В небе только девушки! И…я Найтов Комбат
– Вот как! А моторные рамы из него делать можно?
– Да, для этого мы его тоже используем. И вообще, товарищи. Идея товарища Сталина заключается в том, чтобы объединить разработки в одном НИИ, а уже оттуда растаскивать по КБ. Государство у нас не очень богатое, поэтому нет надобности разбрасываться ресурсами направо и налево. Мне поручено создать такой институт и задействовать в нем тех людей, которые быстро смогут дать результат. Некоторый опыт в создании таких центров у меня есть. Вот вы, товарищ Микулин, получили разрешение пройтись по нашим цехам, и сразу нашли наши «точки», там, где вы недорабатываете, а мы вынуждены переделывать ваши детали.
– Серийное производство – это еще и экономика. Плюс у вас кадры, многих из которых я знаю тридцать лет, а у нас мальчишки эти самые шпильки точат. И не всегда сопряжения выполнены правильно.
– Эти детали, с неверными сопряжениями, мы тоже правим, прокатыванием. Вы просто до этого участка не дошли. Остановились на виброупрочнении. Здесь замкнутый цикл, и у нас не стоит задача создавать горы отходов, я не буду показывать пальцем, как у кого, но наблюдала.
– Брак есть, и его – много, – согласились со мной собеседники.
– Кроме литья, лопатки можно изготавливать спеканием. Такие установки тоже сделаны. Но сейчас нужно три-четыре модификации двигателей, чтобы было что доводить: одноконтурный ТРД, двухконтурный – дозвуковой, турбовентиляторный и турбовинтовой двигатели. Вы, Александр Александрович, возьмете одноконтурный, вы, Николай Дмитриевич, турбовинтовой, еще двое товарищей займутся остальными. Финансирование выделено, жду от вас людей и проекты. В техническом отношении можете рассчитывать на наше опытное производство. Чем можем, тем поможем. Но и ваши предприятия оснащены весьма неплохо. Сами себя не забывайте. У меня сборочный завод и две машины на потоке: «метла» и И-185, будь он неладен!
– Что так?
– Доработок много, сыроват.
– У меня есть еще рационализаторское предложение, Александра Петровна: что если мне вам высылать двигатели не в сборе, а комплектом? Времени на разборку терять не будете.
– Мы думали об этом, но пришли к выводу, что в этом случае брака в поршневой группе будет многократно больше. Второй момент: шпильки, тянутые уже, лучше упрочняются. А так у ваших людей появится соблазн сливать сюда то, что не может пойти в серию. Есть такое мнение. А мотылевую группу мы так и так перебираем полностью, и мотылевые болты делаем сами. Немного из другой стали и чуть большего диаметра. Полностью свои. С вашими ничего не получилось, обрывались. Так что оставим как есть, хотя попробовать можно.
– А что с мотылевыми болтами сделали?
– Пришлось 1/2” UNF-резьбу резать и использовать нестандартные (не гостовские) гайки, чтобы не допустить обрыва. После этого ни одного случая обрыва не стало. Наша М12х1.5 на выдерживала.
– Я не спорю, очень серьезная переработка двигателя, по всем параметрам. Он и легче, и мощнее серийного, и, главное, очень большой ресурс. Но нам бы такое не разрешили: на 0,7 мм увеличить диаметр, – засмеялся Микулин. – И с инструментом у вас не бывало хорошо!
– Немцев грабим, мы же – войсковая часть! Хорошие отношения с трофейщиками, и инструмент будет, – улыбнулся я.
Расстались с обоими товарищами в теплой и дружеской обстановке. Более молодой Кузнецов, глядя на согласие Александра Александровича, капризничать не стал. Тем более что и ему перепали технологии для их несбыточной мечты: двигателя М-108Н.
Ивченко и Люлька отнеслись к изменениям в своем направлении с максимальным энтузиазмом. Люлька все Сталина благодарил, считая, что помогло его письмо ему. Ивченко был тихим, исполнительным и очень уставшим человеком, главным конструктором серийного конструкторского бюро завода № 29. Он занимался доводкой и разбраковкой АШ-82фн, собираемых на площадке в Омске. Отвечал за рекламации и их устранение. Работа нервная и тяжелая. Самостоятельности никакой, условия проживания в Омске, видимо, не вдохновляли. Очень хотел вернуться в Запорожье, в основном из-за семьи, которая плохо переносила изменение климата.
Ему поручили разработать турбостартеры для всех проектируемых машин и попытаться создать что-то вроде АИ-24, мощностью от 2500 до 3000 л/с, турбовинтовой вариант ТРД, как для истребителей, так и для небольших самолетов.
А Люлька, наконец, занялся своим двухконтурным. Здесь, в Воронеже.
Закончив переговоры с будущими сотрудниками, перебираюсь в Москву, в ЦАГИ. Требовалось хорошо мне знакомую систему дозаправки в воздухе самолетов Ту-16 перенести на «метлы», а вот с танкером… С танкером была задница! Влез на «трубу», продул само устройство. Цепляем, проворачиваем, герметичность присутствует. Естественно, в варианте, что летчик Ме-1п, истребитель, маневрирует возле заправщика. Все готово, штампик ЛИС НКАП и НИИ ВВС получен. Дальше – куда это воткнуть? Если в «метлу», то каждую «дальнюю» «метлу» должен обслуживать такой же танкер. Больше топлива не взять по загрузке. Начинаем разбираться, что есть что наша дальняя авиация. Есть ТБ-7 или Пе-8, их выпущено 61 штука всех модификаций. Из них в строю 20 или 22 машины. Грузоподъемность на полную дальность 4000 килограммов. Может нести до пяти тонн горючего. Но кто его даст для таких «незначительных» задач. Ил-4 не подходил ни по одному из параметров. А-20 и Б-25 тоже не влезали по грузоподъемности. Больше всего бы подошел Б-19, но их не выпускали и по ленд-лизу не поставляли. Больше никаких машин не было. В общем, осуществлять мой «план» было не на чем. «Мистер Фикс! Есть ли у вас план?» И тут мой взгляд уперся в местный «памятник»: на аэродроме стоял, поврежденный еще при первой бомбежке Воронежа, серийный Ер-2 с двигателями М-105. Одно маленькое «но»: он не был принят военной приемкой, и два года стоял под снегом и дождем в самом дальнем углу аэродрома. Иду к начальнику ЛИСа завода полковнику Арзамасцеву.
– Что за хламидомонада в углу стоит?
– ДБ-240 или Ер-2 N 7003071. Из первой серии. Сейчас их в Иркутске выпускают.
