Сезон охоты на ментов Зверев Сергей

– Иди, Егоров.

Геннадий, совершенно расстроенный от сделанного открытия – отец снова ошибся, вышел из подъезда. Долго стоял у своей машины. Одоева что-то опять дурить начала. Господи! Красивая баба, муж ей под стать – прекрасный человек… Что еще нужно? Живи да радуйся… Нащупал в кармане брюк горстку семечек и защелкал, рассеянно сплевывая кожуру на старые итальянские туфли-плетенки. Сколько лет он в них ходит, а им износу нет – вот настоящее качество! Снова подумалось об отце. Он морально разбит, как бы с ума не сошел. А что, он почти старик, натура творческая, нервная, впечатлительная… Что же делать со всем этим? Сейчас повеситься или в конце недели застрелиться?

И ярко представил, как из разомкнувшейся тьмы выглянул козлоподобный рогатый бес, сказал с подлой усмешкой: «Отдай Игошина, и дело с концом! Все останется шито-крыто, плюс денежки!»

Глубоко вздохнув, Геннадий открыл дверцу и сел за руль. У светофора на проспекте притормозил – красный сигнал. Хотя вокруг не было ни одной машины, Геннадий упорно стоял на месте. Вдруг крупная тень метнулась к нему и настойчиво застучала в окошко. Геннадий дернулся от испуга, сердце забилось в бешеном ритме, давление резко подскочило. Господи, поседеть можно от таких приемчиков!

Он опустил стекло и обомлел – перед ним замаячила толстая растерянная физиономия Самсонова.

– Ты? – пораженно выдавил из себя Геннадий.

– Геннадий Андреевич, надо поговорить.

– Иди к черту! Понял?

– Послушайте, я виноват, очень виноват…

– Машке это скажи, а я поехал.

– Нет, подождите. – Самсонов вдруг протиснулся в окно, вцепившись руками в руль. – Мне необходимо сказать вам очень важное…

– Отце-пи-ись. – Геннадий, пыхтя, пытался оторвать клешни Самсонова, но кабан был неподъемный. – С ума сошел! – выдавил он из себя со злостью.

– Я знаю про Зию! – выкрикнул Самсонов.

– Что? – Геннадий от удивления выпустил поэта из своих рук.

– Я знаю про Зию. Выходите – поговорим.

Чертыхаясь, Геннадий вышел из машины. Кто натрепал этому придурку? Если он знает что-то о причастности отца к смерти Зии, все, пиши пропало, весь город через сутки будет в курсе. Как все плохо!

У тротуара, мигая габаритами, стояла «семерка» Мамонта. Взглянув на нее, Геннадий, ухмыльнулся:

– Уже отремонтировал? Ну, говори, что хотел?

– Геннадий Андреевич, я сегодня был там, у Ондатра. У них какой-то праздник. Читал стихи за деньги. Краем уха случайно уловил их разговор. Против вас что-то затевается. Зию Нуретову, убитую в лесополосе… она как-то связана с вами…

– Что ты хочешь сказать конкретно? – нервно дернулся Геннадий.

– Зия… Она ведь шлюхой была.

– Ты знаешь всех шлюх в нашем городе… А моя дочь хотела за тебя замуж, дура! Молодец, хоть вовремя нас предупредил, что ты только игрался, – у нее еще есть время аборт сделать!

– Аборт? Как – аборт? – побледнел Мамонт. – То есть она сделала аборт? Она убила нашего ребенка?!

– Она сделает аборт.

– Где она?

– У Андрея Андреевича.

Самсонов, вытирая потное жирное лицо платком, вдруг бросился к своей машине.

– Эй, придурок! Что ты хотел мне сказать?

– А, да… – Мамонт затравленно остановился. – Зию Нуретову за три дня до убийства оперировал доктор Калитов. Наверное, это важно для вас…

Резко вывернув, «семерка» Самсонова умчалась в темноту. Судя по всему, Мамонт вновь «воспылал» к Машке. Идиот. Но, с другой стороны, пусть лучше между ними все наладится. Он хоть и дурак, а все-таки крутится. А женится на Машке, Геннадий выбьет из него эту дурь – за ворьем ради их бабок увиваться!

