Пес по имени Бу Эдвардс Лиза Дж.

4

Кое-что для Чака

В эти первые четыре месяца Бу понемногу учился каждый день и, несмотря на сдержанное отношение Лоренса, я видела, что муж начинает оттаивать. Одновременно эти ужасные зимние месяцы способствовали тому, что мы с Бу встали на удивительный путь, подсказанный необходимостью помочь как ему, так и моему брату.

После многих лет, на протяжении которых я чувствовала себя изгоем в своей собственной семье, я наконец начала устанавливать мирные взаимоотношения с мамой и папой. Хотя мы с отцом больше не возвращались к разговору о применяемом по отношению ко мне насилии, его радикально изменившееся поведение значило для меня гораздо больше, чем любые слова извинения. Мы избегали скользких тем, концентрируясь на том, что было между нами общего. Я всегда стремилась что-то соорудить возле дома, а для него строительство и вовсе превратилось во всепоглощающее хобби. Он одобрил мою идею украсить балки веранды ручной резьбой. Мама нас поддержала. Она вообще всегда и во всем соглашалась с отцом. Годы смягчили ее перфекционизм. Теперь она даже могла посмеяться над несовершенством окружающего мира, включая себя.

Отношения с остальными членами семьи представляли собой задачу, над решением которой еще предстояло потрудиться. Я никогда не чувствовала себя в безопасности рядом с кем-то из них. Поэтому я закрылась и почти не общалась с ними. Какое-то время я надеялась преодолеть пропасть, разделяющую нас с сестрой, но мои усилия так ни к чему и не привели. Много лет спустя я поняла, как безнадежна была эта затея с самого начала. Визжа в телефонную трубку и пересыпая свой крик проклятиями в мой адрес, она сообщила мне то, о чем я давно подозревала.

— Ты в нашей семье никто, — кричала она, вонзая в меня слова, как кинжалы. — Ты всех бросила и уехала. Ты никогда не была членом нашей семьи.

Меня всегда поражала способность собак прощать. Когда мы с Аттикусом расстались с Робом, прошло шесть лет, прежде чем пес увидел его снова. Шесть лет для собаки — это почти полжизни. Тем не менее, когда Роб с женой и детьми появился у нас на пороге, пес со счастливым щенячьим визгом начал прыгать вокруг, радуясь виду и запаху старого друга. Подобно Аргусу, псу Одиссея, который узнал своего хозяина после многолетней разлуки, Аттикус не только не забыл Роба, но и немедленно простил ему столь долгое отсутствие.

Мне повезло. Я узнала, что Чак в этом смысле подобен Аргусу, а не моей сестре. Жизнь развела нас в разные стороны, и мы почти не общались, не считая встреч во время каникул и праздников. И все же иногда случалось, что праздничная суета в родительском доме стихала и нам удавалось поговорить, возродив уютную и доверительную атмосферу, некогда окружавшую все наши беседы. Когда у Чака родилась дочь, его расположение ко мне еще больше возросло, и, приезжая в гости к родителям, мы стали бывать вместе чаще, чем прежде. Мы всегда включали в наш круг и мою маленькую племянницу, стараясь ее чем-нибудь побаловать. Благодаря семейным встречам и праздникам в течение полугода после моей свадьбы с Лоренсом наши отношения еще более углубились. Теперь в присутствии Чака я снова чувствовала себя свободно и раскованно, что меня несказанно радовало.

Мы с братом начали все чаще созваниваться, а затем и переписываться в Интернете, что сблизило нас еще больше. Все шло хорошо, но спустя приблизительно полтора года после своей свадьбы я позвонила Чаку и его жене и во время разговора обратила внимание на то, что он неотчетливо выговаривает слова. Было воскресенье, и я предположила, что Чак выпил. Но, прислушавшись к речи брата, я поняла, что в ней нет признаков опьянения, с которыми за долгие годы жизни в своей семье я ознакомилась достаточно близко. Он полностью контролировал себя, но не свою речь. Он был совершенно спокоен, и в голосе его супруги тоже не чувствовалось напряжения, отличавшего поведение мамы, когда она пыталась обратить в шутку пьяные выходки отца. Моя племянница тоже участвовала в разговоре. Она не пыталась держаться так, будто ничего особенного не произошло, как в детстве приходилось держаться нам с Чаком. Она действительно была весела и болтала совершенно непринужденно. Чак был разговорчив, в то время как папа, выпив, становился немногословным, напряженным или раздражительным. Я не решалась спросить, все ли у них в порядке (в семье наших родителей считалось непозволительным задавать подобные вопросы, даже если бы у собеседника из макушки фонтаном била кровь), поэтому просто отметила странности в речи брата, надеясь в скором времени понять, что с ним происходит.

А тем временем Чак рассказывал мне, что решил вернуться в университет. У него уже была степень магистра по органической химии, но он считал, что диплом экономиста предоставит ему больше возможностей для карьерного роста. Они вместе с женой работали в госпитале для ветеранов — она была старшей медсестрой, а он служил в администрации. Диплом экономиста и соответствующая ему должность означали повышение зарплаты и лучшие условия страховки. Поскольку у Чака всегда был математический склад ума, я решила, что он на правильном пути. Вы не забыли, что он одной левой обставлял меня в шахматы во время перерывов на рекламу и из соседней комнаты корректировал мою игру на фортепиано? Мы поговорили о тех предметах, которые он изучал, и о предстоящих ему экзаменах. Я очень за него порадовалась. Он горел своими новыми планами, и, похоже, все у него складывалось хорошо. У него была славная семья, он уверенно продвигался к новым карьерным целям, а у себя в саду выращивал помидоры. Ко всему прочему, он забрал у отца его старую циркулярную пилу и снова начал столярничать. Это было еще одно общее у нас с Чаком увлечение, оставшееся с нами, наверное, потому, что мы оба помогали в детстве отцу. Единственным местом, где я чувствовала себя рядом с отцом в безопасности, была его мастерская, где в окружении электрических инструментов и разнообразных острых предметов он трудился над очередным изделием. Столярничая, он бывал неизменно трезв.

Но шли месяцы, и голоса мамы и папы, когда они говорили о Чаке, его семье или его будущем, начали неуловимо меняться. Либо они на него обижались за что-то, о чем я и не догадывалась, либо были обеспокоены. В следующий раз я увидела Чака, когда Бу было около четырех месяцев, и мне сразу стало ясно, что происходит что-то неладное.

Своей осанкой Чак всегда напоминал маминых братьев, наполовину немцев, наполовину шведов по происхождению. Он был высок, подтянут и мускулист. В школе и университете он увлекался баскетболом и легкой атлетикой, особо выделяя спринт и прыжки в высоту. В семидесятые годы, когда его волосы представляли собой нестриженую косматую шевелюру, а лицо украшали длинные усы, он напоминал крепкого, здорового золотоискателя, готового в любую секунду напасть на счастливую золотую жилу. Этот бесшабашный имидж авантюриста сопровождал его на протяжении всей учебы в университете, аспирантуре и долгое время после этого. Когда он занял должность управленца в больнице, волосы и усы пришлось укоротить, но он по-прежнему представлял собой внушительную фигуру.

