Сезон охоты на ментов Зверев Сергей

Тогда, впервые, Гена понял, что в рот лишнего запихивать не следует.

Второй раз случилось еще более ужасное, но без физических последствий. Последствия были психологические – Гена по нескольку раз в год вспоминал этот случай и переживал его раз за разом…

Ему было одиннадцать, жил он у деда с бабкой, а замечательные родители осваивали северные просторы Якутии, на предмет укрепления экономического потенциала Родины и пополнения семейного бюджета «длинными» рублями – тогда это так называлось. Родители приехали в отпуск. Отец ходил по городу, как Крез. Гена думал, что все так и живут в Стране Советов.

Отец заходил в овощной магазин и указывал пальцем на виноград:

– Ящик!

На черешню:

– Ящик!

Дед вообще арбузы машинами привозил. Килограмм – пять копеек.

Геннадий до сих пор помнил, что тогда было настоящее Счастье.

Геннадий очнулся – странно, что детство вспомнилось.

Он пошел под холодный душ и, ощущая, как холодные струи, обжигая разгоряченное тело, стекают вниз и вода льется по лицу, щекам, губам, охлаждая и успокаивая, закричал: «Все будет хорошо! Плевал я на все эти козни!»

Так вот, тогда родители приехали в отпуск с Севера, с огромными деньгами и, прежде чем уехать на курорты Кавказа и Латвии, постоянно устраивали у деда на даче роскошные пикники.

У маленького дачного домика деда, в импровизированной беседке, укрытой виноградной лозой, где гроздья свешивались и создавали иллюзию кавказского курорта, Гена восседал на кожаном курортном стуле с металлическими ножками, а на круглый стол водружались всевозможные излишества и яства. И когда он собрался укусить обычный бутерброд с колбасой, огромная оса, со скоростью сверхзвукового истребителя, влетела прямо в рот и около минуты, под смех всей родни, лазила в открытом рту Гены по колбасе, а потом мирно улетела. Тот бутерброд он выкинул…

Геннадий вышел из ванной, кое-как обтерся большим махровым полотенцем с эмблемой английского футбольного клуба третьей лиги – бульдог на голубом фоне, и вдруг остолбенел – оказывается они всю ночь спали с незапертой на засов дверью!

– Ха-ха! Не ожидал? Я – Зло! – вошел неожиданно на кухню Вовка Чекушка. – Генка, одевайся, на твоей квартире надо кое-что порешать. – Он подошел к столу, налил в рюмки водку из бутылки, из закуски своим опытным глазом нашел пучок укропа. – Пей!

– Не буду! У меня все болит после вчерашнего… Там жена спит, если она увидит…

– Пей, я сказал! Я – Зло!

Геннадий выпил водку, тут же закусил вчерашним укропом и сразу понял, что не стоит закусывать вчерашним укропом, если есть манты, колбаса, рыба или икра. Никогда!

– Дядя Вова, – вяло начал он. Вовка Чекушка был старше Геннадия лет на пятнадцать, поэтому, в зависимости от настроения, Геннадий называл его то «Вовка», то «дядя Вова».

Чекушка приложил к его губам свой нечистый палец.

– Тц-ц-ц-ц. Аванс когда нам выдашь?

– Могу сегодня.

– Хорошо. Ты прав, это самое главное – выдать аванс, и выдать сегодня!

– Дядя Вова, я сейчас раздам всем необходимые суммы по ремонту. Сейчас оденусь, пойдем на квартиру, и я все раздам.

– Не называй меня дядя Вова! – заявил Чекушка. Он снова налил себе, выпил, сморщившись, ушел из кухни, отмахиваясь от вопросов Геннадия, но через пару секунд вернулся и спросил: – Почему у меня такое имя?

Этот вопрос, с утра, да после рюмки водки, мог обескуражить любого, не только Геннадия. Он промолчал, никак не отреагировав на вопрос.

