Тайна Черного моря Чубаха Игорь

Эпизод восемнадцатый. Пациент скорее мертв, чем жив

28 июля, четверг, 11.56 по московскому времени.

Судя по бессмысленным локерам, зеркалу заднего обзора со встроенными часами и двойным термометром, прозрачному декоративному набалдашнику на рукояти переключения скоростей, в котором бултыхался какой-то ярко-синий студень, и прочей шелухе, серая «девятка» скорее всего принадлежала новому азербайджанцу. Ее Алиса одолжила покататься возле магазина «Мегатехника» на Бассейной. Взяла, конечно, без спроса и зазрения совести: ведь «чероки» свое уже отыграл, а колеса-то нужны – не на метро ж ехать.

Машинка попалась путевая. Шла ровно, почти бесшумно, руля слушалась беспрекословно. И вообще производила впечатление сошедшей с конвейера не ранее чем неделю назад. Наверное, так оно и было.

Хутчиш, Алиса и Вискас оставили машину на платной стоянке у кафе и проглотили слюнки, узрев благоухающие гамбургеры. Но народу в кафешке было битком; поэтому голодная троица в толпе беззаботных туристов и мающихся бездельем в рабочий день горожан перебежала дорогу и, озираясь на старорежимные декоративные бело-черные будки, затопала по некрашеным доскам Иоанновского, увенчанного стилизованными под прошлый век фонариками моста, что соединяет большую землю с Петропавловской крепостью.

Барражирующие тучи едва не цеплялись за шпиль Петропавловки, ежеминутно грозя разодрать об ангела серое брюхо и разразиться водопадами. Впрочем, пока обходилось. Солнцу пробиться сквозь небесную армаду не удавалось.

В реквизированной машине на заднем сиденье нашлась кожаная куртка. Чуть великоватая для Хутчиша, и, меряя шагами мост, Анатолий с любопытством перебирал содержимое карманов: записанный на салфетке телефон девушки Нади; ключи с брелоком для стрижки ногтей; рецепт «катания» водки на обратной стороне ресторанного счета.

Поначалу, ещё на Варшавской, Алиса, распаленная собственным рассказом о «ленинградском деле», намеревалась с места в карьер мчаться в Смольный и вытрясти душу из злонамеренного чиновника, но Анатолий охладил её пыл – напомнил, что без доброй легенды и подготовленных тылов соваться в цитадель власти бессмысленно.

Поэтому троица решила, чтобы не терять времени зря, наведаться в Балтийский дом, официальный устроитель театрального фестиваля «Новая радуга». Наведаться и присмотреться к участникам китайского коллектива «Ка-бара-сан», ближайшим соратникам Господина Доктора Театральных наук, специально экспортированным из Китая. Но – обломились: в сонном и пустом здании Балтдома сухонькая билетерша не без злорадства сообщила плямкающему из-за спички Вискасу, что сегодня все гости выступают в Петропавловке, под открытым небом. Здесь недалеко.

Недалеко было пешком, а вот на машине пришлось поморочиться.

Да, Анатолий Хутчиш поверил Алисе и Вискасу, что визит в Смольный, возможно, прольет свет на «ленинградское дело» и тайну установки Икс. Поверил, поскольку, как ему было известно, один из вице-губернаторов нынешней администрации в прошлом служил адмиралом. Тоже отчаянно любопытный фактик.

Поверил новоявленным друзьям Анатолий Хутчиш. А зря.

Совсем рядом астматично чихнула пушка, отмечая полдень. Кто-то из туристов вяло зааплодировал. На пологих берегах под стенами крепости несколько компаний совершали уик-эндовские ритуалы: расстелив на травке плед, под пиво перекидывались в шашки или без всяких пледов давили бутылку винца на троих. Компаний было немного, только опешившие от успешной сдачи экзаменов абитуриенты да алкаши. Что может быть лучше плохой погоды? Вода в Неве мурлычущей кошкой терлась о берег. Вода была цвета промасленных долларов.

Прижавшись спиной к крепостной стене, на корточках сидел относительно молодой нищий с исписанной картонкой на груди: «Я не ел три дня. Дома больная жена…» – и меланхолично насвистывал мотивчик из Сюткина.