Так-так… Значит, Зию Нуретову кто-то оперировал за три дня до гибели. Зачем? Что у нее там латали? Медэкспертиза не упомянула свежих швов. Доктор Калитов. Ладно, это легко выяснить.

Егоров начал набирать номер на своем сотовом телефоне…

– Алло, Лиза, это я. Спала уже?

– Я знала, что ты позвонишь. Говори.

– Я не по этому поводу…

– Я знаю, что по «этому» ничего не может быть. Говори.

– Есть информация, что покойную Зию Нуретову за три дня до гибели оперировал некий врач Калитов.

– Калитов? Ха-ха! Здорово!

– Слышала о таком?

– Самый дорогой гинеколог нашего города. Ты понял, <I>что</K> Зие делал этот эскулап?!

В груди Геннадия екнуло – есть, сдвинулось с места. Зию прооперировали, чтобы сделать ее снова девственницей! Ай да злодеи, ай да проворные ребята. Но на любую старуху находится проруха. Поистине, язык мой – враг мой! Если бы они не трепали языками в присутствии Самсонова…

– Ты где, Егоров?

– Здесь.

– Поняла. Значит, садись в свою колымагу и вертай обратно. Я знаю, где этот сыч Калитов живет, мы его вынем из постельки и пристрастно с ним поговорим. Позаимствую у спящей Ленки одну из ее фотографий из альбомчика. Может, Калитов ее признает?

– Молодец!

– Не радуйся раньше срока. Жду тебя.

В обратную сторону мчаться было куда приятнее. Сдвинулось дело, пошло! Геннадий лихо затормозил перед Одоевой, визжа шинами об асфальт. Она прыгнула на переднее кресло рядом с ним.

– Поехали!

Калитов Сысой Савельевич жил в одном из престижных районов, недалеко от центра.

– Ну и имя у него, – сказал Геннадий, – не выговоришь. Сысой, да еще Савельевич. Кто его так назвал?

– Родители. Ха! У него родители интеллигентные были. О них как-то местная телекомпания передачу выпустила ко Дню города.

– Померли уже?

– Наверное, если ему шестьдесят семь.

– Откуда ты про него знаешь?

– Он – светило гинекологии. Каждой даме хочется, чтобы ее осматривал суперврач, а не простой заштатный мужичок-извращенец.

– Гинекологи, в твоем понимании – извращенцы?

Лиза неопределенно хмыкнула и вдруг положила руку на руль:

– Все, подъехали, сворачивай в проулок и ставь машину у подъезда.

Геннадий нажал на тормоз, выключил зажигание и фары и спросил, посмотрев на Одоеву:

– А он нас впустит?

– Какой ты, Егоров, пришибленный! Пустит – не пустит… Нам каждая минута дорога, не до сантиментов.

Они вылезли из машины и вошли в освещенный подъезд.

– Ну и люди, лампочки у них горят, – удивилась Лиза. – Во всех нормальных подъездах освещение естественное.

– Ты что делаешь?

– Выкручиваю. У меня в прихожей перегорела, а покупать средств нету. Блин, горячая! – Она спрятала лампочку в карман.

– Жлобствуешь? – съехидничал Геннадий.

– Быкую. Ну вот, на площадке темнота, теперь можно ломиться в дверь. – Лиза нажала на звонок.

На него долго никто не отвечал, наконец заспанный мужской голос спросил:

– Кто там?

– Откройте, милиция, – сурово рявкнула Лиза.

– Какая милиция? Мы не вызывали.

– Гражданин Калитов, у нас ордер. Открывайте!

За дверью замолчали, щелкнул выключатель, два раза несмело тявкнула комнатная собачонка. Но ключ в замке все-таки повернулся, и дверь приоткрылась, натянув цепочку.

– Следователь Одоева, – строго проговорила Лиза, показывая свое удостоверение.

На площадке было темно, и Калитов не мог ничего разглядеть.

– Сысой Савельевич, мы не бандиты. Я – Лиза. Помните меня? – сказала Одоева неожиданно потеплевшим голосом.

