Пес по имени Бу Эдвардс Лиза Дж.

Очень полезным элементом дрессировки является установление ассоциаций между страшными и очень увлекательными ситуациями. Это, сам того не подозревая, и делал Чак, когда предпринимал попытки побороть мой страх воды. Он снова и снова приводил меня в бассейн, но никогда не заставлял входить в воду глубже, чем я сама того хотела. Он также регулярно покидал глубокую часть бассейна, подплывая ко мне, чтобы убедиться, что со мной все в порядке. Тем самым он создал определенную ассоциацию — посещая страшный бассейн, я получала возможность проводить время с братом.

Мой план в отношении Бу был прост: если он сможет приблизиться к пугающему его грузовику, он получит возможность беспрепятственно приветствовать меня столько, сколько захочет, и в его мозгу начнет закрепляться приятная ассоциация. Я изложила свой план Лоренсу, который рассмеялся и заметил:

— Возможно, это именно то, что необходимо этой маленькой обезьянке.

В такие моменты, когда Лоренс придумывал для Бу прозвища, я видела, что он начинает привязываться к малышу, даже если сам он этого и не признавал.

Я припарковала грузовик на подъездной дорожке, заглушила двигатель, но не вышла из машины. Все три собаки лаяли. Бу вносил в этот шум свой посильный вклад при помощи привычных, напоминающих подвывание «вуф… вуф… вуф…» Лоренс выпустил из дома одного Бу, который бросился бежать ко мне, но замер, осознав, что я все еще нахожусь внутри жуткой коробки. Я поняла стоящую перед ним дилемму: чтобы поздороваться со мной, ему было необходимо поставить лапы внутрь страшной штуковины. Спустя несколько мгновений, на протяжении которых внутренняя борьба явственно отражалась на его физиономии, он осторожно подошел к грузовику и так же осторожно поставил в него лапы. Я угостила его всем, чем могла, сопровождая это ласковым почесыванием.

Поскольку мое возвращение домой неизменно приводит Бу в восторг, с этого момента грузовик начал вызывать у него по-настоящему позитивные ассоциации. Машина постепенно превращалась в замечательную железную коробку, доставляющую меня домой. Думаю, даже доктора Павлов и Премак[7] одобрили бы то, как я использовала себя саму в качестве главного поощрения в процессе борьбы со страхом, который вызывал у Бу грузовик.

Приблизительно через месяц Бу перешел от просто запрыгивания в машину с целью поприветствовать меня, поиграть, а впридачу получить лакомство к медленному катанию взад-вперед по дорожке. При этом я продолжала напичкивать его угощениями, а он в ответ сохранял радостное и спокойное расположение духа. Вот оно! Я поняла, как можно вводить собаку в потенциально пугающую ее ситуацию, одновременно избегая перевозбуждения. У меня это получилось!

* * *

Я записала Бу в группу базовой подготовки, которую также вел инструктор из моей организации. В этой компании мы продержались целых две недели. Бу по-прежнему оставался пыхтящим обезумевшим лунатиком, рвущимся с поводка и пытающимся вовлечь всех окружающих собак в увлекательную игру. Но по крайней мере он больше не был насмерть перепуган грузовиком. Помещение для занятий было тесным, и собаки толклись буквально друг у друга на голове. В результате сосредоточиться было трудно всем, а не только Бу. Одна нервная австралийская пастушья собака особенно сильно невзлюбила Бу и при каждом удобном случае начала бросаться на него, так громко щелкая зубами, что это пугало не только Бу, но и меня.

Ситуация была весьма щекотливой, и это не позволяло мне обратиться к инструктору с просьбой сделать что-нибудь с агрессивным поведением упомянутой собаки. Опасаясь того, что Бу утратит свою приветливость и общительность, что у него разовьется страх перед другими собаками, если австралиец будет продолжать угрожать ему на каждом занятии, я перестала посещать эту группу. Я поняла: хорошо обучить Бу всем необходимым навыкам смогу лишь я сама.

Я начала брать Бу на свои собственные занятия, предоставляя ему возможность самостоятельно развлекаться в вольере, пока я занята, и возясь с ним между уроками и по их окончании. Основной проблемой продолжало оставаться то, что, не считая подъездной дорожки, он не брал у меня лакомства за пределами дома. Его внимание легко рассеивалось, а когда мне удавалось привлечь его к себе, в этом уже не было никакого смысла — не получалось закрепить успех, поскольку Бу отказывался от угощения.

Инструкторы располагают двумя способами заставить собаку сосредоточиться. Прежде всего, это вознаграждение в виде угощения или игрушки, которое используется для привлечения внимания. Если же собака продолжает игнорировать дрессировщика, он может прибегнуть к наказанию, к примеру, дернув за поводок, или использовать что-нибудь похуже. Все инструкторы традиционной школы в один голос твердили:

— Ты должна быть строгой, чтобы он понял, кто тут хозяин.

Послушав их, я купила для Бу пластмассовый ошейник-удавку. В тот единственный раз, когда я его применила, Бу, вопреки ожиданиям, не переключил внимание на хозяйку, а еще больше отдалился, скрывшись в своем мире, недоступном для меня, том, в котором считал себя невидимым для окружающих. Точно так же поступала в детстве я, уходя в себя и закрываясь от травмирующих событий. Поразмыслив над происходящим с этой позиции, я пришла к выводу, что мне придется изыскать для обучения Бу рычаги поэффективнее боли и страха. Научные исследования ясно показывают, какие методы работают и почему. Они же предсказывают возможные последствия наказаний, среди которых могут быть сравнительно легкие реакции, подобные практикуемому Бу уходу в себя, но также и серьезные нервные срывы, и прямая ответная агрессия. Я с радостью вернулась к позитивным поощрениям и начала упорную работу над воспитанием в Бу уверенности в себе, освоением им новых навыков и согласием принимать угощение в постоянно усложняющихся условиях.

Темпы обучения Бу были убийственно медленными, особенно на фоне быстро прогрессирующей болезни Чака. Я и думать не хотела о том, что не успею предоставить брату помощь. В письмах и беседах все продолжали строго придерживаться правил этикета, принятых в семье Эдвардс, — ни малейшего обнаружения чувств, никакой личной информации и прочих неуместных подробностей. Никто никогда не говорил об усугубляющемся состоянии Чака. Упоминались лишь новые его потребности: полная зависимость от компьютера в процессе общения, необходимость оснастить дом пандусом для инвалидной коляски, а также тот факт, что очень скоро он уже не сможет работать. С учетом того, что произносилось вслух и что умалчивалось, было нетрудно понять, с какой ужасающей скоростью прогрессирует болезнь.

Одним из достижений на той стадии обучения Бу стало то, что он заинтересовался людьми. Он полюбил ходить на длительные прогулки и ездить на занятия, потому что это предоставляло новые возможности для общения. Я просто должна была научиться поощрять его за пределами дома. Однажды я подумала: У меня совершенно нестандартная собака, почему же я пытаюсь использовать стандартные способы поощрения? Тогда я надела на руку вывернутый, застегивающийся на молнию мешочек, сунула пальцы в банку с арахисовым маслом, сгребла целую пригоршню этого деликатеса и снова вывернула мешочек изнанкой внутрь. Позже, когда мы вошли в зоомагазин, я попросила Бу сесть, держа у него перед самым носом восхитительно благоухающий мешочек. И он сел! Самым первым вознаграждением для него стал именно запах. Затем он получил капельку масла на нос, что означало, что он может дополнительно насладиться, облизнувшись. Он снова уселся, ожидая вознаграждения, и я поняла, что изыскала способ поощрять Бу.

Волшебное ароматное вознаграждение в виде мешочка с арахисовым маслом (или, если у вас аллергия на арахис, со сливочным сыром или ливерной колбасой) оказывает воздействие на мозг собаки, пока она обнюхивает потенциальное угощение. В носовых полостях собаки имеется около двухсот пятидесяти миллионов обонятельных рецепторов. Для сравнения: у людей их всего лишь от пяти до сорока миллионов. Благодаря тому, что у собак очень большая часть мозга, начиная от переднего мозга и заканчивая лимбической системой (на полпути между которыми располагается наш старый друг — шишковидная железа, записывающая эмоциональные реакции организма на те или иные события), задействована в обработке запахов, резкие ароматы способны встряхнуть собаку и заставить сосредоточиться в тех случаях, когда все остальные рычаги не работают. Дело обстоит так, как будто дверь в думающую часть мозга плотно заперта эмоциями. Суперпахучие угощения несколько ослабляют эмоцию, позволяя нам чуть-чуть приоткрыть дверь туда, где осуществляется процесс мышления. Мозг собаки как бы говорит: «Я просто обязан полаять вот на это! Я должен полаять, и я сделаю это прямо сей… а-а-а, арахисовое масло? Интересно-интересно. Может, стоит взглянуть? Погоди-погоди, кажется, я кого-то собирался облаять? Да ладно, займусь этим позже. А сейчас мне предлагают арахисовое масло. Арахисовое масло, мням-мням. Ты сказала, сидеть? Ну конечно, я сяду. Ведь за это мне дадут арахисовое масло!»

Мешочки с вкусняшкой работали неплохо, но панацеей не стали. На умения Бу положиться было невозможно, и особенно это касалось самых базовых навыков, например привычки проситься на улицу. У него случались периоды безупречного поведения, после чего могла последовать целая неделя луж и куч. Вывести его в нужный момент не удавалось, потому что нужных моментов не существовало. Никакой стройной системы опорожнения у него не было. Поэтому я стала выводить его всякий раз, как только он моргнет. Лоренс возмущался, утверждая, что, если я буду придерживаться этой линии постоянно, Бу никогда не научится терпеть, ожидая возможности «вынести» все во двор. На это я отвечала, что не могу запирать его на целый день в клетку только потому, что ему не удается научиться терпеть в доме. Он просто станет писать в клетке. Порой я выходила с Бу на улицу, потому что мне казалось — ему необходимо облегчиться, но какой-то запах или звук мог так его очаровать, что он напрочь забывал о своей нужде и замирал, уставившись в пространство. В итоге на туалетное обучение Бу нам потребовался целый год.

Постепенно разочаровываясь и впадая в уныние, я все же продолжала работать над другими навыками, которые могли пригодиться Бу и Чаку. Распоряжение принести какой-то предмет — это целая цепочка базовых команд. В данном случае это команды «Выйди!», «Возьми!», «Неси!», «Дай!». Бу великолепно все отдавал, но гораздо хуже брал. Однажды я заметила, что он быстро трусит мимо меня, низко опустив голову. Обычно это указывало на то, что он держит в пасти нечто, с чем не хочет расставаться.

— Брось, — подозрительно произнесла я, и он выронил из пасти мою швейную подушечку, утыканную булавками и иголками.

За это он получил длинную тираду, состоящую всего из двух многократно повторенных слов: «Хороший мальчик!», и огромную порцию угощения, призванного сообщить ему, как хорошо он поступил, выронив добычу.