Людской ручеек внес дрейфующую троицу в Петровские ворота. За спиной остался плакатик, приглашающий на вертолетные пятнадцатиминутные экскурсии всего за восемьдесят тысяч. Равнодушные ко всему статуи Беллоны и Минервы в тесных нишах смотрели в вечность. Далее поток людей миновал куцеватый Инженерный дом и вытек к Петропавловскому собору и усыпальнице, где и прекратил свое поступательное движение.

Где-то здесь, в одном из флигелей, размещалась Аэродинамическая лаборатория Российской академии наук. Хутчиш подумал, что коль выпала оказия, то неплохо бы зайти к ребятам – познакомиться, поделиться своими придумками и дополнениями к теории динамики полета – не зря же столько бумаги на самолетики извел. Да опомнился. Нельзя. Он в автономке.

Может, погода была виной такому настроению, но лица экскурсантов были угрюмы. Даже карикатурный памятник Петру не пробудил ни у кого улыбки. Словно посетители не гулять и дышать воздухом сюда шли, а исполнять повинность.

Бывшая неприступная крепость (неприступная, быть может, лишь потому, что никто никогда взять её приступом не пытался), крепость, с семьсот восемнадцатого года бывшая тюрьмой для политических, нынче превратилась в балаган. На асфальтированной площадке между угловатой тенью Монетного двора и собором резвились театральные коллективы со всего света – демонстрировали на импровизированных подмостках всем желающим свои таланты.

Вот слева труппа с красивым названием «Матумба» (Берег Слоновой Кости) – четверо полуголых мускулистых гостей с жаркого континента, блестящих от пота, бряцающих бисером набедренных повязок, – изо всех сил лупит деревянными, покрытыми искусной резьбой палками по пустым, витиевато размалеванным металлическим бочкам; сквозь размалевку проступают закрашенные буквы: «PETROL».

Хутчиш машинально попытался найти скрытые порядок и ритм в гулких радостных ударах (а вдруг темнокожие таким образом, по типу азбуки Морзе, информацию передают – «субъект здесь, начинаем операцию»?), но ничего толкового обнаружить не сумел. Когда же артисты закончили номер, высокий, бритый наголо негр из редких зрителей, случайно оказавшийся поблизости от фланирующей троицы, чистосердечно и зычно захлопал в ладоши, повернулся к Анатолию и, не сумев сдержать первобытного восторга, проговорил:

– Kum ngvada t'g'd'm, t'g'd'm, yo[47]?

– Bgamgu pta kon[48]? – из вежливости поддержал разговор Хутчиш, с тихой грустью вдыхая терпкий дух свежеспиленной сосны.

Помосты, наверное, поставили этой ночью, кое-где в неровностях асфальта золотой жилкой секлась деревянная стружка. По неизъяснимой прихоти сознания запах сосны напомнил прапорщику другую сцену: так же истово бьют по натянутой шкуре бизона раскрашенные краской мужчины, а мальчик в толпе юных сверстников издалека наблюдает за взрослыми. Терпкий запах костров, жаркое солнце прерий… Было и прошло.

– Oh, e pta «N'domy rampata k'krolz urugu-do[49]», – ответил негр-меломан.

Может, он даже заметил, что собеседник не разделяет его радости, а может, просто был хорошо воспитан. Во всяком случае, больше с Хутчишем разговаривать не стал.

Вообще, напрасно Хутчиш заявился в Петропавловку. Настроение почему-то испортилось. Не ровен час, какой-нибудь случайный топтун наткнется на него, доложит куда надо, и снова пойдет игра в салочки. Надоело Анатолию бегать от всяких разведок. Ему хотелось есть и спать. Ни задорные негры, ни разыгрываемая на соседнем, плачущем янтарной слезой помосте белорусская пьеса из жизни водяных, русалок и прочей нечисти, пусть и исполняемая на национальном языке, его не занимали. Да и сама идея вывести фестиваль «Новая радуга» в массы не нравилась мегатоннику. Мероприятие отдавало профанацией. Национальные театры – все же зрелище для искусствоведов, а не для туристов из Пскова.

Ну вот, пожалуйста: как в воду смотрел.

Небогато одетая девушка, несмотря на пасмурную погоду, в темных очках, метрах в десяти от троицы вдруг схватила за руку своего спутника – крепкого чернявого паренька – и с жаром зашептала ему на ухо, косясь в сторону Вискаса. Что-то знакомое было в лице девушки, но очки мешали идентификации. И хотя действия девицы, одетой в салатового цвета куртку с капюшоном, были до умиления непрофессиональны, Анатолий, к стыду своему, не смог из-за царящего гвалта ничего услышать. По движениям губ успел лишь ухватить: «Это он, это он!..»

