысленных замечаний, полученных на совещаниях у Смирнова, начать самостоятельно накапливать топливо и боеприпасы. Эту школу мы проходили после вывода из ПрибВО и в Первую чеченскую. Главное в этом деле: близость железных дорог и нужные люди. Без них – никак. Плюс, по старой памяти ОРБАЭ снабжается без особых проблем. Решил начать мостить «колымский тракт». Столько здесь стоят подобные махинации. Четыре пишем, два в уме. Летим на Курск двадцатью машинами, долетаем одной, сдаем карты. В результате аварийный запас, который «pocket» не тянет, образовался. Или для того, чтобы если боеприпасов хватит, или чтоб машины не бросать. Сашка стенала по этому поводу – спасу не было.

Но я твердо помнил, что была такая «битва за Воронеж». О ней почему-то только вскользь иногда упоминали наши известные военачальники в своих мемуарах, и не более того. Не особо жалуют своим вниманием бои за Воронеж и историки, вероятно, из-за того, что наступление противника на этом направлении было полной неожиданностью для самой Ставки Верховного Главнокомандования, предполагавшей, что, как и в предыдущем году, летнее наступление развернется на Центральном фронте в сторону Москвы. А нашу эскадрилью гоняли не в целях Брянского фронта, а в целях 2-й воздушной армии. Своя рубашка ближе к телу. Сейчас Юго-Западный, и мы немного ему поможем, поэтому на два вылета в день каждому полку топлива и БЗ подкинем, развернется от Крыма на Харьков, и все за нас сделает! А мы найдем штаб «Восьмерки» и разбомбим пустое здание. Но доложим: «Снайперским ночным ударом, авиация Второй воздушной армии, под командованием полковника, всего, Смирнова, нанесла массированный удар по заранее разведанному штабу воздушной области противника. Штаб – уничтожен! Героический подвиг воинов 2-й ВА вписан в анналы военной истории мира. Пардон, галактики, что уж мелочиться! Использовалась для массированного удара 1 (одна) машина».

Получив, вместо сточенной в июне авиации, относительно свежий и пополненный 8-й авиакорпус, Гот ударил правее Белгорода на Старый Оскол, а Вейхс на Ливны. Паулюс, потерявший в майских боях 17-ю танковую, продолжал сдерживать наступление Юго-Западного фронта генерала Малиновского. Наш командующий фронтом Черевиченко, которого почему-то сняли и назначили Голикова, навязал противнику гибкую оборону. Но наши войска медленно, но отходили, а противник все разворачивал и разворачивал наступление, стремясь взять в кольцо армии нашего фронта. Ударная сила немцев: 4-я танковая армия и около тысячи самолетов.

12 июля, на десять дней позже, чем это состоялось в том сорок втором, войска Вейхса и Гота соединились у Кшенского моста, окружив сороковую армию нашего фронта, которой командовал генерал Парсегов. В составе армии только что переброшенный третий воздушно-десантный корпус, который готовился к наступлению: брать с севера Харьков. Туда на этот пятачок было согнано куча планеров, военно-транспортных самолетов, истребителей, буксировщиков планеров. Море всего разного. Плюс три дивизии: две стрелковые и одна гвардейская мотострелковая. Прикрывала это все наша армия: четыре из пяти истребительных и две штурмовые дивизии. Ведь Красовский отвел на южный фланг всю бомбардировочную авиацию и занимался ее переформированием. Малиновский, уловив «халяву», улучшил свои позиции, нас к Воронежу не пускали, и пропустили сосредоточение двух армий фон Бока. Когда еще можно было успеть вскрыть, мы занимались Курском. Информация пошла вечером 11 июля. В тот день «штатные», плановые поезда с боеприпасами и топливом не пришли. От слова вообще. Оставалось прикинуть, как лучше действовать. В 22.00 стало известно об очередном командующем фронтом. Фронту оставалось жить 84 километра по прямой, и он становился Воронежским. По названию речушки, которая отделяет завод от «Правого берега». Темень дремучая. Две цистерны с «захомяченным» автомобильным А-56. По 20 тонн в каждой, и полцистерны подсолнечного масла Копанищского масложирзавода, две платформы сухого железного сурика, приткнувшегося на путях в Хреновищах. И восемьдесят ПТБ к моим «пешкам» – разведчикам. Кшенский мост – это глубокий наш тыл, согласовывать удар по нему требуется через армию. «Командующий выехал в части, сообщите ваш позывной». Еще сообщение от Олеси, что наблюдает колонну, выдвинувшуюся от Курска к Мосту. Вызвал всех командиров полков и Тамару. Собрались в 23.00. Спросил у оруженца:

– Ампулы с КС есть?

– Конечно, но мы их давно не используем.

– Начхим!

– Старший лейтенант Хромов, товарищ подполковник.

– Смотри сюда! Здесь бензин, Хреновищи, здесь масло, Копанищи, здесь – разъезд «169 километр», в мешках железный сурик. Гонишь сюда, смешиваешь вот в таких пропорциях, «не перепутай, Кутузов!» (Хотя оба глаза у него на месте.), везешь в Круглое и разливаешь по подвесным бакам. Процесс не прекращаешь, пока не будет собрано шестьдесят подвесных баков. Теперь вы, капитан. Требуется закрепить ампулы, чтобы они кололись при ударе об землю и зажигали эту смесь. Разрешаю проверить на земле, но подвесные баки не портить. Александр Иванович, ПТБ ставить на машины, заглушку не снимать, кран переключения подвесные-внутренние законтрить. Все питание от внутренних. Вопросы?