После того как вы добились от собаки надежного понимания команды «Принеси!», необходимо помочь ей запомнить названия предметов, которые она будет подавать своему хозяину. Бу по-прежнему не умел по команде поднимать и куда-то нести предметы, поэтому рано было знакомить его с их названиями. Пока его ставила в тупик цепочка, из которой состоит команда «Принеси!». Мы также отрабатывали команду «Тяни!», необходимую собакам, которым предстояло открывать двери или шкафы, оснащенные специальными ремешками, и помогать людям одеваться или раздеваться. Бу умел тянуть только мои носки. По моей просьбе он стаскивал носок с моей ноги и ронял его на пол. Затем я снова надевала носок, и все повторялось. Но когда речь шла о чем-то, не надетом на мою ногу, его смущало сопротивление, ощущавшееся на другом конце ремешка или веревки. Я надеялась, что это само собой исправится параллельно с его физическим развитием, но ничего не менялось. Он не умел тянуть, не умел поднимать предметы, не умел приберегать свои «подарки» до того момента, как его выпустят на улицу. Мы завязли в трясине, и мне казалось, что все мои планы и надежды идут прахом.

* * *

Ответ пришел неожиданно. Однажды мы с Данте и Бу прогуливались в компании двух ветеринаров из местной клиники, Синди и Джули. На этой прогулке Данте с присущей ему лазерной точностью распределил свое внимание между мной, двумя черными лабрадорами Синди и золотистым ретривером Джули. Именно лабрадор Синди, Олимпия, в свое время сподвигла пятилетнего Данте на решительные действия, после чего мы всегда следили за тем, чтобы он не оказывался позади нее. Так или иначе, но он навсегда сохранил интерес к ней, затруднявший нам с Синди совместное посещение занятий.

Итак, мы прогуливались, а Бу то и дело бесцельно отбегал в сторону, врезаясь то в пни, то в стволы деревьев, как будто не смотрел или не видел, куда идет. При этом он даже забывал оглянуться, чтобы убедиться, что я все еще где-то поблизости. Когда я его окликала, он просто растерянно оглядывался и, похоже, не мог понять, где я. Всякий раз, когда он отбегал, мне приходилось идти за ним и возвращать его в наш небольшой коллектив. Всю обратную дорогу он трусил своей привычной рысью циркового пони, от которой его полувисячие уши развевались, как крылья птицы. За тот час, что заняла у нас прогулка по прекрасным окрестностям северного Салема, Бу отбежал в сторону не меньше десятка раз. Иногда он уже через несколько секунд возвращался, но, случалось, замирал на месте и, подняв голову, смотрел в никуда.

Спустя какое-то время Джули начала наблюдать за ним более пристально. Она поинтересовалась, всегда ли он бегает этим странным аллюром, придающим ему сходство с цирковой лошадкой. По ее словам, у этой особенности имелось медицинское название — дисметрическая походка.

— Да, — кивнула я, — он так дурачится.

Она начала расспрашивать о его склонности к замешательству, бесцельному блужданию, привычке смотреть в пространство.

— В этом весь Бу.

Джули обернулась к Синди.

— Тебе не кажется, что он страдает синдромом церебеллярной гипоплазии?

Я наблюдала за тем, как два опытных ветеринара прокручивают в голове всю имеющуюся у них информацию.

— Похоже на то, — кивнула Синди.

— Церебеллярная гипоплазия? — нерешительно переспросила я.

Они объяснили мне, что это состояние, которое возникает внутриутробно и заключается в том, что на момент рождения церебеллум (часть мозга, известная также как мозжечок) не успевает закончить свое формирование. У людей симптомы церебеллярной гипоплазии могут включать задержку развития, умственную отсталость, атаксию (нарушения координации), склонность к припадкам, тугоухость, сниженный мышечный тонус и многое другое. Симптоматика у собак, хотя несколько и отличается, в целом сходная.

Они сказали, что именно этим состоянием могла объясняться плохая обучаемость Бу, его необычная, с высоким подниманием лап неуклюжая походка, рассеянность и неспособность сосредоточиться. Было похоже на то, что проблемы Бу со зрением носят неврологический характер, острота зрения снижена. Поскольку частью церебеллярной гипоплазии являются затрудненность движений и тремор, теперь становилось ясно, почему Бу порой просто замирал на месте. Скорее всего, он пытался удержать равновесие. Я поняла, что годовалому Бу приходится намного труднее, чем я могла предположить.

Слушая Джули и Синди, я от изумления даже рот раскрыла, а мое сердце пыталось воспринять совокупность того, что следовало из этого диагноза. С одной стороны, у меня появились основания полагать, что медленное обучение Бу объяснялось вовсе не тем, что я никудышный учитель. Скорее всего, произошло совершенно обратное: мне удалось, пусть и медленно, многому обучить собаку с пороками развития. Я также должна была отметить заслуги Бу. Он изо всех сил старался соответствовать моим требованиям, несмотря на то что ему приходилось очень тяжело. Меня охватила неописуемая гордость за упорство своего ученика. С другой стороны, я была вынуждена взглянуть в лицо фактам. Мне пришлось признать, что эта псинка никогда не сможет освоить все необходимые навыки для того, чтобы стать служебной собакой и помощником Чака.

Я также поняла, что между мной и Бу много общего. Возможно, он был призван помочь мне залатать мои старые эмоциональные раны. Ситуация напоминала заезженный прием из старого кино: экран постепенно заполоняет туманное облако — и зритель понимает, что герой мысленно перенесся в прошлое. Слушая рассказ Синди и Джули о церебеллярной гипоплазии, я вдруг услышала голос доктора Маглионе, объясняющий, что мои затруднения при чтении вызваны дислексией и что у меня весьма высокий уровень интеллекта, которому порой мешает проявляться упомянутое нарушение. Я так страстно хотела быть яркой и талантливой, и я знала, что Бу тоже очень хочется выполнить все, о чем его просят, но ни один из нас не мог достигнуть желаемого.

Затем, как и положено в кино, в моей голове зазвучал тихий голос, отчаянно пытающийся пробиться сквозь завесу жалости, которую я испытывала к себе и к Бу. Я вспомнила об одном из множества тестов, которые за несколько недель совместной работы дал мне доктор Маглионе. Я сочла то задание забавным и в итоге потрясла врача результатом, который он назвал блестящим и указывающим на мои выдающиеся способности. Тест заключался в том, что я должна была поместить кусочки дерева разнообразной формы в предназначенные для них ячейки. Все это предстояло проделать трижды — один раз с открытыми глазами, используя свою доминантную руку, второй раз с завязанными глазами, используя все ту же доминантную руку, и наконец с завязанными глазами, используя второстепенную руку. Доктор Маглионе сказал, что впервые в жизни видит такой невероятный результат. Он был потрясен и жаждал как можно скорее поделиться рассказом о моем даре с коллегами. Ни он, ни я не знали, как это можно применить, но у меня обнаружились выдающиеся способности! Позднее, купив машину, я поняла, чем, на самом деле, полезен этот навык. Никто не может уложить вещи в багажник с такой точностью и эффективностью, как я. Но если серьезно, то именно это умение находить и запоминать микромодели сделало меня столь успешным кинологом.

Если у меня имеется какой-то талант, то Бу тоже должен иметь определенные способности. Я просто должна была их раскопать. При этом я не собиралась сбрасывать со счетов или игнорировать особые потребности Бу. Он такой, какой есть, и я намеревалась предоставить ему любую необходимую помощь, чтобы с учетом всех обстоятельств он смог достичь наилучших результатов. Мне было все равно, каким тренером при этом буду выглядеть я. Даешь дурацкие, привлекающие всеобщее внимание звуки!

На мгновение я задумалась над тем, сможет ли Бу быть Чаку просто товарищем. Не служебной собакой, но хорошим компаньоном. Однако для этого ему все равно требовалась серьезная подготовка. К тому же семье Чака не нужна была собака с особыми потребностями, тем более в такое время, когда Чаку с каждым днем становилось все хуже. Бу неизбежно превратился бы для них в обузу. В уютную, любящую, мягкую, но тем не менее обузу. Несмотря на вновь обретенную гордость за питомца, мое сердце было разбито.

Вскоре после того, как я сообщила Лоренсу о диагнозе, который поставили Бу мои приятельницы-ветеринары, я заметила, что его отношение к малышу начало меняться. Может быть, узнав, что Бу страдает церебеллярной гипоплазией, Лоренс понял, что его медленная обучаемость объясняется отнюдь не упрямством и стремлением делать все назло. Просто мозг малыша не позволял ему усваивать уроки в навязанном темпе.

Я впервые заметила перемены в отношении Лоренса, когда однажды вечером вернулась домой и застала следующую картину: супруг носился по дому, держа Бу на руках и гоняясь из комнаты в комнату за Аттикусом и Данте. При этом он издавал звуки, напоминающие гул самолета и обычно издаваемые маленькими мальчиками.

— Ты, кажется, получаешь удовольствие, играя с Бу? — поинтересовалась я.

— Я не играю с Бу, — возразил он. — Я использую его в качестве истребителя, преследующего Аттикуса и Данте.

— Ах, ну да, — кивнула я, пряча улыбку. — И как я сразу не сообразила?

Такие маленькие чудеса доставляли мне много радости.

* * *

Мы взяли Бу к себе на Хэллоуин 2000 года, а в сентябре 2001 года стало понятно, что приближающийся день рождения, скорее всего, станет последним в жизни Чака. Я уже смирилась с тем, что не смогу дать ему ничего, кроме писем и общения на праздники. При помощи интернет-переписки мы вновь вспомнили нашу любовь к старым фильмам. Я подсадила его на научно-фантастический телесериал «Вавилон-5». Мы с Чаком обожали научную фантастику, да и вообще мой брат увлекался как наукой, так и литературой. «Вавилон-5» напомнил нам наши любимые старые киноленты. Ничего лучшего для нас и быть не могло.

Когда я приехала к Чаку в Ломбард на свое, как оказалось, последнее Рождество с братом, я привезла ДВД-диски с несколькими сериями «Вавилона-5». Обычно ни жена, ни дочь Чака на пушечный выстрел не приближались к телевизору с подобным зрелищем на экране. Но на этот раз мы смотрели кино вместе. Возможно, они почувствовали, что это их последний шанс принять участие в освященной долгими годами кинотрадиции Чака и Лизы. Если только возможно найти что-то радостное в подобной ситуации, то несколько таких моментов у нас было. Когда мы не можем говорить, мы изыскиваем иные способы передавать свои чувства и мысли другим людям. Когда Чак смотрел на своих жену и дочь, его глаза говорили красноречивее любых слов. Его любовь к ним и грусть предстоящей разлуки заполняли пространство между ними, в котором больше не было места для слов.

В этот мой приезд жена брата упомянула о той роли, которую играли в жизни Чака кошки. Эти милые создания развеивали его тоску, когда он оставался дома один. Хотя они не могли поднимать упавшие предметы или открывать шкафы, одна из них часами сидела на подлокотнике его кресла, прижимаясь к плечу хозяина. А когда Чак уже не мог протянуть руку, чтобы их погладить, вторая кошка научилась забираться ему под мышку. Она повторяла это снова и снова, как будто взяла на себя заботу и о нем, и о себе. Наблюдать за этим было больно и трогательно. Меня очень огорчало то, что я не смогла дать Чаку Бу. Но я была счастлива, что у Чака есть животные, в общении с которыми он так нуждался.