Хутчиш потянулся было дернуть спутника за рукав и сообщить, что, дескать, у него, Вискаса, сфотографировались знакомые, но передумал. Наверняка это не агенты – ни один агент не повел бы себя столь дилетантски. Если только своими топорными действиями не собирался привлечь внимание Вискаса. Сам же Вискас, остолоп эдакий, не замечал опасности. А с другой стороны, девица знает Василия, а Хутчиш где-то видел девицу. Это неспроста. Надо разобраться.

Артем тоже узнал сволочь, на которую обратила внимание Марина. Сомнений нет: именно этот тип в жеваной шляпе, с неизменной спичкой меж пухлых слюнявых губ привел за их столик в Петродворце «друга Петра Львовича», шикующего бежевым плащом. Значит, снова вычислили, гады.

Сбежав из Петродворца на утлой лодочке, Артем и Марина сошлись на том, что лучше всего им спрятаться среди людей в городе. В толпе, конечно, могут оказаться враги, но напасть будет гораздо труднее. Беглецы посетили Музей-квартиру Достоевского, Музей артиллерии. Побывали в Русском музее и на футбольном матче. К удивлению Марины, в этом городе женщины совсем не осветляли волосы перекисью водорода. И ещё девушку очень удивляло, как мало в Петербурге загорелых людей. Это в середине-то лета!

Марина время от времени начинала нервничать, ломала едва прикуренные сигареты, донимала Артема нелепыми упреками. Артем с собачьей преданностью сносил её выходки, мысленно оправдывая Марину: она, дескать, не ведает, что творит.

Кроме того, теперь Артем был вооружен и чувствовал себя увереннее. Голыми руками нас не взять. Сами с усами. И сами сделаем первый шаг. Посмотрим, какого рожна им от нас надо…

С точки зрения Марины Артем повел себя неправильно. Ну почему он никогда её не слушает? Вместо того чтобы, схватив подругу за руку, сквозь толпу туристов ринуться прочь, он мягко развернул девушку и потянул к узкому пустынному проходу между гранитными стенами экс-казематов в сторону Нарышкинского бастиона. «Я не я, если никто следом не пойдет».

Артем достал из шероховатой картонной пачки «беломорину», сунул в рот, но прикуривать не спешил.

А ведь он до сих пор не курил. Вот до чего довели парня приключения! Бедненький… Зачем ему нужно курить? Тут спасаться надо, а он курить собрался. Он что, издевается? Эгоист.

Марина испугалась. Старые страхи вновь затопили её душу. Теперь к типу в шляпе присоединились ещё двое – светловолосый долговязый парень в футболке с изображением бас-гитариста из «Kiss» под кожаной курткой и какая-то рыжая пигалица. Пусть все встречные мужики считали своим долгом обернуться на пигалицу, Марина не нашла в ней ничего особенного: ноги худые, грудь еле выпирает, патлы не уложены… И все же от неё веяло смертельной опасностью…

Марина была на грани истерики. Ее ногти пребольно впились в руку спутника, но девушка этого не замечала. Когда между ними и троицей оказался ларек с красивыми, лазурью расписанными пасхальными яйцами, беглянке пришла на ум глупая идея сбросить куртку, авось это поможет стать незаметной. Девушка вопросительно посмотрела на спутника. Тот все не прикуривал.

Увидев, что парочка направляется в сторонку, к одинокому ларьку, торгующему хот-догами, Хутчиш сказал Алисе:

– Ну, вы как хотите, а я есть хочу. У меня сейчас пупок с позвоночником поцелуется. Вон ларек с сосисками – съем штучку и догоню.

Из-за крыш взвился экскурсионный вертолет, громкий, как будильник, и заслуженный, как кастрюля на кухне.

– Не отравись смотри, – ничего не заподозрила Алиса.

Она размышляла, не позабавить ли соратников сообщением, что вертолет этот ночью превращается в арендуемую нуворишами летающую баню – с выпивкой и девочками. На борт втаскивается переносная парилка, закупаются напитки… Ее с подругами зазывали-зазывали, да она не пошла.

– Ерунда, и не такое едали. – Хутчиш тоже взял на заметку летательный аппарат: наверняка ведь, чтобы не дразнить ПВО, он оснащен системой «свой – чужой».

