Французская карта Бегунова Алла

Глава пятая

Корабли в Севастополе

Самодержица всероссийская пробыла в Бахчи-сарае пять дней. Потому знатные путешественники имели достаточно времени для отдыха и осмотра достопримечательностей.

Император Иосиф II с послом графом Кобенцелем, например, изъявили желание посетить средневековую горную крепость Чуфут-кале, расположенную недалеко от города и ныне населенную караимами. Те приняли высоких гостей очень хорошо. Первый день ушел на знакомство с наземными укреплениями и пещерами, прорытыми под крепостью. Их длина и ширина, причудливые ходы между ними поразили австрийцев. Во второй день им разрешили побывать в кенасе на богослужении. Там их встретил знаменитый караимский просветитель и историк Авраам Виркович. Он показал библиотеку с древними манускриптами и типографию, основанную в 1730 году. На третий день после обеда «граф Фалькенштейн» и граф Кобенцель еле ушли от гостеприимных обитателей цитадели, ибо караимская кухня по праву занимала первое место на полуострове по калорийности блюд и по их изысканному вкусу.

Принц де Линь, названный Екатериной II «крымским помещиком», и впрямь получил от нее дарственную на участок земли у Черного моря, за горой Чатыр-Даг. Здесь, по преданию располагался храм древнегреческой богини Артемиды, которая похитила дочь царя Агамемнона юную Ифигению и заставила ее быть жрицей в этом храме, что впоследствии послужило сюжетом для трагедии Еврипида «Ифигения в Тавриде». Теперь француз приехал сюда. Храм, конечно, не сохранился. Поселяне отнеслись к принцу вполне радушно, беседовали с ним, расстелив ковры на берегу моря, и угощали его засушенными фруктами урожая прошлого года из своих богатейших садов.

По внешнему виду, одежде и даже по языку они заметно отличались от татар-степняков и именовали себя «татами». Де Линь сравнил бы их со средиземноморскими греками, сербами и хорватами. Но они исповедовали ислам. Они объяснили принцу, что злые и жестокие османы, некогда вторгнувшиеся в Тавриду, заставили их принять эту религию под страхом смерти.

Графу Луи-Филиппу де Сегюру великая царица ничего дарить не собиралась. Предоставленный самому себе, посол Франции целыми днями слонялся по городу, который все больше напоминал ему либо турецкое, либо персидское поселение. По его расчетам, здесь имелось около десяти тысяч жителей, в основном мусульман. Русские чиновники, по-видимому, не вмешивались в жизнь их общины, и она текла ровно и неспешно, как сто или двести лет назад.

«Прежде всего, меня поразила лень, спесь и притворное или врожденное равнодушие бахчисарайских купцов, – записывал де Сегюр в путевом дневнике. – Старые и молодые татары и турки сидели молча у дверей своих домов или в лавках, не выражая ни удивления, ни любопытства, ни хоть какого-нибудь признака радости или неудовольствия при виде нового для них и пышного царского поезда, который во всей красе представлялся их взорам; они были неподвижны, не вставали, не обращали на нас ни малейшего внимания, иногда даже отворачивались. Эти фанатики, считая себя всегда выше нас и называя нас неверными и собаками, даже побежденные, сохраняют глупое высокомерие. Они никогда не сознают своего невежества, а свои потери на войне приписывают одному предопределению…»[10]

Когда граф де Сегюр покидал ханский дворец, Аржановой приносили все бумаги, обнаруженные на столике-«къона» в его комнате. Курская дворянка быстро прочитывала их. Она восхищалась точностью наблюдений французского посла. Это действительно был взгляд профессионала, умеющего выделить главное в массе фактов и впечатлений. Она даже кое-что переписывала у него впрок, для собственных будущих докладов в секретную канцелярию Ее Величества.

Высокомерное поведение крымских татар, дважды побежденных русскими в 1771 и 1783 годах, Анастасии, как и графу де Сегюру, казалось в высшей степени глупым. Но в отличие от француза, она точно знала глубинную его причину. Все они надеялись на скорый реванш, на победу Османской империи в новой войне с неверными, или кяфирами. Но так же хорошо она знала, что их надежды, равно как и надежды короля Людовика XVI, не сбудутся. Русские пришли в Крым навсегда.

Другое утверждение де Сегюра вызвало у Аржановой легкое раздражение. То обстоятельство, что мусульмане при движении царского поезда по их улице не соизволили даже оторвать свои толстые зады от ковриков, Флора считала ошибкой главного организатора визита. Когда крымский хан выезжал из дворца, то впереди скакала его охрана и плетьми хлестала всех, кто попадался на пути. Потому правоверные падали ниц метров за десять до встречи с обожаемым монархом. Теперь надо было сделать то же самое. Тем более, плети для «восточного» эскорта царицы изготовили по лучшим татарским образцам. Но светлейший князь Потемкин ей это запретил. «Ах, давайте будем все-таки европейцами, а не кочевниками!» Вот они, ваши сопли по забору, Григорий Александрович, в отчете французского шпиона…

Анастасия отдала бумаги молодому слуге Николаю, сыну Глафиры, пока приставленному следить за послом Франции. Николай взял с собой в поездку егерский штуцер, упрятанный в кожаный чехол. С этим чехлом он ехал на запятках царской кареты вместе с придворным лакеем и видел случившееся на спуске между скалами. Тогда он предложил барыне простое решение: застрелить – Николай брался тут же исполнить свой замысел – одну из лошадей головной пары, отчего вся упряжка непременно остановится. По счастью, к такому крайнему случаю прибегнуть не пришлось.

После Николая в комнату курской дворянки вошла ее новая молодая горничная Серафима с отглаженной верхней юбкой от парадного платья, присланного Анастасии из московского модного ателье мадам Надин Дамьен месяц назад. Вместе с платьем Аржанова заказала перчатки длиной до локтя, сумочку, расшитую бисером, веер и шаль. Все это составляло единый ансамбль, выполненный в кремовых тонах. Князь Мещерский находил, что ни один из прежних туалетов его супруги не идет ей так хорошо, как этот.

Однако следовало поторопиться.

Сегодня императрица давала прием и обед в ханском дворце для всех старших чиновников своей администрации в Тавриде, штаб-офицеров пехотных полков Копорского и Вятского вместе с женами. Последнюю деталь Ее Величество внесла в программу ради княгини Мещерской, которой хотела оказать знак внимания прилюдно.

Верная своему обычному распорядку, Екатерина Алексеевна вставала рано утром, писала, работала с документами и затем обедала тоже рано – в двенадцать часов дня.