Тогда Вовка Чекушка стал объяснять:

– Гена, почему у меня такое имя? Нет, посуди: у моей супруги Ольги Аароновны, имя как имя – Ольга! Ну, как ее назовешь? Ольга! И все. А меня? Вовка! Вовка-Морковка! Вован! Вовян! Вовчик. Володя. Вова! Мне уже пятьдесят с лишком лет, а я все Вова. А я теперь буду Зло! Зло-о-о-о!!! – И дядя Вова заорал во весь голос, нисколько не беспокоясь о спящей в зале Ирине и последствиях ее пробуждения.

Геннадий опустил свою руку на плечо Зла.

– Дядя Вова…

– Я – Зло!

– Дядя Зло, кушать будешь? Я сейчас котлеты разогрею и чай с мелиссой оформлю.

– Мой чай – вот! – показал Зло на недопитую бутылку. – А котлеты буду. Накладывай!

– Хорошо. А зачем, дядя Зло, я должен идти на квартиру? Все еще спят, а мне уже на службу пора. Я Ирине с работы позвоню – она с вами рассчитается. У меня другие планы на утро. Правда, поверь, завал полный!

– Хочу, чтобы ты был. Американца будем пытать!

– Опять?

– Не опять, а снова! Пусть объяснит, как он обходился в Америке без женщины столько времени и были ли у него связи с афроамериканцами.

– Гомосексуальные? – поразился Геннадий.

– Я не знаю какие, – отмахнулся Зло. – Пусть объяснит, особенно про вот эти, что ты сказал…

– Если он про «эти» скажет?

– Вот и увидишь, что с ним будет, если узнаем, про «эти»… – наполняя рюмку, пояснил Зло.

Одоева позвала Геннадия в курилку пошушукаться – на виду у всех они не могли обсуждать «свои» дела, пока не выявлен стукач. Курили, сидя на подоконнике. Геннадий играл со спичечным коробком. Со стороны казалось, что это занятие его очень увлекло, на самом же деле он страдал, ощущая непоправимость случившегося с отцом и с ним. Для себя он решил – если за оставшиеся дни не найдется приемлемый выход из ситуации, он застрелится, на хрен. Что ворам с мертвого мента? Тогда они пошлют отца подальше… И примутся за другого мента – того же Урюпина, или вот за нее, Одоеву, и добьются желаемого – получат в руки арестованного Игошина, выдавят из него, где он устроил тайник, а потом вернут милиции в виде трупа. Начальство пошумит да успокоится – убийца милиционера так или иначе наказан. Грустно все это. По-любому воры окажутся наверху. И отца они не пощадят – специально утопят в помоях… Такие это люди… И семью выгонят из ипотечной квартиры. Ирка совсем не самостоятельная, одна семью не вытянет… Но главное другое – нельзя все купить за деньги! Вот его, Генку Егорова, за бандитские деньги, за самые большие, за большущие, в крови и наркоте вымазанные, не купишь. И за то, что старика-отца так «опустили», они должны ответить. Наступает такой момент в жизни, когда охреневший кабан должен получить за все нож под ребро. Пойти прямо к этому Ондатру, снова, как тогда ночью, с пистолетом, и всю обойму в его башку всадить…

Егоров вздохнул, а Лизка, видя его состояние, кивнула головой:

– Понимаю тебя. Время идет, результата нет.

Пока они курили, Лиза успела рассказать и о смерти сутенера Зии Костика Сопливого, и о беседе с репортером Кукурузовым и его боссом, главным редактором газеты Юрием Сергеевичем, и о «чистосердечных показаниях» таксистов с пятака, доказывающих, что Зия никак не могла быть девственницей.

– А что редактор говорил? Я как-то пропустил мимо ушей.

– Тот еще жук, этот редактор. Вошла к нему в кабинет. Сидит лысоватый тип в круглых очках за столом, читает передовицу – вылитый Берия из фильмов о ГУЛАГе. На меня посмотрел поверх стекол. «Что вам угодно?» – спрашивает. Голосок масляный. Интеллигента из себя разыгрывает. Но я-то знаю, кто он, – Костя порассказал об этой свинье. Бесцеремонно сажусь на стул и спрашиваю:

– Пузатый, с кем твой козел Кукурузов у памятника Белинского общался?