– Вопросов нет.

– Тамара! Это зажигательные бомбы. Бросать с горизонтали. Пикировать с ними нельзя. Поправку брать по первой. Теперь, Кшенские мосты, все шесть, к часу ночи должны лежать, минимальным числом пикировщиков. Далее идете к Подлесному, Цветову и Клыкову, и все там минируете. Что можно будет уничтожить – уничтожайте. И возвращаетесь за зажигалками. Вопросы?

– Александра Петровна, разрешите выполнять?

– Действуй!

– Товарищи командиры! Завтра самый интенсивный день, нагрузка – полная, десять «соток» на машину или двадцать «пятидесяток». Артамонов! Твои работают ротабами по зениткам, по две на машину. Ведущими девяток пикировщиков будут Тамарины девочки и мальчики. Работаем по «вертушке», остальное не потянуть. Топлива на четыре вылета полным составом. Жду от вас оперативной и четкой работы. Готовность к вылету в 03.30. Вопросы?

– Прикрытие будет?

– Восемь машин ОРБАЭ, ну, и кто подтянется. Наши соседи туда не дотянутся. Канал связи третий, командую операцией я. Запасной канал связи восьмой, позывной «Метла-21», это – подполковник Косенко. Командирам полков оставаться на земле запрещаю. Вопросы?

Последним выходил прихрамывающий Марик Акопович:

– Хочу сам своих повести, Александра. Не штурманом.

– Старый конь борозды не испортит, я ничего не слышала и ничего не знаю, поэтому запретить не могу.

Мы пожали друг другу руки, и он вышел из кабинета. Звоню в Лиски:

– Абрам Борисович? Александра Петровна. Мне тут шефы такой коньяк из Кизляра подвезли!

– Ой, дорогая Александра Петровна! Ты комедию не ломай, говори, что надо, если меня уже после ужина беспокоишь, ведь не просто так звонишь, хотя я бесконечно рад тебя слышать.

– Где-то должны болтаться два состава в мой адрес с авиабомбами.

– Сейчас гляну! Один у меня стоит, приказано гнать на 707-й. Второй еще в Таловой.

– Отгоните на отстой на 169-й и пропихните из Таловой.

– Меня ж расстреляют, Сашенька!

– Так это только вас, а так – все Лиски под расстрел пойдут. Можете, по своим каналам, в Мармыжи позвонить, поинтересоваться. А половина Лисок – люди «неправильной» национальности. А я без бомб сижу.

– Я перезвоню.

Прошло минут пять-десять. Звонок.

– Милая Сашенька, ну, что ж ты меня, старого больного еврея, так нервируешь! Какие у тебя могут быть проблемы с бомбами? Через пять минут отойдет на 169-й, и я Марку Захаровичу позвонил, он машинки выделит, и прицепы, и людей. И про Таловую не забуду. Мы аврал по городу объявили. Все у тебя будет, Сашенька. Сами привезем, говори, куда и сколько. И не надо говорить, что мы тебя не любим! Там по-немецки отвечают, – последнюю фразу он прошептал. Замечательный старик: начальник перегона и станции Лиски. Очень хорошо всегда помогал.

Повесив трубку, иду к начальнику вооружений эскадрильи. У него сидит и инженер-майор Глисман, из дивизии, что-то рисуют. Встали, нехотя оторвавшись от стола. Придумывают, куда ампулу засунуть и как крепить.

– Мы еще не закончили, товарищ подполковник.

– Это ничего! Я тут вспомнила: сколько у нас РРАБ-1? Помните, по ошибке прислали. Вроде назад не отправляли.

– Нет, не отправляли.

– Насколько я помню, взрыватели, открывающие бомбу, установлены на кольце, там два кольца с четырьмя ножами, обрезающими срезные шпильки от одного пиропатрона. Так?

– Так точно, вот она.

– Ну, дошло? С двух сторон надеваем и стягиваем. Высота подрыва пятьдесят метров. Нож режет не шпильку, а ампулу. Восемь ампул на бак. И предусмотрите разрушение корпуса в районе ножа и ампулы. Вот тут еще отверстия под ножи и бойки на рычаге. Ножи от наших РРАБ-2 должны встать.

Инженер-майор смял свой рисунок.

– Разрешите идти?

– Нет, бегом, и надеюсь на вас.

Пирогель отлично горит до скоростей в 880 км/ч, так что разрушение на высоте нам выгоднее, чем на отскоке, будет больше площадь накрытия. Зашел на площадку к Хромову. Они перекачивают липкий напалм и дружно матерятся, что все перемазались в сурике, несколько мешков дырявыми были.

– Товарищ подполковник, ну, бензин и масло более-менее понятно, а сурик зачем? Чтоб не только горели, но и перепачкались? – спросил улыбающийся «химдым», блеснув в темноте белыми зубами.

– Что делает окись железа при температуре 750 градусов?

– Разлагается на железо и… кислород! И опять должно окисляться! Экзотермически! Гениально!

– Эта штука называется пирогель, способна прожигать легкобронированные цели. Отлейте вот сюда.

