Пепел Марнейи Орлов Антон
На улицу вышли молча. Добрели до поворота.
– Тут недалеко есть винная лавка, – сипло вымолвил Берда Младший. – Возьмем чего-нибудь, а? Иначе худо станет.
– Ага, – согласился Рис, морщась.
У него сейчас башка должна болеть. Употребил он немного, не то что те, кто эту дурь жует и жует и остановиться не может, но все равно сколько-то времени будет маяться.
Лавка находилась около Механического двора, где мастерят всякие заводные штуковины вроде музыкальных шкатулок величиной с орех или железных рыцарей в человеческий рост. Из-за высокой кирпичной стены доносился металлический перестук, скрежет, лязг, мелодичный перезвон колокольцев, поэтому Ференц не сразу обратил внимание на шум позади. Оглянулся, приготовившись драпануть, да так и прирос к битой брусчатке: такое шикарное представление не каждый день увидишь!
Сшиблись двое крутых парней. Сразу видно, птицы высокого полета, и в то же время не из благородных. Один лысый, зато с форсистыми усиками, шея вроде не короткая, но толстенная, как бревно, в один охват с головой. У второго морда бритая, жесткая, резкие складки от носа к углам рта, длинные черные волосы с такой густой проседью, что выглядят грязными, хотя он еще не старый.
Оба в клепаной коже, в первостатейных штанах с накладными карманами и чешуйчатых «драконьих» сапогах. Двигаются – засмотришься: не дешевка, бойцы! Скользят по кругу, не сближаясь, изучают друг друга перед атакой. У Лысого в одной руке нож, в другой удавка, у Грязноволосого – тоже нож и кастет с торчащими крючьями. Натуральный поединок посреди улицы. Ференц даже о случившейся беде забыл.
– Идем отсюда, – позвал Рис тревожным надтреснутым голосом.
– Давай до конца доглядим. На кого ставишь?
– Линяем скорее, пока они не закончили.
– Да им же нет до нас дела!
– Есть, – он произнес это таким тоном, что Ференца пробрало. – Победитель нас убьет.
Точняк, если набегут кургузы – начнут трясти свидетелей, поэтому тот, кто уцелеет, постарается замести следы. Хоть Рис и странный, котелок у него варит.
– Линяем, – с сожалением согласился Ференц.
У поворота оглянулся через плечо: схватка продолжалась, Лысый попытался накинуть на врага удавку, но Грязноволосый подставил крючья кастета, крутанул и вырвал шнурок. Эх, жаль, нельзя досмотреть… Но Рис прав, таким парням досужие зрители не нужны.
– Пошли сюда.
Обнаружив, что его ведут к одуряющее красивой сонной хоромине с выпуклыми, как стрекозиные глаза, громадными окнами, Ференц оторопело мотнул головой и уперся на месте.
– Ты чего, это же могила, там четверо то ли пятеро домопроходцев подохло!
– Со мной не подохнешь. Надо где-нибудь переждать, те двое нас видели.
Берде Младшему стало досадно: сдрейфил, как малолетка из хорошей семьи. Все же знают, что для Риса эти многоэтажные ловушки – все равно что дом родной.
– Ладно, заметано, пошли, – он независимо шмыгнул носом и выпятил грудь.
Хоромы по всем статьям оказались хоромами: белые лестницы, синие и бирюзовые потолки, по стенам удивительные цветы из волшебного светящегося стекла, на гнутых серебряных стеблях. Поднялись на четвертый, кажется, этаж, в зал с широченным окном-фонарем, за которым громоздились неказистые серые крыши и дымили трубы. А напротив окна словно бы нет никакой стены: выход в сад, незнакомые деревья окутаны пеной бахромчатых нежно-розовых соцветий, сияет ласковое солнышко…
Ференц шагнул туда – и уткнулся в невидимую преграду.
– Это не настоящее, – сказал позади Рис. – Не то магическая фреска, не то вовсе наваждение. Разве ты никогда о них не слышал?
Слышать-то слышал, но ни разу не видел. Сконфуженно ухмыльнувшись, Ференц извлек из кармана добытую в лавке бутылку портвейна «Багряный кулак». «Багряный» – потому что цвет такой, а «кулак» – потому что вырубает. Ему хотелось вырубиться, чтобы хоть на время забыть о том, что висело на стенке в купеческой развалине.
Выковырял ножом пробку, отхлебнул из горлышка, сунул выпивку Рису. Тот слыл таким трезвенником, что смех один, однако сейчас отказываться не стал, тоже отхлебнул. Небось развезет его. Но что бы он по пьяни ни отколол, Ференц не дурак, чтобы потешаться над парнем, который способен зубами перегрызть незримую нить, соединяющую дух с бренным телом.
Рис поставил «Багряный кулак» на пол, разжал перемазанные засохшей кровью пальцы. Ага, он же поклялся на крови, что убьет Гонбера… Такими обещаниями не бросаются. Ференц схватил бутылку и снова отхлебнул, чтобы прогнать жуть, и тут его осенило:
– Рис, послушай… Разве ты не можешь Живодера так же прикончить? Ну, жевануть «пастилы» – и отправить его в небеса, как воздушный шарик, и пусть его сучью душу демоны слопают!
– Думаешь, я не пробовал? Помнишь, я зимой выпросил у вас «пастилу», полторы плитки? Я с нее не просто так торчал, а пытался достать Живодера. Насмотрелся тогда, что он делает… Научился освобождать тех, кого он мучает, но его самого таким способом не убьешь. Его держит не нить, а много канатов, которые уходят в разные стороны.
– А-а… – отозвался Ференц, снова протягивая бутылку, и, дождавшись, когда Рис выпьет, спросил: – Не боишься его?
Пожатие плечами.
– Боюсь, но не больше, чем других таких же уродов.
– Не брешешь? – Берда Младший решил, что он хорохорится.
– Не-а… Знаешь… – еще один затяжной глоток. – Я по-настоящему боюсь только одного человека. И это не Гонбер.
– А кто?
– Хотел бы я знать, кто. Помню только его взгляд, и еще то, что он швырнул в меня ножом, но промазал.