– Вон там, кажется, какие-то китайцы выкаблучиваются. Наверное, это наши и есть. Мы туда пойдем, догоняй.

– Лады. Тебе купить?

– Купи. Только без горчицы. И кетчупа поменьше.

– Заказ принят. Эй, Вискас, будешь сосиску? Извини, что-то никак мне к твоей кличке не привыкнуть.

– Ась?

Василий в это время задумчиво принюхивался, как суслик, выискивающий, откуда опасностью дует. Ему было не до обид.

– Сосиску, говорю, будешь?

– Сосиску? Горячую? Ладно, давай свою сосиску… Вот черт, чем же это пахнет?..

Покинув напарников, Анатолий пробрался сквозь толпу ротозеев. Обогнал, пройдя совсем рядом, странную пару и первым подошел к ларьку. Попутно выбросил в мусорницу покрытый каракулями талончик на проезд и вроде бы случайно обернулся.

Не-а, не агенты. Никак не агенты. Ну какой агент, скажите на милость, пройдет мимо выброшенной другим агентом исписанной бумажки? Кроме того, при каждом шаге в кармане чернявого отчетливо позвякивало – по звуку ключи, а не монеты. Но ведь ни один разведчик мира, будь он хоть «спящим», хоть контрразведчиком, хоть простым топтуном, не позволит себе такую роскошь, как посторонние звуки при передвижении. Долой все брякающее – этот девиз зарублен на носу любого сотрудника спецслужб.

Анатолий немного расслабился.

Ларечное убожество сувениров его не развлекло. Грустно смотрелись непременные пасхальные яйца, угрюмые рожи матрешек – криво размалеванные, наверное, таким же угрюмым, как и его произведения, мастером.

Хутчиш пристроился в конец небольшой очереди алчущих вкусить хот-дог и продолжал краем глаза отслеживать парня и девушку. На секунду их заслонила группа горластых немцев в гавайках навыпуск и шортах. Из шорт торчали худые, незагорелые, обросшие оранжевым пухом ноги. Немцы сосали «Туборг» из банок и с чисто германским стоицизмом ждали хорошей погоды. Три девицы в группе косметикой и мужским вниманием не пользовались.

Когда немцы наконец открыли обзор, Хутчиш увидел, что наблюдаемые напряженным шагом миновали ларек и медленно углубились в проход к южной куртине.

Прапорщик быстро провел рекогносцировку. В случае чего, можно уйти через Трубецкой бастион. Удивительно, но в толпе театралов никого из вражеской наружки он не заметил. Ни тебе колючих взглядов, ни бесцельных блужданий. Неужели Докторишка не соврал и Хутчишу действительно дан carte blanche? Чертыхнувшись про себя (до вожделенной сосиски оставалось три человека), прапорщик покинул очередь и устремился следом. Всем своим видом показывая, что вот он я, не прячусь, иду на контакт.

Он догнал парочку почти у самой куртины, соединяющей Трубецкой и Нарышкинский бастионы. На шум шагов за спиной девушка обернулась. Испуганно сдернула с носа очки. И только тут Анатолий узнал её – фотография девушки содержалась в одном из файлов на дискетах, которые подарил прапорщику Господин Доктор. А если соблюдать точность, в одном из файлов, пароль к которым подобрал Петюня, потому что сам Хутчиш изучать дискеты не собирался. Файл назывался «Сотрудники закрытой лаборатории микробиологических исследований Ц-24, г. Киев, ул. Космонавта Тюрина, 12».

Прапорщик не стал заранее просчитывать, что он скажет парню и девушке, а что не скажет. Во всеобщем шуме и гаме они казались столь же отверженными, как и он. По скованности их фигур можно было понять, что им страшно, что это не соперники, а обыкновенные беглецы. Сорванные ветром опасности и пытающиеся выжить.

– Я Хутчиш. Анатолий Хутчиш, – успокаивающе сообщил прапорщик. И больше ничего сообщить не успел.

Потому что чернявый паренек тоже обернулся. Не зажженная «беломорина» во рту смотрела прямо в лицо многомегатоннику. Расстояние было слишком маленьким, чтобы Хутчиш смог контратаковать или хотя бы отклониться. Раздалось тихое «фук», и фукнувший из патрона табак мягко ударил прапорщику в нос.

Это было как укус испуганного зверька. Так пытается клюнуть едва оперившийся, выпавший из гнезда птенец руку того, кто поднял его с земли. Но иногда и жесты отчаяния бывают действенными.

