33 стратегии войны Грин Роберт

Стратегия 29 ОТКУСЫВАЙ ПОНЕМНОГУ: СТРАТЕГИЯ СОВЕРШИВШЕГОСЯ ФАКТА

Чересчур откровенно стремясь к успеху, не скрывая своих амбиций, вы рискуете вызвать неприязнь окружающих. Откровенные попытки урвать побольше и забраться прямиком на вершину власти опасны, они порождают зависть, недоверие и подозрительность. Часто лучшим и более разумным решением является постепенное продвижение: откусывайте по кусочку, поглощайте небольшие участки, играя на том, что людям свойственно быстро забывать. Замрите, затаитесь — и никто не заметит вашего продвижения. А если и заметят, будет уже слишком поздно: территория принадлежит вам, событие совершилось. К тому же вы всегда сможете заявить, что действовали из самозащиты. Пока окружающие разберутся, что к чему, вы уже соберете целую империю.

ПОСТЕПЕННОЕ ЗАВОЕВАНИЕ В 1940 году, а точнее 17 июня, премьер-министру Великобритании Уинстону Черчиллю был нанесен неожиданный визит — его посетил французский генерал Шарль де Голль. За пять недель до того немцы начали блицкриг — стремительное победное шествие по Нидерландам и Франции, — в результате которого дрогнула не только французская армия, но и правительство. Многие представители власти были вынуждены спасаться бегством либо в районы Франции, еще не оккупированные гитлеровцами, либо во французские колонии в Северной Африке. В Англии, однако, никто из них убежища не просил — и тем не менее это был он, де Голль, одиночка-изгнанник, который искал убежища и предлагал свою помощь в борьбе против Гитлера.

Они встречались и раньше, после назначения де Голля заместителем министра национальной обороны, — в критические для Франции дни, когда уже начался блицкриг. На Черчилля тогда произвело впечатление мужество генерала и то, что даже в такой момент он не утратил решимости. Однако де Голль казался ему немного странным. Послужной список этого пятидесятилетнего военного не впечатлял, да и назвать его видным политическим деятелем можно было лишь с большой натяжкой. При этом де Голль всегда держался и действовал так, словно события вращались вокруг него. И вот, прибыв в Лондон, этот человек заявил, что он и только он должен и может спасти Францию, — а ведь немало найдется французов, которым эта роль приличествовала бы куда больше. Тем не менее Черчилль решил, что с де Голлем можно сотрудничать и использовать его в интересах дела.

Не прошло и суток с момента прибытия генерала в Англию, как французское правительство объявило о капитуляции. Был подписан унизительный мирный договор, согласно которому на неоккупированной территории страны устанавливался коллаборационистский режим сотрудничества с фашистской Германией.

В тот же вечер де Голль представил Черчиллю свой план: он должен обратиться по радио Би-би-си к соотечественникам, не поддержавшим пособнический режим и хранившим верность свободной Франции. Он призовет их не сдаваться и продолжать сопротивление. Кроме того, если кому-то из французов удалось бежать в Англию, он предложит им встретиться с ним.

Черчилль сомневался: ему не хотелось бы портить отношения с новым французским правительством. Но де Голль обещал, что не скажет ничего, что можно было бы рассматривать как измену по отношению к вишистам. После долгих уговоров он получил разрешение на выступление.

В своей речи де Голль почти не отклонился от оговоренного ими плана, вот только закончил он неожиданно — пообещав слушателям, что назавтра снова выйдет в эфир. Это заявление было для Черчилля сюрпризом, но обещания нужно выполнять. Не выпустить де Голля в эфир? Это выглядело бы нехорошо, да и вообще необходимо было подбодрить несчастных французов в столь мрачные дни.

В следующем выступлении де Голль был заметно решительнее. «Любой француз, у которого есть в руках оружие, — заявил он, — обязан продолжить сопротивление». Он пошел еще дальше, призвав французских генералов и офицеров, оставшихся во Франции, противостоять врагу. Он сам и те, кто присоединится к нему в Англии, представляют часть нации в изгнании. Они назовутся «Свободной Францией» и сформируют армию, чтобы в итоге добиться освобождения своей родины от гитлеровцев.

Черчилль не имел возможности постоянно и пристально следить за деятельностью де Голля. Полагая, что аудитория французского генерала невелика, он смотрел сквозь пальцы на его нескромные заявления и позволял продолжать выступления по радио. Между тем с каждым разом де Голль приобретал все большую известность, так что прекратить передачи теперь уже было бы невозможно — генерал стал настоящей знаменитостью. Линия, избранная французским правительством и командованием армии перед лицом оккупантов, многими расценивалась как бесчестье. Французы осуждали вишистов — однако де Голль был единственным, кто открыто выступил и предложил альтернативу. В его голосе звучала уверенность, его высокая фигура и худое лицо мелькали теперь на страницах газет и в кинохронике. Но важнее всего было другое: его призыв был услышан, его армия, начавшись с нескольких сотен солдат в июле 1940-го, уже через месяц насчитывала несколько тысяч человек.

Вскоре де Голль заявил, что намерен возглавить кампанию своей армии по освобождению французских колоний в Центральной и Экваториальной Африке от вишистского правления. Места эти были малонаселенные и дикие — почти сплошь непроходимые тропические леса, — располагались они вдали от стратегически важных регионов Северной Африки на Средиземном море, однако там имелось несколько морских портов, которые могли оказаться полезными.

Черчилль, поразмыслив, выразил готовность поддержать де Голля. Французские войска должны были без особого труда захватить Чад, Камерун, Французское Конго и Габон.

Когда де Голль возвратился в Англию в конце 1940 года, под его контролем уже находилась громадная территория, тысячи квадратных километров. Армия его тем временем выросла до двадцати тысяч человек. Решительные действия де Голля поразили воображение англичан. Он не был больше беглецом, просившим убежища, — это был настоящий, яркий политический и военный лидер. И де Голль вел себя соответственно этим переменам: теперь он выдвигал свои требования и действовал в намного более агрессивной манере. Черчилль уже начинал подумывать, не допустил ли он ошибку, предоставив французу неограниченную свободу действий.

На следующий год британская разведка выяснила, что де Голль налаживает контакты с растущим движением французского Сопротивления. Сопротивление, возглавляемое социалистами и коммунистами, начиналось хаотично, какая-либо структура отсутствовала. Де Голль лично избрал себе в помощники одного из членов довоенного социалистического правительства, Жана Мулена, который приехал в Англию в октябре 1941 года. Вместе они работали над объединением подполья. Из всех действий, предпринимаемых де Голлем, именно это могло принести реальную пользу союзникам: эффективно действующее Сопротивление было просто бесценно. Итак, в начале 1942 года, с благословения Черчилля, Мулен на парашюте высадился на территории Южной Франции.

Между тем де Голль держался все более властно и успел наговорить резкостей многим представителям союзнических армий и правительств — в частности, американскому президенту Франклину Д. Рузвельту. Это привело к вполне понятному желанию заменить неудобного француза кем-то более покладистым. Американцы были уверены, что нашли идеального кандидата: генерал Анри Жиро, один из наиболее уважаемых военных руководителей Франции, человек с несравнимо лучшим послужным списком, чем у де Голля. Черчилль кандидатуру одобрил, и Жиро объявили командующим французскими силами в Северной Африке. Де Голль, чувствуя, что против него готовится заговор, стал настаивать на личной встрече с Жиро, мотивируя это тем, что им необходимо обсудить сложившееся положение. После долгих обсуждений и согласований он получил разрешение на встречу и вылетел в Алжир в мае 1943 года.

Два генерала почти сразу же набросились друг на друга, каждый выдвигал требования, не приемлемые для другого. Наконец, после долгих споров, де Голль согласился пойти на уступки: он предложил организовать комитет, который бы готовился к управлению послевоенной Францией, и подготовил проект документа, в котором называл Жиро главнокомандующим и одним из двух председателей Французского комитета национального освобождения, вторым был де Голль. В свою очередь генерал де Голль должен был заняться комитетом — укомплектовать его и очистить от чиновников, сотрудничавших с вишистским правительством.

Жиро такой вариант удовлетворил, он поставил под проектом свою подпись. Вскоре после их встречи он покинул Алжир, чтобы нанести визит в США. Но де Голль не терял времени: воспользовавшись отсутствием Жиро, он ввел в комитет своих сторонников и участников Сопротивления. Возвратившись, Жиро обнаружил, что его лишили значительной части обещанной политической власти. В комитете, который он помогал сформировать, он теперь находился в изоляции, не имея возможности отстаивать свои интересы. Прошли считанные месяцы, и де Голль был провозглашен единоличным председателем комитета и главнокомандующим. Жиро оставалось лишь тихо уйти в отставку, что он и сделал.

Рузвельт и Черчилль наблюдали за развитием событий с нарастающим беспокойством. Они пытались вмешаться, угрожали, но ничего не помогало. Те радиопередачи на Би-би-си начинались вполне невинно, но теперь их жадно слушали миллионы французов. Благодаря Мулену де Голль сумел добиться в Сопротивлении почти полной власти; разрыв с де Голлем поставил бы под угрозу срыва отношения союзников с Сопротивлением. Что же касается комитета, сформированного де Голлем с целью руководства Францией после войны, то его уже признали правительства всех стран мира. Любая попытка втянуть генерала в какой-либо политический конфликт при таких обстоятельствах могла иметь крайне нежелательную окраску и повлечь за собой кризис военной экономики.

Вот так получилось, что малоизвестный прежде французский генерал стал хозяином положения. И никто ничего не мог с этим поделать.

ТОЛКОВАНИЕ

Когда генерал Шарль де Голль бежал в Англию, цель у него была одна: вернуть Франции ее поруганную честь. Он надеялся добиться этого, создав и возглавив политическую и военную организацию, целью которой было бы освобождение Франции. Он хотел, чтобы его родину рассматривали как равную среди союзников, а не относились к ней как к порабощенной нации, не способной постоять за себя и ожидающей помощи со стороны.

Если бы де Голль сразу открыто заявил о своих намерениях, ему могли не поверить, усмотрев в его словах опасную смесь лжи и честолюбия. А если бы он слишком быстро захватил власть, то тем самым выдал бы свои намерения. Вместо этого он, сохраняя полное хладнокровие и не отступая от намеченных целей, двигался вперед постепенно, маленькими шажками. Первый шаг — всегда самый важный — заключался в том, чтобы привлечь к себе внимание общественности, сначала одним выступлением на Би-би-си, а потом и целой серией. Добиться такой возможности де Голль сумел с помощью хитрых уловок и маневров. Благодаря незаурядному актерскому дарованию и вкрадчивому, гипнотическому голосу он довольно быстро добился признания. Это позволило ему сделать следующий шаг, откусить еще один маленький кусочек от целого — он сумел создать и укрепить армию.

Следующий кусочек де Голль откусил, захватив африканские государства под контроль своей армии. Эта власть распространялась теперь на обширные территории, и хотя это были территории удаленные и изолированные, это не меняло дела — у де Голля появилась неоспоримая политическая власть. Затем генерал постепенно вошел в Сопротивление. Прежде это движение считалось бастионом коммунистов, а он сделал его своим. В конце концов он создал комитет, которому предстояло управлять освобожденной Францией после окончания войны, — мало-помалу, кусочек за кусочком, он добился полного контроля и в этой структуре. Из-за того, что он продвигался такими вот мелкими шажками, никто и догадаться не мог, каковы его конечные цели. Когда Черчилль и Рузвельт осознали, насколько глубоко де Голль проник не только в Сопротивление, но и в умы британцев и французов — теперь все воспринимали именно его в качестве неоспоримого лидера борющейся Франции, — было уже слишком поздно. Остановить де Голля не смог бы уже никто. Его неоспоримое лидерство стало совершившимся фактом.

Не так-то просто пробивать себе дорогу в этом мире, энергично бороться и добиваться желаемого — и при этом не навлечь на себя ни зависти, ни антипатии окружающих. Кто-то может счесть вас агрессивным, слишком напористым, карьеристом, готовым пройти по трупам. Что делать, чтобы этого избежать? Вам следует не снижать своих амбиций, но скрывать их до поры до времени, не вызывая подозрений. Поэтапный подход, продвижение к цели мелкими шагами, от одной промежуточной задачи к другой — идеальный способ, позволяющий добиться осуществления своих замыслов в нашем неискреннем мире. Главное при этом — не терять четкого представления о своих целях, не отвлекаться. Нужно постоянно представлять себе границы той империи, которую вы намерены завоевать, а затем присматриваться к маленьким, удаленным районам этой империи, которые удобно будет захватить первыми. Каждый шаг должен быть логичным, соответствовать общей стратегии, но при этом быть незначительным — чтобы никто не заподозрил, каковы ваши отдаленные намерения. Если вы станете откусывать слишком большие куски, то заполучите больше, чем сумеете удержать, и не сумеете справиться с внезапно нахлынувшими на вас проблемами. Будете откусывать кусок за куском слишком быстро — окружающие поймут, чего вы хотите. Между тем неспешный ход времени может отлично замаскировать ваши намерения, придав вам вид человека скромного и не амбициозного. К тому времени, когда соперники очнутся и поймут, что их провели, им ничего не останется, как только поскорее убраться с вашего пути.

Честолюбие может не только парить, но и стлаться.

—Эдмунд Бёрк (1729–1797)

КЛЮЧИ К ВОЕННЫМ ДЕЙСТВИЯМ На первый взгляд люди кажутся чрезмерно агрессивными и напористыми. А как еще можно объяснить бесконечную череду войн, которая тянется из глубокого прошлого до наших дней? Однако на самом деле это не вполне так, мы имеем дело с некоей иллюзией. Война и подобные конфликты являют собой разительный контраст с повседневной мирной жизнью, именно потому они привлекают к себе особое, несоразмерное внимание. То же самое можно сказать о тех агрессивных личностях, которые выделяются на общем фоне тем, что — так и кажется — постоянно норовят урвать побольше.

Истина в том, что большинство людей по природе своей осторожны, они стремятся удержать хотя бы то, что имеют, боятся непредвиденных последствий и неприятных ситуаций, которые неизбежно влечет за собой каждый конфликт. Они не выносят конфронтации и пытаются избегать любых стол- 19 33 стратегии войны 577 кновений. (Именно поэтому многие, пытаясь достичь желаемого, часто ищут выход в пассивной агрессии.) Вы должны всегда помнить об этом свойстве человеческой натуры, когда планируете решение каких-либо своих жизненных задач. Именно это и является основанием для любого применения стратегии совершившегося факта.