– Здесь, в Эонхо? Так чего нам не сказал, мы бы его, подлюку…
– Не здесь, раньше. Там было солнце – слепящее, жаркое, злое, нож еще блеснул, как зеркало. И вокруг стояли какие-то люди. Больше ничего не помню.
– Ты же тогда совсем мелким был, точно? И у этого долбанутого на такую детишку рука поднялась, во гад…
– Н-нет, – с пьяной запинкой возразил Рис. – Я был, как сейчас… Вз-з-рослый…
– Тогда я чего-то не прорубаю…
– Я тоже не прорубаю, но все это было взаправду – солнце, взгляд, нож. Не помню, какое у него лицо и глаза, но этот взгляд я бы узнал где угодно. Он меня долго искал. В лесу… Хороший такой был лес – уютный, теплый, еды навалом. Он остановился, как будто чувствует, что я рядом, а я на него из кустов смотрел, через траву. Замер, почти не дышал, хотя сильно злился, что он меня ловит, и боялся по-страшному. А он тоже был очень зол, что меня никак не поймать. Пробормотал что-то вроде: «Ну, ты мне только попадись, наконец!» – и отправился дальше. Потом я на дерево залез, а он внизу прошел. Хотелось прыгнуть сверху ему на загривок и вцепиться в горло или хоть глаза выцарапать, но я побоялся. Он бы со мной справился. Д-долго меня искал, н-но н-не наш-ш-шел… – язык у Риса все сильнее заплетался.
– Тебя н-нипочем не па-ма-ешь!.. – с пьяной сердечностью подбодрил приятеля Ференц, успевший завладеть бутылкой и выдуть все, что там оставалось. – И выцара… выцеце… цепе… бы… Пра-а-ильно, еси он гад… А че он такой гад, а?..
– А он про мя знает… что эт-та я… их всех… Я там всех убил… и его тож-же убил… Вооще всех…
Рис вдруг разрыдался, глухо и надрывно, уткнувшись лицом в ладони.
– Н-не плачь, т-ты же крутой… – утешал его Берда Младший. – Усе будет в сахаре… П-падлами будем…
Они уснули в обнимку на полу, под чудесной фреской, где тоже наступила ночь, взошли сразу две луны, и в бархатной темноте вспыхнули звезды, светлячки, желтые звериные глаза – словно там настоящий сад, а не обманка. Это Ференцу запало в душу, а о чем разговаривали, пока пили, он на другой день припомнить не мог.
Его скрутило жестокое похмелье. Рису было еще хуже, тот ведь перед портвейном жевал «ведьмину пастилу», а это смешивать нельзя, каждый знает, что нельзя, но кто бы вчера об этом вспомнил! Бледный, как мертвец, щеки ввалились, под глазами синяки, всего трясет. Нажрались, как два остолопа, но после того, что случилось с Хенеком, лучше нажраться, чем съехать с ума.
Сортир в этой хоромине оказался таким же роскошным, как все остальное: нарядные изразцы, толчок из белоснежного фаянса, золоченый рукомойник с теплой водицей, которая, правда, скоро закончилась. Ференцу даже неловко стало, когда они там все заблевали – такую-то красотищу!
Для опохмелки ничего не нашлось, зато на другом этаже был ящик с канфой, которая сама собой наливалась в чашки – и черная, и с молоком, и со сливочной пеной. Чашку Ференц втихаря запихнул в карман, да Рис и не возражал.
– Ты не помнишь, что я тебе вчера рассказывал?
– Да мы чего-то за жизнь трепались. Ты говорил про какого-то хмыря с ножом, про лес… Разве сам-то забыл?
– Про нож и про лес – это да… Но мне сейчас кажется, что я после той гремучей смеси багряного пойла с «пастилой» вспомнил что-то важное, а теперь опять забыл, – Рис глядел затравленно и в то же время решительно. – Мне надо знать, что это было.
Отупевший с похмелья Ференц честно попытался выловить из омута вчерашней пьянки что-нибудь еще, но не преуспел, а потом его осенило:
– Да тебя просто вышибло, с гремучей-то смеси! Хоть кого бы вышибло. Бред какой-нибудь в башке заварился, вот и все. А страшное мы с тобой видели по правде, – на душе стало тягостно, как будто потянуло гнилью из вонючего стылого погреба. – Хенек. Не забыл?
Рис кивнул и сжал пальцы в кулак, словно подумал о своем обещании перед растерзанным трупом Хенека.
Боги, он же всерьез… Он и впрямь собирается объявить войну Гонберу Живодеру! Ференцу стало жутковато и захотелось домой, под крыло к деду.
Рис был уверен: вчера ему вспомнилось что-то очень-очень страшное. Такое, что лучше умереть, чем об этом помнить. Потаенное воспоминание и ужасало, и притягивало, словно запретная картинка, но сейчас, на трезвую голову, до него никак не дотянешься. Разве что повторить эксперимент с портвейном и «ведьминой пастилой»… При одной мысли об этом Риса затошнило: желудок загодя известил хозяина о своем несогласии.
Взгляд. Нож, как зеркало. Солнце. Кажется, еще и песок. Что там было, и было ли оно вообще?
На третье утро он почувствовал голод. В таком состоянии на рынок лучше не ходить: поймают за шиворот и в лучшем случае отметелят на месте, в худшем – сдадут кургузам. Остается сидеть в сонном доме и ждать «наката». Когда накатит, он запросто разживется крысой или голубем… И неизвестно, что еще натворит.
Последний вариант – отправиться на хазу к нижнереченским. Там его всегда приютят и накормят, так велел старый Берда.
Дневной свет резал глаза, голова временами кружилась. День был ветреный – Харнанва резвился вовсю, прыгал с крыши на крышу, задирал юбки, срывал шляпы, крутился волчком на перекрестках. Никакого сравнения с его бешеным зимним братцем, и все равно пару раз Риса чуть не свалило с ног. Впрочем, Пес Весенней Бури тут ни при чем, просто он сейчас очень слаб. Точь-в-точь голодающий житель трущоб с крамольной листовки, призывающей прогнать богачей и поделить их добро поровну между бедными.
До нижнереченской хазы он добрался к полудню. На другом берегу свинцово-серой Аваны, за бревенчатым мостом, толпились приземистые дома из темного кирпича, всем своим видом словно предупреждающие: если ты чужой, сюда лучше не суйся. К Рису это не относилось, он находился под покровительством старого Берды, и вся местная шатия его знала. Без приключений доплелся до калитки в добротном заборе, караульщик впустил его внутрь.