– Нам в училище о таком составе не рассказывали.

– Наука на месте не стоит, лейтенант.

В соседнем овраге испытали с ним и вооруженцами смесь. Они успокоились и разбежались по своим делам. Я вернулся на КП, получил доклад дежурного по полетам. Тамара с девочками возвращается без потерь. На БОДО доклад, что немцы разрушили все мосты в Кшенске, части 3-й армии отойти за мосты не успели, и, вместо того чтобы тихо слить город и бежать к Воронежу, начали пытаться защитить сами себя. Гот действует в точности по инструкции, по «плану Блау», поэтому не стал ввязываться в бои в городе и повернул на Старый Оскол, повторив то, что делал в том сорок втором. Но в этом ему пришлось спускаться на юго-запад вдоль Кшени до Пожидаевки, наводить две переправы, и все ночью, идти по тылам 38-й армии, громя их, как бог черепаху, на неподготовленных в противотанковом отношении позициях. У Быстрецов колонна Гота вышла на шоссе и повернула в сторону Горшечного. Мне передавал это Андрей, который висел над районом и наблюдал это действо по локатору. Так же быстро генерал Гот действовал и в сорок первом, и в сорок втором. От города Тим движется вторая колонна войск, чья она – неизвестно, скорее всего, немецкая. До рассвета еще час с лишним, но ветер восточный и горизонт немного виден. Укладываем лучи прожекторов вдоль направления взлета, и я дал команду на взлет. Взлетаем с зажженными АНО, по-другому моим «основным силам» не собраться. Последними взлетают самые молодые. Собирались довольно долго, но у всех «высотников» в центральном бомболюке не бомбы, а подвесной танк. Девочки Тамары, как клушки, собрали своих людей. Для немцев уже не секрет, что мы взлетели, поэтому летим в направлении на Белгород, где пока наши войска. Набрали пять кэмэ, разговоры стихли, ползем на запад. Слева и сзади подходят остальные самолеты дивизии. Три машины в строю отсутствуют, где-то потерялись. У Лубяного повернули на 330 градусов и выключили огни. Мы идем ниже обычного. В здешних местах еще «ахт-ахтов» нет, это – наша территория, за которую предстоит драка. Над Лубяным команду отдавал голосом, но кодом: дал курс на Купянск, «193», куда обычно мы и летали. Туда пошла одна машина, которая иногда давала щелчки, и короткие команды разными голосами. А мы, в полной тишине, поднимались к Горшечному. Всё, время!

Тамара перестраивает своих в колонну и начинает снижаться, мы пересекли железную дорогу и тоже начинаем растягиваться позвенно в длинную колбасу. Я наблюдаю и за воздухом, и за землей. На шоссе длиннейшая колонна бронетехники. Немцы молчат, огня по растянутой эскадрилье не открывают, так как голову колонны будет бомбить Тамара, идущая замыкающим.

– Сброс! – И самолеты уходят в набор, выполняя противозенитный маневр, а над колонной вспыхивает всепоглощающее пламя, ослепительно-дымное. Просто ад! Кампфгруппа Гота накрыта напалмом. Катерина говорит, что имеет повреждения, и отворачивает на Воронеж, все-таки зацепили. У нас десять минут до цели, и сзади появляется солнце. Но это на высоте пять километров, на земле еще темно, и хорошо виден огонь на шоссе. Он служит для нас ориентиром. А целью – вторая дивизионная колонна. Немцы, получившие удар двадцатью четырьмя напалмовыми бомбами, пропускают нас, огня не ведут. Колонна, скорее всего, полностью уничтожена и деморализована. Немцы из второй пытаются поставить заградительный огонь. Но у них в колонне не сильно много орудий крупного калибра. Иван дал команду «Атака!»

Мы сверху, прикрывая и помогая остальным. Сюда же поднялись четырнадцать машин Тамары. Кроме напалма, они все шли с пушками. Ждем товарища Рихтгофена. С нетерпением. Над огрызающейся в сторону пикировщиков колонной проскакивают «сухарики», которые с горизонтали бросают ротабы на скопления пехоты и зенитчиков. Пикировщики работают точечно, пока им никто не мешает. Замечаю на радаре группу истребителей, подходящую не от Курска, а от Борисовки, что под Белгородом. «Сухарики» уже пошли домой, так что немцы в курсе, что работают «пешки». Мы перестраиваемся в строй бомбардировщиков и идем навстречу немцам, не все, девять штук. Сработало! Увидев беспечную эскадрилью «пешек», у немцев взыграло святое истребительное: Хорридо! И они, пыхтя, полезли наверх, что нам и нужно было! Овечью шкуру в сторону, и сорок пять огневых точек начинают свою работу!

– Hexen! Die Nachthexen!

– Achtung! Die Nachthexen sind da! – голос немецкого руководителя полетов.

А не летайте, где не положено! Я участия в бою не принимал, это Майя придумала и исполнила! Мое дело – руководить оркестром. Активно машу палочкой, расставляя все точки над «i». Рядом со мной висит Лиля, которая прикрывает меня, но все ее мысли находятся там, ниже.

– Ничего, Лили, будет и у нас с тобой работа.

– Прикрываю! – довольно нервно ответила Лиля и щелкнула кнопкой «конец связи», злится, что приходится торчать на высоте.