– Что-о-о?!

– Кто тебе бабки стеганул за статью про монстра?

– Вы кто такая?

– Узнаешь – лысина плесенью покроется!

– Ага… А ну, пошла отсюда! Пошла, хамло!

Я ему – бабах пальцами по губам.

– Тише, кабан! Колись, иначе я сейчас выйду, а ты навсегда останешься. – Лиза хмыкнула, надула губки, красиво стряхнула пепел с сигареты на бетонный пол курилки и добавила: – Газета принадлежит Авдотьину.

– Это я знаю, – кивнул Геннадий, стараясь не потерять нить рассказа. Все время в голове свербил вопрос: «Где Машка?» Вчера истерику закатила, когда он только намекнул, что, раз Самсонов козлом оказался, надо бы от его плода избавиться… Как Машка разоралась! Он в ответ тоже накричался до хрипоты, а после затаился в кухне, думал, Машка завалится плакать – она уже какие сутки напролет ревела, – а эта дура в сумку вещи побросала, и бегом на улицу. Звал, кричал – куда там, прыг в такси – и была такова… Зря он вчера так напился, голова как ватная. И Зло этот, принесла его нелегкая с самого утра.

– Ты меня слушаешь? – обиженно спросила Лиза.

– Да, конечно.

– Сонный ты какой-то… Пил вчера?

– Каузина сказала?

– И так вижу.

– Была бы ты на моем месте…

– Не каркай! Вникай в информацию. Газета принадлежит Авдотьину, а он связан с группировкой Ондатра.

– Все понял. Через газету выявить иудушку в нашем управлении не удастся.

– Да. Авдотьин приказал редактору толкнуть материал, чтобы ты поторопился Игошина бандитам сдать. На встречу с Кукурузовым пришел урка Ондатра, сунул ему липовое удостоверение, рассказал, что пока требовалось… А осторожный Кукурузов ему поверил, потому что сам главный редактор велел поверить.

– Что из этого следует?

– Что и раньше следовало. Стукач известен только Ондатру, ну, может, еще кому из его приближенных. И все…

– Если мы не сможем обезвредить «глаза и уши» Ондатра, я всю неделю буду сидеть сложа руки… А одна ты ничего не успеешь.

– Егоров, ты мне не доверяешь?

– Не обижайся. Именно тебе одной и доверяю. Но ты одна… Вместе мы могли бы сделать больше.

– Что же делать?

– Не знаю. Но если мы не вычислим крота – мое дело проиграно.

– Не кисни раньше времени. Ладно, расходимся. Поговорим вечером.

Из курилки Одоева пошла к медэкспертам, а Геннадий – звонить отцу.

– Алло, отец?

– Гена… Что у вас стряслось? Маша…

– Она у тебя? – Геннадий напрягся. Как вчера не догадался отцу позвонить? – Что молчишь?

– Мне с тобой поговорить надо.

– И мне с тобой… Как твой роман?

– Почему спросил?

– Саша твой, издатель, не показывался?

– Да в чем дело?

– Не телефонный разговор. Сейчас приеду. Машка у тебя?

– Пошла прогуляться.

– Тем лучше. Жди.

В коридоре Геннадий столкнулся с Урюпиным.

– Куда лыжи навострил? – улыбаясь, спросил Коля.

Геннадий подозрительно взглянул на него. Может, он ворам продался? Нет, Урюпин не дешевка – совесть на зелень не променяет.

– Дела.

– Ты в делах, как в шелках! Где твоя помощница Каузина?

– Здесь, в управлении… Тебе она на что?

– Забыл? Я – ее жених! – засмеялся Урюпин. – Прячешь ее от меня? Ревнуешь?

– Личные отношения в рабочее время… – усмехнулся в ответ Геннадий.

– Иди, иди, куда шел…

Пока ехал домой к отцу, снова передумал обо всем случившемся – о наезде криминала, о «проколе» отца, о дурости Машки, об Игошине и загадочном содержимом сумок, из-за чего, в сущности, и разгорелся весь сыр-бор.