Конечно, это был не табак. Это был краткодействующий, но сильный отрубон «Пробел 417».

И, подчиняясь законам биологии, прапорщик отрубился. Музыка и песни резвящихся актеров слились в мерный белый шум. Запах сосновой смолы перестал напоминать о былом. Зачем он сюда пришел? Посмотреть на китайцев… тайце… тай… ай…

На горе Нютоушань шла битва между войском сунского военачальника по имени Ио Фэй и войском цзиньского полководца по имени Учжу. Учжу теснил Ио Фэя. Генерал Гао Чун поспешил на выручку соратнику. Под натиском превосходящих сил противника Учжу отступил. Гао Чун бросился в погоню. Учжу принялся скатывать с горы большие металлические телеги, чтобы остановить неприятеля. Гао Чун смело раскидывал все препятствия и в конце концов пал смертью храбрых. Пьеса называлась «Битва на горе Нютоушань».

– Зато у них песни красивые, – пожал плечами Вискас после того, как Алиса, добавив парочку убийственных комментариев, ознакомила его с содержанием бесплатно раздаваемого либретто.

Девушка выбросила цветастый буклетик в пластиковую урну, и задумчиво посмотрела на помост, где изгалялись трое замаскированных под огородные пугала актеров из труппы «Ка-бара-сан». Они то пели по-китайски, то говорили речитативом по-китайски, то вдруг ни с того ни с сего начинали танцевать китайские танцы. Перед этим помостом топталось столько же зевак, сколько и перед другими. Мол, нам, татарам, до балды.

– Не о том думаешь, Вася. Секи, как они движутся.

Двигались актеры действительно на «ять». Как мангусты. Несмотря на накладные бороды, килограммы грима, яркие, нелепые и отчаянно неудобные костюмы. Алиса на их месте давно бы полгардероба растеряла. Шапку уж точно уронила бы, а этим хоть бы что. Приклеивают они шапки, что ли?

– Ну? – Вискас на помост таращиться не стал.

– Это настоящие бойцы. Не чета некоторым.

Алиса подумала, что, может быть, Полосуну плохо видно из-за слишком высокого помоста. Чуть актер передвинется в глубь сцены, и уже нижняя половина туловища в мертвой зоне. Наверное, чтобы детально изучить нравы и повадки труппы пекинской оперы «Ка-бара-сан», следовало забраться куда-нибудь повыше. Типа телебашни. Шутка.

– Е-мое, вспомнил!

Оказывается, напарник не очень-то её слушал.

– Что вспомнил?

За время знакомства агент Лис успела привыкнуть: у Полосуна природное чутье на всяческие каверзы судьбы. И если он сообщает о чем-то с подобной интонацией, значит, худшее, конечно, впереди.

– Запах вспомнил!

– Какой ещё запах?

Алиса повела носом. Вроде бы от китайцев ничем не пахнет. Все прочие ароматы перебивало благоухание сосновых стружек.

Вискас мгновение помялся.

– В общем, второго дня я работенку одну выполнял для какого-то типа из Москвы. Скупердяй, мать его, еле «тонну» выбил. Так он заказал мне найти в Питере одну девку – просто найти, и все. Я и нашел. Так от нее, девки этой, пахло «Сиреневым кустом» – духи такие, в Киеве бодяжат. Редкая дрянь, хотя стоят немерено…

– Знаю, знаю. Ну и что с этими духами?

– А то, что минут десять назад пахнуло ими. Значит, девка где-то здесь.

– Не гони, Вискас. Мало ли кто душится этой отравой…

Почему-то в этот момент Алису кольнуло подозрение – уж не начал ли напарничек вести самостоятельную игру. Придумал нелепый повод для… А вот для чего именно, это мы сейчас увидим.

– Черта с два: эту отраву к нам не экспортируют, – буркнул Вискас. – Ни под каким видом. Наш рынок дерьмом обожрался давным-давно.

– Ну допустим, девка здесь. И что с того?

Ну же, сволочь, отвечай, зачем ты какую-то чушь про духи выдумал? Что у тебя на уме? Избавиться от меня хочешь, покуда субъект в очереди мнется? Сам все бабки получить хочешь? Или про мои собственные игры против Доктора ему же и настучать? Я для тебя никто, ты для меня никто. Мы – два дикобраза, жмущиеся от холода друг к другу и ранящие друг друга иголками! Стоп. А как же Вискас без меня свяжется с Доктором? Шалишь, никак. Значит, её подозрения из пальца высосаны. Извини, погорячилась.