– А этот что тут застрял?
– А, у него шестьдесят недоделок, где-то бумага лежит, и бомболюки не могут принимать и бросать бомбы. Числится за нами, никак его спихнуть не можем.
– Спихните мне, мне танкер нужен.
– Ляксандра, ты чего, с дуба рухнула, на нем летать? Угробишься, и глазом не моргнешь.
– Найдите бумаги, посмотрим, что там и как.
Бумаги нашлись. Замечания касались двигателя, бомбовых отсеков и гидросистемы. Внутри машины был 10-15-сантиметровый слой нанесенного песка. Проводку надо было менять, по меньшей мере магистральную. Навигационные приборы ни к черту. Загнал туда Иваныча, он в очередной раз покрутил пальцем у виска, но за две недели заменил оба движка М-105 на М-108ПФНТК, высотные, 2000-сильные двигатели Климова, модернизированные у нас. Плохо, что мы еще им ресурс поднять не успели, только 60 часов, зато у нас их достаточно. Полностью модернизировали самолету навигационное оборудование, воткнули локатор, полугирокомпас, автопилот, наддув кабины, отопление. И во всех местах поместили протестированные танки. А топливная система у него централизованная по умолчанию. Поставили ему четырехлопастные высотные винты «Ротол», с возможностью флюгирования. Заменили полностью всю гидросистему на бронированные американские шланги с Б-25-го. В середине августа машина была готова. И я попробовал поднять ее в воздух. Винты оказались «легковаты». У меня был проект в металле соосных винтов, но, к сожалению, в единственном варианте, и, по расчетам, он был «тяжеловат» для этой машины. В общем, опять тупик. В «пустом» варианте – отличная машина, а с грузом – требовал очень длинную полосу. Механизация крыла у него была «нулевой». Проект тридцатых годов. Но ЛИС завода летные подписал, оставалось только пройти приемку ВВС. Переделывать спитфайровский винт мне не разрешили. К этим самолетам уже сложилось отрицательное отношение. И тут я вспомнил о немецком винте с «кенгуру». Две такие втулки у нас были. Выполнил расчеты, зашел в столярный цех, и новенькие винты встали на место. Привод ВИШ изменили на немецкий. Машина «залетала». С этим «чудом» лечу в Москву, в НИИ ВВС. Там новый начальник, Лосюков, генерал-лейтенант, недавно он огреб ото всех за «Ер-вторые», злой на них и на Ермолаева на все сто. Он посмотрел на машину, а она старая, со старым вооружением, ШКАСы две штуки и носовой БТ.
– На хрен ты его притащила, Петровна? Опять по свалкам лазила?
– Ну да. Чего добру пропадать.
– И для чего он тебе?
– Отработать дозаправку в воздухе и отбомбиться по заводам «Гном и Роне» в Париже.
– А что так ты на них так взъелась?
– Помните «гиганты», которые окруженным немцам в Таврии жратву возили?
– Ну да…
– А двигатели для них собирают на улице Gennevilliers. Двенадцать гигантских цехов. Это – летающий танкер.
– Ну, так танкер защищать надо, а вооружение у него никакое.
– «Метлу» поставлю сопровождать.
– Ну, давай посмотрим.
Байстрюков взлетел на Ер-2, поставил его на автопилот, а я подлетел, зацепил шланг, и меня дозаправили. Немного непривычно, я больше к «воронкам» привык. Но работает. Но Лосюков приемку так и не подписал. Уперся, что сильно дорогая машина, пришлось звонить Сталину, что программу дозаправки в воздухе срывают из-за бюрократизма. Переоборудовали три Ме-1п под дозаправку в воздухе. И я сам полетел прикрывать на Ер-2, а Тамара и еще две «метлы» навестили Париж, преодолев 4800 километров и дозаправившись в воздухе на высоте 12 000 метров в районе Львова. Вся Европа наша! Совинформбюро объявило об этом успехе нашей авиации.
Когда я приземлился, мне сразу сказали, что несколько раз звонил Сталин по ВЧ, несмотря на то что я находился не в Воронеже, а в Прилуках, где базировался 1-й Гвардейский ОРБАП. Тамара, она сейчас командовала полком, передала приказ Сталина немедленно связаться с ним. Пришлось перелететь в Полтаву, там был ВЧ, позвонил.
– Товарищ Сталин, система дозаправки в условиях ночи и высоты 12 000 работает в истребительном варианте.
– Это хорошо, товарищ Метлицкая, Но вы лично проявили совершенно ненужное усердие и лично сопровождали танкер. Пачему ви так легкомысленно паступаете? Вам орденов не хватает?
– У меня их с избытком, но считаю, что инженер обязан стоять под мостом, который он сделал. Все прошло успешно, я наблюдала, как справляются летчики, на что стоит обратить внимание на тренировках. Считаю этот полет и нужным, и полезным. Но, товарищ Сталин, этот самолет Ер-2 не годится для тех целей, которые вы определили. Требуется совершенно другая машина. На этой мы отработали саму систему перекачки топлива, и на этом – стоп. Я разговаривала с Ивченко, он работает над пусковыми двигателями для проекта, тот сказал, что в СТО-103 в Омске разрабатывается машина инженером Бартини, которая позволит решить проблему передачи большого объема топлива. Я искала это предприятие в справочниках, которые есть у меня, но его не обнаружила. Вполне вероятно, что это предприятие НКВД, к которым я доступа не имею.
Последовало короткое молчание, затем Сталин сказал:
– Да, это предприятие комиссариата внутренних дел. Я поинтересуюсь возможностью его привлечения к проекту.
Бартини привезли через неделю «автозаком», освободить его не освободили, просто перевели в Воронеж. Здесь тоже есть тюрьма. Он не сильно доволен, так как «там» остались его бумаги и чертежи. Само СТО находилось отдельно от тюрьмы, из которой его доставили.
– Кто там может помочь, не из заключенных?
– Пороховщиков, – говорит Роберто Людвигович с сильным акцентом, но понятно. Я записал фамилию довольно известного конструктора.
– Как вы устроились?
– Пока – не очень, и статья у меня – 58-я, поэтому могут быть проблемы.
– Я попробую оказать помощь.
– Не стоит, вы – женщина, этого могут не понять. Там другие законы, товарищ генерал.
– Тем не менее я постараюсь открыть здесь филиал Воронежской тюрьмы. Думаю, что мне это удастся.
– Не преувеличивайте своей значимости. Как говорят русские: от сумы и от тюрьмы не зарекайся.
