Пепел Марнейи Орлов Антон

– Я знаю насчет вероятностей, – мальчишка смотрел на него без вызова, уже достижение. – Я все равно должен.

– Сначала – обучение. На берегу ты схлопотал за то, что считал крыс с погорелого корабля. На мои команды и окрики ты должен реагировать мгновенно. Может, в другой раз от этого будет зависеть твоя жизнь или успех нашего безумного предприятия. Все понял?

– Да. Понял.

– Теперь не удерешь?

– Нет, – немного подумав, Рис мотнул своей спутанной шевелюрой.

– Вот и ладно, а то сторожить тебя днем и ночью – это было бы то еще удовольствие. Хочешь о чем-то спросить?

Рис поглядел на троллей, в сумерках похожих на выползшие из развалин каменные изваяния, потом снова на собеседника, на мгновение задержал взгляд на его левой руке. Тибора охватила злость – еще об этом спросит! – и порезы опять заныли, словно проснувшись, но мальчишка перевел взгляд на троллей и поинтересовался:

– О чем он поет?

– О том, что звезды – это осколки разбитого зеркала вечности, разлетевшиеся в разные стороны. Тролли очень любят зеркала, знаешь об этом?

– Ага, слышал. Я ничего не помню о том, как мы сюда добирались. Я был заколдован?

– Мунсырех навел на тебя искажающие чары. Если Лорма ворожила, она должна была прийти к выводу, что тебя нигде нет.

– Искажающие?.. Ой-е… – Глаза Риса, и без того большие, стали раза в полтора больше. – И что я делал?!

– Ничего выдающегося. Ел, пил, болтал ерунду, волочился за женщинами. Иногда казалось, что ты не в своем уме, но на серьезное помешательство это не тянуло.

– За какими женщинами?

– Если точнее, за одной чародейкой, которую мы встретили в портовом трактире в Эонхо. Ты предупредил ее об опасности в ближайшем будущем. Насколько могу судить, опасность была реальная, и ты проинструктировал даму, как уберечься.

– А, это у меня иногда получается… Она была красивая?

– Не в моем вкусе и годилась тебе в матери, но, пожалуй, да, красивая. Пошли ужинать.

«Хорошее питание и постепенно возрастающие физические нагрузки, вот что тебе нужно в первую очередь, а то еще переломишься в самый неподходящий момент…»

Взять это в ученики – да скажи ему такое с полгода назад хотя бы даже Мунсырех, Тибор решил бы, что над ним смеются. Впрочем, он ведь не собирается делать из парня убийцу-профессионала. Рис будет заточен под одно-единственное убийство, а дальше, после дела, пусть занимается, чем хочет.

– Спасибо, – произнес тот негромко, поглядев на Тибора искоса, из-под падающих на глаза волос.

И тут же отошел, присел возле разложенного троллями костра, поближе к Онуку и Тахгры, которых уже знал.

А Тибор про себя выругался, запоздало осознав, что Рис, когда сказал «спасибо», смотрел на его порезанную руку.

Он же хоть и не маг, но вроде мага, и его знакомцы из щенячьей банды рассказывали, как он воровал пропитание на эонхийских рынках: выбирал то, что можно взять без драматических последствий для обворованных, еще и пытался учить этому немудрящую нижнереченскую шпану. Если он способен улавливать разветвленные вокруг любого события причинно-следственные связи, особенно те, которые имеют отношение лично к нему, тогда и насчет порезов все понял.

Тибора так и подмывало подойти и отвесить ему еще одну затрещину, чтобы не понимал, чего не надо, но вместо этого он обогнул костер с другой стороны, уселся рядом с Мунсырехом и неспешно вытащил фляжку с полынной настойкой. За что бить – за «спасибо»? Если это первая крупица доверия, радоваться нужно, а не оплеухи раздавать. Хотя бы малая толика взаимного доверия им понадобится. Им вместе Гонбера убивать.

– Ты уверена, что вся эта куча вещей пригодится нам в дороге?

– Да.

– И фикус тоже? В углу гостиной он, конечно, смотрелся неплохо…

Вольно же ей издеваться… Но сейчас она получит достойную отповедь.

– Это не просто фикус, а древесный страж – незаменимый защитник, если на нас нападут. Для этой цели можно использовать почти любое растение, но придется потратить время и силы на волшбу, а этот экземпляр уже подготовлен. Одно коротенькое заклинание, и он перейдет в активную фазу.

Посрамленная воительница не нашлась, что съязвить, а Венуста окинула озабоченным взглядом собранное в кладовой имущество. Еле-еле все необходимое уместилось. Круглое помещеньице без окон, сплошь разрисованное по стенам, полу и потолку специальными символами, будет заперто и запечатано, и после этого, отправься хозяйка хоть на другой конец света, она в любой момент сможет взять отсюда нужную вещь.

Книги. Мешочки, склянки и шкатулки с ингредиентами для волшбы. Одежда, белье, косметика, посуда. Свернутый шатер, тюфяки, одеяла. Набитые монетами кошельки. Оружие. Веревки и веревочные лестницы. Лодка. Фикус в кадке, накрытый зачарованным стеклянным колпаком, обеспечивающим локальный эффект безвременья – иначе растение зачахнет без ухода. Связки факелов. Ведра, посуда. Сундуки с бинтами, корпией, целебными мазями, микстурами и сушеными травами на все случаи жизни. Несколько больших бутылей в ременчатой оплетке – вода, вино, масло. Мешки с крупой и сухарями, соль, сахар, чай и канфа, пряности. Ничего не забыла?