Михаил уже стоял в дверях комнаты и смотрел на свои карманные серебряные часы. Серафима подкалывала к уложенной прическе барыни шиньон с длинными завитыми локонами, спускающимися до плеч. Сама Анастасия, стоя у зеркала и держа в руках пуховку с рисовой пудрой, касалась ею то лба, то щек, то подбородка. Пробыв в седле и с открытым лицом на майском солнышке два дня, курская дворянка слегка загорела, а загар у светских дам в то время был вовсе не в моде.

– Ваше высокоблагородие, мы сейчас опоздаем, – сказал князь.

– Милый, еще минуточку.

– Право, на Алмазе в эскорте царицы ты выглядела ничуть не хуже.

– Но здесь же не будет Алмаза. Государыня вместе со своими гостями станет смотреть только на меня. Я должна соответствовать…

Прием, как это заведено при дворе, начался с церемонии представления императрице. Таврический губернатор светлейший князь Потемкин называл фамилии и должности. Чиновники, выстроившиеся в ряд, отвешивали поклон, потом опускались на одно колено. Их жены приседали в глубоком реверансе. Коллежский советник князь Мещерский, старший по чину среди всех присутствующих статских, был представлен после двух полковников, командиров Копорского и Вятского пехотных полков.

Офицерам Екатерина Алексеевна сказала что-то приятное о состоянии вверенных им воинских частей. С Мещерским она говорила на полминуты дольше – о дорогах на полуострове.

– Дорогу от Симферополя до Бахчи-сарая мы будем переделывать, Ваше Величество, – бодро доложил ей Михаил. – Скалы взорвем, спуск уровняем насыпями…

– А вы, княгиня, тоже ездили по этой дороге? – обратила приветливый взор императрица на курскую дворянку и остановилась около нее.

– Конечно, Ваше Величество, – ответила Аржанова. – Дорога просто ужасная.

– Больше так не рискуйте, моя дорогая, – дала ей совет царица и двинулась дальше.

Остальные благородные дамы тотчас вообразили, будто Екатерина II будет беседовать и с ними. Но она не сказала им ни слова. Завистливые взгляды женщин Анастасия чувствовала на себе в течение всего приема. Это забавляло Флору и даже улучшало ей настроение. Но она не знала, что на том признательность монархини не кончилась. В тот же вечер ей передали пакет, запечатанный красными императорскими печатями. В нем Аржанова нашла два царских указа: о трех деревнях с четырьмя сотнями крепостных в Курской губернии, передающихся ей в вечное владение за особые услуги, оказанные государству Российскому, и о новом земельном пожаловании в Крыму – тысяча десятин в районе Черной речки и поселения Балаклава.

Может быть, Екатерина Алексеевна и хотела бы отметить отвагу и смекалку Флоры военной наградой, однако не могла этого сделать. Традиции и обычаи XVIII столетия диктовали ей иные правила поведения. Таким образом, курская дворянка увеличила свое состояние примерно в два раза, но на царском приеме ордена получили другие. В частности, управитель канцелярии таврического губернатора князь Мещерский – орден Св. Анны, еще пять чиновников – ордена Cв. Владимира 4-й степени, пехотные офицеры – золотые шпаги с надписью «За храбрость».

Государыня в краткой речи отметила заслуги своей администрации в Тавриде. Во-первых, недавно проведенную перепись населения, которая показала, что на полуострове проживают примерно пятьдесят тысяч татар мужского пола, и это составляет подавляющее большинство среди караимов, греков, армян и крымчаков. Во-вторых, грамотно организованные работы по землеустройству и размежеванию угодий, отчего выиграли те татарские беи и мурзы, которые поддерживают русских.

В беседе за обедом, протекавшим в непринужденной обстановке, Екатерина Алексеевна определила новые задачи. Прежде всего, необходимо разрушить почти мононациональный состав населения в Крыму. Пятьдесят тысяч татар – слишком много для стратегически важного района. Пусть они вместе со своими муллами-фанатиками уезжают в Турцию, под власть султана Абдул-Гамида I. Там, среди единоверцев, татарам будет гораздо лучше. Российское же правительство начнет финансировать переселение в Тавриду в первую очередь русских из центральных губерний страны, затем – украинцев, затем – немцев, затем – армян, греков, сербов, поляков и даже эстонцев. Всех надо селить здесь компактно, дабы складывались крепкие общины, готовые в случае опасности стать опорными пунктами и сформировать отряды самообороны.

Нечто другое монархиня говорила на следующий день, когда в Кофейной комнате ханского дворца принимала представителей крымско-татарской знати. Карачи Адиль-бей из роды Кыпчак, братья Мехмет-бей и Абдулла-бей из рода Ширин, седобородый, согбенный от своих болезней давний сторонник русских Али-Мехмет-мурза с младшим сыном Бекиром из рода Яшлав, Джанибек-мурза из рода Барын, сначала знавшийся только с османами, а теперь перебежавший к их победителям, Тохтамыш-беки из рода Кырк и Саадет-мурза из рода Мансур прислали много воинов в царский конвойный полк. Но некоторые из них сами царицу от Перекопа до Бахчи-сарая не сопровождали.

В Кофейной комнате, плотно окруженной «восточным» эскортом, для гостей приготовили подарки: каждому – по золотой табакерке с вычеканненым на крышке портретом императрицы в профиль – и угощение: кофе со сладостями. Беи и мурзы пили кофе, не сводя глаз с приятного, исполненного покоя и достоинства лица великой повелительницы народов Севера. Она говорила медленно, чтобы успевал работать переводчик, молодой казанский татарин. Иногда Абдулла-бей, бывший каймакам округа Гезлеве, владеющий французским, задавал ей вопросы, и она отвечала ему по-французски.

Самодержица всероссийская поблагодарила за гостеприимство, ныне ей здесь оказанное, за службу крымских всадников, проехавших с ней по безводным степям двое суток, и предложила приступить к формированию крымско-татарского конного полка уже на постоянной основе для службы в ее армии. Офицеры этого полка получат все права и привилегии российского дворянства. Рядовые – лошадей, оружие и жалование согласно штатам российской регулярной кавалерии. Обмундирование полка будет похоже на татарскую национальную одежду. Мусульманские священнослужители войдут в полковой штат. Жизнь в этой воинской части будет проходить согласно законам шариата.

По-прежнему заворожено глядя на Екатерину II, беи и мурзы согласились со всем, что она им сейчас рассказала. Но каждый из них потом счел необходимым для себя обратиться к государыне с собственной речью, состоящей хотя бы из нескольких слов. Только это было не деловое обсуждение ее предложения о создании полка, а восточная светская беседа, в коей участники соревнуются друг с другом в цветистом красноречии.