Открыв дверь своим ключом, вошел в квартиру. Отец сидел за компьютером, строчил текст, который никому на самом деле был не нужен; договор на книги – лишь скрытая взятка ему, Геннадию.

– Все пишешь? – спросил мрачно, усаживаясь в кресло.

– Подожди минуту. Мысль закончу.

– Отец, что тебе наплела Машка? О чем она думает? Время идет – ребенок не болячка, сам по себе не рассосется, если не принять меры. Тут каждый час дорог.

Отец, морщась, отвлекся от монитора и снял очки.

– Гена… Так нельзя.

Геннадий нервно отшвырнул лежавшее на журнальном столике яблоко.

– Нельзя-я! А трахать бл…ей с бандюками можно?!

– Что-о-о?

– Да ничего! Не корчи из себя святого! Ты спутался с ворами, а они тебя подставили! Договор на твои книжонки, подачки баксами – думаешь, все это им так нужно? Они схватили меня за горло – им нужен их дружок, дело которого я веду… Если не отпущу его – тебя ославят в газетах…

– Что-о-о?

– Заладил одно и то же… Меня шантажируют, вот что! По твоей вине. А ты мне собираешься мораль читать? Потом – пожалуйста, а сейчас – уволь. С Машкой я решу сам. Она еще молода, у нее жизнь впереди, и мы вместе должны убедить ее…

– Гена, я не понимаю… – Андрей Андреевич растерянно озирался то на монитор, то на сына, то на свои сухие руки. – Что ты мне говорил о…

– Боже! – вдруг опомнился Геннадий и схватился за голову. – Прости… Я не хотел говорить.

– Что стряслось? Объясни толком.

– Договор на твои книги – ловушка для нас. Твой друг Ондатр…

Андрей Андреевич вздрогнул при упоминании клички авторитета. Яркая картинка былой оргии четко встала перед глазами. Фу! Господи…

– Что ты говоришь?

– Тебе плохо? – Геннадий вскочил с кресла, взял отца за плечи. – Воды дать?

– Нет, все в порядке. Так что, у них есть видеозапись с моим «подвигом»? Неужели это такой страшный проступок?.. Это была приятная молодая женщина… Что же тут страшного? Она – женщина, я – мужчина…

– Ты не все знаешь – ее убили. Ондатр говорит, что если я не выпущу Игошина, их дружка, они настучат, что это ты изнасиловал ее и убил. Уже есть «свидетели» – видели, как ты волок ее в лесополосу. У медэкспертов есть образцы твоей спермы… Дело дрянь, отец. Все очень серьезно.

– Боже мой… Эту девочку убили… За что?!

– Чтобы припереть нас с тобой к стенке. Видимо, этот Игошин спрятал крутой товар до того, как его арестовали, и воры теперь готовы на все, чтобы забрать его. Думаю, это порядочная партия наркотиков.

– И нельзя ничего сделать?

– Выпустить его нельзя – он милиционера убил при задержании… Я пытаюсь, комбинирую – но, скрывать не стану, все очень плохо…

– А эта девочка, кто она? Видимо, нищенствовала, раз ее уговорили, да еще и девственницу…

– Она – шлюха! Проститутка…

– Но она кричала, что девственница… Я был очень пьян, не соображал, что делаю, но это очень хорошо помню… Вот до чего упился – пошел против своей совести, растлил невинную девушку… О боже… какая же я сволочь! Твой отец – сволочь, Гена…

– Прекрати.

Оба надолго замолчали, думая каждый о своем.

– Отец, наведайся к этому Саше на фирму. Мол, зашел кое-что уточнить… Может, заметишь кого из его «сотрудников»? Понимаешь, надо ухватить нить, найти их слабое место. Прежде чем нажать на нас, они разработали план, но в любом плане есть недочеты, прорехи – и их надо выявить. Вдруг кто из «сотрудников» Саши снимал тебя?

– Мы приехали туда только вдвоем.