– Ванна… – прошептала чародейка. – Она сюда не влезет, ни местечка свободного не осталось…

– Какая ванна? – спросила Рен.

– Моя серебряная переносная ванна. Ты ее видела.

– Зачем она тебе?

– Для омовений. Вдруг мы окажемся там, где не будет никаких удобств?

– А ночную вазу ты не забыла?

– Ох, и в самом деле ведь…

Рен закатила глаза к потолку. Она привыкла довольствоваться ледяными ручьями и придорожным кустарником. Подумав об этом, Венуста содрогнулась.

Сборы продолжались уже четвертый день. Рен веселилась, как девчонка, Лиузама с крестьянской практичностью давала советы, а мужчины старались быть тише воды, ниже травы и не путаться под ногами у волшебницы, одержимой боязнью забыть что-нибудь важное или оставить в доме беспорядок.

Рен была категорически против того, чтобы тащить с собой еще и прислугу. Лиум ее поддержала:

– Да я, что ль, неумеха какая, поесть на пятерых не сготовлю? Все у меня будете сытые.

– Можно стряпать по очереди, – согласилась воительница.

– Нет уж, я твою стряпню есть не стану, – Венусту снова передернуло. – Или пересолишь, или не дожаришь… Тейзурга этим корми, когда познакомитесь, тем скорее он от тебя сбежит.

Говоря эту ерунду, она, разумеется, сотворила отводящее заклятие.

– Госпожа! – донесся с лестничной площадки голос служанки. – К вам посетитель!

Надо сделать хотя бы небольшой перерыв, а потом опять спуститься в подвал и заново сверить по спискам, не забыта ли какая-нибудь важная мелочь. Путешествие еще и не начиналось, а она уже вымоталась, как… Сравнивать себя с водовозной лошадью не хотелось, а ничего другого на ум не шло.

– Кто пришел? – осведомилась Венуста, одолев лестницу.

– Господин Шостас, негоциант. Он не бывал у нас раньше, госпожа. Я ему толкую, что вы уезжаете по делам, а он трясет кошельком и твердит, что ему нужна Магия Красоты. Понятно, что нужна, уж больно этот господин Шостас собой отвратен…

– Где он?

– В приемной. Добром не уйдет, разве вытолкать.

Она служила у Венусты уже одиннадцатый год и в посетителях разбиралась.

– Ладно, посмотрю на него.

– Подстраховать? – предложила поднявшаяся следом Рен, уже не улыбаясь до ушей, а с деловитым прищуром.

– Незачем. Если он благополучно миновал охранный круг, о котором я тебе говорила, значит, действительно пришел сюда за Магией Красоты, а не с дурными намерениями. Лучше подумай, как бы там все передвинуть, чтобы ванна поместилась.

Посетитель с хозяйским видом расхаживал по приемной и разглядывал, презрительно выпятив нижнюю губу, рийские ночные пейзажи, выполненные серебристо-белой пастелью по черному фону.

– А, госпожа волшебница! – поприветствовал он появившуюся на пороге Венусту. – А я вам свой грошик заработанный принес, золотой да звонкий! Сделаете из меня прекрасного принца?

Крупный, грузный, оплывшая физиономия с гипертрофированным подбородком заросла грязновато-белесой щетиной. Нос похож на разбухший древесный гриб. Щербатый рот перекошен наводящей оторопь улыбкой. Свиные глазки светятся ликованием, но в их мутной глубине затаилась угроза – на случай, если откажут. Одет с иголочки. Сразу видно нувориша, набившего мошну и впервые в жизни озаботившегося тем, что отражается в зеркале.

– Присаживайтесь, сударь, – с царственным достоинством пригласила Венуста. – Что вам угодно?

– Так магии вашей завлекательной угодно испробовать! – господин Шостас подобострастно осклабился. – Честные труды мои были вознаграждены по заслугам, оторвал я жирный кусманец, собираюсь теперь на дворянской дочке жениться и зажить по-благородному. И надо бы для этого личность мою облагородить, сами-то как думаете? Вы ж от этого не откажетесь, а, госпожа волшебница? – Красная потная рука с мясистыми пальцами извлекла из наплечной сумы туго набитый мешочек, за ним еще один, третий, четвертый, самый последний подбросила, играючи. – По глазам вижу, что не откажетесь, у вас губа не дура, а тут тысяча рафлингов золотом. Давайте, делайте из меня красавца!

Клиент вызывал у нее гадливое чувство, но цена… Венуста, сполна хлебнувшая в детстве дрянного пойла нищеты, никогда не отказывалась от заработка. Хвала богам, что она чародейка, а не куртизанка, Тавше Милосердная, как же это хорошо… Холодным резковатым голосом, предназначенным для самых антипатичных индивидов, она приказала:

– Повернитесь к свету, чтобы я смогла получше вас рассмотреть. Так… Приведем в порядок нос, изменим очертания лица – чтобы у нас был не кусок закисшего теста, а правильный овал. Зубы взамен выбитых прорежутся и вырастут в сроки, сообразные природе. А вот побреетесь самостоятельно, здесь не цирюльня.

От ее тона нагловатый посетитель присмирел. Словно только теперь проникся должным почтением к известной на всю Ругарду чародейке.

– Ступайте за мной в лабораторию, – небрежно бросила Венуста. – Плащ оставьте на вешалке.