Аржанова с десятью кирасирами, одетыми в татарские кафтаны, на всякий случай находилась в соседней комнате за тонкой деревянной перегородкой. Она слышала весь разговор. Ничего нового для нее достопочтенные гости не сказали. Цену их обещаниям Флора знала. Но сама мысль о формировании среди здешних аборигенов двухтысячного отряда, отмеченного царским благоволением и особыми привилегиями, казалась ей абсолютно правильной. «Разделяй и властвуй!» – вечный девиз покорителей необъятных пространств и целых народов…

За всеми этими событиями Анастасия как-то упустила из вида неугомонного графа Луи-Филиппа де Сегюра, но он напомнил ей о себе. Раздосадованный полным отсутствием на улицах ханской столицы женщин, француз вознамерился отыскать их любым способом. Ему хотелось узнать, хороши ли они собою. Спрятавшись в зарослях кустарника у реки Чурук-Су, посол Франции в конце концов застал трех жительниц Бахчи-сарая в тот момент, когда они омывали в воде руки и ноги. Татарки сильно его разочаровали: среди них не нашлось ни миловидных, ни симпатичных. Зато женщины, увидев человека в европейской одежде, с жалобными криками бросились бежать. Им на помощь поспешили родственники-мужчины, вооруженные, между прочим, кинжалами. В общем, графу с трудом удалось спрятаться от них за стенами дворца.

Екатерина Алексеевна узнала об инциденте и рассердилась не на шутку. Приехав в чужую страну, должно соблюдать ее законы, а не бравировать их нарушением. Посол пустил в ход все свое обаяние, чтобы успокоить царицу. Выпросил он у нее ни много ни мало, как разрешение тайно присутствовать на ее встрече со знатными татарскими женщинами, назначенной на 25 мая 1787 года.

Известие об этом Аржанову не обрадовало. Подготовка такой встречи всецело лежала на ней, список участниц был давно согласован. В него, конечно, входила давняя ее знакомая Рабие, младшая сестра Абдуллы-бея из рода Ширин, затем – первая жена карачи Адиль-бея из рода Кыпчак Мадина, затем – первая жена Джанибек-мурзы из рода Барын Саида, затем – первая жена престарелого Али-Мехмет-мурзы из рода Яшлав сорокалетняя Зулайха. Сама Анастасия, одетая так же, как они, выступала в роли переводчицы, но вполне могла сойти за татарскую княжну.

Француза решили спрятать за ширмой, расставленной в углу комнаты. Предварительно государыня задала курской дворянке вопрос о том, как выглядят вышеперечисленные дамы. Отзыв де Сегюра о непрезентабельной внешности восточных женщин задел царицу за живое. Все-таки ныне они являлись ее подданными и она желала представить их иностранцу в самом лучшем виде.

Аржанова ответила, что так и будет, ибо старшие жены знатных и богатых крымчан куплены не среди местных жительниц, красотой действительно не блистающих, а за большой калым и в других краях. Например, Мадина и Саида – черкешенки, Зулайха – турчанка. Лишь одна Рабие родилась и выросла в Крымском ханстве, но ее мать – из татов. Потому внешностью младшая сестра Абдуллы-бея при голубых глазах и пышных темно-рыжих волосах чем-то напоминает греческую богиню.

В конфиденциальный отчет графа де Сегюра королю Людовику XVI описание этой встречи не попало. Но потом в своих воспоминаниях, изданных уже в начале XIX века, он указал, что татарки, посетившие русскую царицу, были очень хороши собой, их национальная одежда – богата и красива, разнообразные золотые украшения выполнены с тонким вкусом. Удивил француза только их слишком яркий макияж: сильно подведенные глаза, нарумяненные щеки, густо положенная на губы помада алого цвета…

Впрочем, многие участники путешествия императрицы на юг впоследствии составили целые тома мемуаров об этом незабываемом событии. Они очень подробно описали все мало-мальски интересные эпизоды поездки, снабдили их своими многословными оценками – весьма и весьма противоречивыми – поделились с читателями множеством предположений, рассуждений, объяснений.

Однако аналитические обзоры справедливо выделили самое грандиозное: приезд Екатерины Второй из Бахчи-сарая в Инкерман, или город древнего княжества Феодоро Каламиту. Здесь светлейший князь Потемкин приготовил для путешественников нечто из ряда вон выходящее и достиг невероятного театрального эффекта. Хотя театральным, то есть бутафорским, его могли назвать лишь злобные недоброжелатели великолепного Григория Александровича. То, что иностранные гости увидели во время обеда из окон путевого дворца, было совершенно реальным, настоящим, достоверным до ужаса. Оттого некоторые из них, в том числе граф де Сегюр, просто потеряли покой и сон.

«Их величества (то есть Иосиф II и Екатерина II. – А. Б.) сидели за столом при звуках прекрасной музыки, когда внезапно отворились двери большого балкона, – доносил своему королю посол Франции. – Взорам нашим представилось величественное зрелище: между двумя рядами татарских всадников мы увидели залив, верст на 12 вдоль и версты на 4 вширь. Посреди этого залива, в виду царской столовой, выстроился в боевом порядке грозный флот, построенный, вооруженный, снаряженный за два года. Государыню все корабли приветствовали залпом из пушек…»

Не сходя с места, дотошный граф насчитал 25 боевых кораблей, среди них – 3 линейных, то есть имеющих на вооружении более шестидесяти орудий. Еще в заливе стояли пятидесяти– и сорокапушечные фрегаты, двадцатипушечные шхуны и бриги, а также 8 военно-транспортных судов. На берегах располагались 10 батарей за земляными, кое-где укрепленными каменной кладкой, насыпями. Они могли отразить любое вражеское нападение на город-новостройку Севастополь, могли прикрывать выход флота из бухты в открытое море.

«Как им это удалось?» – ошеломленно задавал себе вопрос французский дипломат.

Среди безжизненных степных пространства, которые он проехал, среди медлительных, не любящих работать кочевников, с которыми он познакомился, под пристальным оком османов, все еще считающих эти земли собственным владением, русские за четыре года построили современную военно-морскую базу, привели в ее бухты многопушечные корабли и как будто сжали мощный кулак под носом у заносчивых повелителей Востока. Стрелки на часах в Стамбуле уже остановились, но в воспаленном мозгу воинов Аллаха этот факт пока не нашел отражения. Ничего, скоро они почувствуют железные объятия своего северного соседа…

После обеда и краткого отдыха путешественники погрузились в лодки, причалившие к пристани в Инкермане. Одна из них, длинная, выкрашенная белой краской, с широким красно-золотым растительным орнаментом по краю на обоих бортах, с беседкой на корме и восемью парами гребцов впереди, предназначалась для монархов. В ее отделке явно проступал роскошный, но несколько аляповатый восточный дизайн. Потемкин действительно приобрел этот султанский каик у турок, заплатив втридорога. Но знал бы Абдул-Гамид I кто именно будет плавать на его лодке!