Во время того визита меня поразило, как сильно он похудел. Его речь по-прежнему была неотчетливой, а движения стали неловкими и неуверенными. Семейная традиция не позволила мне ни о чем его расспрашивать, но, вернувшись домой и позвонив родителям, я уже решила, что, даже если они сочтут мои вопросы «неподобающими», им все равно придется на них ответить.

— С Чаком все в порядке? — начала я.

Воцарилось нерешительное молчание, которое в конце концов нарушил отец.

— Он чем-то болен, но окончательный диагноз еще не поставили. — Я чувствовала, что мама хочет сохранить все в тайне, но отец продолжал: — Врачи считают, что у него либо рассеянный склероз, либо АЛС.

Я молчала.

— Это означает амиотрофический латеральный склероз, или болезнь Лу Герига.

В нашей семье было принято сдерживать эмоции, но я никогда не умела скрывать свои чувства, поэтому, заикаясь, выдавила из себя:

— Как давно? Когда он?..

Окружающая реальность вдруг рассыпалась, превратившись в груду бессмысленных обломков. Я тщетно пыталась осознать услышанное и побороть охватившую меня невыразимую грусть.

Я знала, что такое рассеянный склероз и к каким последствиям он приводит. Рассеянным склерозом страдал Эдди, приемный сын моей бабушки. Всю вторую половину жизни он провел в инвалидном кресле. Ему было трудно даже нажимать кнопки электронного управления коляской, и его кормили с ложки, а впоследствии при помощи зонда. Каждый вечер его необходимо было поднимать из кресла и укладывать в кровать. Одним словом, это была ужасная болезнь. Затем я начала наводить справки по АЛС.

Я слышала эту аббревиатуру и раньше, но только в кинофильме «Гордость янки» (печальная ирония заключалась в том, что мы с Чаком очень любили эту старую ленту, рассказывающую историю Лу Герига). Я выяснила, что болезнь поражает нервные клетки головного и спинного мозга, ответственные за произвольные сокращения мышц. Клетки постепенно отмирают, вследствие чего мышцы перестают получать команды мозга, и человек больше не в состоянии выполнять даже самые привычные и обыденные действия. Он постепенно теряет способность двигать руками и ногами и приводить в действие мышцы, отвечающие за речь, глотание и дыхание. Вскоре в дегенеративный процесс вовлекается все тело. Наконец, когда мышцы перестают получать сигналы, стимулирующие их к действию, они окончательно атрофируются. Отсутствие движения грудных мышц означает, что человек не может самостоятельно дышать. При этом АЛС не поражает органы чувств — зрение, обоняние, слух, осязание и вкусовое восприятие, а также способность человека думать и рассуждать. Обычно смерть наступает в течение трех, максимум пяти лет с момента постановки диагноза. Однако около четверти всех страдающих этим недугом людей живут дольше пяти лет после появления первых симптомов заболевания.

Когда я завершила свое исследование, мне показалось, что я задыхаюсь, тону, захлебываясь и теряя силы. Я снова мысленно перенеслась в детство, переживая обрывочные моменты эпизода, когда я едва не утонула, проносящиеся передо мной чередой черно-белых снимков.

Я хотела, чтобы у брата, который столько раз спасал мою собственную жизнь, была хоть малейшая надежда на благополучный исход. Я решила надеяться на то, что у Чака рассеянный склероз — меньшее из двух зол. В конце концов, с момента смерти Эдди, умершего еще в семидесятые, медицина совершила огромный прорыв в лечении этой болезни. Но если бы оказалось, что у него АЛС, я была просто обязана надеяться на открытие новых лекарств и методов лечения. Я напоминала себе о том, что страдающий этим заболеванием Стивен Хокинг живет уже много лет. На протяжении целого года надежда вперемежку с отчаянием витала в воздухе подобно зловещему воздушному шару.

Родители выдавали мне сведения буквально по капле. Когда Чак узнал, что я в курсе, он тоже начал делиться со мной обрывками информации. Впрочем, он никогда не говорил ничего конкретного, ограничиваясь комментариями о тех или иных экспериментальных медикаментах и анализах. Не существует единой системы анализов для постановки диагноза АЛС. Каждому человеку приходится пройти тщательное обследование, чтобы исключить другие возможные болезни. Только обследовав Чака на предмет других заболеваний, одновременно наблюдая за прогрессированием симптомов, врачи могли наверняка сообщить ему, что с ним происходит. Он проходил обследование за обследованием, всякий раз надеясь на то, что результаты именно этого анализа позволят сообщить ему плохие, но не ужасные новости. Но всякий раз он узнавал лишь то, что ему предстоят все новые и новые анализы и тесты.

Наконец, после того как минула, казалось, целая вечность ожидания и неуверенности в окончательном диагнозе, все остальные варианты были исключены. Мой брат страдал болезнью Лу Герига.

Недуг медленно, но неуклонно прогрессировал, с каждым днем пополняя список своих зловещих симптомов. Чак постепенно утрачивал способность двигаться, но продолжал работать, даже почти полностью лишившись речи. Каждый день он поднимался в свой офис по лестнице, игнорируя лифт, чтобы дать нагрузку слабеющим мышцам. В выходные он брал в руки отцовскую циркулярку и пытался что-то мастерить, ухаживал за садом и проводил время с семьей. Я думаю, тут подействовала старая протестантская этика. Иногда она бывает проклятием, но в данном случае врожденное упрямство удлинило Чаку жизнь.

Время, которое я проводила с Чаком после того, как ему поставили окончательный диагноз, зачастую приносило нам обоим много радости. Однажды, когда я приехала к ним в гости на Рождество, кто-то затронул тему бейсбола.

Надо заметить, что я еще в детстве возненавидела спорт. По воскресеньям, когда отец пил больше всего, телевизор в нашей гостиной работал только на спортивных каналах. Как следствие, ужас и спортивная трансляция для меня объединились в единое целое. Тем не менее я неравнодушна к «Чикаго Кабс». Эта любовь зародилась во время наших ежегодных поездок на Ригли-Филд и укрепилась 16 апреля 1972 года, в день, когда Берт Хутон совершил свой знаменитый неберущийся бросок. Из-за объявленной игроками забастовки тот сезон начался позже обычного, и Ригли-Филд был до отказа набит соскучившимися по любимой команде фанатами. Я была готова побиться об заклад, что на матче присутствует не меньше сорока тысяч болельщиков. Мама и Чак тогда только посмеялись над моим предположением, напомнив, что стадион вмещает всего тридцать девять тысяч человек. Они были потрясены моей интуицией, когда Джек Брикхаус сообщил о рекордной явке, превзошедшей это число. Вот что значит быть юной, наивной и не бояться высказывать свои предположения!