6

Помощь собак после 11 сентября

Во второй вторник первого для Бу сентября мама и папа летели в Чикаго из Флориды, чтобы повидать Чака в его, как все считали, последний день рождения. Чак родился тринадцатого сентября. (Хэллоуин всегда будет ассоциироваться у меня с появлением в нашей жизни Бу, а тринадцатое сентября навсегда останется днем рождения моего брата). Я была дома, ожидая приезда специалиста по борьбе с насекомыми. Осенью нам всегда приходилось тщательно опрыскивать территорию вокруг дома для того, чтобы пауки, муравьи и прочие ползучие существа с наступлением холодов не решили переселиться в наше теплое жилище.

Бу завершал свой первый год жизни на нашей планете. Его подготовка в качестве служебной собаки для Чака неожиданно и резко завершилась, и в туалет он по-прежнему просился далеко не всегда, но по крайней мере теперь мне была ясна причина.

Когда явился рабочий, я отставила чашку с кофе и воспользовалась ситуацией для того, чтобы поработать над социализацией своих собак. Вполуха прислушиваясь к доносящимся из гостиной утренним новостям, я попросила гостя приласкать собак, особенно щенка. Независимо от того, чем предстояло заниматься в своей жизни Бу, его необходимо было адаптировать к обитанию в обществе. Мужчина с готовностью исполнил мою просьбу, прежде чем спуститься в темный и противный подвал. Этот сентябрьский вторник был самым обычным днем. Мы с рабочим стояли посреди кухни в окружении собак, и он читал инструкцию на баллончике с ядом, которым собирался опрыскивать территорию.

— Вы знакомы с этим веществом? — спросил он. — Мы использовали его в прошлый раз. Оно сохнет около двух часов, поэтому не выпускайте собак во двор.

— Ни в коем случае, — кивнула я, подписывая бланк.

— А вот эта бумага напоминает вам о том, что необходимо следить за тем, чтобы собаки не съели приманку. Я всегда раскладываю ее в недоступных для них местах, но…

— Срочное сообщение, — произнес диктор с экрана телевизора. — Перед вами очень пугающие кадры. Это Всемирный торговый центр. По неподтвержденным сообщениям, какой-то самолет только что врезался в одну из башен Всемирного торгового центра.

Мы замерли, поглощенные возникшим на экране изображением. Слов не было. Мы просто стояли, в ужасе раскрыв рты, глядя прямой эфир какого-то кошмара. Я понятия не имею, как долго мы вместе смотрели эти ужасающие новости, но в какой-то момент парень вспомнил, что он на работе. Он напомнил мне о токсичности аэрозоля, и я кивнула, как будто услышала. Я попыталась позвонить Лоренсу, но телефонные линии издавали частые гудки, что означало, что они либо отключены, либо перегружены.

Я забеспокоилась, вспомнив, что сегодня утром в Чикаго из Флориды должны прилететь мои родители. Впрочем, вскоре в новостях назвали города, из которых вылетели угнанные самолеты, так что по крайней мере об этом я могла больше не волноваться. Но тут возник второй вопрос: успели ли они попасть в Чикаго, прежде чем все воздушное сообщение было прекращено, или их посадили где-то между Тампой и О’Харой?

Я смотрела, как рушатся башни, сначала в режиме реального времени, а затем еще и еще в замедленной съемке. Я вспоминала Перл-Харбор, Хрустальную ночь, Лондонский блиц и другие страшные события времен Второй мировой войны, за которыми последовали месяцы и годы разрушений и отправка миллионов людей в лагеря смерти. Мое воображение уже создавало самые жуткие варианты развития событий. Связь уже была нарушена, воздушное сообщение, наверняка, тоже. Что дальше? Я знала, что отмщение неизбежно, но когда? Нарушится ли ход привычной жизни? Возможно, нас ожидает нехватка бензина? Нехватка продуктов?

Чтобы отвлечься от происходящего ужаса, я решила переключиться на что-то приятное и успокаивающее. А что в этом смысле могло быть лучше работы с Данте? Наша привычная обучающая прогулка в торговый центр могла предоставить возможность и другим людям погладить дружелюбного пса и на несколько минут забыть об этом безумии. Прежде чем выйти из дома, необходимо было вывести Бу, и мы с ним вышли во двор, совершенно забыв о токсинах на террасе и траве. Пока Бу отливал, я внезапно вспомнила о предостережении специалиста, в панике сгребла пса в охапку и бросилась обратно в дом, где тщательно вытерла ему лапы, чтобы он не отравился, облизав с них яд.

Когда мы отправились в путь, Данте расположился на привычном месте в кабине грузовика, свесив набок свой необычно длинный язык. Мы ехали уже десять минут, как вдруг мне стало не по себе. Мое сердце билось очень часто, и я обливалась потом. Вдруг я поняла, что не помню, куда везу Данте. Я часто испытываю затруднения с определением направления. Лоренс даже пометил все деревья на территории вокруг дома, чтобы, возвращаясь с прогулки с собаками, я знала, куда мне идти. Но на этот раз мое замешательство было особенно острым. Даже сейчас, оглядываясь назад, я не понимаю, в каком месте я съехала с шоссе и каким образом очутилась возле пожарной части городка Кротон Фолс. Спасатели в тот мрачный день не находили себе места, стремясь хоть как-то применить свои умения. Едва я, пошатываясь, выбралась из грузовика, как они окружили меня со всех сторон. Я не могла ответить даже на простейшие вопросы — как меня зовут или куда я направляюсь. В любой другой день меня просто спросили бы, кому позвонить, и на этом вся помощь исчерпалась бы. Но в тот день они должны были кому-то помочь, и тут появилась я, безусловно нуждаясь в участии.

«Скорая» доставила в ближайший пункт неотложной помощи меня и Данте, который, «улыбаясь» до ушей, с радостью согласился отправиться со мной куда угодно. Кто-то связался с Лоренсом. В неотложке в тот день было непривычно пусто. Медики были в отчаянии от невозможности немедленно отправиться к упавшим башням. Все рвались оказать помощь хотя бы кому-нибудь. Я, в своем состоянии спутанного сознания, хотя бы ненадолго снабдила их подобной возможностью. Оказалось, что, вытирая яд с лап Бу, я напрочь забыла о себе.

Медики с помощью капельниц очистили мой организм от токсинов. Тем временем Данте успел стать всеобщим любимцем. Как только врачи и медсестры поняли, что я прихожу в себя, они занялись моей собакой. Больных людей они видели каждый день, но Данте… Я подозревала, что сегодня ему предстоит совершить доброе дело, только не знала, каким образом это произойдет. К тому времени, как в больнице появился Лоренс, туман у меня в голове рассеялся, сердце билось нормально и чувствовала я себя как полная идиотка. Но что такое чувство неловкости и смущения по сравнению с тем, что медики, встревоженные и не находящие себе места от невозможности оказывать помощь там, где в ней больше всего нуждались, испытали облегчение от контакта с добродушной и веселой собакой и несколько успокоились, поглаживая густую шелковистую шерсть общительного животного.

* * *

Весь остаток дня я продолжала думать о своем злоключении и о том, как Данте помог медикам и спасателям избавиться от чрезмерного напряжения и страха. Вечером мы с Дианой Пеннингтон уже обсуждали возможность создания команд для оказания психотерапевтической помощи тем, кто выжил после падения башен, работающим на месте трагедии спасателям и членам семей жертв 11 сентября. Мы еще не знали, как будем им помогать, но, как почти все люди нашей планеты, знали, что должны что-то делать. Мы готовили команды из собак и инструкторов, способных облегчать людские страдания и оказывать поддержку, проявляя милосердие. Я лично видела, как легко справился с этой задачей Данте, рассеяв уныние, царившее в пункте неотложной помощи. Мы только предполагали, что могут сделать наши команды для людей, пытающихся справиться с последствиями этого кошмара, вывернувшего их чувства наизнанку.

Всего тремя годами ранее специально подготовленные собаки с инструкторами потребовались Общенациональной организации помощи жертвам. Тогда, в мае 1998 года, один из старшеклассников, накануне убив родителей, открыл стрельбу в школе Терстон, в Спрингфилде, штат Орегон. Двое были убиты, еще двадцать четыре человека ранены. Синди Эхлерс (со своей собакой Бэр) и Сэнди Аррингтон (с Гартом) сделали первые шаги на этом поприще, предложив утешение и поддержку ученикам, учителям и родителям, пережившим эту трагедию. Тем не менее этот вид помощи до сих пор считался неразработанным, и нам не оставалось ничего другого, кроме как начинать его исследовать.

С каждым годом все большее число экспертов осознает, насколько эффективной может быть помощь животных людям, пытающимся справиться с эмоциональными травмами. Животные могут работать с детьми, которые готовятся дать показания на родителей в делах о насилии над ними, оказывать успокаивающее воздействие на психику готовящихся к экзаменам студентов, утешать раковых больных, проходящих химиотерапию, и выступать помощниками психотерапевтов, которые работают с пациентами, страдающими посттравматическим стрессовым расстройством. Исследования, проведенные в 2008 году, показали, что после того, как пациенты с психическими расстройствами начали общаться с собаками, 84 % из них сообщили, что их состояние улучшилось, а 66 % снизили количество употребляемых лекарств. Но в 2001 году, веря в то, что собаки могут оказать помощь родственникам жертв теракта 11 сентября и работающим на месте трагедии спасателям, мы опирались лишь на опыт таких первопроходцев как Синди Эхлерс да еще несколько других человек.

В течение ближайших дней мы договорились о сотрудничестве с организациями, занимающимися тем же, чем мы, и частными лицами, такими как Лиз Тил — мой самый первый эксперт и руководитель. Все мы знали, на что способны наши собаки в минуты чужого горя и эмоционального смятения. Мы видели, какую помощь они оказывают во время наших регулярных визитов в дома для престарелых, больницы, психиатрические клиники, детские онкологические центры и другие подобные учреждения. Мы рвались в бой, несмотря на пестроту и разнородность наших рядов, напоминающих батальон, собранный из членов вязального кружка и летчиков-истребителей.

Как только город объявил о создании Центра семейной помощи, у нас появился пункт назначения. В этом центре Красный Крест совместно с другими государственными и частными организациями намеревался оказывать поддержку семьям и близким людей, погибших в башнях-близнецах и самолетах, которые в них врезались. Это превосходное решение позволило собрать в одном месте всех тех, кто был способен помогать людям, пережившим трагедию. Родственники могли обращаться в этот центр за помощью в поиске пропавших. Если поиски оканчивались печально, что, к сожалению, происходило слишком часто, людям требовалось содействие в получении свидетельств о смерти, страховых выплат и иной социальной помощи. Помимо чисто практических услуг, все пострадавшие нуждались в эмоциональной поддержке. Кому-то не с кем было поговорить, кто-то искал людей, способных поговорить с их детьми, кому-то требовалась непрерывная помощь. Мы подозревали, что это событие может обернуться своего рода психологической черной дырой вселенского масштаба. Одновременно мы не сомневались в том, что наши собаки способны удержать многих от погружения в бездонную депрессию и помочь им адаптироваться в их изменившемся мире.