Два часа спустя донельзя довольный своей облагороженной наружностью клиент мешковато откланялся и на прощание посулил:

– Я вам, госпожа волшебница, куплю на рынке у мазил пару-тройку картин и пришлю презентом, чтоб на стенку себе повесили. С козочками там, с поселянками танцующими – выберу, какие покрасивей, чтоб душа любовалась и радовалась. А то у вас тут пачкотня нарисована – известкой по саже навозили, ничего не понять. Видно, не в обиду скажу, не понимаете вы толку в живописном искусстве… Поехал я свататься к бесприданной благородной девице, уж теперь-то от меня нос воротить не будут!

– Ужас какой… – пробормотала Венуста, когда прислуга проводила гостя за порог.

Для того чтобы прийти в себя, ей потребовалась канфа с сахаром, корицей и взбитыми сливками, кремовое пирожное и приятная компания. Рен. Лиум. Его высо… Нет, даже в мыслях не стоит его так называть, но хотелось бы Венусте, чтобы этот тихий вежливый мужчина был не безвестным бродягой Гаяном, слугой и телохранителем при Морской Госпоже с острова Ивархо, а Венсаном Шестым, королем ругардийским.

Тот самый принц со скотного двора, которого Рен когда-то подобрала, пригрела, обучила искусству выживания на больших дорогах, а потом сказала «до свидания». Золотоглазого ей, видите ли, подавай… И ведь они с той безмозглой ведьмочкой ворожили на суженого в будущем, за чертой смерти! Она же не будет помнить ни своих прошлых инкарнаций, ни того, что ее когда-то звали Ренарной, ни сегодняшних желаний, и когда наконец получит Тейзурга, глядишь, и не обрадуется такому подарку. Он был тем еще подарком, прочитанные Венустой мемуары позволяют составить представление… А возможно, ничего не случится, вероятность сама собой сойдет на нет, слишком это зыбкие области.

Пятый участник застолья мусолил пирожное, вздыхал и пожирал Венусту преданными глазами. Для Айвара она неземное существо, совершенное и недосягаемое. Спору нет, лестно, чародейка даже согласилась взять его с собой, хотя этот взрослый ребенок с громоподобным голосом не вызывал у нее никакого сладостного трепета и обмирания, только снисходительное сочувствие. Ее привлекали сильные, загадочные, с бесенятами в глазах, вроде того малнийца, с которым она познакомилась в «Чайкином домике». Впрочем, у малнийца есть его кошка без зонтика, с бескровными губами и нечеловечески прекрасными очами, а у Венусты – безнадежно влюбленный песнопевец. Она бы не отказалась произвести рокировку.

Вчера вечером Айвар вознамерился ее «воспеть» и перепугал соседей, решивших, что госпожа чародейка пленила демона, который теперь заходится воем, вырываясь из магических пут. Жуткий концерт продолжался недолго, Рен и Гаян заставили беднягу замолчать. Если бы Венуста могла одарить его музыкальным слухом… Но это, к сожалению, не в ее власти.

– Госпожа моя, – глядя на нее с благоговением, как на саму Тавше в нездешнем сиянии или Лухинь с фрактальным венцом на челе, нерешительно вымолвил Айвар. – Дозвольте спросить…

Она милостиво кивнула.

– Мы отправимся в Кариштом по обычным дорогам, как заведено у людей, или через Хиалу, Вратами Хаоса?

Вот уж спросил так спросил! Еще и сгреб что попало в одну кучу.

– Во-первых, да, по обычным дорогам. Странствия по серым тропам Хиалы требуют большой собранности от каждого из путешественников. Сильный и опытный маг может взять с собой одного непосвященного, в крайнем случае двух… И то, если они подготовлены к такому испытанию, и вдобавок ему придется постоянно держать их под своей ментальной опекой. В Хиале есть свои обитатели, чаще всего опасные для людей. Все те демоны, которые бесчинствуют в нашем мире, – это существа из Хиалы, так что можете составить представление, что там творится.

– Но как же они пролезают туда-сюда, если наш мир заперт? Через Врата Хаоса?

– Вы снова смешиваете разные понятия. Хиала – часть мира Сонхи. Потусторонние катакомбы, теневой мир, оборотная сторона, можете называть, как хотите, но это единое целое с тем миром, в котором мы с вами сидим и кушаем пирожные. Не следует путать Врата Хиалы и Врата Хаоса. На практике такая ошибка стала бы для вас роковой. Несотворенный Хаос – это бездна, которая находится вне пределов упорядоченных миров, безначальная, бесконечная и непостоянная. Не всякий из богов там уцелеет, не говоря о магах или просто людях. По сравнению с ним Хиала – всего лишь уютная гостиная. Теоретически, Врата Хаоса можно открыть где угодно, только это страшное и бессмысленное действие. А Врата Хиалы находятся в известных точках пространства, и знающий чародей может ими воспользоваться, чтобы попасть в изнаночные пределы или срезать путь. В определенные периоды они открываются, и тогда, если не сойдешь с тропы и не угодишь в какую-нибудь ловушку, можно добраться до других Врат Хиалы, сэкономив много дней пути.

– А Врата Перехода?

– Как и предполагает их название, это Врата, ведущие в другие миры. Уже тысячу лет никто не может их открыть. Последним, насколько известно, был Тейзург, однако в его свитках нет ни слова о том, как ему это удалось. Тайный Свиток я не читала, но там, говорят, тоже никаких разъяснений на эту тему, только рассказ о посетившем его видении, из-за которого он решил, что здесь оставаться нельзя.

Глаза у песнопевца сияли, как у дитяти, которому рассказывают сказку. Гаян и Лиузама тоже слушали с интересом, а Рен, которая все это уже знала, уписывала пирожные. Ей можно. Очередная разминка или, помилуй Тавше, драка – и ничего лишнего не останется.