– Хорошо, вы можете считать так, как вам заблагорассудится. Мы с вами занимались примерно одной тематикой: вы доводили до серии проект «103в», я – проект «103у», оба проекта в серии. Ваш – в массовой, мой – в мелкой. Теперь перед нами стоит задача создать машину, способную передать десять-двенадцать тонн топлива на расстоянии пять тысяч километров и вернуться.
– Передать кому и как? С приводнением или посадкой?
– Нет, в воздухе, на высоте не ниже двенадцати-тринадцати тысяч и на скорости 600–700 км/ час.
– Это невозможно!
– Вы регулярно слушаете Совинформбюро?
– Да, это входит в распорядок дня.
– Неделю назад вас ничего не удивило?
– Было странное сообщение, что наши что-то разбомбили в Париже.
– Вот фотоснимки удара, – я протянул ему фотографии.
– Очень кучно положили, и пожар хороший. С горизонтального полета так отбомбиться большая сложность.
– Бомбили с пикирования, Роберто Людвигович. Бывшие «103у». Теперь это Ме-1п. Вот они, – я передал фотографии «метел» в полете.
– На вид почти точная копия Ту-2, но другие двигатели, тоньше крыло, прилив у кабины пилотов. Но Ту-2 пикировать практически не может.
– Это – Ме-1п.
– «Мессершмитт»?
– Нет. Метлицкая и Путилов.
– Вы – конструктор?
– В некотором роде, но вы не ответили на вопрос, почему вам показалось странным это сообщение?
– Сейчас мне это сообщение кажется еще более странным: долететь до Парижа и вернуться сейчас может только Ер-2, бывший мой «Сталь-7».
– Тем не менее долететь до Парижа и Лондона может моя машина, но с помощью вашей.
Он заметно отстал от тематики, хорошо знает только ситуацию у Туполева и Швецова. Остальное им, заключенным СТО, не доводили. Сразу ухватился за М-108, но я остановил его.
– Во-первых, мы готовим самолет мирного времени, а не военную скороспелку, во-вторых, пока у М-108 сильно ограничен ресурс, всего шестьдесят часов. Это больше, чем у серийного, но недостаточно для мирной эксплуатации. Требуется в десять-пятнадцать раз увеличить ресурс, и пока это невозможно, двигатель критичен по всем параметрам. Это не его беда, все двигатели такой мощности живут недолго. Здесь требуется большая работа химиков и металлургов. Поэтому за основу мы берем четыре двигателя АМ—38ФНТК, с ресурсом в двести часов, но ориентируемся, что в ближайшее время мы их заменим разработками Ивченко или Кузнецова.
– Я обоих не знаю. И что это за машины?
– Турбовинтовые двигатели. И еще один вариант – двигатели Люльки. Но все это впереди, машина должна полететь раньше. Еще один момент, Роберто Людвигович! Наше опытное производство имеет самый высокий уровень допуска. Его необходимо заполнить. Но после этого мы не подлежим обычному правосудию, только через закрытые совещания института Специального судебного присутствия Верховного суда СССР. Имеете полное право отказаться.
– Имею, давайте вашу бумагу.
Я позвонил начальнику СМЕРШа, и, в его присутствии, Бартини подписал форму. После этого оформили его на работу в КБ. Затем с этой бумажкой я съездил в Воронежский централ, и там подписал необходимые бумаги для его расконвоирования и по переводу в закрытое режимное предприятие завод № 18.
– Единственные два ограничения: пропуска на завод у вас не будет, на территории завода расположен лагерь для военнопленных, подходить туда вам запрещается.
Он пожал плечами, и мы сели в мой «додж», через тридцать минут поездки по городу в открытой машине, где он с удовольствием вдыхал чистый воздух, мы подъехали к огороженному заводу с увитой колючей проволокой стеной. Открылись ворота, и мы проехали на аэродром. Возле главных ангаров в рощице стояло несколько коттеджей. В одном из них ему предстояло провести оставшиеся месяцы заключения. Увидев, что в домике три комнаты, а в одной из них находится настоящее произведение Franz Kuhlmann KG и гора ватмана, он расцвел, и тут же проверил ход пантографа, не бьет ли он.
– Все в порядке?
– Зер гут! – по-немецки ответил Бартини и поднял большой палец.
– Обедать будете в инженерной столовой, здесь недалеко, вот талоны. Во второй комнате для вас сложены некоторые вещи, чтобы вы могли переодеться. В ближайшее время вывезем вас в город, чтобы вы смогли приобрести все необходимое для себя. Сегодня в 15.00 совещание с вашей группой по поводу постановки задачи на проектирование. Ваши чертежи прилетят в 13.20. Отдыхайте. На кухне есть чайник, кофейник, какие-то продукты.
– Есть кофе? Тогда не уходите, дорогая Александра Петровна. Кофе по-турецки я очень люблю готовить! Правда, последний раз это было до войны!
Глава 20
Впереди планеты всей
А у меня новая задача: редкоземы. Для лопаток требовались новые материалы и новые технологии: вольфрам, тантал, рений, рутений, алюминат кобальта и направленная кристаллизация в ванне с расплавленным оловом. Хорошо, что в академии этот вопрос отдельно изучал и ездил на завод турбинных лопаток в Ленинград на практику, для написания курсовой работы по выращиванию монокристалла никелевого сплава с направленностью «0-0-1». Но воплотить все это вручную и не имея даже рентгеновского кристаллографа, невероятно сложно. Пришлось начинать с него. Карасьеки к тому времени уже взяли, плюс отвалы Медвежьегорского комбината отдали под разборку. Остальное – ни-ни! Никель в огромных количествах требовался совсем для других целей. Рений – в Восточном Казахстане и в Монголии, на самой границе с Китаем. По «кусочкам» сплав набрали, несколько небольших вакуумных печей на заводе было. Приступили к созданию высокотемпературных полых лопаток, если получится, то монокристаллических, если нет, то мелкозернистых. Все равно пока такого никто не делает. Эксперимент шел за экспериментом, не все сразу получалось, много возни с формами, с удалением алюмината. Наконец, к началу зимы стали получать приемлемые допуски по всем параметрам. Конечно, до идеала им как до Пекина босиком да по колючкам, но 1400 градусов газа перед турбиной они держат. Сразу заменили турбины нагнетателей и компрессоров на поршневых машинах. Сплав получился лучше, чем английский, удалось уменьшить вес и размер турбины, и существенно повысить ее обороты. Соответственно подскочила высотность всех двигателей. Я сплю на работе и мало чем отличаюсь от заключенного Бартини. Для сборки его корпуса установили лазеры, вместо оптики, и вовсю используем плазово-шаблонный метод сборки планера. Корпус усилили и бронировали титаном, причем сплав уже содержал 1,5 % ниобия. Этот же сплав пошел на пятую серию «метел», которых летает уже 128 штук, два полка по 64 машины, собираем третий полк. Всего по плану их будет шесть. По моим прикидкам, этого должно хватить для отражения атаки 8-й воздушной армии США. Сталин согласился, что этого будет достаточно, хотя вначале был ошарашен, что я предложил ограничиться четырьмя полками. Он запланировал их 800-1000 штук. Нам столько не потянуть, да и техников на них не найти. Компрессорные лопатки выпускаем уже массово, а вот к турбинным только приступили. А тут еще, «по сведениям советской разведки», в воздух поднялся «метеор». Что тут началось! Ведь у нас еще конь не валялся.