Центру семейной помощи предстояло иметь дело с таким горем, гневом, обездоленностью и смятением, что мы понимали — для создания эффективных команд нам требуется специализированная помощь. Мало кто из нас готовил своих собак к таким всплескам эмоций, которые ожидали нас в этом центре. Инструкторы должны были четко осознавать собственные возможности, чтобы не перегореть, помогая своим собакам справиться с теми эмоциями, которые им предстояло поглощать. Собаки подобны эмоциональным губкам, и инструкторы должны были проложить им путь через глубокие воды человеческого горя, чтобы нашим животным хватило сил оказать помощь, обычно оказываемую профессиональными психотерапевтами.

Мы попросили Лиз Тил и Морин Фредриксон помочь нам понять, с чем могут столкнуться наши собаки в подобной работе и как их должны поддерживать инструкторы. Как Лиз, так и Морин были вовлечены в работу Организации по оказанию психологической помощи с участием животных с момента ее основания. Они помогали разрабатывать принципы ее деятельности и совершенствовать сам процесс психотерапевтических посещений. К следующему после 11 сентября воскресенью комната, в которой работали Лиз и Морин, была до отказа набита инструкторами, стремящимися облегчить последствия трагедии. Мы собирались помогать родственникам, утратившим близких, и спасателям, переживающим эмоциональное истощение от постоянного контакта с горем и смертью. У всех глаза были на мокром месте, когда Лиз рассказала нам ту историю. Она хотела донести до нас мысль о том, что собаки зачастую лучше нас, людей, знают, что необходимо страдающему человеку.

Утром 11 сентября Лиз выгуливала свою собаку в прекрасном ухоженном парке в северном Манхэттене, где и находились башни-близнецы. В это изумительное солнечное утро ранней осени, которое она проводила со своим прелестным кавалер-кинг-чарльз-спаниелем Анни, Лиз ничего не знала о происходящих в нескольких милях к югу событиях. Проходя мимо сидящего на парковой скамье пожилого мужчины, она заметила, что тот склонился над чем-то, похожим на старый транзисторный приемник. Не обратив на это особого внимания, Лиз хотела пройти мимо, но у Анни имелось на этот счет свое мнение. Маленькая четырнадцатифунтовая собачка настойчиво тянула ее к мужчине на скамье. Лиз не понимала, что могло вызвать столь аномальное поведение ее обычно покладистой Анни. Впрочем, годы работы с различными животными научили ее доверять их инстинкту, поэтому она позволила собаке подвести себя к старику. Милый маленький спаниель одним ловким движением запрыгнул на скамью и прижался к мужчине, который так же спонтанно обхватил миниатюрную собачку обеими руками. Прижав к себе животное, он неожиданно заплакал. По-прежнему будучи в неведении относительно того, что происходит, Лиз присела рядом с незнакомцем. Он продолжал обнимать Анни и плакать, уткнувшись лицом в шелковистую шерстку терпеливого маленького создания.

Понимание приходило к Лиз ужасающими скачками. Сначала она заметила татуировку на руке мужчины. Это было многозначное число. Что могло вызвать такие горькие слезы у этого человека, прошедшего нацистские лагеря смерти? — спрашивала она себя. Возможно, он понес какую-то потерю? Возможно, сегодня день какой-то значимой для него одного годовщины? День его освобождения из лагеря? День рождения утраченной любимой? Лиз не могла ни о чем его расспрашивать, и ей оставалось только ждать, пока он немного успокоится. Как будто в ответ на незаданные ею вопросы, мужчина добавил звук в приемнике и протянул его Лиз, чтобы она сама услышала объяснение горю, которое он изливал в шерстку Анни. Они вдвоем сидели на скамье и плакали над этой трагедией и над трагедиями прошлого, пока Анни делала все, что было в ее силах, отдавая им лучшее из того, что только может существовать в отношениях между людьми и животными.

Слушая историю Лиз, я спрашивала себя, действительно ли Данте подходит для работы в Центре семейной помощи. Я разрывалась, осознавая, что мой исполненный кипучей энергии пес сможет многим помочь, однако не будет ли его жизнерадостность неуместной? Возможно, для данной деятельности нужна более кроткая собака, а не этот чудик, сначала облизывающий страдальца длиннющим языком и лишь затем переходящий к «расспросам»? Несмотря на сохраняющуюся работоспособность, ему было уже шесть лет, и его все больше мучила дисплазия тазобедренного сустава. Он, конечно, безропотно стал бы преодолевать вместе со мной расстояние в шестьдесят с лишним миль, отделяющее нас от Центра семейной помощи, но собаки с проблемами суставов плохо переносят длительные поездки в автомобиле. Повороты, торможения и остановки заставляют их балансировать, что создает чрезмерную нагрузку на суставы. Я уже неоднократно замечала, как неловко он порой двигается, и не могла подвергать его дополнительным страданиям. Поэтому я отказалась от идеи привлечь его к посещениям центра.

Собаки известны своей способностью терпеть небольшую и умеренную боль, поэтому порой бывает трудно определить момент, когда у них что-то болит. Мы все видели, как наши собаки с разгона врезаются головой в журнальный столик или другой твердый предмет, что не мешает им продолжать свою беготню. Случись такое с человеком, он немедленно разразился бы жалобами или проклятиями и, уж во всяком случае, на некоторое время приостановил бы свою деятельность. Некоторые люди воспринимают стоическую собачью реакцию на боль как позволение использовать жесткие методы дрессировки. Поскольку они не ощущают боли, значит, не страдают — такая логика свойственна многим. Но реальность такова, что собаки чувствуют все. Существуют стандартные, легко определяемые химические реакции на боль. Возможно, собаки более терпеливы, чем люди, только потому, что, в отличие от них, не извлекают никакой выгоды из открытого проявления своих страданий. Собака, охотящаяся за обедом и в процессе этого получившая какую-то травму, не может позволить себе остановиться и начать жаловаться, потому что в этом случае обед может от нее ускользнуть. Если она хочет есть, то будет продолжать двигаться, а с болью разберется попозже. Инстинктивное поведение наших собак отличается от нашего. Если собака молчит, это необязательно означает, что у нее ничего не болит. Зато рычащая, лающая и ворчащая собака может так реагировать на испытываемую ею боль, а вовсе не защищать территорию или проявлять любую другую разновидность агрессии. Одним словом, собаку, испытывающую сильную боль или боль неустановленного происхождения, нельзя вынуждать работать. Это может привести к ошибкам, среди которых самой незначительной будет игнорирование клиента. Хуже того, собака может оскалить зубы, зарычать на незнакомого человека или даже укусить его.

Освободив Данте от работы, я отправилась в Центр семейной помощи в качестве руководителя команд, чтобы помочь Диане в координации наших усилий. В своем новом качестве я получила возможность наблюдать за тем, как вели себя собаки с приходящими в центр людьми. В мои обязанности входило сопровождать команду, состоящую из хендлера и его собаки, и оказывать ей поддержку. Если им было необходимо пробраться сквозь толпу, моей обязанностью было расчистить им путь. Если кто-то из клиентов пытался монополизировать команду, я должна была вмешаться и сообщить, что в собаке нуждается кто-то еще, но позже она обязательно вернется. Если с клиентом в этот момент происходило нечто, чего нельзя было прерывать, я должна была сообщить другим желающим, что команда задерживается. Мне также надо было постоянно быть начеку: просто удивительно, как некоторые люди, попав в стрессовую ситуацию, способны поступить с собакой.

Одним словом, работы в центре для меня хватало. Не успели мы войти, как нас уже обступили отчаянно нуждающиеся в помощи люди. Сотрудники Красного Креста, вынужденные оставить своих питомцев дома, жаждали внимания наших животных. Даже традиционно выдержанные военные полицейские, дежурящие у входа и в самом здании, и те потянулись к собакам.

— Ой, какой чудесный пес! — заметил один из них.

— У меня был точно такой же! — воскликнул второй. — Можно мне погладить вашего пса?

Одного их взгляда на собак хватило, чтобы эти крепкие мужчины стали ласковыми и сентиментальными.

Было очевидно, что сотрудникам центра помощь нужна точно так же, как и родственникам погибших. Я не смогла удержаться от улыбки, вспомнив, что нахожусь здесь благодаря моему случайному отравлению, которое и навело меня на мысль о возможностях собак. Выходило так, что в тот день писающий щенок Бу придал нам с Данте определенную траекторию движения.

Я успела лично убедиться в том, как важны эти собаки не только для родственников жертв трагедии, но и для сотрудников, и поэтому на все их просьбы позволить погладить собак я отвечала уверенным: «Гладьте на здоровье!» Наши хендлеры знали, что их работа начнется, как только они войдут в здание, потому что каждый, кого они встретят, будет нуждаться в дружеском контакте с животным. Всем, кто оказался в непосредственной близости к событиям 11 сентября, есть что рассказать. Для нас, явившихся в Центр семейной помощи в сопровождении собак, это рассказ о физически ощутимых переживаниях, окутывающих людей подобно тяжелой мокрой одежде, и о том, как общение с собаками немного облегчало их непосильную ношу. Безусловная любовь, которую дарят людям собаки, позволяет нам перед лицом трагедии видеть их чистоту и использовать их как губки для своего горя. Хотя они и не могут устранить проблему, зато могут подарить миг спокойствия. Мы дистанцируемся от окружающего хаоса, в результате чего наше кровяное давление нормализуется, а на сердце становится светлее. Дружелюбно настроенное животное позволяет гладить свою теплую шерсть, успокаивая и утешая нашу израненную душу.

Мы с Дианой также собирали отчеты команд о проделанной работе. Возможно, один из самых потрясающих отчетов — рассказ о работе самой Дианы и ее золотистого Хантера.

Через две недели после падения башен Диана с Хантером находились в детской комнате Центра семейной помощи, общаясь с Бобби, маленьким мальчиком, который до сих пор не произнес ни слова о своем погибшем отце. Мама Бобби и сотрудники центра вполне оправданно переживали за мальчугана. Когда Диана и Хантер вошли в комнату, Бобби что-то рисовал, но тут же отложил карандаши, чтобы подойти к прелестному, покрытому золотистой шерстью существу весом восемьдесят с лишним фунтов.

— Как его зовут? — спросил Бобби.

— Хантер, — ответила Диана.

— Сколько ему лет?

— Почти три года.

— А какая это порода?

Бобби засыпал Диану вопросами. Осознав, что малыш очень скоро исчерпает всю имеющуюся у нее информацию о Хантере, она предложила:

— Хочешь выгулять его?

Бобби, разумеется, тут же согласился, но потом вспомнил, что надо спросить разрешения у мамы.

— Мы можем пойти на прогулку все вместе, — сообщила Диана Бобби и его матери.

Когда во время терапевтического визита мы отправляемся с клиентом на прогулку, он обычно держится за конец поводка, а хендлер — за середину, тем самым контролируя движения собаки. Это позволяет хендлеру служить своего рода буфером. С одной стороны, он предотвращает нежелательное натяжение ошейника или шлейки, а с другой — не позволяет собаке дергать или тянуть клиента. Бобби и его мама, разумеется, не могли пройти через здание Центра семейной помощи в обществе большого ласкового пса без того, чтобы их не остановили. Когда кто-то начинал расспрашивать о великолепной собаке, Диана переадресовывала вопросы Бобби, который успел узнать о Хантере довольно много и точно знал, какие ласки тот предпочитает («вот здесь, ниже левого уха») и какое угощение любит больше всего («собачьи галеты»).