Вслед за Иосифом II, Екатериной Алексеевной и светлейшим князем на гребные маломерные морские суда сели послы Австро-Венгрии, Великобритании и Франции, придворные царицы, их слуги и двадцать всадников «восточного» эскорта под командованием Флоры, но без лошадей. Остальные сорок человек, подчинявшиеся корнету Чернозубу, вместе со всеми лошадьми отправились в путь позже царского поезда, на трех больших баркасах под парусами.

Анастасия была рада, что государыня избрала тот же маршрут, каким следовала курская дворянка при собственной ее поездке сюда осенью 1780 года. Пусть царица сначала увидит Севастополь с моря. По мнению Аржановой, берега западной оконечности полуострова открываются здесь в своей первозданной, дикой красоте. Особый, живописный контраст создает водная гладь, серебрящаяся под лучами солнца, и рыжевато-коричневатые равнины и взгорья, окружающие ее. Степь еще зеленела. В ложбинах между холмами кудрявились невысокие масличные и миндальные деревья, заросли можжевельника, осокоря и дубняка.

Равномерно опуская длинные красные весла в воду, гребцы, одетые в форменные флотские куртки, сшитые из тика в бело-голубую полоску и черные круглые шапочки, продвигали султанский каик по главному севастопольскому рейду. За узким мысом Павловский лодки повернули налево и вошли в Южную бухту, ответвлявшуюся от главного рейда и далеко вдающуюся в сушу. Прямо перед путешественниками вставала гора, на склонах которой и строились первые улицы Севастополя. Здесь были видны здания военных складов, мастерских, адмиралтейства, сотни четыре каменных домов, принадлежащих морским офицерам.

В доме капитана первого ранга, командира линейного корабля «Св. Мария Магдалина» Вениамина Тизделя, англичанина, уроженца графства Кент, перешедшего на русскую службу в 1770 году, и поселилась Екатерина II. Дом, построенный из камней, частью взятых на развалинах древнегреческого Херсонеса, частью вырубленных в каменоломнях в Инкермане, имел два этажа и стоял близко к бухте, на улице, называемой Екатерининской.

Кирасир и драгун из «восточного» эскорта поселили в казарме. Для лошадей там заблаговременно построили деревянные коновязи. Аржановой и ее горничной Серафиме отвели двухкомнатный домик караульных, расположенный чуть поодаль от казармы. Переступив его порог, Анастасия перекрестилась на икону св. Николая-Угодника и вздохнула с облегчением. Затем она сбросила чалму, шелковый пояс, портупею с саблей, кафтан, сапоги и повалилась на узкую солдатскую койку. Молодая служанка хотела подать барыне чаю, однако увидела, что та уже спит беспробудным сном.

К удивлению горничной, сон этот продолжался почти сутки. С докладом сюда являлись Чернозуб, Ермилов и Прокофьев, но Серафима их не пустила. Почесав затылки, служивые отправились восвояси и сами распорядились насчет эскорта царицы, собирающейся провести высочайший смотр кораблям на рейде. Это было нетрудно, так как за безопасность государыни в городе-крепости сейчас отвечал Черноморский флот.

Татары, составлявшие главную заботу Флоры в течение двух последних недель, теперь находились далеко. В Севастополь их, слава Богу, не пускали, и страшное нервное напряжение отступило. Курская дворянка проснулась в отличном настроении, с аппетитом позавтракала и пошла проведать Алмаза, который вместе с другими лошадьми стоял у коновязи.

Арабский жеребец встретил хозяйку громким ржанием. Она отдала ему обычное угощение – круто посоленную горбушку хлеба. Далее общение с животным предполагало его чистку при помощи скребка и щетки. Но кто-то уже позаботился об Алмазе. Шерсть его лоснилась, белые хвост и грива были аккуратно причесаны. Похлопывая верного боевого товарища по шее, Анастасия разговаривала с ним. Разговор состоял из коротких фраз, которые она произносила медленно, низким голосом: «Алмаз – хороший. Алмаз – красивый. Алмаз – умный». Жеребец, поставив уши торчком, слушал ее внимательно и изредка трогал губами рукав синего татарского кафтана, надетого на Аржанову.

Вообще-то Алмаз хорошим характером не отличался. Злой нрав, нервность, повышенная возбудимость, но вместе с тем – сообразительность, почти собачья преданность хозяину являются основными чертами этой породы лошадей. Однако рядом с ним Анастасия почему-то чувствовала себя спокойнее, словно бы попадала под надежную защиту. «Араб» и вправду не раз выручал ее из беды.

Его поведение при последнем инциденте на дороге между Симферополем и Бахчи-сараем вполне заслуживало награды. Награда же преданному слуге могла быть только одна – благорасположение господина, и Анастасия продолжала стоять рядом с Алмазом, поглаживать его блестящую белую шерсть, говорить ему ласковые слова.

Сергея Гончарова, быстро шагающего от ворот к коновязям, курская дворянка заметила не сразу. Белый маг остановился, почтительно снял треуголку и тихо произнес:

– Ваше сиятельство, честь имею явиться.

– А, это вы, Сергей Васильевич, – повернулась к нему Аржанова. – Добрый день. С чем ко мне пожаловали?

– Есть у меня для вас записка от светлейшего князя.

– Пойдемте в дом. Серафима угостит нас чаем.

– Серафима? – удивился колдун.

– Моя новая горничная. Глафира-то осталась на хозяйстве в Симферополе. Повышение в должности, так сказать. Из горничной – в домоправительницы…

– Неужели она вас отпустила сюда одну?

– С большим трудом, Сергей Васильевич. Но делать было нечего. Мой муж тоже очень занят. Визит государыни заставил всех нас жить в особенном режиме…

Князь Мещерский внес Гончарова в список чиновников, сопровождающих царицу от Бахчи-сарая до Феодосии, заплатил ему не только командировочные, но и гонорар, белым магом запрошенный. Колдун приехал из своего селения Черноморское в бывшую ханскую столицу заранее и тщательно осмотрел дворец. Этот осмотр длился два дня. Все залы, комнаты, коридоры, лестницы, галереи, все темные закоулки в старинном здании, которых там имелось немало, исходил Гончаров, присматриваясь, прислушиваясь, размышляя.