– Вы срываете задание государственной важности! Вы – прохиндейка, растратчица семейного бюджета. Где результат? Я спрашиваю: ГДЕ РЕЗУЛЬТАТ?
И совершенно не учитывался тот факт, что «Метеор Глостер» имел работающий двигатель еще в 1939 году. Забыто и то обстоятельство, что вперед наша армия летит потому, что авиация противника выбита, вовсю применяются зажигательные баки, кассетные бомбы, кумулятивные противотанковые кассеты, 82-мм вращающиеся НУР в 16-зарядных блоках. Что все эти новшества внедрены в Воронеже. Что страна имеет надежное ПВО. Вынь да положь им реактивный истребитель, стратегический бомбардировщик и топливозаправщик. Одно хорошо, на «трубу» пускают в любое время и без очереди. А я ваяю любимого «гребешка», хоть и не получил на него задания. Так, индивидуальным порядком, просто соскучился по нему, и что-то вроде Су-27, таких двигателей с такой тягой еще нет и неизвестно, когда будут. Но скоро. Очень хорошо помогает Московский институт стали и сплавов, оттуда у меня работает доктор Сергей Кишкин, и он потихоньку корпит над сплавами и точным литьем, с целой ордой сотрудников. А Саша Покрышкин планомерно исполняет удары по экономическим точкам Германии, ставя ее на колени, срывая все, что только можно, в их исследованиях. Уже разбомбил Пенемюнде и Арес-Зюд. Ракетные технологии уже никуда не уйдут. Надежно отбомбился. Разбиты заводы в Аугсбурге, в Магдебурге, Дессау, производить «мессеры» и плавить тинидуровую сталь стало негде. А у нас этот титановый сплав производился, и его было достаточно, чтобы сразу приступить к промышленному производству турбореактивных двигателей. Для лопаток мы железо уже не использовали. Трудности возникли у нас с кольцевой камерой сгорания и системой зажигания. Постоянно выгорали электроды поджига, хоть убейся. Наконец Микулин нашел решение проблемы. В феврале ММ-1 встал на стенд. Без форсажа дал тягу 4700, со «скромной» температурой перед турбиной в 1420 градусов. Отработал он положенные сто часов, и с ним ничего не случилось. Лопатками не кидался, взрывов не было, Александр Александрович чуть ли не молился на его.
– Все, Александра Петровна, вы как хотите, а я пошел докладывать наверх. Ста часов нам достаточно, а остальное – это только ваши личные требования.
Пришлось согласиться, что да, в задании дано это число, к тому же нолик к нему я сам приписал. Доложились Сталину. Тот не понял, что произошло, и сразу же потребовал ставить его на поток у Микулина в Москве. А лопатки производятся только у меня. Пришлось нам лететь в Москву и говорить, что выполнить эти требования мы сможем, лишь наладив массовое производство лопаток в Воронеже, а навесное оборудование и валы с дисками можно производить в Москве. А нас, в Воронеже, двумя руками держит низконапорная ГЭС, которую никак не введут, из-за войны. В результате производство стали для валов ушло в Электросталь, под Москвой, и это было решением проблемы.
В это же время Ивченко сдал свой АИ мощностью 3000 лошадей. С ним вопросов не возникало, у него температура перед лопатками всего 1060, никакого охлаждения и полых лопаток не нужно. Три варианта компоновки выхлопа: истребительный в обе стороны, правый и левый.
Направление вращения изменяется редуктором. А Люлька сделал небольшой двухконтурный двигатель со степенью двухконтурности 1,5. Всего 2200 килограммов тяги, но получил удельный расход на взлетном режиме 0,65 кг/кгс в час. При весе двигателя всего 425 килограммов. Правда, режимы у него предельные: 1420 градусов перед турбиной. А тяга? Всегда есть возможность добавить форсажную камеру, главное условие он выполнил: двигатель работает долго. Именно он на двух спаренных пилонах пошел на танкер, корпус которого был готов, и встал на летные испытания. Второй корпус отправили в ЦАГИ на слом. Весной 44-го, под самый занавес войны, мы выкатили его из ангара. Машинка замечательная тем, что может исполнять много функций: танкер, бомбардировщик, в том числе и ядерный, десантная, пассажирская с двумя палубами, грузопассажирская, с посадкой как на бетон, так и на неподготовленные площадки. Крыло переменной стреловидности и ламинарное. Использование титановых сплавов, отклоняемого носка, мощной механизации и механизма обратной тяги давало исключительно широкие возможности для машины. Отрыв, машина в воздухе. Шасси не убираю, делаю два круга над аэродромом по коробочке и сажусь. Летает! На следующий день замерили скорость: 780 км/час на 11 000 метрах, выше начинает падать. Вооружение – спаренная 23-мм пушка НР-23 в корме, носовая спаренная установка и две башенные установки у кабины экипажа, бомбовый прицел ОПБ-11р с РЛС «Кобальт», транспортер для сброса бомб через кормовой люк. Экипаж – 8 человек. Гермокабина, кислородные приборы для десанта. Дальность 12 000 километров со штатными баками.
Даже не закончив заводских испытаний, летим в Чкаловск. На свой страх и риск беру с собой Бартини. Это – его машина. По прилету ждем Сталина. Долго ждем, через три часа появляется он и Лаврентий Павлович. За ними на аэродром въезжает странный грузовик, явно американский, с прицепом для перевозки танков. Вот гады! Они привезли масс-макет РДС-1.
– Вы сказали, Александра Петровна, что машина может работать бомбардировщиком. Это – масс-макет нашего «специзделия», организуйте его сброс.
Пожав плечами, весь экипаж и «прикомандированный» зэк вытаскивают и устанавливают аппарели. Цепляют лебедкой «изделие» и втаскивают его на борт.
– Готово!
– Взлетайте! И выполните сброс.