– А, маленький маг… Давай, заходи.
Дальше был еще один такой же забор с калиткой, а потом еще. Тройной рубеж обороны, квартал-крепость. Это на случай войны между бандами или карательного рейда, чтобы за здорово живешь не вломились.
В доме было темновато, но убранство богатое, много всякого позолоченного. Даже хорошо, что полумрак: вся эта шикарная утварь, которая раньше где-то плохо лежала, а теперь украшает резиденцию Берды, мерцает красиво и таинственно, и не видно ни грязи в углах, ни шныряющих по стенам тараканов.
– Рис? Иди сюда. Спасибо, что упокоил по-божески нашего Хенека, он был славным парнишкой, – это Ваита, тетка Ференца, рослая, плотная, с театрально подкрашенным грубоватым лицом. – Ты, что ли, приболел? Дай-ка, лоб пощупаю… У тебя жар. Что-нибудь скушаешь?
Напоила его капустным рассолом, накормила куриным супом и дала микстуры от горячки. Потом уложила спать на топчане под ватным одеялом, в комнатушке, где он и раньше иногда ночевал.
– Не слушай наших пацанов, они все дурни, один другого дурнее, и Ференц тоже хорош, – журчал над ним осуждающий голос Ваиты. – Если тебе нельзя пить – значит, нельзя, и больше их не слушай, понял?
Рис что-то невнятно пробормотал, соглашаясь, и с головой провалился в сон.
Ему приснился Коридор.
Город Танцующих Огней в тысячу раз лучше Эонхо, но это не легендарное Безбедное королевство, там есть свои опасности и ловушки. Коридор – один из тамошних кошмаров, хотя и не настолько жуткий, как Мост-через-Бесконечность с хрустальным гробом у подножия.
Это был сон из повторяющихся. Рис увидел его впервые, когда учился в Школе Магов. Второстепенные детали менялись – одежда его спутницы, очертания темного окна в дальнем конце, потолок (то сводчатый, то плоский), пол (то паркетный, то плитчатый, то сплошной без единого стыка), лепные карнизы (то они есть, то их нет), форма дверных ручек – но содержание оставалось одно и то же.
Ночь. Широченный коридор, какие бывают во дворцах и в сонных хороминах. Они туда ворвались, спасаясь от погони. Они – это Рис и Ренарна, о которой поют баллады и рассказывают истории. Их вот-вот настигнет что-то ужасное, оно вломилось в дом следом за ними. Сгусток мрака с широко расставленными глазами величиной с блюдца – эти глаза светятся, заливая белым сиянием весь длинный коридор, и видна каждая царапина, каждая пылинка на полу, из-под ног у беглецов тянутся длинные тени. Чудовище плывет, как рыба в воде, не касаясь пола, но задевая боками стены. Рис больше надеется на свою спутницу, чем на себя: он в этом сновидении просто городской стражник, а она, как и наяву, прославленная воительница. То, что за ними пришло, внушает ему цепенящий ужас, потому что в глубине души он понимает, откуда оно взялось, но это беспощадное понимание мечется в подвале его сознания и никак не может пробиться наружу. Рис на бегу вытаскивает из кармана оружие – небольшой предмет, не похожий ни на лук, ни на арбалет, однако стреляющий чем-то смертоносным – и, зажмурившись от бьющего в лицо слепящего света, парой выстрелов навскидку поражает черную тварь в оба глаза. Звон, словно разбили стекло, спасительная темнота. Спутница выхватывает у него оружие и третьим выстрелом добивает чудовище. Потом они отскакивают с дороги, Ренарна одним ударом высаживает ближайшую дверь и втаскивает его, все еще ослепленного, в комнату, а мертвая туша, скрежеща боками о стены, проплывает мимо…
Сердце бешено колотилось – как всегда после Коридора. Надо, обязательно надо разыскать госпожу Ренарну и спросить у нее про город Танцующих Огней. Неспроста же она ему снится, и в этих снах они друзья… А что она иначе выглядит – какое это имеет значение, если тот же, к примеру, Коридор тоже может выглядеть по-разному? Важно главное, а не мелкие подробности.
Рис несколько раз моргнул, пораженный этим очевидным выводом. Вот бы это пришло ему в голову раньше, в доме у Венусты Лурлемот!
В горле дико пересохло, и надо поскорее отлить. Сначала второе, потом первое. Он добрел в потемках до уборной, а на обратном пути завернул в комнату рядом с кухней, где стоял большой бак с гравировкой на посеребренных боках и хитроумно сделанным краником. Нижнереченские его, против обыкновения, не сперли, а купили в позапрошлом году на Ярмарке Ремесел. Рис взял с накрытой клеенкой тумбы жестяную кружку, нацедил воды, с жадностью выпил.
– Что, маг, не спится?
На пороге стоял белобрысый Юшел. Личность из тех, от кого Рис старался держаться подальше. К поясу с пижонской фигурной пряжкой прицеплен короткий меч и дубинка – видимо, этой ночью он караулит.
– Сейчас пойду спать, – резковато, чтобы сразу отстал, отозвался Рис.
– Ты, говорят, перепил и болеешь? Ну, бывает, бывает… Пошли, я тебя провожу, чтобы не запнулся по дороге.
Рис вывернулся из теплых потных рук, отступил.
– Юшел, отвали. Я хоть и болею, но по рожу съездить могу, а потом Берде все расскажу.
– Да кто тебя трогает, – вздохнул белобрысый караульный, признавая свое поражение. – Нужны мне больные на голову маги… Я от чистого сердца, помочь хотел!
Ага, помочь… Рис побрел к своему закутку. Почему такие, как этот Юшел, к нему липнут, как мухи на мед? Не забывать о том, что этот тип опасен. Нападет вряд ли, но подсыпать какое-нибудь дурманное снадобье может запросто. Не брать у него ни еду, ни питье, особенно если рядом никого больше нет.