Все, отработали «пешечки» и собираются в стаю. Девятнадцать «высотников» прикрывает это сборище «беременных тараканов». Четыре «девятки» не полные, еще одну машину потеряли. Впрочем, вот она, впереди на малой высоте идет к Воронежу. Оставляю двоих барражировать в районе, а двоих направляю в Воронеж дозаправиться. Здесь совсем рядом. Над степью на траверзе Дмитриевки получаю категорический приказ мне лично следовать в Воронеж. Голос до жути знакомый: майор Земцов.

– Ваш позывной?

Молчание. Через некоторое время звучит голос дежурного по армии и его позывной:

– Метла-раз, вам следовать шесть-пэ, приказ «Клена». – Если не врут, то Красовский прилетел, или Вострецов и Земцов так заманивают. Но не подчиниться официальному дежурному по армии я не могу. Кладем левый вираж и пошли в Придачу, которая сегодня на коде называлась: 6-П. Уже на подходе услышал «Клена», который направлял группу штурмовиков, подчистить за нами остатки. Так что никто не врет. Настя, услышав Красовского, надулась и что-то зачиркала карандашом на листочке. Заход без коробочки, стоянку указывают ближайшую к КП. Зарулили, остановили движки, навстречу – целая делегация. Чуть в стороне, у завода, четкая паника! Люди носятся туда-сюда, что- то грузят в самолеты, которых набилось на аэродроме много. Пытаюсь доложиться начальству. Но Степан Акимович, в который раз, лезет целоваться. Ну, не люблю я, когда меня мужики целуют! Уж лучше бы просто руку пожал! Рядом в нетерпении стоял еще один «целовальщик». Как от него «Шипром» несет. Рад знакомству, товарищ Ватутин! Этот хоть гладко выбрит и в губы не целует. Все ж таки в первый раз видит.

Из машины вытаскивают пленки и сразу заряжают новые. Значит, ареста не будет, что радует. Земцов стоит рядом, ждет своей очереди, никогда не видел его улыбающимся и очень довольным. Девчонкам из моего экипажа и Лилиного везет, их сразу везут в столовую на взлетный завтрак, а мне, как старой лошади, завтрак не положен, видимо. Меня тащат за собой на КП, чтобы высосать из меня всю информацию. Ватутин обстановку оценивает не совсем верно, точнее, совсем не верно. Он считает, что целью Гота и компании является Воронеж и Москва.

– Да нет, окружение и уничтожение сил нашего и Юго-Западного фронтов. Его ближайшая задача: окружение 38-й армии и взятие Белгорода. Дальше он соединяется с Паулюсом, и вместе идут на Волгу. Вот так мне видятся перспективы. Уж больно шустро он вниз на юг ломанулся. Даже не попытался полностью взять Кшенск. Значит, нет у него цели на севере и востоке. Его интересует юг.

Минут сорок меня «допрашивали», потом вроде как в «отказ пошли», официантка взлетный завтрак притащила. Набил себе рот украинской колбасой с молочными огурчиками, сейчас «корнишонами», и запиваю кислым вчерашним молоком, кто не знает: это – кефир. Или простокваша. Иногда киваю. Вроде как согласилась, а иногда мотаю головой, дескать, «думалку» включи! Все, поел. Для всех – поела! Я же ужинал в 20.15, да еще летал. Закинул хрустящий огурчик в рот и, продолжая его оприходовать, поднялся и сказал:

– Исповедаться хочу! – и смотрю на Земцова.

– Я тебе что, поп, что ли? – возмутился старый чекист.

– В некотором роде, Родион Николаевич. Грехи отпускаете! – тот улыбнулся и игру принял.

– Кайся, сестра, кайся. И господь тебе поможет! Грешна, сестра моя? – и он изображает святошу.

– Грешна, батюшка! Горючее, боеприпасы, большую часть компонентов для «зажигалок» я слямзила. Вот так. Не давали, ироды, а Степан Акимович нас для такого случая и соорудил. Врала, каюсь, изворачивалась, писала подметные письма, в виде отчетов. Единственное, что может меня оправдать: масло подсолнечное нам колхозники подарили, без упоминания, куда мы можем его потратить.

– Грешна ты, сестра! Но покаяние принять не могу! Сам грешен! – ответил Земцов и протянул мне приказ по армии, в котором надлежало меня арестовать и допросить насчет уничтожения мостов в Кшенске. Зенитчики высмотрели, что самолеты, разбомбившие мосты, имели красные звезды и были похожи на Пе-2. Еле упросила отдать мне на руки эту бумажку! Пришлось целовать его в щечку. Теперь она у меня: три подписи «За», включая Земцова, и резолюция Ватутина: «Приказ отменяю, ходатайствовать о представлении к званию Героя СССР». Так, с ошибкой, и написано. И число: 12.07.42.