Наконец, после того, как Бобби представил Хантера всем его новоявленным восторженным почитателям, он обернулся к Диане.

— Можно я поведу его к Стене Медведей?

— Ты тут главный, — ободряюще кивнула Диана. — Веди нас, куда хочешь.

— Это вон там, — показал он, подводя команду к упомянутому месту.

Стена Медведей оказалась одним из самых душераздирающих мест, которые я когда-либо видела. Она протянулась почти на целый городской квартал и была сложена из плюшевых медвежат для погибших близких, фотографий пропавших людей и открыток с признаниями в любви и воспоминаниями. Дойдя до стены, Бобби сразу подошел к фотографии отца и обратился к Хантеру:

— Это фотография моего папы. Это мой папа.

— Я понял, это твой папа, — ответила за Хантера Диана.

Мама Бобби заплакала. Диана тоже не смогла сдержать слез, и скоро все трое рыдали.

— Все хорошо, мама, — произнес Бобби, не выпуская из рук поводка Хантера. — Все будет хорошо.

Диана говорит, что в тот момент она подумала: Когда все будет хорошо? — И затем: Какой удивительный малыш! Он еще не справился со своим горем, а уже утешает мать. Бобби повел Хантера дальше, гордо отвечая на все вопросы о собаке. На протяжении целого часа необходимость рассказывать о Хантере позволила мальчику не думать о своей потере.

Никто не может сказать, заговорил бы в этот вечер Бобби о погибшем отце, если бы не золотистый пес, но мы знаем, что благодаря Хантеру этой семье стало немного легче.

* * *

Когда работа хендлеров с собаками в Центре семейной помощи завершилась, различные группы объединили свои усилия, чтобы составить глобальный отчет. Целью его было обезопасить на будущее наших собак и предоставить другим командам возможность пройти соответствующую подготовку, если они хотели быть во всеоружии в следующий раз, когда жертвам несчастного случая или теракта потребуется помощь людей с собаками.

В то время как мы прилагали усилия, записывая всю информацию о нашей работе, я не забывала о том, что дома меня ждет Бу, не вполне еще приученный «к горшку», да и вообще нуждающийся в моем повышенном внимании. Что касается Данте, то мы с ним наносили все больше визитов людям с пороками развития, обитателям дома для престарелых, пациентам дневного стационара и ученикам Образовательного центра для детей-инвалидов в Вестчестере. Возраст клиентов последнего учреждения варьировался от почти младенческого — там находились крохи, едва вставшие на ноги, — до подросткового. Дорога туда занимала сорок пять минут, и это был абсолютный максимум, на который мы с Данте решались, пока боль в суставах не вынудила нас приостановить работу. Но пока мы еще могли туда добраться, длинная дорога себя полностью окупала. Работающие в центре люди оказывали нам всяческую поддержку, и нам было нетрудно разобраться в том, какая помощь требуется от собак тому или иному маленькому человечку. Мы видели, кого присутствие собак радует, а кого нет, а в некоторых случаях нам даже удавалось работать под руководством самых настоящих психотерапевтов.

Именно в Вестчестере я начала понимать, насколько собаки способны заставить выйти на контакт даже самых трудных пациентов. Во время одного из наших визитов физиотерапевт привела на встречу с Данте красивого слепоглухонемого двухлетнего мальчика. Она объяснила, что дети, родившиеся слепыми и глухими, часто держат кулаки стиснутыми. Она надеялась, что желание приласкать собаку позволит малышу расслабиться достаточно для того, чтобы разжать пальцы. Она села на пол, держа ребенка на коленях, а я расположилась напротив, рядом с лежащим на боку псом. Врач протянула ручонки мальчугана к Данте и начала ласково поглаживать живот собаки. В большой комнате для игр, где мы пытались проводить этот умиротворяющий сеанс, царил полный бедлам. Вокруг нас десятки других детишек бегали, играли огромными фитболами, катались на трехколесных велосипедах и качелях, кричали и распевали какие-то песенки. В такой ситуации Данте было трудно спокойно лежать, ни на что не отвлекаясь, но он отнесся к задаче со всей ответственностью. Поскольку малышу было очень сложно проявить свои эмоции, все, чего мы могли ожидать, это то, что он разожмет кулачки, но этого не случилось.

— Как вы думаете… — наконец заговорила врач, так смущаясь, как будто хотела занять у меня денег. — Я хотела сказать… Не будет ли Данте возражать, если Джои погладит его ножками?

— Конечно нет, — отозвалась я. — Данте — пес. Он это любит.

Поскольку Данте продолжал спокойно лежать на боку, я просто немного передвинулась и села ближе к его голове, чтобы врачу было удобнее двигать ножками мальчонки. Она сняла с него туфли и потерла пальчиками ног грудь и живот огромного пса. Тем временем я нашептывала Данте на ухо, что все в порядке и что он молодчина.

Мало-помалу напряженные, зажатые мышцы ребенка начали расслабляться. Мне показалось, что Данте даже начал дремать по мере того, как все тельце ребенка становилось мягким и податливым. Спустя несколько минут мальчик разжал кулачки и прижал ладошки к Данте — одну к его задним лапам, а вторую — к плечу. Врач была потрясена. Все ее прежние усилия ни разу не привели к тому, чтобы ребенок разжал пальцы, а Данте это удалось в считанные минуты. Я тоже несказанно удивилась. И не менее поразилась способности Данте подавить все свои естественные инстинкты в хаосе игровой комнаты, полной детей, велосипедов, качелей, музыки. «Ах, этот шум!» — как выразился бы доктор Сьюз. Данте спокойно лежал, полностью предоставив себя в распоряжение малыша, который в нем так нуждался. Когда этот трогательный момент миновал, Данте просто встал и начал беситься с другими детьми, поскольку это было то, чего они от него хотели.

Когда животное приходит к кому-то в гости, это приносит пользу не только пациенту. Сиделки, хендлеры, да, наверное, и сами собаки испытывают это чувство единения с другими существами, которые в этот момент дышат только ими. Это самый большой дар, который мы можем предложить друг другу, — дар любви.

Прошло уже десять лет с тех пор, как в моей жизни появился Аттикус, показавший мне целительную силу союза человека и животного. Затем настала очередь Данте развить мое понимание целительных способностей собак. Благодаря ему я начала лучше чувствовать этих животных и их язык, а также осознала, что они многому способны научиться и научить. Чему же научит меня Бу? — спрашивала я себя.

7

Обалдуй делает успехи

Какая-то часть меня хотела, чтобы Бу пошел по громадным забавным стопам Данте. Но каждый раз, размышляя о возможностях Бу в качестве собаки-психотерапевта, я упиралась в суровую реальность его медленной обучаемости и нестойкости усвоенных им навыков. Я сомневалась, что он сможет пройти необходимое для этой деятельности тестирование, уже не говоря о том, чтобы справиться с множеством отвлекающих и рассеивающих внимание факторов, связанных с этой работой.

Нет, Бу был создан для того, чтобы просто быть очень любимым и очень избалованным домашним песиком, который обожал устраиваться на ночь в постели между мной и Лоренсом в позе, которую мы назвали «Милашка Бу». (Могу себе представить, сколько охов и ахов вызвало мое сообщение о том, что я пускаю собак к себе в постель. Вообще-то, самая распространенная причина, по которой не рекомендуется позволять собакам лежать на креслах, диванах и кроватях, что якобы делает их агрессивными и склонными к доминированию, на самом деле не подтверждается результатами исследований; более того, на этот счет имеются прямо противоположные сведения. Опрос более чем двух тысяч владельцев собак, проведенный докторами Питером Борчелтом и Линдой Гудлоу, не выявил связи между позволением спать на диванах и агрессивностью. Этот опрос также опроверг несколько других мифов. Тем не менее собаки, которых пускают на кровати, должны мгновенно повиноваться хозяевам, когда их оттуда сгоняют и приказывают лежать на своем месте. Если ваш пес захочет провести проктологический осмотр скунса, как это часто делал Данте, вы будете счастливы, что собака отлично понимает ваш приказ слезть с кровати и расположиться в другом месте, желательно как можно дальше от вас!) Так вот, лежа между нами, Бу прижимался к одному из нас («Милашка Бу») и вытягивал лапы, упираясь в другого («Колючка Бу»). С «Милашкой Бу» спать было одно удовольствие, уткнувшись лицом в его густую теплую шерстку. Тот же, кто имел дело с «Колючкой Бу», на следующее утро просыпался со спиной, покрытой отпечатками его коготков.

* * *

Тем не менее Бу по-прежнему нуждался в социализации и обучении. К этому времени он уже научился довольно неплохо плестись рядом со мной, почти не натягивая поводок. Но все менялось, как только он видел идущего навстречу человека или пса. Тут Бу превращался в тягач, так сосредоточенный на достижении своей цели, что его невозможно было отвлечь никаким количеством арахисового масла. Однажды вечером, когда я выходила из магазина, Бу, которого я взяла с собой, чтобы предоставить ему возможность погулять и пообщаться, мило вышагивал рядом. Вдруг он натянул поводок и потащил меня в противоположном направлении, хотя нигде не было видно ни людей, ни собак. В другое время я просто пошла бы дальше, возможно, слегка дернув за поводок, чтобы Бу снова пошел за мной. Но в этот вечер его поведение меня насторожило, и я решила позволить ему странный каприз. Он промчался через два прохода между стеллажами, повернул в третий и потащил меня дальше.

Добежав до середины ряда, он остановился. Я увидела двух маленьких девочек. Одной было года четыре, второй чуть меньше. Они, обнявшись, сидели на корточках и тыкали пальцами в сторону мчащегося к ним Бу. Тот в своей жизни видел мало детей, и я попыталась замедлить его бег. Но он неудержимо шел к своей цели, и ничто не смогло бы его остановить. Подбежав к заливающимся счастливым смехом девочкам, он остановился как вкопанный, немного отвернулся и открыл пасть, чтобы отдышаться. Он даже не двинулся с места, когда девочки начали его трогать, потом гладить, а в конце концов и обнимать.

Я была в шоке. Передо мной был совсем не тот Бу, которого я так хорошо знала и который извивался, исполняя джигу на конце поводка, чтобы привлечь к себе внимание людей и других собак. Дело было даже не в том, что он начал вести себя исключительно хорошо, а в том, что это произошло внезапно. Просто подобное поведение обычно становится результатом долгих и упорных тренировок. Маленькие дети при виде собаки одного с ними размера или больше либо пугаются, либо приходят в восторг. Пространство между ними и собакой электризуется мыслью Давай поиграем! или О нет! Даже тем собакам, которые умеют сохранять спокойствие в обществе взрослых, трудно не перевозбудиться в присутствии ребенка, и это может привести к травме. Пес-вундеркинд Данте до сих пор не умел умерять свой пыл, когда рядом появлялись маленькие дети. Я годами учила его приветствовать детишек ласковее и осторожнее, чем взрослых, но Бу, руководствуясь исключительно инстинктом и не нуждаясь в дополнительных поощрениях и уговорах, взял и переплюнул своего гениального братишку. Я едва сдержала слезы. Бу совершенно недвусмысленно давал мне понять, что ему больше всего необходимо в жизни. Ему нужны были дети!

