Крестоносец Врочек Шимун

Глава 23

Наши дни. Август. Окрестности Чудского озера

Дама Элеонора

Так совершается любовь, чтобы имели мы что в день судный…

Поучения Владимира Мономаха

Деревня называлась Мануйлово. Одна из многих прочих, давно, еще с конца шестидесятых, заброшенных, она смотрела на Ратникова пустыми глазницами окон и, кажется, ухмылялась — мол, зря ты сюда пришел, парень. Нет тут никого и давно уже не было! Да уж, судя по избам…

В более-менее приличном состоянии, в которых, при желании, можно было бы и жить, было только две, их и проверили на пару с Горелухиным Геной. И ничего не нашли, кроме старых рыбацких снастей да заплесневелой корочки сыра, валявшейся тут, наверное, уже недели две.

— Ну, что, Геннадий Иваныч, пусто?

— Ничего, — Горелухин махнул рукою и, пошарив в кармане, вытащил пачку сигарет. — Тут, невдалеке, еще три такие деревни да один хутор. Все нежилые. — Найдем твоего должника, Миша! Если, правда, он здесь.

— Да здесь должен бы быть… вроде.

Новый знакомец ни за что не хотел отпускать Ратникова одного в эти гиблые, со всех сторон окруженные непроходимыми болотами, места; отговаривал, говорил, что Мишина гибель будет на его совести, что не дойдет один, обязательно увязнет в трясине, что… В общем, вызвался быть проводником, пришлось уступить — один-то Михаил и в самом деле мог долго по лесам скитаться, а так — есть местный, знающий все стежки-дорожки, человек, чего ж от его услуг отказываться? Себе дороже.

Правда, пришлось сказать, что Михаил ищет старого должника, кроме него самого еще многим людям должного, потому вот и скрывающегося в этакой глуши.

— Он, странный, этот парень, может в балахоне ходить, ну, типа монаха, что ли…

— Сыщем!

Горелухин должников недолюбливал, всех, особенно тех, кто брал кредиты, а потом и не мог отдать — чего ж тогда, спрашивается, брал-то? Блескучую машинку купить? Ну, так теперь не плачь, не горюй — знал ведь, на что шел.

— Миша, я в той избе керосинки присмотрел… две. Хорошие еще, на обратном пути не забыть бы забрать.

— Заберем!

Ратников улыбнулся — Геннадий Иваныч сюда не просто так поперся, что-то там кому-то показывать, кого-то искать, нет — были и еще более, так сказать, меркантильные цели. По избенкам старым пошарить, мало ли, что в хозяйстве сгодится, вдвоем-то куда больше можно будет унести, а на машине сюда, увы, не проехать, на вертолете добраться разве что…

Ну, керосинки, так керосинки… хорошо, пока еще только две.

— Раньше тут, ну, при Сталине еще, в соседней деревне клуб был, библиотека, — на ходу пояснял Горелухин. — Теперь, суки гладкие, развалили все.

— Теперь, или еще при Хрущеве? Брежневе?

Миша лишь усмехнулся — хороший человек Гена, но, честно сказать, надоел уже своим нытьем. Мол, раньше и солнце ярче светило, и небо было синее и выше… Вроде ведь и не старик еще, пожалуй, чуть постарше самого Ратникова, ну, может, лет на шесть-семь, а все ворчит, ворчит — вот, раньше лучше было, а теперь суки гладкие все развалили, украли… как будто раньше этих «сук гладких» меньше было… нет, наверное, все-таки меньше… или не такие наглые они были.

— Я и раньше-то к этому клубу присматривался, — сворачивая к болоту, пояснял Горелухин. — Добра там много, только вот, полный всегда шел, с грибами-ягодами или там, с рыбой. Некуда лишний груз было вешать, а вдвоем-то сейчас — унесем. Там книги неплохие остались — Гоголь, Достоевский… я бы взял — все равно сгниют.

— Книги и я бы взял, — Михаил улыбнулся. — Что ж их не вывезли вовремя?

— А кому нужны-то? Ты, Миша, здесь осторожней ступай — гать хлипкая, узенькая.

— Постараюсь…

Клуб Ратников увидал еще издалека — высокий такой, с деревянными колоннами, явно, бывшая церковь, выстроенная, конечно, не так давно, веке в девятнадцатом или начале двадцатого… но, в общем, довольно красиво. Жаль только — маковку с колокольни срубили, покрыв обычным шифером.

— Ну, пришли, — выйдя на сухое место, Горелухин довольно притопнул ногою и закурил. — Что, может, перекусим?

— Давай, — Миша и сам уже чувствовал, как сводит желудок — заночевав в какой-то избе, утром попили чайку, а сейчас уже шел шестой час. Вечерело. Впрочем, поесть успеется: — Может, сначала посмотрим тут все, а уж потом перекусим?

Геннадий Иваныч пожал плечами:

— Можно и так. Ну, пошли тогда, глянем?

Здесь, кроме клуба, вообще изб не сохранилось — то ли сгорели они уже давно, то ли разобрали да вывезли. А в клубе было пусто! И тоже — никаких признаков чужого: ни остатков продуктов, ни котелка, ни запаха пищи…

— Пошли… библиотека там у них.

Горелухин уверенно поднялся на второй этаж по шаткой скрипучей лестнице с местами провалившимися ступеньками. Миша — куда более осторожно — пошел за ним следом.

Библиотека оказалась маленькой, большую часть книг уже давно разворовали или пустили на самокрутки, однако, кое-что еще имелось…

— О! — сняв с полки небольшой томик, обернулся Геннадий. — Что я говорил? Ну, вот он, Гоголь! Ты посмотри, Миша, может, и себе что приглядишь?

А Миша уже приглядел, наклонился к полочке с остатками букв — «Рабовладельческий строй» — там ни одной книжки не было, а вот дальше, под указателем «Феодализм», имелось несколько разбухших от сырости томиков, Ратников выбрал один, с виду сохранившийся лучше, пролистнул, присвистнул: вещь неплохая — второй том «Социальной истории Средневековья» под редакцией Косминского и Удальцова. «Государственное издательство. Москва — Ленинград, 1927 год». Редкость! Ну-ка, что там? Английская деревня… Немецкий город… Парижская революция 1356–1358 гг… Крестьянство во Франции в двенадцатом — четырнадцатом веках… «О свободе, дарованной Готфриду Боше, и об имуществе…», грамота короля Людовика Девятого, «О земле, возвращенной…»… Я, дама Элеонора де Сен-Клер…

Что?! Миша глазами своим не поверил, едва книжку не выронил. Неужто…

«Я, дама Элеонора де Сен-Клер, милостию Божией супруга графа Анри де Сен-Клера, в отсутствие мужа, но его и своей волею, освобождаю от крепостной зависимости Гарэна из Асток-вилла…»

Дама Элеонора! Господи… жива ведь!

— Вот вам, пожалуйста — привет из прошлого!

— Что?

— Говорю — вот эту книжку возьму.

— Давай… Только не набирай много — нам еще керосинки нести… да и так, может, еще чего встретится.

Клуб стоял пустой, пыльный — ни следочка… Где же тот странный тип?

Сунув в рюкзак несколько книг, Горелухин уселся на стол:

— Знаешь, Миша, я вот подумал — а твой должник, верно, ближе к Танаеву озеру затаился. Сюда-то ведь ему ни за что не пройти, коли он не местный — болотины кругом, сам видел.

— Вот-вот! — встрепенулся Ратников. — Давай-ка пойдем туда… к Танаеву ближе. Что там за деревни-то?

— Да есть одна — Карпушино. Скорей, даже не деревня — хутор. Три избы, одну в прошлое лето какие уроды спалили, так вот две осталось. Не понимаю, Миша, и чего людям неймется? Ну, переночевали, выпили… зачем жечь-то?

— Может, случайно как-нибудь вышло?

— Ага, случайно… Уроды!

К Карпушино выбрались уже к вечеру, к темноте ближе. Небо еще оставалось светлым, но кругом быстро темнело, и меж вершинами высоких елей загорались первые звезды. Молодой месяц, легонький и тонкий, сверкал с подростковым задором. В полутьме едва угадывались избы. Одна — без крыши — сгоревшая, и две — более-менее целые.

— В крайней и заночуем, — Горелухин махнул рукой. — А уж утром тут посмотрим.

— Постой! — дернулся Михаил. — Не спугнуть бы…

— Если он здесь.

— Если здесь… Так узнать бы!

— Узнаем… Он курит, должник-то твой?

— Курит? Да нет, не курит.

— Жаль, — Горелухин вздохнул. — А то б давно учуяли… или огонь увидали — спички там, зажигалка…

— Тсс!!! — Миша вдруг приложил палец к губам. — Слышишь?

— Что? — шепотом спросил Геннадий.

— Показалось… вроде как голос чей-то.

— Голос? Что же он, сам с собой разговаривает? Наверное, рыбаки.

Оба затихли, прислушались… Тишина. Можно сказать — гробовая, даже ночные птицы не пели.

И впрямь, показалось…

Ратников пожал плечами… и вдруг снова услыхал голос! Приглушенный и что-то монотонно бормочущий!

— В крайней избе, — шепнул Горелухин. — Идем потихоньку, глянем.

Они осторожно подобрались к самому крыльцу… И тут Ратников заметил мелькнувший в окошке свет — зеленоватый свет лампадки. И снова голос…

— Патер ностер…

Латинская молитва!

Господи…

— Он что — не русский, что ли? — снова зашептал Геннадий.

Миша быстро обернулся к нему:

— Постой, чтоб в окно не выскочил… А я уж…

— Смотри, осторожней!

— Ничего, справлюсь.

Скрипнула под ногою ступенька, и сердце захолонуло — показалось, словно бы разорвало тишину ядерным взрывом!

Нет… молящийся ничего не заметил, так и продолжал нудное свое бормотание.

Ага… сени… Не споткнуться бы… Чуть приоткрытая дверь… Скрипнет? Конечно же! Кто тут ее смазывал? Ну, заскрипит — и что? Теперь — чего уж!

Резко распахнув дверь, Ратников включил фонарик… и осадил ударом в скулу бросившегося на него монаха. Худая фигура в сутане отлетела в угол, фонарь выхватил из полутьмы бледное, словно бы обескровленное, лицо, до крайности исхудавшее:

— Гутен таг, брат Герман, — тихо поздоровался Миша.

Каштелян, тут же овладев собой, усмехнулся:

— Тогда уж — «доброй ночи», герр комтур.

Он говорил по-русски, и не так, чтоб уж очень плохо.

— Зачем вы хотели меня убить? И мальчика? Озеро, арбалет — это же ваша работа.

— Моя, — помолчав, признался тевтонец. — Я тут уже три месяца… а кажется — триста лет! Один, в чужом мире. Все про меня забыли, даже те, кому я помогал… Каждый день я бродил у озера, наблюдал, думал — вот-вот объявится кто-то… Увы! А когда увидел Максимуса, подумал, что вот до меня и добрались… Вы ведь следили за мной еще там, в бурге. И выследили — едва ушел.

— Ушел, чтобы не вернуться обратно? — Ратников невесело усмехнулся.

В окно неожиданно стукнули:

— Ну как там?

— Спасибо, Иваныч, все нормально. Сейчас переговорим, выйдем…

— Да, я хотел вас убить… обоих, — честно признался брат Герман. — Я был потрясен, увидев вас здесь.

— Почему ж не попытались договориться?

— Договориться? — глаза монаха блеснули холодом. — С вами? Вы же меня преследовали! Вы — враги!

— И, тем не менее… раз уж вы не встретили здесь своих друзей, а они у вас здесь, несомненно, есть…

Тевтонец развел руками:

— Были… Но за три месяца — никого! Понимаете? Никого… Значит, и это место потеряно…

— Потеряно? — не выключая фонарика, Ратников уселся на лавку. — Сейчас вы мне расскажете все, брат Герман. Нет-нет, не протестуйте, мы просто заключим с вами одну небольшую сделку.

— Сделку?

— Ну да. Вы мне расскажете все, подробно и откровенно ответив на все мои вопросы. Взамен же…

— Что взамен?

— Вернетесь к себе… в свой привычный мир.

— Что? — тевтонец подпрыгнул. — У вас есть…

— Есть! Правда, не с собой… в ином месте.

Воспрянувший было монах вдруг поник головой:

— Нет… думаю, что даже с браслетом отсюда теперь уже не уйти. Так иногда случается — и нужно менять места.

— И тем не менее — это ваш единственный шанс, брат Герман! Воспользуетесь им? Или останетесь здесь навсегда?

— Нет! Только не это!

— Что — нет? — Ратников вскинул глаза. — Не хотите отвечать на вопросы?

— Отвечу! Господи… Отвечу на все! Только… хотелось бы знать, что вы не обманете.

— Вам мало моего слова?!

Эти слова Михаил произнес с истинно рыцарской гордостью, и неожиданно для него она подействовала.

— Вашего слова… вполне достаточно… герр Майкл. Спрашивайте… Постойте! Там, на улице…

— Это мой друг. Сейчас он разведет костер… поужинаем.

— У меня есть утка, — неожиданно улыбнулся тевтонец. — Я ведь охотился… правда, пожалел, что здесь оказался арбалет, а не лук. Стрелы, знаете ли — проблема…

— Арбалет… это вы его спрятали?

— Нет, кто-то до меня…

— Кто-то?

— Люди боярыни… Вы должны ее знать.

— А вы?

— Немного.

— Хорошо, — Ратников вытянул ноги. — Теперь расскажите мне о браслетах. Что знаете…

— Немного, — пожал плечами монах. — Их делает какой-то стеклодув далеко, в новгородских землях… какой-то волхв накладывает заклятье…

— Что за волхв? Что за заклятье?

— Волхва не знаю. Заклятье… Слышал, что оно очень древнее, языческое… еще с незапамятных времен.

— Кривой Ярил, Кнут… боярыня… они сейчас где?

— Не знаю. Не в этом мире, точно… Иначе давно бы явились. Я же говорю — что-то произошло! Обычно «ворота» действуют долго… но и они не беспредельны. Периодически нужно менять. Но эти… их не так давно нашли.

— Нашли?

— Да… Волхв почувствовал… в тех местах, где были раньше, там ведь уже давно ничего не работает.

— Так-так, — протянул Миша. — Понятно… Как же волхв узнал?

— Я об этом думал, — монах задумчиво почесал заросшую уже тонзуру. — Размышлял, сопоставлял… Здесь что-то должно быть… из нашего мира. Что-то или кто-то… иначе б волхв…

— Понятно, — снова кивнул Михаил.

Кто-то… Уж ясно, кто… И, оказывается, у этих мест… «ворот» есть некий лимит, который неожиданно был превышен… «УАЗик»? Очень может быть — слишком уж большая масса. Интересно, а что, если тевтонец не сможет уйти? Впрочем, это уж от него, Ратникова, не зависит. Вернее, зависит — но только в отношении браслета…

— Те девушки, рабыни… Значит, там, где они находятся, есть и «ворота»?

— Поначалу — да, — монах усмехнулся. — Но, с течением времени и они закрываются… видимо, девушки привыкают…

— Или — погибают, — Ратников сказал и осекся…

У Маши, кстати, тоже не было никаких прививок. Надо срочно делать! А то… какой-нибудь пресловутый «свиной грипп», и…

— А как вы вообще попали в этот бизнес, брат Герман?

— Что-что?

— Ну как связались с людокрадами?

— Долгая история, — монах махнул рукой. — Видите ли, два года назад я угодил в плен, к новгородцам, к боярину Никодиму Мирошкиничу. Денег на выкуп у меня, увы, не было, но я сошелся… не подумайте плохого, чисто по-дружески — с боярыней Ириной. О, это, поистине, очень умная и деятельная женщина!

Ратников хохотнул:

— Не сомневаюсь!

В сенях послышались шаги, и в горницу заглянул Горелухин:

— Ну что, добазарились?

— Можно сказать и так.

— Тогда пошли… Я тут ушицу сварганил.

Они остались у Танаева озера вдвоем — брат Герман категорически отказывался куда-то идти, видать, боялся отходить от «ворот», быть может, даже уже и не действующих. Горелухин, простившись, взгромоздил на плечи рюкзак с книгами и керосинками — больше ничего подходящего в заброшенных деревнях не нашлось — кивнул на прощанье:

— Ну, ты заходи, Миша.

И быстро зашагал в поселок напрямик, через лес и болотину.

— Ну? — обернулся тевтонец. — И где же обещанный вами браслет, герр Майкл?

— Не все сразу. — Ратников скинул куртку и, поплевав на руки, полез на высокую разлапистую сосну.

Было еще утро, довольно раннее, прохладное, с полупозрачной туманной дымкой, стелющейся по берегу озера.

Монах с удивлением наблюдал за Мишей. А тот, добравшись почти до вершины, вытащил из кармана рубахи мобильник. Ага! Две «палочки» есть!

Ухмыльнувшись, Михаил нажал кнопочку:

— Макс? Что, спишь еще? Я понимаю, что рано… Помнишь, ты говорил, что маме своей подарил браслетик? Нет… желательно бы — на утреннем. Есть утренний автобус-то? Ну, вот, давай… жду на Танаеве. Да! Пожрать что-нибудь захвати… Что-что там у тебя еще есть?

Спустившись с дерева, Ратников довольно вытер о траву руки:

— Ну, что, брат Герман? Время у нас еще есть. Подождем до полудня.

— Подождем, — монах развел руками и, отойдя в сторону, принялся негромко молиться.

Вообще-то можно было его и не переправлять никуда, меньше возни… Ментам сдать — тому же Димычу. А те — в психушку… Так-то оно так… но все же ведь дал таки слово! И тут уж никуда…

Михаил усмехнулся: а ведь, вот оказывается, как проникла в него средневековая рыцарская идеология! Можно сказать — въелась! Все правильно — дал слово, даже врагу, — держи. Иначе никто уважать не будет.

Макс появился в полдвенадцатого, Ратников еще издали услыхал треск мотоцикла, выскочил на дорогу. Прислонив старый «Восход» к дереву, Максим сразу же отдал Мише браслет:

— Вот… жаль, мама грустить будет — он ей понравился.

— Привезли? — брат Герман выбрался из кустов, сдержанно поклонившись подростку.

Тот тоже кивнул:

— Здрасте, брат Герман.

— Дайте же его скорее, дайте! — монах уже демонстрировал явное нетерпение.

— Да берите же! — Ратников протянул браслет.

Тевтонец тут же ухватил стекляшку, поднял глаза к небу, помолился… и с хрустом раздавил браслетку в руках, так, что кругом полетели осколки…

И исчез!!!