Глава 12

Изделие «103ум» к серийному производству не рекомендовано

Днем было еще три вылета, но тепереча не то, что давеча: Красовский прилетел не один. Они с Ватутиным принимали новый фронт, который выдвигается в нашу сторону и усиливает Брянский. 15-я воздушная влилась во Вторую, и с ходу они включились в работу. Колонну, шедшую от Тима, несмотря на возобновление работы 8-го корпуса, мы тоже раздолбали. Может, не так эффектно, как первые две, но вместе со штурмовиками, в ноль. А два вылета пробивали проход на соединение и деблокаду 40-й армии. В проход вошла 5-я танковая армия Лизюкова, и фронт двинулся вперед. Наступали медленно и неумело, но подошли к Харькову. И Третий воздушно-десантный корпус с воздуха и земли взял его. Мы же, 589-я ОРБАЭ, в основном работали по немецким аэродромам, мешая Рихтгофену использовать его мощь на полную и восстанавливая утерянное за день равновесие в силах. Наши истребители всё ещё уступали немецким. Неэвакуированная часть Воронежского завода доработала напалмовые бомбы, их стало можно бросать с высоты. Там же на заводе освободившееся оборудование было задействовано для выпуска ламинарных крыльев для остальных «пешек» дивизии. Все поврежденные «Пе», стоявшие в Хренищах, мы отремонтировали, и 209-й полк перевооружили на них, с отводом в ближайший тыл. Дивизия полностью перешла на Пе-2. Александр Иванович и КБ Туполева во главе со Стоманом, который и занимался в свое время «103у» машиной в 40-41-м годах и лучше всех знал ее, и довел машину до принятия в серию, закончили ее переоборудование и модернизацию, и выкатили ее на поле. Я матерился и ругался в душе, видя, что они ее испортили: вместо сплошного предкрылка от двигателей до законцовок стояло два коротеньких на самом конце крыла и отсутствовал предкрылок на центропланном участке. Флаттер – обеспечен, и затрудненный вывод из пикирования. Для чего сделано? А чтобы у товарища Метлицкой не было повода говорить, что машина – ее. Я тоже хорош, за фронтовыми делами в ангар почти и не совался. Выговариваю все двум идиотам, смотрю, а Путилов хитро улыбается, гад. Спрашиваю, чему он лыбится?

– Я, товарищу Стоману говорил все то же самое, в несколько более жестком оформлении. Вторая пара плоскостей и центропланных накладок существует. Но товарищи Туполев и Стоман настаивают на том, что первые испытания машина пройдет с доработанным «совместным» крылом. А затем состоятся испытания, – и тут он сказал то, чего так боялись кабэшники: – Вашего крыла, товарищ Метлицкая. Основания для такого решения есть: машина с вашим крылом еще не прошла продувку. А насчет винтов, это я не дал их поставить. Они не позволят взлетать машине с таким маленьким предкрылком.

На этой машине я взлетать не собирался, поэтому посмотрел, как она сделала круг и посадку. Александр Иванович попросил Стомана уведомить его об окончании летных испытаний. И машина улетела в Москву в НИИ ВВС. Мы проследили, что заявка на вторые испытания легла на стол Петрову. И на нее легла резолюция: после завершения комплекса испытаний вернуть в ЛИС завода для проведения заводских испытаний. В общем, детство у машины обещает быть сложным.

Из Москвы она вернулась быстро, но с замечаниями по поводу сложности вывода из пикирования. Угол ей установили 40 градусов, максимальную перегрузку всего 6 g. Фактически это превращало ее в обычный бомбардировщик. Тем не менее стояло: «Рекомендовать к серийному производству на Омском заводе № 166. Рассмотреть возможность установки двигателей АШ-82Ф». Александр Иванович, несмотря на вой Стомана и всего НКАП, послал их в другой ангар, где стоял «103В», снял все, включая и недоработанные двигатели, и установил все свое, мотивируя тем, что предварительно так договаривались, есть протокол, поэтому он, в личное время, помогал с переоборудованием. В середине августа машина была готова, и я забрался в нее. Меня попытались выгнать и заменить ЛИСовцем, но три первых полета сделал сам. Недочеты – есть. Их даже больше, чем хотелось бы. Пе-3 мы довели лучше, но если вспомнить первую «птичку», то это небо и земля! Без бомб это был скоростной высотный истребитель, причем с весьма неплохой маневренностью. С двумя тоннами бомб – отличный скоростной бомбардировщик, превосходящий «мессер» и по скорости, и по высотности. «Фоккер» с метанолом мог достать по высоте, требуется дорабатывать нагнетатели и регулировку смеси, но проигрывал в скорости, если машина шла без внешней подвески. А Ту-2М, которая «рекомендована», была утюг утюгом. Что сильно не понравилось, на выводе чувствовалось, что корпус хлипковат. Требовалось усиление, и мы всерьез заговорили о титане. Как раз в это время промышленность выполнила наши заявки на титановую броню для Пе-3ВИР. Требовался новый корпус с титановым килем и стрингерами. Записал все в журнал испытаний и отдал машину в ЛИС. Через три дня ее отослали в Москву на испытания и продувки. Вернулась она оттуда быстро. Практически с теми же самыми ограничениями. Скорость возросла с 640 до 860 км/час на взлетном форсаже, но не более часа, в экономичном режиме – 750 км/ч, запрещено давать перегрузку более 5 g. Еще меньше, чем у Ту-2м. Туполев абсолютно точно подсчитал, чего ждать от чрезмерного скачка скорости, и рисковать практически серийной машиной не стал. Они быстренько плюхнули на нее АШ-82Ф и поставили на поток в Омске Ту-2, без всякого «М», зато с трехтонной нагрузкой, установку ламинарного крыла на машины этой марки признали нерентабельным.