– Не знаю. А где наш юный друг, кстати?

Лицо Полосуна продолжало хранить озабоченный вид. Неуютно он себя чувствовал на открытом пространстве.

Алиса обернулась к ларьку с хот-догами. Прапорщика в очереди не было. Не было его и нигде поблизости. Алиса закусила губу. Неужели отвалил? Тоже мне, Карлсон…

К сожалению, Хутчиш Карлсоном не был, а то упорхнул бы из плена с превеликой радостью.

Придя в себя, он не поторопился открывать глаза. Прежде следовало кой в чем разобраться. Даже несмотря на то, что голова плохо соображала. Вроде связан. Вроде скотчем. Хуже скотча может быть только капроновая веревка.

– Откуда у тебя эта дрянь?

Если говорят вслух, значит, их как минимум двое, неуверенно прикинул пленник и параллельно отметил, что неуверенность является следствием инъекции «Пробела 417». Это никуда не годилось. Ну связан, ну скотчем, ничего особенного, если сознание под контролем. Если же иначе, то и паутинкой можно так опутать – ни в жисть не освободишься. Когда Белый Орел желает наказать, он лишает разума. А далее проштрафившийся находит себе проблемы сам.

– Сама сделала. Вчера. Меня Ирка научила. В Киеве еще. Я и запомнила рецепт. Вдруг, думала, пригодится. Вот и пригодилось…

Прапорщик мысленно поморщился. После этих слов отпадала потребность отгадывать, зачем Анатолия спеленали: колоть будут какую-то микстуру. Предстоящее мероприятие ничуть не радовало. Мало ли что девчонка в шприц наболтала. Вдруг перепутала проценты составляющих или схватила что-нибудь не то с полки. Так и коньки отбросить на халяву можно. Когда дети играют в шпионов, трупы вокруг скапливаются быстрее, чем если бы за ломберным столом встретились взрослые.

И даже если при составлении инъекции инструкция не нарушена, где гарантия, что эти сопляки используют одноразовый шприц?

Анатолию представилось, как нервная девица на грязной кухне готовит снадобье. Сперва кипятит зелье в закопченной плошке, потом процеживает сквозь серую марлю. Потом остаток собирает в не вымытую после обеда столовую ложку и долго держит её, проклятую, над синим огоньком зажженной таблетки сухого спирта. А волосы спадают на лоб и лезут в глаза, а по лбу катятся виноградины пота. Бр-р-р…

Видение было до невозможности ярким. Спасибо влиянию «Пробела 417».

– А ты уверена, что подействует?

– Должно. Препарат новый, но уже проверенный.

– На кошках? – нервно попытался пошутить парень. – Проще было его сразу прикончить…

– Нет, Т?ма. Мы не можем уподобляться этим… этим гадам. Мы просто зададим ему несколько вопросов.

Теперь глаза можно было и не открывать. И так ясно: у парня и девушки сообщников нет. Во всяком случае, поблизости. Иначе Хутчиш уловил бы звук ещё чьего-нибудь дыхания или скрип мусора под ногами.

Парень стоит слева, девушка – справа. Очень удобно, если собираешься внезапно атаковать. Но атаковать прапорщик решил погодить. Сначала выпытать у детишек, зачем они играют с огнем и, вообще, где взяли спички. Да они и Вискаса знают – это не совпадение.

– И о чем будем спрашивать?

– О деле, Артем. О «деле врачей». Те, кто убил Петра Львовича и сейчас гонятся за мной, знают что-то очень важное. Они думают, что Петр Львович якобы успел сообщить мне какие-то сведения. Поэтому я должна быть в курсе. Чтобы бороться. Чтобы было с чем идти к прокурору…

Анатолий с тоской отметил, что попал в лапы непробиваемых праведных идиотов. Теперь не мешает установить, на какой территории происходит данная сцена. Пахнет прелью. Чуть пошевелил ногой – мягко. Значит, его положили на голую землю. Холодновато, но ветер отсутствует напрочь. Значит, его отволокли в помещение. Если тщательно прислушаться, произнесенные слова рождают почти незаметное эхо. Процентов девяносто шесть: прапорщика доставили в помещение пять на семь метров с каменными стенами. Прикинем. Действие «Пробела 417» длится от полутора до четырех минут – в зависимости от комплекции одурманенного. Где за это время можно спрятать безвольное тело в Петропавловке, чтобы и пол был земляной, и тесные стены каменными?