Он сказал управителю канцелярии таврического губернатора, что ничего плохого здесь не случится. Но ворота дворца надо крепко-накрепко запирать и днем и ночью, а тем телохранителям, коих насчитывается шестьдесят человек, окружать императрицу повсюду. О большем князь Мещерский его и не спрашивал. Он поселил белого мага в одной из комнат дворцового комплекса и выделил ему место в экипаже, где ехала царская прислуга.

Пока молодая служанка накрывала стол для чаепития, Аржанова отошла к окну и прочитала записку:

«Милостивая государыня моя Анастасия Петровна! Ея Величество находит необходимо нужным Ваше присутствие вместе с „восточным” эскортом (всего – не более десяти человек) сегодня вечером на линейном корабле „Св. Мария Магдалина”, где монархиня наша распорядилась устроить торжественный ужин в честь императора Иосифа II и других иностранных послов. Примите уверения в совершенном моем почтении и проч. и проч. Кн. Потемкин».

Горячий китайский чай, разлитый по чашкам, издавал приятный аромат. Курская дворянка, спрятав записку, села напротив Гончарова и спросила:

– Вы тоже там будете?

– Я уже побывал на корабле, – ответил колдун.

– И что вам показалось?

– Как вы знаете, в прошлом я – моряк. Мне было там легко. Никаких загадок. Шпангоуты и обшивка из отлично высушенного воронежского дуба, мачты – из сосен Будищевского леса под Полтавой. В плетении пеньковых канатов у нас нет равных санкт-петербургским мастерам…

Гончаров принялся вдохновенно описывать линейный корабль ««Св. Мария Магдалина» с точки зрения морехода. Судно было построено в 1785 году на верфи в Херсоне, имело длину 48,8 метра, максимальную ширину палубы 13,5 метра, глубину трюма 5,8 метра, экипаж из 476 человек и 66 пушек на вооружении, расположенных в основном на двух палубах. Три его мачты несли девять трапециевидных парусов, бушприт – четыре треугольных паруса. Это позволяло «Св. Марии Магдалине» при хорошем попутном ветре развивать скорость до десяти узлов. Корабль, недавно сооруженный по всем правилам современного кораблестроительного искусства, являлся достойным боевым пополнением для императорского Черноморского флота.

Слушая белого мага, Аржанова думала, что, конечно, ни «Св. Мария Магдалина» сама по себе, ни доблестный ее экипаж, ни деревянный корпус и мачты, ни медные пушки и не пеньковый просмоленный бегучий и стоячий такелаж могли беспокоить таврического губернатора, генерал-фельдмаршала и президента Военной коллегии. По-видимому, занимало его нечто иное, с чем он и предлагал ей немедленно разобраться, ибо пребывание самодержицы всероссийской в Севастополе ограничивалось пятью сутками.

– Вы состоите в свите светлейшего князя? – спросила она у Гончарова.

– Да. Вчера весь день мы ездили вместе с императором Австрии. Григорий Александрович показывал ему артиллерийские батареи, армейские склады и мастерские, сухой док.

– А послы Великобритании и Франции?

– Их я не видел.

– Гуляют на свободе, – сделала вывод Флора. – Будущие наши противники. Интересно, что теперь пришло в голову графу де Сегюру?..

«Восточный» эскорт на сей раз представляли только кирасиры в синих татарских кафтанах и пестрых чалмах, накрученных на фетровые колпаки. Корнет Чернозуб отобрал наиболее красивых, рослых и могучих солдат. Анастасия, хотя и имела рост 170 см, казалась среди них мальчиком-подростком, случайно попавшим в число телохранителей великой царицы. Для пущего сходства с бравыми ребятами она даже навела жженной пробкой черные полоски над верхней губой, похожие на первые пробивающиеся у юнца-щеголя усики.

Гребной баркас с «восточным» эскортом медленно подходил к левому борту «Св. Марии Магдалины», которая стояла почти посередине Южной бухты на двух становых якорях: левом – дагликсе – и правом – плехте. Черная громада корабля нависла над лодкой, и его детали проступали уже отчетливо. Широкая белая полоса вдоль корпуса, открытые пушечные порты, выдающиеся вбок в трех местах толстые балки – руслени – от которых вверх, к мачтам и реям, уходили ванты – веревочные лестницы. Все это живо напомнило Аржановой крымскую осень 1782 года, морские ее приключения и знакомство с замечательным капитаном Тимофеем Козляниновым, сделавшем ей предложение руки и сердца, но ныне служащем на Балтийском флоте.

Между тем приготовления к царскому ужину на верхней палубе юта «Марии-Магдалины» заканчивались. Лакеи расставляли на столах приборы, блюда с холодными закусками и вазы с цветами между ними. Екатерина Алексеевна собиралась угощать сегодня по меньшей мере три десятка человек. «Восточный» эскорт являлся лишь красочным, экзотическим дополнением сего пафосного мероприятия.

Командир линейного корабля капитан 1-го ранга Вениамин Тиздель, одетый в парадный белый кафтан с зелеными воротником, отворотами и обшлагами, встретил восточных воинов у трапа. Честно говоря, он не слишком доверял им. Во-первых, неизвестно, на каком языке объяснять им правила поведения людей на морском судне. Во-вторых, также неизвестно, будут ли выполнять эти правила вольные сыны степей, никаким законам Божеским не подчиняющиеся.

Но здесь опасения капитана не оправдались.

Все татары свободно изъяснялись по-русски и выказывали хорошее знание военной дисциплины. Выслушав англичанина, они отвечали ему: «Так точно, ваше высокоблагородие!» – и прикладывали правую руку к чалме. Успокоенный Вениамин Тиздель указал им на места, для эскорта предназначенные, и отправился решать другие проблемы. Сама царица еще не прибыла, но послы Великобритании и Франции уже шатались по его кораблю и норовили без сопровождения попасть то в пороховой погреб, то в парусную кладовую в носовой надстройке, то в интрюм, где работали помпы.

Вскоре появился Потемкин. Придирчивым взором он окинул верхнюю палубу юта, столы, их сервировку, лакеев в ливреях, «восточный» эскорт, выстроившийся вдоль борта. Аржанову он увидел не сразу. Из-за своего малого роста она очутилась в конце строя, на левом его фланге. светлейший князь подошел к ней и тихо сказал:

– Выглядите, как всегда, отлично.

– Рады стараться, ваше высокопревосходительство, – ответила она.

– Задача у вас простая.

– Слушаю, ваше высокопревосходительство.

– Когда начнется ужин, послы сядут вот здесь. Вы же станете сюда и будете слушать их разговоры между собой.

– А разве они не заметят?

– Сейчас я расположу эскорт полукругом возле стола. Ваше место будет смотреться вполне естественно. Еще ближе придвинем кадки с пальмами. Чтобы отвлечь их внимание….