И вдруг Риса пронзило острое, как игла, чувство прощания: можно забыть о Юшеле, они больше не увидятся, и в этом доме он находится в последний раз. Это ощущение его накрыло, как тень от облака. Остановившись посреди коридора, освещенного тусклой масляной плошкой, он схватился за стенку, чтобы не упасть. Скоро что-то исчезнет – или нижнереченская хаза, или он сам.
Тибор дожидался известий в домишке на берегу Аваны, у бедной вдовы, которая обстирывала и обштопывала всех желающих и заодно приторговывала своим телом – дряблым, немытым, вонючим, в белесых оспинах. Перед тем как в очередной раз ее поиметь, он глотал возбуждающие пилюли, и все равно было противно, а вдовица попалась похотливая и любвеобильная. Если б она хоть изредка мылась с мылом… Но бережливая женщина мыло покупала только для стирки и на всякую блажь зазря не переводила. Тибор обитал у нее в качестве спившегося наемного солдата, найденного под забором: негоже вполне еще справному мужику на улице валяться.
За эти несколько дней он залатал дырявую крышу, один раз сломал и два раза починил входную дверь, разнес в щепки чью-то лодку, потому что запнулся и обиделся на мировую несправедливость. Ему полагалось пить и орать, и он вовсю бушевал, привлекая внимание огорченных таким соседством местных обывателей.
Только одну вещь он сделал тихо, практически бесшумно, хотя и с немалым удовольствием: заколол и утопил в мутных водах Аваны бродячего продавца дешевых благовоний. Небезызвестного Клаурехта, второго из своих конкурентов в нынешнем деле.
Первого, Ваку Траша, или Душителя Ваку, он еще раньше прирезал на улице. С какой же дрянью якшается ее высочество… Она сказала, однако, что их будет четверо. Значит, остался еще один. Как минимум. Вполне может оказаться, что убийц пятеро, шестеро… Чем же Лорме так досадил этот демоненок, на которого идет охота? Или чем он опасен? Или и то и другое? Или сформулируем вопрос иначе: почему она его боится?
Бастард изгнанного и безвестно сгинувшего принца Венсана? По возрасту подходит, но к чему тогда морока с сердцем? Претендента на корону достаточно просто порешить. Либо вечно юная ругардийская принцесса начинает незаметно для окружающих впадать в маразм, либо здесь кроется какая-то загадка.
Загадки Тибор любил. Занимают ум, отвлекают, знаете ли, от тоски. Поймав жертву, он сначала с ней побеседует, а потом уже вырежет затребованное Лормой сердце.
Стук в дверь. Шпион из местных. Запыхавшийся, сопливый, глаза вороватые.
– Он уходит… Через мост… Я бегом к вам… Серебряный рафлинг, помните?
Тибор бросил поганцу обещанную монету и выскочил наружу. Прощайте, немытые телеса, блохи, скрипучая кровать и нижнереченская сивуха, которую он на самом деле не пил, опасаясь травануться, только во рту полоскал для запаха, и то его каждый раз передергивало. Если с сердцем дело выгорит – вернуться сюда и прилюдно удавить паскуду-трактирщика, пусть это будет одно из трех дозволенных преступлений… Впрочем, Тибор подумал об этом не то чтобы всерьез: здесь все закончилось, и как только мерзкий запах выветрится, ему станет наплевать на здешнего барыгу с его неординарным пойлом.
А клиент уже далеко, тонкая фигурка на другом конце моста. Не хватало сейчас его упустить.
Тибор бросился за ним. Парень в прошлый раз его видел, но узнать не должен. Волосы заплетены в косу, трехдневная щетина, морда красная, живописно опухшая – утром и вечером втирал в кожу специальную мазь. Довершает картинку рваный и грязный плащ. Пьянчуга, очумевший от белой горячки.
На другой стороне Аваны он завернул в подворотню, чтобы избавиться от верхнего плаща и отвратительных мешковатых портков. Маскарад в духе сожителя вдовицы. Одежда у него была многослойная, теперь он остался в штанах вполне респектабельного вида и плаще покороче, из хорошего темного сукна.
Бросив рвань, Тибор вынырнул из-под осклизлых сводов и пошел за клиентом, сохраняя дистанцию. Амулеты на нем достаточно мощные, чтобы тот не почувствовал преследования, но кроме ощущений есть еще и глаза. Если не хочешь неприятностей, надо ими пользоваться и глядеть в оба.
Парнишка по сторонам не смотрел. Напрасно. Хотя, даже если бы смотрел, это бы его от Тибора не спасло.
Вокруг не видно никого, кто мог бы сойти за четвертого конкурента, но расслабляться не стоит. Четвертый может быть бестией похитрее, чем Клаурехт или Душитель Вака. Мысль о том, что он может оказаться хитрей самого Тибора, хорошего настроения не добавляла.
День выдался пасмурный, как будто с самого утра начался вечер. В воздухе колыхалась влажная серая кисея, мостовые превратились в каналы жидкой грязи. Надо отдать должное герцогу Эонхийскому, каналы мелкие: всего лишь блестящий слой бурой слякоти, а не трясина, в которой по колено увязнешь, но для того, чтобы изгваздать сапоги, этого хватало с лихвой.
Впрочем, если взглянуть на вещи философски, сегодня Тибору не придется барахтаться в этой грязи ради поддержания своей репутации в глазах обитателей Нижнеречья, уже радость. Вдобавок, в такую скверную погоду каждому хочется поскорей оказаться дома, у камина, с чашкой горячей канфы или подогретого вина с пряностями, прогоняющими простуду, и если кто-то на кого-то на улице напал – это, право же, их личное дело, а то и вовсе померещилось.
Веселое красочное пятно посреди городской хмари – лоток с апельсинами под желто-голубым полосатым навесом. Скособоченная старушка с мутными слезящимися глазами и печатью смерти на морщинистом личике вытряхнула на прилавок несколько медяков из засаленного кошелька.
– Не хватит, – втолковывал ей румяный молодой продавец. – Даже на один не хватит. Приходи завтра. Если будут подгнившие, хозяин сбавит цену.
Бабка что-то прошамкала, собрала свои гроши и поковыляла прочь. Не доживет она до завтра, помрет ночью или под утро. Разглядеть на лице человека печать Акетиса дано не каждому, но Тибор это мог.