* * *

Я сомневалась, что смогу ему это предоставить, поскольку мы с Лоренсом заводить детей не собирались. Зная, что склонность к насилию передается из поколения в поколение, Лоренс считал, что существует лишь один надежный способ не повторить путь своего биологического отца — вообще не иметь детей. Его раннее детство было слишком мрачным, и поэтому даже минимальная вероятность того, что другой ребенок может пережить хотя бы часть пережитого им самим, повергала Лоренса в ужас. Я также знала — моя история болезни плюс его недавно обнаруженные проблемы со здоровьем оставляют мало шансов на то, что нам удастся завести ребенка, как бы сильно этого ни хотелось мне и Бу. Я уже давно смирилась с тем, что получу от жизни только то, что мне положено, и не больше. Меня повергало в изумление уже то, что вообще нашелся человек, пожелавший на мне жениться. И я была уверена, что если в эту семью удастся пробраться еще и детям, то это случится исключительно по воле высших сил.

Поскольку дома никаких детей не ожидалось, все, что мне оставалось, это попытаться воспитать Бу до такой степени, чтобы он смог, подобно Данте, наносить визиты людям, желающим пообщаться с собакой. В этом случае он получил бы беспрепятственный доступ к неограниченно большому количеству детей. Проблема заключалась в следующем: чтобы добиться этого, необходимо было сдать весьма серьезный экзамен. Мир не рождал еще двух таких разных собак, как Данте и Бу. Первый был наделен мощным интеллектом и обучался так быстро, что чаще всего я вообще не могла понять, кто кого учит. Но когда я занималась с Бу, мне казалось, что я пытаюсь сдвинуть с места железнодорожный вагон. Умный и склонный к эмпатии Данте порой превращался в настоящего клоуна и смешил пациентов, удерживая на задних лапах весь свой девяностофунтовый вес. Глядя на его вихляющее тело и развевающиеся уши, от смеха не мог удержаться никто. Но уже во время следующего визита он чувствовал, что от него требуется нечто совершенно иное, и пристально следил за мной, строго выполняя все команды. Бу, напротив, испытывал трудности с концентрацией внимания даже в отсутствие внешних раздражителей. Мне еще только предстояло узнать, способен ли он почувствовать потребности клиентов, является ли его сдержанная непринужденность проявлением эмпатии или же умственной отсталости.

У меня были причины для оптимизма, поскольку малыш Бу делал успехи, когда я занималась с ним и привозила его с собой на работу. Он также научился наконец делать все свои дела за пределами дома. Теперь он умел подавать нам сигналы о том, что ему необходимо выйти. Мне пришлось учить его этому дольше, чем любую другую собаку, и тем не менее этот опыт меня ободрил. Если Бу сумел освоить это, возможно, ему доступны и другие навыки, необходимые для собаки-психотерапевта.

Но, как и прежде, к моему оптимизму примешивалось беспокойство. Что, если Бу окажется более пугливым, чем среднестатистическая собака? Понимая, что ключом к успеху является как можно более полная социализация, я начала брать его с собой на работу еще чаще. Это позволило мне закрепить базовые навыки Бу и заставить его применять их во все более усложняющихся условиях. Закрепление — это проверка качества поведения собаки в различных условиях. Этот процесс не только упрочняет выработанные у нее модели поведения, но и позволяет животному обобщить свой опыт, распространив его на все возможные ситуации. Недостаточно, чтобы собака выполняла команду «Сидеть!» дома. Надо научить ее выполнять эту команду везде.

Процесс обобщения у собак происходит не так, как у людей. Если вы говорите ребенку, что 2 + 2 = 4, он воспроизведет это, куда бы он ни пошел и кто бы его об этом ни спросил. Если бы дети обучались так, как это делают собаки, их образование выглядело бы следующим образом:

День первый: 2 + 2 = 4.

День второй: 4 + 4 = 8.

День третий: полевые испытания! На парковке возле торгового центра — 2 + 2 = 4. В свечном магазине — 2 + 2 = 4. В мебельном магазине — 2 + 2 = 4. В продуктовой лавке — 2 + 2 = 4.

День четвертый: и снова полевые испытания! На парковке возле торгового центра — 4 + 4 = 8. То же самое в свечном магазине, затем в мебельном и наконец в продуктовой лавке.

День пятый: полевые испытания в другом торговом центре! На парковке — 2 + 2 = 4 и 4 + 4 = 8. Теперь в свечном магазине, мебельном и продуктовом этого торгового центра.

В общем, думаю, теперь вам все ясно. На это уходит уйма времени, но другого способа добиться того, чтобы команды выполнялись надежно и в любых условиях, не существует.

Благодаря открытию возможностей арахисового масла Бу наконец-то начал по-настоящему прогрессировать. До этого он садился по команде дома, но даже не слышал меня в классе. Теперь он выполнял эту команду в школе, между моими уроками, а иногда и в других местах! Еще больше меня радовало то, что, попадая в новое окружение и несколько раз лизнув масло, он начинал принимать и обычные угощения, с которыми было гораздо меньше проблем, чем с маслом. Благодаря этому я получила возможность воздействовать на Бу и добиваться от него желаемого поведения. Это приводило меня в восторг. Забавная штука — наши ожидания. Поначалу у меня был длинный список того, чему я хотела его научить, а теперь я чувствовала себя совершенно счастливой, если он выполнял команду «Сидеть!» при наличии отвлекающих факторов.

* * *

Хотя я с удовлетворением работала над поставленной перед Бу новой целью, всякий раз, когда я думала о том, что мне не удалось с его участием помочь Чаку, у меня обрывалось сердце. Никогда не забуду май 2002-го, когда Бу исполнилось полтора года. Мне позвонила сестра. Это напоминало сон, в котором кто-то знакомый появляется в совершенно необычной для себя ситуации. В строгом соответствии с требованиями этикета, установленными в семье Эдвардс, она коротко произнесла:

— Лиз, Чак умер.

Вот и все, не считая информации о похоронах.

Оставив Лоренса с мальчиками, я отправилась в Ломбард, как полагала, в последний раз в жизни. В другой ситуации я остановилась бы у Чака, но на этот раз это показалось мне неправильным. Сестра и ее муж, скрепя сердце, предоставили мне ночлег. Все еще пытаясь снискать ее расположение, перед поминальной службой я помогла им замульчировать грядки в саду, а после похорон угостила обедом в ресторане. Но как я ни старалась, в воздухе продолжала висеть глухая неприязнь.

Прежде чем уехать, я провела какое-то время с семьей брата. Его жена рассказала мне, что однажды, вернувшись с дочерью домой, она увидела, что Чак скончался, сидя перед телевизором, настроенным на канал с научно-фантастическими фильмами.

— В этом был весь Чак, — грустно улыбнулась она.

Мои руки покрылись мурашками. В тот самый день я не пошла на работу и провела его, глядя научно-фантастический канал и занимаясь шитьем. Моего брата не стало, но меня утешала мысль о том, что, когда он умер, мы, скорее всего, смотрели одну и ту же серию «Вавилона-5».

* * *

Потеря близкого человека перевернула весь мой мир, напомнив о том, что многое из того, что в жизни действительно важно, мы слишком часто отодвигаем на второй план. На похоронах Чака его жена вслух прочитала письмо, в котором брат рассказывал обо всем, что сделал бы, если бы ему не помешала болезнь. Он чаще обнимал бы дочь, снова посадил бы у себя в саду помидоры и смастерил бы кухонные шкафчики. Вернувшись домой после похорон, я подумала: Моя кухня лежит в руинах с того самого момента, как в доме появился Бу, а полуразрушенный шкафчик и вовсе стал его манежем. Если болезнь Чака подтолкнула меня к тому, что я поставила перед собой цель и устремилась к ней вместе с Бу, его смерть тоже способна вдохновить меня на новые достижения. Мы с Чаком увлекались научной фантастикой и столярным делом. Даже находясь за тысячи километров от брата, я провела его последние мгновения вместе с ним. Теперь я решила отдать дань уважения брату, смастерив новую кухню, тем самым направляя энергию горя в конструктивное русло. Я сделаю эту кухню, чего бы это мне ни стоило, — подумала я. Борясь с негативными переживаниями, я всегда стараюсь себя загрузить, поэтому, чтобы справиться с горем, я устремилась к работе над кухней и еще более рьяно занялась обучением собаки, вполне способной получить необходимый для активной деятельности сертификат. Если Чак смог получить второе образование перед лицом смертельной болезни, то у меня тем более не было оправданий для отказа от профессионального роста, какие бы сомнения меня при этом ни терзали.

Поставить перед собой задачи обновить кухню и подготовить Бу к получению сертификата оказалось гораздо легче, чем осуществить задуманное. Работа над первой продвигалась крайне медленно. Но вот наконец мне удалось все распланировать, уложить трубы обогревательной системы, накрыв их кафельной плиткой, и установить новую технику. Наступила очередь мебели.

Ожидая машину с кухонными шкафами, я заперла Аттикуса и Данте на втором этаже, но Бу оставила внизу, чтобы предоставить ему возможность поприветствовать новых людей и тем самым способствовать его дальнейшей социализации.

Рабочие, доставившие мебель, пришли при виде Бу в полный восторг. Он вел себя просто превосходно, бегая за ними своей забавной рысью, хлопая ушами, наблюдая за тем, как они заносят в дом ящик за ящиком, и как будто следя за тем, чтобы все оказалось на положенном месте. Наконец он решил, что весь процесс требует от него гораздо более полного участия, и начал провожать их к фургону и обратно. Убедившись, что он занят делом, я позволила себе сосредоточиться на бесконечном потоке коробок, поступавшем в мой дом. Находить для них место, одновременно сохраняя какое-то минимально необходимое для жизни пространство, становилось все труднее, и наконец передо мной встала неразрешимая проблема: мой дом был очень мал, а ящиков было слишком много.

Когда рабочие уехали, я окликнула Бу, но он исчез. Безрезультатно обыскав все комнаты, я выпустила Аттикуса и Данте, рассчитывая на то, что они обнаружат его в этом лабиринте из коробок. Безуспешно. Мы высыпали во двор, но Бу не было и там.

— Простите за беспокойство, — обратилась я к водителю фургона, когда он ответил на мой звонок, — но у вас в машине случайно нет безбилетного пассажира?

— Нет, мэм, — откликнулся мужчина. — Когда мы запирали фургон, он был пуст. Это точно.

Я в панике позвонила на работу Лоренсу. Он бросил все дела и выехал домой — помогать разыскивать нашего исчезнувшего малыша. К этому времени поиски Бу продолжались уже не менее получаса. За это время, с учетом его проблем со зрением и прочих отклонений, он мог забрести куда угодно без малейших шансов найти обратную дорогу домой. Я тщетно пыталась успокоиться. Бу всегда шарахался в сторону от звука машин. Но что, если он отбежит от одной машины лишь для того, чтобы врезаться в другую? Настало время сесть за руль и начать прочесывать окрестности в надежде, что он еще жив. Наш дом находится на возвышении в четверти мили от дороги и со всех сторон окружен лесом и небольшим болотцем.