Хотела Анастасия покаяться и рассказать Григорию Александровичу про свою шутку на французском языке с графом де Сегюром по дороге от Перекопа до Симферополя, да не успела. Боцман и его помощники боцманматы пронзительно засвистели в свои дудки, барабанщики морской пехоты ударили в барабаны, сигнальная пушка на носу корабля дала один за другим три холостых выстрела.

К «Марии-Магдалине» приближался роскошный белый султанский каик. В нем находились императрица Екатерина II и император Иосиф II…

Флотский ужин удался на славу.

На верхней палубе юта, не такой уж большой по площади, толкалась уйма народу: гости, лакеи, матросы, солдаты морской пехоты, восточные воины. Гости то сидели за столом, то прогуливались. Лакеи выносили и приносили блюда. Матросы играли на духовых инструментах. Солдаты зажигали свечи в фонариках и для иллюминации развешивали их вдоль бортов. Восточные воины стояли, как истуканы, сжав в руках обнаженные кривые сабли. Над темной гладью Южной бухты вспыхивали разноцветные огни фейерверков, гремели залпы артиллерийского салюта, звучали крики: «Виват, Екатерина!»

Капитан 1-го ранга Вениамин Тиздель на первых порах занимал сэра Фитц-Герберта и графа де Сегюра светской беседой, разговаривая одновременно на двух языках: английском и французском. Когда заиграл оркестр, это стало затруднительно, и командир линейного корабля ушел. Послы принялись обмениваться впечатлениями. Аржанова, стоя за пальмой, слушала их. Знатные господа убеждали друг друга в том, что мощь России не настоящая, а кажущаяся, и на самом деле эта страна – дикая, бедная, европейским державам не равная.

«Вот идиоты!» – думала курская дворянка, усмехаясь.

Затем последовало традиционное флотское угощение. На завершающем этапе ужина офицеры «Св. Марии Магдалины» поднесли серебряные чарки, весьма глубокие, с коньяком послам Великобритании и Франции и с шутками-прибаутками, при том неплохо говоря по-английски, заставили их выпить эти чарки до дна и одним глотком. Так что Анастасия не зря несла свое дежурство. После коньяка граф де Сегюр заплетающимся языком произнес несколько фраз, которые показались Аржановой очень интересными.

Для того чтобы разгадать их до конца, следовало лишь вспомнить Манифест самодержицы всероссийской, датированный 22 февраля 1784 года:

«Приморские города НАШИ – Севастополь, известный до сего времени под названием Ахт-Яр, одаренный превосходною морскою гаванью, и Феодосию, инако Кафа именуемою, в рассуждении выгодности их повелеваем открыть для всех народов, в дружбе с империей НАШЕЙ пребывающих, в пользу торговли их с верными НАШИМИ подданными. Вследствие чего сим торжественно объявляем, что все помянутые народы на собственных их или на наемных судах под флагом их могут свободно, безопасно и беспрепятственно к тем городам приплывать, или сухим путем приезжать, нагружать суда ихнии и оттуда отплывать или отъезжать по своему произволению…»

Таким образом, французское торговое судно с надписью на корме «Le Crysanteme» – курская дворянка обнаружила пришвартованным к деревянной пристани в Купеческой бухте (ныне – Артиллерийская. – А. Б.). Это была поляка – парусник длиной чуть более 22 метров, с тремя мачтами, первая из которых сильно наклонялась вперед и имела только один косо подвешенный длинный рей для треугольного, «латинского» паруса. Подобную конструкцию Аржанова видела у пиратской шебеки, когда осенью 1782 года плыла на флагманском корабле Азовской флотилии «Хотин» под командой Тимофея Козлянинова из Кафы в Гезлеве.

Поляки служили и транспортными и боевыми кораблями. Их широко применяли в странах Средиземного моря в XVIII столетии. В России, однако, их не строили, а покупали у греков, итальянцев, французов.

Анастасия сначала долго рассматривала «Хризантему» издали, но ничего подозрительного не заметила. На судне шли разгрузочные работы. Из трюма при помощи кабестанов поднимали сорокаведерные бочки. Как потом выяснилось, в них находилось коровье масло, пиво и уксус, закупленные провиантским департаментом комиссариатской экспедиции Черноморского флота. Эти продукты наравне с крупой, горохом, мясом, рыбой и солью составляли ежемесячный рацион моряков: 7 ведер пива, 6 фунтов масла и полкружки – 200 граммов – уксуса каждому рядовому. Уксус в данном случае применялся как дезинфицирующее средство.

Распоряжался на палубе поляки капитан – человек лет сорока, среднего роста, в потертом темно-оливковом кафтане и мятой треуголке. Лицо его показалось Анастасии властным, грубым, но довольно простодушным. От капитана теперь зависело многое. Где-то в его каюте лежало донесение графа де Сегюра, скорее всего – зашифрованное, а не написанное чисто литературным языком, вроде тех заметок, которые он легкомысленно оставлял на столе своей комнаты в ханском дворце в Бахчи-сарае.

Прежде всего Анастасии на ум пришел силовой вариант: войти на парусник с кирасирами, перевернуть там все вверх дном, запугать команду, угрожать капитану. Такое обычно предлагал ей князь Мещерский и сам мастерски исполнял свои предложения. Но период открытых действий сотрудников секретной канцелярии Ее Величества в Крыму закончился. Солнечная Таврида отныне и навсегда – территория России. Ее боевые корабли стоят на рейде Севастополя. Русские солдаты и матросы прокладывают на склонах холма, спускающегося к морю, улицы нового города. Здесь царит закон и порядок.

А что, если ей изобразить француженку, любовницу Луи-Филиппа де Сегюра, которая узнала о его письме и вообразила, будто это – послание ее сопернице во Франции и потому она хочет его прочитать? Пустить в ход женское обаяние и подкрепить его денежным вознаграждением…

Анастасия хорошо подготовилась к своей маленькой секретной операции. Но Жан-Жак Дюран подобной атаки с участием красивой и молодой женщины совсем не ожидал и растерялся.

Очень скоро Флора, сопровождаемая корнетом Чернозубом и сержантом Ермиловым, уже находилась не на палубе корабля, а в каюте капитана и пила кофе с марципановым пирожным. Господин Дюран, любезно улыбаясь, снова и снова объяснял прелестной посетительнице, что граф де Сегюр действительно оставил ему письмо, но оно снабжено грифом «Секрет короля» и потому едва ли содержит какое-либо упоминание о ее зловредной сопернице.

– Ах, мужчины так коварны! – вздохнула курская дворянка и положила на стол три золотых червонца.