Клиент, тоже замешкавшийся возле лотка, уже не торопится вперед, а крадется следом за старушкой. Хочет вырвать кошелек? Дурак, видел же, что там всего ничего. Или решил вломиться к ней домой и поискать заначку, о которой выжившая из ума хозяйка давным-давно забыла? Тибор ухмыльнулся: тем проще будет тебя взять.
Старуха дотащилась до своей трущобы, начала взбираться на дощатое крыльцо.
– Бабушка! – окликнул ее остановившийся возле нижней ступеньки парень. – Это вам, возьмите.
В руке у него оранжево сверкнул апельсин.
– Храни тя Тавше, милок, – прошамкала бабка.
– Обязательно съешьте его сегодня. На завтра не оставляйте. Сегодня, хорошо?
«Правильно, ведь до завтра она не доживет», – машинально отметил Тибор, немало озадаченный этой сценкой.
Произошло не то, к чему он приготовился.
Мальчишка отправился дальше, ускоряя шаг. Заметил ли он слежку, непонятно. Скорее, нет, иначе драпанул бы со всех ног. Амулеты Тибора не дают ему почувствовать, что по пятам идет охотник.
Клубок закоулков, таких кривых, словно кто-то их сгреб великанской ручищей и скомкал, заодно помяв ветхие балкончики и крыши.
На булыжном горбу очередной, так сказать, улицы простоволосая женщина в грязновато-желтом пальто кормила голубей. Тех налетело несколько десятков, воркующий сизый ковер, обойти его разве что вдоль стеночки… Парень остановился.
– А ну, пшла отсюда! – визгливо крикнула женщина, махнув на него свободной рукой. – Ишь, гульку хочет украсть, кошатина бессовестная! Пшла, кому говорю!
– Я человек, и я вам не мешаю, – растерянно возразил клиент Тибора.
– Человек!.. – она повысила голос, передразнивая. – Думаешь, если тетка слепая, так ничего не видит? А ну, уходи, кошатина драная, не трожь моих гулек!
Он не стал спорить с умалишенной, осторожно пробрался мимо.
Появившийся из-за угла Тибор с усмешкой приблизился к птичьей благодетельнице, предполагая, что его сейчас тоже обзовут «кошатиной» и обругают почем зря, но к тетке неожиданно вернулся здравый смысл.
– Проходи потихоньку, добрый господин, гулек не распугай. Видишь, кушают… Краешком иди, чтоб не улетели.
Тибор так и сделал, а когда миновал голубиную толкучку, его окликнули:
– Эй, господин! Если увидишь тут близко большущую кошку, пугни ее, мерзавку, сделай одолжение, а то повадилась моих гулек таскать, уже второй или третий раз вокруг да около ходит. Еще человеческим голосом разговаривает, чтоб старую обмануть…
К нему повернулось испитое изжелта-бледное лицо. Вместо зрачков бельма. Да она слепая, как сам Вышивальщик Судеб!
Тибор заторопился, догоняя удаляющуюся добычу, хотя в груди екнуло: это похоже на знамение, невнятное и тревожное. Как будто занозу невзначай засадил.
В гущу домишек, смахивающих на вороньи гнезда, ухитрились воткнуть пожарную каланчу, новенькую и возведенную пока еще не до конца. Рабочих не видно, штабели кирпича и бруса укрыты дерюгами: знающие мастера в такую сырь не строят.
Парнишка направился туда. За каким демоном? С каланчи вроде бы можно перескочить на крышу потасканного розового дома в потеках, потом на другую… Надо перехватить его раньше.
С перехватом Тибор не успел, но оно оказалось и не к спеху. Клиент поднялся на самую верхотуру, на площадку с четырьмя арочными проемами и крюком для пожарного колокола.
Тибор последовал за ним, но остановился на предпоследнем этаже. Если у тебя нет крыльев, сверху никуда не денешься. Похоже, парень что-то улавливает, несмотря на хваленые амулеты, и решил оглядеть с высоты птичьего полета окрестные улицы. Только немного опоздал, его смерть уже здесь, рядом.
Спускается. В руке половинка очищенного апельсина. Видимо, стянул с того лотка сразу две штуки. В душе у Тибора что-то ныло, надсадно и протестующее – вот же не вовремя, это вполне можно вытерпеть после дела, за бутылкой хорошего вина, однако сейчас, когда подошло время взять добычу…
– Ты что здесь делаешь?
Спокойный хозяйский тон. Пусть парень подумает, что он из артели.
Большие сумрачно-карие очи настороженно сузились. А в следующий момент Тибор и сам зажмурился – в глаза брызнул едкий оранжевый сок. Паршивец воспользовался апельсином, как оружием, перед этим половину слопав… Ослепленный убийца загородил выход, ударил на звук. Парень отлетел в другой угол. Готов?..
Ожесточенно моргая, шагнул к нему, уловил неуверенное движение: не совсем оглушен, в сознании.
Глаза жгло, все виделось размытым и плывущим, но от метательного ножа Тибор уклонился. Так себе бросок.
Сквозь застилающие обзор слезы – блеск еще одного лезвия. Ага, сейчас попробует проскочить… Выставив перед собой нож, парень боком метнулся мимо противника к дверному проему, но получил по запястью и выронил оружие. Оплеуха опять отшвырнула его к стене.
Тощий и легкий, весу в тебе кот наплакал, с удовлетворением отметил Тибор, тем сподручней будет тебя тащить.
Кастет с иглой, смазанной парализующим снадобьем. Увидев его на руке у врага, мальчишка затравленно зарычал, словно сразу понял, что одно прикосновение этой штуки не оставит ему никаких шансов на побег. Темные глаза отчаянно блеснули. Вскочив – прыжком, из переката – он рванулся на этот раз не к двери, а к окну. Рассчитывал спрыгнуть на крышу? Возможно, и уцелел бы, а может, убился бы, поскользнувшись на мокрой черепице, не успей Тибор поймать его за шиворот.
Дальше все прошло как по маслу: он ожидал яростного сопротивления, но схваченная за шкирку жертва как будто оцепенела. Тибор нажал большим пальцем на боковой рычажок, из утолщения выдвинулась игла. Укол в шею – и готово.