Какое-то время игра шла своим чередом, но затем начало происходить что-то странное. Все высокие, легкие или отбитые за лицевую линию, но перехваченные кэтчером мячи приводили болельщиков в неистовство, обычно вызываемое лишь окончательной победой. Я спросила, в чем дело, и мама хотела мне объяснить, как вдруг Чак ткнул ее локтем в бок с такой силой, что на ее ребрах, должно быть, остался синяк.

— Мама! Нельзя говорить о результате, пока игра не окончена.

Она вспомнила о распространенном среди болельщиков суеверии и согласилась:

— Твой брат прав, надо подождать.

Для Чака, а следовательно, и для меня тот матч был событием века. Он тщательно заносил все удачные удары и проходы игроков своей команды в специальную карточку.

В то Рождество Чак силой воли заставил себя подняться с места, чтобы достать и показать мне старый кусочек картона. Я помню навернувшиеся на его глаза слезы — брат совершенно точно знал, где он лежит. Выражение лица Чака сказало за него то, чего он уже не мог произнести вслух. Он обращался с этой карточкой, как со священной реликвией, и я благоговейно приняла ее из его рук. Тогда, в 1972 году, мы стали свидетелями удивительного события, и я была благодарна брату за возможность еще раз вместе с ним прикоснуться к этим воспоминаниям.

Тем временем мы с Данте продолжали наносить людям лечебные визиты, и я стала заместителем директора программ некоммерческой организации, осуществляющей психотерапевтическую помощь с участием животных. Проходя начальную подготовку, я близко сотрудничала с основателем этой организации Дианой Пеннингтон, и мы часто общались с ее наставницей, Сьюзан, на протяжении многих лет занимавшейся этим видом психотерапии в детских онкологических центрах. Сьюзан стала нашим с Данте первым тренером. В дополнение к подготовке животных к психотерапевтической деятельности она каждый год обучала нескольких служебных собак для своей собственной некоммерческой организации. В частности, она готовила собак-поводырей для слепых.

Но деятельность эта отнюдь не ограничивалась дрессировкой собак-поводырей для людей со сниженным или утраченным зрением. Среди подготовленных этой организацией собак были животные, заменяющие глухим людям слух, помогающие инвалидам с нарушениями двигательного аппарата, умеющие оказать психологическую поддержку или неотложную помощь в случае припадка.

Но вскоре все мои мысли сосредоточились на одном: собаки для инвалидов с нарушениями двигательного аппарата! Что, если это именно то, что нужно Чаку? — спрашивала себя я.

Я отчаянно хотела сделать для брата хоть что-нибудь. У меня нет медицинских или целительских навыков, так что в этой области я была бессильна. У меня не много денег, поэтому я не могла оказать ему финансовую поддержку. Да если бы и могла, то он наверняка отказался бы от подобной помощи. Но что у меня было, так это маленький черный щенок по имени Бу, который при правильной подготовке мог стать идеальной служебной собакой и начать служить человеку, нуждающемуся в помощи при перемещении по дому, а также в компаньоне. Из собственного опыта я знала, как долго пришлось бы ему ждать помощника из традиционной организации по подготовке служебных собак. Я также знала, что большинство этих организаций не предоставляют животных людям, страдающим неизлечимыми и смертельными болезнями наподобие АЛС. Одной моей клиентке, мужу которой диагностировали АЛС, отказывали всюду, куда бы она ни обращалась. В итоге она сама приобрела щенка немецкой овчарки и попросила меня подготовить из него компаньона для ее супруга. Работая с ней и ее семьей, я видела, как радует ее мужа постоянное присутствие рядом с ним собаки. Однажды женщина рассказала мне, что, когда он сидит в своей инвалидной коляске, пес устраивается рядом и при каждой возможности прижимается к его ногам. Даже такое простое проявление дружеского внимания приводило мужчину в восторг. Я не сомневалась, что Чака нечто подобное тоже несказанно обрадует. А возможно, наш малыш Бу способен и на большее.

Я вспомнила, как обрадовался Чак, когда много лет назад я приехала к родителям вместе с Аттикусом. Я тогда очень волновалась, сдавая Аттикуса в багажное отделение, и переполошила всех стюардесс просьбами проверить, как там моя собака и принесли ли ее, вообще, в самолет. Наконец небеса сжалились надо мной, объявив через громкоговоритель голосом командира экипажа: «ЖЕНЩИНА, КОТОРАЯ ВОЛНУЕТСЯ О СВОЕЙ СОБАКЕ… СОБАКА НА БОРТУ». Но все связанные с перевозкой Аттикуса усилия и тревоги того стоили. Глядя на играющего с моим псом Чака, я видела, как блестят его глаза и смягчается выражение лица, как будто брат снова превращался в ребенка. Во время той поездки Аттикус спал у меня в ногах в доме, видевшем чудовищное насилие над его хозяйкой. Впервые за многие годы я спала в этой постели спокойно, не волнуясь ни о чем. Что, если Бу способен помочь Чаку пройти через выпавшие на его долю испытания и облегчить его страдания? — спрашивала себя я.

Я знала, что вырастить из Бу служебную собаку будет нелегко, потому что ему предстояло освоить множество разнообразных навыков и умений. Я также знала, что поступлю правильно, отправив Бу в другую семью. Поскольку Лоренс оттаивал очень медленно, я задалась вопросом, для чего Бу попал ко мне — не для того ли, чтобы я отдала его Чаку?

Согласно «Акту об американцах с ограниченными возможностями» от 1990 года собаки для людей с нарушениями двигательного аппарата попадают в категорию служебных. Служебной считается собака, специально подготовленная для осуществления помощи человеку с ограниченными возможностями. Последующая юридическая доработка слегка изменила это определение, но оно до сих пор остается лучшим базовым определением того, что такое служебная собака. Собаки для людей с нарушениями двигательного аппарата могут подавать хозяину оброненные вещи, до которых он не способен дотянуться самостоятельно, включать свет, приносить еду из холодильника, шкафа или выдвижного ящика, содействовать при переодевании, помогать человеку встать из кресла-каталки или перебраться в кровать или туалет, открыть дверь гостю, подать телефон, нажать кнопку на специальном аппарате, чтобы позвать на помощь или предупредить членов семьи о каком-то неблагополучии. Да-да, совсем как Лэсси, всех известившая о том, что Тимми свалился в колодец. Услуги собаки для инвалидов ограничиваются только потребностями конкретного человека и способностями данного животного.

Бу совсем не обязан уметь делать все, — размышляла я. — Если он сможет поднимать упавшие предметы, что-то приносить и быть Чаку товарищем, этого будет вполне достаточно.