Только в одном месте. В каком-нибудь реставрируемом каземате.

Ого! Спасибо, ребятки, теперь я приравнен к декабристам и прочим узникам самодержавия!

– А если этот тип – всего лишь шестерка?

– Тогда мы узнаем, кто стоит за ним.

И в правое плечо Анатолия укусила сколопендра. И впрыснула порцию горячего яда.

Притворяться не пришедшим в сознание уже не было смысла.

Хутчиш открыл глаза. Мир покачивался, точно прапорщик плыл на пироге по неспокойной Атлантике. Слегка подташнивало. Все стало вокруг голубым и зеленым. Проникшая в плечо доза безнадежно рассасывалась по капиллярам.

Опутанный липкой лентой по рукам и ногам, он лежал на земляном полу в одном из долгореставрируемых казематов южной куртины Петропавловской крепости. Неровный пол к правой стене проваливался настолько, что добрую четверть каземата занимала затхлая лужа, в которой буйками плавали голубенькие банки из-под «джин-тоника», торчала кость, приобретшая от древности маслянисто-желтый цвет, и бугрилось несколько макушек, весьма похожих, если б не ржавая накипь, на бильярдные шары. Очевидно, забытые с героических времен пушечные ядра.

Лунную поверхность стен оживляли отчерканные мелом и кусками кирпича визитные надписи: «Улан-Удэ 75», «СПТУ-32» и т. д. Под другой стеной, аккуратно поставленные, явно свежие, красовались пустые водочная и две пивные бутылки. Хлипкая, проржавленная решетка, закрывавшая вход в каземат, была сорвана, снаружи доносились отзвуки музыки, птичий щебет и близкий плеск невских волн, поднятых, скорее всего, прошедшим мимо экскурсионным двухпалубным пароходиком.

Дьявольщина, вот так разведчики и сгорают – на пустяках, на сущей ерунде, из-за случайностей, не поддающихся прогнозированию даже самых крутых стратегов из ГРУ. Хутчиш, например, слышал байку о семимегатоннике Сереге Броздунове по кличке Пиркс. Осенью восемьдесят пятого, когда Карлссон[50] стал министром обороны, под видом директора канадской холдинговой компании Броздунов был заброшен из Москвы в Стокгольм, имея тайную цель затормозить свежие натовские планы расширения на Восток. Легенда у Сереги была – не подкопаешься. Прикрытие – Клинтону не снилось. И что же? Зима в Стокгольме выдалась морозной, и Серега прибыл туда в роскошном пальто. С меховым воротником. Натуральным. Из бобра, кажется.

Прямо на перроне его осадили местные придурки из «Гринписа», сорвали воротник, а самого Пиркса потащили в ближайший околоток. В соответствии с ролью разведчик не сопротивлялся. А дежурный офицер, надо сказать, попался въедливый и не поленился проверить весь липовый Серегин маршрут Оттава-Стокгольм… Только через год Пиркса обменяли на какого-то засветившегося слухача-шведа из пресс-службы Кремля, а в подземном объекте У-17-Б над горе-канадцем потешались ещё очень долго.

Теперь Анатолий на собственной шкуре почувствовал, что это такое – наступивший на грабли мегатонник… Он смотрел на освещенную дневным светом решетку.

В каземат вошел одетый в кожаные куртку и брюки бледнолицый, вооруженный непомерно длинным кремневым ружьем. Пришелец посмотрел на прапорщика и неодобрительно погрозил ему пальцем. Дескать, нельзя же позволять с собой такое выделывать. Притороченный к охотничьей шапке хвост енота закачался несинхронно пальцу. Рядом с бледнолицым появились двое краснокожих. Один явно в годах, второй – впервые ступивший на тропу войны. Узоры на торсах и лицах – боевая раскраска ли-ленапов. Пожилой индеец занес над головой Хутчиша томагавк, но молодой отрицательно покачал головой, доставая нож для снятия скальпов. И вдруг троица исчезла.

Решетка была последним островком посреди океана безумия, за который цеплялся одурманенный разум. И необходимо было не сорваться. Необходимо было отгадать, какую именно «сыворотку правды» вкололи ему эти двое, чернявый парень и нервная девушка, что сейчас стоят у его распростертого, запеленутого в скотч тела.