Бросив обмякшее тело на пол, он убрал кастет, достал из кармана фляжку с водой, промыл глаза. Он всегда носил с собой две небольшие фляжки, с водой и с вином.
Прислушался: никаких признаков четвертого претендента на кучу золота и высочайшее всепрощение. Разве что поджидает снаружи… В этой игре самое сложное – уйти от конкурентов, не потеряв по дороге добычу.
Мысленно обругав ее высочество «сукой», Тибор снял плащ, четырехслойный и снабженный потайными шнурками, позволяющими превратить предмет одежды в объемистую суму для переноски тяжестей. Быстро и умело упаковал жертву.
Когда он с багажом за спиной вышел на грязную скособоченную улочку, хмарь успела сгуститься, и воздух напоминал размокший студень.
Глава 3
Кошка без зонтика
Для того чтобы заключить свой дом в Исторгающий защитный круг, Венусте пришлось прибегнуть к «дроблению сущности». Да-да, злоупотреблять «дроблением» нельзя, иначе в один прекрасный день от тебя ничего не останется, но Исторгающий круг не без причины называют также Сортирным, или Поносным, а малая сущность Венусты Лурлемот, обозначенная как «служанка Анфуса», исполнительна и не брезглива. Превратившись в Анфусу, чародейка выполнила неприятную подготовительную работу: раз за разом окуная кисточку в омерзительную субстанцию, обвела особняк по периметру цепочкой рун без единого разрыва. Потом, снова став собой, активировала заклятие. Рисунок с тихим шипением исчез, зловоние, хвала Милосердной Тавше, тоже.
Наконец-то можно в полной безопасности понежиться в ванне. Изобретатель Поносного круга был великим магом. Теперь каждого, кто явится сюда с недобрыми намерениями, постигнет то же самое, что бывает с селедкой и молоком, если первую запивать вторым. Венуста подобных глупостей не делала, но кто хоть раз пробовал, тот поймет.
Перевалило за полночь, всю прислугу она отпустила, но ванну приготовили заранее, и вода благодаря чарам до сих пор оставалась горячей и ароматной. Когда Венуста перекинула через край белую, как мрамор, худощавую ногу, розовые лепестки на поверхности сонно закачались. Будем надеяться, что никто, кроме ущербной луны, не видел, как она собственноручно рисовала Сортирный круг… Использованные чары не принадлежат к числу запретных, но благородная госпожа Лурлемот, Магия Красоты, безупречная, как логарифмическая линейка, репутация и, простите, экскременты – это вещи несовместимые. Измена себе.
Ничего другого ей не оставалось. Группа магов предприняла попытку уничтожить Гонбера. Чуть не преуспели, но все ж таки не преуспели, а потом одного из участников покушения нашли в фонтане парка Вечерних Грез, расчлененного на мелкие кусочки. Другой, выпотрошенный, с вылезшими из орбит глазами, был приколочен гвоздями к стене в заброшенном сарае на задворках Тряпичного рынка. Венуста к их авантюре имела косвенное отношение: одолжила древний свиток с любопытными сведениями из области обессиливающей магии, сплела для подготовленной ловушки изящное маскирующее заклятие. В случае успеха ей причиталась десятая доля от суммарного вознаграждения, обещанного за Гонбера заинтересованными персонами. Ну а в случае провала…
Придется теперь ежедневно и еженощно заботиться о защите. Незряче глядя на мозаику, изображающую прелестных рыбок в коралловых кущах, она не наслаждалась купанием, а перебирала в уме тех, кто мог бы спасти ее от Живодера.
Трое злополучных участников марнейской драмы, кто же еще.
Страж Мира вышвырнул бы зарвавшегося упыря за Врата Хаоса в мгновение ока. Это его работа, на то он и Страж.
Тейзург – безусловно. Этот могущественный, но стервозный чародей, по сохранившимся свидетельствам, не упускал случая с блеском продемонстрировать свое превосходство над всем, что движется и не движется.
Унбарх, провозглашавший себя мессией и защитником Сонхи, что не мешало ему направо и налево давить несогласных с этим постулатом, разделался бы с Гонбером ради своей вящей славы.
Только где они все?
Венуста с тяжелым вздохом начала расплетать намокшую косу.
Сколько бы ни надрывались в трактирах и на площадях песнопевцы, взывать к Хальнору бесполезно. Она это знала, потому что побывала в Кариштомской библиотеке и прочитала Свитки Тейзурга, заплатив золотом, заработанным за первые три года своей самостоятельной практики.
Свитки того стоили. Благодаря почерпнутым оттуда сведениям она довела до совершенства заклинание, позволяющие придавать коже золотое, серебряное или бриллиантовое мерцание, а также вплетать в запах человеческого пота экзотические возбуждающие ароматы. Хвала богам, среди ее коллег хотя бы изредка попадаются личности, не разделяющие расхожего мнения, что магу или магичке достаточно быть чуть-чуть привлекательнее кикиморы, остальное приложится. Тейзург был как раз из таких исключений, и за это она его безмерно уважала.
Что же до свитков, то Венуста прочитала их очень внимательно, с обычной своей скрупулезностью. В том числе о предпринятых поисках, о тщетных попытках связаться с Хальнором после Марнейи. Все усилия пропали впустую, потому что он больше не бог и даже не человек – всего лишь дикая кошка с полным набором звериных инстинктов, особь из популяции болотных рысей, запертых чарами Тейзурга на заповедном болоте в Лежеде.
Тейзург сделал под конец ужасную вещь. Если найти того самого кота, в теле которого заключен дух Хальнора Проклятого, и выдворить его за Врата Хаоса, в Сонхи через некоторое время народится новый Страж Мира. Пока прежний здесь, этого не произойдет, поэтому было бы целесообразно принести его в жертву всеобщему благополучию, тем более, он бы и сам все понял… Но Тейзург заявил, что этому не бывать. Симпатия и сочувствие к Хальнору-человеку перевесили для него соображения мировой пользы. Как заметил в свое время один из наставников Венусты, если такие, как Тейзург, начинают о ком-то заботиться, это воистину смертельно для всех остальных. Его стараниями с зачарованного болота ни одного котенка не вынесешь, а ведь еще неизвестно, которая из этих усатых-полосатых бестий с кисточками на ушах – бывший Страж Мира.