Существовала также вероятность того, что Чак и его близкие откажутся от такого подарка. Уход за собакой требует денег, а этой семье предстояло в ближайшем будущем лишиться одного из источников дохода. А ведь у них есть ребенок, которого надо вырастить и которому предстоит учеба в колледже. Жена Чака может заявить, что опасается за своих кошек, или у моей племянницы обнаружится аллергия. Существовало множество причин, по которым они могли отказаться брать в дом собаку, как бы хорошо она ни была обучена. Нельзя было исключать и того, что мне не удастся подготовить Бу для этой работы. С какой бы стороны я ни рассматривала проблему, шансов на успех было очень мало. Но я не видела другой возможности помочь единственному из всех моих родственников, кто оказывал мне поддержку на протяжении самого трудного периода моей жизни.

Да, у меня была бабушка, но она давно покинула этот мир, и я так и не смогла поблагодарить ее или отплатить ей добром за добро. Я не хотела, чтобы точно так же вышло и с Чаком.

Итак, я принялась за подготовку Бу, ничего не сказав ни Чаку, ни его домочадцам. Я решила, что, если мне не удастся обучить Бу, моему брату не придется бороться с разочарованием. Кроме того, если бы я подарила уже полностью подготовленную собаку, Чак принял бы ее с большей охотой. Вооружившись отчаянием и врожденным упрямством, я начала обдумывать четыре уровня дрессировки, через которые предстояло пройти Бу.

Прежде всего ему необходимо было ознакомиться со всеми местами, людьми и запахами, с которыми он мог столкнуться в процессе работы. Мы, люди, относимся к нашему ежедневному окружению, как к чему-то само собой разумеющемуся, не осознавая, что собаки все воспринимают совершенно иначе. Взять хотя бы звуки, время от времени доносящиеся с витрин и прилавков продуктовых магазинов. К примеру, внезапно включенная для орошения овощей вода способна не на шутку перепугать животное. Собака может шарахнуться, услышав шорох автоматически распахивающихся дверей. Вращающиеся двери не шумят так сильно и обычно поворачиваются довольно медленно, но многие собаки вообще не понимают, что через это можно пройти. Они, как и люди, избегают того, чего не понимают. Лифт для собаки — это металлический ящик с движущимися дверями, которые неожиданно возникают совершенно из ниоткуда. Даже разное покрытие пола способно вызвать у некоторых собак страх. Плитка, доски, линолеум, решетки, разнообразные лестницы с невообразимыми ступенями… Служебный пес должен спокойно воспринимать все эти странности, встречающиеся буквально на каждом шагу. Мне приходилось заниматься с собаками, отказывающимися сделать хотя бы шаг по линолеуму, и с теми, кто не испытывал с линолеумом ни малейших проблем, но зато не решался войти в коридор, ведущий в ванную комнату, только потому, что он освещен иначе, чем остальные помещения. Чтобы помочь Чаку, необходимо было подготовить Бу к любой обстановке.

Кроме того, мой чудак нуждался в обучении навыкам, которые, с точки зрения тренера, должна осваивать абсолютно любая собака. Он должен был выполнять такие команды, как «Сидеть!», «Лежать!», «Место!», «Фу!», «Брось!», «Голос!», а также уметь хорошо ходить на поводке рядом с хозяином, который нетвердо стоит на ногах или и вовсе перемещается при помощи кресла-коляски. Служебные собаки должны выполнять все эти команды в любой обстановке: сидеть и стоять в лифте, хладнокровно проходить сквозь вращающиеся двери, стремящиеся во что бы то ни стало наподдать им сзади, не обращать внимания на странные звуки в супермаркетах, спокойно ожидать открытия дверей лифта (бесстрастно реагируя на издаваемый при этом звон и выбегающих из лифта людей), не пугаться громкоговорителей и толп, снующих по зданию аэропорта или вокзала. Служебные собаки также должны уметь располагаться под столиком в ресторане, игнорируя вкусный запах проносимой мимо (или даже упавшей на пол у самого носа) еды. Команды «Подними!» и «Брось!» совершенно обязательны к освоению собаками, помогающими людям с нарушениями двигательного аппарата, потому что им предстоит приносить и подавать своим хозяевам самые разнообразные предметы.

Наиболее трудным для многих служебных собак оказывается навык приветствия человека. Эти животные должны быть общительны и контактны, но во время работы им нельзя ни с кем здороваться, если только дрессировщик не подаст соответствующую команду. Представьте себе ситуацию, в которой собака — поводырь человека, лишенного зрения, вдруг решит поздороваться с улыбающимся незнакомцем, вместо того чтобы остановиться у края тротуара, не позволяя хозяину переходить дорогу на красный свет. Собаке бывает трудно устоять перед соблазном, когда ей кто-то улыбается и всем своим видом дает понять, что совершенно точно знает, как именно надо почесать ее за ухом. Но собака должна игнорировать все эти знаки внимания, если только ей не велели поздороваться.

И наконец, Бу было необходимо освоить специфические навыки, которые ему пришлось бы применять, ухаживая за Чаком. К примеру, поднимать с пола и подавать ему какие-то вещи или приносить строго указанные предметы: флакон с лекарством, одеяло или что-либо еще, что может понадобиться моему брату. Я понимала, что Бу никогда не вырастет достаточно крупным, чтобы послужить шестифутовому мужчине опорой. К размерам собак, подготавливаемых для этой цели, предъявляются соответствующие требования, потому что они помогают хозяину сесть в кресло-коляску или выбраться из него, встать со стула и даже удерживать равновесие при стоянии или ходьбе. Кроме того, от Бу могла потребоваться помощь в переноске рюкзака или других вещей. Он должен был научиться ездить в машине на типичном для служебных собак месте — между коленями Чака. Ему необходимо было уметь открывать шкафы, ящики и даже двери, используя специальные приспособления на ручках. Он должен был научиться оповещать членов семьи о том, что у Чака проблемы, подавать ему специальный телефон Службы спасения, а в случае необходимости и нажимать на нужную кнопку. У телефонов К-9 поверх клавиатуры имеется специальная защитная пластина, не позволяющая собакам, желающим подать аппарат хозяину, ненароком набрать какой-то номер. В то же время сразу над этой защитной пластиной есть большая белая панель в два с половиной дюйма шириной, представляющая для собаки крупную, заметную и легкодоступную цель в случае, когда необходимо срочно позвать на помощь. Собак можно научить нажимать эту кнопку лапой или носом, если у хозяина случился сердечный или какой-либо иной приступ, если хозяин задыхается или не реагирует на своего четвероногого спутника. Бу также должен будет ложиться рядом с хозяином, чтобы тот мог его приласкать, да и просто быть рядом, позволяя себя любить, когда Чак уже не сможет ходить на работу и целыми днями будет находиться дома.