К Венусте почти вернулось сносное расположение духа, когда Айвар задал вопрос, заставивший ее поежиться:

– А вы, моя госпожа, могли бы отворить Врата Хаоса?

– Наверное… – нахмурившись, вымолвила чародейка. – Теоретически, да. Моих знаний и магической силы для этого должно было бы хватить, но я, хвала Тавше, в своем уме, я никогда не стану делать такие вещи.

Это был ее самый главный кошмар. Впервые услышав о Вратах Хаоса, еще толком не зная, что это такое, Венуста начала бояться, что вот однажды они появятся, и тогда случится что-то ужасное. Она содержала в образцовом порядке свои вещи и рабочие записи, заправляла постель без единой складки и того же требовала от прислуги, следила за тем, чтобы все предметы в ее доме были расставлены, развешаны и разложены сообразно законам симметрии и гармонии. Ни одной щелки, через которую мог бы просочиться Хаос, ведь он только и ждет случая, чтобы до нее добраться. Никто не знал, что ее аккуратность и пунктуальность – обратная сторона ее страха.

Иногда ей снилось, что она стоит, вскинув руки в последнем пассе, перед разверзающимися Вратами Хаоса, и ветер рвет изодранную мантию, швыряет в лицо пригоршни колючих песчинок… Она просыпалась в холодном поту, зажигала свечи, придирчиво осматривала комнату – нет ли где-нибудь хоть малейшего намека на самозародившийся беспорядок. Бывает, что во сне нас преследует то, чего мы боимся, но пусть ей никогда не придется открывать Врата Хаоса наяву!

Рис честно пытался вспомнить, что происходило, пока он был под чарами, но ничего путного не получалось. Вместо воспоминаний плясала перед глазами красно-синяя рябь. Как будто смотришь сквозь стекло, покрытое такой рябью, и не разобрать, что находится с той стороны.

Больше всего ему хотелось вспомнить женщину, о которой сказал Тибор. Знать бы, как она выглядит… Однако сколько он ни мучился, всплывало всего лишь представление о гладиолусе с единственным бело-фиолетовым цветком на стебле, и было обидно, что цветок он запомнил, а женщину – нет.

Как же теперь ее узнать, когда они снова встретятся? Такое впечатление, что она ему что-то очень-очень важное обещала, но Рис должен будет сам об этом напомнить.

Они уходили все дальше на юго-запад, сначала мимо деревушек, обшарпанных замков и маячивших на пыльном горизонте городов, в которые никогда не заворачивали, потом по необитаемому порыжелому плоскогорью. Баракоса – небогатая страна: засушливый климат, глинистая почва, скудные поля, заросшие жесткими травами пастбища. Неподъемные подати. На дорогах промышляли разбойники, от хорошо вооруженных шаек до оголодавших крестьян, но связываться с двумя десятками троллей охотников не было – а то надвое, поживишься или сам станешь добычей.

– Еще три-четыре дня, и мы доберемся до ничейной глуши, где будем вовсю тренироваться, – сообщил на очередном привале Тибор. – Понадобится время, чтобы сделать из тебя настоящего убийцу, который прикончит Гонбера и останется в живых.

– Первое важнее, – отозвался Рис.

Наконец-то все сложилось, как надо, и его несет навстречу цели.

– Умирать при выполнении работы – непрофессионально.

Тибору хочется, чтобы он выжил. Не случайно за все время пленения у Риса не было ни одного «наката». Возможно, с самого начала чувствовал, не отдавая себе в том отчета, что от этих сбегать незачем?

– Я не собираюсь в профессионалы. В смысле, после Гонбера.

– Ты же вроде бы какой-то нездешний город собирался искать? Тоже повод уцелеть.

– Как получится.

Избавиться от Гонбера – это важнее его жизни. Может быть, тогда он хотя бы на крохотную частичку искупит… Непонятно что, но искупит. Несколько закопченных колонн, грубовато вытесанных из камня, посреди горячей пепельной мути. Что бы это ни было, оно произошло возле тех колонн.

– Похоронное настроение в нашем ремесле еще никому не помогало. Хоронить надо не себя, а клиента. Смотри на это, как на игру, в которой ты должен выиграть.

– Вы всегда так и смотрите?

– Почему бы нет? – Тибор хмыкнул и слегка сощурил правый глаз, а левую бровь изломил – как будто натянул приличествующую случаю маску.

– А если вам заказывают хорошего человека, которого не за что убивать… Как вы тогда выкручиваетесь?

– Выполняю заказ, а ты как думал? Видишь ли, если этого не сделаю я, заинтересованное лицо попросту наймет кого-нибудь другого, так что для жертвы никакой принципиальной разницы. Впрочем, иногда разница есть, и то в мою пользу: клиент испытает меньше страданий, если ему придется иметь дело со мной, а не с каким-нибудь малахольным оригиналом вроде Гонбера. Я честный ремесленник, работаю быстро и качественно, без лишней дури.

Рис кивнул, признавая, что возразить нечего. Даже того парня, который его заменил, они сперва опоили чем-то вырубающим… Хотя, для этого была и другая причина: заменщик не должен ничего чувствовать, чтобы на вырванном сердце запечатлелись, благодаря наведенным чарам, чувства того, кто находится рядом. Он уже успел выспросить это у Мунсыреха.

По словам Тибора, когда шаман наложил на него заклятие «черпака истины», он будто бы вспомнил, что у него были мать и сестра. Услышав об этом, Рис попытался добраться до тайников своей памяти, но никаких просветов – словно его жизнь началась среди стен с выцарапанными на штукатурке обрывками заклинаний и заляпанной чернилами школьной мебели, а раньше ничего не было.