Делаю четыре захода, чтобы определить ветер. Настя вся в расчетах. Готово. Единственное «но», сколько бомба будет сходить с аппарели? И фиг с ним! Тут точность особая и не нужна. Попасть бы по аэродрому! На боевом! Кормовой люк открыт. Сброс! Это вытяжного парашюта. Затем машина подпрыгнула, освободившись от шести тонн веса. Стабилизирующий вышел, раскрытие, вышел основной, и «изделие» плавно заскользило к земле на скорости около 20 метров в секунду. На высоте подрыва оно находилось над аэродромом, а приземлилась почти на полкилометра дальше.
– Следуйте на посадку.
На земле мы выстроились вдоль самолета. Подъехали «высокие представители партии и правительства». Доклад, представление участников. Ну и последний из участников выдал:
– Заключенный Бартини, Роберто Людвиг, статья 58-1г, десять лет, конструктор самолета Т-117.
У Сталина дрогнули усы в улыбке, и он протянул руку. Обменялись рукопожатиями, затем Иосиф Виссарионович повернул голову в сторону наркома НКВД:
– Лаврентий! Это твоя недоработка!
Лаврентий Павлович, тоже улыбаясь, пожал руку Бартини.
– Мы рассмотрим этот вопрос, товарищ Бартини.
Везут в Кремль, вместе с Бартини.
– Сколько машин сейчас заложено?
– Семь, – отвечает Роберто Людвигович. – Два бомбардировщика, военно-транспортный, два танкера, пассажирский и специальный.
– Что такое «специальный»?
– Для перевозки… особенных пассажиров, например, членов правительства или верховного командования. Дополнительно установлена различная аппаратура связи и управления. И салон сделан… богаче, что ли, скорее, удобнее. Что-то вроде «люкса» в гостинице.
– Понятно. Такие машины скоро понадобятся. Александра Петровна, вплотную займитесь испытаниями в НИИ ВВС. Немецких литейщиков получили?
– Да, товарищ Сталин, шестьсот человек, проверили, действительно имеют большой опыт, спасибо тем, кто отбирал. Надо бы им условия чуть получше создать, не дело в лагере держать таких специалистов.
– Можете выделить финансирование, мы компенсируем. Фрезерные и строгальные станки пришли?
– Устанавливаем. А что с ГЭС?
– В плане стоит на конец текущего года, я взял на свой контроль, – ответил почему-то Берия.
– Что еще требуется, чтобы поставить на поток производство лопаток для четырех двигателей? – спросил Сталин.
– А какой четвертый?
– НК-1 товарища Кузнецова.
– Он мне его не сдавал.
– Ленинградские товарищи говорят, что сами справились с разработками, но вот турбина у них не получается. Десять часов – максимум. Я дал указания вернуться с разработками в ваш НИИ.
– Проявили самостоятельность, что ж, посмотрим, насколько продвинулись.
– Никуда они не продвинулись, товарищ Попков понесет заслуженное наказание за задержку выпуска нового двигателя. Насколько я помню, он должен был устанавливаться на бомбардировщик.
– Да, он, но при чем здесь Попков, работы выполнял Кузнецов.
– Попков проявил инициативу, что это должна быть ленинградская разработка, альтернативная воронежской, что это требуется для восстановления промышленного потенциала разрушенного Ленинграда. Его поддержали и некоторые товарищи в ЦК. Будем разбираться. Все сроки они сорвали.
А впереди у нас очень серьезные события, Александра Петровна, и они назревают. В Англии стоит в полной боеготовности армия вторжения. В Женеве идут сепаратные переговоры между Германией и нашими бывшими союзниками. Уже стоит употреблять слово бывшие. Переговоры близятся к завершению. К сожалению, мы не успеваем захватить «Атлантический Вал», и на середину июня назначена высадка в Европе.
– Товарищ Сталин, время еще есть. У нас есть человек, который точно скажет день и час подписания сепаратного соглашения?
Сталин взглянул на Берия.
– Такой человек у нас есть, – ответил тот, но недовольно посмотрел на Бартини.
– У товарища Бартини такой же допуск к государственным секретам, как и у меня, не волнуйтесь, Лаврентий Павлович. Одно дело делаем. Товарищ Сталин, требуется отвести четвертую гвардейскую дивизию на переформирование, усилить ее еще двумя истребительными и двумя бомбардировочными дивизиями. Мне придется принять командование над ними и показать «томми» и «янки», чего стоит их противовоздушная оборона. Но мне необходимо знать час подписания соглашения. Воевать с ними сейчас по-серьезному не стоит, а утереть им нос, да так, чтобы кровушкой захлебнулись, как мы в сорок первом, просто необходимо.
Глядя на меня, Сталин и Берия не выдержали и рассмеялись:
– Ведьма, точно ведьма! Черчилль не знает, кого он задел!
– Я не ведьма, я – «бабка-ёжка», и мои подружки будут хохотать над Англией в час «Ч». Сейчас главное, чтобы разведка не сплоховала. Желательно, чтобы максимально полно сработала и быстро.
– Этот вопрос находится под моим контролем, все необходимое вам для работы будет у вас немедленно. Когда приступаете?
– Уже. Разрешите идти?
– Ступайте, и берегите себя. Вы нам еще очень пригодитесь.