Спускаясь с холма и уже приближаясь к дороге, я увидела посреди заболоченного участка леса маленького, очень темного оленя. Подъехав ближе, я поняла, что это вовсе не олень, а наш малыш Бу, радостно и беспечно обнюхивающий эту новую для него территорию. Крича и размахивая руками от радости, я бросилась бежать по болоту. Должно быть, я выглядела при этом совершенно нелепо. Подхватив Бу, я понесла его к машине. В этот момент я осознала, что бегу, несу на руках Бу, да еще и дергаюсь, как ненормальная. У меня много лет так болели все суставы, что я и не подозревала, что все еще способна на подобную активность. Они и сейчас меня беспокоили, но это нельзя было и сравнить с мучениями, вынуждавшими меня каждую ночь обкладываться пакетами со льдом.

Моя возросшая мобильность в сочетании с ослаблением хронических болей в суставах объяснялась совокупностью целого ряда факторов. Во-первых, мои суставы были в значительной степени избавлены от «общения» с тротуарами Нью-Йорка. Преподавая в собачьей школе, я была вынуждена постоянно двигаться, так же, как и во время дрессировки Бу. Все это способствовало улучшению моего состояния. Хотя и не избавилась от боли совсем, теперь я делала то, на что уже давно не была способна. В качестве собачьего инструктора я могла по два часа подряд проводить на ногах. Я также взяла на себя дополнительную ответственность по подготовке собак-психотерапевтов, что означало еще плюс два часа подвижности. Кроме того, я вместе с Данте наносила визиты клиентам нашей организации. В сумме все это давало от четырех до шести часов активности в неделю. Поскольку в это время я занималась любимым делом, мой мозг блокировал боль. Таким образом, я лично наслаждалась плодами собачьей психотерапии.

* * *

Открытие, сделанное мной в тот день, когда мы чуть не лишились Бу, позволило мне взглянуть на себя и свою работу со стороны. Впервые я осознала, что, возможно, правы те, кто говорил, что у меня есть способности к дрессировке собак. Заблудившись во время доставки кухонных шкафов, Бу позволил мне увидеть в себе нечто, о существовании чего я и не подозревала. Я незаметно перестала быть калекой, нуждавшейся в шейном корсете и трости для того, чтобы добираться в город и обратно. Новые ощущения позволили мне предположить, что я способна справиться с работой, требующей некоторой физической активности, и что, возможно, я действительно создана для этой работы.

Мне слишком настойчиво вбивали в голову, что я ни на что не годна, поэтому теперь трудно было удержать в себе это новое знание. Но вылезло наружу мое упрямство, и вскоре я решила, что способна добиться признания в качестве настоящего профессионала.

До этого момента все решения, которые я принимала во время обучения Бу, а также других собак, диктовались поверхностной начитанностью и внутренним чутьем. История моей собственной жизни заставляла меня сомневаться в том, что дрессура с помощью наказания (с применением строгих ошейников, ошейников-удавок и электронных ошейников) способна создать обстановку доверия между собакой и дрессировщиком. Я знала, что в моем случае методика, использующая наказания, оказалась неэффективной. Я подозревала, что с собаками дело обстоит точно так же.

Приступив к учебе, я обнаружила, что мое чутье подтверждается научными данными. Я прочла все, что смогла раздобыть, по теории познания, методике выработки условного рефлекса, классическом формировании условных рефлексов, дрессуре с помощью кликера, изменении поведения, десенсибилизации и условно-рефлекторной терапии. Я узнала, что исследования реакций лабораторных животных на наказание (боль, страх) и положительное подкрепление (еда, игра, ласка) не только подтвердили мою интуитивную правоту, но и дали ей биохимическое обоснование.

Неврологические реакции на страх и боль, как в мозгу, так и в теле, попадают в общую категорию стрессовых реакций. Нейрохимические вещества и гормоны, выделяющиеся под воздействием средних и сильных стрессовых раздражителей, препятствуют усвоению материала (если только мы не говорим о воспитании под воздействием жгучей боли и сильнейшего стресса, являющемся мощным обучающим приемом, что, впрочем, неприменимо к дрессуре собак). Методики позитивного подкрепления не вызывают такого сильного выброса стрессовых гормонов, зато стимулируют выделение веществ, ассоциирующихся со счастьем. Их использование облегчает обучение, делает его более эффективным, а результаты — более долговременными.

На тот момент я уже была членом Ассоциации тренеров домашних собак, подразделением которой является Сертификационный совет профессиональных тренеров-кинологов. Он был основан с целью тестирования и подтверждения квалификации хендлеров на всей территории страны и одновременно предоставлял владельцам собак возможность разыскать этих профессиональных тренеров. Я предприняла попытку сдать экзамен на получение сертификата профессионального тренера-кинолога, когда Бу исполнилось два года. Мне самой казалось, что я выжила из ума. Речь шла об экзамене, состоящем из двухсот пятидесяти вопросов, проверяющих знания по теории, этологии, методике дрессуры, инвентарю и условиям содержания животных. Только для того, чтобы получить право на попытку сдачи этого экзамена, тренер должен был иметь за плечами не меньше трехсот часов подтвержденного независимой организацией тренерского опыта в качестве ведущего или единственного инструктора, наряду с рекомендациями от клиентов, коллег и профессиональных ветеринаров. Я лично была знакома с несколькими опытными тренерами, которые раз за разом проваливали этот экзамен и записывались на пересдачу.

Я сдала его с первой попытки. Возможно, я действительно успела стать неплохим тренером.

* * *

С удостоверением профессионального тренера на руках меня было уже не остановить. Я начала коллекционировать сертификаты инструкторов и экспертов различных категорий и организаций. К тому времени, как Бу исполнилось два с половиной года, я стала профессиональным тренером-кинологом, обладающим всеми «верительными грамотами», которые хоть чего-то стоили. Большинство моих титулов и дипломов ничего не значили для людей за пределами кинологического сообщества, но мне, а также всем остальным членам собачьего мира они сообщали о том, что я занимаю свое место на законных основаниях и кое в чем разбираюсь. Наступило время создавать свою собственную фирму. В знак уважения к собакам, которые так много мне дали, я назвала ее «Школа трех собак».

Теперь, когда я хорошо знала свое дело и обладала всеми необходимыми регалиями, подтверждающими мои знания, я снова взялась за обучение Бу. Наши занятия были очень похожи на то, что мы делали, когда я еще надеялась подготовить его в качестве служебной собаки. Только на этот раз основной упор делался на социализацию и обобщение его навыков, к тому же мои ожидания гораздо больше соответствовали его возможностям. Я знала его сильные стороны (контакт с людьми) и его слабости (освоение новых навыков). Я должна была начать работу с его сильными сторонами, постепенно заманивая его в категорию навыков.

Бу обладал исключительной способностью мягко и обезоруживающе поздороваться с маленьким ребенком, а потом просто стоять рядом (его знаменитому взгляду в пространство наконец-то было найдено применение!), пока малыш гладил его, восторгался им, пытался заплести его шерсть в косички или начинал игру в индейцев и ковбоев. Это выглядело в точности так, как раньше, когда он выходил на улицу и смотрел в никуда с растерянным и радостным видом. Но когда его ласкали дети, источник его радости был совершенно очевиден — любовь и забота, которую он дарил и получал. Когда его теребили дети, которых мы встречали в магазинах или парках, он оставался совершенно спокоен и стоял, слегка изогнув тело (верный признак расслабленности, потому что, когда собака напряжена, ее тело всегда натянуто как струна) и приоткрыв пасть. Он никогда не совершал резких движений и не подходил к малышне слишком близко, чтобы никого не испугать. Для многих детей Бу был единственной собакой, которую они не боялись гладить. Он никогда не скакал вокруг них, не махал лапами и не пытался их облизать. Одним словом, не пугал их своим поведением. Для других детей он был хорошим товарищем. Позволяя ребятне делать с собой все, что угодно, он олицетворял мечту любого родителя. Очень важно помнить, что фраза «Я хочу собаку, которая будет позволять моим детям делать с собой все, что им вздумается» является выражением малореалистичных ожиданий. Опасно рассчитывать на то, что все собаки будут терпеть то, что могут сделать с ними ребятишки. Без специальной подготовки многие животные могут не выдержать и сообщить ребенку, что им что-то не нравится, единственным доступным для них способом — зарычав, залаяв или щелкнув зубами.

Бу потребовался еще один год специализированной подготовки, прежде чем я сочла его готовым посещать занятия для собак-психотерапевтов. Мы с Дианой вели эту группу по очереди, и, поскольку наступила очередь Дианы, я записала Бу в число ее учеников. Это позволяло мне уделить все время занятия только ему. Как и прежде, большую его часть я тратила на то, чтобы отвлечь внимание Бу от других собак и сосредоточить на себе. Хотя теперь это давалось мне легче и булькающие звуки я издавала значительно реже, все же это был серьезный труд.

Основное же отличие заключалось в том, что теперь я не бичевала себя, когда успехи Бу были менее поразительными, чем мне хотелось бы. Я просто работала с ним в его собственном темпе. Если нам приходилось проходить один и тот же материал несколько раз, меня это не волновало. Бу научил меня быть терпеливой и не торопить события. Это был впечатляющий урок кротости и смирения. Хотя житейские события могут часто выходить из-под нашего контроля, в нашей власти позволить им быть такими, какими они должны быть. Благодаря Бу я вспомнила молитву о душевном равновесии, которую выучила в Обществе анонимных алкоголиков: «Боже, дай мне душевных сил, чтобы принять то, что я не в силах изменить, мужества изменить то, что я изменить могу, и мудрости всегда отличать одно от другого». Я неизменно ощущала на себе могучую силу этой молитвы, рожденной еще в пятом веке.

Каждый день, занимаясь с Бу, я вспоминала эти удивительные слова. Я знала, что никогда не смогу сделать из моего малыша блестящего собачьего интеллектуала наподобие Данте, но я не сомневалась, что, если буду гнуть свою линию, он вполне способен стать прекрасным собачьим психотерапевтом. Все, что от меня требовалось, — это последовательность и терпение.

* * *

Группа, которую посещал Бу, готовила собак для двух основных видов работы — деятельности с привлечением животных и психотерапии с привлечением животных. Я также люблю включать сюда третью категорию — обучение с привлечением животных.

Первый вид — это самая распространенная категория посещений. Как правило, хендлер с собакой посещают человека в больнице или доме для престарелых. Все, чего ожидают от такого визита, как персонал заведения, так и клиент, — это появления ласковой собаки, способной украсить день, может быть, снизить кровяное давление и уж точно вызвать на многих лицах улыбки. Визиты собак не прописываются врачами, их не заносят в истории болезни, но их мощное благотворное воздействие на здоровье пациентов бесспорно.

Психотерапия с привлечением животных, напротив, подразумевает целевое, предписанное врачом взаимодействие пациента и животного, а итоги каждого визита тщательно документируются. К примеру, если врач-трудотерапевт хочет, чтобы пациент поработал над амплитудой движений травмированной руки, он может предложить пациенту двадцать раз погладить собаку правой рукой, а затем левой. Или, если кто-то работает над тонкой моторикой, ему может быть прописана игра «Собери бобы» с приходящей в гости собакой. После того как пациент по одному сложит в чашку все бобы, собака переворачивает чашку, заставляя пациента повторить весь процесс. Конечно, чашку может перевернуть кто угодно, но гораздо интереснее, когда это делает собака.