Какие-то почти стертые впечатления об окриках, пинках, дурно пахнущей темноте – это понятно, ему рассказывали, что один эонхийский маг выкупил его у работорговцев в Нузобии и привез в школу.

Такие же смутные, сплошь в серых тонах, представления о чудесном лесе, о высокой, с головой спрячешься, траве, о маме: он свернулся у нее под боком, а она теплая, мягкая, ласковая, мурлычет ему колыбельную… Это скорее ощущение, чем картинка, поэтому нельзя сказать, что он помнит маму по-настоящему.

А еще глубже, словно кусочек первозданно яркой краски под несколькими облезающими слоями – блеск брошенного ножа, отразившего злой солнечный луч, и взгляд человека без лица, врага, с которым нельзя встречаться, хотя рано или поздно они все равно встретятся.

Город Танцующих Огней не в счет, Рис его не помнил. Время от времени видел во сне – радужное многоцветье, бессчетное множество деталей и подробностей, которые в одних и тех же эпизодах от раза к разу меняются – и после вспоминались эти сны, а не поблекшие обрывки странной, но неоспоримой яви. И все-таки город существует, в этом Рис не сомневался. Однажды он отправится его искать, только перед этим надо покончить с Гонбером.

Наконец-то настоящая глушь. Пограничные пустоши между Баракосой и Саргафом, населенные бедными кочевниками – не с чего им богатеть, здесь и грабить некого, и поросль такая, что не до жиру, лишь бы прокормиться. Местное население поневоле было миролюбивым. При встречах враждующие общины бродячих скотоводов швыряли друг в друга камнями и ругались на чем свет стоит, не отягощая свои души кровопролитием.

Холмы и долы, заросшие перепутанным кустарником, зеленоухом, выворотником, пучками неказистой травы. Зеленоух – причудливые сростки мясистых листьев, формой и впрямь напоминающих ушные раковины. Выворотник – бело-желтые цветы с чашечками, как будто наполовину вывернутыми наизнанку, его еще называют цветком оборотней. Считается, что отвар из этих соцветий поможет оборотню залечить любые раны, и Мунсырех насобирал их, чтобы высушить и держать про запас. На всякий случай.

Самый страшный здешний зверь – овца, сжирающая все на своем пути. С этим чудовищем не сравнятся даже мелкие дикие собаки, которые охотятся стаями и воют на восковую луну, пугая тех, кто не может уснуть, своими свирепыми хоровыми рыданиями.

Всеядные тролли трескали все подряд – краденых овец, собак, грызунов, змей, обрывали стручки несъедобного для людей тролльего горошка, выдирали из земли, если попадалась, степную репу.

Тибор до сих пор не разобрался, как надо обращаться с Рисом. И до сих пор не понял, человек ли он. Человеческое самолюбие у него, похоже, отсутствовало, зато с лихвой было кошачьей гордости. Именно кошачьей: пока я согласен на ваше общество, но если захочу – уйду. Он мог стерпеть затрещину или пощечину (хотя после того раза на берегу Тибор больше не бил его по лицу), и в то же время в нем не было ни приниженности, ни покорности.

Подчинялся он потому, что сам так решил. Другой вопрос, что будет, если он вдруг передумает. Пожалуй, Тибор не смог бы его сломать. Убить – запросто, одним мизинцем, но то, что скрывается под этой хрупкой и на первый взгляд жалкой оболочкой, недоступно для давления. Не каменная стенка, а, скорее, вода, по которой бей не бей, она все равно течет, куда ей надо.

По крайней мере, с его тренировками мороки оказалось меньше, чем можно было опасаться: на деле парнишка был не таким дохлым, как выглядел. Тощий – да, но при этом жилистый, ловкий и быстрый. Растущий организм приспособился к хроническому недоеданию и не увеличивал массу тела сверх необходимого, однако то, что имелось в наличии, использовалось целиком. Оставалось кормить его мясом краденых баранов, чтобы набрался сил, и обучать тонкостям боя на ножах, на мечах (легких, естественно), метанию дротиков, стрельбе из лука и арбалета, хитростям нападения из засады. Рис учился с мрачноватым упорством, но иногда после тренировки надолго задумывался, сцепив пальцы на остром колене и уставившись в однообразную и блеклую рыжевато-зеленую даль, как будто его взгляд прилипал к холмистому горизонту.

– О чем размышляешь? – поинтересовался однажды Тибор, присев рядом.

Такой вопрос мальчишка вполне мог проигнорировать, но в этот раз ответил:

– Не знаю, хватит всего этого или нет, чтобы наверняка его убить. Каждый день – чья-то мучительная и бессмысленная смерть. Мы должны его прикончить. Должны – то есть должны по-настоящему.

Последнюю фразу он произнес так, что мурашки по коже поползли. Тибор всегда утверждал, и вслух, и про себя, что он никому ничего не должен. А теперь это, выходит, в прошлом. Теперь должен, потому что связался с Рисом.

Почти машинально влепил подзатыльник – не сильный, чтобы не выбить невзначай его странные мозги – и, желая как-то оправдать это необязательное рукоприкладство, наставительно произнес:

– Если хочешь победить врага, не позволяй сомнениям сбивать тебя с пути.

– Гонбер не враг, – на мгновение Рис презрительно скривился под своим сквозистым волосяным занавесом. – Много для него чести. Враг у меня другой – тот, который бросил в меня ножом и не попал. С ним можно было разговаривать, но если мы встретимся, мы опять будем врагами. А Гонбер хуже любого врага, это просто вредный нарост, который надо уничтожить без остатка. Выжечь синим пламенем, выбросить туда, откуда не возвращаются, и я не знаю, что для этого надо сделать.