Калитов сразу успокоился и отомкнул цепочку. Когда они вошли в прихожую, он остановился в ожидании объяснений, переводя взгляд то на Лизу, то на Геннадия. К его ногам жался коричневый кокер-спаниель.

– Сысой Савельевич, вы слышали о гибели Зии Нуретовой? – спросила Лиза.

Калитов, скривившись, повернулся к ним спиной и призывно махнул рукой.

– Пойдемте в кухню. В комнату не приглашаю – там сын спит. У нас квартира двухкомнатная, лишней спальни нет. О Нуретовой читал в газетах.

На кухне он усадил следователей за стол, включил газовую плиту и поставил на конфорку чайник со свистком, поинтересовавшись:

– Почему ночью пришли?

– Мы только что узнали, что вы ее оперировали за три дня до гибели, а время не терпит, Сысой Савельевич.

– Понимаю. Отпираться не имеет смысла, да и зачем? Да, оперировал. Думаю, знаете, какая была операция.

– Знаем.

– Между прочим, и не раз.

– Вот как? Чем она объясняла свое желание постоянно обновляться?

– Ничем не объясняла, – усмехнулся Калитов. – Она была продажной женщиной и периодически находила клиентов, которые за хорошие деньги хотели лишить ее девственности.

– А вы?

– Что – я? Желание клиента – закон. Операция платная. Есть деньги – пожалуйста, деньги в кассу, и никаких проблем.

– Как же с моральными принципами?

– Какие принципы, деточка? Знаете, сколько таких операций я делаю? Не менее десятка в неделю. Это только в журналах пишут, что операции помогают оступившимся девушкам наладить нормальную жизнь и выйти замуж. Бред! На девственности делают деньги. Обычная проститутка стоит пятьдесят долларов, а девственница – от тысячи, и цена доходит, бог знает до каких высот! Есть за что терпеть и страдать.

– Вы тоже делаете деньги на девственности, – хмыкнул Геннадий.

– А как же! Неплохой доход, – не стал отпираться Калитов.

– Зия Нуретова одна пришла к вам в клинику?

– Нет, ее сопровождали двое мужчин. Они и расплатились. Потом, после операции, сразу увезли.

– Фоторобот мужчин поможете составить?

– Помогу. Я человек законопослушный.

– Сысой Савельевич, а эту девушку не помните? – Лиза показала Калитову фотографию Каузиной.

– Ее зовут Лена.

– Знаете ее? – удивился Геннадий. Он чувствовал, чувствовал, что с Каузиной не все чисто. Значит, отец действительно видел ее на бандитской «малине».

– Только имя. У нас ведь клиника не требует с клиентов их паспортных данных – операционная помощь анонимная. Все, что связано с сексом, – сфера деликатная. Требуй мы паспортные данные, немногие решились бы…

– Она была не девственница?

– Была, но мы сделали ее девственницей.

– И когда?

– За день до гибели Нуретовой.

– Отлично! – Геннадий даже потер руки – все сходится. – Можете написать нам объяснительную?

– Мы сами напишем, а вы подпишете, – успокаивающе объяснила Лиза. – Эта Лена причастна к гибели Нуретовой. Вы нам здорово помогаете, Сысой Савельевич.

– Долг гражданина – помогать правоохранительным органам. Теперь давайте пить чай, чайник вскипел.

Калитов наполнил чашки, поставил вазу с конфетами и коробки с зефиром, мармеладом, оригинальными тартинками, печеньем в виде персиков.

– Люблю сладости, – смущаясь, произнес он. – Угощайтесь.

– Спасибо. – Геннадий отпил глоток крепкого чая. Кажется, дело сдвинулось с мертвой точки. Каузина – крот, нейтрализовав ее, можно свободно приниматься за Игошина. Время еще есть!

– Прочитайте, внизу напишите своей рукой: «С моих слов записано верно» и поставьте подпись.

– По предъявленной мне фотографии я опознал прооперированную мною Елену Каузину. У нее была восстановлена ранее утраченная девственная плева, – вслух прочитал Калитов. – Верно, именно так.

– И число поставьте, – добавила Лиза.

Быстренько, ради приличия, попив чайку, с объяснительной Калитова на руках следователи помчались обратно к Каузиной.