Вот как действует эта стратегия: вообразите, что имеется нечто, к чему вы стремитесь или в чем нуждаетесь для достижения безопасности или власти. Если вы просто возьмете требуемое без долгих разговоров и объяснений, то предоставите своим недоброжелателям выбор — сражаться с вами или смириться с потерей и оставить вас в покое. Обладает ли то, чем вы завладели, достаточной для них ценностью, чтобы тратить силы, деньги или переживать опасности и тяготы войны? Что обойдется дороже — война (которая из небольшого конфликта может с легкостью перерасти во что-то более серьезное) или утрата? Захватите что-то по-настоящему важное или ценное, и им придется как следует все взвесить; им придется принимать весьма ответственное решение. Но если вы завладеете чем-то незначительным, несущественным, то вероятность, что ваши соперники станут рваться из-за этого в бой, ничтожно мала. Скорее всего, они решат не связываться с вами из-за пустяков и оставят вас в покое. Вы, таким образом, играете на инстинктивной осторожности противников, которая пересиливает в них стяжательские инстинкты. А потом тот факт, что вы завладели чем-то, прежде принадлежавшим им, воспринимается уже как совершившийся факт, и они предпочтут смириться с этим обстоятельством: оспаривать существующее положение вещей — дело сложное и неблагодарное.

Рано или поздно, следуя своему стратегическому плану, вы делаете еще один шаг и откусываете новый небольшой кусочек. На этот раз ваши противники насторожены: они начинают понимать, что происходит. Однако и на сей раз речь идет о незначительной мелочи, из-за которой не стоит ломать копий. Раньше они не бросались по пустякам в драку, разве теперь дело того стоит? Не торопитесь, работайте по плану тонко, с умом, как это делал Шарль де Голль. Пройдет немало времени, пока ваши цели не станут очевидными, и тогда ваши противники пожалеют о своем миролюбии, недальновидности — или лени? Но теперь начинать войну с вами уже поздно: ситуация коренным образом изменилась, вы уже не так малы и слабы, как прежде. Теперь у них появляются новые, иные мотивы для того, чтобы избегать конфликта. Отгрызайте понемногу от того, что вам необходимо. В этом случае вы не вызовете у людей вспышки гнева, страха или недоверия настолько сильной, чтобы эти эмоции пересилили естественное нежелание драться. Не спешите, пусть между укусами пройдет достаточно много времени. Это позволит вам сыграть еще и на короткой людской памяти.

Самое главное в стратегии совершившегося факта — действовать быстро и ничего не обсуждать. Если вам не удастся скрыть свои намерения, то вы не успеете ничего сделать, как станете объектом нападок, критики, анализа и множества вопросов: «Как ты посмел даже думать о том, чтобы отхватить себе этот кусок? Довольствуйся тем, что имеешь, и не высовывайся!» Отчасти людская осторожность проявляется в том, что они пускаются в бесконечные дискуссии вместо того, чтобы действовать. С этим можно справиться, если захватывать намеченную цель стремительно. Дискуссия окончится, не начавшись. Не важно, насколько ничтожен сделанный вами шажок, тот кусочек, который вы оторвете. Все равно, захватив его, вы выделитесь из общего фона и завоюете уважение и вес.

В 1740 году при вступлении во власть Фридриха Великого Пруссия была маленькой и слабой европейской страной. Отец Фридриха не постоял за ценой, создавая прусскую армию, но практически не использовал ее. Он прекрасно понимал: стоит ему направить куда-то свою армию, как другие европейские державы объединятся против него и раздавят, не дав ничего предпринять. Фридрих, хотя его и отличали непомерные амбиции, понимал, какие обстоятельства сдерживали отца.

Однако спустя менее года после коронации удача, казалось, сама пошла ему в руки. Самым большим врагом Пруссии была Австрия, где также недавно появилась новая правительница — эрцгерцогиня Мария Терезия. Не всех, однако, устраивала ее фигура, многие ставили под вопрос законность ее власти. Фридрих, решив воспользоваться политической нестабильностью в стране, ввел свои войска в австрийскую провинцию, Силезию. Мария Терезия, желая показать, что она сильна, приняла решение отбить провинцию. Война затянулась на несколько лет — и все же Фридрих отлично рассчитал момент. Под конец возникла угроза, что он захватит территорию куда большую, нежели сама Силезия, так что Марии Терезии пришлось просить о мире.

Фридрих пользовался той же стратегией снова и снова, захватывая небольшие страны или провинции, у которых не хватало сил для того, чтобы как следует постоять за себя. Действуя таким образом, он превратил Пруссию в сильную державу. Начни он с попытки захвата больших территорий, его намерения стали бы очевидны всем, и противники могли объединиться, чтобы вместе оказать ему достойный отпор. Стратегия поэтапного движения к цели оказалась в этом случае как нельзя более подходящей. Австрия переживала не лучшие времена, Силезия была совсем мала, и все же, захватив ее, Пруссия стала немного богаче, она начала увеличиваться. Это дало Фридриху толчок и позволило ему понемногу начать расти и расширяться.

Многие из нас сталкиваются со специфической проблемой; эта проблема — завышенные ожидания, большие амбиции, надежды. Мечты и пробуждаемые ими эмоции захватывают нас в плен, нам трудно сосредоточиться на тех маленьких, скучных этапах, которые обычно бывают необходимы для достижения высоких целей. Мы так привыкаем к величию своих замыслов, что нам начинает казаться, будто двигаться к их осуществлению правильнее всего гигантскими прыжками. Но в мире человеческих взаимоотношений, точно так же как в природе, все большое и стабильное вырастает медленно. Поэтапная стратегия — отличное противоядие, позволяющее усмирить естественное нетерпение. Она помогает нам сосредоточить внимание на чем-то маленьком, незначительном, но реально достижимом — на первой порции. После нее следует вторая — и так, мало-помалу, мы приближаемся к той самой заветной цели. Эта стратегия учит нас не разбрасываться и представлять себе динамику процесса, последовательность взаимосвязанных этапов и действий, каждое из которых, пусть даже совсем мелкое, само по себе обладает громадными психологическими преимуществами. Как часто масштаб замыслов подавляет нас, лишает уверенности в своих силах. Предприняв первый — пусть совсем незначительный — шаг, мы начинаем понимать и верить, что эти наши замыслы и планы осуществимы. Нельзя придумать ничего более ободряющего и полезного, чем действие.

Разрабатывая такой стратегический план, будьте внимательны к неожиданным возможностям, не пропустите кратковременного кризиса или минутной слабости своего противника. Но и в этом случае не поддавайтесь искушению захватить что-то более значительное — откусив больше, чем вы в состоянии проглотить, вы рискуете столкнуться с серьезными трудностями, потерять уверенность в себе и провалить все дело.

Стратегия совершившегося факта — нередко лучший способ взять в свои руки судьбу проекта, который в противном случае может быть погублен коллективным руководством. При съемках почти каждого своего фильма Альфреду Хичкоку приходилось вести настоящие войны, постепенно оттесняя от принятия решений продюсера, актеров и всех остальных членов съемочной группы. Его сражения со сценаристами были лишь отражением в миниатюре более крупномасштабной войны. Хичкок всегда настаивал на том, чтобы его идеи и замыслы точно и скрупулезно учитывались при написании сценария. Однако при этом режиссер понимал: слишком крепко держа сценариста за горло, он не добьется от него ничего, кроме озлобления и посредственно, без вдохновения выполненной работы. Поэтому он предпочитал двигаться постепенно, мелкими шагами. Поначалу Хичкок, казалось, предоставлял сценаристу полную свободу действий — его собственные небрежные заметки вроде бы позволялось не замечать. Но потом гениальный режиссер просил внести все новые поправки, постепенно придавая сценарию желаемую форму. Его главенствующая роль в работе над сценарием выявлялась далеко не сразу, а к этому времени сценарист был уже увлечен работой и потому продолжал совершенствовать сюжет по указаниям Хичкока, даже если ему не очень нравилось это вмешательство. Хичкок был очень терпелив, ему доставало выдержки на то, чтобы до поры до времени не обнародовать свои властные игры. Поэтому часто бывало, что продюсеры, сценаристы и звезды осознавали всю полноту его власти лишь после окончания съемок фильма.

Чтобы добиться контроля в любом проекте, вы должны набраться терпения и сделать время своим союзником. Захватив власть сразу и полностью, вы рискуете вызвать зависть и недоброжелательство окружающих, для которых происшедшее окажется слишком уж неожиданным. Так начните исподволь, создав вначале иллюзию, будто вы работаете в команде наравне с остальными. Затем медленно, шаг за шагом, продвигайтесь вперед. Если этот процесс будет вызывать раздражение у людей, не огорчайтесь. Это означает только одно — в дело вовлечены их эмоции, а следовательно, ими можно управлять.

Наконец, последнее: применение стратегии поэтапного продвижения позволяет скрыть агрессивные намерения, потому в наши неискренние времена она просто бесценна. Однако, скрывая все свои манипуляции, вы не сумеете продвинуться достаточно далеко. Поэтому, сделав первый укус, пусть даже совсем маленький, покажите, что действовали из самообороны. Это поможет вам выглядеть потерпевшей стороной. Создайте впечатление, будто ваши цели ограниченны — делайте паузы между укусами, пользуйтесь тем, что у людей короткая память. При этом заявляйте во всеуслышание о своих мирных намерениях. Совсем уж верхом мудрости и рассудительности было бы время от времени откусывать кусок побольше и потом возвращать часть захваченного. Люди во всем этом увидят только щедрость и скромность, не заметив главного — того, как постепенно растет и разрастается ваша империя.

Образ:

Артишок. На первый взгляд это какая-то малоаппетитная, даже против ная шишка, в которой много жестких несъедобных чешуек и почти ничего пригодного в пищу. Но если вы попробуете отрывать одну чешуйку за другой, то будете вознаграждены за свое терпение. Постепенно листья становятся все нежнее и вкуснее, а под конец вы доби раетесь до сочной сердцевины.

Авторитетное мнение:

Умножать маленькие успехи означает приумножать сокровища. Приходит время, когда человек становится богатым, даже не осознав, как это случилось.

— Фридрих Великий (1712–1786)

ОБОРОТНАЯ СТОРОНА

Если вы поймете или заподозрите, что кто-то применяет эту стратегию к вам, откусывая по кусочку, единственные контрмеры, которые можно предпринять, — не допустить дальнейшего продвижения или совершившихся фактов. Быстрой и решительной реакции может быть достаточно, чтобы обескуражить «пошагового» агрессора, особенно если он прибег к этой стратегии из слабости и не может позволить себе многих и затяжных битв. Конечно, вам может попасться более крепкий и сильный противник, подобный Фридриху Великому, но даже в этом случае быстрая и энергичная реакция может возыметь успех. Отгоняйте противников, не давая откусить ни кусочка, даже самого маленького, душите их намерения в зародыше — иначе дело может принять слишком опасный для вас оборот.

Стратегия 30 ПРОНИКАЙ В УМЫ: ИНФОРМАЦИОННЫЕ СТРАТЕГИИ

Общение — своего рода война, где полем боевых действий оказываются умы и сердца людей, на которых вы хотите повлиять. Они обороняются, пытаясь противостоять воздействию. Ваша цель — сломить оборону, проникнуть поглубже и овладеть ими. Любое другое общение в данном контексте — не что иное, как бесцельная и беззубая болтовня. Научитесь тому, чтобы ваши мысли проникали далеко во вражеский тыл, научитесь доводить то, что хотите, до адресата — даже посредством мелких и незначительных деталей. Влияйте на людей так, чтобы они делали те выводы, которые желательны для вас, полагая при этом, что додумались до искомого самостоятельно. Кое-кого вы можете перехитрить, придавая своим из ряда вон выходящим идеям облик обыкновенных, рядовых вещей; к другим, обладающим менее подвижной реакцией, подберите иной подход, разбудите их с помощью необычного языка, поражающего новизной и новаторством. В любом случае избегайте поучений и проповедей, ваш язык должен быть ярким и обязательно затрагивать личность слушателя. Ваши слова должны стать не вялыми сентенциями, а искрой, зажигающей сердца.

ВНУТРЕННИЕ СВЯЗИ ДЛЯ тех, кто начинал работать с Альфредом Хичкоком, это, как правило, был весьма необычный и обескураживающий опыт. Хичкок не любил многословных разговоров о съемках своих фильмов — лишь изредка отпускал ироничные и меткие замечания. Что это — намеренная закрытость? Или мэтр немногословен от природы? И как можно управлять съемками фильма, которые включают совместные усилия стольких людей, не разговаривая с ними, а только раздавая конкретные инструкции?

Особенно эта особенность Хичкока удручала и нервировала актеров. Для тех более привычной была ситуация, когда режиссер обсуждал с ними сценарий, подробно описывая характер персонажей и вдаваясь в детали работы над ролью. Хичкок ничего подобного не делал. На репетициях он почти не раскрывал рта, на съемках тоже —. актеры поглядывали на него в надежде услышать слова одобрения, но он лишь кивал со скучающим видом или вовсе дремал. Актриса Тельма Риттер рассказывала: «Если Хичкоку нравилось, что ты делаешь, он ничего не говорил. Если он был недоволен, то выглядел так, словно его вот-вот вырвет». И все же каким-то образом он добивался от актеров удивительных результатов — они делали все в точности так, как он того хотел.

В первый день съемок картины «Тридцать девять ступеней» в 1935 году ведущие актеры Хичкока Мэдлейн Кэррол и Роберт Донет чувствовали себя на съемочной площадке немного неуютно. Они нервничали, поскольку в этот день им предстояло отработать одну из самых сложных сцен фильма. Актеры должны были сыграть почти незнакомых между собой людей, которые, однако, оказались скованными одними наручниками и вынуждены спасаться от угрожающих им по сценарию злодеев бегством. Якобы дело происходило в сельской местности, в Шотландии (на самом деле — в павильоне звукозаписи). Хичкок ничего не объяснил актерам, не дал им четких указаний по поводу того, что от них требуется в этой сцене. Кэррол была особенно раздражена поведением режиссера. Эта элегантная английская кинозвезда, одна из самых утонченных и изысканных актрис того времени, немало снималась в Голливуде, где с ней обращались как с особой королевской крови. Хичкок, сухой, неэмоциональный, был полной противоположностью голливудским мастерам. Невозможно было понять, как он задумал сцену, как относится ко всему происходящему. Кэррол решила играть в этой сцене сдержанно, с холодным достоинством — так истинная леди отнеслась бы к этой нелепой ситуации, когда ее приковали к совершенно незнакомому, чужому человеку. Пытаясь унять нервы, актриса в ожидании съемок мило болтала с Донетом, стараясь настроиться на общий с ним лад.

Когда Хичкок прибыл на площадку, он немного поговорил с актерами, скупо рассказал о предстоящей сцене и, нацепив наручники, повел их по площадке, где высился бутафорский мостик и прочие декорации. В это время его позвали — нужно было решить какую-то техническую проблему. Хичкок пообещал, что скоро вернется и они продолжат, а пока пусть отдыхают и ждут его на этом месте. Он пошарил в карманах в поисках ключа от наручников, но его не оказалось — видно, оставил где-то.

Мэтр поспешно удалился, наверное, отправился на поиски ключа. Шли часы. Актеры устали, раздражение и беспокойство росли: в этой ситуации они были бессильны, к такому голливудские звезды не привыкли. Самые ничтожные, третьестепенные члены съемочной группы были свободны, могли идти куда угодно. А они, знаменитости, звезды, были прикованы друг к другу. Из-за этой вынужденной близости, из-за этого дискомфорта они уже не могли, как раньше, добродушно подтрунивать друг над другом — это было неловко. Они не могли пойти даже в туалет. Это было унизительно.