– Сходите к оракулу, – прогудел Мунсырех.

Он подошел сзади, тяжело ступая по сухой, как камень, глинистой земле, и остановился над ними, накрыв обоих своей тенью.

– К какому еще оракулу? – спросил Тибор, поглядев снизу вверх на увешанную амулетами чешуйчатую громадину.

– К тажебскому. Ты слыхал о нем.

– Тогда придется еще дальше на юг завернуть.

– А нам есть разница, в какую сторону кочевать? Прокорм везде найдем.

Тибор признал, что разницы никакой, а Рису и вовсе было все равно. На дорогу потратили две дюжины дней. Когда скудную поросль пустошей сменили поля, огороды и виноградники – яркие лоскутья всех оттенков зеленого на вздымающихся впереди холмах, – тролли встали лагерем в перелеске, а Тибор сходил до ближайшей деревни и сторговал двух лошадей. Потом они с Рисом искупались в речке и переоделись. Молодой дворянин из ругардийской провинции в сопровождении доверенного слуги. Рис загорел, от болезненной бледности следа не осталось. Шляп он не признавал, и его длинные патлы выгорели на солнце, почему-то чересполосицей – более светлые и более темные пряди вперемежку. Тибор велел ему стянуть эту красоту кожаным ремешком на затылке, объяснив:

– Характерная шевелюра тебя выдаст. Не стоит совать башку в петлю. Хоть и далеко от Ругарды забрались, у герцога с Лормой везде есть глаза и уши.

С новой прической Рис выглядел неброско. Невзрачное узкое лицо, тонкая шея, настороженный взгляд. Для пущей неузнаваемости челку он зачесал назад, закрепил маслом для волос, которое завалялось у Тибора, и теперь чувствовал себя не то чтобы очень уверенно.

– Постарайся держаться надменно. Ты захудалый аристократ, я – что-то вроде старого егеря, скорее телохранитель, чем камердинер. В Саргафе, Баракосе и Ругарде говорят на похожих языках, но различия есть, поэтому смело делай вид, что ни бельмеса не понимаешь. Общий смысл сказанного ты, скорее всего, будешь улавливать. Я саргафский знаю, если что, переведу.

Ездить верхом Рис не умел, да и где ему было научиться? Тибор мысленно обругал себя олухом, мог бы спохватиться и пораньше. Спасибо, крестьянская лошадь оказалась смирной, и приноровился парень достаточно быстро – сказалась его природная ловкость.

Тажеб – приплюснутые дома из обожженного и необожженного кирпича, огромный рынок, тенистые каменные дебри старых храмов, в одном из которых обитает знаменитый оракул. Резкие, острые, дразнящие запахи, совсем не те, что в Эонхо.

Юг всегда манил Тибора, как волшебная страна, однако по иронии Вышивальщика Судеб работать ему приходилось в Ругарде либо к северу от нее – в Малне, Вазебре, Овде. Впрочем, он лелеял мечту когда-нибудь, сколотив приличное состояние, отойти от дел и исчезнуть среди бледных от зноя роз, минеральных источников, облицованных узорчатыми изразцами общественных бань и плантаций канфейных деревьев, усыпанных тяжелыми пышными соцветиями, каждое величиной со свадебный букет. Еще и прикупить титул у кого-нибудь из здешних князьков, почему бы и нет? На радость деду Гужде… Тем больше оснований не напакостить в этих краях.

Его беспокоило, справится ли Рис со своей ролью, но когда подъехали к городским воротам, тот радикально преобразился: деревянная осанка значительной персоны, неуверенно сидящей в седле, но преисполненной спеси, вздернутый подбородок, капризно поджатые губы, высокомерно сощуренные глаза. Последнее особенно хорошо – не заметно, какие они большие.

– Вот и молодец, – удовлетворенно шепнул Тибор. – Продолжай в том же духе.

Его наградили презрительным взглядом и ничего не сказали.

Они сняли комнату в гостинице неподалеку от Тысячелетнего города – скопления древних храмов и руин в центре Тажеба.

Низкие лежанки застелены ворсистыми покрывалами, пыльными и кусачими. Деревянный пол усыпан засохшими розовыми лепестками. На потолке сидит ящерица из тех, что ловят насекомых, выбрасывая длинный клейкий язык – песочно-серая, вся в складках и бородавках. Рукомойник расписан полуголыми танцовщицами. Рис, даже наедине с Тибором не сбросивший личину, делил внимание между фривольными картинками и ящерицей: видно было, что и то, и другое вызывает у него одинаковый интерес.

Парень, подпоясанный хлопчатобумажным кушаком с написанным тушью заклинанием, отгоняющим злые силы, принес пряную кукурузную похлебку, жесткие лепешки, баранью печенку в сметане, глиняный кувшинчик с канфой.

– Ты еще утверждал, что не годишься в актеры, – хмыкнул Тибор, когда слуга ушел.

– Не гожусь, – пренебрежительно бросил «молодой аристократ». – Но если меня выкинули из Школы Магов, это еще не значит, что я ничему там не научился. Ты никогда не слышал о «дроблении сущности»?

– Лицедейство магов?

Тибор не знал, в чем тут суть, и не хотел сознаваться перед мальчишкой в своей неосведомленности, но тот как будто понял, что для него это лес темный, и объяснил:

– Это оборотничество духа, но не целиком, а малой его части. Остальная часть, включая твое главное «я», в это время отступает на задний план и ни во что не вмешивается.