– Ондатр и Саша – одна команда, и люди Саши – это люди Ондатра. Мы прижмем эту суку… Не знаю, что делать, но бездействие губительно, поэтому мы должны действовать, и очень активно… Поговори с ним о чем-нибудь, но не показывай, что знаешь обо всем, что я тебе рассказал… Посмотри номер его машины. Я еще не придумал, под каким соусом… Вообще, я ничего не соображаю… Но что-то все равно надо делать!

Андрей Андреевич громко вздохнул. Ему стало жалко сына, и вдруг сердце сдавило сильно-сильно… Жизнь все-таки – несправедливая штука. Как дурак бился в стену, уже поверил, что нашел просвет, а оказалось – провалился в еще более глубокую яму… И как жить после всего этого? Убили девчонку. Неважно, кто она – праведница или проститутка, всего лишь молоденькая девчушка, почти ребенок. Убили из-за наркоты, из-за дурмана, который калечит наших детей, а подонкам приносит миллионные прибыли. Убили – а у нее, может, еще бы все наладилось. У нее же была цель в жизни, мечта, она верила в нее, мучилась, путалась с кем попало за кусок хлеба, вот и с ним, с мерзким стариком. А ее убили, закопали и сообщили в милицию – заберите. Какие страшные люди… Да люди ли, если способны на такое? И ради чего? Ради черной икры каждый день, ради того, чтобы летать в Европу и Штаты и обжираться свежевыловленными омарами и свежесорванными плодами маракуйи?..

Андрей Андреевич долго тер грудь. Сердце свербило, ныло, но не болело. Просто стало пусто внутри. Ай, ай, ай! Как же он на это купился? Преступил через свою совесть, через мораль, внутренние табу, полез в навозную жижу за лишним куском сливочного масла… Вот и жри теперь, навозная жижа тоже жирная. Жри, если не вырвет… – Ему стало так муторно, что он сорвался со стула и, держась за стены, пошел в туалет.

– Отец, тебе плохо? Открой! – долбился в дверь Геннадий.

А его рвало. Его выворачивало наизнанку, со слезами, с болью.

Почему на старости лет пришлось хлебнуть такого? За что Господь решил покарать его в финале жизненного пути?

Умывшись, с покрасневшими глазами он вышел к сыну в гостиную.

– Сынок, не надо ничего делать. Я это все натворил, я и отвечу. Пусть сажают. Ту девочку убили из-за меня… Один раз попытался вступить в сделку с совестью, и вот какой страшный результат… Я готов отвечать.

– Отец! Что за чушь ты несешь?! Хоть раз в жизни будь честен с собой! За что ты собрался отвечать? Ты не святой, чтобы на своем горбу подлецов в рай везти. К одному греху новый прибавить собрался – чтобы они здесь жировали и творили новое зло? Бороться надо! Слабым быть – вот самый главный грех!

– Да, ты прав, надо бороться, – опустился на стул Андрей Андреевич, закивав головой.

Щелкнул замок. В комнату из прихожей заглянула Машка и, увидев отца, гневно поджала губы.

– Маша, – устало произнес Геннадий. Спорить с дочерью сил уже не было.

– Нет! Понял? Не буду я делать аборт!

– Ну и дура! Дура-а! – взорвался Геннадий, дернул руками и вскочил, тыча пальцем Машке в глаза. – Дура набитая! Вся в любимого дедушку! – И ушел, громко хлопнув дверью, так, что оборвалась полочка для головных уборов.

Андрей Андреевич тоже покинул квартиру – не хватало воздуха, и медленно пошел по тротуару вдоль многоэтажек. Потом вспомнил, о чем просил сын, сел в автобус и поехал в центр, к офису Саши. Он знал, что приедет и увидит большущий замок на входных дверях. Но нет – двери были открыты, только комнаты пусты. В одной из них стоял посередине стол, за ним сидел мужик с газеткой. Увидев Андрея Андреевича, он поднял голову и строго спросил:

– Вам чего?

– А здесь… Э… издательство было. «Тариф-спорт».

– Издательство? Не знаю. Было здесь что-то, а сейчас помещение сдается в аренду. Интересуетесь, можете посмотреть. Вот номер телефона записан, по нему можно договориться об аренде.