Хичкок вернулся во второй половине дня — он нашел ключ. Начали съемку, но актеры никак не могли забыть происшедшего. Их лоск, их холодная невозмутимость куда-то испарились. Кэролл забыла все свои наработки, она не могла играть так, как собиралась. Зато, несмотря на раздражение, с которым не могли справиться ни она, ни партнер, сцена была сыграна — и получилась на редкость естественной. Теперь ее участники не понаслышке знали, что значит быть скованными одной цепью; они прочувствовали это на своей шкуре, так что играть им, по сути, не пришлось. Все пришло само, из глубины души.

Четырьмя годами позже Хичкок снимал «Ребекку» с Джоан Фонтейн и Лоуренсом Оливье. Фонтейн — ей шел двадцать первый год—впервые снималась в главной роли и страшно нервничала из-за того, что ее партнером был сам великий, гениальный Оливье. Другой режиссер, может быть, постарался бы развеять ее страхи, но Хичкок действовал иначе. Он прислушивался к слухам, которые ходили среди актеров и других членов съемочной группы; никто, говорил он девушке, не верит, что она справится с работой, к тому же Оливье недоволен: он хотел, чтобы роль досталась его жене, Вивьен

Ли. Фонтейн не находила себе места, она ощущала страшную неуверенность, отчужденность — а именно это должна была ощущать героиня фильма. Джоан практически не приходилось играть. Роль в «Ребекке», с которой она справилась просто великолепно, послужила началом ее славной актерской карьеры.

Когда в 1947 году Хичкок снимал «Дело Парадайн», исполнительница главной роли, Энн Тодд, тоже впервые снималась в Голливуде и безумно волновалась. И вот на съемочной площадке, перед тем как крикнуть: «Мотор!», Хичкок начинал рассказывать ей какой-нибудь непристойный анекдот, так что она либо хохотала от души, либо буквально немела от изумления. Перед съемками одной сцены, в которой ей предстояло ложиться в постель в элегантной ночной сорочке, Хичкок вдруг неожиданно прыгнул на нее с громким криком: «Расслабься!» Подобные его выходки помогали актрисе преодолеть скованность и держаться естественно.

Когда съемки затягивались и команда на площадке начинала уставать, когда внимание рассеивалось и начинались разговоры вполголоса о том о сем, Хичкок никогда не делал замечаний и тем более не кричал. Вместо этого он мог запустить в стену чашкой с чаем или так сдавить в кулаке электролампочку, что та лопалась. Это действовало на всех отрезвляюще, люди встряхивались и принимались за работу с новыми силами.

Хичкок явно не доверял словам и не полагался на объяснения, предпочитая им действия как более действенный способ общения. Эта особенность распространялась как на форму, так и на содержание его фильмов. Особенно тяжко от этого приходилось сценаристам и авторам диалогов; в конце концов, их профессия непосредственно связана именно со словами. Во время читки сценария Хичкок мог обсуждать интересующие его идеи — такие темы, как человеческая двойственность, способность творить добро наряду со злом, то обстоятельство, что никого в этом мире, по сути дела, невозможно считать действительно непорочным. Литераторы создавали страницы диалогов, пытаясь облечь его расплывчатые рассуждения в слова, чтобы это получилось тонко и умно. А в результате оказывалось, что все это Хичкоком из сценария убиралось и заменялось на действия и зрительные образы. К примеру, в «Головокружении» (1958) и «Психо» (1960) Хичкок во многие сцены ввел зеркала; в «Завороженном» (1945) это были лыжные следы на снегу и другие образы параллельно идущих линий; убийство в «Незнакомцах в поезде» (1951) показано через отражение в стеклах очков. Определенно, именно зрительные образы лучше слов помогали Хичкоку раскрывать его идеи о двойственности человеческой души, и у него действительно прекрасно это получалось, — но на бумаге, на этапе сценарного плана, все это выглядело как-то запутанно.

На съемочной площадке продюсеры в полном замешательстве наблюдали за тем, как Хичкок, разрабатывая мизансцену, без конца перемещает камеру, не обращая никакого внимания на актеров. Им казалось, что все это полностью лишено смысла. Все выглядело так, словно техническая сторона, сам процесс съемок имели для него большее значение, чем диалог и наличие в кадре людей. Точно так же редакторы не постигали его одержимости деталями: звуки, цвета, величина головы актера в кадре, скорость, с которой двигаются люди, — казалось, все эти бесчисленные мелкие детали для него важнее самой сути картины.

Но когда работа заканчивалась и можно было увидеть готовый фильм, становилось ясно, что Хичкок был совершенно прав, а его метод работы, несмотря на всю необычность, в очередной раз полностью себя оправдал. Фильмы Хичкока часто производили впечатление намного более глубокое, чем картины других режиссеров. Зрительные образы, ритм, движение камеры захватывали аудиторию, заставляя людей забыть обо всем. Зрители не просто смотрели фильмы Хичкока — они их проживали, а впечатления оставались с ними надолго после сеанса.

ТОЛКОВАНИЕ

В своих интервью Хичкок любил рассказывать одну историю из своего детства: лет в шесть он нашалил. Отец, нахмурившись, написал записку и велел отнести ее в местный полицейский участок. Дежурный полисмен прочитал записку и запер маленького Альфреда в камеру со словами: «Вот как мы поступаем с непослушными мальчиками». Его выпустили через несколько минут, но переживание было настолько сильным, что случай оставил неизгладимое впечатление. Если бы отец просто накричал на него, как чаще всего поступают отцы непослушных мальчишек, это ни к чему не привело бы. Но вот он оказался один среди страшноватых блюстителей закона, а потом в темной камере, с ее незнакомыми запахами — все это оказало куда более мощное воздействие, чем слова. Хичкок обнаружил: чтобы научить чему-то людей, действительно воздействовать на них, изменить их поведение, необходимо повлиять на их жизненный опыт, воздействовать на их эмоции, запечатлеть в их умах незабываемые образы, потрясти все их существо до основания. Как бы красноречивы вы ни были, всего этого трудно, почти невозможно добиться одними словами. Дело в том, что с нами говорят многие, слишком многие — все пытаются в чем-то нас убедить, чтото доказать, к чему-то склонить. Слова сливаются в неразличимый шум, а мы либо настраиваемся на них, либо — чаще — сопротивляемся изо всех сил.

Для того чтобы оказать на людей настоящее, глубокое воздействие, их нужно вернуть в детство, когда они были более открытыми и гораздо острее воспринимали всевозможные звуки, образы, действия — весь этот мир невербального общения. Чтобы достичь этого, нужно перейти на особый язык, состоящий не из слов, а из действий, каждое из которых имеет строго определенную цель: воздействовать на настроения и эмоции людей — на то, что им труднее всего контролировать. Именно этот язык годами совершенствовал и оттачивал Хичкок, добившись виртуозного владения им. От актеров он добивался как можно более естественного поведения — по сути дела, он стремился к тому, чтобы они не играли. Велеть им расслабиться или держаться естественно? Абсурд — это ни к чему бы не привело, только обидело бы и заставило еще сильнее напрячься. Вместо этого Хичкок следовал примеру своего отца, заставившего его испытать реальный ужас в лондонском полицейском участке. Он добивался того, чтобы актеры переживали эмоции той или иной сцены: раздражение, неуверенность, бешенство. (Разумеется, он не терял ключи от наручников — впоследствии Роберт Донет узнал о том, что он оставил их скованными намеренно; в этом заключался его план.) Не мучая актеров долгими объяснениями, которые часто отлетают как от стенки горох, Хичкок добивался того, что нужные чувства и переживания становились частью их внутреннего опыта, — и это невероятно органично выглядело на экране. Точно так же поступал Хичкок и со зрителями — он не разжевывал идею фильма в длинных диалогах. Он добивался поразительного эффекта, воздействуя на людей через зрительные образы. Визуальный ряд фильма, его ритм заставляли зрителей погрузиться в особое, свойственное детям состояние, когда образы и символы с невероятной силой воздействуют на уровне подсознания.

Крайне важно уметь в наших повседневных баталиях доносить до людей свои идеи, свои замыслы, влиять на их поведение. Общение в чем-то сродни военным действиям. Ваши противники в этой войне заняли оборонительную позицию: они хотят, чтобы их оставили в покое с их косными суждениями и предрассудками. Чем решительнее вы прорвете эту глухую оборону, чем дальше сумеете вторгнуться в их мысли и представления, тем эффективнее будет ваше общение. Использование слов и разговоров, к которым мы чаще всего прибегаем в общении, порой напоминает средневековую войну: наши рассуждения, мольбы, доводы со всего маха бьют людей по головам, словно дубины и алебарды. Эффект от такой прямолинейности может оказаться противоположным: уставшие от разговоров люди относятся к ним с недоверием и раздражением. Постарайтесь научиться действовать иначе, более тонко и необычно, заставляя людей отнестись к вам с вниманием и доверием. Воздействуйте на их чувства и подсознание, заставьте пережить необычный опыт, заворожите их яркими и символичными зрительными образами. Помогите им вернуться в то состояние, когда они, словно в детстве, незащищены, открыты, — и те идеи, которые вы хотите до них донести, просочатся сквозь искусно возведенные оборонительные укрепления. То, что вы не сражаетесь общепринятым способом, только придает вашим действиям дополнительную мощь.

Монах Риокан… попросил учителя дзен Буккана… объяснить, что такое четыре мира дхармы…Буккан сказал: «Чтобы объяснить четыре мира дхармы, много говорить не нужно». Он наполнил белую чайную чашку чаем, выпил его и разбил чашку на куски прямо перед монахом со словами: «Тебе понятно?» Монах сказал: «Благодарю тебя за наглядный урок. Я постигсамую суть мира Причин и Следствий».

— Тревор Леггетт. «Дзен самурая: Коаны воина», 1985

ТАЙНЫЙ ВДОХНОВИТЕЛЬ В 1498 году двадцатидевятилетний Никколо Макиавелли был избран на должность секретаря Второй канцелярии Синьории, ведомства, занимавшегося внешними делами города. Выбор был не вполне обычен: по происхождению Макиавелли был хотя и старинного дворянского, но не слишком высокого рода, к тому же из бедной семьи, не обладал опытом в делах политических, не имел юридического образования — вообще никакой профессиональной подготовки. Однако у Макиавелли имелись связи во флорентийском правительстве, там были люди, которые его знали и видели в нем огромный потенциал. И в самом деле, с самого начала службы в канцелярии Макиавелли выделялся своей неутомимостью, энергией, наблюдательностью и остротой ума. Обращали на себя внимание и его колкие, язвительные доклады на политические темы, и мудрые советы, которые он давал послам и дипломатам. Ему доверяли самые ответственные, а порой щекотливые поручения; он исколесил всю Европу с дипломатическими миссиями — то отправлялся в Северную Италию для встречи с Чезаре Борджа, чтобы выведать намерения этого безжалостного политикана относительно Флоренции, то во Францию, чтобы встретиться с королем Людовиком XII, то в Рим, чтобы участвовать в переговорах с папой Юлием II. Это выглядело как начало блестящей карьеры.

Не все, однако, было безоблачным в профессиональной карьере Макиавелли. Он жаловался друзьям на низкое жалованье в канцелярии; описывал, как трудно бывает вести переговоры, но еще труднее увидеть, как какой-нибудь министр или посол появляются на сцене в последний момент, заканчивают работу и получают все почести (должность, занимаемая Макиавелли, не давала ему права ставить свою подпись на соглашениях или договорах). Многие из тех, кто стоит выше его, говорил он, уступают ему в уме и трудолюбии, а своим высоким положением и завидными должностями обязаны лишь происхождению и связям. Но он разработал целое искусство, позволяющее общаться с подобными персонами, делился Макиавелли с друзьями, и нашел способ использовать их в своих интересах, вместо того чтобы быть использованным.

До прихода Макиавелли в канцелярию Флоренцией правило семейство Медичи. В 1494 году их сместили и изгнали, а Флоренция стала республикой. Однако в 1512 году папа Юлий II собрал армию, чтобы уничтожить республику и восстановить во Флоренции правление Медичи. План удалось привести в исполнение, Медичи снова обрели власть благодаря помощи папы.

Спустя несколько недель Макиавелли был арестован — его обвинили в участии в заговоре против Медичи. В тюрьме его подвергали пыткам, однако он отказывался говорить как о себе, так и о других предполагаемых заговорщиках. После освобождения из тюрьмы в 1513 году он был отправлен в небольшое имение его семьи, в нескольких милях от Флоренции.

Макиавелли подружился и очень сблизился с человеком по имени Франческо Веттори — тот пережил смену власти, ему посчастливилось остаться в правительстве и даже снискать расположение Медичи. Весной 1513 года Веттори начал получать письма, в которых Макиавелли описывал ему свою новую жизнь. По вечерам он уединялся в кабинете и вел мысленные беседы с великими деятелями истории, размышляя об их судьбах и пытаясь разгадать тайны их могущества. Он желал осмыслить свой прежний опыт в политике и искусстве управления государством. Теперь, писал Макиавелли Веттори, он работает над небольшим трактатом «De principatibus» — позднее этот трактат получил название «Государь». В нем он глубоко погружается в размышления на тему власти, обсуждает принципы государственного правления, формы, которые оно может принимать, и другие предметы: как образуются государства, как удерживается власть и как ее теряют. Глубокие познания автора и изложенные в трактате советы могли оказаться для правителя полезнее, чем большая армия. Не может ли Веттори показать его одному из Медичи—а он, Макиавелли, с радостью посвятил бы ему свой труд? Он мог бы принести огромную пользу этой семье «новых государей». К тому же это могло бы поспособствовать и возобновлению карьеры Макиавелли — он к тому времени находился в бедственном положении и особенно страдал из-за изоляции и невозможности участвовать в политической жизни.

Веттори нашел способ передать труд Макиавелли Лоренцо Медичи (внуку знаменитого Лоренцо Великолепного), который проявил к трактату куда меньше интереса, чем к двум охотничьим собакам, подаренным ему в то же время. В сущности, «Государь» поставил в тупик даже самого Веттори: советы и поучения, содержавшиеся в книге, казались очень уж жесткими, подчас аморальными, при этом изложены они были бесстрастным сухим языком — странное, непривычное сочетание. Автор писал вещи верные и правдивые, но говорил о них чересчур откровенно. Макиавелли разослал рукопись еще нескольким друзьям, которые тоже колебались, не зная, как этому относиться. Может быть, труд был задуман как сатирический? Презрительное отношение Макиавелли к аристократам, обладающим властью, но не умом, было хорошо известно тем, кто с ним общался.

Вскоре Макиавелли написал новую книгу, позднее получившую название «Рассуждения о первой декаде Тита Ливия», выжимки из его бесед с друзьями, которые он вел после своего падения. В «Рассуждениях», представляющих собой размышления о политике, также содержались некоторые советы, но, в отличие от предыдущей книги, они больше касались кон- ституции республики, нежели действий единоличного правителя.