– То есть ты не просто изображаешь кичливого балбеса благородных кровей – ты в него натурально превратился?

– Вот именно, – снова облив его презрением, процедил Рис.

Что ж, это полезно… В будущем может пригодиться. Глядя на высокомерного юнца с брезгливо перекошенными губами, никто не скажет, что видит перед собой вчерашнего уличного оборванца из Эонхо.

Ночь прошла беспокойно. В Тажебе, канувшем в душистую темноту, выли, кричали, визжали, хохотали – это резвились демоны Хиалы, которым в человеческих городах все равно что медом намазано. Тибор прицепил на окно амулет, изготовленный Мунсырехом из высушенного корневища отведи-травы и ржавчины, соскобленной с железа, полежавшего в проточной воде. Содержимое маленького мешочка из небеленой холстины защитило их с Рисом от ночных неприятностей.

Утром отправились к оракулу. Тысячелетний город тянулся к небесам обломанными каменными пальцами, что-то высматривал дремотными темными провалами, подставлял подножки перекошенными ступеньками, истертыми миллионами подошв. Дворы, заваленные обломками и населенные морщинистыми ящерицами вроде тех, что бегают по потолкам в гостинице. Попрошайки, монахи всякого толка, паломники, продавцы холодной подслащенной воды.

Оракул сидел на цепи, так ему полагалось. Обширное, с целую площадь, огороженное забором пространство с остатками развалившихся построек. Местами уцелели колонны, портики с огрызками лестниц, стены с мозаиками, изображающими быков, драконов, жриц в масках. Среди этих залитых солнцем руин восседал под балдахином на груде замызганных подушек лысый горбун в неопрятной тунике и серебряном ошейнике. Прикрепленная к ошейнику цепочка змейкой струилась по разбитым каменным плитам и исчезала за фрагментом ближайшей развалины, запечатлевшим исцарапанную, частично осыпавшуюся черепаху с дворцом на спине.

Оракул сардонически ухмылялся. Лысый, как колено, зато все зубы на месте. Тибору даже показалось, что их больше, чем должно быть у человека, и они вдобавок ненормально острые. Подпиленные, вероятно.

Тибор и Рис в белых плащах паломников (подразумевается, что белых, а на самом деле пятнисто-серых от многократного употребления) остановились перед балдахином.

– Преуспеет ли мой спутник в том, что мы задумали? – по-саргафски спросил Тибор.

– Кто ж ему запретит? – хихикнул оракул, ответ прозвучал по-ругардийски.

– Мы хотели бы услышать, что я должен сделать, чтобы добиться успеха? – вступил в разговор Рис.

– И сам знаешь, так зачем спрашиваешь?

Ехидная интонация горбуна сбила мальчишку с толку.

– Скажи, как именно я должен действовать, чтобы все получилось? – повторил он тот же вопрос другими словами.

– Токмо так, как уже говорил. Негоже мне наставлять такого, как ты. Деньги заплачены, а посему задавай другой вопрос заместо ненужного.

– Город Танцующих Огней, – выпалил Рис. – Где он находится?

– Это не город. Спрашивай правильно.

– Целое королевство, да? Я так и думал…

– Не королевство. Каков вопрос – таков ответ. Ступайте отсюда, раз умом не дозрели. Все, что угодно, где-то было, есть или будет – сухопутные рыбы, стеклянные леса, летающие кареты, каменные моря, небо цвета апельсина с тремя солнцами…

– Разве бывают каменные моря?

– Для тебя найдется, – хихикнул полоумный горбун, звякнув своей символической цепочкой.

– Пойдем, – поворчал Тибор, взяв ученика за плечо. – Выбросили деньги на ветер, и поделом…

– Эй, ты! – крикнул вслед оракул, когда они отошли на несколько шагов.

Рис оглянулся.

– Бойся утонуть в каменном море! – завопил позади лысый псих.

Ерунда полнейшая, но мальчишка побледнел, буквально кровь от щек отхлынула. Выругавшись, Тибор больно стиснул его худющее плечо и потащил впечатлительного паршивца прочь, пока вдогон еще что-нибудь столь же глубокомысленное не прилетело. На выходе молча сорвал и сунул благообразной старой мымре ритуальные плащи. Рис, все еще белый и пришибленный, молча шагал рядом – словно он здесь и в то же время не здесь – но, получив затрещину, вернулся в этот мир. Неизвестно, надолго ли.

– Ты убийца или барышня на выданье? Долго еще собираешься кваситься?

– У меня пройдет, – голос делано бодрый, и на том спасибо. – Он сказал, я сам все знаю, только я ничегошеньки не знаю. Надо пересказать Мунсыреху, слово в слово. Он шаман, так, может, разберется.

Резонно. Это старый тролль подбил их съездить к оракулу, вот пусть и разгадывает головоломку.

Напоследок, уже выехав за тажебские ворота, Тибор решил завернуть на постоялый двор. Во-первых, новости послушать. Во-вторых, раз они прибыли якобы из Ругарды, им и возвращаться надлежит в ту сторону, на север, по Бычьему тракту, а если рвануть у всех на глазах по бездорожью в восточные бесплодные пустоши – это наведет на подозрения. Тролли подождут. Этот народ ждать умеет.

Постоялый двор окружала глинобитная стена, однако деревянные створки ворот были распахнуты настежь. Должно быть, на ночь они запирались, а днем с веранды под вылинявшим матерчатым навесом открывался вид на тракт, уходящий вдаль мимо полей и виноградников. В окрестностях Эонхо только приступили к севу, а здесь уже первый урожай снимают.