Тут наши взяли Харьков, и на фронте воцарилось затишье, меня вызвали в Москву. Я получил разрешение лететь на «10Зум», она уже никого не интересовала, но числилась за эскадрильей управления дивизии. Приземлился в Чкаловском, хотя давали разрешение на Центральный. Но там глаз слишком много. Подошел к Петру Ивановичу Федорову, новому начальнику НИИ вместе с Русаковой. Русакова уже летала на «103-й», она не могла упустить возможность познакомиться с новой машиной своей ученицы.

– Машина, конечно, рекордная, по всем данным, но для массового производства абсолютно не годится, – резюмировал Федоров.

– А такой задачи и не ставилось. Это не массовый, а штучный и довольно дорогой товар. И этот планер не годится для нее. Этих машин и не требуется слишком много, и сажать на них надо опытных и хорошо тактически обученных летчиков, товарищ генерал. – Тут я схитрил и решил разменять свою раскрученность и отсутствие локаторов на серийных Пе-3ВИР и продолжил: – Ведь самолетами Пе-3ВИР вооружены уже более десяти ОРАЭ, но такой эффективности, как моя 589-я ОРБАЭ, никто не достиг. Так почему бы нам не использовать практически простаивающие мощности в Воронеже и не завершить модернизацию опытной «103-й».

– Для чего? Если менять корпус – поползет вес и ухудшатся характеристики. Бомбовая нагрузка упадет.

– Есть способ, вот проект. Нет только финансирования и не включены в план. – Генерал начал читать записку к проекту.

– Кхе, ты что, ну дали тебе немного титана по твоей просьбе, но его вон, американцы просят им продать, а это – валюта!

– В таком случае вы, товарищ генерал, валютная проститутка!

– Как-как ты меня назвала?

– Валютная проститутка! Вы что, верите, что эта дружба между нами и англосаксами надолго? Мы разгромим Германию, а они скажут, что это произошло только потому, что они нам помогали! А из этого титана, который они у нас хотят покупать, они наделают «В-29», с помощью которых они надеются победить японцев. А с японцами у нас – мир. Нет у нас титана, самим нужен. Это стратегический товар, и продавать им его ни в коем случае нельзя! Они – враги, и похлеще Гитлера. Нам они только старье продают! Прицелы с вычислителями – зажали!

– Стоп, какие-такие прицелы?

– А вы что, товарищ генерал, не в курсе, что на британских «Кобрах-К» стояли вычислители?

– Нет, а где эти самолеты и что такое вычислитель.

– Поставьте мою машину на козлы.

Через три часа упорного таскания самолетов разных типов перед носом моей «не родившейся» новой «птички» и последующего просмотра кадров фотокинопулеметов наших Пе-3ВИР, генерал понял, что союзники его провели. И еще как! Труд сделал из обезьяны человека! К вечеру обоснование для начала мелкосерийного выпуска машин было готово. И, тяжело вздохнув и выгнав нас всех из комнаты, он поднял трубку ВЧ. Затем выскочил из кабинета с горящими от возбуждения глазами, приказал Русаковой переодеваться, критически осмотрел меня, и, по готовности Нины Ивановны, мы выехали в Москву. Уже в центре мне сказали, кто нас ждет. Сашка, которая стала гораздо лучше владеть телом, попыталась ухватить меня за ногу, а я, честно говоря, малость остолбенел и потерял на некоторое время способность говорить. В наше время представить себе, что Президент запросто принимает какого-то начальника НИИ в срочном порядке, просто невозможно. Второй вопрос, который меня очень волновал, это то, что на вид я – абсолютная блондинка! «Das Drei В», «Blond, blauugig und bld», «Блондинка, голубоглазая и дура», – как сказал Лиле сбитый ею ночью, недалеко от Воронежа, немецкий барон. В этом мы абсолютно с ней похожи! Барон это выдал, когда вместо «сбившего его аса», ему показали Лилю и меня. Он заявил, что русское командование над ним издевается, и что эти две «3Б» к самолету-то подходят только строго в определенной позе. В общем, долго ругался. Это еще в начале мая было, Лиля училась, и я посылал ее вперед, а сам ее прикрывал. Мы еще известность тогда не получили, только зарабатывали ее. Это сейчас за нас «дубовые листья» к Железному кресту обещают, за каждую. Но делать нечего, стою у зеркала и привожу себя в порядок в нижней гардеробной Большого Кремлевского дворца. Я думал, что нас проведут в кабинет Сталина, но нас повели какими-то закоулками в кинозал. Перед этим Петр Иванович отдал несколько катушек с пленкой командиру НКВД. Нас посадили в полутемном зале и оставили одних. Сидели мы довольно долго. Где-то через сорок минут в зал вошли Новиков, Василевский и Сталин. Мы встали, но нам рукой показали, что можно сесть. К стойке слева от экрана подошел Петр Иванович, зажег маленькую настольную лампу, а появившийся «ниоткуда» командир НКВД поднял трубку на стойке и что-то тихо сказал. В остальном зале погас свет, появились кадры обычного воздушного боя: собачьей свалки, как их на западе называют. Федоров начал доклад:

– Товарищ Сталин, это съемки через камеру, установленную в кабине истребителя Як-7б, новейшего истребителя наших ВВС. Это учебный фильм, который мы сделали для обучения наших летчиков воздушному бою. Бой ведет Герой Советского Союза подполковник Горбко. К сожалению, он погиб через месяц после съемки. В фильм включены кадры его кинофотопулемета. Еще одна камера направлена на самого товарища Горбко. Поэтому мы можем видеть на некоторых кадрах, что он делает в момент атаки. Как видите, это последствия перегрузок, вот глаза совсем закрыты, здесь вираж, и он, наконец, видит противника в прицеле, стреляет, промах, противник маневрирует и уходит, опять маневры, уже другой противник в прицеле, стреляет, есть попадания, приходится прервать атаку, маневры, подходит почти вплотную, огонь, победа! Стоп! – командир, который помогал ему, позвонил в кинобудку, и с другого проектора начали показывать пленки, снятые в 589-й ОРБАЭ.

– Обращаю ваше внимание, товарищ Сталин, что специального фильма у нас нет. Это – нарезка из данных фотокинопулеметов женской разведбомбардировочной эскадрильи товарища Метлицкой. Ее самолет является личной модификацией обычного самолета Пе-3, это высотный истребитель-разведчик. Обратите внимание на дистанцию стрельбы и положение их самолетов! Самолеты противника видны в кольце прицела. Огонь! Попадание! Взрыв! Еще, еще и еще. Достаточно! Это сама Метлицкая, но может быть, у других получается хуже, и дело в опыте Метлицкой. Это восемь других летчиков, имеющий меньший счет, чем сама подполковник Метлицкая. Самолет в кольце, огонь, попадание, противник сбит.

Всего эскадрильей сбито более двухсот немцев. Не считая подбитые и не засчитанные машины. Свет, пожалуйста. Абсолютно не желая уменьшать степени заслуг товарища Метлицкой, следует признать, что налицо полное превосходство прицелов, используемых истребителями Пе-3 ВИР перед обычными. Вы согласны, товарищ Сталин?

– Согласен, но почему эти прицелы только на самолетах товарища Метлицкой? Почему они до сих пор не на вооружении всего нашего ВВС. Что скажете, товарищ Метлицкая? – обратился Сталин ко мне.

– Эти прицелы и вычислители к ним я обнаружила на свалке в НИИ ВВС на двух разбитых «Аэрокобрах Р-39к», переданных британской стороной нам для испытаний в декабре 1941 года. С разрешения бывшего начальника НИИ ВВС генерал-майора Петрова я готовила новую модификацию самолета Пе-2ВИР, высотного истребителя-разведчика. Заинтересовавшись подвижным кольцом прицела, кнопками с цифрами на прицеле и, пройдя по приводам, обнаружила неизвестное устройство. Забрала с собой в Воронеж. Разобралась с устройством и установила на два самолета Пе-2ВИР и Пе-3ВИ. Прицелы – ночные, а мы работали в то время ночными истребителями ПВО и ночными разведчиками. Выяснила, куда была направлена партия первых «кобр», оказалось, что в Баку. Организовала командировку туда инженера эскадрильи. Выяснилось, что серийные самолеты, поставляемые фирмой «Белл», приходят с аналогичными прицелами, но без вычислителей. Он не поставляется. На свалке в Баку собрали еще семнадцать прицелов с вычислителями. Пять еще нам прислали из Баку, когда списывали оставшиеся британские «кобры». Два прицела и вычислителя сейчас находятся в Уфе и в Свердловске, в Уфе доктор физико-математических наук Лаврентьев готовит аналогичное устройство, но всеракурсное. Этот прицел – одноракурсный, позволяет стрелять только вдогон три четверти. Он предназначен для самолетов, сопровождающих бомбардировщики. С других положений он не работает, почти.

– Что значит почти?

– Есть способ, разработанный мной, позволяющий стрелять с предустановленной дистанции с ракурса одна четвертая. То есть навстречу цели. На нескольких кадрах это видно.

– Товарищ Федоров! Необходимо срочно заказать эти устройства в Америке. – Тут Сталин увидел мою ехидно улыбающуюся мордашку. Выглядит это довольно мерзко. Я таким образом отгонял уж слишком назойливых ухажеров.

– Вы что-то хотите добавить, товарищ Метлицкая.

– Американцы не хотели и не хотят передавать эти технологии в СССР. У них есть отличный гиростабилизированный бомбардировочный прицел. Они его даже британцам не передают. Есть отличный торпедный автомат стрельбы, позволяющий попадать с больших дистанций и не решать вручную торпедный треугольник, но если попросить их продать их лодки, или В-17, то они придут сюда без этих приборов, товарищ Сталин. Это самый большой секрет Америки: механический аналоговый компьютер, вычислитель. Прицелы попали к нам случайно, и после каждого визита американской делегации в Баку в 129-м учебном полку обязательно что-нибудь случалось. Часть вычислителей была повреждена, но основной способ был гораздо проще, товарищ Сталин. Их просто меняли между машинами. Эти приборы выпускаются парой и под номерами, и только парные приборы работают правильно. Инструкций к ним не присылалось. Специально этим интересовалась. Поэтому не стоит демонстрировать наш интерес к нему. Судя по письмам из Уфы, скоро у нас будет свой вычислитель. Особенно если немного помочь товарищам. И еще, на 339-м заводе заканчивают работы по подключению данного прибора к радиолокатору. К концу месяца радиолокационный дальномер к этому прицелу у насбудет, товарищ Сталин.