Одной из самых серьезных проблем, ожидающих Бу, была необходимость выполнять команды, подаваемые через компьютер. Из-за специфики болезни и ранней потери им речи Чак начал пользоваться для общения компьютером задолго до того, как утратил способность двигаться. Бу должен был научиться понимать команды, которые Чак станет набирать на своей клавиатуре. Я знала, что наделенному быстрым и живым умом Чаку этот процесс будет казаться невыносимо долгим и мучительным. Это также означало, что Бу придется выполнять команды, поданные неживым, компьютерным голосом. Существовала возможность создать программу с рядом сигналов, каждый из которых означал бы то или иное поведение. В большинстве случаев собаки воспринимают не только обращенные к ним слова, но и язык жестов. Бу предстояло полагаться лишь на компьютерные слова или сигналы. Как только он научится выполнять команды, поданные традиционным способом, надо будет привязать соответствующие действия к вторичным сигналам, заложенным в компьютер. Программу надо будет создать таким образом, чтобы Чак, нажав всего две клавиши, мог скомандовать: «Принеси телефон!» или «Подними газету!» и так далее. К счастью, когда собак обучают вторичным командам, требующим выполнения уже освоенных ими действий, они овладевают ими особенно хорошо.

Бу понятия не имел о том, что я задумала. Ему было три месяца, и он никак не мог освоить базовый туалетный навык. А тем временем ему предстояло встать на самый трудный из всех доступных собакам путь. Создавая план дрессировки Бу, я учитывала его возраст, потому что это играет важную роль в структуре программ социализации и дрессировки животных. Мне вдруг пришло в голову, что, поскольку его выводку на Хэллоуин исполнилось около пяти или шести недель, то, выходит, малыш Бу родился в конце сентября, всего через неделю после дня рождения Чака. В этом счастливом совпадении я усмотрела доброе предзнаменование.

5

Обалдуй

На тот момент я обучила сотни домашних собак, десятки собак, вовлеченных в психотерапевтическую деятельность, и даже несколько служебных собак для людей с ограниченными возможностями. Хотя в глубине души я всегда ожидаю — и опасаюсь — самого худшего, с учетом достигнутых мной успехов я чувствовала себя достаточно уверенно и не сомневалась, что смогу сделать из Бу служебную собаку для помощи Чаку. В конце концов, если я сумела обучить Данте — летающего по воздуху уличного бродягу из Бруклина — вежливо ходить на поводке и спокойно, хотя и радушно, приветствовать людей, неужели я не научу Бу поднимать по команде несколько предметов, открывать пару шкафов и ящиков, да и просто находиться рядом с Чаком?

Первым делом было необходимо научить его вращаться в обществе.

Стандартный курс дрессировки для домашних питомцев вроде того, который обычно провожу я, включает в себя три пункта. Они должны научиться вести себя в социуме, выполнять базовые команды и слушать своего хозяина. Во время этих веселых занятий щенки бесятся и носятся взад-вперед, при этом их то и дело заносит вбок, потому что их лапы еще не слушают голову (а иногда наоборот). Со стороны может показаться, что это не занятия, а сплошная катавасия. Но фактически в этой свалке пушистых комочков щенки учатся общаться с другими собаками своего возраста, у них вырабатываются навыки поведения в обществе, необходимые любой воспитанной собаке. Время от времени я отзываю их в сторону, прерывая безудержное щенячье веселье, чтобы поработать над такими базовыми командами, как «Сидеть!», «Лежать!», «Жди!» или научить вежливо приветствовать людей и собак. Потом, когда они возвращаются к своим играм, включающим погони, прыжки, кувырки, борьбу и покусывания, их владельцы учатся распознавать допустимые и недопустимые игры. Я им также рассказываю, как поощрять первые и что делать со вторыми. Некоторые занятия я организовываю таким образом, что большую часть времени собаки играют друг с другом, и лишь периодически требую от них выполнения определенных команд. Во время других уроков я, наоборот, больше внимания уделяю отработке команд, не забывая все-таки о необходимости предоставить своим ученикам возможность как следует порезвиться. Хотя структура занятий бывает совершенно разной, они преследуют одни и те же цели — щенки должны научиться вести себя в обществе, обрести уверенность в собственных силах и подготовиться к основному курсу дрессировки.

Для того, что я задумала для Бу, таких щенячьих подготовительных занятий было явно недостаточно. Он нуждался в чем-то подобном курсу воспитания и дрессировки для взрослых собак, только ориентированном на его возраст.

Я обсуждала свои планы насчет Бу с одной из коллег, помогавшей в рамках нашей организации проводить занятия по подготовке собак-поводырей, и она предложила ввести его в такую группу Это идеально соответствовало моей задумке, потому что занятия включали обучение командам и навыкам общения, но также приучали собак спокойно реагировать на разнообразные раздражители, способные отвлекать их внимание во время работы: странные поверхности, необычные люди, неожиданные звуки, да все, что угодно! Собаки, обученные сохранять спокойствие и веселое расположение духа при встрече с чем-то пугающим, способны работать гораздо эффективнее. Все наши животные переходят к специализированной подготовке только после обучения базовым навыкам. К примеру, собаки, используемые в терапии, усваивают принципы поведения во время визитов к больным людям, а служебные собаки обучаются специфическим навыкам.

Мы уже начали работать над командами «Сидеть!», «Лежать!», «Жди!», учиться ходить на поводке и осваивать некоторые другие навыки. Бу был не самым способным учеником в том, что касалось гигиены, — над приобретением этой привычки мы все еще продолжали трудиться. Но — когда мы работали вдвоем — он как будто понимал, что означает «Сидеть!», «Лежать!» и «Жди!». Впрочем, если во время занятия рядом с нами оказывались Данте или Аттикус, я как будто исчезала из его поля зрения. В конце января 2001 года Бу выглядел понятливой и общительной собакой, хотя его внимание легко рассеивалось, а проситься на улицу, чтобы сходить в туалет, он до сих пор не научился. Я с нетерпением ожидала, когда Бу начнет посещать занятия и учиться тому, что позволит ему в дальнейшем помогать Чаку. Это также предоставило бы нам возможность осваивать фундаментальные навыки и принципы общения за пределами нашего дома, в чем и нуждался Бу.

Все это было бы именно так, если бы я смогла доставить Бу на занятия в хорошем расположении духа. Он любил работать, но ненавидел мой грузовик. Это была старая модель, в которой скорости переключались вручную. Когда я разгонялась до сорока миль в час и выше, в кабине поднимался загадочный ветер, а коробка скоростей при переключении издавала странные звуки. Если честно, я поражалась всякий раз, когда грузовичку удавалось пройти техосмотр. У Бу в этом «чудовище» было лишь две возможности: ехать на полу (ближе к странным звукам, чего он терпеть не мог) или на сиденье рядом со мной (ближе к загадочному ветру, который он также ненавидел). И тот, и другой вариант обеспечивал мне наличие перепуганной собачонки, мечущейся по кабине и всеми доступными способами демонстрирующей, как ей страшно.

Каждый раз, когда мы отправлялись на занятия, я утешала себя надеждой, что именно на этой неделе мой пес полюбит и грузовик, и тренировки. Я надеялась, что вот сейчас он начнет учиться быстро и радостно, осваивая навыки, необходимые ему, чтобы помочь Чаку. Но каждую неделю Бу, поскуливая, метался по крошечной кабине на протяжении всех сорока пяти минут поездки. Я ему даже пела (многие собаки любят музыку, а Бу был большим поклонником группы «АББА»).