Насчет новостей Тибор как в воду глядел: есть, да еще какие… Скверные или ни то ни се – непонятно. Ее высочество Лорма и герцог Эонхийский покинули столицу, взяв с собой несколько сот гвардейцев и кое-кого из приближенных, в том числе Гонбера, и направляются на юг. Ожидается, что они пройдут через Саргаф, о чем уже имеется договоренность с местными князьями и саргафским князем князей (фигурой не настолько влиятельной, как можно подумать, исходя из титула). Во время переговоров подчеркивалось, что сия экспедиция – не военная, а познавательная, ругардийцы будут за все платить серебром и не станут никого разорять. Здешних жителей об этом уже оповестили, чтобы готовились не воевать с гостями, а барышничать. Куда направляется эонхийская экспедиция, неизвестно. Ее цель находится южнее Саргафа. То ли в песках Подлунной пустыни, окропленных кровью Хальнора Проклятого, то ли еще дальше.

Это может быть и плохо, и хорошо. Плохо, если они ищут смошенничавшего убийцу и его находящуюся в добром здравии жертву. Хорошо, если у них другие дела: на незнакомой территории проще будет подловить Гонбера и осуществить задуманное.

С купцами из Тажеба, мелким феодалом и двумя служилыми грамотеями общался Тибор. Рис опять натянул личину высокомерного юнца, готового облить окружающих неразбавленным презрением или спрятаться за спину телохранителя, по обстоятельствам. Когда он встрепенулся и тревожно сощурился, уставившись на клубящееся над трактом облачко пыли, Тибор вначале не придал этому значения. Потом забеспокоился: неужели о них прознали и выслали людей для захвата? Потом, едва успел приказать, чтобы седлали лошадей, беспокойство схлынуло: всадник один, на взмыленном коне, встрепанный, физиономия творожисто-бледная. Это не преследователь, а беглец. Посидеть бы еще, но раз уж начал разыгрывать партию – не бросай на середине, а то прослывешь сомнительным субъектом.

– Поторопите конюха, почтенный, – миролюбиво, но веско обратился он к хозяину, добавляя мелкую серебряную монету. – Если молодой господин опоздает, виноват буду я.

– Оно всегда так, – поддакнул один из служилых, который постарше. – Весь спрос с нас, а то с кого же еще?

– Ваша правда.

Обращаясь к собеседнику, Тибор не сводил глаз с ошалевшего всадника и тракта, но дорога была пуста, никакого движения, разве что поднятая пыль медленно оседала. За беглецом никто не гнался.

Один из слуг схватил мокрого загнанного коня под уздцы. С удил капала кровавая пена, на боках ссадины от шпор. Мужчина средних лет, в криво застегнутом ругардийском кафтане, мешковато сполз на землю и, задыхаясь, выговорил:

– Помогите… Спрячьте меня, я заплачу, все отдам…

– Кто за вами гонится? – спросил Тибор.

– Судья…

– Какой судья? Погони не видно.

– Судья Когг… Где можно спрятаться?..

– И ты привел его сюда? – охнул хозяин заведения, творя отводящий знак. – Прочь со двора!

– Нет-нет… – дико замотал головой беглец, его губы тряслись. – Подождите, я заплачу…

К нему двинулся конюх и второй дюжий слуга – вытолкать и запереть ворота, пока не поздно, хотя разве защитят засовы от лиха, которое зовется Неподкупным Судьей Коггом?

Поздно. На дороге, в десятке шагов от ограды, сгустилась то ли из пыли, то ли из зыбкого потустороннего марева человеческая фигура. Обозначилось лицо, колыхнулись складки долгополого одеяния. Пожилой чиновник, на первый взгляд совсем не страшный, скорее забавный: надутые округлые щеки, нос пуговкой, глубоко посаженные глазки, на голову намотан поношенный судейский тюрбан. Пухлые руки сложены на брюшке, выступающем под старомодной мантией. Теперь он выглядел, как живой человек, вот только не шел, а плыл, едва касаясь земли подолом.

Что он такое, до сих пор никто не смог объяснить. Бытовало мнение, что это один из демонов Хиалы, но не склонный к бесчинствам, как большинство его собратьев, а избравший своей стезей неотвратимую кару и торжество справедливости. Другие утверждали, что это призрак некого праведного судьи, убитого недоброжелателями в давние времена, который даже после смерти продолжает вершить правосудие. Третьи предполагали, что это последнее создание безымянного мага, казненного по облыжному обвинению и решившего отомстить наветчикам. Некоторые почитали Когга вровень с богами. Единственное, в чем все сходились: встречу с Неподкупным Судьей переживет разве что младенец, по малолетству не успевший совершить ничего наказуемого.

– Аберт Лудадвен из Йонахты, – высокий дребезжащий голос хоть и звучал комично, вызывал не смех, а мороз по коже. – Обвиняешься в том, что семь лет назад ты подделал векселя своего покойного отца. На смертном одре понесший убытки заимодавец призвал Неподкупного Судью, и да свершится суд над тобой!

– Я не виноват… – Лудадвен стучал зубами и обливался потом. – Мы разорились, а мне понадобились деньги на лечение, услышь меня Хальнор, для ребенка моей содержанки. Она меня шантажировала, некуда было деваться…

– Шантажировала, так как знала о том, что ты и раньше подделывал долговые расписки! – Судья Когг с торжеством воздел вверх толстый восковой палец. – Ты замышлял ее убить! Я тебя приговариваю…