– Нет, я…

– Я понял. Нет здесь никакого издательства!

– А где оно?

– Откуда я знаю? Старик, обратись в справочное бюро – там тебе подскажут новый адрес твоего издательства.

– Спасибо, – вздохнул Андрей Андреевич, направляясь к выходу.

– Не за что, – проворчал мужик, переворачивая страницу газеты.

Горькое разочарование – вот то чувство, которое заполняло теперь Андрея Андреевича. Еще час назад он жил полной жизнью, ему хотелось писать книги, есть, спать, думать, загадывать на будущее. А теперь? Подстава, ловушка для дураков. Сейчас таких доверчивых людей называют лохами.

«Старый лох», – подумал о себе Андрей Андреевич и тут же словно обжегся яркой вспышкой воспоминания – он уже был в пьяном бреду, а эту девушку, которую он… В общем, ее под руки повел к своей машине Сашка. Да-да, Сашка Семенов. Они поехали с поляны вместе. А номер машины, номер… Надо вспомнить. Он же видел машину несколько раз, видел номер, и этот номер сейчас где-то глубоко в мозговых извилинах.

Андрей Андреевич зажмурился, и перед ним замелькали цифры: шесть, шесть, шесть… Вот почему он их запомнил – «число Зверя». Странный номер – не многие отважатся ездить под таким дьявольским числом. Но это уже что-то!

Семенов увез девушку с поляны еще живую. Если пошарить в его машине, можно обнаружить следы крови (может быть!)… Нет, они не убивали ее в машине. Андрей Андреевич даже не знал, как убили бедняжку – зарезали, застрелили, удавили, сломали хребет, но Семенов усадил ее в машину, и на переднем сиденье должны остаться пятнышки ее крови, сиденья в машине были без чехлов.

Воодушевившись, Андрей Андреевич подошел к автобусной остановке. Вот разиня! Уходя из квартиры, оставил сотовый телефон дома… Не до того было… Всю дорогу он ехал, сжимая и разжимая кулаки. Казалось, стоит только рассказать сыну о машине и следах крови, и все наконец закончится.

Дежурный сообщил Геннадию о приходе отца.

Андрей Андреевич пошел по коридору, поднялся по лестнице на второй этаж и, уже подходя к кабинету Геннадия, вдруг столкнулся с девушкой. Она была в строгом костюме, держала под мышкой несколько бумажных скоросшивателей, о чем-то думала и, случайно толкнув Андрея Андреевича, даже не обратила на него внимания. Егоров-старший посмотрел ей вслед. Он уже видел ее, но где?

– Отец, кого там приметил? Заходи! – позвал Геннадий.

Андрей Андреевич еще раз посмотрел вслед уходящей девушке и, войдя, ошарашенно проговорил:

– Я уже видел ее.

– Ну, видел. Это моя помощница – Лена Каузина.

– Нет, я видел ее не здесь. Она была на вилле Ондатра, резвилась с каким-то уркой, а Ондатр ей денег дал и поблагодарил за все.

– Ха-ха-ха!!! – Геннадий засмеялся деревянным нервным смехом и отжался на вытянутых руках от стола. – Папа, это все нервы. Тебе показалось.

– Почему ты мне не веришь? – возмутился Андрей Андреевич. – Я лично видел, вот этими глазами, как она прыгала на урке. Поверь своему отцу.

– Да? – Геннадий сразу стал серьезным.

Заявление отца о Каузиной очень взволновало Геннадия – неужели Ленка была связана с Ондатром и его преступной организацией? Это совсем не вязалось с ее образом исполнительной, честной простушки. Нет, такого не могло быть, как бы ни горячился отец. Отцу, скорее всего, показалось.

Геннадий отправил Каузину и Реброва заниматься делами, которые висели на нем, а сам, раз обещал Одоевой прикрыть «тылы», направился к ее помощнику Пашке Пашкину, взбодрить его и озадачить пусть небольшим, но все-таки заданием, чтобы не расслаблялся, пока его «шеф» отсутствовала. Пашка Пашкин был тот еще хлыщ! Как слышал Геннадий, благополучный сынок из некой благополучной семьи, отбывавший в управлении необходимый «срок» для стажа, чтобы родители могли продвинуть чадо на федеральный уровень Министерства внутренних дел.