Пробуждения Ленки ждали еще с час, терзаясь бездействием.

– Да проснись! Проснись! – Лизка бесцеремонно лепила пощечины, и голова Каузиной моталась по подушке. Наконец, застонав, Ленка разлепила тяжелые веки.

– Что-о-о?

– Вставай, иуда!

– Ты что, сдурела! – подскочила Каузина, приходя в себя. Заметив Геннадия, она натянула на себя одеяло. – А вы здесь зачем?

– Елена, ты давно сотрудничаешь с преступниками? – присел на стул перед диваном Геннадий.

– Что?! – перепугалась Каузина, побелев как мел.

– Тебя видели на вилле Ондатра, ты там деньги получала. Вот показания доктора Калитова.

– Что?! Нет! – Ленка вдруг заморгала и разрыдалась, уткнувшись в кулак.

Геннадий растерялся – эта милая девушка была шпионкой криминала, и вдруг так легко «раскололась» и рыдает, словно ребенок. Как себя вести? Орать на нее, тоже бить по щекам, как Одоева? Что делать?

– Ты на службе у Ондатра? – спросил Геннадий.

– Да, – выдохнула Каузина. Капельки слез застыли на щеках.

– Почему?

– Он спас меня, оплатил учебу в институте…

– И все эти годы ты работала на него?

– Да, да! – И Лена спрятала лицо в колени.

Геннадий помолчал в нерешительности, но потом взял себя в руки – Каузина враг, надо вести себя жестко, и заговорил ровным голосом:

– Тебе придется искать другую работу. Это самое хорошее, что тебя ожидает. А плохое – ты можешь попасть в тюрьму. Твои действия определяются, как коррумпированность и участие в преступном сообществе.

Ленка рыдала от всей души. Геннадий смотрел на нее и удивлялся: никогда бы не подумал, что она связана с ворами. Они ее спасли от чего-то, скорее всего, от какой-то глупости, определили в институт через своих людей, платили за учебу – готовили с самого начала, словно лазутчика в стан врага.

Одоева принесла Ленке воды. Та выпила, немного успокоилась.

– Я уволюсь сама. Не выдавайте меня.

– Хорошо. – Геннадий рассчитывал именно на такой поворот. Он не желал, чтобы Каузину трепали на дисциплинарной комиссии – зачем? Ее вовремя разоблачили. Сейчас более выгодно, чтобы воры не знали о «провале» Каузиной. – Будем сотрудничать. Ты не скажешь Ондатру, что я копаю под него и Игошина, а я позволю тебе потихоньку уволиться и уехать.

– Нет. Не могу. – Каузина вдруг замотала головой и опять заплакала.

– Почему?

– Мне не позволят уйти из органов. Как я объясню? Меня так долго внедряли.

– Объяснять ничего не придется – Ондатра и его бригаду мы посадим, а ты уедешь куда-нибудь.

– На какие средства?

– Продашь машину, – сказала Лиза. – Речь идет о твоей жизни – или ты уедешь, или тебя убьют твои «друзья».

– Господи, как мне плохо, – шептала Каузина. – Куда я поеду? Меня они всюду найдут… И вообще, я Урюпина люблю. А-а! Все кончено. Никуда я не поеду… Пусть лучше меня убьют.

Одоева присела на край дивана.

– Как ты попалась этим ублюдкам?

– Молодая была, дурная. Еще девчонкой меня уговорил один гад поехать в Турцию работать танцовщицей. Мне было пятнадцать лет. Жила я у тетки-пьяницы, вдали от родителей – приехала поступать в техникум, не поступила, подала документы в местную школу, чтобы домой в деревню не возвращаться. Писала родителям, что в техникуме учусь, тетке тоже врала. Подумала, съездить в Турцию – это выход. Вернусь через два года с деньгами. У кого деньги – тот и прав, буду независимая. Мне сделали липовый паспорт, прибавили возраст, вывезли в Стамбул. И сразу продали толстому кабану-греку. Он лишил меня невинности и отвез в горную деревушку. Там жила два года. У центральной дороги стояла харчевня; шоферы-дальнобойщики останавливались пообедать и поиметь девок по дешевке. Со мной еще с десяток девчонок из России и Украины работали.