– Чьи это деньги, мадемуазель? – строго спросил ее Дюран.

– Ваши, – Аржанова ласково посмотрела на капитана «Хризантемы».

Жан-Жак, оглянувшись на двух великанов, мрачно стоявших у двери, быстро смахнул монеты со стола в его выдвижной ящик и открыл секретер. Письмо, написанное на плотной желтоватой бумаге, лежало среди судовых документов.

– Убедитесь сами, мадемуазель. Вам его ни за что не прочитать, – сказал моряк и протянул Аржановой донесение французского шпиона.

Слова «Le Secret de Roi» были написаны на внешней стороне листа, сложенного вдвое. Внутри же его находилась цифровая тайнопись: восемь рядов чисел, сгруппированных по четыре:

«5784 6769 4321 4297 4356 7845 8612 9713 4545…»

Цифровой код – стандартный способ шифровки конфиденциальной корреспонденции, применявшийся в посольстве Франции в Санкт-Петербурге. Французы пользовались шифровальной машинкой весьма нехитрого устройства, состоявшей из двух дисков, один из которых был неподвижным, другой – вращающимся. Год назад русские нашли ключ к ней и многие донесения королю Людовику XVI прочитали. Видимо, такую машинку, довольно компактную и удобную, граф де Сегюр взял с собой в путешествие с императрицей на юг.

– Это просто возмутительно, капитан, – сказала Анастасия с дрожью в голосе и приложила надушенный платочек к глазам.

– Возмутительно? – Жан-Жак Дюран не любил женских слез и боялся их.

– Вот эта фраза, капитан, – курская дворянка провела пальцем по предпоследней цифровой строчке донесения. – Мой дорогой Луи-Филипп сообщает Мадлен из Арля, что прибудет к ней через полтора месяца. Какими словами он описывает их будущую встречу, я вам пересказывать не буду, дабы не нарушать правила приличий.

– Откуда вы узнали? – спросил Жан-Жак, пристально вглядываясь в лист, испещренный цифрами.

– Это наш с ним старый шифр. Он несложный.

– И что теперь, мадемуазель?

– Я бы хотела снять копию.

– Копию? – тут капитан «Хризантемы» задумался, но появление еще пяти золотых монет заставило моряка отбросить всякие сомнения в добрых намерениях его обворожительной и щедрой гостьи. Влюбленная женщина способна на все, капитан знал это по собственному опыту. Он даже выдал ей чистый лист бумаги и карандаш, а затем наблюдал, как быстро она переносит ряды цифр в свои записи.

Глава шестая

Падающие звезды

Необычно тихо было саду той августовской ночью.

Листья абрикосовых и персиковых деревьев, облитые лунным светом, висели на ветвях совершенно неподвижно и напоминали узорчатые серебряные пластины. Чистое от облаков высокое небо сияло яркими звездами, как волшебная чаша, опрокинутая над всем Божьим миром. Иссиня-черное и словно бы бархатное, оно дарило ощущение бесконечного покоя. Лишь изредка вспыхивали на нем и, оставляя прерывистый жемчужный след, летели вниз и исчезали в космическом пространстве осенние звезды.

Согласно древней примете, надо было загадать желание, пока звезда не погаснет. Князь и княгиня Мещерские сидели в плетеных креслах под большим деревом инжира и сквозь его разлапистые листья следили за падающими звездами. Но желания их уже исполнились. Уезжая из Крыма, самодержица всероссийская дала им краткую аудиенцию. Так князь Мещерский из статской службы коллежского советника был пожалован полковником обратно в военную службу и занял высокую должность в штабе Черноморского флота. Флора получила четыре тысячи рублей на строение дома в Севастополе и царское обещание взять ее дочь княжну Александру Мещерскую в Смольный институт благородных девиц, а ее сына князя Владимира Мещерского – в Сухопутный шляхетский корпус по достижении ими восьмилетнего возраста.

В Севастополе на улице Екатерининской Мещерские начали возводить собственный двухэтажный особняк. Но пока у них был готов лишь фундамент с подвалом, а для стен не хватало камня-известняка, который добывали в каменоломнях в Инкермане и привозили крайне нерегулярно, балок и досок из хорошо просушенного дерева, извести, глины, дранки, черепицы и других материалов, необходимых для строительства.

Севастополь рос стремительно.

Визит императрицы только подстегнул этот процесс, но очереди, например, за камнем нисколько не убавил. Потому Анастасия, глядя на небо и следя за падением новой звезды, загадала, чтоб триста штук камней, заказанных ею на прошлой неделе, привезли бы на стройку завтра, а Михаил – чтобы окна и двери для особняка заготовили бы к следующему четвергу.

Могла ли небесная канцелярия исполнять столь нехитрые, приземленные желания, они не знали и шутили, что это – лишь эксперимент. Просто им не хотелось уходить из сада. Крымские ночи в конце августа, когда нестерпимая жара идет на спад, хороши, свежи, благоуханны. Тем более если море – рядом. Они уже переехали из пыльного Симферополя в свое поместье на Черной речке, в долине, прилегающей к заливу и протянувшейся на несколько километров на восток, к Балаклаве. Сады и виноградники покрывали здесь ровное пространство, защищенное от безжалостного морского ветра горами, на которых произрастал лес.

Правда, обычный сельский дом был маловат для их семьи. Особенно не тратясь, Мещерские сделали к нему пристройку в местном стиле – из так называемого «самана»: стены, сплетенные из орешника и густо промазанные глиной, перемешанной с мелко нарубленной соломой. Все деньги у них уходили на двухэтажный особняк в Севастополе, и, сами не зная почему, они очень торопились и хотели подвести его под крышу уже к декабрю.

Как всегда, утром Михаил завтракал один и затем уезжал на службу. Однако ординарец нарушил его покой. Он привез пакет из штаба. Князь Мещерский, досадуя на излишнее рвение к службе здешних мелких чиновников, неторопливо вскрыл пакет между двумя глотками кофе.

«Ваше высокоблагородие! Настоящим имею честь сообщить, что 21-го дня августа 1787 года турецкие военные корабли в превосходящем числе внезапно напали на нашу эскадру, крейсирующую возле крепости Кинбурн. Произошел бой, в коем…»

Дальше полковник быстро пробежал глазами всю записку, затем, забыв про кофе, встал из-за стола и пошел в спальню, расположенную как раз в саманной пристройке, и окликнул Анастасию, которая крепко спала. Неохотно она оторвала голову от подушки. Михаил положил донесение рядом с ней на постель.

– Это – война, моя ненаглядная, – сказал он.

– Какая война? – сонно переспросила курская дворянка.