Геннадий всегда считал его подонком. Почему у богатых людей дети, презрев трудности, с которыми их родители достигли положения, считали всех, без исключения, даже людей, находящихся выше их по рангу и социальной лестнице, отстоем и быдлом?

«Для Пашки я тоже быдло и отстой», – подумал Геннадий, входя в кабинет Одоевой.

Молодой субъект, увидев Геннадия, помрачнел (Одоева, естественно, предупредила подонка, что Егоров вправе давать ему задания), кивнул и продолжил яростно бить по клавишам клавиатуры компьютера. Из колонок неслись яростные шумы взрывов и стрельбы.

Геннадий зашел за спину Пашкину.

– Играешь?

– Угу.

– Какая миссия?

– Семьдесят шестая.

– И кто они?

– В смысле? – не понял Пашкин, даже удосужился обернуться к Геннадию.

– Кто твои противники?

– Монстры и, видишь, такие гадкие зомбяки, во… Ха-ха! Видел, как он разлетелся в ошметки?

– Пашкин, я пришел по твою душу, – не разделил радости победы Геннадий. – Пока Елизавета отсутствует, я буду курировать твою работу.

– С какой стати?! – возмутился Пашкин.

– Елизавета тебя предупредила! – Тут уже возмутился Геннадий. – Она знает, что ты лентяй. Я за тобой присмотрю, и все будет в норме.

– Тебе-то что? Своих дел мало, что ли?

Это уже был «перебор» со стороны Пашкина. Наглый молокосос, самоуверенный, рассчитывающий на силу своих родителей.

– Сбавь обороты! Сейчас идет аттестация, и можно устроить тебе… – строго проговорил Геннадий.

Пашкин, глядя через плечо на Геннадия и одновременно «стреляя» в компьютерных монстров, рассмеялся:

– Это ты бойся! Вас всех могут уволить, а меня оставят. Понял?! Я сам вас буду аттестовывать! Что? Каждый сверчок знай свой шесток! Знакомая пословица?

Геннадий, устало подумав: «Как вот вместе с такими «коллегами» бороться с преступностью, если они сами – настоящие преступники», погладил отвернувшегося к монитору Пашкина по плечу и вдруг сжал так сильно, что тот, забыв о компьютерном бое, выгнулся в кресле.

– Встать, когда говорите со старшим по званию! – неожиданно крикнул он.

– Чего?! – сдернув с плеча руку Геннадия, с остервенением вскочил Пашкин.

– Одоева что приказала сделать? – уже спокойным голосом спросил Геннадий. И снова сжал плечо Пашкина, да так, что тот начал приседать от боли.

– Телеграммы отправить! – ответил тот, позабыв о спеси. – Получить фотографии с негативов, оформить видеозапись следственного эксперимента, напечатать шесть отчетов о беседах со свидетелями…

– Выполнять! – И Геннадий выпустил плечо Пашкина из своей страшной «клешни».

Тот, непроизвольно потерев пульсирующее болью плечо, резким ударом пальца отключил компьютер, презрев всякие «ждите», «сохранение информации» и тому подобное.

Компьютер затих, а монитор погас. Геннадий с ехидцей улыбнулся Пашкину, но ничего не сказал. В течение нескольких секунд они молча смотрели друг на друга, затем Пашкин, оправив фирменный китель и приходя в себя, официальным тоном заявил:

– Попрошу освободить кабинет!

– С чего этого? – удивился Геннадий, думая, что помощник Одоевой вздумал «бунтовать», отказываясь исполнять приказы своего босса, которые, по ее же «просьбе», контролировал Геннадий. Но новой «стычки» не получилось.

– Я ухожу выполнять распоряжения шефа, посторонним лицам в пустом кабинете пребывать запрещено, – объяснил Пашкин.

«Все-таки уколол, щенок, – посторонним лицам! Ну-ну», – усмехнулся про себя Геннадий.