— Water-Boo… — пела я вместо привычного «Waterloo».

Я всячески пыталась его развеселить и умоляла его волшебным образом утихомириться, надеясь, что он все-таки поймет важность своей будущей работы.

Однажды я исполнила ему уже половину какой-то песни, как вдруг поняла, что эти занятия угрожают лишить нас обоих жизни. Выезд на оживленное четырехполосное шоссе всегда приводил к тому, что Бу по руке взбирался мне на голову, стараясь любым способом дистанцироваться от пугающе громких огромных железок, грозящих налететь на страшную металлическую коробку, в которую заточили его самого. К тому времени, как мы подъезжали к школе, Бу был вне себя от переживаний, впрочем, как и я.

Стресс и волнение привели к тому, что, когда мы прибыли на первое занятие, мне пришлось едва ли не силой затаскивать Бу в зал, где собаки работали в атмосфере почти военной дисциплины. Бу нуждался в общении с другими щенками. Он до сих пор понимал собак лучше, чем некоторых людей. Эти щенки предлагали ему нечто знакомое в новой и пугающей обстановке.

— Бу, Бу, Бу! — позвала я.

Никакой реакции. Дома этого хватило бы, чтобы он обернулся и примчался на мой громкий и такой привычный зов. Но только не здесь. Зато мне удалось привлечь к себе внимание всех остальных собак и людей. Раздосадованные хендлеры прилагали все усилия, чтобы заново усадить своих похожих на маленьких солдат щенков, и пытались игнорировать эксцентричное представление, которое устроили им мы с Бу.

Я предприняла еще одну попытку.

— Бу, игрушка, давай поиграем!

Я долго пищала специальной игрушкой, которую всегда носила в карманчике для поощрений. Ноль эмоций. Бу увлеченно носился вокруг других собак, представлявших для него куда больший интерес, чем я. При этом все эти собаки не сводили глаз с меня, наверное, надеясь, что игрушка Бу достанется им. Я уже слышала приглушенные недовольные возгласы других хендлеров, пытавшихся отвлечь внимание своих питомцев от моих выходок.

Я начала издавать различные звуки. Я имитировала лошадиное ржание и куриное кудахтанье, еще больше укрепляя присутствующих в классе людей во мнении, что я абсолютно безумна. Не обращая на меня внимания, глупыш Бу скакал вокруг ближайшего к нам щенка.

— Прошу прощения, — обратилась я ко всем сразу, издав смешок и надеясь на то, что мне удалось скрыть вздымающееся в моей груди отчаяние. — Он просто перевозбудился.

В этот момент прыжки Бу привели к тому, что из моей руки и дрессировочного кармана высыпались все угощения и поощрения. Теперь эти обожающие покушать лабрадоры были так же заинтересованы в Бу или, во всяком случае, в рассыпанном вокруг него печенье, как сам Бу был заинтересован в них. Некоторые из хендлеров попытались вежливо отойти в сторону от смутьяна, но все остальные даже не пытались скрыть возмущения мной и моей шавкой.

Пока я пыталась объяснить причины такого поведения моего пса, Бу бессовестно заигрывал с другими животными, издавая все до единого звуки, которые только способна издать собака. Он совершал безумные прыжки на другом конце туго натянутого поводка, будучи не в состоянии успокоиться или сосредоточиться на мне. Мне было ясно, что ему уже трудно дышать из-за давления на горло, поэтому я сделала шаг к нему, продолжая натягивать поводок и не позволяя двинуться дальше. Оказавшись рядом, я сунула пальцы одной руки ему под ошейник, а второй рукой обхватила его грудную клетку. Убедившись, что он уже никуда меня не тянет, я усадила его на пол. Бу продолжал издавать странные обезьяньи звуки, но по крайней мере был неподвижен. Я не люблю усаживать собак силой и никогда не рекомендую этого своим клиентам. Это неэффективный и ненадежный способ научить собаку выполнять команду «Сидеть!», зато он дает ей понять, что вы обладаете силой, а у нее есть две возможности — подчиниться или дать отпор. Но сейчас у меня просто не было выбора: если бы пес не угомонился, нас просто вышвырнули бы из класса.

Все мои надежды были уничтожены за те девяносто секунд, которые потребовались нам, чтобы войти, прервать учебный процесс и вывести всех из состояния равновесия.

К концу этого ужасного первого занятия коллеги-хендлеры советовали мне применять разнообразные способы поощрения, а на время поездки в грузовике привязывать Бу поводком к сиденью, чтобы не позволять ему прыгать по всей кабине. На обратном пути я так и сделала, но всю дорогу домой Бу свирепо рвался с поводка, пытаясь дотянуться до меня и получить необходимую ему поддержку. Это обострило в нем дух противоречия (о существовании которого я тогда еще не знала) и способствовало усилению его тревоги и беспокойства. Хотя парень и не залез мне на голову, он совсем выбился из сил, тяжело дышал и все равно умудрился забраться так высоко, как только позволял поводок. Больше я его не привязывала.

Накануне второго урока я лихорадочно соображала, с помощью чего могу утихомирить Бу в кабине грузовика и что способно заставить его сосредоточиться на занятии. На протяжении всей недели я экспериментировала с различными поощрениями и обнаружила варианты, привлекающие его внимание ко мне даже в присутствии Аттикуса и Данте. Я была убеждена, что то же самое сработает и на занятии, а возможно, даже в грузовике.

С машиной ничего не вышло. Бу отказался даже смотреть на «печеньку», которую я сварганила сразу из нескольких видов вонючих собачьих лакомств. Я попыталась исполнить ему песню Лоренса «Безумный щенок», которая дома неизменно оказывала на него успокаивающее воздействие. Я переключала скорости, меняла полосы, швыряла в Бу лакомства и распевала: «Где хочу, я писаю-у, где хочу, я какаю-у, оттого зовусь я Бу-у…» Все это совершенно не помешало песику, оставив нетронутые лакомства на полу грузовика, взобраться мне на голову, как только мы вырулили на шоссе.

Стоя рядом с церковью, где проводились занятия, я ощупывала карман с лакомствами подобно тому, как солдат перед боем нащупывает оружие. Вопреки очевидности я надеялась на чудо и обреченно глядела на послушных щенков, ожидающих от своих владельцев самого привычного и примитивного угощения и готовящихся дисциплинированно войти в класс. Зная, что мне необходимо найти лакомство, способное заинтересовать Бу во время занятия, я долго экспериментировала с различными видами угощения, чтобы найти такое, которое вызовет у него бурную радость. Кроме уже упомянутого комбинированного «печенья», от одного вида которого Лоренса едва не вывернуло, я нашла еще кое-что. Оказалось, что простая редиска способна заставить Бу бросить все свои дела и примчаться на мой зов, где бы он ни находился.