В песнях об этом не поют, подробности известны только посвященным. Зябко поежившись, хотя вода в ванне оставалась идеально теплой, Венуста начала намыливать волосы. Мыло благоухало розами и жасмином.
И самого Тейзурга в союзники не позовешь, он давно уже находится за пределами досягаемости. В одном из бесчисленных далеких миров, затерянных в океане Несотворенного Хаоса. Почему он ушел из Сонхи, Венуста не знала. Ходили слухи, что на то была вполне определенная причина – посетившее его пророческое видение, суть которого сводилась к тому, что отсюда надо убираться пока не поздно. Он и убрался. Венуста слышала, что в пресловутом Тайном Свитке как раз это видение и описано, однако хранители Кариштомской библиотеки за прочтение сего раритета, недоступного для копирования, заламывают чудовищную цену и каждого прочитавшего связывают клятвой о неразглашении, поэтому те загадочно молчат. Избранных, впрочем, считаные единицы, сие дорогое удовольствие даже Венусте Лурлемот не по карману.
Волосы вымыла на два раза, ополоснула «Сиянием небесного жемчуга».
На Унбарха тоже рассчитывать нечего. Будь у него такая возможность, он бы расправился с Гонбером ради возрождения своей загубленной репутации, но стоит ему высунуть нос из затерянной в джунглях подземной твердыни, как его растерзают Псы Бурь. Безумный Дохрау немедля примчится, чтобы вцепиться в глотку заклятого врага.
Разве что самой туда отправиться и попросить убежища? По крайней мере, в цитадель к Унбарху Живодер за ней не полезет… Гм, туда никто без большой нужды не полезет. Представив себе толпу угрюмых немытых аскетов, фанатично преданных своему архонту, чародейка передернула точеными плечиками.
Не обязательно просить убежища именно там, есть и другие варианты. Аунатиба, Вазебра, Йефт, просвещенные княжества архипелага Ри, Банташский халифат… Все те, кто обещал вознаграждение за голову Гонбера. Они достаточно сильны, чтобы эта кровавая дрянь не сунулась в их владения, и они охотно примут известную волшебницу Лурлемот с ее Магией Красоты.
Закутавшись в махровую простыню с вышитыми серебром вензелями, Венуста сделала выбор в пользу рийских островных княжеств: у них считается, что и дамам, и кавалерам приличествует изысканность, и спрос на ее специфическую магию там будет не хуже, чем в Эонхо. Вначале придется экономить, но она быстро наверстает упущенное. Другой вопрос, как туда добраться и не сгинуть по дороге.
Придирчиво оглядев флаконы на полках полуовальной ниши, облицованной яично-белым фаянсом, Венуста выровняла те, что стояли не в ряд, и пошла в спальню. Щелчок пальцами, и в воздухе перед ней поплыл световой шар. У себя дома она в безопасности, через охранные заклятия никто не прорвется. Двое погибших магов попались в городе, позволили захватить себя врасплох, она их ошибки не повторит… Но тогда почему ей так страшно?
Угол ковровой дорожки сморщен складками. Вспыхнувшее раздражение – ну, право же, нельзя так! – заставило ее ненадолго забыть о страхе, но потом противное ощущение вернулось.
Ренарна. Мысль о Рен сверкнула, как солнечный луч из-под приоткрытой двери в конце коридора. Во-первых, рядом с ней не так страшно. Во-вторых, она способна выбраться из самой безнадежной переделки. Главное, разыскать ее. Эту бесовку с тигровой челкой может носить где угодно.
Венуста отправилась не в спальню, а в кабинет. Написать письмо. Два письма. Десять писем. Тридцать! И разослать во все концы курьеров – пусть это обойдется недешево, ее жизнь стоит дороже.
Задела локтем хрустальную чернильницу в виде жабы с крышечкой на голове. Лилово-черная с золотым отливом жидкость выплеснулась на стол. Мгновенная вспышка паники – сейчас все тут будет заляпано! – быстро угасла. Есть вещи поважнее кляксы.
Рен была ее закадычной подругой, еще со школы. С чего их дружба началась, теперь и не вспомнишь. Кажется, кто-то Венусту толкнул, под смешки остальных, а решительная черноволосая девочка с яркими зеленовато-коричневыми глазами моментально съездила по уху обидчику. Хорошо так съездила, тот сразу скуксился, хотя только что хихикал и обзывал жертву «ревой-коровой». Им было тогда лет по восемь.
Благородная чародейка Лурлемот не всегда была элегантной особой с выверенно безукоризненными манерами, осанкой царственного гладиолуса и утонченным, как переливы перламутра, шармом. Ей нравилось сравнивать себя с изысканным цветком, выросшим на замусоренном заднем дворе. Захудалое аристократическое семейство. Отец пьет, играет и проигрывает, мать на всем экономит, скрипучая ветхая мебель, плохое питание, обноски старших сестер. Гордость: «Мы даже в рваных чулках должны оставаться знатью и пользоваться столовыми приборами, как требует этикет!»
Рано проявившийся магический дар привел Венусту в Школу Магов. Костлявая, угловатая, стеснительная, вдобавок плакса и ябеда, она к исходу первого же месяца оказалась отщепенкой. Ябедой она стала не из вредности, а потому, что пыталась искать защиты у взрослых, но это дела не меняло. В школьном котле кипело страшноватое варево из жажды самоутверждения, взаимных обид, ранних ростков похоти, тающей боли после прежних инкарнаций, затаенного желания быть лучше и любимей всех остальных, насущной потребности кого-нибудь помучить, боязни оказаться не как все, страха перед наказаниями и саднящих, как содранные волдыри, первых разочарований. Очень может быть, что Венуста захлебнулась бы этим адским зельем, если бы не подружилась с Ренарной Мушналиги из Набужды.
Кто-то из преподавателей однажды назвал Рен «пантерой в посудной лавке». В яблочко. От слона в аналогичной ситуации еще можно увернуться, но если столкнешься с пантерой, самое лучшее – это сидеть тихо-тихо и, уж конечно, не дразнить ее.