Сталин удовлетворенно покачал головой, заканчивая писать что-то в блокноте, а потом, хитровато прищурив глаза, спросил:

– Неужели так просто сбить самолет с такой дистанции? Выстрелил-попал, полетел дальше.

– Прицел?.. Да он ничем таким особенным не отличается, он только переносит точку прицеливания автоматически. Собственно, это оптический снайперский прицел, если чуть упростить, для стрельбы по движущейся цели. Все остальное зависит от снайпера, остроты его зрения, искусства удерживать на цели марку. Перед этим необходимо решить кучу задач: обнаружить противника раньше, чем он тебя, занять максимально выгодную позицию: выше и сзади, спикировать, чтобы иметь скорость много выше, чем противник, зайти в мертвую, не просматриваемую, зону, и лишь тогда открывать огонь. Мои девочки всему этому обучены, на наших самолетах стоят совершенно иные двигатели, чем у большинства летчиков, установлены локаторы «Гнейс-1м», уровень стрелковой и пилотажной подготовки у них много выше среднего. Это – элита ВВС: летчики-ночники, а не наспех подготовленные пилоты по принципу «взлет-посадка». Поэтому, товарищ Сталин, вам и показалось, что это – просто. Когда работу выполняет мастер, это всегда красиво и легко смотрится.

– Это хороший ответ, товарищ Метлицкая. А что за моторы стоят на ваших самолетах, а то идут постоянные жалобы летчиков на наших моторостроителей.

– М-105ПФК, с турбокомпрессором и трехступенчатым нагнетателем. Только мы их дорабатываем у себя в ПАРМе по специальной программе. Прямо с завода двигатели на машину не идут. Они слишком тяжелы и имеют множество недоделок. И дело, товарищ Сталин, не столько в самих двигателях, сколько в нефтехимии. Дальнейшее повышение мощности ограничено физико-химическими свойствами смазывающих масел. Вот здесь собака и зарыта. Мы используем минеральные масла, а Америка и Англия перешли на полусинтетику и синтетику. Пока у нас хорошие отношения с ними, надо бы Shell 20–40 научиться делать. Тогда обеспечим рывок мощности. И редукционные масла не забыть.

Карандаш в руках Сталина не забывал вслед за этими словами ставить какие-то отметки в блокноте.

– Вы сказали, что на ваших самолетах установлены локаторы, но наша промышленность еще только разворачивает их производство.

– Да, на восьми машинах установлены доработанные «Гнейс-1М», выпущенные НИИ-9 в сороковом году группой ученых под руководством умершего ныне профессора Бонч-Бруевича. Мы помогли товарищу Тихомирову попасть обратно в Ленинград и вывезти оттуда оборудование для их производства. В знак благодарности он привез нам опытные образцы. И сейчас, по нашей просьбе, работает над созданием первого в мире радиолокационного прицела с вычислителем.

– Мне нравится ваш подход к делу, товарищ Метлицкая. Мы должны опираться на новейшие научные разработки, чтобы победить нашего противника.

Здесь подключился вновь Федоров:

– Собственно, товарищ Сталин, вторым вопросом и стоит создание опытной серии самолетов, специально построенных для летчиков высокого класса. Товарищами Метлицкой и Путиловым был модернизирован самолет проекта «103у», он прошел заводские испытания и испытывался у нас в НИИ. Самолет в серию мы не пустили из-за недостаточной прочности корпуса. Самолет – рекордный, достиг горизонтальной скорости в 860 км/ч, и имеет маршевую скорость 750 км/час с двухтонной боевой нагрузкой. Причина недопущения его в серию: относительно малые допустимые перегрузки. Товарищ Метлицкая предоставила проект усиления продольной прочности самолета практически без увеличения его массы. Но для осуществления этого проекта требуется вот такой материал. – Он достал лист титановой брони для Пе-3ВИР с застрявшими в ней пулями. Они испытывали ее у себя в тире. И, держа его кончиками пальцев за край, протянул его Сталину.

– Что это?

– Это лист кованой титановой брони, которая устанавливается на самолеты эскадрильи Метлицкой. Это пока лабораторный экземпляр, массово такой материал не производится.

– Титан, титан, титан… Белила! На поставках пигмента для которых настаивают американцы! – воскликнул Сталин.

– Именно так, товарищ Сталин! Но и здесь они хитрят! Им нужен титан, а не краска!

– Вот стервецы!

– Мы принесли техническое обоснование для создания такого самолета. Его прототип стоит у нас на аэродроме.

– Какие у него двигатели, товарищ Метлицкая? – снова обратился ко мне Сталин.

– Безредукционный АМ-37ТК.

– А кто его производит?

– Наш ПАРМ. Вот наш самолет. – Я достал фотографии «птенчика».

– Почему такие странные винты?

– Мы подходим к звуковому барьеру, товарищ Сталин. Для достижения такой скорости понадобилось форсировать до 1600 сил каждый из двух двигателей, перевести их на масло, поставляемое по ленд-лизу, о котором я говорила, изменить количество оборотов винта, убрав редуктор. И сделать такие вот винты, которые могут работать на повышенных оборотах.