Но стоило Бу увидеть других собак, как редиска, комбинированное лакомство и я сама снова утратили для него всякое значение. Другие, уже приученные к дисциплине щенки, пытались его игнорировать, но, поскольку я серьезно повысила уровень пахучести и без того благоуханных собачьих лакомств, все присутствующие в помещении лабрадоры тут же сосредоточились на моем заветном кармане. Увидев в моих руках редиску, другие хендлеры окончательно убедились в том, что я рехнулась. Кроме того, их раздражал запашок угощения и устроенный моим псом скандал. Почему нас с Бу снова не выгнали из класса, я не понимаю. Ведь было же ясно, что нам там не место.

Все остальные присутствующие в зале животные были отпрысками избранных породных линий рабочих собак. Прежде чем перейти к данной фазе подготовки, они все прошли тесты на темперамент и интеллект. Результатом стала группа, созданная из:

1) самых лучших, самых умных, самых уравновешенных и дисциплинированных собак;

2) Бу.

Когда мы находились в классе, все команды, которым я обучала его дома, словно обращались в легкий шепот доносящегося откуда-то издалека ветерка. Бу этого шепота почти не слышал. Единственным, на чем он был способен сосредоточиться, было стремление побеситься с другими собаками, что напрочь лишало его возможности видеть и слышать что-либо еще. А когда я пыталась обуздать его с помощью физической силы, натянув поводок или придавив к полу, он просто распластывался передо мной, притворяясь невидимкой.

Вообще-то, мне известно, что неспособность сосредоточиться или принять от дрессировщика лакомство свидетельствует о высоком уровне пережитого животным стресса. Хотя определенный уровень стресса даже облегчает обучение, тут необходимо соблюдать осторожность, поскольку процесс, облегчаемый и поддерживаемый низким уровнем стресса, может замедлиться, а то и вовсе остановиться, как только уровень стресса хоть немного повысится. Обучение собаки идет лучше всего, когда она вовлечена в эмоционально приятную ей деятельность, создающую прочные отношения между ней и дрессировщиком, при этом в ее мозгу возникает идеальная комбинация нейромедиаторов и гормонов. Мне просто пока не удавалось создать для Бу условия, которые обеспечивали бы ему низкий уровень стресса.

Бу, как и другим присутствующим на занятиях собакам, было около четырех с половиной месяцев. Но сравнение одинаковых по возрасту собак — занятие неблагодарное. Организация, которая вывела остальных посещающих занятия щенков, запланировала этот курс обучения, едва крохи появились на свет. Эти собаки уже в первые недели жизни получили необходимое стимулирование, их приучали к разнообразному окружению, новым людям, звукам и запахам, что жизненно важно для физического, эмоционального и поведенческого здоровья будущих поводырей. Ранняя фаза воспитания (от трех до шестнадцати дней) особенно важна для оказания стимулирующего воздействия на нервную систему (в это время используется биосенсорная программа, разработанная американскими военными для воспитания полноценных собак). Без подобного стимулирования в самые первые дни жизни щенки могут вырасти с физическими, эмоциональными и поведенческими отклонениями. Чтобы воспитать собак, которые не будут бояться незнакомых людей, предметов и ситуаций, малышей необходимо подвергать воздействию разнообразнейших и непривычных факторов, причем делать это в спокойной и комфортной для них обстановке. Как уже сказано, эту работу надо начинать как можно раньше. Впрочем, социализация продолжается, пока собака не станет взрослой, при этом сохраняется все, что было достигнуто на ранней стадии.

Я понятия не имею, какое неврологическое стимулирование получил Бу в первые недели своей жизни, но с учетом того, что его оставили в коробке на улице, готова предположить, что этим никто не занимался. Первые несколько недель после того, как мы привезли его домой, ему снилось, что он сосет свою мамку (сердце разрывается, когда видишь одинокого малыша, сосущего во сне воображаемое молоко). Было ясно, что в этом смысле другие щенки группы имеют перед Бу огромное преимущество. Одним словом, мы ввязались в гонку с множеством препятствий.

Что касается проблем с грузовиком, вскоре мне прямым текстом порекомендовали не успокаивать его и не разговаривать с ним во время поездки.

— Лиза, ты не должна его утешать, — заявила инструктор группы, безуспешно пытаясь скрыть раздражение, вызванное поведением Бу (и моим тоже). — Когда ты уговариваешь его, или поешь ему, или делаешь еще что-то в этом роде, тем самым ты вознаграждаешь его за плохое поведение. Одновременно ты усиливаешь его страхи и делаешь его еще более пугливым. Чтобы заставить его вести себя прилично, необходимо показать ему, что демонстративным поведением он ничего не сможет от тебя добиться.

Прошло немало времени, прежде чем я поняла, насколько ошибочным и вредоносным было заявление «ты усиливаешь его страхи». Область страхов и эмоций очень сложна. Чтобы исправить поведение испуганной собаки, совершенно недостаточно просто игнорировать ее проблемы. Эта фобия — боязнь грузовика — стала моим первым уроком вреда, наносимого собаке нервными перегрузками.

Что такое нервные перегрузки, я знала из собственного опыта. После того как чуть не утонула, я стала бояться воды. Тем не менее отец не оставил отчаянных попыток снова затащить меня в бассейн. Я помню, как стояла на краю водоема, вызывающе глядя на отца и наотрез отказываясь войти в эту ужасную воду. В конце концов папа просто занес меня туда в надежде, что я пойму — бояться мне нечего.

В мозгу каждого из нас имеется лимбическая система, в числе прочего ответственная за инстинкт самосохранения. Довольно одного угрожающего жизни эпизода, чтобы в дальнейшем в подобной ситуации автоматически включался механизм, запускающий реакцию в виде страха. Эта древняя часть мозга нацелена на выживание организма, и она наотрез отказывается воспринимать чушь, которую, по ее мнению, пытаются ей преподнести новейшие части мозга. Чтобы устранить укоренившиеся в этой системе страхи, необходимо долго и упорно работать над снижением чувствительности и перестраиванием инстинктивного поведения путем выработки условных рефлексов. Как я уже сказала, это очень длительный и медленный процесс.

Хотя отец изо всех сил пытался мне помочь, он одновременно проявлял нетерпение. В результате он лишь закреплял мой страх перед водой. В психотерапии существует метод лечения фобии путем постепенного привыкания к длительному воздействию фактора, ее вызывающего. Именно это интуитивно пытался сделать отец. Но этот метод может дать и обратный результат, что и случилось со мной. Имея собственный негативный опыт, я всегда сопереживаю своим ученикам, когда оказывается, что они чрезмерно пугливы. Я была на их месте, поэтому знаю, как важно проявлять терпение и продвигаться в личном темпе животного, ничего ему не навязывая и не пытаясь ускорить процесс. Если бы я не усвоила преподанный мне в детстве урок и не применила полученное знание в обучении Бу, его история могла стать совершенно иной.