Глава 21
Возвращение на фронт, или прощай, Америка
Отдав необходимые распоряжения и получив приказ о назначении командующим особой воздушной армией, вылетел на Т-117 в Германию. Отвод на переформирование всех полков Ме-1п отдан. Собираем в кулак ДРЛО и для одного из них получаем разрешение на перелет в Нью-Йорк для ремонта. По дороге «ломаемся» и возвращаемся. Получена РЛ-карта Великобритании. Скромненько, но со вкусом. О том, что, пролетая над городом Парижем, как фанера, можно много собрать всякого разного, англичане еще не знали. Но уже поздно, дело сделано. На руках карт-бланш от Сталина и Берии, все «живые» двухконтурные АЛ-1 летят в Вейтендорф, что под Ростоком, и в Альт-Дабер, где сидят по две эскадрильи 1-го гвардейского ОРБАП. «Бабок» будем пересаживать в новые «ступы». Мы это уже делали, когда испытывали АЛ-1. Впервые он полетел на «метле». У нас недели три, максимум – четыре. Надо поспешать, не торопясь. С завода прилетела первая переделка, на ней я пошел на вылет, предварительно подняв шесть ДРЛО, которые «окружили» маленький остров, где-то в Северном море. Взлетал я с грунтовки в Висмаре, сразу ушел в море, а высоту начал набирать у Травемюнде, где еще немцы сидели. Стрелком пошел Август Штальмайер, у него отличный немецкий, северный. У Трисчена нас захватили английские радары, а мы медленно поползли наверх, выдерживая график Ме-110. Как только мы вышли за пределы материка, наглы подняли звено «бьюфайтеров» Мк VI, но они нас перехватить не смогли, им не хватило высоты. Зато они определили нас как Ме-110. Из Норвича поднялись два Moskitopanik или «Интрудера». С помощью «Лорана» и наземных служб они еще раз попытались перехватить нас, но их высотность составляла каких- то 10 000 метров. Одну из машин вел айр-коммодор Эддисон, который командовал 100-й группой ночных истребителей. Говорливый! Слов нет! За что и поплатился. Он промахнулся, его «Серрат» высоты не показывает, поэтому я успел развернуться и обстрелять его. Падал он в море, и мои гильзы ушли тоже в море. Так что никаких тайн мы не раскрыли, но интерес к себе повысили. Заработали еще локаторы, которых пеленговали мы и наши «грибочки». Стучало уже 50 штук, координаты которых привязывались к радиолокационной карте, полученной в предыдущем полете. У Гуля попытались выставить заградительный огонь, довольно плотный. Мы его обошли, уклонившись на юг, в направлении Лондона. Запас высоты у нас был в 5000 метров, но я его показывать не хотел. Впереди Манчестер, это «праматерь» 8-й армии. Она в основном базируется здесь. Сзади появляется весьма скоростная машина и пытается нас догнать. Скорее всего, «Спитфайр-14». Отстрелялись пассивными помехами, локатора у него нет, зашли сзади и сбили. Гильзы, правда, упали на территорию Великобритании, но и бог с ними. Покрутившись над Британией и сфотографировав аэродромы 8-й армии, ушли домой. По прилету доклад в Ставку:
– Товарищ Васильев, ведерко вскрыто, готовим средства подавления и ждем сигнала.
– Хорошо, товарищ Александрова, ожидайте сигнала.
Технари с ног сбились, такого аврала давно не было: требовалось заменить все двигатели, кроме крайней серии, теми, что испытывали в феврале. На них повышена высотность до 14 500-15 000 метров за счет уменьшения диаметра турбины и повышения ее оборотов. Степень наддува повысилась на 0,56, но похоже, что мы вытащили из машины всё. Для Т-117 готовим центральный компрессор и нагнетатель, такой примерно, как стоял на Пе-8 перед войной. Топлива у нее много, поэтому уйти на недосягаемую ни для кого высоту в 17 000 – можно. Была бы необходимость. Вслед за первой машиной подтянулось еще три: 002,003 и 005. Два бомбера и танкер. Вот только освоивших его летчиков приходится забирать из ЛИСа завода, а они – не вояки. Фронтовой опыт имеет один, и тот с 41-го не воевал. Тогда – прикрывал Москву.
Построил 4-ю дивизию на аэродроме в Вейтендорфе и прочел приказ Верховного. Тишина стояла мертвая. Затем голос:
– Как же так, они ж – союзники?
– Архангельские есть?
Довольно много голосов откликнулось.
– Кто оккупировал Архангельск после революции?
– Англичане и американцы.
– Они входили в Антанту?
– Входили.
– А Россия за кого воевала?
– За Антанту.
– Так что им, впервой предавать?
– А Б-100 где брать будем?
– Летать будем, если что, на Б-96-Б-98. Обещают поставки Б-100, помимо имеющегося запаса, немецкий Б-95 будем использовать. Восстанавливается завод в Моаре, оттуда можно ждать поставок к концу июня. Есть стратегический запас. Обещали обеспечить. Не знаю. И в основном перейдем на ТС-1, как на новых «метлах». Выстоять надо, как под Москвой.
– Москва – далече.
– В мире все меняется: дадим закрепиться в Европе, бомбить будут Москву.
– Оно понятно, товарищ генерал. Было бы все хорошо, «метлу» бы не прислали.
В сбитом «Ланкастере» обнаруживаем прибор «Я-свой» британской системы ПВО, запрягли немцев в Ростоке клепать эти приборы. Они сделаны для сантиметровой частоты, которую мы измерили. И никакого кода не имеют. Тупо отвечают на частоте локатора. Примитив! Немцы тоже не понимают: зачем нам нужны эти коробочки и почему их настраивают на три частоты. Но жрать хочется, а за работу дают рабочую карточку, поэтому вал приборов поступает в войска. Немцы – народ дисциплинированный. Кстати, далеко не все к нам плохо относятся. Есть люди, готовые драться вместе с нами. Один такой добился встречи со мной.
– Оберст Траутлофт! Бывший командир 54-го ягдгешвадера.
– «Зеленая задница»? С чем пожаловали?
– По заданию рейхсминистра Германа Геринга должен был уничтожить «ночных ведьм». Потерял четырнадцать из шестнадцати самолетов, специально подготовленных для такой работы. Теперь – безработный. Обещал сам себе жениться на первой же сбитой «ведьме». Не срослось.
– Ну, а сюда зачем и так настойчиво добивались встречи?
– Довольно большая часть старых летчиков Люфтваффе – против Гитлера и против прихода сюда англичан и американцев. Из-за Кельна, Киля и других городов. Бомбить умели в этой войне вы и мы. Мы бомбили цели, вы – тоже. Они бомбят города. Мы в курсе, что есть новое правительство новой Германии и есть NVA. Я представляю 68 летчиков Люфтваффе. Мы – готовы служить новой Германии.
– С вами свяжутся, полковник.
– А я был рад увидеть «Metla-raz», я так и думал, что вы – красивы!
Через три дня союзное командование потребовало прекратить полеты над «их зоной ответственности». Но мы предъявили отчет о потопленных немецких субмаринах, и они заткнулись. Тем более что пока доказательств у них не было. Но возможность легального пролета над Англией мы потеряли. Все равно успели все сделать. Инцидент, видимо, вызвал задержку в переговорах в Женеве. Наконец, в ночь на 8 июня, за неделю до начала вторжения, мне вечером принесли пакет, в котором был договор на английском и немецком, фотографии «высоких договаривающихся сторон» и сообщение о том, что английская сторона уехала в сторону Италии. Перед этим я попросил доставить в Бурже топливо и систему, которую испытывали в Чкаловском. Предупредил, чтобы выполнили еще пару условий. Перелет в Бурже Т-117 организовали еще 2 июня, и он стоял на «товсь». В два часа по Москве мне доложили о готовности Операции «Манхеттен». Я и Ларионов из нашего ЛИСа заняли места в кабине. Кроме основного груза, взяли на палубу два дополнительных топливных танка, и самолет поднялся в воздух. До траверза Бантри, что в Ирландии, нас сопровождало две реактивные «метлы», затем они ушли, и мы повисли над океаном. Полет был согласован с Арнольдом, везем личное послание товарища Сталина, маршрут проходил мимо территории Великобритании. По этой трассе туда и обратно 11 840 километров, почти шестнадцать часов лета. Требовалось успеть до того, как наступит рассвет в Англии. Так что поспешаем не спеша. Океан не пустой, союзнички торопятся. Ниже крутятся несколько «либерейторов», вылавливая немецкие лодки. Война между немцами и американцами еще идет. Мой штаб на связи, передает, что из немецкого Милана состоялся вылет одиночного «москито». Торопятся!