– С турками.

– А где они?

– Возможно, скоро будут в Крыму.

– О чем это ты говоришь?!

– Ну, если не в Крыму, то уж в Северном Причерноморье – точно. Я поехал в штаб на срочное совещание. Подумай, что нам делать дальше. Строить или не строить…

До сих пор существует множество суждений о том, почему Османская империя вновь напала на Россию.

Говорят, султана Абдул-Гамида I глубоко оскорбила поездка нашей государыни в Крым. Как смела женщина – существо низшего порядка, по восточной иерархии нечто среднее между верховой лошадью и верблюдом – вторгнуться и триумфально завершить свой вояж по владениям, триста лет назад завоеванным турками и ныне отторгнутым у них лишь временно? Да к тому же мусульмане, живущие там, духовные подданные султана, раболепно припадали к ее стопам и преданно охраняли в путешествии по полуденному краю.

Но буйные речи фанатиков в мечетях о «джихаде», о поголовном истреблении всех неверных ради торжества идей ислама и установления всемирного джамаата, то есть сообщества истинно верующих в деяния пророка Мухаммада, ничего не стоят, пока в казне государства нет денег, в казармах – солдат, в крепостях – пушек, на море – кораблей. Деньгами турецкого владыку снабдили европейские банкиры. Инструкторы из Франции помогли туркам сформировать и обучить двухсоттысячную сухопутную армию, пополнить флот линейными кораблями и фрегатами, модернизировать и заново оснастить крупные османские крепости Очаков, Измаил и Бендеры.

Однако бросились мусульмане почему-то не в Крым, хотя в ультиматуме, предъявленном послу России в Стамбуле Булгакову, требовали в первую очередь возвратить им именно этот полуостров. Двадцать два корабля пошли к Кинбурнской песчаной косе, расположенной между Днепровско-Бугским и Ягорлыкским лиманами на Черном море. Там они высадили пятитысячный десант. Противостояла им небольшая русская крепость Кинбурн, вооруженная 37 орудиями. Потом к ней подошли подкрепления, и пушек стало больше.

Руководил сражением Суворов. Бой 1 октября 1787 года продолжался целый день, до темноты. Весь вражеский десант наши войска загнали в море, на отмели, и расстреляли залпами картечи. В плен сдались только 700 янычар, остальные погибли. Кроме того, меткими выстрелами из крепостных орудий русские потопили два турецких фрегата. Уцелевшие корабли поспешно ушли в открытое море.

«Ключ от Крыма» – так турки пышно именовали Кинбурн – остался в руках у русских. Неудачное начало войны не предвещало мусульманам ничего хорошего, и они на некоторое время притихли. Анастасия поняла это сразу, изучая донесения своих конфидентов и встречаясь с ними то в Гезлеве-Евпатории, то в Бахчи-сарае, то в Карасу-базаре. В сентябре же наглость здешних имамов и мулл доходила до того, что в пятничной молитве – «хутбе» – они провозглашали здравие и долгие лета султану Абдул-Гамиду I как повелителю возрожденного и отделившегося от России Крымского ханства.

Наиболее оголтелых проповедников этой бредовой идеи Флора быстро выслала из Тавриды в Турцию. На самом деле ей хотелось отправить их гораздо дальше – в Сибирь. Но тогда требовался бы судебный процесс, особое решение царицы. Высылка татар в Турцию являлась делом более простым: «для воссоединения семей». Она подбирала два-три, пусть анонимных сообщения о речах смутьянов от прихожан мусульманского храма (а таковые осведомители находились, ибо русская разведка по-прежнему платила хорошо) и давала собственное заключение для таврического губернатора с указанием места жительства подозреваемого, его имени и родовой принадлежности, потому что фамилий у татар до сих пор не имелось. Губернаторская канцелярия ставила на гербовую бумагу печать, и русские солдаты помогали правоверному и его семье довезти вещи до купеческого судна в ближайшем порту…

Тем временем великолепная крымская осень с солнечными, но не жаркими днями и звездными ночами продолжалась. Возвращаясь из своих командировок, Анастасия находила отдых в саду под инжирным деревом. Падающие звезды исполнили ее желание. Триста штук крупноформатных камней из Инкермана недавно стали стенами их особняка на Екатерининской улице, окна и двери заняли в нем свои места, и только балки, составлявшие остов двускатной крыши еще не накрыла красно-коричневая черепица.

Да, они продолжали строить дом и вечерами в саду много говорили о строительстве. Цены заметно выросли не только на продукты, но и на все работы: штукатурные, малярные, кровельные. Это было влияние войны, всегда связанной с инфляцией. Однако ничего иного они пока не наблюдали. Словно бы война, затеянная турками, вдруг замедлила свой ход. Получив решительный отпор на Кинбурнской косе, мусульмане более серьезно занялись подготовкой к боевым действиям.

Анастасия и Михаил гадали, где они теперь развернутся.

Арена для столкновений русских и турок оставалась прежней: бескрайние степные пространства, прилегающие к северным берегам Черного моря. Османы хотели вернуть их себе. Но дряхлеющему царству бывших кочевников уже не удержать в своей власти таких огромных территорий…

Найдет ли секретная канцелярия Ее Величества применение способностям Флоры в этой грандиозной схватке двух миров, двух цивилизаций? Или в удел Анастасии Аржановой достанется лишь ловля исламских провокаторов и террористов в Таврической губернии?

Вино, которое они пили в тот вечер, было привезено из Судака и отличалось тонким, контрастным вкусом. Оно слегка горчило, как степные крымские травы, и слегка отдавало сладостью, как фрукты, выращенные в предгорных долинах – сливы, абрикосы, персики.

Сделав глоток, Анастасия поставила бокал на стол и зябко повела плечами. Осенняя ночная прохлада прозрачным облаком окутывала сад. Ей стало холодно в блузке и жакете.

– Я принесу тебе шаль, – предложил Михаил.

– Да, пожалуй, – согласилась она.

Оренбургская, из белой козьей шерсти связанная шаль легла ей на плечи. Князь Мещерский при этом склонился над курской дворянкой. Она ощутила прикосновение его губ сначала на щеке, потом – на шее. Как бы невзначай он дотронулся рукой до ее груди. Нежен, заботлив, внимателен был полковник. На четвертом году супружества чувства его не притупились. Он по-прежнему страстно желал свою жену и старался каждую ночь доказывать ей это. Однако Анастасия далеко не всегда принимала его ласки. Так и теперь она отстранилась и, чтобы отвлечь его внимание, сказала:

– Смотри, вон падает необычно яркая звезда.

– Ты уже загадала желание?

– Конечно.