И наконец, существует такой вид работы, как обучение с привлечением животных. Во время тех уроков, которые мне приходилось посещать, учитель управлял взаимодействием учеников и собак, ставя перед ними индивидуальные задачи, и вел записи прогресса, достигнутого каждым из учеников. Так же и специалист, обучающий чтению, может контролировать успехи всякий раз, когда ребенок читает собаке книгу. Таким образом, подобные визиты имеют выраженный обучающий характер.

* * *

Следующим шагом была подготовка Бу к тестированию. Если бы он сдал этот экзамен, я бы зарегистрировала его как собаку-партнера или собаку-психотерапевта. Экзамен состоит из двух частей — оценка навыков и оценка способностей. Собаке вместе с хендлером необходимо выполнить десять упражнений, оценивающих выработанные навыки, а затем перейти к демонстрации способностей животного. В этом тесте каждое упражнение оценивается следующим образом: 2 балла (самый лучший результат), 1 балл (хорошо), НГ (не готов) или НП (не пригоден на роль партнера). Требованиям теста может соответствовать только очень умная, любящая, терпеливая и сопереживающая собака. У меня был Бу.

Спустя несколько месяцев мы завершили учебу, и наступило время сдавать экзамен. Я была знакома с экзаменатором, Лиз, которая относилась ко мне с уважением. Она была первой, кто экзаменовал меня и Данте, и поэтому при виде Бу испытала легкий шок. Я видела, как она слегка прищурилась, сравнивая моего нынешнего ученика с чудо-псом Данте. Но я оставалась спокойной, потому что Бу мог быть лишь самим собой.

В первый раз он разволновался настолько, что провалил экзамен, не сумев выполнить базовые команды. Я этого ожидала, и мы снова приступили к работе. Мы заходили в зоомагазины, ветеринарные клиники, даже в химчистки и маленькие продуктовые магазинчики. В каждом из этих заведений мы выполняли базовые команды, заявленные в первой части экзамена. Иногда мы выполняли их в требуемом порядке, иногда в произвольном. Сдаваться я пока не собиралась.

По мере того как продолжалась учеба Бу, его взаимоотношения с домашними улучшались. Во-первых, он сдружился с Аттикусом. Свою самую любимую игру они устраивали во дворе. Бу стоял неподвижно, глядя на Аттикуса, который тоже не двигался и смотрел на Бу. Наблюдая за ними, я как будто наяву слышала музыку из фильма «Хороший, плохой, злой» и видела перед собой вперившихся друг в друга Клинта Иствуда и Илая Уоллака. Затем один из моих псов совершал короткий резкий прыжок вперед и припадал на передние лапы, слегка отклоняясь в сторону предстоящей погони. И, сорвавшись с места, они начинали наматывать круги по двору и саду. Их морды светились счастьем, тела ходили ходуном, а розовые языки развевались. В какой-то момент Бу останавливался и издавал свое неподражаемое «y-y, y-y, у-у», как голосом, так и позой напоминая завывающего на луну койота. После этого игра стихала. Вернувшись в дом, оба предавались своему излюбленному занятию — попрошайничеству. (Я всегда пользуюсь этой собачьей слабостью, чтобы добиться более стабильного выполнения команд и лучшего поведения). Аттикус и Бу представляли собой комичный дуэт, вежливо ожидающий угощения. Проведя день в погонях и ожидании подачек, Бу коротал вечера, либо лежа на диване у меня в кабинете (опять же в компании Аттикуса), либо сидя со мной и Данте в гостиной.

Но самым главным было то, что Бу наконец-то удалось найти местечко в сердце Лоренса. Хотя заторможенность пса по-прежнему иногда выводила моего мужа из себя, я заметила изменения в его отношении к малышу, когда начала рассказывать ему о других учениках нашей группы.

— Сегодня они снова назвали Бу олухом, — пожаловалась я.

— Кто — они?

Глаза Лоренса сузились.

— Да все та же компания. Я не уверена, что они сказали это в шутку. Мне кажется, что, когда я пытаюсь рассказать им об ограниченных возможностях Бу, они думают, что я все выдумываю.

— Они просто не знают Бу! — возмущенно произнес Лоренс.

Это стало поворотным моментом. Чем больше я рассказывала мужу об издевках над Бу, тем больше он мечтал о его успехах, чтобы доказать всем насмешникам, что они ошибаются. Это был уже не тот человек, который сказал: «Как хочешь, но это будет твоя собака. Я ухаживать за ним не собираюсь». Передо мной был человек, привязавшийся к псу, на появление которого в своем доме он согласился скрепя сердце.

* * *

Прошло чуть больше года после смерти Чака, когда Бу попытался сдать экзамен во второй раз. На этот раз нашими экзаменаторами были Кей и другая Диана (Андерсон). В свое время они записались в группу, которую я помогала готовить вместе с Данте. И я снова отчетливо увидела, что они сравнивают с Данте эту маленькую черную собачку, которая как будто парила на конце поводка, не обращая на меня ни малейшего внимания. Их шок был очевиден. Я вообще терпеть не могу сдавать экзамены, а на этот раз волновалась больше обычного. Мы с Бу уже провалились однажды. Что, если мы будем терпеть неудачу за неудачей? В какой момент я отступлю, задавшись вопросом, насколько нужно все это Бу? Но что-то внутри говорило мне, что мой чудак может стать изумительным психотерапевтом, и я отчаянно хотела помочь ему этого добиться.

— Лиза, дыши, — то и дело повторяла Кей, пока мы с Бу выполняли команды экзамена.

— Ты так напряжена, — наконец произнесла и Диана, — что каждый раз после вдоха задерживаешь дыхание. Не забывай выдыхать.

Тем временем Бу демонстрировал свою обычную рассеянность, лишь изредка оборачиваясь в мою сторону, когда я подавала ему какую-то команду.

Команде «Лежать!» предстояло решить нашу судьбу. У Бу всегда были проблемы с тем, чтобы спокойно улечься на пол, даже когда его ничто не отвлекало. Порой его попытки лечь превращались в душераздирающее зрелище. Из-за церебеллярной гипоплазии он не мог улечься так, как делают это обычные собаки. К тому же на твердом полу он поскальзывался под своим собственным весом, его передние лапы разъезжались, и ему никак не удавалось вытянуть их вперед. Он ненавидел выполнять эту команду на твердой поверхности, но пропустить ее мы не могли. Одна невыполненная команда означала провал.

* * *

Экзамен начался, как всегда, неторопливо. Диана подошла к Бу, чтобы выяснить, как он встречает незнакомого человека и позволяет ли себя погладить. Бу очень хотелось поприветствовать ее, но ему удалось сохранить спокойствие, пока она пожимала мне руку. Поздоровавшись со мной, Диана погладила его по голове и спине и принялась легкими касаниями трогать все его тело, чтобы убедиться в том, что он не возражает против близкого контакта с незнакомыми людьми. Бу с удовольствием воспринял ласки Дианы, хотя его несколько смутило то, что ему не позволяют поиграть с этим замечательным новым другом. Нам предстояло продемонстрировать все наши умения. Наступило время «выйти на прогулку». Радостно похлопывая ушами, Бу протрусил рядом со мной мимо ярких пластиковых конусов. «Мы» доказали, что способны гулять на поводке без строгих окриков и физического сдерживания. Теперь рядом с нами появились волонтеры. Мы с Бу должны были «пройти сквозь толпу», состоящую из незнакомых людей, не пугаясь и никем чрезмерно не интересуясь. Следующий тест проверял «реакцию на отвлекающие факторы». Бу не обратил ни малейшего внимания на даму в ходунках, быстро промелькнувшую перед нами (хотя, возможно, он ее просто не увидел). Когда со стола с грохотом свалилась папка с бумагами (фактор шума), Бу обернулся (как и все, кто присутствовал в комнате), но я его успокоила, и он тут же овладел собой.

Мы приблизились к решающим заданиям. Следующие четыре испытания включали внушающую мне ужас команду «Лежать!» (впрочем, «Сидеть!» у нас получалось не лучше).

— Сидеть! — произнесла я своим особенным тоном.

По мнению Дианы Пеннингтон, такие интонации используются для того, чтобы предложить заглянувшему в гости соседу чашечку чая.

Бу чудесным образом высидел положенные три секунды, и перед нами вырос наш главный противник.

— Бу, лежать! — произнесла я, дублируя команду жестом руки.

Мое сердце колотилось так сильно, что мне с трудом удалось сдержать дрожь в «предлагающем чашечку чая» голосе.

Бу начал вытягивать передние лапы, готовясь уложить на пол грудь. Есть! — подумала я. Но тут его внимание привлекли волонтеры, готовые обласкать его за успех в первой части экзамена. Я уверена, что он задался вопросом, почему бы вместо того, чтобы ложиться на холодный пол, ему не пойти и не поиграть с этими замечательными улыбчивыми людьми.

— Лежать! — повторила я, несколько резче подчеркнув команду соответствующим жестом, но сохранив приветливый и любезный тон.

Очень важно, приходя к кому-то вместе с собакой, придерживаться подобных интонаций, вместо того чтобы выкрикивать команды. С точки зрения клиента это было бы очень некрасиво, кроме того, собака может разнервничаться, что в подобной работе недопустимо. Если во время дрессировки наш голос звучит мягко и доброжелательно, животные привыкают выполнять команды, отданные спокойно и дружелюбно. После второй команды Бу отвернулся в сторону.

Нет, нет, нет! — подумала я.

Но у нас, как в бейсболе, есть три попытки.

— Лежать! — снова произнесла я.

На этот раз жест рукой был весьма красноречив, но голос сохранил всю мягкость интонаций. Я замерла в ожидании. В комнате воцарилась такая тишина, что я почти услышала мысли волонтеров, побуждающие Бу поскорее улечься на пол.

Он снова начал медленно вытягивать передние конечности, замер… но на этот раз лапы продолжили свое скольжение вперед. Затем он изогнул заднюю часть туловища, что позволило ему окончательно уронить себя на пол. Плюх! К счастью, звук (как и его отсутствие) не играл никакой роли при выполнении этого задания.

Бу должен был задержаться в этой позе на три счета.

— Один Миссисипи, — произнесла Кей.

Страницы: «« 123456 »»

Читать бесплатно другие книги:

Все, чего хотят Анна Лощинина и Алексей Майоров, – это забыть о днях, проведенных в плену у черного ...
Когда человек погружается в пучину своего подсознания, сотканного из собственных фобий и чужих иллюз...
Их лишили всего: памяти, имен, самой жизни – и заставили работать как каторжных на забытой богом пла...
Сильные чувства – удел молодости. А когда молодость проходит, ничего необычного ожидать обычной женщ...
Он нашел ее – свою фею… Только букет роз теперь оказался ни к чему. Девушка была мертва. Надо бежать...
Когда сыщики влюбляются – преступникам становится некомфортно вдвойне.Буря чувств и океан страстей с...