Потом хозяин повез нас к морю, и еще год я работала в курортном городке. Он сдал нас в аренду – развлекали гостей на яхтах. Однажды гуляла наша братва. Один из них, Ондатр, мало пил, все расспрашивал меня: почему я здесь, как попала сюда, и всякое такое. Вдруг решил меня выкупить. Так я вернулась в Россию. Мне было восемнадцать лет. Ондатр определил меня в школу милиции, и все годы, пока училась, содержал, опекал, помогал во всем. После распределилась в ваше управление – тоже не обошлось без Ондатра. Здесь познакомилась с Колей Урюпиным, влюбилась и очень боялась, что он оттолкнет меня, если обо всем узнает. Ондатр заплатил – меня прооперировали, я – снова стала девственницей и невестой Коли. Несколько дней назад к Ондатру приехал один «смотрящий» – важная фигура. Ондатр попросил отдаться этому человеку – я же была девственница. «Смотрящий» оценил старания Ондатра – они договорились, о чем хотел Ондатр. Тогда меня и видели на вилле. Ондатр за ту услугу дал мне тысячу евро. Я опять прооперировалась у Калитова. Как видите, я целиком в руках Ондатра, никуда мне от него не деться.

– Не все так страшно. Ондатр тебя выкупил, потому что уже имел план «сделать» своего мента. Вот и поехал в Турцию, высматривал, кто сможет подойти, – там все девки в безвыходном положении, он искал самую покладистую, но достаточно умную, и нашел тебя.

– Может, и так, – вздохнула Каузина. – Дальше-то что?

– Ничего. Будешь извещать Ондатра, о чем я скажу, – сказал Геннадий. – Кстати, зачем ему нужен Игошин?

– Не знаю. Мне велели следить, чтобы вы не копали его дело.

– Где мне найти Сашу Семенова?

– Не знаю такого.

– Может, по-настоящему он не Семенов – молоденький такой, играет роль предпринимателя – у него «БМВ», номер – три шестерки.

– Не сталкивалась, хотя «БМВ» пару раз видела на вилле Ондатра.

– Ясно, – посмотрел на Одоеву Геннадий. – Поехали?

– Она не сбежит? – зло спросила Лиза – в отличие от Геннадия предательство Ленки ее взбесило.

– Самый лучший вариант для нее – соблюсти наш дружеский договор. Поехали, Лиза.

Андрею Андреевичу не спалось после жесткого правдивого разговора с сыном. Сейчас в сторону компьютера, который еще недавно казался самой важной и нужной машиной, смотреть не хотелось. Все рухнуло в одночасье. И даже важная информация, которую он вспомнил, – о следах крови Нуретовой на сиденье машины, о номере автомобиля, о девушке, помощнице Геннадия, работавшей на воров, – не могла изменить ситуации, вернуть все в стабильное русло. Нет Зии Нуретовой. Нет такого существа на планете Земля, ее убили, теперь это мерзлое мясо в милицейском морге. Нет контракта на книги, которые собирался написать Андрей Андреевич. А ведь для него это жизнь – написание слов, укладываемых, словно кирпичики, в текст. Поверил, что вернулось прошлое, когда писал и верил, что написанное будет востребовано, пусть даже такое написанное, нечто извращенное – историческая эротика, но… Оказалось, он никому не нужен. Он – такое же, как убитая Зия, звено в цепи, которой воры стягивают Геннадию горло, лишая кислорода. Ситуация безвыходная… Если Геннадий выдаст ворам их подельника Игошина, он лишится работы из-за «прокола», а может быть, и осужден, обвиненный в связях с криминалом. А Ондатр, взгляд которого каждый раз холодил сердце Андрея Андреевича, стоило только вспомнить эти пустые жестокие глаза, получив свое, все равно выпустил бы в свет сфабрикованную информацию об Андрее Андреевиче и Зие, чтобы погубить семью мента.

Андрей Андреевич потер грудь, в том месте, где свербило измученное переживаниями сердце. В квартире было душно, захотелось выйти на воздух прогуляться.

В кухне гремела посудой Машка.