Вначале Венуста прибилась к ней из трусливого расчета: Рен запросто могла за раз навалять двоим-троим и никогда не сдавалась. Если подстраивали какую-нибудь магическую каверзу, непременно отлавливала оппонентов после, когда те не ждали нападения. Кулаки против магии. Дара в ней было всего ничего – искра, которую так и не удалось разжечь. Тут она проиграла бы любой завалящей ведьме из тех, что сводят бородавки и лепят дешевые привороты на одну ночь. Зато силы характера хватило бы на трех с половиной полководцев. Вдвоем с Венустой они составили классическую пару «воин-маг» и действовали весьма эффективно, учитель боевой магии даже ссылался на них, как на пример, за которым не нужно далеко ходить.
Когда им исполнилось по двенадцать лет, Рен из школы забрали. Набуждийские купцы не любят выбрасывать деньги на ветер, и если колдуньи, даже посредственной, из дочери не получится, лучше на это дело плюнуть, приучить ее к домоводству и выдать замуж за почтенного человека.
Венуста лишилась заступницы, но к тому времени она уже могла дать отпор обидчикам самостоятельно. Ей магического дара досталось через край, и она числилась среди первых учеников, с отличными оценками по защитным чарам.
Вскоре после своего шестнадцатого дня рождения она получила из Набужды приглашение на свадьбу Ренарны Мушналиги и господина Паржевухи, уважаемого торговца сукном. Денег на подарки и на дорогу не нашлось, но она приготовила по собственному рецепту зелье, придающее волосам блеск иссиня-черного атласа на солнце, а карету за ней прислали родственники Рен. Аристократка и чародейка в подружках у невесты – утерли нос соседям!
Как бы то ни было, они снова встретились. Увидев жениха, Венуста ощутила оторопь: важный сорокалетний толстяк с рыбьим взглядом и жестко поджатыми губами. Зато Рен почти не изменилась, все та же девчонка-сорванец, которой надо было родиться парнем или хотя бы кошкой, гуляющей где вздумается, без оглядки на человеческие обычаи и правила. Пантера в посудной лавке, и это не может не закончиться плохо – или для пантеры, или для хозяев посуды.
Замужем Рен не понравилось, и через год она сбежала. Опозоренный господин Паржевухи после этого ходил с фингалом и опухшей скулой: оступился на лестнице, пребывая в расстроенных чувствах, бывает. Венуста, услышав об этом, его объяснениям не поверила.
Спустя еще четыре года Рен разыскала ее в Эонхо и явилась в гости. Мешковатые мужские штаны вместо юбки, с кожаными заплатами на коленях. Меч на поясе. Мускулистые руки. Бронзовый загар. Впрочем, загар ей шел, а по поводу остального Венуста много чего могла бы сказать… Проглотив рвущиеся наружу критические замечания – ничего не поделаешь, они разные, и всегда были разными, надо с этим смириться, если не хочешь потерять друга – она деловито заявила:
– Челку надо выкрасить, чтобы черные и рыжие пряди чередовались. И насчет остального подумаем… Когда женщина подражает мужчинам или юноша подражает женщинам, это выглядит, как дурацкая пародия. Надо найти твой неповторимый стиль! Рен, пожалуйста, не отказывайся. Я только что начала самостоятельную практику, Магия Красоты, видела вывеску над дверью? Если можно будет на тебе поэкспериментировать, ты меня очень выручишь!
Воительниц не так уж много, и Ренарна считается среди них самой стильной. Вся клиентура госпожи Лурлемот знает, чья это заслуга.
Рука, выводящая каллиграфические буквы, временами начинала дрожать. Помарки, кляксы, несколько листков пришлось скомкать. Нельзя же отправлять письмо, написанное неаккуратно.
Подруга увезет ее из Эонхо в безопасное место. Она любит бросать вызов всем страхам мира… Венуста не понимала, как можно любить риск, а для Рен это такое же удовольствие, как хорошее вино, теплая ванна или флирт с приятным кавалером. Что она испытывает, когда рискует, Венуста даже представить не могла, но представлять и не надо, каждому свое. Главное, чтобы Рен нашлась и приехала.
Под утро на рабочем столе лежало три аккуратных стопки белоснежных конвертов, запечатанных розовым сургучом. Осталось дождаться, когда придет прислуга, и послать кого-нибудь в почтовую контору. Но сначала – прибраться. Засохшая чернильная лужица, мятые бумажки… В чернильнице муха, когда только успела, мерзавка… Еще и под стол что-то закатилось. Ужас, словно у нее в кабинете Унбарх с Тейзургом повоевали!
Кавардак царапал, как застрявшая в шелковом чулке колючка, и Венуста, несмотря на полный упадок сил, принялась наводить порядок. Нельзя оставить все в таком виде и пойти спать, порядок – прежде всего.
На одной чаше весов – куча денег, прощение всех прошлых преступлений и трех еще не совершенных. На другой… Тибор не знал, что там лежит на другой, кроме жизни никому не нужного паршивца, который забился в угол и замер, даже дыхание затаил.
– Хочешь вина?
Пленник молча сверкнул глазищами из полумрака. Надо полагать, не хочет. Видно, что до полусмерти перепуган, и в то же время полон обреченной непримиримости.
– Я тебе не враг. Я убийца. Мне за тебя заплатили. Согласишься со мной побеседовать – умрешь не больно. Если оное предложение тебя заинтересовало, выползай оттуда и садись, – Тибор кивнул на стул.
Интонация мягкая, но не настолько, чтобы парнишка еще больше испугался. С полминуты подумав, тот поднялся, доковылял до стула и уселся напротив. За металлическим кольцом на тощей лодыжке тянется длинная цепь, на руках кандалы. Судя по тому, как неловко он двигается, закован в первый раз. Узкое лицо, искусанные губы. Длинные спутанные волосы – это, похоже, своего рода доспех: нависают над глазами и прячут слишком тонкую шею, иначе он почувствует себя беззащитным. Тибор получил тому подтверждение, когда попытался отвести их в сторону – еле успел отдернуть руку от клацнувших зубов.
– Ты еще и кусаешься?
– Придержи лапы, – огрызнулся пленник.
Пока он был без сознания, Тибор успел хорошенько его рассмотреть, поэтому не стал повторять попытку.
Сейчас ему всего лишь хотелось выяснить, как это существо отреагирует на его жест. Выяснил: так можно и без пальцев остаться.