Не простой галлюциноген, это точно. Со всякого рода искусственно наведенными галлюцинациями Хутчиш справлялся проверенным дедовским способом – достаточно скосить глаза, и предметы, которые не раздвоятся, те и окажутся плодом воображения.

Не барбитураты, не пентотал натрия, не пентобарбитал – это не менее точно: от барбитуратов, снижающих потребление кислорода мозгом, клонит в сон, тогда как Хутчиш сейчас чувствовал небывалый подъем сил и стремление общаться. Даже голод отступил.

Стены каземата раздвинулись, и Хутчиш оказался в бревенчатом доме на сваях посреди озера. В распахнутую дверь было видно, что к дому приближаются две пироги. В каждой – размахивающие копьями гуроны. Если все размахивают копьями и никто не сидит на веслах, пироги должны остановиться, подумал десятимегатонник. Однако пироги приближались.

В укрытие Хутчиша полетели стрелы, стрекозами отбрасывая тени на воду. Одна попала в грудь пленника, но боли он не почувствовал.

Значит, амфетамины? Хорошо, коли так. Барбитураты ему нравились меньше, особенно сегодня. А амфетамины подстегнут организм, впрыснут в кровь адреналинчику, прочистят мозги. Исчезнет истома, разве что зуд между лопатками может появиться. А с зудом только ленивый не справится.

Да, но тогда откуда галлюцинации? (Смотри на решетку, Толя, не отвлекайся…)

Может, ввели какую-нибудь дрянь на основе наркотического амитал-натрия с примесью галлюциногенного селивелина, чтобы приглушить и изменить восприятие действительности, а затем впендюрили кубиков десять первитина или бензодрина – чтобы уже не отключался, пребывал пусть и в замутненном, но сознании? Нет: укол был только один, это Анатолий помнил точно. Думай, прапорщик. Смотри на решетку и думай.

Две химеры о чем-то переговариваются. Спорят. Если скосить глаза – раздваиваются. О чем спорят – не слышно: в ушах – то затихающий, то накатывающийся гул. Сколько прошло времени после инъекции? Минут пятнадцать, если только в этом мире время течет соразмерно со временем действительным. Почему они ни о чем не спрашивают? Ждут – чего?

Психика не выдерживала напора зелья и грозила рухнуть, сломаться. Но Хутчиш знал: если он продержится ещё минут пятнадцать, действие препарата начнет ослабевать. Даже меньше, минут через десять – пустой желудок начнет отторгать зелье раньше, и яд бесполезными каплями пота выйдет из тела через поры.

Хутчиш попытался прислушаться к своим ощущениям, ни на секунду не отрывая взгляд от решетки. Мелко подрагивает левая икра, и мурашки бегут по пальцам связанных за спиной рук – значит, препарат химический, неорганический (метаболизм Хутчиша плохо справлялся с химией). Стало быть, это не «Черная метка» и тем более не отвратительный В-750. Дальше: различного рода, даже самые интимные, откровения так и просятся быть высказанными смело, аж во рту пересохло. Еще несколько минут, и прапорщик заговорит, выдаст таинственной парочке все, презрев секретность… Однако, помимо помутнения рассудка, прилива сил и сухости во рту, никаких прочих изменений в самочувствии не наблюдается: сердце работает ровно, дыхание не учащено, кровообращение нормальное, температура тела обычная – значит, это не тетрахлордибензостадитол и не «исповедальник», после применения которых человек обычно превращается в питомник для всевозможных болезней…

Думай, Толя, думай. Чтобы бороться с врагом, нужно знать его оружие. Хотя ты и так справишься. Плевое дело. И все-таки чем же тебя накачали? «Сыроежка номер восемь»? Нет, та действует медленнее и с ней проще совладать. ПМД-14, прозванный рыцарями плаща и кинжала «Платон Мне Друг»? Тоже нет: после «Платона» всегда не хватает воздуха, зато просыпаются необузданные сексуальные фантазии, а тут все наоборот… Вот, помню, во время операции «Десять негритят» в Нигерии Андрюшка Горбунков, плененный и накачанный «Платоном» под завязку, бежал в пустыню и, пока добирался до базы, наткнулся на небольшой прайд… Не о том, не о том. Черт возьми, я узнаю, я догадаюсь, чем вы меня накачали…