Я надеялась, что каждое занятие будет успешнее предыдущего, но после нервных перегрузок в грузовике все, на что был способен Бу, — это носиться по тренировочному залу. Занятия превратились в какой-то собачий пейнтбол. Бу издавал обезьяньи звуки или с безумным, хотя и радостным пыхтением тыкался в морды соседей, приводя их в состояние крайнего возбуждения. В отчаянии я отбрасывала всякий стыд и начинала издавать быстрые и пронзительные булькающие звуки горлом. Дома эти вопли неизменно привлекали ко мне внимание всех трех псин. Но на занятии они, разумеется, действовали на всех собак, за исключением моей собственной. Здесь для мозга Бу я каждый раз оказывалась лишь едва слышным голоском в бушующем море. Он напоминал шаловливого и совершенно неуправляемого малыша, которого пытаются заставить высидеть целый урок химии. Не обращая внимания на учителя, он болтает с друзьями и искренне не понимает, почему никто не жаждет как можно выше приподнять бунзеновскую горелку и посмотреть, что из этого выйдет.

Мы с Бу выглядели кончеными неудачниками-хулиганами, наподобие Джеффа Спиколи из «Быстрых перемен в школе Риджмонт Хай». Мы только всем мешали, нарушая учебный процесс, и при этом совершенно ничему не учились. Иногда Бу впадал в состояние прострации, тупо глядя в никуда. Все время между занятиями я учила его дома. Он садился, ложился, ожидал меня там, где я его оставила, кротко ходил рядом, по команде ронял предметы на пол и делал все, о чем бы я его ни попросила. Затем он забирался в ужасный грузовик и приезжал на урок, где принимался скулить и извиваться на конце поводка, на свой странный манер заигрывая с другими собаками, или, хуже того, просто смотрел в пространство перед собой. Остальные клиенты и инструктор считали меня никудышным воспитателем никудышной собаки.

Уверенность в собственных силах и способностях, наработанная в процессе обучения Данте и других собак, которых мне приходилось дрессировать, с каждой неделей улетучивалась, но я не сдавалась. Я возлагала большие надежды на этого маленького пса. С ним была связана мечта. Раз за разом я изобретала все новые рецепты собачьих лакомств, которые Бу с наслаждением поглощал, обучаясь дома, и игнорировал в классе. Как только остальные дрессировщики поняли, что мы с Бу никуда не исчезнем, они начали спокойнее воспринимать наш необычный тандем. Мои эксперименты с угощениями и вовсе превратились в неиссякаемый источник шуток. Каждую неделю они с усмешкой наблюдали за тем, как Бу отказывался от очередного суперлакомства, за которое их собаки отдали бы полжизни. Я танцевала перед ним, пела ему и издавала множество дурацких звуков. Я использовала все без исключения способы поощрения, способные заинтересовать собаку. В ответ на все эти ухищрения Бу по-прежнему игнорировал меня, не уделяя хозяйке ни одной наносекунды своего внимания. Никто не знал, как быть.

Сейчас, оглядываясь назад, я осознаю, что Бу не следовало посещать те занятия. Он делал успехи, но его прогресс терялся на фоне окружающих его суперсобак. К концу пятого или шестого урока его хаотичное поведение начало меняться — он даже изредка поглядывал в мою сторону. Теперь я понимаю, что мне не нужно было его торопить, но никто мне тогда этого не посоветовал. Мне говорили:

— Не давай ему спуску. Не позволяй ему садиться тебе на голову.

Я ощетинивалась, вспоминая «работу», которую проделывал со мной папа после того, как я чуть не утонула. Отказываясь войти в воду, я не пыталась сесть ни на чью голову. Мне просто было страшно. Когда я попыталась объяснить, что Бу перевозбужден, мне посоветовали использовать для коррекции его поведения строгий ошейник. Мне это показалось жестоким, но совет исходил от профессионала, поэтому я его использовала. В этом ошейнике Бу выглядел окончательно одуревшим, вообще ни на что не реагировал и пытался стать невидимым.

Тем временем мои силы постепенно истощались. Хотя я ездила на работу в Манхэттен лишь два-три раза в неделю, этого оказалось достаточно для обострения хронических болей в моих суставах, особенно в коленях. Воспаленные колени вынуждали меня садиться на пол во время уроков, на которые я привозила Бу. Теперь недовольство инструктора вызывала не только моя собака. Мне спокойно, но строго запретили садиться во время теоретической части занятия.

Я не знала, как объяснить инструктору, что, выслушивая ее лекцию стоя, я испытываю умопомрачительную боль. В конце концов мне удалось значительно снизить болевые ощущения. В этом мне помогли один удивительный гомеопат и два специалиста по иглоукалыванию. Эти люди возвратили меня к жизни. Боль осталась, но стала гораздо терпимее. С этим уже можно было жить. Все же, когда в конце долгого рабочего дня я была вынуждена подолгу стоять, мне казалось, что еще немного — и я потеряю сознание. Хотя использование трости приносило мне облегчение и обеспечивало поддержку без побочных эффектов привычного коктейля из преднизона и плаквенила, дрессировать собаку, опираясь на трость, было очень неудобно. С тростью или без оной удерживать поводок, на конце которого извивается и взлетает в воздух собака, — задача очень сложная. Особенно когда каждый прыжок и рывок поводка отзывается в коленных суставах. Испытываемая мной боль тоже кое-чему меня научила. Я поняла, что дискомфорт дрессировщика и у собаки вызывает чувство беспокойства. Теперь, с какой бы группой я ни занималась, я слежу, чтобы в классе были стулья для тех, кто в них нуждается.

Ирония заключалась в том, что, пока я двигалась и занималась с Бу, боль была терпимой. Но когда мне приходилось стоять неподвижно, слушая лекцию инструктора, она наваливалась на меня с новой силой. Я осознала, что этот момент является неотъемлемой частью психотерапевтической деятельности с привлечением животных: люди готовы делать то, что им по-настоящему нравится, несмотря на испытываемую при этом боль. Когда мы заняты любимым делом, мозг функционирует иначе, выделяя разнообразные нейрохимические вещества, способствующие ощущению счастья и снижению боли.

Проще говоря, мой первый опыт реабилитации с помощью животного неожиданно коснулся меня самой.

Несмотря на все преимущества занятий в группе собак-поводырей, в какой-то момент мне стало ясно, что мы с Бу злоупотребляем гостеприимством инструктора. Скрепя сердце, я попрощалась с теми, кто нас так долго терпел, но от идеи подготовить Бу к тому, чтобы он помог моему брату, не отказалась. Я просто решила найти для своего песика другую группу, возможно, более базового направления.

Но первым делом мне предстояло научить Бу без паники садиться в грузовик, чтобы привозить его на занятия в более восприимчивом состоянии. В качестве официальной служебной собаки Чака ему предстояло спокойно располагаться в машине на полу, у его ног. Таким образом, это в любом случае было неотъемлемым элементом обучения Бу.

Каждый раз, когда я возвращалась домой с работы, все три собаки взволнованно и радостно выскакивали меня встречать. Мне пришло в голову, что это можно использовать для учебы Бу.