Внутренний порок Пинчон Томас
– А вы…
– Надя Харлинджен. Хотела уточнить, как у вас сейчас с загрузкой.
– У меня с… а-а. – Профессиональный термин. – Конечно, а вы где?
Адрес оказался во внешнем Торрансе между Уолтерией и летным полем – дом с полуэтажами, у подъездной дорожки перечное дерево, на задворках эвкалипт и панорама тысяч маленьких японских седанов, что выплеснулись с главной стоянки на острове Терминал и маниакально выстроились вширь и вдаль по асфальту перед отправкой в автоагентства за пустынями Юго-Запада. По всей улице разговаривали телевизоры и проигрыватели. Деревья в этом районе просеивали свет до зелени. Над головой урчали аэропланы. На кухне в пластмассовом горшке висел карликовый ползучий фикус, на плите варился овощной бульон, в патио, засунув клювики в цветки бугенвиллеи и жимолости, в воздухе вибрировали колибри.
У Дока имелась хроническая проблема – одну калифорнийскую блондинку он не мог отличить от другой, – и тут он обнаружил на все сто процентов классический экземпляр: волосы, загар, спортивная грация – всё, кроме знаменитой на весь мир неискренней улыбки, коя, благодаря комплекту покупных резцов – говоря технически, «фальшивых», – побуждала тех, кому их хозяйка все-таки улыбалась, задуматься, что за реальная и скучная история их там разместила.
Заметив пристальный взгляд Дока:
– Героин, – симулировала объяснение она. – Высасывает из организма кальций, как вампир, – сколько б ни посидел на нем, и зубы пойдут к черту. От дитяти цветов до заширенной шкварки – чпок, как по волшебству. И это самое приятное. А если подольше… ну, в общем.
Она встала и заходила. Не плачет – ходит, за это Док был благодарен: информация продолжает поступать, да еще и ритмично. По словам Нади, несколько месяцев назад ее муж Шланг Харлинджен передознулся героином. Насколько позволила торчковая память, Док припомнил это имя – даже в газетах про него что-то было. Шланг играл с «Досками» – сёрф-группой, собравшейся еще в начале шестидесятых, теперь они считались пионерами электрической сёрф-музыки, а в последнее время занялись поджанром, который им нравилось называть «сёрфаделикой»: диссонирующий строй гитар, специфические модальности вроде пост-Дик-Дейлова «хиджаз-кара», невнятные вопли о спорте и радикальные звуковые эффекты, которыми всегда была знаменита сёрф-музыка: как вокальные шумы, так и самозаводка гитар и духовых. «Перекати-Камень» отмечал: «После нового альбома „Досок“ Джими Хендриксу придется снова захотеть слушать сёрф».
Вклад лично Шланга в то, что продюсеры «Досок» скромно прозвали «Макахой звука», сводился к мычанию через мундштук тенора, иногда альт-саксофона, в тон играемой мелодии, словно инструмент его был неким гигантским казу, что еще более подчеркивалось звукоснимателями и усилителями «Баркус-Берри». По словам приметливых рок-критиков, на него повлияли Эрл Бостик, Стэн Гец и легендарный новоорлеанский студийный тенор-саксофонист Ли Эллен.
– Среди саксофонистов сёрфа, – пожала плечами Надя, – Шланг считался фигурой внушительной, ибо время от времени импровизировал там, где второй и даже третий рефрены обычно повторяются нота в ноту.
Док стесненно кивнул.
– Не поймите меня неправильно, я люблю сёрф-музыку, сам с ее родины, у меня до сих пор старые коцаные сорокапятки дома лежат – «Песнопевцы», «Мусорщики», «Палтусы», – но вы правы, из худшего блюза кое-что сочиняли сёрф-саксофонисты, им и предъявят.
– Я не работу его любила. – Она произнесла это до того обыденно, что Док рискнул по-быстрому высмотреть, не блестит ли в глазу, но дамочка не собиралась на всю катушку отворачивать краны вдовства – пока, во всяком случае. Меж тем она излагала некую историю: – Нам со Шлангом полагалось бы познакомиться прелестно, в те времена прелесть еще была во всем и вся на продажу, а на самом деле мы встретились убого, у «Оскара» в Сан-Исидро…
– Ох, ё ж. – Разок-другой Док там бывал – и, по милости божьей, благополучно оттуда выбывал: пресловутый «Оскар», сразу через границу от Тихуаны, где туалеты круглосуточно кишели торчками, старыми и новыми, кои только что срастили себе в Мексике срощ, сунули продукт в резиновый шарик и проглотили, а потом вернулись обратно в Штаты и теперь выблевывали.
– Я только забежала в одну кабинку, сперва не проверив, два пальца в рот уже сунула – а там Шланг сидит, со своим пищеварением гринго, собирается массивно просраться. И мечем мы примерно в один миг, везде говно и блевотина, я лицом ему в колени, а усугубляет положение то, что у него при этом стояк… Ну, в общем… Еще не доехав до Сан-Диего, мы вместе уже ширяемся у кого-то в фургоне, а и двух недель не проходит, следуя интересной теории, что двоим сращивать дешевле, чем поодиночке, – мы женимся, оглянуться не успеваем – у нас уже Аметист, и уже совсем скоро вот как она у нас выглядит.
Она протянула Доку пару детских «полароидов». Видом своим девочка пугала – распухшая, краснолицая, взгляд пустой. Поди угадай, в каком она сейчас состоянии, у Дока аж вся кожа заболела от тревоги.
– Все знакомые любезно отмечали, как героин проявляется у меня через молоко, а сухая смесь кому по карману? Мои родители считали, что мы завязли в гнетущем рабстве, мы же со Шлангом – мы только свободу видели, от этого нескончаемого мещанского колеса выбора, где и выбора-то нет на самом деле, – весь мир напряга свелся к одному простому делу, срощу. «Вот мы ширяемся, и чем это вообще отличается от обеденных коктейлей старичья?» – думали мы… Хотя когда это все до такой драмы доходило? Героин в Калифорнии? да бог ты мой. Его ж тут как грязи, хоть на каждый пакет коврик стели с надписью «Добро пожаловать». Мы там были такие счастливые и глупые, ни дать ни взять пьянчуги, хихикали себе туда-сюда в окнах спален, бродили по районам прямолинейного мира, заходили в случайные дома, просились в туалет, запирались и двигались. Теперь-то, конечно, так уже не получится, Чарли Мэнсон с бандой всё разъебали для всех. Закончилась некая невинность – та штука в прямолинейной публике, какая не давала совсем уж их ненавидеть, иногда по-настоящему хотелось им помочь. Такого, наверно, больше нет. Еще одна традиция Западного побережья нынче утекла в канализацию вместе с трехпроцентным продуктом.
– Так и… то, что с вашим мужем случилось…
– Это не калифорнийский хмурый, точно. Шланг бы так не облажался – свою обычную дозу да без проверки. Кто-то наверняка ему баш подменил – знал, что это его прикончит.
– Кто сбытчик?
– Ле-Драно, в Венеции. Вообще-то, Леонард, но все его кличут анаграммой, потому как едкая он личность, ну и воздействует на финансы и чувства близких так же. Шланг много лет был с ним знаком. Тот налево и направо клялся, что героин местный, ничего необычного, но толкачу что за печаль? Передозы полезны для бизнеса, на пороге вдруг целые орды торчков, убежденных, что если кто-то кони двинул, значит в натуре говно хорошее, а им просто нужно поосторожней, слишком не зашириваться.
Док почуял присутствие младенца – говоря технически, карапуза: она тихонько проснулась и стояла, держась за косяк, рассматривала их с широкой заискивающей ухмылкой, в которой уже различались какие-то зубки.
– Эй, – сказал Док, – ты и есть эта Аметист, да?
– Ну, – ответила Аметист, словно бы добавляя «а тебе-то что?».
Ясноглазая, рокенролльная, она мало походила на торчкового младенца с «полароидов». Какая бы гнетущая судьба ни собиралась на нее напрыгнуть, у судьбы этой верняк был дефицит внимания – она отвернулась и кинулась на кого-то другого.
– Приятно познакомиться, – сказал Док. – Правда приятно.
– Правда приятно, – повторила она. – Мам? Сок хочу.
– Ты же знаешь, где он стоит, Сочная Девочка. – (Аметист энергично тряхнула головой и направилась к холодильнику.) – Спрошу кое-что, Док?
– Валяйте, если только не про столицу Южной Дакоты.
– Эта общая подруга, что у вас со Шлангом. Была. Она типа ваша бывшая какая-то, или вы с ней просто встречались, или?..
С кем Доку обо всем этом поговорить, кто бы не был обдолбан, ревнив или легав? Аметист в холодильнике ждала чашка сока, и девочка теперь влезла к нему на диван, совсем изготовившись, чтобы взрослый ей что-нибудь рассказал. Надя начислила еще кофе. В комнате вдруг разлилось чересчур много доброты. В своем деле Док научился мало чему, но среди прочего немногого – что доброта без ценника подворачивается очень нечасто, а если и попадается, то слишком уж ценна, не примешь, слишком легко, во всяком случае – Доку, – ею злоупотребить, тут никуда не денешься. Посему он ограничился лишь:
– Ну, вроде как бывшая, но сейчас еще и клиентка. Я ей пообещал кое-что сделать, а ждал слишком долго, поэтому у человека, с которым она оказалась, у мерзавца-застройщика и прочее, сейчас могут быть очень крупные неприятности, и только займись я делом…
– Вы уже съехали с трассы на этом конкретном повороте, – посоветовала Надя, – и можете кататься по бульварам сожалений какое-то время, но потом все равно придется вернуться на магистраль.
– Да вот штука в том, что Шаста сейчас тоже исчезла. А если неприятности у нее…
Сообразив, что такие развлечения не по ней, Аметист слезла с дивана, бросила на Дока укоризненный взгляд из-за чашки и ушла в соседнюю комнату смотреть ящик. Вскоре до них донесся драматичный дискант Могучего Мыша.
– Если вы этим другим делом занимаетесь, – сказала Надя, – и вообще заняты или как-то, я пойму. Но я вот почему хотела с вами поговорить, – и Док все понял за полсекунды до того, как она произнесла, – мне кажется, Шланг совсем не умер.
Док кивнул – скорее себе, чем Наде. Если верить Сортилеж, это, говоря астрологически, пагубные времена для торчков – особенно старшеклассников, которые по большинству родились с девяностоградусным аспектом, под самым несчастливым углом из возможных, между Нептуном, планетой торчков, и Ураном, планетой неприятных сюрпризов. Доку такое было знакомо: оставшиеся отказывались верить, что те, кого они любили или хотя бы с кем сидели на одних уроках, в самом деле мертвы. Сочиняли разнообразные запасные истории, чтоб только не оказалось правдой. Чья-то бывшая понаехала в город, и они вместе сбежали. В неотложке перепутали с кем-то – как в роддомах младенцев подменяют, – и они до сих пор где-то в реанимации под чужим именем. Особый сорт бессвязного отрицания, и Док прикидывал, что он такого уже повидал, на глаз определить может. Что бы Надя ему тут ни показывала, это не оно.
– Вы тело опознали? – Это спросить можно.
– Нет. Вот тоже странность. Позвонили, сказали, что уже опознал кто-то из группы.
– Думаю, это полагается ближайшему родственнику. Кто звонил?
У нее с тех пор сохранился дневник, и она не забыла записать.
– Лейтенант Дюбонне.
– А, ну да – Пэт Дюбонне, у нас с ним разок-другой были общие дела.
– Похоже, он вас заметал.
– Спасибо, что не мотал. – (Она смотрела на него эдак вот.) – Еще бы, у меня была фаза хиппи. Все, что я натворил, сошло мне с рук, а к тому, что вешали, рук не прикладывал, потому что у меня один словесный портрет: белый мужчина, длинные волосы, борода, разноцветная одежда, босиком, так далее.
– Совсем как у Шланга, что мне по телефону зачитали. Таких тысячи.
– Я съезжу поговорю с Пэтом. Может, знает что-нибудь.
– И вот еще что было. Смотрите. – Она вытащила выписку с ее счета в местном отделении «Банка Америки», сделанную вскоре после предполагаемой передозы Шланга, и показала на графу поступлений.
– Интересная сумма.
– Я позвонила, пришла, поговорила с вице-президентами, и все в один голос сказали, что все правильно. «Может, вы квитанцию потеряли, не так посчитали что-то». Обычно я дареному коню не смотрю, понимаете, но это просто жуть какая-то. Они все одними и теми же словами излагали, снова и снова, то есть – вот и говори после этого о защитном отрицании?
– Думаете, как-то со Шлангом связано?
– Возникло вскоре после его… его исчезновения. Я подумала, может, так себе кто-то представляет откуп? Местное 47, какая-то страховка, о которой я не знала. То есть вряд ли можно рассчитывать, что это делается анонимно, так? А тут немой набор цифр в месячной выписке со счета и какое-то дебильное объяснение, которым банк от меня отмахнулся.
Док записал дату депозита на спичечной картонке и сказал:
– А у вас лишнего снимка Шланга не найдется?
Еще как нашлось. Она выволокла магазинную коробку из-под бухла, набитую «полароидами»: Шланг спит, Шланг с младенцем, Шланг дербанит, Шланг перетягивается, Шланг ширяется, Шланг под тенистым деревом делает вид, будто весь сжался перед 454-м «большим блоком» от «шева», Шланг с Надей на пляже, сидят в пиццерии, играют последним ломтем в перетягивание каната, идут по Холливудскому бульвару, а перед ними загорается светофор.
– Угощайтесь. Надо было давно выкинуть все, наверно. Отстраниться, да? двинуться дальше, черт, я ж сама всегда эти нотации всем читаю. Но их Амми любит, ей нравится, когда мы вместе смотрим. Я ей про каждый снимок что-нибудь рассказываю, да и ей по-любому хоть что-то понадобится, когда подрастет, чтоб напоминало. Не думаете?
– Я? – Док вспомнил, что у «полароидов» не бывает негативов, а жизнь оттисков ограниченна. Эти снимки, заметил он, уже начали менять цвета и блекнуть. – Еще бы, иногда мне хочется каждую минуту запечатлеть. Арендовать типа целый склад?
Она посмотрела на него, как соцработник какой-нибудь:
– Ну, так… может, чуть слишком… А вы типа с терапевтом как-то?
– Она скорее зампрокурора, наверно.
– Нет, я в смысле… – Надя взяла горсть снимков и сделала вид, что раскладывает в некоем осмысленном порядке – как ремик своей недолгой жизни со Шлангом. – Даже если не знаете, что у вас есть, – медленно произнесла она немного погодя, – иногда действуйте так, будто знаете. Она это оценит, и вам же самому станет лучше.
Док кивнул и взял первую попавшуюся фотографию: Шланг держит тенор, может, где-то на концерте, свет паршивенький, из-за краев снимка торчат размытые локти, короткие рукава рубашек, гитарные грифы.
– Ничего, если эту?
Не глянув, Надя ответила:
– Валяйте.
В комнату вбежала Аметист, вся взбудораженная:
– А вот и я, – пропела она, – спасаю вам день!
Несколько позднее Дока прибило к Древесному кварталу, к дому тетки Рит, где он обнаружил своего кузена Скотта Хруста – в гараже, вместе с бандой. Скотт играл в местной группе, известной под названием «Корвэры», пока половина состава не решила влиться в миграцию на север – в те годы все переезжали в Хамболт, Винляндию и Дель-Норте. Скотт, для которого секвойи были биологически чуждым видом, и барабанщик Эльфмонт решили остаться на пляже – они ходили и клеили объявы по всем окрестным школам, пока не собрали себе вот эту новую команду, которую назвали «Пиво». Банда играла в основном чужой материал по барам, и теперь ее членам что ни месяц на самом деле почти удавалось платить себе за жилье.
Нынче они репетировали – вернее, сегодня как раз пытались точно выучить ноты к музыкальной теме из телевизионного вестерна «Широкий дол», который недавно начали гонять повторно. Все гаражные стены были в полках, заставленных банками с пурпурными беконными корками – верной наживкой для развращенного прудового окуня, за которым тетка Рит периодически ездила в Мексику и с полным багажником его же возвращалась. Наверняка Док бы утверждать не мог, но ему всегда казалось, что в сумраке эта дрянь светится.
Солист «Пива» Хьюи пел, а ритм-гитара и бас заполняли паузы:
- Ши… Ро…
- Кий дол!
- [Гитарный запил]
- Ши
- РОКИЙ Дол! [Тот же гитарный запил]
- До
- Чего, широк, на о, гонек зайдешь —
- Всю ночь, верхом —
- И-что-ты в нем
- найдешь?
- Широкий Дол! Да! Еще ширше – ши
- Рокий Дол! На шару ширка – ши
- Рокий Дол! Вширь? шар кати хоть – ши
- Ро Кий-Дол!
– Это у меня типа корни, – пояснил Скотт, – мамаша моя терпеть не может Сан-Хоакин, а я вот не знаю, чувак, я как туда ни приеду – играем у «киванисов» в Чаучилле или еще где, и у меня такое странное чувство, будто раньше я там жил…
– Так ты там и жил, – заметил Док.
– Нет, типа в другой жизни, чувак?
Док предусмотрительно приволок целый карман уже свернутых панамских, и вскоре все уже бродили вокруг, пили супермаркетовую газировку из банок и ели домашние печеньки с арахисовым маслом.
– Что-нибудь рокенролльная сорока на хвосте приносила, – поинтересовался Док, – про сёрфового саксофониста по имени Шланг Харлинджен, он еще в «Досках» раньше лабал?
– Передознулся, что ли, который? – уточнил басист Левшак.
– Якобы передознулся, – поправил Скотт, – но ходил странный слух, что он вроде как выжил? его привезли в неотложку где-то в Беверли-Хиллз, но все тишком, кое-кто говорил, ему забашляли, чтоб и дальше делал вид, будто умер, а он сейчас где-то ходит среди нас замаскированный весь, типа волосы другие и все такое…
– Зачем так напрягаться? – спросил Док.
– Ну, – подхватил Левшак, – он же не певец смазливый, которого всем цыпам невпадлу завалить, не гитараст невъебенный, от которого весь музон изменится навсегда, он же просто сёрфовый сквозняк, такого заменить легко. – Со Шлангом все ясно. Касаемо же «Досок», то они в последнее время капусту гребли лопатами, жили все вместе в доме в каньоне Топанга со своей обычной свитой – фанатками, продюсерами, свойственниками, странниками, с таким трудом пришедшими из такого далека, что их взяли в дворню. Смутно намекали, что возродившийся Шланг где-то среди них, хотя таких, кто мог бы им быть, никто не признавал. Может, кому-то и казалось, но все плыло, словно в тумане дури.
Погодя, когда Док уже садился в машину, из окошка бунгало высунула голову тетка Рит – и завопила:
– Вот надо было тебе ходить к Мики Волкманну беседовать. Отлично ты подгадал. Я тебе что говорила, умник хренов? Права я была?
– Я забыл, – ответил Док.
3
Легавый, звонивший Наде Харлинджен с известием о передозе Шланга, был теперь главной кахуной в участке Гордита-Пляжа. У себя за ухом Док опознал гнутый «Холодок», подорвал его и рассмотрел аспекты ситуации. Пэт с Лягашом возникли примерно в одно время, карьеры свои оба начали в Южной бухте, практически у Дока на пляже, еще в эпоху Войн Сёрферов и Стелющихся. Пэт остался там, а Лягаш, быстро заработав себе репутацию палочного умиротворителя до того крепкую, что публика в центре сочла его очевидным кандидатом на призыв, двинулся дальше. Док на своем веку повидал не одного и не двух таких хватов, они приходили и уходили, и Док замечал, что по каждому оставался какой-то исторический осадок. Вдобавок он знал, что Пэт уже не первый год Лягаша более-менее, блядь, ненавидит.
«Пора в гости, – решил он, – в Столицу Хиппифобии». Он проехал мимо участка Гордита-Пляжа дважды и только после его признал. Здесь все радикально преобразилось – благодаря федеральным средствам на борьбу с наркотиками: от обычного стола для регистрации приводов возле пирса, где лишь плитка на две спирали да банка растворимого кофе, до дворца с полицейским раем внутри – кофейные автоматы размером с паровоз, собственная мини-тюрьма, гараж, где полно самоходного оружия, иначе оказавшегося бы во Вьетнаме, и кухня, на которой круглосуточно вкалывает целая бригада пекарей.
Проложив себе путь в толпе стажеров, что чирикали по всему околотку, прыская водой на карликовые пальмы, традесканции и диффенбахии, Док засек Пэта Дюбонне в кабинете и, сунув руку в наплечную сумку с бахромой, извлек оттуда обернутый фольгой предмет где-то в фут длиной.
– Вот, Пэт, только для тебя. – Он глазом не успел моргнуть, как детектив схватил, развернул и каким-то образом поглотил как минимум половину содержавшейся внутри длинной сосиски с булочкой, к тому же укомплектованной Всем Сверху.
– В яблочко. Удивительно, что аппетит еще есть. Тебя, кстати, кто впустил?
– Духарем прикинулся, они каждый раз ведутся – рожи у новичков аж светятся, наверно, до сих пор еще наивные.
– Не до того, чтобы задержаться тут дольше, чем надо. – Док не сводил глаз, но и остаток хот-дога неким манером исчез. – Погляди на эту дыру. Это ж Нескончаемый Облом. Прочие двинутся дальше, а угадай, кто за все свои грехи застрянет навсегда в этой Гордите – сплошь грошовые приводы, детки под пирсом сбывают мамочкины сонники, – а должен быть в Западном Л.-А. или, накрайняк, на Холливудском участке.
– Это уж точно самый центр легавой вселенной, – сочувственно кивал Док, – но не всем же нам быть Лягашом Бьёрнсеном, правда – ёй, хотел сказать, очень надо им нам быть, так? – рассчитывая, что не слишком давит, учитывая состояние Пэтова душевного здоровья, хрупкого даже в лучшие дни.
– В данный момент, – мрачно ответил Пэт, подрожав нижней губой, – я б обменялся жизнью даже с ним – да, обменялся б тем, что у меня, с тем, что за дверью, у которой Кэрол, можно сказать, стоит, даже если там бздям, – по разряду Лягаша насколько такая сделка может быть невыгодна?
– Чудные дела, Пэт, скока я слышал, ему нынче туговато. Тебе-то, конечно, лучше знать.
Пэт сощурился:
– Ты сегодня что-то ужасно любопытен, Спортелло. Я б и раньше заметил, не будь так расстроен карьерными проблемами, которых ты, несомненно, понять не в силах. Лягаш опять тебе досаждает? Набери горячую линию Отдела служебных расследования, звонок бесплатный – 800-ПЛУТКОП.
– Не то чтоб я когда жалобы писал, лейтенант, или как-то, поймите, но до чего отчаяться надо, чувак, хоть кол на голове теши, даже самому занюханному попрошайке с Холливудского бульвара нынче тяму хватает обходить меня десятой дорогой, а вот Лягаш – никак.
В мозгу Пэта боролись, это было видно, два легавых рефлекса – зависть к карьере другого мусора против ненависти к хиппи. Зависть победила.
– Он же не сумму тебе припаял, нет?
– Перечислил кое-какие расходы, – пошел импровизировать Док – и заметил, как уши Пэта определенно изменили угол. – Личные, ведомственные. Я ему говорю: всегда считал, что у тебя блат-то получше будет. Он в философию ударился. «Люди забывают, – вот как сказал. – Что б ты им в прошлом ни сделал, на них никогда нельзя рассчитывать, если понадобятся».
Пэт покачал головой:
– А еще так рисковал… Урок нам всем. На такой работе по-настоящему неблагодарные мудаки попадаются, а? – При этом он напустил на себя вид Арта Флеминга – вроде как Доку надлежит теперь угадать, на какой такой работе.
В свою очередь, Док удовольствовался пустым взглядом хипана, который мог означать что угодно, и если держать его достаточно длительно, взгляд этот начинал нервировать любого четырехсторонника в мундире; наконец Пэт отвел глаза и пробормотал:
– А. Да, врубаюсь. Ништяк. Сам-собой, – добавил он по некотором размышлении, – ему все эти гонорары с повторных показов капают.
К этому моменту Док уже слабо понимал, о чем они говорят.
– Я к повторам этим стараюсь не заснуть, – наугад высказался он, – но почему-то всегда падаю, не успеет Лягаш возникнуть на экране.
– Что ж, мистер Новости-в-Десять теперь заполучил себе еще одно дело века, раз грохнули гориллу Мики Волкманна… Пусть кто-нибудь другой занимается каньоном Бенедикт и Шерон Тейт со всеми прочими, а для правильного следователя это дело может оказаться бездонным источником налички.
– Ты в смысле…
– Тут наверняка телефильм снимут, нет, как бы оно ни обернулось. Лягашу в конце могут перепасть доли и сценария, и производства, того и гляди самого себя сыграет, козел,да только ёй, одиннадцатая заповедь, я этого не говорил.
– А кроме того, если он вернет Мики – станет видным героем общества.
– Ну, если. А если стоит слишком близко? За какой-то чертой это тебе весь здравый смысл переебывает – врачам же запрещено оперировать родственников, например.
– Они с Мики так накоротке, а?
– Первые кореша, если верить легенде. Эй. Ты тоже думаешь, что Лягаш еврей?
– Я думал, швед.
– Может, оба сразу, – ушел Пэт в невнятную оборону. – Бывают же шведские евреи.
– «Шведскую рыбку» знаю. – По сути, просто хотел помочь.
4
Бывают дни, когда ехать в Санта-Монику – как ловить глюки, только не надо морочиться приобретением и последующим приемом конкретного наркотика, – хотя определенно бывают и такие дни, когда любой наркотик предпочтительней поездки в Санта-Монику.
Сегодня, после обманчиво солнечного и небогатого событиями проезда по участку компании «Хьюз» – некоего шведского стола из потенциальных зон боевых действий США, на котором образцы пересеченной местности варьировались от гор и пустынь до болот, джунглей и так далее, наличествует все, если верить местной паранойе, для точной подстройки боевых радарных систем, – мимо Уэстчестера, Марины и через Венецию, Док достиг городской черты Санта-Моники, где начались последние ментальные учения. Вдруг он очутился на некой планете, где ветер может дуть сразу в две стороны, неся с собою туман с океана и песок из пустыни одновременно, вынуждая неосторожного водителя сбросить скорость, едва попадет в эту чужую атмосферу, где свет дневной пригас, видимость сократилась до полуквартала, а краски – включая цвета светофоров – радикально сместились в иные части спектра.
Док автомобильно пробирался на ощупь в этой жути на восток по Олимпику, стараясь не дергаться от того, что выскакивало на него из сумрака, – в смысле, городских автобусов и пешеходов в измененных состояниях сознания. Лица затачивались до такого напряга, который в этом районе увидишь разве что на скачках, края их подолгу тянулись следом – некоторые оттенков довольно радикальных – и часто счищались за раму ветрового стекла далеко не сразу. Радио в машине помогало не очень – здесь ловился только «КИСЛ», на котором крутили старую сорокапятку Слюнявого Флойда Уомэка, насчет которой в Доке всегда боролись противоречивые чувства: с одной стороны, он пытался не принимать ее на свой счет, ведь сам гонялся за должником-другим, но, опять же, если припомнить все обиды и сожаленья…
- Коллектор прискакал,
- Влез через
- Окош-ко!
- Лапу наложил на все, чего достал, —
- Взял телик конвоир!
- И тачку на буксир!
- Прощай, попал в просак
- Мой старенький вертак!
- О,
- Коллектор никогда
- Утробу не
- Насы-тит,
- Пока не отберет всего,
- Что входит в счет…
- Мы все живем взаймы,
- Своего у нас – лишь мы,
- Чувак!
- Он за тобой когда-нибудь придет!
Едва закончив общинный колледж «Ондас Нудосас», Док – тогда еще известный как Лэрри – Спортелло обнаружил, что тормозит с выплатами за машину. К нему явилось агентство «Цап! Обыски и Компенсации», решило нанять его стажером искать сбежавших должников – пусть так и отрабатывает свой долг. Когда перестал стесняться вопроса почему, он уже увяз слишком глубоко.
– Это весело, – заметил он как-то, отработав с неделю, когда они с Фрицем Сухобрусом засели в машине где-то в Ресиде, как выяснилось – в ночном.
Фриц, двадцать лет проведя на этой работе, повидал все – и кивнул:
– Ну, погоди, когда начнутся Премиальные за Неудобство.
Такова была формулировка бухгалтера Милтона. Далее Фриц как можно нагляднее описал некоторые виды мотиваций, кои клиенты – как правило, ссужавшие под большие проценты – часто просили агентство обеспечивать.
– Я должен кому-то по жопе давать? Это вообще вероятно?
– Тебе выдадут разрешение на оружие.
– Я в жизни из пистолета не стрелял.
– Ну… – Сунув руку под сиденье.
– Что… это за «оружие» такое?
– Инъекционное.
– Это я понял, но чем мне его заряжать?
– Сывороткой правды. В ЦРУ такая же. Коли куда угодно, до чего дотянешься, – и глазом не моргнешь, а они уже залопочут, как на бибохе, не заткнешь, расскажут тебе даже о таких активах, про которые и сами ни ухом ни рылом.
Лэрри решил держать агрегат в зловещем на вид бритвенном наборе из красной искусственной крокодиловой кожи, который отыскал на дворовой распродаже в Студио-Сити. Совсем немного погодя он стал замечать, сколько правонарушителей, которых навещали они с Фрицем, не спускают с коробочки глаз. И понял: если повезет, ее даже расстегивать не понадобится. Рабочим инструментом она для него толком так и не стала, но служила полезным реквизитом, отчего со временем его и прозвали «Док».
Сегодня Док застал Фрица под капотом «доджа-су-пер-бэ» – он там чем-то грохотал, готовясь выезжать на изъятие.
– Эй, Док, слышь – говенно выглядишь.
– Хотел бы тем же тебе ответить, ясноглазка. Карбюраторы подравниваешь?
– Здоровые мысли и не курить того, что растет в зоне боевых действий, – вот мой секрет, да и тебе помог бы, будь у тебя хоть чутка самообладания.
– Ага, мне сегодня сильно повезло, оттого что у тебя мозги закоммутированы, потому что мне очень быстро нужно кое-кого найти – мою бывшую, Шасту Фей.
– По-моему, ты имеешь в виду подружку Мики Волкманна. Алло, вас беспокоят из кабинета доктора Факта – что-то давненько у нас не проверялись?
– Фриц, Фриц, чем я тебя обидел?
– В ПУЛА и у шерифа в конторе каждый легавый их обоих сейчас ищет. Как по-твоему, кто их раньше найдет?
– Судя по делу Мэнсона, я бы сказал – любой случайный придурок с улицы.
– Тогда зайди и проверь, – поманив Дока в контору.
Бухгалтер Милтон в цветастой джавахарлалке, с несколькими нитками раковин каури на шее и в ярко-желтых стрелковых очках глянул на них с широченной ухмылкой из дымки пачулейного аромата и медленно помахал, пока они шли в заднюю комнату.
– Похоже, он счастлив.
– Дела идут, а все из-за… – Он распахнул дверь. – Скажи мне, у скольких случайных придурков есть вот такое вот.
– Фигассе, Фриц. – Словно оказался в научно-фантастической новогодней елке. Повсюду мигали красные и зеленые огоньки. Компьютерные стойки, консоли с зажженными видеоэкранами, буквенно-цифровые клавиатуры, по всему полу между несметенных наносов прямоугольничков с жучка размером, выбитых из «Ай-би-эм»-овских перфокарт, змеились кабели, в углу стояла пара копировальных «Гестетнеров», а над всем этим вдоль всей стены деловито подергивались взад-вперед бобины пленки «Ампекс».
– АРПАнет, – объявил Фриц.
– Ой, ну и ладно – мне еще за рулем и всяко-разно, может, разве на потом одну…
– Это сеть компьютеров, Док, все связаны между собой телефонными линиями. УКЛА[10], Айла-Виста, Стэнфорд. Скажем, у них там есть досье, а у тебя нет, они тебе его тут же пришлют со скоростью пятьдесят тысяч знаков в секунду.
– Погодь, «АРПА»[11] – это ж та контора, у которой своя вывеска на трассе, у съезда на Роузкранс?
– Есть связь с «ТРВ»[12], там ни из кого слова не вытянешь, Реймо ж не разговаривает с Вулриджем?
– Но… говоришь, если к этой штуке подцепиться, можно узнать, где Шаста?
– Обещать не могу, пока не посмотрим. По всей стране – вообще-то, и по миру – каждый день подключаются новые компьютеры. Пока все еще экспериментально, но, блин, деньги же правительства, а этим ебилам наплевать, сколько они тратят, и у нас уже есть полезные сюрпризики.
– А оно знает, где мне срастить?
5
Шаста упоминала, что на матримониальную драму Мики Волкманна можно взглянуть и из дома хи-хи, и Док подумал: интересно, должно быть, увидеть, как отреагирует суперзвезда страниц светской хроники миссис Слоун Волкманн, если при ней кто-нибуд поднимет эту тему. Если Мики нынче держат супротив его воли в некоем частном дурдоме, первейшим делом Дока будет попытаться выяснить, в каком именно. Он набрал номер, даденный ему Шастой, и женщинка сама сняла трубку.
– Я знаю, миссис Волкманн, разговаривать о делах прямо сейчас неловко, но, к сожалению, время тут решает.
– Это же не кредитор беспокоит, правда, ибо в последнее время они звонят поразительно часто. Я отправляю их к нашему поверенному, у вас есть его номер? – Доку показалось – голос английской курильщицы, на низком конце регистра и неопределимо декадентский.
– Вообще-то, денег вашему супругу должна наша фирма. Поскольку говорим мы о цифре срединно-шестизначной, нам представляется, что это стоит довести до вашего сведения. – Он подождал пол-непропеваемого такта «Великого притворщика». – Миссис Волкманн?
– Возможно, у меня найдется несколько свободных минут сегодня около полудня, – ответила та. – Кого, говорите, вы представляете?
– Медицинский институт когнитивного ремоделирования и обновления, – ответил Док. – Сокращенно МИКРО, мы частная клиника, располагаемся у Хасиенда-Хайтс и специализируемся на восстановлении личностей, переживших стресс.
– Обычно я проверяю крупные расходы Майкла и должна признаться, мистер… Спортелло, так? – мне неизвестны дела, которые он мог с вами вести.
У Дока потекло из носа – верный признак, он тут что-то нарыл.
– Быть может, учитывая обсуждаемую сумму, действительно будет проще работать через вашего поверенного…
Десятая доля секунды ей потребовалась рассчитать, сколько акула сможет откусить от сёрферной доски.
– Отнюдь, мистер Спортелло. Вероятно, дело в вашем голосе… но можете считать меня официально заинтригованной.
В бывшем смежном чулане для швабр у себя в конторе Док накопил коллекцию личин. Сегодня он выбрал двубортный велюровый костюм от «Зайдлера и Зайдлера» и отыскал короткий парик, который почти что подходил костюму. Подумал, не приклеить ли усы, но потом решил, что чем проще, тем лучше, – сменил сандалии на положенные мокасины и нацепил галстук уже и тусклее текущей моды, рассчитывая, что миссис Волкманн расценит его как прискорбно нехипового. Глянув в зеркало, чуть не узнал себя. Ништяк. Хотел было взорвать бомбовоз, но позыву не поддался.
В печатне дальше по улице его приятель Джейк, привыкший к срочным заказам, тиснул ему пару-тройку визиток с надписью: «МИКРО – Переналаживаем мозги Южной Калифорнии с 1966 года. ЛЭРРИ СПОРТЕЛЛО, правомочный партнер», – что не грешило против истины, коль скоро в виду имелись права калифорнийские водительские.
На Прибрежной трассе, где-то на полпути к резиденции Волкманнов, КРЛА из Пасадины залудила «Оркестр бешеного пса» – они лабали «Бах-бах», и Док сделал «Вибрасоник» погромче. Среди холмов прием ослаб, и он поехал медленней, но сигнал все равно потерял. Вскоре Док оказался на солнечной улице где-то в горах Санта-Моники – поставил машину у дома за высокими оштукатуренными стенами, через которые пламенеющим каскадом лились цветы какой-то экзотической ползучки. Ему показалось, кто-то смотрит на него сверху – из проема на миссионерского вида лоджии, что опоясывала весь этаж. Кто-то из хитрого домика, несомненно, снайпер, но вот федеральный или местный – кто его знает?
Двери открыла презентабельная молодая чикана в джинсах и старой фуфайке ЮК, изучила его театрально подведенными глазами.
– Она у бассейна тусуется с полицией и всякими. Подымайтесь.
Планировка у дома была вывернутая: спальни на уровне входа, кухня наверху, а то и не одна, и разные комнаты для развлечений. Вся резиденция должна была кишеть охранниками правопорядка. Но ребятки «Защиты и Службы» раскинули свой командный пункт в кабане у бассейна, где-то на задворках. Вроде как халявное обслуживание в последнюю минуту, пока не явились их федеральные сюзерены. Отдаленный плеск, рок-н-ролл по радио, перекусы между едой. Вот так похищеньице.
Словно прослушиваясь на вдовство, Слоун Волкманн пришла от бассейна в черных сандалиях на шпильках, на голове – черная повязка с прозрачной черной вуалью, и в черном же бикини незначительных размеров, сшитом из того же материала, что и вуаль. Не вполне английская роза, скорее, может, английский нарцисс: очень бледная блондинка-тростинка, на такой, наверное, синяки легко остаются, глаза подводит чересчур, как и прочие. Мини-юбки изобрели для таких молодых женщин, как она.
Пока она вела Дока через полутемный утопленный интерьер из серо-коричневых ковров, замшевой обивки и тика, тянувшийся, казалось, неопределимо далеко к Пасадине, он узнал, что у хозяйки степень Лондонской школы экономики, недавно она приступила к изучению тантрической йоги, а с Мики Волкманном впервые познакомилась в Лас-Вегасе. Она махнула на стену, где висело нечто похожее на увеличенную копию глянцевого снимка восемь на десять из вестибюля какого-нибудь ночного клуба.
– Ой господи, – сказал Док, – это же вы, правда?
Слоун отделалась тем, что полунасупилась-полуухмыльнулась – такую гримаску Док подмечал у мелких и бывших звезд индустрии развлечений, упирающих на скромность.
– Моя жуткая юность. Я из печально известных хористок Вегаса, работала там в казино. На сцене в те дни, под прожекторами, с ресницами и в гриме, мы все довольно-таки смахивали друг на дружку, но Майкл – в таких делах, считайте, знаток, как я впоследствии узнала, – сказал, что приметил меня, едва я вышла, а потом прямо-таки не сводил с меня глаз. Романтично, верно, да, разумеется, неожиданно – мы потом оба и опомниться не успели, как очутились в Церквушке Запада, а у меня на пальце – вот что, – сверкнув гигантским овальным бриллиантом где-то в двойных цифрах того, что касается каратов.
Историю она рассказывала сотни раз, но это ничего.
– Симпатичный камешек, – заметил Док.
Как актриса, дошедшая до метки, она сделала паузу под высящимся портретом Мики Волкманна – хозяин изображался с отсутствующим взглядом, словно озирал всю Лос-Анжелесскую равнину до самых дальних ее окраин, выискивал участки под застройку. Слоун развернулась к Доку и светски улыбнулась:
– Ну вот мы и пришли.
Док отметил нечто вроде псевдокаменного резного фриза над портретом, гласившего: «Как только вгонишь первый кол, тебя никто не остановит. – Роберт Мозес».
– Великий американец, Майкл черпал в нем вдохновение, – сказала Слоун. – Это всегда было у него девизом.
– Я думал, это Ван Хелсинг сказал.
Она обнаружила точку аккурат внутри льстивого слияния света и в ней остановилась, похожая на какую-нибудь контрактную звезду эпохи великих киностудий, – того и гляди разразится прочувствованной речью перед актером подешевле. Док попробовал не озираться слишком уж очевидно, не искать, откуда падает этот свет, но она заметила, как сверкнули белки его глаз.
– Вам нравится освещение? Нам его много лет назад поставил Джимми Вонг Хау.
– Главный оператор «Тела и души», нет? Не говоря про «Меня превратили в преступника», «Лишь пыль мне суждена», «Дети субботы»…
– Это, – недоуменно, – же все… фильмы с Джоном Гарфилдом.
– Ну… и?
– Джимми и других актеров снимал.
– Не сомневаюсь… о, и еще «Из тумана», где Джон Гарфилд – такой злобный гангстер…
– Вообще-то, мне в той картине больше помнится, как Джимми освещал Айду Лупино, – из-за чего, если вдуматься, я скорее и согласилась на покупку этого дома. Джимми очень был неравнодушен к зрелищным бликам – весь этот пот у боксеров, этот хром, драгоценности, блестки и так далее… но в его работах еще и духовности столько – посмотрите только на крупные планы Айды Лупино – эти глаза! – там же не отражения софитов с жестким контуром, там свечение, такая чистота, словно исходит изнутри… Прошу прощения, это то, что мне кажется?
– Черт! Все из-за этой Айды Лупино, стоит ее имени возникнуть, как и этот возникает. Прошу вас, не принимайте на свой счет.
– Как любопытно. Не припоминаю, чтобы Джон Гарфилд вызывал у меня такие чувства… но поскольку в час у меня назначена медитация, у нас еще, кажется, есть время выпить – если заглатывать будем быстро, – и вы мне расскажете, что вы здеь делаете. Лус!
Из искусно вылепленных теней проступила молодая дама, впустившая его в дом:
– Сеньора?
– Полуденные refrescos[13], если не возражаешь, Лус. Очень рассчитываю, мистер Спортелло, что «маргариты» вас удовлетворят, – хотя, имея в виду ваши кинематографические предпочтения, быть может, уместнее окажется некий ассортимент пива и виски?
– Благодарю вас, миссис Волкманн, текила будет в самый раз – и до чего приятно освежает, что здесь не предлагают никакой «дури»! Никогда не понимал, что эти хиппи видят в такой дряни! Вы не станете возражать, если я закурю обычную сигарету, кстати?
Она милостиво кивнула, и Док выудил пачку «Бенсон-и-Хеджес» с ментолом, которую не забыл прихватить вместо «Холодков» с учетом ожидаемого тут уровня классности и тому подобного, предложил сигарету хозяйке, и оба закурили. До них от бассейна, чьи габариты Док мог только воображать, долетали отзвуки полицейских игрищ.