– Перехватить, принудить к посадке, в случае сопротивления – уничтожить.
Куда делся Роммель и как он будет добираться в Париж, пока не установлено. Но из Женевы до Лиона, понятно, на машине.
– Александра Петровна! Метла-21 передает: из Анси вылетел Ме-110.
– Если рискнет напрямую, то принудить к посадке, если полетит по тылам – уничтожить.
Саша и Майя на винтовых «метлах» перехватили «москито», который поперся напрямую через наши позиции. Диалога не получилось, и Саше пришлось дать очередь по крыльям. Предупредительных он не понимал, как не понимал, что обречен. У него остановился двигатель, крыло – горит, из него выбросилось два человека. За парой следовал Т-117 с группой СМЕРШ на борту, он проскочил под парашютистами и выбросил шестерых наших. Через несколько минут в руках СМЕРШа оказался сам Мензис. Роммель был гораздо осторожнее, его самолет шел на бреющем, огибая линию фронта. Его перехватили, но неожиданно последовала команда его пропустить. Подписано Сталиным.
Радиостанции союзников подозрительно притихли, до этого воздушное командование англичан рвало и метало, но мы ссылались на их запрет полетов через их зону. «Он первый начал!» А я соревновался с солнцем по скорости. А на земле готовили к вылету все машины. У нас под крылом Новая Шотландия. Мы держимся чуть мористее, на всякий пожарный случай, хотя канадские ВВС с нами еще не ссорились. Нет, ничего, обмениваемся позывными, никаких-таких вопросов не последовало. Один из диспетчеров начал было болтать, но я сделал вид, что знаю только условные фразы. У мыса Кларк довернули и следуем к северной оконечности Кэнделвудского озера. У Англии уже началась операция «Куриная слепота»: 12 постановщиков помех глушат работу РЛС восточного и южного побережья, эскадрилья реактивных «метел» набирает предельную высоту и выстраивается лебединым клином. Курс на Лондон. А мне по плечу хлопает Настя, ложусь на курс 200 градусов. Наша цель – Центральный парк. Диспетчер удивленно запрашивает, почему мы не снижаемся.
– У нас беспосадочный полет туда и обратно.
Восемь минут до сброса. Бортмеханик открывает кормовой люк, Настя колдует с прицелом, а я сижу, опустив руки, машину ведут автопилот и Настя. На этот раз мы знаем время схода, так что оно учтено. Сброс, машина качнулась, беру управление на себя, доворачиваю, чтобы оператору было лучше видно. Парашютная система сработала. Бомба летит к земле. Подрыв, и на высоте километра вспухает белое облако листовок. Сама бомба падает в Центральном парке. Нижняя часть у Норсвуда, а верхняя, вместе с парашютом, на софтбольном поле.
Пошел доклад Сталину, в Англии шестнадцать «метел» разбросали, с высоты 17 000, уложенные в разрушаемые баки листовки. В них был текст сепаратного договора и фотография Мензиса и Роммеля. Операция в Англии проходила утром! Клин реактивных самолетов шел со скоростью 1050 км/ час, и с этой скорости и высоты бомбил, пусть и листовками. А RAF даже подпрыгнуть не могла. На Манхеттене была ночь, операции были совмещены по времени. Если сложить две половинки, то получался «толстячок», который еще не успел родиться. А половинки – фонили.
На полдороге домой вызов из Вашингтона:
– «Night hag» to «Hap»! «Night hag» to «Hap»! Answer! «Metla-raz» to «Hap»! Answer!
– I’m here! Henry?
– Yes, I’m! What’s the fucking private message from Joe? What is this?
– More important the place, Henry! I delivered there this message which have thirteen thousand two hundred and twenty eight Libs on the distance of three thousand six hundred and sixty six miles, and I’m going home back, Henry! See later! Truly yours, the Hag! EC![1]
И-СИ – это «кончай п-деть» «по-дятловски», «end connection». Москва тоже треплет нервы, но ее так не пошлешь. Эти все норовят прикрытие выслать. Какое нафиг прикрытие? Надо обратным ленд-лизом горшки высылать! В массовом количестве! Обогатимся! Одинокий самолет поглощает километры, назад лететь много веселее. Даже КОУ, командир огневых установок, в корме приободрился, когда увидел удаляющиеся огни Америки за бронестеклом своей кабины. Ему хуже всех: кабинка маленькая и неотапливаемая. Есть туалет, в виде ведра с крышкой, правда, герметически закрываемой. Между креслом и дверью гермокабины сантиметров шестьдесят. Можно встать во весь рост, поделать упражнения, чтобы восстановить подвижность. Спереди висит огневая установка, выше радар и вычислитель под ногами в бронекапсуле. Под ногами – люк последней надежды с двумя приводами: гидравлическим и ручным. Есть аварийный сброс люка. Слева – разогреваемый бачок с едой, чайник-термос, и небольшое пространство, куда можно сунуть то, что приготовила супруга или приятельница в полет, или то, что сэкономил на завтраках, и сердобольные официантки сунули тебе в руки перед полетом. Самое скучное и самое горячее место на борту. Отсюда либо в рай, либо в салон, а потом как придется. Коля Одинцов воевал с 1942 года, он был в экипажах печально известного бывшего 138-го БАП, но в составе летавших экипажей. Поэтому сейчас он старшина, орденоносец. Не так давно женился на оружейнице 124-го гвардейского Паше Иванцовой. Полет над морем выполнял впервые, и на такие дальние расстояния никогда не летал. Машина в воздухе уже тринадцать часов. Все, что взял с собой, уже съедено, а под ложечкой сосет! Он нажал кнопку на ручке управления ОУ:
– Командир – КОУ, Александра Петровна! Разрешите НЗ прикончить и подайте воду в чайник. Кончилась.