На протяжении нескольких последующих лет Макиавелли постепенно вернул к себе расположение и был допущен к участию в делах Флоренции. Он написал пьесу «Мандрагора», которая, несмотря на свою скандальную репутацию, очень понравилась папе и была поставлена на сцене в Ватикане; кроме того, ему заказали написать историю Флоренции. «Государь» и «Рассуждения» не были опубликованы, но разошлись в списках среди правителей и политиков всей Италии. Читательская аудитория у этих книг была невелика, так что, когда Макиавелли умер в 1527 году, казалось, что имя бывшего секретаря республики вскоре будет забыто.

Но после кончины Макиавелли два его не опубликованных при жизни труда продолжали возбуждать интерес читателей и вскоре стали известны уже за пределами Италии. В 1529 году Томас Кромвель, министр английского короля Генриха VIII, каким-то образом получил экземпляр «Государя» и, в отличие от более поверхностного Лоренцо Медичи, прочитал трактат Макиавелли внимательно и вдумчиво. Благодаря множеству исторических примеров, приведенных в книге, она стала для него чтением живым и увлекательным. Простой, безыскусный язык был им воспринят не как причуда, а как свежая струя. Еще важнее было то, что аморальные, казалось бы, советы на самом деле были очень важными: писатель объяснял не только, что должен делать правитель, чтобы удержать власть, но и как представить свои действия публике. Кромвель просто не мог не воспользоваться наставлениями Макиавелли для своего государя.

Через пять лет после смерти Макиавелли «Государь» был впервые издан у него на родине, а спустя десятки лет, переведенный на многие языки и опубликованный в разных странах, начал свое шествие по миру. Проходили столетия, трактат зажил собственной жизнью, можно даже сказать, двойной жизнью: его широко осуждали как аморальное наставление, но при этом втихомолку с жадностью читали крупнейшие политические деятели в разные времена. Для французского кардинала Ришельё «Государь» стал своего рода политической Библией. Наполеон не раз обращался к этой книге. Американский президент Джон Адамс постоянно держал ее на столике у кровати. С помощью Вольтера прусский король Фридрих Великий написал трактат под названием «Анти-Макиавелли», но это не мешало ему беспардонно применять многие идеи Макиавелли на практике с буквальной точностью.

Книги Макиавелли становились достоянием все более широких кругов, все сильнее и глубже воздействовали они на политику. Философы от Бэкона до Гегеля искали и находили в его работах подтверждение своих собственных теорий. Поэты-романтики, такие как лорд Байрон, восторгались энергией его духа. В Италии, Ирландии, России молодые революционеры усматривали в «Рассуждениях» вдохновенный призыв к оружию и прообраз общества будущего.

На протяжении веков миллионы и миллионы читателей, обращаясь к книгам Макиавелли, искали и продолжают искать в них рекомендации и советы, касающиеся власти. Но может быть, все обстоит совершенно иначе — и это Макиавелли использует своих читателей в собственных целях? В его трудах и письмах к друзьям (до сих пор не все они обнаружены) разбросаны многочисленные знаки того, что он тщательно продумал стратегию самого своего письма и предвидел, какой будет та власть — власть, которой он сумел добиться спустя долгое время после своей смерти, незаметно и глубоко внедряя свои идеи в умы своих читателей, проникая в их души, превращая их в невольных последователей своей аморальной философии.

ТОЛКОВАНИЕ

Оказавшись в ссылке в своем имении, Макиавелли получил редкую возможность: в его распоряжении теперь было достаточно времени, чтобы размышлять над проблемами, интересовавшими его более всего. Прежде всего, он постепенно формулировал систему политических принципов, которая уже давно зрела и складывалась у него в мыслях. Для Макиавелли лучшим представлялся мир динамичных перемен, в котором города или республики переорганизовывались и возрождались в постоянном движении. В этом-то движении и развитии он видел наивысшее благо. Наибольшим злом были застой и самоуспокоенность. Способствовать здоровым переменам призваны были те, кого он называл «новыми государями», — молодые, амбициозные люди, отчасти львы, отчасти лисицы, сознательные или неосознанные враги установленного порядка. Помимо того, Макиавелли анализировал процессы, в результате которых «новые государи» достигают высот власти и, что часто случается, падают оттуда. Некоторые схемы были вполне понятны: необходимость умело менять маски, производить требуемое впечатление, играть на убеждениях людей, время от времени быть готовым предпринять действия безусловно аморальные.

Макиавелли не хватало власти для распространения своих идей. Лишенный власти политической, он нашел возможность обрести ее через свои книги: он обращал читателей в свою веру, вызывал у них интерес и сочувствие к своим идеям, а уж они распространяли эти идеи, вольно или невольно становясь его посланцами. Макиавелли понимал, что сильные мира сего не часто желают выслушивать советы и поучения, особенно от тех, кто ниже их. Знал он и другое: многих из тех, кто не стоит у власти, устрашат опасные аспекты его философии — его книги будут одновременно притягивать и отталкивать читателей. (Не обладающие властью мечтают о ней, но страшатся того, к чему придется прибегнуть, чтобы ее заполучить.) Чтобы покорить противников и сомневающихся, Макиавелли — настоящий стратег — должен был избегнуть в своих сочинениях прямолинейности, проявить коварство и хитроумие. Он добивался этого, используя необычные риторические приемы, увлекая и чаруя своих читателей, проникая глубоко в их умы.

В своих трудах он говорит о чрезвычайно серьезных, непреложных закономерностях и дает читателю практические советы, дарует идеи, помогающие прийти к власти, удержать эту власть и защитить ее от посягательств. Это притягивает читателей всех возрастов и всех категорий, поскольку нет среди нас никого, кто бы так или иначе не задумывался о достижении собственных интересов. Кроме того, какое бы внутреннее сопротивление — даже внутренний протест — ни возникало у читающего эти книги, тем не менее каждому ясно, что незнание, игнорирование описанных там вещей может быть просто опасно.

Макиавелли насытил текст своих трактатов множеством исторических примеров, иллюстрирующих его мысли. Людям нравится сопоставлять свои обстоятельства с историческими ситуациями, проводить параллели, сравнивать себя, например, с Цезарем или Медичи, наконец, просто интересно знакомиться с занимательными историями. Ну а человек, увлеченный, захваченный повествованием, почти не сопротивляется и легко поддается внушению. Читатель и не замечает, как, погружаясь в эти увлекательные истории — или, точнее, знакомясь с версиями исторических событий в переложении Макиавелли, — он проникается его идеями. Цитировал Макиавелли и классических авторов, подбирая выдержки таким образом, чтобы они соответствовали его целям. Его опасные советы и идеи было легче принять, если они исходили как бы от Тита Ливия или Тацита.

Наконец, язык: у Макиавелли он был простым и напористым — это придавало динамичность его сочинениям. Его читатели не блуждали в потемках мудрствований, утомляясь и останавливаясь, напротив — они ощущали желание дочитать до конца, двигаться, действовать. Часто его советы и призывы выражались в довольно энергичной и страстной форме, но это помогало ему «разбудить» читателя, вывести его из состояния оцепенения. Он обращался к молодежи, представляющей собой наиболее плодородную почву, на которой и вырастают «новые государи». Его произведения не прямолинейны и не однозначны, они ни в коем случае не дают людям прямых рекомендаций, указаний, что нужно делать. Читатели должны думать сами, опираться на собственные мысли и опыт, дополняя их прочитанным и становясь, таким образом, соавторами.

Так, используя хитроумные приемы, Макиавелли добивался власти над своими читателями, скрывая от них свои манипуляции. Трудно сопротивляться тому, чего не видишь и о чем не знаешь.

Необходимо понимать: ваши идеи могут быть просто великолепны, вполне возможно, что с их помощью можно перевернуть весь мир Однако, если вы не способны изложить и подать эти блестящие идеи достойным образом, они бессильны, лишены власти, люди ими не проникнутся. Если вы хотите увлечь аудиторию, не следует думать только о себе и своих переживаниях. Важно сосредоточиться как раз на этой аудитории, отнестись к ней со всем вниманием, как полководец перед битвой относится к своему противнику, которого готовится поразить. Имея дело с людьми равнодушными, быстро отвлекающимися, вы должны их увлечь, заинтересовать, заинтриговать, продвигая свои идеи незаметно, словно с заднего хода. С лидерами нужно действовать осторожно, изобретательно, возможно, прибегнуть к помощи посредников, чтобы скрыть источник, из которого исходят распространяемые вами идеи. С молодыми нужно общаться более напористо, энергично.

Вообще, ваши слова должны обладать силой, увлекать и захватывать слушателей, не позволяя им отвлекаться на собственные мысли. Ваша задача — не их самовыражение, а власть и влияние. Чем в меньшей степени люди сумеют сосредоточиться на избранной вами форме общения, осмыслить ее, тем труднее им будет понять, как глубоко внедрились ваши опасные идеи в их сознание.

С некоторых пор я никогда не произношу того, что думаю, и не верю в то, что говорю, а если иногда и случается мне сказать то, что я думаю, то я прячу эту правду среди такого количества лжи, что заметить ее слишком трудно.

—Никколо Макиавелли, письмо к Франческо Гвиччарди, 1521

КЛЮЧИ К ВОЕННЫМ ДЕЙСТВИЯМ Веками люди искали ту магическую формулу, которая дала бы им власть воздействовать на других людей с помощью слов. Добиться этого весьма непросто. Слова наделены удивительными, парадоксальными свойствами: попробуйте, например, дать кому-то совет — не важно, чего этот совет будет касаться, — и вот уже у людей создается впечатление, будто вы знаете больше, чем они. Если люди прислушиваются к вашим словам и считают их разумными, вы можете завораживать их, влиять на них, воздействуя на те их привычки и склонности, которые вам хотелось бы изменить. С того момента, как ваши слова произнесены, окружающие вольны делать с ними что хотят: они интерпретируют их по-своему, перетолковывают согласно собственным взглядам и предубеждениям. Часто кажется, что люди слушают, они кивают, как будто соглашаясь, но на самом деле это не так: они притворяются из вежливости, а иногда просто ради того, чтобы поскорее от вас отделаться. Беда в том, что речей и разговоров в нашей жизни слишком много, это мешает воспринимать их всерьез.

Это не означает, впрочем, что добиться власти с помощью слов невозможно. Просто нужно подходить к этому с умом, стратегически, основывая свои расчеты на знании основ психологии. Что же способно действительно изменить нас и наше поведение? Скорее всего, это будут не чьи-то слова, а наш собственный опыт, нечто, идущее не извне, а изнутри. Какое-то событие производит на нас потрясающее впечатление, вызывает бурю эмоций и разбивает привычные представления о мире, меняет восприятие. Такое воздействие может оказаться длительным и изменить нас всерьез. Нечто увиденное или услышанное от хорошего учителя заставляет нас усомниться в прежних познаниях, переосмыслить свои взгляды и меняет ход наших мыслей. Идеи усваиваются, и мы начинаем воспринимать их как часть собственного, личного опыта. Образы из фильмов проникают к нам в подсознание, мы воспринимаем идеи на невербальном уровне, они становятся частью нашей мечты. Лишь то, что бродит в глубине души, волнует нас, лишь то, что укореняется в нашем сознании как собственные мысли и переживания, способно хоть сколько-нибудь всерьез и надолго изменить нас, повлиять на то, что мы делаем.

Огромное влияние на природу человеческого общения оказал Сократ, великий мудрец, философ, живший в древних Афинах. Цель Сократа была проста: он хотел заставить людей осознать, что их знания о мире поверхностны, если не ложны. Попытайся он сказать об этом прямо, в традиционной форме, это вызвало бы у тех, к кому он обращался, лишь недоверие, неприязнь и еще, пожалуй, укрепило бы их самодовольную уверенность в мощи своего интеллекта. И вот, изучая этот феномен и продвигаясь вперед путем проб и ошибок, Сократ разработал метод, позволявший ему добиться того, чтобы слушатели или участники дискуссии относились к его словам с доверием и пониманием. Прежде всего, он охотно провозглашал свое собственное невежество, заявляя своим слушателям — а аудитория его состояла в основном из молодых людей, — что сам он знает ничтожно мало. В то же время он превозносил ум, способности и идеи своих слушателей, откровенно им льстил, подкрепляя их тщеславие. Затем, ведя диалог с одним из членов его аудитории, задавая вопрос за вопросом и добиваясь ответов на них, он постепенно разбивал те самые идеи, которые только что восхвалял, не оставляя от них камня на камне. При этом он никогда не отрицал ничего напрямую, не произносил резких негативных суждений. Задавая свои вопросы, вскрывая внутренние противоречия в речи собеседника, он доводил того до полного логического затруднения, заставлял увидеть всю несостоятельность или ложность его, собеседника, постулатов. Это поражало людей, приводило в замешательство: ведь только что Сократ открыто признавался в собственном незнании и так искренне хвалил своих собеседников. И все же ему каким-то образом удавалось заронить в них сомнения относительно истинности их, якобы столь глубоких, познаний.

Диалог надолго оставался в памяти незадачливых собеседников мудреца, заставляя размышлять и подвергать сомнению свои же собственные представления о мире. Они становились более восприимчивыми к реальному знанию, к чему-то новому и мало-помалу отказывались от прочно укоренившихся в сознании предрассудков и предубеждений. Сократ исполнял в этом процессе функцию повивальной бабки: он не навязывал собственные идеи и представления. Он просто помогал появиться на свет сомнениям относительно того, в чем, как казалось людям, они были уверены.

Сократовский метод оказался поразительно успешным: целое поколение молодых афинян подпало под его влияние и жадно впитывало его идеи. Самым известным из его учеников был Платон, он сохранил и широко распространил учение Сократа. А Платон оказал на развитие западной философской мысли, пожалуй, большее влияние, чем кто бы то ни был. Метод Сократа был весьма хитроумным. Позвольте повторить: он начинал с самоуничижения и превозношения слушателей. Тем самым ему удавалось расположить к себе аудиторию, заставить людей отбросить естественную подозрительность и недоверчивость. После этого он увлекал их за собой в лабиринт спора, в лабиринт, из которого они не могли найти выход и в котором подвергалось сомнению все, во что они прежде верили. Алкивиад, один из юных учеников Сократа, восхваляя своего учителя, говорил, что невозможно было понять сразу, к чему он клонит или что имеет в виду; его речи были полны риторики, казались забавными, лишь порой открывалось, насколько они содержательны. А в результате этой неуверенности и невозможности опровергнуть его наставления возникают сомнения в собственной правоте. Сократ менял человеческий жизненный опыт, взрывая его изнутри.

Взгляните на этот метод как на «глубинное» общение. Обычные речи, разговоры, даже литература и искусство оказывают на человека довольно-таки поверхностное воздействие. Наши попытки что-то объяснить или доказать окружающим сливаются с фоном, со всем шумом и гамом, характерным для повседневной жизни. Допустим даже, что что-то сказанное или сделанное нами заденет чувствительные струны в душах других людей. При этом возникнет какая-то связь, однако подобные впечатления редко сохраняются в сердцах надолго и едва ли способны всерьез повлиять на умонастроение и поступки. По большей части такие поверхностные связи нас вполне устраивают: мы не можем идти по жизни, стараясь убедить и изменить каждого, — это быстро привело бы к истощению всех сил. Но мы испытываем потребность — подчас настоятельную — более глубоко воздействовать на людей, меняя их взгляд на мир, их поступки и поведение.

Для этого важно обращать серьезное внимание не только на содержание вашего общения, но и на его формы. Нужно привести людей к определенным выводам, точнее, заставить их самостоятельно сделать эти выводы, вместо того чтобы сотрясать воздух, многословно излагая свои идеи. Если вы стремитесь к тому, чтобы отучить кого-то от дурной привычки, вряд ли добьетесь успеха, рассказывая о ее вредных последствиях. Куда эффективнее показать, дать почувствовать — например, тем или иным способом копируя поведение, — насколько неприятна эта привычка для окружающих. Если вы хотите, чтобы человек с заниженной самооценкой почувствовал себя увереннее, не думайте, что вам помогут похвалы, — они не проникают глубоко, их действие поверхностно. Вместо этого нужно подвигнуть такого человека сделать что-то важное, ощутимое, дать ему возможность убедиться в своих силах на деле, в реальном опыте. Это переживание трансформируется в неизмеримо более глубокое чувство уверенности. Если вы хотите донести до окружающих важную мысль, не нужно читать им наставления — лучше заставьте своих читателей или слушателей выстроить логическую цепь и самостоятельно прийти к определенным выводам. Пусть примут участие в рождении той мысли, которую вы пытаетесь им передать, усвоят ее, прочувствуют как свою — пусть у них возникнет чувство, будто они сами до этого додумались. Сообщение, переданное таким образом, проникает глубже в сознание людей, преодолевая их недоверчивость и предубежденность.

Разговаривая на этом новом языке, пополняйте свой «словарный запас», учитесь приемам невербального общения. Молчание, к примеру, может производить потрясающее воздействие: храня молчание и не отвечая, вы тем самым заставляете собеседника задуматься; намеренно не упоминая о чемто, чего люди от вас ждут, вы привлекаете их внимание к этой теме и добиваетесь того, что они сами первыми заговаривают о ней. Огромной выразительной силой обладают детали (le cose piccole, маленькие вещи, как называл их Макиавелли) — будь то в тексте, выступлении или произведении искусства. Знаменитый римский юрист и великолепный оратор Цицерон, желая в обвинительной речи подчеркнуть дурной нрав человека, против которого эта речь была направлена, приводил конкретные детали, характеризующие его, — богатое убранство дома (на какие средства? законно ли полученные?), пышные пиры, которые тот у себя устраивал, роскошные одежды, подобающие разве что императору. На первый взгляд это не имеет прямого отношения к личности человека, но все же такие детали ярко свидетельствовали о том, что обвиняемый явно ставил себя выше рядовых римлян. Цицерон упоминал о них вскользь, но подтекст был очевиден.

Без разглагольствований и многословных тирад он подводил слушателей к определенным выводам.

В любом обществе и в любое время открыто выражать свои мысли, если они идут вразрез с общественным мнением или представлениями о справедливости, небезопасно. Лучше всего делать вид, будто ты соответствуешь этим представлениям, повторяя избитые фразы и прописные истины. Однако можно прибегать к помощи деталей, вкрапляя их повсюду. Если, предположим, вы пишете роман, то можете вложить опасные высказывания в уста отрицательного персонажа, но при этом придать им такую выразительность и энергию, что они станут более интересными и убедительными, нежели речи героев положительных. Не всякий поймет ваши намеки, многие увидят лишь то, что лежит на поверхности, но кто-то, по крайней мере самые проницательные, уж наверняка догадается о том, что вы хотели сказать. Неоднозначность вашего произведения или выступления пробудит интерес к нему: уклончивые, иносказательные формы самовыражения — умолчание, намеки, полные значения детали, иносказания, намеренные оговорки — заставляют людей самостоятельно докапываться до смысла и чувствовать себя активными участниками. Чем активнее они будут участвовать в процессе расшифровки — а следовательно, и в процессе общения, — тем глубже усвоят ваши идеи.

Применяя эту стратегию на практике, старайтесь не сделать распространенной ошибки, пытаясь завладеть вниманием окружающих при помощи чего-то шокирующего или странного. Так вы добьетесь лишь поверхностного и кратковременного внимания. Используя форму выражения, которая отталкивает широкие слои публики, вы привлекаете к себе немногих; дело кончится тем, что вы станете проповедовать перед крохотной кучкой сектантов. Как показывает случай Макиавелли, применение традиционных форм со временем приносит плоды куда более обильные, привлекая неизмеримо большую аудиторию. Завоевав эту аудиторию, вы сможете внушать свои истинные (и даже шокирующие) мысли через детали и подтекст.

На войне почти всегда об успехе судят по результату. Если полководец ведет армию на поражение, никому не интересно, какими благородными идеями он при этом руководствуется. Не важно и то, что в дело вмешались непредвиденные обстоятельства, так что были нарушены все первоначальные планы. Полководец проиграл, и этим все сказано; ему нет оправданий. Одна из наиболее революционных идей

Макиавелли состояла в том, чтобы применить те же критерии в политике: важно не то, что говорят люди или каковы их намерения, важен единственно результат их действий, независимо от того, привело это к усилению или уменьшению власти. Макиавелли называл это «действенной правдой» — другими словами, то, что существует на самом деле, а не на словах и в теории. Например, исследуя деяния папы, Макиавелли обращал внимание на союзы, которые тот заключал, на богатства и земли, которыми владел, а не на его личность или рассуждения о вере и религии. Дела и результаты не лгут. Вам следует научиться пользоваться тем же барометром, определяя, насколько плодотворны ваши — и других людей — попытки общения с окружающими.

Если человек провозглашает нечто, что он считает новаторским, революционным, способным, как он полагает, изменить мир и улучшить род человеческий, а в реальности не может добиться ничего существенного, значит, идеи его вовсе не новаторские и не революционные. Широковещательные заявления, которые не продвигают дела, не дают желаемого результата, — не что иное, как потворство своим прихотям. Некоторым людям приятны звуки собственного голоса, они тешат свое самолюбие, играя роль борцов за идею, этаких крестоносцев. Правда заключается в том, что написанное или сказанное ими не в состоянии ничего изменить. Способность достучаться до людей, повлиять на них и изменить их взгляды — дело весьма серьезное, ответственное и требующее стратегического подхода не в меньшей мере, чем война. Вы обязаны быть строже к себе: в провале попытки общения с окружающими виновата, как правило, не публика — неподготовленная или недалекая. Виноват незадачливый оратор, не сумевший найти подход к своим слушателям.

Образ: Стилет. Этот длинный нож с клиновидным острием не требует заточки. Совершенство этого орудия заключено в самой форме его, позволяющей наносить глубоко проникающие раны. Ударит ли он сбоку, сзади или в самое сердце, рана будет смертельной.

Авторитетное мнение:

Со мной получается то же, что с повитухами. Сам я в мудрости уже неплоден, и за что меня многие порицали — что-де я все выспрашиваю у других, а сам никаких ответов никогда не даю, потому что сам никакой мудрости не ведаю, — это правда. А причина вот в чем: Бог понуждает меня принимать, роды же мне воспрещает. 

— Сократ (ок. 470–399 до н. э.)

ОБОРОТНАЯ СТОРОНА Помимо умения доносить до окружающих свои мысли и идеи, вам необходимо развивать обратную способность: расшифровывать подтексты, скрытые смыслы и подсознательные сигналы в том, что говорят другие люди. Когда, например, говорят общими фразами, употребляя слова высокопарные и абстрактные — «справедливость», «мораль», «свобода» и так далее, не объясняя при этом, что, в сущности, в них вкладывают, это означает, что от вас почти наверняка что-то скрывают. Часто — собственные неприглядные поступки, которые прячут за ширмой пустословия. Слыша такие разглагольствования, будьте настороже.

С другой стороны, люди, прибегающие к вычурному, иносказательному языку, насыщающие речь штампами или жаргонизмами, пытаются отвлечь вас от несостоятельности, слабости своих идей. Неуверенные в прочности собственных аргументов, они пытаются вызвать в вас теплые чувства, прикидываясь «своими парнями». А люди, речь которых претенциозна и цветиста, изобилует утонченными метафорами, часто больше упиваются звуками собственного голоса, чем интересуются реакцией слушателей. У них вы не найдете ни искренних чувств, ни глубоких мыслей. Вообще, обращайте внимание на то, в какую форму окружающие облекают свои мысли, каким образом они выражают себя; не принимайте все сказанное за чистую монету.

Стратегия 31 РАЗРУШЬ НЕПРИЯТЕЛЯ ИЗНУТРИ: СТРАТЕГИЯ ВНУТРЕННЕГО ФРОНТА

Войну реально можно вести только против врага, который выдал себя, обнаружил свое присутствие. Втираясь в ряды неприятелей, работая бок о бок с ними, чтобы их уничтожить, вы не даете им возможности заметить себя или, тем более, нанести вам удар — и это громадное преимущество. Изнутри вы можете увидеть все слабости у неприятелей — этим следует воспользоваться и для того, чтобы посеять между ними внутренний раздор. Скрывайте свои враждебные намерения. Чтобы заполучить что-то, чего вам хочется, не бросайтесь очертя голову на того, у кого это имеется. Лучше присоединитесь к нему — а потом либо постепенно присвойте себе его собственность, либо выжидайте удобный момент для совершения дворцового переворота. Ни одна структура не в силах долго продержаться, если гниет изнутри.

НЕВИДИМЫЙ ВРАГ В конце 1933 года Адольф Гитлер назначил тридцатишестилетнего контр-адмирала Вильгельма Канариса шефом Абвера, секретной службы разведки и контрразведки Генерального штаба Германии. Незадолго до этого Гитлер пришел к власти и, замышляя завоевание Европы, хотел, чтобы Канарис превратил Абвер в ведомство столь же квалифицированное и эффективное, как британская разведка «Интеллиджент Сервис». Канарис был несколько странной кандидатурой на этот пост. Он происходил из аристократического рода, не был членом нацистской партии, а его военная карьера не была отмечена какими-то особыми заслугами. Однако Гитлер рассмотрел в Канарисе черты, благодаря которым он имел все шансы стать превосходным разведчиком: чрезвычайно хитрый, этот человек был мастером интриг и обмана, а кроме того, умел добиваться результата. Немаловажным было и то, что своим продвижением он был обязан исключительно Гитлеру, и никому иному.

Гитлер в последующие годы имел все основания гордиться сделанным выбором. Канарис коренным образом реорганизовал Абвер и распространил шпионскую сеть по всей Европе. Позднее, в мае 1940 года, в начале Второй мировой войны, именно он обеспечил блестящую работу разведки во время молниеносного вторжения на территорию Франции и Нидерландов. Поэтому летом того же года Гитлер поручил Канарису выполнение сложнейшего и важнейшего задания: обеспечить информационную поддержку операции «Морской лев», плана завоевания Великобритании. После успеха блицкрига и вывода войск союзников из Дюнкерка положение англичан выглядело весьма шатким и уязвимым, а победа над ними обеспечила бы для Гитлера возможность дальнейшего беспрепятственного продвижения по Европе.

Проделав соответствующую работу, что заняло несколько недель, Канарис, однако, отрапортовал, что они недооценивали мощь британской армии и военно-воздушных сил. Для проведения операции «Морской лев» требовались средства и ресурсы куда более серьезные, чем предполагал фюрер. Если же не ввести в дело большее количество подразделений, операция может закончиться плачевно для Германии. Гитлера новости обескуражили, он-то собирался покончить с Англией одним ударом. Учитывая предстоящее неотвратимое вторжение в Россию, в его расчеты не входило распыляться и направлять слишком большие силы на операцию «Морской лев». Не желал он и тратить годы, пытаясь покорить британцев.

Доверившись суждению Канариса, он отменил запланированное вторжение.

Тем же летом генерал Альфред Йодль предложил блестящий план, позволяющий нанести урон Англии другим путем: используя Испанию в качестве базы для проведения операции, он намеревался занять принадлежавший Великобритании остров Гибралтар, отрезав англичанам подступы через Средиземное море и Суэцкий канал к Индии и местам к востоку от нее, — сокрушительный удар, с которым британцам было бы нелегко справиться. Но действовать нужно было быстро, безотлагательно, чтобы захватить англичан врасплох. Восхищенный перспективой разрушить Англию, пусть даже таким непрямым путем, Гитлер вновь обратился к Канарису, поручив ему оценить план. Шеф Абвера съездил в Испанию, изучил ситуацию на месте, после чего представил свой отчет. В тот самый момент, когда армия Германии войдет в Испанию, говорилось в отчете, британцы поймут их замысел и успеют обеспечить оборону Гибралтара. Германии придется также просить о содействии испанского диктатора, Франсиско Франко, однако на его помощь Канарис не стал бы всерьез полагаться. Короче говоря, Гибралтар не стоил таких усилий.

Многие из окружения Гитлера считали иначе, многим план по захвату Гибралтара представлялся вполне осуществимым — он мог привести к полной победе в войне с Великобританией. Шокированные докладом Канариса, они в полный голос высказывали свои сомнения относительно возглавляемой им разведслужбы. Его загадочная личность — этого немногословного сдержанного человека было невозможно разгадать — лишь подкрепляла их уверенность в том, что ему нельзя доверять. Гитлер выслушивал подчиненных, но встреча с генералиссимусом Франко, на которой обсуждался план по Гибралтару, косвенно подтвердила все, что говорил Канарис. Франко был неподатлив, упрям и выдвигал множество глупых требований; иметь дело с испанцами будет трудно; тыл и снабжение также оказывались слишком сложной проблемой. Гитлер вмиг утратил интерес к плану Йодля.

В последующие годы у руководителей Третьего рейха не раз возникали сомнения в лояльности Канариса, но никому ни разу не удалось не только поймать его с поличным, но и собрать на него какие-либо компрометирующие материалы. Сам Гитлер верил руководителю Абвера безгранично и поручал ему самые ответственные секретные миссии. Одно такое поручение Канарис получил летом 1943 года, когда маршал

Пьетро Бадольо, бывший командующий Генеральным штабом Италии, арестовал итальянского диктатора Бенито Муссолини, верного и преданного союзника Гитлера. В германском руководстве опасались, что Бадольо мог вести с Дуайтом Эйзенхауэром секретные переговоры о капитуляции Италии и ее выходе из войны. Для стран «Оси» этот удар был бы смертельным. Гитлер мог бы предотвратить его, введя войска в Рим, арестовав Бадольо и освободив Муссолини. Но насколько реальна опасность, нужно ли идти на крайние меры?

Войска были нужны Гитлеру и на других фронтах, поэтому Канарису вменялось оценить вероятность капитуляции Италии. Он встретился со своим коллегой из итальянского правительства, генералом Чезаре Аме, затем договорился о совещании между высокопоставленными служащими разведывательных управлений обеих стран. На встрече Аме горячо отрицал все предположения о том, что Бадольо может предать Германию, — маршал абсолютно верен фюреру и их общему делу. Слова Аме звучали очень убедительно, значит, Гитлер мог не волноваться относительно Италии. Однако по прошествии нескольких недель Бадольо сдался-таки Эйзенхауэру, и итальянский флот попал в руки врага. Канариса провели — или это сам Канарис вел нечестную игру?

Вальтер Шелленберг, возглавлявший отделение иностранной разведки СС, начал исследовать историю с Бадольо и обнаружил двух людей из службы Аме, которые оказались свидетелями одного из разговоров Канариса с их боссом. Канарису, сообщили они, с самого начала было все известно о намерениях Бадольо, они с Аме сговорились о том, чтобы дезинформировать Гитлера. На сей раз шефа Абвера поймали за руку на месте преступления, теперь он заплатит за предательство жизнью. Шелленберг собрал толстое досье на адмирала, где были приведены различные случаи, вызывавшие сомнение в его намерениях. Досье он передал Генриху Гиммлеру, который, однако, велел своему подчиненному хранить молчание до поры до времени — нужно выбрать подходящий момент, чтобы представить материалы Гитлеру. Шли месяцы, но Гиммлер, к возмущению Шелленберга, ничего не предпринимал, если не считать того, что Канариса за это время с почетом проводили на заслуженный отдых.

Вскоре после отставки Канариса в руки СС попали его дневники. Из них явствовало, что с первых дней службы в Абвере Канарис действовал против Гитлера, даже участвовал в подготовке покушения на убийство фюрера, которое не удалось лишь по случайности. Канариса отправили в концентрационный лагерь, где его подвергали пыткам и в апреле 1945 года казнили.

ТОЛКОВАНИЕ

Вильгельм Канарис был преданным своей родине и весьма благонадежным человеком. В первые же дни власти нацистов у него сложилось твердое убеждение, что Гитлер приведет его любимую страну к развалу. Но мог ли он сделать что-то, чтобы это предотвратить? Он был один и, подняв голос против Гитлера, мало чего добился бы, кроме, пожалуй, собственной безвременной кончины. Для Канариса имело значение лишь одно — добиться результата. Поэтому он затаился, а когда ему предложили должность шефа разведки, воспользовался этой возможностью. Сначала он выжидал, стараясь завоевать доверие первого лица в Германии службой в Абвере, изучая систему и разбираясь в принципах взаимоотношений в нацистском правительстве. Тем временем он тайно собрал группу единомышленников, целью которых было убрать Гитлера, — ими было разработано и предпринято несколько заговоров, однако успеха достичь не удалось. Высокое положение Канариса давало ему возможность защищать своих сторонников, всякий раз направляя следствие по ложному пути. К тому же он сумел получить серьезнейший компромат на высокопоставленных нацистов уровня Гиммлера, что дало возможность шантажировать их, угрожая разоблачением и гибелью в случае, если они попытаются хоть чтото предпринять против него.

Получив задание подготовить операцию «Морской лев», Канарис постарался, чтобы разведданные по Англии выглядели намного более устрашающими, чем на самом деле. Выполняя задание Гитлера по Испании, он вел секретные переговоры с испанским руководством, убеждая его в том, что впустить германскую армию в страну было бы катастрофой: заняв Испанию, Гитлер уже не выведет из нее войска. Результатом этих переговоров стало резкое охлаждение Франко к германскому лидеру. В обоих случаях Канарис играл на нетерпеливости Гитлера, его стремлении к быстрым и легким победам — благодаря этому удалось погасить его интерес к двум операциям, убедив, что они потребуют слишком больших усилий. Между тем успех был в действительности легко достижим и, несомненно, необратимо улучшил бы положение дел, обеспечив Германии общую победу в этой войне. Наконец, в случае с Бадольо Канарис точно нащупал слабое место Гитлера — его параноидальную подозрительность и боязнь измены — и подсказал Аме, как можно использовать это свойство, подчеркнуто напирая на безграничную преданность Италии общему делу. Надо признать, что подрывная работа Канариса возымела успех: практически в одиночку ему удалось оградить от серьезных бед Англию, Испанию и Италию, что, разумеется, не могло не сказаться на общем развитии событий. Получив, по сути дела, доступ к ресурсам германской военной машины, он немало сделал для нейтрализации и подрыва ее деятельности.

Как показывает нам история с Канарисом, если вы стремитесь противостоять чему-то или что-то уничтожить, часто разумнее всего подавить в себе пылкое желание выйти на врага с открытым забралом. Не афишируйте свое отношение, не дайте противнику возможности узнать о ваших намерениях. Конечно, прямодушие приятно, оно позволяет нам испытать чувство самоуважения и удовлетворения от того, что можно не скрывая говорить о своей неприязни. Однако теряем мы при этом много больше, лишая себя возможности нанести реальный урон неприятелю, особенно неприятелю сильному.

Вместо этого прибегните к военной хитрости: притворившись, будто вы на стороне неприятеля, постарайтесь внедриться как можно глубже, проникнуть во вражеские секреты. Только так вы сумеете добыть бесценную информацию: слабые места, по которым можно ударить, компрометирующие факты, которые можно предать гласности. Здесь могут принести огромную пользу тонкие маневры — передача дезинформации или советы, которые направят вашего соперника по ложному, гибельному для него пути. Такими действиями можно добиться куда большего, чем если бы вы нападали извне.

Сильные стороны неприятеля превращаются в оружие, которое вы можете обернуть против него, этакое оружиеоборотень, целый арсенал в полном вашем распоряжении. Редко кто из людей настолько недоверчив и обладает таким дьявольским чутьем, чтобы угадать в преданном соратнике, коллеге или приятеле тайного недруга. Благодаря этому вам будет не так уж сложно скрыть свои истинные намерения. Если же вы невидимы, то власть ваша над противником практически не имеет границ.

Разговаривай почтительно, слушай с уважением, исполняй его приказы и во всем с ним соглашайся. Он ни за что не заподозрит, что ты можешь ему противоречить. Тогда-то мы и приступим к исполнению своих коварных замыслов.

— Тай Гунн. «Шесть тайных учений» (ок. IV в. до н. э.)

ВКРАДЧИВЫЙ ЗАХВАТ Летом 1929 года Андре Бретон, тридцатитрехлетний лидер парижского авангардного движения сюрреалистов, присутствовал на частном показе фильма «Андалузский пес». В первых кадрах картины, снятой одним из членов их группы, испанцем Луисом Бунюэлем, появлялось изображение человека, который бритвенным лезвием разрезал женщине глаз. Только что, провозгласил Бретон, они видели первый сюрреалистический фильм. «Андалузский пес» вызвал интерес, который отчасти объяснялся участием в его создании молодого художника Сальвадора Дали, друга и соратника Бунюэля, о котором уже тогда начинали говорить в Париже. Режиссер очень высоко отзывался о своем испанском друге как о личности сильной и в высшей степени необычной. Он утверждал, что полотна Дали определенно можно назвать сюрреалистическими. Вскоре о Дали заговорили и другие, кругом обсуждали его своеобразный стиль, который сам он называл «параноидально-критическим»: художник изучал свои сновидения, стараясь как можно глубже проникнуть в сферу бессознательного, и изображал явившиеся ему образы, какими бы они ни были, выписывая их с поразительной, сверхъестественной детализацией. Дали продолжал жить в Испании, но неожиданно Бретон стал замечать, что его имя встречается в Париже на каждом шагу. В ноябре 1929 года двадцатипятилетний Дали устроил первую большую выставку своих работ в парижской галерее — Бретона поразили, заворожили его работы. Он написал: «Впервые передо мной широко распахнулось окно в человеческий разум».

Конец 1920-х годов был трудным периодом в жизни Бретона. Движение, основанное им примерно пять лет назад, находилось в состоянии застоя, его участники непрерывно ссорились, рассуждая об идеологических вопросах. Все это смертельно наскучило Бретону, он видел, что сюрреализм не развивается и, по сути дела, вот-вот станет достоянием прошлого. Вот Дали, пожалуй, смог бы обеспечить приток свежей крови, так необходимой угасающему движению: его 20 33 стратегии войны живопись, его идеи, наконец, его дерзость способны были заставить снова заговорить о сюрреализме. С такими мыслями Бретон предложил Дали стать членом их объединения, и испанец с радостью и воодушевлением принял приглашение. Дали перебрался в Париж и поселился там.

На протяжении последующих нескольких лет план Бретона, казалось, успешно осуществлялся. О скандальных полотнах Дали заговорил весь Париж. Его выставки вызывали настоящий ажиотаж. Внезапно сюрреализм снова оказался в центре общего интереса, даже более молодые художники, отрицавшие его, теперь стали примыкать к движению. Однако к 1933 году отношение Бретона к Дали начало меняться не в лучшую сторону. В письмах, которые он получал от Дали, тот выражал восхищение Гитлером как источником параноидального вдохновения. Только у сюрреалистов, писал Дали, найдется, что «сказать хорошего об этом субъекте» (Гитлере); он даже описывал свои эротические сновидения, связанные с Гитлером.

Новость об увлечении Дали Гитлером распространилась среди членов движения, порождая массу споров и пересудов. Многие сюрреалисты симпатизировали коммунистам и с отвращением осуждали испанского художника за его извращенные высказывания. Дело еще осложнилось тем, что на одной из своих громадного размера картин Дали изобразил Ленина, представив его в издевательском, гротескном ракурсе: трехметровые ягодицы вождя коммунистов покоились на подпорках. В группе сюрреалистов Ленин многих восхищал; провокацию Дали они склонны были считать намеренной издевкой над собой. После того как Бретон в разговоре с Дали сказал, что он не принимает и не одобряет изображения человеческих ягодиц и ануса, на эпатажных полотнах испанца вдруг стали в огромных количествах появляться во всех видах именно анальные отверстия.

К началу 1934 года Бретон почувствовал, что с него довольно. Он подготовил заявление, подписанное несколькими участниками движения, в котором предлагалось исключить Дали из группы.

Движение сюрреалистов раскололось: в нем у Дали были не только враги, но и соратники. В конце концов было решено обсудить этот вопрос на общем собрании.

Дали был простужен; он явился на собрание закутанный во множество одежек, с термометром во рту. Пока Бретон, расхаживая по комнате, перечислял причины принятого решения, Дали, которого то знобило, то бросало в жар, начал снимать с себя сначала пальто, потом куртки, свитера, фуфайки. Присутствующие невольно отвлекались, наблюдая за ним, не в силах сосредоточиться на словах Бретона.

Наконец, Дали попросили ответить. «Я написал и Ленина, и Гитлера такими, какими они являлись мне во сне». — Термометр во рту мешал ему выговаривать слова, так что он брызгал слюной во все стороны. — «Анаморфированный зад Ленина — не оскорбление, а непосредственное подтверждение моей верности принципам сюрреализма. — Говоря, он продолжал мало-помалу освобождаться от одежды. — Пора отбросить все запреты, иначе мы должны будем составить длинный список того, что нельзя изображать. Нельзя позволить Бретону заявлять, что великое королевство сюрреалистической поэзии — это просто-напросто огороженная территория, где держат под домашним арестом злостных преступников, находящихся под надзором полиции нравов или коммунистической партии».

Члены группы были сбиты с толку, Дали ошеломил их, превратив собрание в настоящее сюрреалистическое представление. Он не просто высмеял принцип творческой свободы в том виде, в каком они его провозглашали, но еще и сам заявил претензии на этот принцип. К тому же он рассмешил всех собравшихся. Теперь, продолжай сюрреалисты настаивать на исключении Дали, они тем самым расписались бы в том, что признают правильность его обвинений. На собрании приняли решение до поры до времени оставить Дали в покое, но для всех было очевидно, что отныне движение сюрреалистов еще более разобщено, чем раньше.

К концу года Дали отбыл в Нью-Йорк. В Париже поговаривали, что он завоевал Америку и сюрреализм находится там на пике популярности. Шли годы, Дали осел в Соединенных Штатах, его лицо то и дело появлялось на обложке журнала «Тайм». Из Нью-Йорка его слава разошлась по всему свету, он приобрел всемирную известность. Что же касается сюрреалистов, то их движение постепенно исчезло из поля зрения публики, вытесняемое другими, более модными направлениями в искусстве. В 1939 году Бретон, раздосадованный тем, что Дали удалось ускользнуть из-под его контроля, всетаки заочно исключил испанца из своего объединения. Правда, к тому времени это уже не имело никакого смысла: термин «сюрреализм» теперь прочно был связан в сознании людей с именем Дали, а его творчество продолжало и продолжает волновать людей и после того, как само движение сюрреализма умерло.

ТОЛКОВАНИЕ

Сальвадор Дали был человеком с огромными амбициями. Хотя выглядел он донельзя эксцентричным и казался окружающим чудаком, если не сказать больше, однако из его дневников, можно видеть, насколько четко он видел цель и как точно, стратегически просчитывал свое продвижение к ней. Еще в самой юности, изнывая в тихой Испании, он понял, насколько важно для него покорить артистический мир Парижа, этого вселенского центра современного искусства. Только таким образом, представлялось ему, можно подняться к вершинам славы. Для того же, чтобы оказаться в Париже замеченным, необходимо примкнуть к одному из объединений или движений — таким образом он разом определил бы свой статус как авангардиста и получил бы к тому же бесплатную рекламу. Учитывая своеобразие его произведений и изобретенный им параноидально-критический метод, сюрреализм был для Дали самым логичным, а по сути — единственно возможным выбором. Конечно, помогло и то, что добрый друг Дали, Бунюэль, уже входил в состав объединения, а его возлюбленная, Гала, бы а замужем за поэтом Полем Элюаром, одним из идейных основателей и апологетов сюрреализма. С их помощью и при содействии еще нескольких человек (которых Дали называл глашатаями или проводниками) он добился того, чтобы его имя стало широко известно в Париже и наконец достигло ушей Бретона. На самом деле Дали с презрением относился к любым объединениям и организованным группам, а сам Бретон ему активно не нравился, но и группа, и руководитель должны были сослужить ему службу. Подобравшись к нему с помощью друзей и исподволь внушив мысль, что он, Сальвадор Дали, — истинный сюрреалист, он хитро и умело добился того, что Бретон предложил ему вступить в группу.

Теперь, став законным членом объединения сюрреалистов и официально утвердившись в правах, Дали мог двигаться дальше к достижению своих целей, разворачивать тайную войну. Поначалу он притворялся лояльным участником движения и воспользовался этим, чтобы завоевать Париж. Сюрреалисты были искренне благодарны ему за новую жизнь, которую он вдохнул в выдыхающееся движение, но в действительности он просто пользовался их именем и известностью для саморекламы. Достигнув популярности, которой теперь уже ничто не могло повредить, он начал подрывную работу, разрушая группу изнутри. Чем слабее будут сюрреалисты, тем проще ему будет захватить власть. Дали намеренно обращается к образам Гитлера и Ленина, прекрасно зная, что у многих членов объединения это вызовет негативную реакцию. Спектакль, сыгранный Дали на том памятном собрании, сам по себе был шедевром сюрреалистического искусства, но, помимо этого, еще и стратегическим ударом по единству группы. Дали удалось не только выставить Бретона в неприглядном свете, продемонстрировав членам группы его диктаторские замашки, но и вызвать серьезные разногласия и конфликт среди участников движения. Добившись того, что объединение сюрреалистов оказалось на грани раскола, он убегает в Нью-Йорк и там завершает свою кампанию. Беззастенчиво присвоив притягательное, обольстительное название «сюрреалист», он вошел в историю как самый знаменитый представитель и чуть ли не основатель этого направления, оттеснив на задний план самого Бретона.

Трудно в одиночку прокладывать себе дорогу в этом мире. Связи способны облегчить эту нелегкую задачу, но, если вы только начинаете, почти невозможно обратить на себя внимание именно тех людей, чья поддержка могла бы реально помочь, — им это попросту неинтересно. Нередко самое разумное в этом случае — войти в какое-то объединение, группу, наиболее близкую вам по духу или такую, которая со временем могла бы помочь вашему продвижению. Вместо того чтобы стараться завоевать эту группу извне, можно попытаться внедриться в нее. Став своим человеком, вы получите доступ к ценной информации, познакомитесь с ее членами, узнаете их слабости, разберетесь в их притворстве — это можно будет использовать в случае необходимости для подрывной войны. Изнутри можно дезорганизовывать, разделять и властвовать.

Помните: ваше преимущество в подобной ситуации заключается в том, что в отличие от прочих членов группы вы не имеете здесь сентиментальных привязанностей — вы преданы лишь себе самому. Это даст вам свободу, необходимую для хитроумных, разрушительных маневров, которые позволят двигаться вперед за счет других.

Если вы решились развязать войну, дабы достичь полного триумфа своей индивидуальности, прежде всего неумолимо и безжалостно уничтожьте тех, кто с вами особенно схож. 

— Сальвадор Дали (1904–1989)

КЛЮЧИ К ВОЕННЫМ ДЕЙСТВИЯМ Самым распространенным способом обороны на войнах старого типа были крепости и обнесенные стеной города, и столетиями полководцы изобретали все новые и новые способы, позволяющие брать такие преграды. Крепости задумывали и возводили неприступными, их взятие требовало огромных усилий, так что по возможности вражеские армии обходили их. Традиционно крепости штурмовали, карабкаясь на стены по лестницам или проламывая эти стены особыми орудиями. Часто бывало, что крепость подвергали осаде, окружая ее и таким образом оставляя без съестных припасов и воды, не давая подойти подкреплению, а защитникам крепости покинуть ее. Обитатели крепости страдали от голода и жажды, слабели, им уже было не под силу защищать стены, так что враги пробивали их и входили в осажденный город, не встречая сопротивления. Подобные осады длились подолгу и влекли за собой множество жертв.

Шли века, и мудрые стратеги изобрели другой способ взятия крепостных стен. Эта стратегия базировалась на простом рассуждении: внешняя мощь крепости — не более чем иллюзия, ведь за неприступными стенами люди, запертые в ловушке, испуганные, подчас потерявшие надежду. Командиры уже ничего не могут предпринять, ничем не могут помочь, им остается лишь одно — уповать на прочность стен. Устраивать осаду под этими стенами, тратить время и ресурсы означает неверно принимать видимость силы за реальную силу. Если же на самом же деле толстые стены скрывают слабость и немощь, таящуюся под скорлупой, то лучшая стратегия — обойти их и нацелить удар внутрь. Это можно сделать, прорыв подкопы под стены и расшатав их, — традиционная военная стратегия. Более эффективный, окольный путь — проникнуть в тыл, заслать лазутчиков в крепость или поискать недовольных среди ее обитателей. Открыв такой вот внутренний фронт, найдя тех, кто будет вести для вас подрывную работу в крепости, распространяя панические слухи, сея недовольство, а потом и сдаст вам крепость, вы сэкономите много времени и сил, избежав осады.

В конце 1968 года северовьетнамцы провели знаменитую операцию «Тет» против армий США и Южного Вьетнама. Одной из целей была древняя столица Хюэ, город, имеющий для вьетнамцев громадное религиозное значение. В центре Хюэ находится цитадель — практически недоступная крепость, на территории которой расположился императорский дворец, душа и сердце Хюэ. Гарантией безопасности служили высокие стены невероятной толщины, со всех сторон окруженные водой. В 1968 году цитадель охраняли американские солдаты и их союзники. Несмотря на это северовьетнамцам удалось захватить крепость, причем без особого труда. Они удерживали ее на протяжении нескольких недель, а затем исчезли из Хюэ, как по волшебству, после массированной американской контратаки. В сущности, цитадель не имела особого значения в качестве стратегического объекта, зато огромный символический смысл заключался в том, чтобы суметь отбить ее у неприятеля, показав всему миру, что непобедимость американцев — не более чем миф.

Захват цитадели — этот выдающийся подвиг северовьетнамцев — был осуществлен по следующему сценарию. За несколько месяцев до праздника Тет вьетконговцы начали проникать в город. Они находили и организовывали вокруг себя сочувствующих из числа жителей Хюэ, в частности тех, кто работал в крепости. От них был получен подробнейший план цитадели, который позволил втайне построить несколько искусных подкопов под толстые стены. Им удалось также разместить запас оружия в ключевых пунктах. Во время праздника Тет в город проникло еще больше людей, одетых, как местные крестьяне. Сообщники, находившиеся внутри цитадели, помогли им пройти сторожевые посты и открыли ворота. Они смешались с местными жителями, так что невозможно было отличить, где друг, где враг. Кроме того, заранее разведав и изучив расположение командных постов внутри Цитадели, северовьетнамцы сумели мгновенно вывести их из строя, лишив защитников крепости возможности поддерживать между собой связь. Это вызвало переполох, породило смятение, что и привело к провалу обороны.

Стратегия, к которой прибегли северовьетнамцы, называется «цветок лотоса». Она уходит корням в глубь азиатской военной традиции и применяется далеко за пределами военных действий. Вместо того чтобы обращать внимание на устрашающую видимость грозного неприятеля, сосредотачиваясь на захвате оборонительных позиций на периферии и прорываясь через них (традиционный западный подход), эта стратегия нацелена сразу и преимущественно в центр — образно выражаясь, на нежные и беззащитные внутренние части цветка. Цель — любыми средствами проникнуть в центральную часть и атаковать прежде всего уже там, дабы вызвать смятение и посеять панику. Вместо того чтобы прорывать оборону, они просачиваются, проникают сквозь ее. Это касается и умов вражеских солдат — проникнуть в их мысли, посеять смуту, расшатать их уверенность и рассудительность, ослабить изнутри. Подобно тому, как распускается цветок лотоса, все события начинают разворачиваться из центра.

Главное в данном случае то, что расшатать что-либо — стену, группу, умонастроение — проще всего изнутри. Начав загнивать или разваливаться изнутри, вся структура вскоре рушится под собственным весом — куда более эффективный способ, чем карабкаться по стенам или пытаться пробить их снаружи. Нападая на какую-либо группу или коллектив, последователь «стратегии лотоса» прежде всего думает о том, чтобы открыть внутренний фронт. Сообщники в тылу противника поставляют ценную информацию, помогая узнать все о его слабостях и уязвимых местах. Тихо и бесшумно они организуют саботаж, предпринимают действия, ведущие к раздорам, разладу и развалу. Эта стратегия может настолько ослабить неприятеля, что справиться с ним можно одним ударом; а порой не требуется даже и этого — происходит самоуничтожение противника.

Вариант «стратегии лотоса» — вступив в дружественные отношения с неприятелями, проникнуть в их мысли и сердца. Таким образом можно узнать все о намерениях, нуждах и слабостях друзей-соперников и без труда проникнуть в нежное нутро, которое они так тщательно укрывают. С другом они забудут об осторожности. И даже позднее, когда тот, кого они считали верным другом, уже приступит к осуществлению своих подлых предательских намерений, они не сразу смогут поверить в это. Отзвуки былой дружбы еще позволят лазутчику и впредь манипулировать ими, играя на их чувствах. Чтобы скорее добиться эффекта и вызвать к себе доверие, годится демонстрация щедрости или великодушия, которые всегда заставляют людей забыть о недоверчивости, — стратегия троянского коня. (Десять долгих лет греки осаждали стены неприступной Трои, и только прибегнув к хитрости, добились своего в считанные часы: внутри деревянного коня, который они подарили троянцам, спрятались несколько человек. Так они сумели проникнуть в город и открыть ворота изнутри.)

«Стратегия лотоса» имеет очень широкое применение. Столкнувшись с какой-то сложной проблемой или непреодолимым препятствием, не торопитесь пасовать. Подумайте о том, как подобраться к мягкой сердцевине, к центру, из которого произрастает проблема. Может быть, дело в некоем конкретном человеке; может быть, всему виной вы же сами и ваши избитые, тривиальные идеи; возможно, причина — плохо и нефункционально организованный коллектив. Поняв, что находится в сердцевине, вы приобретаете власть воздействовать на проблему изнутри, изменять положение дел. Прежде всего подумайте о том, как вам добраться до центра — не важно, мысленно или на деле, — не пытайтесь атаковать снаружи или карабкаться на крепостные стены.

Если там, внутри, есть кто-то, от кого вам желательно было бы избавиться или кому нужно помешать, самое естественное — обсудить это с другими членами вашей группы, которые ощущают то же. Можно сказать, что большинство заговоров имеют своей целью некие действия, направленные обыкновенно на свержение лидера и захват власти. Ставки при этом бывают высоки, именно потому заговоры — дело весьма сложное, сопряженное со значительным риском. Почти у любого заговора можно найти слабое место, причем, как правило, все упирается в несовершенство человеческой натуры: чем большее число заговорщиков вовлечено в дело, тем выше вероятность, что все раскроется, что кто-то, намеренно или случайно, выдаст остальных. Как сказал Бенджамин Франклин, три человека могут хранить тайну, если двое из них мертвы. Как бы вы ни полагались на своих сообщников, как бы ни были уверены в их преданности, все же чужая душа потемки — они могут сомневаться, колебаться, общаться с кем-то и подвергнуться чужому влиянию.

Можно принять некоторые меры предосторожности. Старайтесь посвящать в тайну заговора как можно меньшее число людей; чем меньше они знают, тем меньше могут разболтать — умышленно или по неосторожности. План заговора храните в тайне по возможности дольше, открыв его сообщникам в самый последний момент, когда у них уже не будет возможности отступить. Затем, после того как ваш план станет известен сообщникам, следуйте ему неукоснительно. Ничто так не обескураживает и не заставляет терзаться сомнениями, как изменения, вносимые в последнюю минуту. Даже имея все гарантии, не забывайте все же, что в большинстве случаев заговоры терпят неудачи, поэтому постарайтесь предусмотреть всевозможные непредвиденные ситуации и обдумать способы выхода из них. Не забывайте и о том, что последствия удачного заговора могут оказаться неожиданными. Даже успешное покушение на Юлия Цезаря привело не к реставрации римской республики, на которую рассчитывали заговорщики, а к установлению антидемократического режима императора Августа. Если число участников заговора будет слишком мало, вы рискуете утратить контроль над последствиями своего заговора; слишком велико — и заговор будет раскрыт раньше, чем ваши усилия успеют принести плоды.

Разрушая какую бы то ни было структуру изнутри, вы должны сохранять спокойствие и не поддаваться соблазну совершить некий театральный, эффектный поступок, предпринять широкомасштабные действия. Как показывает пример Канариса, вставляя палки в колеса, устраивая мелкие неполадки в системе, можно нанести ничуть не меньший урон, к тому же во многих случаях это куда менее опасно, так как выследить вас будет достаточно сложно. Рассматривайте возможность удержать соперников от агрессивных действий либо разрушить их планы как настоящую боевую победу, пусть даже тайный триумф ваш никому не видим. Несколько таких побед — и ваш враг падет.

Наконец, не забудьте, что важнейшую роль в любой войне играет боевой дух, так что всегда имеет смысл деморализовать войска противника. Китайцы называли это «убрать горящие дрова из-под котла». Вы можете попытаться сделать это, атакуя снаружи, средствами пропаганды. Правда, нередко это приводит к обратному результату, лишь усиливая сплоченность неприятельских солдат и гражданского населения перед лицом чужеземных захватчиков, посягающих на их независимость. Намного эффективнее другой путь — обнаружить сочувствующих в их рядах, тех, кто мог бы сеять среди них недовольство. Оно будет распространяться, подобно заразе. Солдаты видят, что те, кто сражается на их же стороне, бок о бок с ними, сомневаются в справедливости дела, за которое они бьются, — и вот они деморализованы, растерянны, в них зреет недовольство. Если их вожди слишком остро реагируют на это, наказывая нытиков и сомневающихся, это вам только на руку: они выставляют себя несправедливыми и деспотичными. Если же они закрывают глаза на проблему, не предпринимая ничего, то упадочнические настроения среди рядовых будут распространяться и дальше. Ну а если они начнут подозревать всех и каждого, видя врагов повсюду, эта мания преследования затуманит им глаза, помешает мыслить стратегически.

Действуя исподтишка, зароните сомнения, заставьте противника заколебаться — часто этого оказывается достаточно, чтобы получить преимущество, необходимое для победы.

Образ: Термит. Незаметно, откуда-то изнутри проникнув в дом, термиты бесшумно уничтожают древесину, целые армии насекомых вгрызаются в балки и перекрытия. Их действия незаметны — чего нельзя сказать о результате.

Авторитетное мнение:

Самое худшее — осаждать крепости…Полководец, не будучи в состояния преодолеть свое нетерпение, посылает своих солдат на приступ, словно муравьев; при этом одна треть офицеров и солдат оказывается убитыми, а крепость остается не взятой…Поэтому тот, кто умеет вести войну, покоряет чужую армию, не сражаясь; берет чужие крепости, не осаждая.

— Сунь-цзы (IV в. до н. э.)

ОБОРОТНАЯ СТОРОНА На вашей же стороне, в вашей собственной группе всегда могут оказаться недовольные — люди, готовые повернуть свое оружие против вас и вести подрывные действия изнутри. Самая ужасная ошибка — поддаться мании преследования, подозревая всех и каждого в возможной измене, стараясь отследить каждый их шаг. Единственное, чем вы сможете уберечь себя от опасности заговоров и саботажа, — это создать для своих солдат наилучшие условия. Тогда люди будут вам верны и сплотятся ради общего дела, тогда они сами будут поддерживать дисциплину и сдадут любого нытика или саботажника, который попытается подорвать ситуацию. Лишь в ослабленном, нездоровом организме могут удержаться и начать свою разрушительную работу раковые клетки.

Стратегия 32 ВЛАСТВУЙ, ВНЕШНЕ ПОКОРЯЯСЬ: СТРАТЕГИЯ ПАССИВНОЙ АГРЕССИИ

Любая попытка подчинить людей своей воле — это форма агрессии. А в обществе, где превыше всего ставятся бескровные, мирные формы разрешения конфликтов, агрессия тем эффективнее, чем лучше ее удается замаскировать: агрессия, скрытая под маской уступчивости, даже любви. Чтобы следовать стратегии пассивной агрессии, вы должны научиться внешне ладить с людьми, уступать, не оказывать сопротивления. Но на самом деле именно вы должны владеть ситуацией. Вы не настойчивы, даже слегка беспомощны, но в действительности все вращается вокруг вас. Кто-то может догадаться о ваших намерениях и прийти в неистовство по этому поводу. Не беспокойтесь — просто убедитесь, что ваши агрессивные планы достаточно хорошо замаскированы, чтобы можно было все отрицать. Ведите себя правильно, и окружающие устыдятся своих подозрений. Пассивная агрессия — стратегия весьма популярная; вам предстоит научиться и тому, как самому ежедневно защищаться от несметных полчищ пассивно-агрессивных воинов, стремящихся напасть на вас и разгромить.

ВИНА КАК ОРУЖИЕ В декабре 1929 года представители английских властей в Индии чувствовали себя довольно нервозно. Индийский национальный конгресс — крупнейшее освободительное движение в стране — прервал переговоры, отказавшись обсуждать предложения, согласно которым Британия должна была постепенно возвратить Индии автономное правление. Конгресс вместо этого требовал теперь немедленного предоставления стране полной независимости. Возглавить кампанию гражданского неповиновения попросили Махатму Ганди, который когда-то изучал право в Лондоне, а в 1906 году, служа адвокатом в Африке, изобрел особую форму протеста — пассивное сопротивление. В Индии начала 1920-х годов он возглавлял кампании гражданского неповиновения против британцев и добился на этом поприще немалых успехов. Его посадили в тюрьму, но после этого он стал самым почитаемым и авторитетным человеком в стране. Для англичан иметь дело с Ганди было нелегко — этот хрупкий человек только казался слабым, на деле же был бескомпромиссным и непреклонным борцом.

Несмотря на то что Ганди исповедовал принцип непротивления и неукоснительно этого принципа придерживался, высшим английским чиновникам в Индии было неспокойно: экономика Великобритании переживала отнюдь не лучшие времена. Они подозревали, что он может организовать бойкот британских товаров, не говоря уж о массовых демонстрациях, уличных беспорядках в индийских городах — сущем кошмаре для властей.

За действия английских властей в Индии отвечал индийский вице-король, лорд Эдвард Ирвин. Входила в его обязанности и разработка стратегии подавления освободительных движений. Надо сказать, что сам Ирвин восхищался Махатмой Ганди как личностью. Однако в этом случае принял решение действовать против него решительно и жестко — нельзя было позволить ситуации выйти из-под контроля. Он с тревогой ждал, что же предпримет Ганди. Шли недели, и вот наконец 2 марта Ирвин получил от Ганди письмо — тронувшее его своей честностью и искренностью — с описанием деталей кампании гражданского неповиновения, которую он, Ганди, был намерен организовать. Предполагалось, что это будет протест против налогов на соль. Британцам принадлежала монополия на производство соли в Индии, и они эту монополию удерживали, хотя кто угодно мог свободно добывать этот продукт на побережье. Мало того, производство соли облагалось довольно высоким налогом. Непосильное налоговое бремя ложилось на плечи беднейших индийцев, для которых продажа соли была единственным средством к существованию. Ганди планировал пройти с маршем протеста от ашрама вблизи Ахмадабада до прибрежного городка Данди, где намеревался собирать соль, вынесенную на берег волнами, и призвать индийцев повсюду следовать его примеру. Все это можно предотвратить, обращался Ганди к вице-королю, если вы немедленно отдадите приказ о ликвидации солевого налога.

Прочтя письмо, Ирвин испытал облегчение. Он представил себе, как шестидесятилетний Ганди, миниатюрный и хрупкий, опираясь на бамбуковую палочку, выводит своих сторонников из ашрама. Их, наверное, будет человек восемьдесят, а то и меньше, а путь предстоит немалый — от моря, где они планируют выпаривать соль на берегу, их отделяют более двухсот миль. По сравнению с тем, чего ожидали и чего опасались англичане, этот протест казался смехотворно, абсурдно слабым. О чем думает Ганди? Он явно утратил связь с реальностью! Даже некоторые из членов Индийского национального конгресса были глубоко разочарованы планом Ганди, тем, как именно он решил выразить протест. Как бы то ни было, Ирвин понял, что ему нужно менять стратегию. Подавлять марш, применять насилие по отношению к этому блаженному старику и его последователям, среди которых к тому же немало женщин? Это попросту не дало бы результатов. Это выглядело бы слишком дурно. Уж лучше оставить их в покое; мало-помалу они устанут, выдохнутся, и все уляжется само собой. В конце концов, возможно, неудачный поход дискредитирует Ганди в глазах индийцев, подорвет его непререкаемый авторитет. Освободительное движение расколется или, по крайней мере, ослабеет, что позволит Англии со временем вновь укрепить свои позиции.

По мере того как Ирвин наблюдал за подготовкой марша Махатмы Ганди, он все больше укреплялся в правильности своего решения. Поход приобретал очертания почти религиозного обряда, заставляя вспомнить Будду и его священное путешествие в поисках божественной мудрости или описанный в «Рамаяне» уход Рамы. Слова Ганди звучали поистине апокалиптически, их пафос нарастал: «Мы начинаем войну не на жизнь, а на смерть, это священная война». Казалось, эти речи находили отклик у бедняков и нищих, и те начали стекаться к ашраму Ганди, желая услышать его. Он тем временем связался с несколькими кинокомпаниями, предлагая им запечатлеть на пленку предстоящий марш, словно какое-то важное историческое событие. Ирвин сам был верующим и рассматривал себя в первую очередь как представителя богобоязненной, цивилизованной нации. Он только утвердился в своем решении позволить Ганди беспрепятственно вести к морю свою процессию, понимая, что это поможет укрепить репутацию Англии.

Ганди и его сторонники вышли из ашрама 12 марта 1930 года. Проходя от деревни к деревне, небольшая группка постепенно росла. С каждым днем Ганди держался все более решительно. Он призвал студентов по всей Индии бросить занятия и присоединиться к маршу протеста. На призыв откликнулись тысячи. Вдоль дороги собирались толпы желающих увидеть, как он идет. Его речи и воззвания становились все более пылкими и пламенными. Казалось, Ганди испытывает терпение англичан, провоцирует их на решение его арестовать. К Данди они подошли 5 апреля, там был проведен обряд очищения, а затем участники похода стали выпаривать соль на берегу. Мгновенно по всей Индии разнеслась новость: Ганди нарушил закон о соли.

Ирвин следил за событиями с нарастающей тревогой. Только сейчас он отчетливо понял, что Ганди ловко его провел: вице-король мог бы предпринять меры, чтобы не допустить этого похода к морю, решительно запретить его, а вместо этого позволил Ганди действовать и теперь в бессилии наблюдал, как демонстрация протеста набирает силу. Религиозная подоплека происходящего, которая показалась англичанину совершенно безвредной, зажгла массы; с помощью соли — казалось бы, мелкого, частного вопроса — Ганди както удалось вызвать всеобщее недовольство политикой англичан в Индии. Он виртуозно подобрал тему, которую англичане не распознали вовремя как опасную, но которая вызвала живейший отклик среди местного населения. Все последующие события можно было бы предотвратить, сориентируйся Ирвин сразу по получении письма, прикажи он тогда задержать Ганди. Теперь было слишком поздно: этот арест только подлил бы масла в огонь. С другой стороны, невозможно было сидеть сложа руки — это означало бы расписаться в собственной слабости и отдать инициативу. Тем временем по всем городам и деревням Индии прокатилась волна мирных демонстраций — любые попытки англичан ответить на них насилием лишь вызвали бы еще большее сочувствие к демонстрантам. Положение Ирвина было поистине безвы- ходным: казалось, что бы он ни сделал, как бы ни поступил, будет только хуже. Он нервничал и мучился, созывал бесконечные совещания, — и ничего не предпринимал.

Шли дни, дело приобретало все более широкий резонанс. Тысячи индийцев направлялись на морские побережья Индии, чтобы выпаривать соль по примеру Ганди. В крупных городах проходили массовые демонстрации, на которых эту нелегально добытую соль раздавали и продавали по символической цене. Одна форма мирного протеста сменяла другую — так, например, конгресс призвал бойкотировать британские товары. В конце концов англичане по приказу Ирвина начали применять силу при разгоне демонстраций. Махатма Ганди был арестован 4 мая 1930 года и препровожден в тюрьму, где провел девять месяцев без суда.

В ответ на арест Ганди недовольство и протест вспыхнули с новой силой. 21 мая две с половиной тысячи индийцев прошли маршем к государственной соляной фабрике Дхарасана, которую охраняли вооруженные отряды индийской полиции и британские служащие. Когда демонстранты приблизились, на них обрушились удары полицейских дубинок. Следуя примеру Ганди, проповедовавшего непротивление, демонстранты не пытались обороняться, только закрывались и увертывались от града сыпавшихся на них ударов. Те, кто мог стоять на ногах, продолжали двигаться вперед, пока жестокому избиению не подверглись все участники марша. Эта отвратительная сцена не ускользнула от внимания журналистов — события на фабрике получили в прессе широкий резонанс. Сходные инциденты происходили почти одновременно по всей Индии, так что от сентиментальных чувств, которые некоторые индийцы еще продолжали питать к Англии, не осталось и следа.

Волнения приняли массовый характер, и Ирвину пришлось начать переговоры с Ганди и пойти на многочисленные уступки — беспрецедентный случай для вице-короля, представителя Британской империи. Несмотря на то что английское господство в Индии продолжалось еще многие годы, Соляной поход Махатмы Ганди ознаменовал начало конца, а в 1947 году англичане оставили Индию без борьбы, предоставив ей долгожданную независимость.

ТОЛКОВАНИЕ

Ганди был удивительно мудрым и хитрым стратегом, а его внешний облик постоянно вводил в заблуждение противни- ков, заставляя недооценивать его возможности. Залог любой успешной стратегии в том, чтобы хорошо понимать и неприятеля, и себя самого, и Ганди, получивший образование в Лондоне, превосходно понимал англичан. Он видел, что это люди в высшей степени либеральные, которые воспринимают себя как блюстителей традиции политической свободы и порядочности. Такое представление о самих себе — которому не были помехой многочисленные противоречия, например, их образ жизни в колониях и отношение, подчас отвратительное, к местному населению — глубоко укоренилось в сознании британцев и имело для них первостепенное значение. С другой стороны, индийцы на протяжении многих лет подвергались унижениям со стороны английских поработителей. Огромный этот народ в массе своей не был вооружен и неспособен на мятеж или партизанскую войну. Если бы индийцы попытались взбунтоваться, как это происходило в других колониях, англичане мгновенно смяли бы их, представив дело таким образом, словно действовали вынужденно, из самообороны. При этом их собственный воображаемый образ цивилизованных, порядочных людей не понес бы никакого урона. Ганди предложил другой выход: непротивление, ненасилие — его идеал и высоко ценимая им философия, традиция, в которой издавна воспитывались индийцы. Благодаря непротивлению можно было великолепно сыграть на порядочности англичан, на том, что они питали отвращение к насилию и применяли силу лишь в случаях крайней необходимости. Нападение на людей, которые вели себя совершенно мирно и не оказывали сопротивления, шло вразрез с представлениями англичан о собственной нравственной безупречности. Смутив англичан, заставив их почувствовать вину, удалось бы парализовать их действия и перехватить стратегическую инициативу.

Соляной поход, пожалуй, можно считать квинтэссенцией, ярчайшим проявлением стратегического таланта Махатмы Ганди. Во-первых, он намеренно избрал тему для протеста, которая должна была показаться британцам незначительной, даже курьезной. Ответив насилием на этот поход за солью, англичане могли выставить себя в смешном свете. Написав обезоруживающее своей прямотой письмо к Ирвину и отождествив себя с этим банальным на первый взгляд мероприятием, Ганди обеспечил себе определенные гарантии. Теперь он мог готовить поход, не боясь возможных репрессий. Он воспользовался этой возможностью и постарался так представить предстоящий поход в глазах индийцев, чтобы привлечь к нему всеобщее внимание. Религиозные символы, которыми были насыщены его воззвания, имели еще одно назначение: они призваны были еще ослабить англичан, усилив их нерешительность. Будучи людьми довольно религиозными, они не могли выступить против духовного лидера. Наконец, Ганди, словно умелый режиссер-постановщик, позаботился о том, чтобы Соляной поход выглядел достаточно зрелищно и драматично и привлек прессу для освещения этого события.

Когда марш начал набирать обороты, остановить его было уже невозможно. Из брошенной Ганди искры загорелось пламя, в борьбу включились народные массы по всей стране. Любое решение Ирвина в этой ситуации оборачивалось для него проигрышем. Соляной поход не просто послужил образцом для будущих акций протеста — было совершенно ясно, что он стал поворотным пунктом в борьбе Индии за национальное освобождение и независимость.

В наши дни нас окружают множество людей с такими же противоречивыми представлениями о власти и праве, какие были у англичан. Чтобы выжить и добиться успеха, им нужна власть, но в то же время им необходимо верить в собственную добродетель. Такие люди без колебаний нападут на противника, если только тот выглядит хоть немного агрессивным или ведет себя недостойно. Если же при этом противник окажется слабее их, тем хуже для него — удар будет тяжеловесным, всю свою силу они вложат в него. Верх стратегической мудрости в том, чтобы этого не допустить, а, сыграв на скрытом чувстве вины и либеральной раздвоенности, выглядеть добрым, хорошим, безобидным, даже безразличным. Это обезоружит противника и поможет вам сломить оборону. Решив бросить вызов и оказать сопротивление, делайте это благочестиво, справедливо, миролюбиво. Если, не справившись с собой, противник ответит применением силы, то он будет плохо выглядеть в глазах окружающих, как, впрочем, и в своих собственных. Заколебавшись же, он утратит преимущество, уступив вам инициативу и возможность влиять на ход войны в целом. Трудно, почти невозможно сражаться с людьми, которые поднимают вверх руки и не оказывают привычного агрессивного сопротивления. Это вызывает растерянность и подрывает боевой дух. Действуя таким образом, можно использовать чувство вины как особый род оружия. В дипломатичном современном мире ваше пассивное, мирное сопротивление парализует неприятеля.

Я верил в политику петиций, депутаций и дружественных переговоров. Но все это пошло прахом. Я понимаю теперь, что свергнуть это правительство такими средствами невозможно. Моей религией стало подстрекательство. Наша война—это война без применения насилия. 

Страницы: «« « ... 4567891011 » »»