Она заглянула в комнату, посмотрела на Андрея Андреевича, растерянного, притихшего на диване, и спросила:

– Что сидишь в тишине? Включи телевизор, там сериал начинается…

– Все равно…

– Дед, есть будешь? Я разогрею.

– Нет, не хочется. Пойду пройдусь.

– За меня переживаешь? Успокойся. Все будет в порядке!

– Простишь его? – спросил вдруг Андрей Андреевич.

Машка задумалась на секунду, сложила кукиш и покрутила им перед своим лицом.

– Вот ему, я и ребенок!

Андрей Андреевич снова вздохнул, а Машка вернулась на кухню, включила там телевизор. Андрей Андреевич не спеша собрался и ушел на улицу. Как-то он постарел сразу после всего произошедшего. Видимо, больше уже ничего не будет за то время, которое ему отпустила судьба. Слишком велико потрясение.

Почему он ввязался в историю с этими книгами? Можно было сразу отказаться, как только «издатель» Семенов упомянул спонсора – криминального авторитета. Да и потом, после встречи с Ондатром, можно было все повернуть вспять, остановить… Но он ведь не ради себя старался, ради Геннадия и внучек.

Медленно передвигая ноги, Андрей Андреевич шел по тротуару мимо серых панельных многоэтажек. По проезжей части буквально полз нескончаемый поток легковых машин. Вот тебе и свежий воздух!

Андрей Андреевич отвлекся от мыслей, поднял глаза и увидел медленно проезжавший мимо него огромный черный «Мерседес» с тонированными стеклами. На задней дверце стекло было опущено, и прямо на Андрея Андреевича внимательно смотрел своими пустыми глазами Ондатр. Лицо – словно маска. У Андрея Андреевича замерло сердце от ужаса.

«Мерседес» прополз в потоке машин дальше, стекло поднялось, скрывая физиономию авторитета.

Андрей Андреевич резко развернулся и быстро зашагал в сторону дома.

За ним следят! Катастрофа приближается! Дома Машка, одна! Надо немедленно позвонить Геннадию!

На звук отмыкаемого замка в прихожую выглянула Машка. Ошарашенный вид деда поразил ее не менее чем его недавняя пришибленность.

– Что-то стряслось?

– Стряслось!

– Что?! Сердце прихватило?

– Нет. Геннадию надо позвонить. – Скинув сандалии, Андрей Андреевич потянулся к телефону, стоявшему на полочке у зеркала.

– А-а… Если про меня будет спрашивать, ничего не говори – я на него сильно обижена!

Машка снова вернулась на кухню, где бубнил телевизор, и на экране кипели сериальные страсти.

Андрей Андреевич набрал сотовый сына.

– Да, слушаю, – тут же ответил Геннадий.

– Гена, это я.

– Я понял.

– Я только что Ондатра видел!

– Как?! Ты разговаривал с ним? Что он тебе сказал?

– Нет, он мимо проезжал в своем «Мерседесе» и так посмотрел мне прямо в глаза, что у меня даже сердце упало…

– Успокойся. Не переживай. У нас все будет в порядке, – словно нехотя проговорил Геннадий.

– Я за Машку боюсь.

– Все будет нормально. – И сын отключился.

Андрей Андреевич, обидевшись, опустил трубку на аппарат и посмотрел на свое отражение в зеркале – лицо осунувшееся, бледное, какое-то больное. Что это Геннадий так резко ответил? Может, правду сказал, что будет все в порядке? Что-то, видимо, накопал на этого Ондатра и его злодеев. Дай-то бог, чтобы все они получили по заслугам. И честные люди, чтобы тоже получили по своим честным заслугам. Под честными людьми Андрей Андреевич подразумевал себя и сына.

Он вошел в кухню, ожидая увидеть Машку, смотревшую телевизор, но ящик бубнил сам по себе – внучки на кухне не было.

Андрей Андреевич налил в высокий стакан вишневого сока из пакета, немного разбавил его водой, чтобы не был таким сладким, жадно выпил несколькими глотками и вернулся в гостиную. Машка сидела за компьютером, увлеченно читая его рукопись о распутной баронессе.

Она обернулась и, словно оправдываясь, пояснила: