Французская карта Бегунова Алла

– Кочевников мы соблазним блеском императорского золота. Что у них по ценностям стоит на первом месте?

– Само собой разумеется, лошади. Потом – овцы и верблюды. Потом – женщины.

– О женщинах говорить не будем, – светлейший князь перевел лукавый взгляд с Анастасии на ее мужа, внимательно слушавшего их беседу. – Предположим, каждый из татар получит десять рублей и степную лошадь, купленную нами у того же Адиль-бея. Достаточно?

– Думаю, да, – ответила Аржанова.

– Сколько стоит такая лошадь?

– Примерно сорок – пятьдесят акче на их деньги. Они тут еще в ходу. Если в турецких пиастрах, то выйдет… выйдет… а потом – на русские рубли… В общем, недорого…

Аржанова затруднялась в уме производить столь точные математические расчеты. Она принялась искать бумагу и карандаши в «селамлыке». Никаких письменных принадлежностей здесь обычно не держали, и это послужило для нее поводом покинуть помещение, оставив знатного гостя наедине с князем Мещерским. Потемкин пытался ее удержать, но курская дворянка поспешно затворила за собой двери.

Ясно, что они еще увидятся, и даже не один раз. Генерал-фельдмаршал и президент Военной коллегии, екатеринославский и таврический губернатор пробудет в Симферополе как минимум неделю. Много дел у него тут в связи с поездкой царицы. Провести только одно совещание с чиновниками – совершенно недостаточно. «Крапивное семя», как называл их известный русский публицист, начнет работать с должной эффективностью лишь в том случае, если и впрямь увидит над собой священный бич государевой воли.

А с ужином правильно придумано было.

Сначала Григория Александровича занимали удивительные гастрономические произведения их повара-караима. Затем – полуодетые танцовщицы с их соблазнительными формами. Лишь при последующей беседе со светлейшим князем Анастасия точно кожей ощутила, что атмосфера сгущается. Слишком пристально смотрел ей в глаза бывший возлюбленный, слишком выразительно улыбался. Она давно отвыкла от такого откровенного флирта и потому нервничала изрядно.

Да, Потемкин хотел ее смутить, и это ему удалось…

Утро в семье Мещерских подчинялось строгому расписанию. Михаил Аркадьевич завтракал один восемь часов и сразу уезжал на службу. Анастасия Петровна вставала чуть позже и сначала приходила в детскую комнату, где при ней умывали и одевали почти двухгодовалую княжну Александру. Затем она навещала девятимесячного князя Владимира, с которым неотлучно находилась нянька Арина, юная жена Николая. Примерно в то же время появлялась и кормилица. Флора наблюдала за тем, как наследник жадно сосет молоко. Аппетитом мальчишка обладал отменным, и три женщины тем временем спокойно обсуждали разные детали его младенческого бытия.

В десятом часу утра Аржанова садилась завтракать в столовой. Глафира приводила туда Александру. Несколько столовых ложек манной каши наследница съедала в компании с матушкой, под шутки-прибаутки верной служанки. Затем ребенку приносили чашку компота, Анастасии – кофе, сваренный по-турецки. Александра, невероятно похожая на отца, что-то лепетала. Аржанова же задавала ей вопросы по-французски, добиваясь, чтобы хоть два-три слова на этом языке маленькая княжна выговорила правильно.

Внезапно, как вихрь средь бела дня, в обычную семейную идиллию ворвался светлейший князь Потемкин. Большой и шумный, он стремительно шагнул в столовую. Анастасия, одетая в простое домашнее платье, в гневе вскочила из-за стола:

– Что это значит, князь?!

– Ничего, душа моя. Просто я решил пить кофе вместе с вами. А для прелестной княжны Александры у меня есть подарок…

Слуга нес за генерал-фельдмаршалом большую картонную коробку. Григорий Александрович галантно поклонился наследнице, которая ошеломленно наблюдала за огромным человеком в темно-зеленом кафтане, сплошь расшитом золотыми позументами. Однако она не заплакала, а, наоборот, улыбнулась ему. Жестом фокусника екатеринославский и таврический губернатор извлек из коробки роскошную фарфоровую куклу в пышном розовом платье и вручил Александре.

– Что надо сказать, Саша? – автоматически спросила Аржанова, тоже слегка ошарашенная разыгранным действом.

– Merci bien, monsieur[7], – ответило разумное дитя, крепко прижимая к себе куклу.

Григорию Александровичу, конечно, пришлось приготовить не только кофе, но и полноценный горячий завтрак. Он съел яичницу из шести яиц, зажаренных с добрым куском буженины, затем – десять татарских сладких коржиков «къурабие». Анастасия, держа в руке вторую чашку кофе, молча наблюдала за светлейшим князем. Ей-Богу, в том, как поглощает пищу сильный и здоровый мужчина, всегда есть нечто завораживающее для женщины.

Наконец Потемкин отодвинул в сторону тарелку, промокнул губы салфеткой и, положив ее на стол, умиротворенно произнес:

– Накормили голодающего, спасибо.

– Рады стараться, ваше высокопревосходительство! – по-солдатски ответила ему Аржанова.

Светлейший князь выдержал паузу и продолжал более серьезным тоном:

– Давеча я не все сказал вам о путешествии императрицы.

– Вот оно как? Слушаю вас внимательно.

– Вместе с государыней в Крым приедет император Австрии Иосиф Второй…

– Ничего себе! – не удержалась от восклицания Флора.

– Правда, под именем графа Фалькенштейна, – добавил Потемкин. – А еще посол Франции граф Луи-Филипп де Сегюр, опытный, прожженный шпион, что достоверно нами установлено путем расшифровки его конфиденциальных посланий королю Людовику XVI. Ничем ему не уступает и посол Великобритании сэр Фитц-Герберт, тоже, как говорится, далеко не ангел. Ну и сопровождающая их свора соглядатаев, осведомителей, агентов…

– Зачем Ее Величество согласилась на это?

– Да пусть смотрят, Анастасия Петровна, – вздохнул светлейший князь. – Пусть расскажут своей якобы просвещенной Европе, что ныне такое есть Россия. А то до сей поры всякими сказками пробавляются о медведях, гуляющих по улицам, о снегах, морозах, водке и черной икре.

– Разве плохо? – она пожала плечами. – Превратные представления, внушенные противнику, – лучший способ ведения войны.

– Вы правы, это наши противники. С того самого момента, как царь Петр разгромил их знаменитейшего полководца шведского короля Карла XII под Полтавой, они всегда бояться нас будут и притом всегда зариться на наше богатство. Но порой нам приходится искать союзников. Россия – европейская держава, тут уж ничего не поделаешь…

– Григорий Александрович, – остановила его рассуждения о политике Аржанова, – мне-то что вы приказываете делать?

– И волоса не должно упасть с головы всех вышеперечисленных персон в Тавриде.

– Да, понятно.

– Судя по вашим донесениям, исламское подполье здесь еще действует.

– Не столь активно, как раньше.

– Все равно, – Потемкин решительно сжал кулаки. – Бешеных – к ногтю. Чтоб головы они не смели поднять. По крайней мере, с мая по июль 1787 года, когда всемилостивейшая наша государыня будет иметь в Крыму свое пребывание.

– Следовательно, в моем распоряжении – год? – уточнила Анастасия.

– Примерно.

Наступила тишина. Курская дворянка, поворачивая в руках пустую металлическую чашечку с кофейной гущей на дне, раздумывала. Перед ее мысленным взором вставали те люди, кто поможет ей выполнить новое поручение секретной канцелярии Ее Величества, их дома, селения, дороги, по которым она к ним поедет, крымские долины, горы и леса, которые она пересечет. Генерал-фельдмаршал и президент Военной коллегии, вглядываясь в ее лицо, истолковал молчание Флоры по-своему. Он участливо спросил:

– Это очень трудно?

– Пожалуй, нет. Не очень.

– Как-то печально вы отвечаете.

– Вам показалось, ваше высокопревосходительство.

Его дальнейшие действия курская дворянка угадала. Она вскочила со своего места раньше, чем светлейший князь успел положить ей руки на плечи. Однако сопротивляться такому богатырю, как Григорий Александрович, практически невозможно, и Анастасия очутилась в его объятиях. Когда-то они действовали на Аржанову совершенно магически, она мечтала о них и покорялась им радостно и безоговорочно.

Теперь он целовал ее с прежней страстью.

Жаркие губы скользнули от щеки к шее, и рукой Потемкин отвернул воротник платья, чтобы быстрее добраться до плеч. Дальше пуговицы расстегнулись сами, обнажив грудь. Шрам, пролегавший между двумя заметно округлившимися холмиками, стал виден. светлейший князь коснулся его языком. Тут Анастасия все-таки сумела оттолкнуть разгоряченного бывшего своего возлюбленного:

– Нет, ваше высокопревосходительство!

– Что-что? – удивился Потемкин.

– Ты не слышал? Я сказала тебе «нет».

Он усмехнулся, однако отступил:

– Не может того быть, любезная Анастасия Петровна.

– Неужели? Ты сам посоветовал мне храм Святого Самсония Странноприимца для венчания.

– Чему это мешает?

– Тебе не мешает вовсе, а мне мешает.

– Вот уж не думал, душа моя, будто ты так привержена церковным обетам.

– Очень хочется дать тебе пощечину, – Аржанова застегивала пуговицы на платье.

Он стоял рядом, в задумчивости наблюдая за ней. Затем медленно сжал в кулак правую руку и приложил его к своему солнечному сплетению.

– Да, – сказал светлейший князь. – Однажды ты ударила меня. Вот сюда. Однако после того снова повторилась восхитительная ночь. Точнее – ночи. Ты умеешь любить. Ты отдаешься возлюбленному пылко, самозабвенно, полностью, всем существом. Это трудно забыть. Но скажи, чем прельстил тебя мой бывший адъютант?

– Я дала клятву, – хмуро ответила она.

Генерал-фельдмаршал улыбнулся, как дьявол-искуситель:

– Все проходит, душа моя. Поверь бывалому человеку, в нашем мире многое исчезает без следа, без воспоминаний, без трепета, без тревоги. Я знаю, ты по-прежнему любишь меня. И ты вернешься…

– Может быть, – Анастасия отвела взгляд. – А сейчас, друг мой, изволь покинуть этот дом немедленно.

– Навсегда?

– Нет, конечно. Все мы – слуги государевы. Коль речь зайдет об исполнении таковой верноподданнической службы, то приходи, двери для тебя открыты…

Потемкин круто повернулся на каблуках и несколько раз прошелся перед курской дворянкой по комнате. Вид у него все же был немного растерянный. Остановившись около Анастасии, генерал-фельдмаршал отвесил ей церемонный придворный поклон. Следуя этикету, Аржанова протянула ему руку для поцелуя. светлейший князь чуть коснулся ее губами и сказал:

– Наверное, ты права, душа моя…

Картонная коробка, оклеенная фольгой и разноцветной бумагой, стояла посреди детской и сразу попалась на глаза князю Мещерскому, когда он приехал домой на обед. Михаил обязательно заходил к дочери и разговаривал с ней перед тем, как Глафира укладывала ее спать. Маленькая княжна показала отцу фарфоровую куклу в пышном розовом платье, с которой теперь не хотела расставаться. Где приобрел эту коллекционную, очень дорогую игрушку светлейший князь Потемкин, коллежский советник даже не догадывался. Он точно знал, что в Симферополе подобные изделия не продаются. Если только где-нибудь в Санкт-Петербурге или в Москве.

Кроме куклы в коробке находились и другие подарки: набор раскрашенных оловянных солдатиков из тридцати фигурок, заяц, медведь, волк и лиса, сшитые из ваты и вельвета, деревянная лошадка на колесиках, упаковки с медовым печеньем и леденцами. Видимо, генерал-фельдмаршал и президент Военной коллегии заранее готовился во второму визиту в дом Мещерских и нанес его именно в тот час, когда управитель канцелярии находился на службе.

Поцеловав наследницу в щечку и пожелав ей хорошего сна, Михаил вышел в столовую. Стол уже сервировали. Жена, одетая в нарядное платье, ждала его. Тотчас принесли супницу с дымящимся куриным бульоном и лапшой. Исполняя обязанности хозяйки дома. Анастасия налила полную тарелку и подала ее князю Мещерскому. Тарелку бульона, но без лапши, она взяла и себе.

После обеда Михаил обычно отдыхал около часа, затем снова уезжал в канцелярию. Тут он взял Анастасию за руку и сказал ей: «Пойдем в спальню». Там они всегда полушепотом обсуждали наиболее важные дела, не предназначенные для посторонних. Нынешнее событие, судя по всему, представлялось князю из ряда вон выходящим.

Сняв форменный кафтан и камзол, он повалился на широкую кровать, застеленную шелковым расшитым покрывалом. Аржанова подошла к окну. Со второго этажа их дома весенний сад, освещенный лучами полуденного солнца, выглядел очень красиво. Кроме яблонь, груш и абрикосов, уже начали расцветать сирень и кусты жасмина.

– Разденься! – услышала она его голос.

Курская дворянка принялась за дело неспешно. Без горничной это действительно требовало времени: расшнуровать корсаж, снять сначала верхнюю юбку, потом – две нижних, потом – нательную батистовую рубашку, потом развязать шнурок на панталонах, потом стянуть чулки, которые держались на ногах выше колен при помощи подвязок. Он внимательно наблюдал за ее действиями. Наконец, положив последнюю вещь из своего туалета на комод, придвинутый к стене, Анастасия, совершенно обнаженная, подошла к кровати.

– Было или не было? – в резком тоне задал вопрос коллежский советник.

– Не было, – твердо ответила она и вытащила заколку из простой домашней прически. Светло-каштановые волосы водопадом обрушились ей на плечи.

– Если не было, то что он теперь сделает с тобой и со мной? – спросил князь Мещерский, грустно подперев кулаком щеку.

– Ничего не сделает.

– Сильно в том сомневаюсь.

– Плохо ты его знаешь.

– Зато я знаю тебя. Ты ему надерзила.

– Не без этого, милый.

Анастасия легла на кровать рядом с мужем и положила его руку себе на грудь. С таким проявлением супружеской покорности среди дня бывший кирасир сталкивался нечасто. Мысли и чувства коллежского советника теперь приняли другое направление. Послеобеденный сон не состоялся. Его заменил приступ бурной страсти. Но потом, обливаясь холодной водой над умывальником, он уже улыбался. Аржанова, подав Михаилу полотенце, сказала:

– Ты поедешь в канцелярию и наверняка увидишься со светлейшим князем. Держись спокойно и делай вид, будто ни о чем не ведаешь. Также передай ему мой рапорт о необходимых мерах безопасности при путешествии Ее Величества в Крыму. Я составляла эту бумагу целых два часа…

Рапорт Флоры Потемкину понравился.

В разговоре с Михаилом генерал-фельдмаршал отметил, что все вопросы, которые он обсуждал сегодня утром с Анастасией Петровной, отражены в нем основательно. Особое внимание Аржанова уделила крымско-татарскому двухтысячному конному полку. Она приложила к рапорту список беев и мурз, кои заслуживают высочайшего доверия, указала их место жительство, родовую принадлежность, число их воинов и суммы, достаточные, по ее мнению, для вознаграждения мусульман.

Очень интересной екатеринославский и таврический губернатор нашел следующую идею курской дворянки: самую ближайшую охрану царицы и ее августейшего спутника Иосифа II сформировать из русских кавалеристов, но придать им вид местных жителей. Для сего потребуется откомандировать солдат на полуостров заблаговременно, дабы они привыкли к здешним условиям, а также купить для них татарские кафтаны, шапки, штаны, пояса, седла и прочие вещи на казенные деньги.

Светлейший князь попросил представить ему отдельный рапорт и смету по отряду якобы татарских телохранителей из расчета, что будет в нем числиться 60 человек, назвать кандидатуру его командира и двух его помощников. Это означало, что идея воплотится в жизнь. Аржанова быстро подготовила документы. Потемкин их утвердил.

Только сержант Чернозуб, обозначенный как командир отряда, унтер-офицер Ермилов и капрал Прокофьев, как его помощники, вызвали у президента Военной коллегии некоторые сомнения. При таковом назначении их следовало произвести в новые чины. Флора горячо отстаивала своих людей. Так украинский казак из Полтавской губернии Чернозуб, после пятнадцатилетней беспорочной службы в Новотроицком кирасирском полку, получил первый офицерский чин корнета, Семен Ермилов, взятый в рекруты из государственных крестьян, – чин сержанта, Борис Прокофьев, из однодворцев города Вольска Саратовской губернии, – чин унтер-офицера…

Сияние девственно чистых январских снегов в первые дни поездки ослепляло графа Луи-Филиппа де Сегюра.

Царский поезд быстро двигался от северной столицы к Москве по ровной, накатанной дороге. За окнами карет расстилались бескрайние белые равнины, где снег блистал под лучами солнца, как россыпи алмазов. Их сменяли густые сосновые и еловые леса, темнеющие подобно грозовым тучам. При наступлении сумерек вдоль дороги зажигали костры. Жаркие их отблески ложились на стволы деревьев, на сугробы, наметенные последней метелью. В городах и деревнях, несмотря на стужу и снегопад, к дороге выходили поселяне. Они радостными криками приветствовали государыню.

Никого из сотрудников посольства Франции в Санкт-Петербурге графу де Сегюру взять с собой не разрешили, сославшись на ограниченное количество мест в экипажах. Молодого дипломата сопровождал лишь принц де Линь, его соотечественник, давно принятый при дворе Ее Величества и пользующийся расположением Екатерины Алексеевны за веселый нрав и хорошие шутки. Царица обещала подарить принцу земли в бывшем Крымском ханстве, если он поедет с ней в те дальние края. Но граф де Сегюр подозревал, что правительница великой империи платит принцу за что-то другое.

Как сообщал французский посол своему королю, императрица вела в дороге обычный образ жизни. Она вставала в шесть часов утра, слушала доклады министров, потом завтракала. В девять часов утра царский поезд отправлялся в путь и двигался до двух часов дня, затем останавливался для обеда. Следующую остановку делали уже в семь часов вечера, когда бывал и ужин. Везде путешественники находили заранее приготовленные для них удобные квартиры в домах зажиточных людей, а государыня – дворец или красивый дом с прислугой и охраной.

Обедала самодержица всероссийская в одной и той же кампании. Первым являлся канцлер (министр иностранных дел. – А. Б.) граф Безбородко, человек довольно мрачный. Затем – фаворит императрицы, тридцатилетний надменный красавчик граф Дмитриев-Мамонов, корнет Кавалергардского корпуса и генерал-адъютант, всегда одетый с иголочки. Затем – посол Великобритании сэр Фитц-Герберт, типичный англичанин, высокий, худой, флегматичный. Затем – посол Австрии граф Кобенцель, прямая противоположность сэру Фитц-Герберту: маленький, толстенький, неутомимый рассказчик, сочинитель смешных скетчей, иногда разыгрываемых с разрешения великой царицы в ее гостиной после обеда. Затем – два француза: граф де Сегюр и принц де Линь, которые болтали и острили за столом напропалую. Затем – статс-дама двора Ее Величества графиня Браницкая, любимая собеседница государыни, урожденная Александра Энгельгардт, смоленская красавица, старшая племянница Потемкина, дочь его сестры Марфы, скончавшейся безвременно.

Но самого светлейшего князя здесь не было.

Григорий Александрович все еще ездил по городам и весям двух губерний, его попечению вверенных – Екатеринославской и Таврической. Он наводил там должный порядок, следил за последними приготовлениями к августейшему визиту и не давал покоя людям, облеченным его доверием. Все, что задумал Потемкин, – а многое из этого напоминало роскошные театрализованные действа, – следовало осуществить с размахом и блеском, «на богатую руку», как говаривал генерал-фельдмаршал…

В начале февраля 1787 года царский поезд прибыл в Киев. Императрицу встречал граф Румянцев-Задунайский, генерал-губернатор Малороссии. Знаменитый полководец и победитель османов в Первой Русско-турецкой войне не относился к пылким почитателям Екатерины Алексеевны, форм и методов ее правления. Граф надеялся, что государыня недолго пробудет в Киеве и двинется дальше на юг, теперь плывя на галерах по реке Днепр.

Но, как назло, весна в тот год на Украине выдалась холодной, поздней, крайне неприятной. Лед на Днепре стоял до середины апреля. Потому путешественникам пришлось пробыть в Киеве почти три месяца. Пользуясь этим, царица посетила все святые места, прикладывалась к мощам в пещерах Киево-Печерской лавры, выстаивала долгие службы в монастырях. Она также объездила пригороды, посещая усадьбы знатных и богатых землевладельцев. В самом губернаторском дворце шли бесчисленные обеды, балы и приемы, где Ее Величество раздавала награды: ордена, ленты к ним, бриллиантовые перстни.

Румянцев-Задунайский никакого награждения не получил.

Малороссия самодержице всероссийской не понравилась, вернее – управление этим краем, которое находилось в руках полководца. Она была поражена невзрачным видом зданий, плохо мощенными мостовыми, мусором и грязью на улицах, толпами нищих у церквей. Между тем украинские черноземы, увиденные царицей, бесспорно, давали щедрый урожай, климат, теплый и мягкий, благоприятствовал сельскохозяйственному производству. Однако за Малороссией числилось недоимок по налогам почти на миллион рублей.

Чтобы не обидеть пожилого именитого героя, Екатерина II передала ему свои впечатления не в прямом разговоре, а через Дмитриева-Мамонова. Генерал-фельдмаршал гордо ответил, что его дело – брать штурмом города, но отнюдь не строить их и тем более – украшать. Государыня, подумав, согласилась: «Ладно, пусть он берет города. Строить их буду я». На самом деле выходка вельможи не осталась без последствий. Вскоре после отъезда царицы граф подал прошение об отставке с должности генерал-губернатора, и оно было удовлетворено в короткий срок.

Светлейший князь Потемкин появился в Киеве гораздо позднее и, не желая смешиваться с толпой царедворцев, поселился у монахов. Ему длительная остановка государыни оказалась на руку. Еще больше дорог благоустроили, еще больше домов побелили, еще больше триумфальных арок возвели его подчиненные на пути монархини, отплывшей из Киева на юг на галере «Днепр» 22 апреля 1787 года.

Теперь счет пошел на дни…

В Симферополе, в доме князя и княгини Мещерских слуги редко видели хозяев. Но жизнь в нем текла по прежнему распорядку, на страже которого стояла горничная Глафира. Впрочем, ныне ее обязанности данным словом не исчерпывались. Она совмещала роли домоправительницы и воспитательницы одновременно, нисколько ими не тяготясь. Наоборот, чувство собственной значимости переполняло верную служанку. От ее ретивости страдали в основном нанятые, приходящие работники: дворник, садовник, конюх, повар, прачка и две поденщицы, занимавшиеся уборкой комнат. Возникновение ссор и скандалов предотвращало лишь одно обстоятельство: господа хорошо платили прислуге.

Управитель канцелярии таврического губернатора коллежский советник князь Мещерский чуть ли не раз в два дня ездил в Бахчи-сарай. Там под его присмотром заканчивали косметический ремонт нескольких помещений старого дворца крымских ханов. Прежде всего, для императрицы переделывали ханскую спальню. В ней обновили деревянный потолок, прорезали нижние окна, обили стены белым атласом, повесили две люстры с хрустальными украшениями, изготовленные русскими мастерами.

Знаменитый «Фонтан слез», находившийся в дюрбе (гробнице. – А. Б.) Диляры Бикеч, перенесли во дворец и установили возле деревянной лестницы, ведущей на второй этаж. Еще обновляли декор фонтана и бассейна в Летней беседке, убирали сад, обрезая деревья и разбивая цветники, завозили в кладовые съестные припасы, меняли котлы и утварь на кухне. Царская резиденция должна была соответствовать требованиям современного комфорта, но вместе с тем сохранять экзотические черты жилища восточных владык.

Одну из «екатерининских миль» прямо при Мещерском устанавливали рядом с ханским дворцом, у моста через реку Чурук-Су. Она имела вид белой колонны с основанием в виде куба и с шестигранным навершием, на двух гранях которого читалась вырезанная на русском и тюрко-татарском языках надпись: «Благородной памяти императрица Екатерина Вторая изволила быть в Бахчи-сарае…»

Михаил, трудясь неустанно, возлагал особые надежды на встречу с Потемкиным и царицей при ее пребывании во дворце, столь тщательно подготовленным им к августейшему визиту. Если знатным путешественникам все понравится, то он сможет просить светлейшего князя о своем переводе обратно на военную службу и о назначении в штаб Черноморского флота.

Довольно далеко от мужа находилась в это время Анастасия Аржанова.

По степной дороге от Симферополя к родовому поместью карачи Адиль-бея, называемому Курули-Кыпчак, на рыси двигался отряд из тридцати всадников в чалмах, в восточных кафтанах – синих и коричневых, обшитых серебряным галуном, – в широких шароварах и с кривыми турецкими саблями. Лица у них были загорелые, не сказать, чтоб совсем татарские, но по татарской моде одинаково выбритые: щеточка усов над губами и коротко стриженая бородка. Только курская дворянка, естественно, не имела таких украшений. Однако она ехала на своем Алмазе не в голове отряда, а в середине его, рядом с корнетом Новотроицкого кирасирского полка Остапом Чернозубом, которому восточное одеяние вполне подходило.

Украинский казак из Полтавской губернии и раньше относился к Анастасии Петровне почтительно. Недавно из рук ее он получил патент на чин корнета, подписанный государыней, и в качестве личного подарка – золотой офицерский шарф с кистями. Потому слово княгини Мещерской являлось для него законом непреложным. Коль повелела она ему на время превратиться в татарина, то он им и будет. Да еще и остальных кирасир и драгун, команде его отныне вверенных, под этот шаблон подгонит.

Только три дня назад получили они новенькие кафтаны с косо выкроенными бортами, шаровары, в коих утонуть нетрудно, повязали на пояс вместо лосиных выбеленных мелом портупей длинные шелковые платки. Для тренировки в таковом виде и отправились к старому знакомцу ее сиятельства – карачи Адиль-бею. Что скажет коренной степняк, не склонный к комплиментам и другой лжи, увидев новых воинов Анастасии-ханым? Похожи они на его соплеменников или не похожи?..

30 апреля 1787 года царская флотилия прибыла в город Кременчуг. Здесь начиналась Новороссия, наместничество светлейшего князя Потемкина. При пушечной стрельбе государыня сошла на берег и села в карету. Потемкин и другие вельможи сопровождали экипаж верхом на лошадях. Вид небольшого, но чистого и уютного городка являл разительный контраст с тем, что Екатерина Алексеевна наблюдала в губернском центре Киеве.

На следующий день императрица присутствовала на маневрах дивизии, которой командовал генерал-поручик Суворов. Конница в числе 45 эскадронов скакала на пехоту, построенную в каре, артиллерия вела непрерывный огонь. Увенчались учения знаменитой суворовской «сквозной» атакой, когда шеренги пехотинцев сближались с шеренгами кавалеристов и проходили друг сквозь друга.

Весьма довольная увиденным, великая царица спросила великого полководца, какую награду он желает получить.

– Прикажи, матушка, отдать деньги моему хозяину за квартиру, – поклонился ей генерал-поручик.

– А разве много?

– Очень много, матушка. Три рубля с полтиною, – ответил Суворов с усмешкой на устах.

Монеты нашлись не сразу, но все-таки были вручены военачальнику при всей свите, в изумлении слушавшей этот диалог. Оглянувшись на придворных, наряженных в расшитые золотом кафтаны, блистающих орденами, скоробогатеев, обязанных доброй государыне своим преуспеянием, Суворов громко произнес:

– Совсем промотался, господа. Хорошо еще, что матушка-царица за меня платит. А то бы просто беда!

Вечером на императорском приеме насмешливый генерал-поручик получил золотую табакерку с портретом государыни, отделанную бриллиантами, ценой в семь тысяч рублей…

Сама Аржанова 30 апреля 1787 года тоже увидела нечто, напоминающее военный парад. Карачи Адиль-бей показывал ей воинов, отобранных им в крымско-татарский конвойный полк. После заключения контракта на поставку трех тысяч лошадей для Российской императорской армии и получения аванса, размер которого приятно его удивил, татарский вельможа сделался необыкновенно вежлив с курской дворянкой. Она же привезла ему традиционные подарки: шкурки горностая и золотые часы.

Всего мужчин из рода Кыпчак собралось свыше трехсот человек. Построенные в колонну по три, они проехали перед Флорой на своих коротконогих лошадках, важно подбоченившись и лихо сдвинув белые войлочные островерхие малахаи на затылок. Далеко не у всех имелись булатные сабли – предмет вооружения очень дорогой, передающийся в их семьях от отца к старшему сыну. Зато турецкие ятаганы, похожие и на саблю, и на кинжал, явились во множестве, равно как и луки с колчанами стрел.

Адиль-бей, поняв, что русская госпожа довольна, сообщил ей о своем решении. Он сам будет командовать в полку тремя сотнями отборных всадников древнего крымско-ногайского рода Кыпчак и хочет быть представленным великой царице. Пусть богоподобная правительница непобедимых народов Севера скажет ему заветное слово и распространит на Кыпчаков императорские милости.

Анастасия пообещала это сделать и просила Адиль-бея к завтрашнему дню приготовить для нее полный список его воинов с указанием их вооружения, количества принадлежащих им лошадей, места их жительства и степени родства: отец, брат, сын, внук, дядя, племянник. Сие крайне необходимо, пояснила она, для последующего награждения верноподданных Ее Величества мусульман.

Из селения Курули-Кыпчак Аржанова со своим отрядом прибыла в Гезлеве-Евпаторию, где Абдулла-бей из рода Ширин уже ожидал ее, собрав примерно сто человек. В гостеприимном доме бывшего каймакама русская путешественница задержалась на четыре дня. Европейски образованный Абдулла был ей гораздо ближе и приятнее, чем прямой потомок кочевников, еле умеющий читать Адиль. Правда, воины в Гезлеве выглядели не столь экзотично и антуражно. Увидев у некоторых из них кремнево-ударные пистолеты турецкого производства, Анастасия тотчас вычеркнула их из списка. Проблем с огнестрельным оружием у татар только ей и не хватало…

8 мая 1787 года Екатерина II встретилась с императором Австрии Иосифом Вторым, путешествующим по России под именем графа Фалькенштейна. Встреча произошла на степной дороге, недалеко от хутора Кайдаки. Место это выпало им случайно. Они просто мчались в экипажах навстречу друг другу.

Вообще-то австрийский император уже бывал в России и с Екатериной Алексеевной встречался. Австрия, в ту пору именуемая также Священной Римской империей, опиралась на союзнические отношения с нашим государством еще в эпоху Семилетней войны. Русский корпус, присланный царицей Елизаветой Петровной в Пруссию, помог австрийцам одолеть немцев. Он разбил армию знаменитого полководца короля Фридриха Второго и победоносно вошел в Берлин. Елизавета умерла, но Екатерина унаследовала ее политику. Хорошие отношения с венским двором продолжались. Взаимопонимание это было велико. Например, в 1776 году Иосиф Второй отозвался на просьбу государыни и пожаловал титул светлейшего князя Священной Римской империи Григорию Потемкину.

Теперь сорокашестилетний представитель старинной европейской династии Габсбургов смело мчался в простом экипаже по пустынной степной дороге в чужой стране без многочисленного, положенного ему по статусу военного конвоя. «Идеалист на троне», как называли его современники, большой поклонник симфонической музыки и сам отличный музыкант, противник пышных и утомительных придворных церемоний, Иосиф предпринял эту поездку с сугубо практической целью: лично увидеть приготовления России к новой войне с турками, убедиться, что союзники не обманывают его и мощь их армии и флота на юге континента действительно возросла.

«Пока мы рыскали по полю, – впоследствии писала императрица барону Гримму, – мы рассчитывали – один из нас (Иосиф II) на мой обед, а другая – на обед князя Потемкина… но обеда не было. Однако ж нужда изобретательна: князь Потемкин вздумал сам обратиться в кухмистера, принц Нассау-Зиген – в поваренка, генерал граф Браницкий – в пирожника, и вот с самого коронования обоих Величеств они еще никогда не были так почетно и вместе с тем так дурно угощаемы; несмотря на это, все ели, смеялись и довольствовались кое-каким обедом…»

Двенадцатого мая того же года императрица въехала в Херсон на великолепной раззолоченной колеснице вместе с Иосифом II и князем Потемкиным. Народ, выйдя на улицы, в радостном порыве отпряг лошадей и сам повез императрицу к дворцу губернатора.

Однако Херсон по-настоящему огорчил графа де Сегюра.

Он полагал, будто город-новостройка, заложенный лишь восемь лет назад, ничего значительного в военном отношении собою не представляет. Просто это – один из фантомов Потемкина, коими светлейший князь тешит императрицу, заставляя ее выдавать ему новые и новые суммы из казны. Оказалось, граф жестоко ошибался.

«После поездки по ровному 400-верстному пространству, нас неожиданно поразил вид Херсона, – сообщал в донесении французский дипломат своему правительству. – Мы увидели почти уже законченную крепость, казармы на 24 тысячи человек, адмиралтейство со всеми принадлежностями, арсенал, заключавший в себе до 600 орудий, два военные корабля и фрегат, снаряженные к спуску, публичные здания, воздвигаемые в разных местах, несколько церквей прекрасной архитектуры, наконец, целый город уже торговый, с двумя тысячами домов и лавками, полными греческих, константинопольских и французских товаров; в гавани его заходили и стояли до двухсот купеческих судов…»

Ясно, как день, к чему стремятся русские. Шаг за шагом они отвоевывают у османов земли Северного Причерноморья, создавая города и крепости, проводя дороги, строя военные корабли. Херсон – их новая военная база, опорный пункт. Отсюда они станут грозить Оттоманской Порте и скоро смогут послать свои фрегаты к Константинополю, подвергнуть бомбардировке султанский дворец на Босфоре, высадить многочисленный десант.

В субботу, 15 мая 1787 года, в присутствии Ее Величества и «графа Фалькенштейна» в херсонском адмиралтействе спустили на воду 80-пушечный корабль, названный в честь высокого гостя «Император Иосиф Второй», 66-пушечный корабль «Святой Владимир» и 50-пушечный фрегат «Александр» – пополнение для молодого и быстро растущего Черноморского флота.

Событие было обставлено внушительно. Через Днепр заранее построили три плавучих моста с перилами, для защиты от солнца, снабженные крышей, которую покрыли зеленой клеенкой. Между крайними местами, на которых помещались зрители, была приготовлена трибуна для Екатерины II и ее августейшего гостя. Парча, золотая бахрома, гирлянды из цветов украшали их. От императорского дворца до верфи расстояние составляло примерно 600 метров, и весь этот путь уровняли, застлали зеленым сукном шириной в две сажени (примерно 5,5 метра. – А. Б.). Государыня прошла его пешком, будучи одета в скромное серое летнее пальто и черную атласную шляпку.

Все же главным событием в Херсоне являлся не пышный спуск на воду кораблей, а международный конгресс. В нем участвовал посол России в Турции действительный статский советник Булгаков, посол Австрии в Турции барон Герберт – они прибыли из Стамбула на одном купеческом судне, – сама Екатерина Алексеевна, Иосиф II, князь Потемкин и посол Австро-Венгрии в России граф Кобенцель. Оба монарха и их министры целый день совещались за закрытыми дверями.

Дорого бы дал граф де Сегюр за любую информацию об этом совещании. Но в Херсоне за ним неотступно ходили два человека в темно-бурых кафтанах и черных треуголках. Они не давали ему ни с кем знакомиться и разговаривать, однако готовы были бесплатно угощать графа в харчевнях и трактирах. С такими наглыми действиями тайной полиции француз сталкивался впервые и не знал, что ему предпринять для выполнения ответственного поручения короля.

Удивил Луи-Филиппа де Сегюра император Священной Римской империи. Вечером после совещания он предложил послу Франции прогуляться. Взяв графа под руку, Иосиф II повел его в степь, благо погода стояла солнечная и теплая. Соглядатаи отстали от них у последних домов на улице, и представитель династии Габсбургов заговорил, как показалось французу, вполне искренне:

– Если я закрыл глаза на присоединение Крымского ханства к России, это не значит, что я одобряю абсолютно все честолюбивые замыслы Екатерины. Великие державы никогда не согласятся с тем разделом Турции, который сейчас предлагает Россия. Проливы Босфор и Дарданеллы слишком много значат для Европы, чтобы пустить туда русских…

Граф де Сегюр понял, о чем говорили на совещании послы и монархи, – о новой войне с Османской империей. Она – не за горами. Впрочем, во Франции это отлично знали. Тысячи золотых «флюри» заплатил султан Абдул-Гамид I королю Людовику XVI за военных специалистов, откомандированных в Стамбул. Они строили туркам корабли, отливали пушки и учили пушкарей, реконструировали крепости на Русско-турецкой границе…

Аржанова утром 17 мая 1787 года тоже проводила совещание. В Симферополь съехались все беи, мурзы и их вассалы, составлявшие крымско-татарский царский конвойный полк. По поданным ими спискам, в нем числилось на сто пятнадцать всадников больше, чем заказывал светлейший князь Потемкин. Подобное превышение в смете Флора с Григорием Александровичем даже не планировали. Теперь просить о ее изменении было некогда. Потемкин вместе с царицей, скорее всего, уже выехали из Херсона.

Она объяснила это обстоятельство своим татарским друзьям. Сначала они, следуя восточному этикету, важно молчали. Тогда Анастасия предложила два решения: первое – лишние воины, если захотят, могут выступить вместе с полком к Перекопу, но наградных денег и лошадей не получат; второе – главы древнейших крымско-татарских родов Ширин, Барын, Яшлав, Кырк, Кыпчак и Мансур, здесь присутствующие, сократят свои списки, дабы представить государыне менее знатных соплеменников. Тут между татарами вспыхнула горячая перепалка. Они рядились за каждого всадника, прибегая к разным аргументам, считая былые заслуги, земельные угодья, породу лошадей, количество и качество вооружения.

Вскоре Аржановой надоело слушать их споры. Она сказала, что уходит обедать, а достопочтенные господа пусть сами урегулируют этот вопрос. Через полтора часа она вернется. К тому времени полковые списки, либо исправленные, либо неисправленные, уж как им то захочется, должны быть готовы. По ним все участники получат деньги, обещанные таврическим губернатором. Затем, в четвертом часу пополудни полк, построившись в колонну по три, вместе с обозом отправится в поход и 19 мая сего года будет встречать императрицу у крепости Ор-Капу на Перекопе…

Для обеда с мужем и детьми ей следовало переодеться из причудливого платья богатой татарки, красной фески и белого покрывала в обычный европейский наряд. Курская дворянка не хотела, чтобы о ее службе в секретной канцелярии раньше времени узнали почти трехлетняя княжна Александра и маленький Владимир, ползком давно облазивший все комнаты первого этажа. Никакого сладу не было с непоседливым мальчишкой. Зато князь Мещерский, глядя на его подвиги, часто повторял: «Вот растет будущий герой-кавалерист!»

На ходу застегивая блузку и поправляя прическу, Аржанова вошла в столовую. Сегодня на обед они с мужем пригласили царских телохранителей: корнета Чернозуба, сержанта Ермилова и унтер-офицера Прокофьева. Дети, увидев этих огромных людей, испугались и заплакали. Однако Чернозуб, ласково улыбнувшись, подарил Александре и Владимиру по глиняной птичке-свистульке, раскрашенной в красный, желтый и синий цвет. Зря он, конечно, это сделал. Князь Мещерский-младший, мгновенно уяснив себе принцип действия игрушки, принялся в нее свистеть. Кончилось все удалением Александры и Владимира в детскую, куда их няня Арина отнесла и еду: гречневую кашу, кисель и засахаренные фрукты.

Управитель канцелярии таврического губернатора, выпив вместе с кирасирами рейнского вина, заговорил проникновенно и задушевно:

– Друг мой Остап Макарович, зная тебя много лет, бестрепетно поручаю твоему благораспоряжению самое ценное, чем Бог меня наградил в бренной нашей жизни…

– Шо-то я до кинца не зрозумив, вашвыскобродь, – ответил ему украинец, поставив бокал на стол.

– Ну, ты отвечаешь теперь за жизнь и здоровье Анастасии Петровны. Понятно?

– Дуже внятно, вашвыскобродь.

– Три года был я начальником ее охраны, теперь им будешь ты.

– Це вже внятно, як билый свит.

– Будто бы все мирно, все тихо у татар, а верить им нельзя ни на йоту, – продолжал князь Мещерский. – Потому ехать вокруг царской кареты, строго придерживаясь разработанной схемы. Карабины и пистолеты перезаряжать каждый день. Стрелять без предупреждения в тех, кто нарушит дистанцию безопасности, ибо стреляющий первым всегда в выигрыше…

– Так точно, вашвыскобродь!

– Да что ты, Михаил, нервничаешь, – сказала Аржанова. – Встретим мы царицу на Перекопе и препроводим до самого Бахчи-сарая, где ты ее и увидишь. Уж не изволь о том беспокоиться.

– Хорошо, коль так оно будет, – вздохнул князь.

– Господа, вынуждена вас покинуть, – Анастасия улыбнулась кирасирам. – Превращение русской женщины в мусульманского воина требует немало времени…

Они, как по команде, вскочили с места, щелкнули каблуками и поклонились. Унтер-офицер Прокофьев, стоявший ближе всех к курской дворянке, даже изловчился поцеловать ей ручку. Коллежский советник задумчиво наблюдал за ними. По его приказу лакей принес штоф с ромом. Михаил разлил крепкий напиток по лафитникам, наполнив их до краев, и сказал:

– Теперь, солдатушки-ребятушки, традиционный тост за добрую государыню нашу Екатерину Алексеевну…

Перешеек, соединяющий Крым с континентом, имел в ширину более девяти километров и назывался почему-то «Перекоп». Кто его перекопал и для какой цели, осталось неизвестным. Но ров и земляной вал над ним, тянувшиеся от берега Черного моря до Сивашского залива, действительно существовали с незапамятных времен. Ходила легенда, будто ров и вал еще до нашей эры возвели киммерийцы, древнейшие жители полуострова, для защиты от набегов враждебных им племен из диких, безлюдных степей.

Татары, придя в Крым лишь в конце XIV века, тоже занимались этим оборонительным сооружением. В правление хана Сахиб-Гирея Первого они с помощью турок углубили ров, усилили крепостной вал каменной кладкой в некоторых местах, построили небольшую крепость Ор-Капу с несколькими башнями и бастионами. Недалеко от крепости находились единственные на всем валу ворота с подъемным мостом, переброшенным через ров. После 1783 года крепость утратила свое стратегическое назначение и медленно разрушалась. Потемкин приказал отремонтировать ее и ворота с подъемным мостом, поскольку царица пожелала въехать на полуостров именно по этому мосту и затем осмотреть крепость Ор-Капу как образец османской фортификации.

Естественно, все приказания Григория Александровича были исполнены в точности. Теперь крымско-татарский полк разбил лагерь под заново побеленными стенами Ор-Капу, своим живописным видом воскрешая минувшую эпоху исламского владычества в этих краях. Дабы вольным сынам степей не пришло в голову что-нибудь, протоколом встречи не предусмотренное, на некотором расстоянии от них располагался другой лагерь – Копорского пехотного полка. Дула трех полковых пушек по странной случайности смотрели как раз в татарскую сторону.

О приближении царского поезда известил нарочный, прискакавший в Ор-Капу примерно за час до знаменательного события, то есть во втором часу пополудни 19 мая 1787 года.

День стоял чудесный. Степь, расстилавшуюся вокруг, покрывала густая и сочная трава, на солнце еще не выгоревшая. Она была подобна бархату, вытканному неведомой мастерицей-волшебницей. На этом зеленом бархате проступали узоры: то поля лиловых фиалок, то всплески бело-желтых ромашек, то острова красных тюльпанов, то прогалины светло-фиолетовых крокусов.

Степь не только цвела. Она звенела на тысячу голосов. Самые верхние ноты брали жаворонки, летающие высоко и потому едва различимые в голубизне небесного свода. Резкие крики дроф и журавлей, методичное пощелкивание скворцов и галок дополняли степную весеннюю симфонию.

Но вдруг грохот артиллерийского салюта заставил пернатых обитателей степи испуганно замолчать. Это царский поезд въехал на подъемный мост. «Ур-ра!» – дружно закричали пехотинцы-копорцы, построенные шпалерами вдоль дороги, ведущей от моста к крепости.

Спешенные татары находились за крепостью. Они с трудом удержали на месте своих полуобъезженных скакунов, напуганных громом выстрелов.

Императрица, сопровождаемая Иосифом II, графом де Сегюром, принцем де Линем, сэром Фитц-Гербертом, графом Кобенцелем и светлейшим князем Потемкиным, осмотрела крепостные сооружения. Затем путешественникам предложили легкий завтрак, сервированный внутри крепости.

После него Екатерина Алексеевна встретилась с крымско-татарскими вельможами, командовавшими сотнями в царском конвойном полку. Их представлял по списку, заранее составленному Аржановой, светлейший князь Потемкин как таврический губернатор.

Мусульмане, следуя многовековому обычаю кочевников, подали ниц перед великой повелительницей народов Севера. Всем им она вручала царский подарок – бриллиантовые перстни. Также монархиня произнесла краткую речь о своем благорасположении к жителям солнечной Тавриды по-французски, которую перевел на тюрко-татарский язык Абдулла-бей из рода Ширин.

Царский поезд двинулся дальше на юг.

Государыня теперь ехала в открытом экипаже, запряженном шестеркой лошадей цугом. Рядом с ней сидели император Австрии и принц де Линь, напротив – Потемкин и граф Кобенцель. Экипаж плотно окружал отряд всадников, одетых в одинаковые меховые шапки, обернутые чалмами, татарские кафтаны синего, коричневого и красного цвета и широкие лиловые шаровары.

Луи-Филипп де Сегюр и сэр Фитц-Герберт, находившиеся во втором таком же экипаже, от скуки принялись разглядывать свою восточную охрану. Они удивлялись тому, что русским за короткий срок удалось добиться единообразия в одежде, амуниции и вооружении кочевников, не склонных, как известно, ни к военной дисциплине, ни к порядку. Правда, весьма пестро одетые и вооруженные крымские всадники тоже присутствовали во множестве, но им не давал приближаться к каретам с монархами и послами этот хорошо подобранный, снаряженный и, судя по всему, отменно обученный эскорт.

Впрочем, иногда графа де Сегюра посещали миражи, видимо, вызванные бесконечным и однообразным степным пространством. В частности, он уверял сэра Фитц-Герберта, будто один из мусульманских воинов в эскорте есть переодетая женщина. Этот юный татарин, собою весьма красивый, часто скакал рядом с их экипажем и смотрел на графа пристально. На очередной остановке он проворно спрыгнул с коня и, подав послу руку, помог выйти из экипажа.

– Comment vous sens-vous? – спросил его татарин низким, хрипловатым голосом.

– Воn[8], – в некотором замешательстве ответил де Сегюр.

Теперь француз клялся и божился англичанину, что голос мусульманина, даже измененный, мог принадлежать только женщине, а рука его, одетая в перчатку из грубой лосинной кожи, все равно была слишком маленькая, тонкая, изящная. Фитц-Герберт хохотал от души:

– Вижу, граф, нам пора просить императрицу о ночевке в каком-нибудь здешнем гареме. Говорят, восточные вельможи имеют привычку обмениваться своими наложницами, равно как и лошадьми. Отчего бы не взять в наем какую-нибудь из их красоток? За вознаграждение, конечно…

Аржанова позволяла себе такие шалости только потому, что чувствовала: все у них идет отлично!

Царский поезд двигался по степной дороге со скоростью, предписанной светлейшим князем. На остановках его встречали и осыпали первыми полевыми цветами мирные татары, караимы, греки, армяне, русские (пока их было здесь очень мало), крымчаки, цыгане и другие жители полуострова. Двухэтажный путевой дворец, построенный в урочище Ай-Бар, находился в превосходном состоянии и понравился царице. Она в нем ночевала. Другие же знатные путешественники расположились рядом в палаточном лагере, окруженные все тем же молчаливым и суровым эскортом. Вокруг этого островка шумел многоликий татарский стан.

Принц де Линь пришел навестить графа де Сегюра. За ужином они делились невероятными крымскими впечатлениями.

– Согласитесь, любезный Сегюр, – смеялся принц, – что толпы татар, которыми мы окружены, могли бы наделать тревоги на всю Европу, если б вздумали вдруг потащить нас к берегу, посадить на судно августейшую государыню и могущественного императора, увезти их на Босфор и продать султану Абдул-Гамиду, владыке и повелителю всех правоверных…

– Эти мысли просто не приходят им в голову, – мрачно ответил посол Франции и про себя добавил: «А жаль!»

– Неожиданный опыт доверчивости удался, – продолжал весельчак де Линь. – Монархиня сама пожелала, чтоб во время ее пребывания в Крыму ее охраняли татары, презирающие женский пол, злобные враги христиан, лишь недавно покорившиеся ее власти.

– Да, опыт удался, – согласился Луи-Филипп де Сегюр и добавил: – Интересно, во что все это обошлось российской казне?

Опытный путешественник, пятидесятилетний аристократ принц де Линь, перестав улыбаться, наставительно сказал соотечественнику:

– Вам, граф, лучше думать о более знакомых вещах. Например, о казне французского короля. Ведь она ныне пребывает далеко не в блестящем виде…

На это послу Франции нечего было ответить.

Если бы Людовик XVI имел достаточно средств, то вооружение Турции для войны с Россией шло бы гораздо быстрее, в Крыму, как пятнадцать лет назад в Польше, уже вовсю полыхали бы военные действия. Одни беи и мурзы во имя великой свободы и независимости воевали бы с другими беями и мурзами, столь сокрушающего смысла слову «свобода» не придающими. Земледельцы, садоводы и ремесленники бросили бы свои занятия и вступили в отряды, противоборствующие друг с другом. Оттого в благодатный южный край пришли бы голод и разруха. Российской императорской армии пришлось бы успокаивать и тех и других, а российскому правительству – тратить огромные суммы. Никакого бы путешествия императрицы в Крым, само собой разумеется, не состоялось бы. И в Париже радостно потирали бы руки. Еще бы! Европейским державам удалось бы посадить в лужу бесцеремонных русских, воображающих, будто они могут быть победителями…

Ак-Мечеть, или «Белая Мечеть», то есть по-новому Симферополь, великую царицу не заинтересовал. Она уже видела в Крыму такие пыльные городки с кривыми улицами, состоящими из одних глухих и высоких заборов, с фонтанами на площадях, с минаретами, вздымающимися ввысь возле мечетей, откуда пять раз на дню завывали муэдзины.

В путь двинулись после часовой остановки, связанной с заменой упряжных лошадей на почтовой станции. Это происходило на всем протяжении от Санкт-Петербурга до Тавриды. Упряжных лошадей, пробежавших около тридцати километров, отпрягали и оставляли отдыхать. Новые кони занимали их место, чтобы с полной отдачей сил промчаться по дороге до очередной почтовой станции и там найти отдых, корм и питье.

Крымские упряжные лошади, купленные у того же карачи Адиль-бея, особой статью не отличались и ростом были маловаты, не более 152 сантиметров в холке. Нрав, однако, они имели дикий. Табунщики татарского вельможи просто-напросто их плохо объезжали. Хотя по условиям контракта таких полуобъезженных и полуподготовленных лошадей для царского поезда принимать не следовало. Но требовалось их слишком много, и за всеми уследить не представлялось возможным.

Только сейчас Аржанова вместе с корнетом Чернозубом и сержантом Ермиловым обратили внимание на то, что кучера и берейторы с трудом ставят вороных, каурых, гнедых и рыжих на места в упряжке, то есть строят цуг: первая пара, вторая пара, третья пара, четвертая пара. Экипаж императрицы, изготовленный в Санкт-Петербурге английским мастером Джонсом, был роскошно отделан, очень удобен для пассажиров и вместе с тем весьма тяжел и неповоротлив на ходу. Пока дорога пролегала по ровной, как доска, местности, лошади этого не чувствовали. Теперь же впереди находились узкости, спуски и подъемы, ибо царский поезд, миновав степную часть полуострова, вступил в его предгорье, живописное, красивое и для путешественников опасное.

Забыв про Луи-Филиппа де Сегюра и его секретное королевское поручение, Анастасия провела короткий военный совет. Более половины эскорта они с Чернозубом решили сосредоточить возле открытой кареты самодержицы всероссийской и впереди ее, по бокам же ехать всадникам в два ряда, строй – «колено о колено».

Наконец, берейтор, сидевший на лошади передней, четвертой пары, заиграл в рожок. Царский поезд тронулся с места, постепенно набирая скорость. Сперва мелькали по сторонам замызганные симферопольские окраины. Примерно через полтора часа перед путешественниками открылся величественный вид. Весенняя степь постепенно переходила в зеленые предгорные долины с виноградниками и садами, дальше в голубой дымке рисовались вдали вершины главной крымской горной гряды.

Лошади шли ровной рысью.