– Хорошо, Коля. Замерз?
– Да нет, костюм работает хорошо, вот только спина отваливается и есть хочется.
– Ну, потерпи немножко, уже скоро. Михалыч сейчас воды даст.
Из-за температуры в грузовом салоне трубу с водой держат пустой, поэтому напоить стрелка, если понадобилось, это целая процедура для борттехника. Михалыч, кряхтя и поругиваясь, выполняет процедуру, отправляя два литра воды в хвост, а затем принимая ее обратно. Вода – кипяток, по- другому сразу замерзнет в холодных трубах, хоть они и в термоизоляции. Время термостабилизированных грузовых отсеков еще не пришло. Самолет проектировался под поршневые двигатели, а у них с температурой и наддувом не шибко. Надо переделывать эти системы. Уже виден берег Франции, навстречу идут «метлы». Как только доложились, что нас взяли под сопровождение, Левитан начал зачитывать ультиматум Советского правительства Правительству Соединенного Королевства Великобритании. СССР объявил, что будет препятствовать высадке союзных войск в Европе, так как Великобритания заключила сепаратный мирный договор с фактически разбитой гитлеровской Германией, которая в настоящее время контролирует только часть северных земель и часть Франции. Английские проливы закрываются для плавания всех судов, все суда и корабли там считаются вражескими и будут атакованы. Что касается проводимой операции на юге Италии, то доставка туда вооружений и подкреплений не ограничивается. Но в случае объединения армии Кессельринга с армиями союзников, там вводится такая же воздушная блокада, а войска 4-го Украинского фронта пересекут утвержденную линию разделения и разгромят противника. Попытка высадиться на территории, занимаемой немецкими войсками силами бывших союзников, делает территорию острова Великобритания целью для действий советской авиации. СССР оставляет за собой право высадиться на острова и разгромить противника. У Великобритании есть 8 часов, чтобы дезавуировать сепаратное соглашение, подписанное вчера в Женеве генералами Роммелем и Мензисом. Начальник Секретной разведывательной службы SIS арестован в расположении наших войск, дал исчерпывающие показания, что за его спиной стоит премьер-министр Великобритании, давний враг Советского Союза Уинстон Черчилль, лорд и рыцарь Британской империи. За спиной Роммеля не кто иной, как палач Европы Адольф Гитлер. СССР считает себя в состоянии войны с Великобританией и, по истечении сроков ультиматума, начинает активные боевые действия на новом фронте.
В ультиматуме ни слова не говорилось об Америке. Ее не обвиняли, хотя знали, что на переговорах присутствовал Ален Даллес, но полномочий подписывать что-либо он не имел. Англичане молчали, улицы Лондона и Гайд-парк кипели, в нескольких местах отмечались массовые драки между американской и английской солдатней. Все ж таки американцы приехали сюда воевать с Гитлером, а не с Советами. Да и утренняя прогулка «бабок-ежек» с частушками многим не понравилась. Первый морской лорд решил проверить решимость русских и выслал из Лондона в Плимут крейсер «Норфолк». Дымя тремя трубами, в сопровождении трех эсминцев, он вошел в Па- де-Кале. На шестнадцатом канале его предупредили, что его курс ведет к опасности.
– Это – Английский канал! И это – Роял флиит!
Через 15 минут девятка реактивных «метел» и три постановщика помех ослепили РЛС противника и его высотомеры, с высоты 12 000 «метлы» спикировали и на четырех километрах вышли из пикирования. Вниз на небольших парашютиках пошли «подарки»: новейшие РАТ-44. Пара из них выскочила из воды и неслась по воздуху со скоростью более ста узлов. До конца торпеда еще не была отработана, но семь из них пошли на противника. Пять торпед попали по крейсеру и одному из эсминцев.
– Это – закрытая зона для плавания всех судов и кораблей. А мы – это ВВС СССР. Можете оказать помощь.
Истребители противника перехватить никого не смогли. «Метлы» ушли наверх и представляли собой очень грозную силу. Крейсер тонул, эсминец был разорван пополам, но обе половинки сохранили плавучесть. Спасательным операциям мы не мешали. Через шесть часов после объявления ультиматума англичанам стал известен ответ Соединенных Штатов:
– Соединенные Штаты считают недостойными действия Правительства Соединенного Королевства и продолжают исполнять ранее подписанный договор об Объединенных Нациях, и будут вынуждены объявить войну Великобритании.
Перед этим в течение одиннадцати часов президент Рузвельт и его окружение решали ребус, который предоставил им дядюшка Джо. Во-первых, массовые волнения во всех крупных городах, так как уже утром о содержании листовок напечатали все крупнейшие газеты. Пролет Т-117 остался незамеченным газетчиками, и вообще, о том, почему Центральный парк оказался оцепленным конной и пешей полицией и частями национальной гвардии, стало известно гораздо позже. Слова «ведьмы» интерпретировались поначалу и так, и так, пока генерал Гровс не сказал:
– Цель – не Центральный парк, цель – Манхеттен. Проект «Манхеттен», господин президент. Разрешите фотографии? – он обрезал одну из них и подложил вторую. – Одна из бомб, с имплозивным зарядом, напоминает эту. Надо показать ее нашим специалистам!
Сбрасывали мы макет РДС-3, она значительно отличалась от «толстяка» по внутреннему устройству. Она мощнее и легче РДС-1, точной копии американской бомбы. Еще через некоторое время Эрнест Лоуренс подтвердил, что изнутри корпус подвергался воздействию ионизирующих излучений, судя по продуктам вторичного распада, это был плутоний-239. Это – искусственный элемент. И это означает, что у Советов как минимум есть реактор для его получения. По конструкции внутреннего устройства бомба напоминает разрабатываемую ими имплозивную бомбу, Но есть существенные различия, и некоторые узлы предназначены для крепления каких-то других приборов, которых нет в их бомбе.
В кабинете установилась гробовая тишина, лишь чуть поскрипывали колеса кресла-каталки президента. Когда он нервничал, он пытался покрутить колеса руками.
– Я хочу добавить! – сказал Арнольд. – По данным радар-контроля и звуковых станций, прилетевшая машина шла со скоростью 405 узлов до сброса и ушла, сначала сбросив ход, видимо снимала данные, на грузе есть отражатель, а потом ее скорость составила 410 узлов. Это не внешняя подвеска. Груз находился внутри фюзеляжа. И последнее: у нее не поршневые двигатели.
– У Советов есть бомба и средства доставки, причем с такой скоростью, что не все наши истребители ее имеют.
Читать бесплатно другие книги:
