Правда о Николае I. Оболганный император Тюрин Александр
Персия, получившая сокрушительные удары во время войны 1826–1828 гг., не была готова к возобновлению военных действий. Однако на присоединенных к России по Туркманчайскому договору закавказских территориях не все мусульманские феодалы относились спокойно к перемене власти. Так что шахский двор изучал ход русско-турецкой войны, как говорится, с большим интересом.
Значительная часть Дагестана волновалась под влиянием воинствующих религиозных проповедников, которые возбуждали и Чечню. Населению гор издревле не хватало плодов местного хозяйства и оно подрабатывало на стороне, причем отнюдь не отхожими промыслами, а лихими набегами. Однако сейчас его со всех сторон сдавливали русские посты и укрепления, и пропаганда газавата попадала в горных районах на хорошо разрыхленную почву.
Правому русскому берегу Кубани грозили набеги с левобережья Кубани. Турецкое подданство закубанских черкесов было достаточно формальным, да и ислам они приняли совсем недавно — во второй половине 18 века. Но со времен расцвета Крымского ханства черкесская воинская каста участвовала во всех крупных нашествиях крымцев на русские земли и успела построить «набеговую экономику». Взаимоотношения между русским и черкесским берегами Кубани отличались большой ожесточенностью. Турецкая крепость Анапа являлась «ключом азиатских берегов Черного моря», через нее черкесы снабжались оружием и сбывали рабов.
Незадолго до войны Порта поручила французским инженерам усилить укрепления Анапы и поставила комендантом порта-крепости храброго военачальника Чатыр-Осман-Оглы.
В восточной Кахетии существовало далеко еще не усмиренное сообщество джаро-белоканских лезгин, которое тревожило грузин набегами и могло в любой момент активизировать свои действия.
Вдоль границы с турецкой стороны стояли крепости Поти, Батум, Кабулеты, Ацхур, Хертвис, Ахалцихе, Ахалкалаки, Карс, Магазберт, Кагызман, Баязет.
На российской стороне войсковые прикрытия имели лишь четыре прохода вглубь нашей территории: пост Чахотаурский на границе Гурии и Имеретии, Боржомское ущелье со стороны Картли, у крепости Цалки в Сомхетии, у Гумров в Шурагеле (Армения).
Непосредственно граничили с Россией три довольно населенных турецких пашалыка: Ахалцихский, Карсский и Баязетский, к востоку от них находились — Арзерумский, Ванский, Мушский и Трапезундский. Кроме последнего все они относились к исторической Армении, и здесь проживало значительное армянское население. Но турецкое правительство прекрасно знало о положительном отношении армян к России и к началу войны всё оружие у них конфисковало. Территория Ахалцихского пашалыка была заселена в основном исламизированными грузинами (гурджи, аджарцы, лазы), а также кочевыми племенами курдов, карапапахов и туркмен. Здесь сохранились остатки янычарского войска, истребленного Махмудом II в Константинополе. Даже в мирное время кочевые племена Ахалцихского и Карсского пашалыков устраивали налеты на грузинскую территорию. Крепость Ахалцихе являлась опорным пунктом грабительских шаек.
Турецкая Армения и Анатолия управлялись сераскиром Арзерумским. В канун войны это был трехбунчужный паша Галиб, получивший право использовать войска из всех азиатских владений Турции. Галиб, кстати, долго жил в Париже, участвовал в заключении бухарестского мира с Россией. Азиатскими войсками Турции командовал Киос Магомет-паша, в прошлом сражавшийся и против Наполеона, и против русских. В главном городе азиатской Турции Арзеруме стояла сорокотысячная турецкая армия. Всего на азиатском театре военных действий османское командование имело до 100 тыс. регулярного и иррегулярного войска.[140]
В начале войны турки, учтя, что русский Кавказский корпус еще в Персии, решили предпринять наступление через западную часть Эриванской области, на Гумры, и далее на Тифлис. Рассчет был на то, что успех турецкого оружия поднимет против России не только мусульманское население Закавказского края, но и Гурию, Мингрелию, Имеретию. Предполагалось, овладев русскими портами на черноморском побережье Кавказа, оборвать коммуникации Кавказского корпуса с Россией через море.
В свою очередь, из Петербурга Кавказскому корпусу была поставлена задача — оттянуть турецкие войска с Дуная и обезопасить российскую границу в Закавказье. Император полагал, что для достижения этой задачи необходимо занять Карсский пашалык и крепость Карс. Русским войскам надлежало также овладеть Ахалцихским пашалыком с крепостями Ахалцих и Ахалкалаки, и взять две береговые крепости Поти и Анапу.
Несмотря на столь серьезные задачи, часть русских кавказских войск была переброшена на европейский театр военных действий для пополнения сил Витгенштейна на Дунае.
Всего у Паскевича под командованием были 51 батальон пехоты, 11 эскадронов кавалерии, 17 казачьих полков и 144 орудия. Из них 36 батальонов, 3 эскадрона, 10 казачьих полков и 86 орудий либо еще пребывали на территории Персии, в Хое и Урмии, до окончания выплаты контрибуции, либо охраняли населенные пункты и коммуникации и не могли быть использованы для ведения наступательных операций. Для решения поставленных задач у командующего оставалось всего 15 батальонов пехоты, 8 эскадронов кавалерии, 7 казачьих полков и 58 орудий. Общая численность этих войск составляло порядка 15 тыс. человек.
Снабжение русских войск было недостаточным. Недавно присоединенные грузинские, армянские и азербайджанские земли не были стеснены никакими повинностями по обеспечению армии. Хлеб для солдат прибывал из Крыма или Астрахани морем, а затем следовал тяжелым сухопутным путем, по горным дорогам.
Не были обременены закавказские народы и воинской повинностью, даже краткосрочной — хотя жизнь грузинского и армянского населения напрямую зависела от успехов российского оружия, а местные воинские контингенты были бы более приспособлены к кавказским условиям и климату, чем русские солдаты. Милиция, создаваемая местными дворянами на добровольных началах, не имела боевой выучки и понятия о дисциплине, и старалась действовать лишь неподалеку от их имений.
Войска Паскевича прошли от Тифлиса до Гумров, и 14 июня двинулись на Карс. Русским удалось быстро перерезать сообщение Арзерума с Карсом. 23 июня, после трехдневной осады, русские силы стремительной атакой взяли эту турецкую крепость, которая, кстати, была древним армянским городом, откуда происходил царский армяно-грузинский род Багратидов.
Почти одновременно была предпринята осада Анапы, которую русские уже брали и возвращали, по заключению мира, туркам.
В осаде этой турецкой крепости участвовали некоторые части Дунайской армии, также пластуны Черноморского казачьего войска. С моря ее блокировали и обстреливали корабли Черноморского флота.
Вначале в обороне Анапы участвовали и черкесы, но потом они ушли защищать свои аулы от казачьих налетов. 12 июня крепость сдалась.
23 июля была взята крепость Ахалкалаки — также во второй раз, если считать героическое её взятие егерями генерала Котляревского в прошлую русско-турецкую войну. После овладения 26 июля крепостью Хертвис, стоящей на огромной скале, весь плодородный Ахалкалакский санджак оказался в руках русских.
Далее русский отряд, численностью в 8 тыс. человек, направился по горной дороге через хребет Цихеджваре к крепости Ахалцихе.
На помощь крепости пришел сорокатысячный турецкий корпус Киос-Паши. 5 августа русская кавалерия нанесла большой урон туркам, которые пытались атаковать левый фланг отряда. А 7 августа к русским, через Боржом, прибыло подкрепление в 1800 человек и турецкий корпус был окончательно разгромлен.
15 августа начался штурм Ахалцихе. В проделанную артиллерией брешь устремились добровольцы из Ширванского полка. В их рядах был и бывший декабрист М. Пущин.
На русских солдат, вошедших в Ахалцихе, ринулось почти все население города. Завязались упорные уличные бои, которые шли за каждый дом. Город загорелся и бой продолжался ночью при свете пожара. К рассвету Ахалцихе был занят русскими войсками, за исключением крепости. Пока русские солдаты спасали жителей из горящих зданий, засевшие в крепости турки решили сдаться на условиях свободного выхода.
Так закончились 250 лет турецкого владычества в Ахалцихе, что стало огромным праздником для христианской части Грузии. В боях за этот город русские потеряли около 600 солдат и 60 офицеров. Потери турков составили около 5 тыс. человек, в том числе погибли почти все отчаянно сражавшиеся воины-лазы.
Русским войскам, действовавшим в Карсском пашалыке, сдались без боя города Ацхур и Ардаган. (Ход войны показал, что собственно турецкое население оказывает русским более слабое сопротивление, чем исламизированные грузинские народности.)
Затем русские войска заняли Баязетский пашалык, где уже было начались акты геноцида против армянских жителей — курды-карапапахи вырезали армянское селение Чилканы.
В июне 1828 г. русские войска вели боевые действия на реке Риони, целью которых было взятие порта Поти.
Двухтысячный отряд генерал-майора Гессе, вышедший из Кутаиса, осадил Поти, на помощь русским явился и полуторатысячный милицейский отряд мингрельского князя Дадиани. Крепость Поти сдалалась 15 июня после интенсивного обстрела.
После того как гурийская правительница отказалась предоставить свои войска для участия в боевых действиях против Турции, отряд Гессе вошел в Гурию. Это произошло 29 сентября, а 2 октября княгиня София Гуриели с сыном Давидом бежала в Турцию, но притом бросила как обузу двух дочерей — их русские власти, естественно, не оставят на произвол судьбы, а определят в Смольный институт благородных девиц. (Впоследствии и Давид вернется в Россию, вступит в армию и погибнет во время штурма шамилевского гнездовья, аула Ахульго.) По окончанию войны Гурия лишится статуса «государство в государстве».
После поражений 1828 г. султан сменил многих гражданских и военных начальников. Гаджи-Салех стал арзерумским сераскиром. Командовать войсками в азиатской Турции был назначен Гаджи-Паша Сивазский. В Арзерумском пашалыке в течение зимы и весны 1829 г. концентрировались османские войска, прибывавшие со всей азиатской части империи.
С наступлением 1829 г. турки начали действовать весьма энергично. Еще зимой турецкие подразделения, состоявшие в основном из аджарских ополченцев Ахмет-бека, на лыжах, через горы, двинулись к Ахалцихе. Разграбив по дороге немало армянских селений, 17 февраля турки и аджарцы подошли к городу. Двумя днями позже войско Ахмет-бека вошло в предместья Ахалцихе. Местные жители-мусульмане поспешили перейти на его сторону. Часть христианских жителей успела укрыться в крепости (500 семей), но большинство собралось в караван-сарае и оказало туркам сопротивление. Караван-сарай был взят османскими солдатами, все находившиеся там люди перерезаны. Та же участь постигла христиан и евреев, оставшихся в своих домах — мужчины были истреблены, женщины стали добычей воинов. Все имущество христиан было разграблено. Увлекшиеся аджарцы грабили и мусульман.
Враги попытались взять измором небольшой русский гарнизон, состоящий из подразделений ширванского полка. Чтобы лишить крепость водоснабжения, турки перекрыли водопровод и устроили завал на реке Ахалцихе-Чай. 3 марта один местный житель, еврей, поднялся на канатах в крепость и сообщил, что Ахмет-бек отправился домой, в Аджарию.
Утром русские солдаты отправились на разведку. Часть аджарцев была еще в городе, но основная масса уже ушла с добычей, видимо пожелав отдохнуть на лаврах вместо того, чтобы подставлять головы под русские пули. Населения в городе почти не осталось, мусульмане покинули город вместе с османскими войсками, христиане и евреи — убиты или уведены в рабство. (Армянин Азнауров отомстил одному из главных участников ахалцихской резни — феодалу Омару-аге-Косы-Оглы, которого убил прямо в родовой его крепости, в Ангоре.)
Турки и аджарцы под командованием Авди-бека создали угрозу Боржомскому ущелью — выдвинувшиеся в южном направлении русские войска могли быть отрезаны от тыла. Нашим командованием был послан к Боржому отряд генерала Н. Муравьева. Но еще раньше туда подоспел полковник И. Бурцов из Гори. Он очистил от турок ущелье, затем, не дожидаясь сил Муравьева, прошел со своим батальоном по тропам Цинубаны и вышел в тыл Авди-бека, занимавшего вход в Боржом. Аджарцы не выдержали боя и бежали.
В конце весны сераскир Гаджи-Салех собрался направить главные силы на занятый русскими Карс. Другое турецкое войско должно было идти из причерноморского Трапезунда на Ахалцихе и Гурию, получая по дороге подкрепления от аджарского и кобулетского ополчения. Курдская конница из Муша и Вана была послана к Баязету.
Общая численность турецких сил, регулярных и иррегулярных, которым предстояло действовать в Закавказье против российских войск, достигала 250 тысяч человек.
Численное превосходство турок становилось многократным. 20 тыс. наших рекрутов, набранных в 1829 г., могли поспеть на Кавказ только к июню — время сбора и транспортировки пополнений достигало 5–6 месяцев. Значительная часть рекрутов могла попасть в лазареты еще до вступления в военные действия из-за непривычных природно-климатических условий. Немалая часть новобранцев осталась бы в гарнизонах на Кавказской линии, подвергавшейся нападениям горцев.
Русский командующий видел, насколько турецкое правительство опирается на воинственных жителей пограничных османских провинций, и попытался дать симметричный ответ. Действовал Паскевич, что вообще было характерно для него на пике его военной карьеры, и решительно, и расчетливо.
Паскевич отклонил предложения по военному сотрудничеству, поступившие от Персии, поскольку были они чреваты возможными требованиями территориальных вознаграждений, однако вступил в переговоры с владетелем Аджарии, Ахмет-беком, а затем с турецкими курдами. К вождю Сулейман-аге и предводителю курдов-езидов Мирза-аге был направлен посланник князь Вачнадзе.
Паскевичу удалось собрать ополчение из мусульманских дворян, моафов, которые жили на землях, присоединенных в результате недавней русско-персидской войны. По обычаю моафы несли военную службу в интересах государства и за это освобождались от податей. Дисциплина русского войска, которая не позволяла грабежа мирных жителей и захвата их в рабство, отталкивала моафов. Однако, на удивление, под российские знамена собралось немало азербайджанских мусульман — честолюбивых моафов привлекла слава русского оружия. Из воинской знати Ширванской, Шекинской, Карабахской, Нахичеванской областей были сформированы четыре добровольческих конно-мусульманских полка. К Паскевичу пришла нахичеванская конница хана Кенгерлы, а в Баязетском пашалыке был сформирован полк курдской конницы. Здесь на помощь России пришло и пешее армянское ополчение.
28 февраля Паскевич обратился к грузинам с призывом собрать ополчение на время военных действий против Турции. И получил в ответ мятеж. Грузины оценили предложение русского командующего чуть ли не как набор рекрутов. Не понравилось гордым грузинам и то, что им надлежало служить вперемешку с армянами. (Последние составляли подавляющее большинство населения тогдашнего Тифлиса.)
9 марта начались беспорядки в столице Грузии. Затем возмутились села Горийского, Тифлисского, Телавского уездов. У русских наблюдателей сложилось впечатление, что за этим стояло местное духовенство и интриганы, связанные с царевичем Александром.
От сбора общегрузинского ополчения Паскевич вынужден был отказаться. Грузия не дала людей для войны, идущей у ее пределов, хотя неудача русских сил означала бы вторжение на ее земли не только турков, но и лезгин, кочевых курдов и тюрок, вполне возможно и персов. Можно не сомневаться, что эти «гости» занимались бы тем же, что и в предыдущие пять веков — убивали, насиловали и брали рабов. Таковы уж были славные кавказские обычаи.
Неудача с созывом грузинского ополчения показала один из коренных дисбалансов Петербургского государства — сложилась по сути «империя наоборот». Те этнические группы (маленькие, но гордые народы), которые менее всего давали ему, более всего от него получали.
Пополнив силы, генерал Паскевич планировал в конце весны начать наступление от Карса и Баязета на главный город азиатской Турции Арзерум. Союзных курдов русский командующий собирался бросить на Сиваз, чтобы перерезать сообщение Константинополя с Диарбекиром и Багдадом.
После взятия Арзерума Паскевич хотел идти через Сиваз и Токат к г. Самсуну (близ Синопа) и, вступив там в сообщение с Черноморским флотом, разрезать азиатскую Турцию. Черноморский флот должен был поддержать действия Кавказского корпуса высадкой десанта в Трапезунде.
Предложения Паскевича по ведению кампании в Азии были утверждены Николаем, однако резервов в Кавказский корпус передано не было. Балканский театр войны справедливо считался императором более важным.
В марте 1829 генерал Гессе начал действия против Аджарии, где концентрировались османские войска, нацеливающиеся на захват Гурии и Мингрелии. Ввиду недостаточности своих сил для обороны столь большого региона, Гессе попробовал опередить турок. Гурийцы, после удаления княгини Софьи, оказали русским поддержку, собрав 1,3 тыс. чел. ополчения.
5 марта Гессе атаковал аджарцев в с. Лимани, на черноморском побережье, где восьмитысячный аджарский отряд ожидал прибытия турецких войск из Трапезунда.
Завалы из поваленных деревьев прикрывали аджарцев, но солдаты пробились через них, в тыл противнику зашла гурийская милиция — и довершила разгром.
В феврале поступили дурные известия из Тегерана — там погиб русский посол Грибоедов со всем посольством.
Вслед за истреблением посольства, вынужден был уехать и русский консул из Тавриза. Англичане всеми силами подталкивали Персию к столкновению с русскими. И, поскольку наследный принц Аббас-Мирза был теперь на стороне России, английский посол в Тегеране Макдональд грозил, что англичане помогут другому принцу, Хассану-Али-Мирзе, собрать войско против наследника престола. Новая русско-персидская война казалась более чем вероятной. Произошло вторжение персидского феодала Мир-Хассан-хана на российскую территорию, в Талышинское ханство. В ожидании русско-персидского разрыва началось брожение в Шеке, Карабаге, Ширвани. Под влиянием новостей из дома третий конно-мусульманский полк, только что сформированный, собирался разойтись по домам. Курдские вожди-аги также начали отказываться от намечавшегося союза с русскими. А с приходом чумы в Ахалцихе, курдские племена опять занялись христианскими селениями — так, 1 апреля курды совершили крупное нападение на армянские деревни в округе Хамур, и только донские сотни спасли жителей от резни. Аджарцы Ахмет-бека снова прошли горными тропами к стратегически важному боржомскому ущелью, а джаро-белоканские лезгины просачивались, шайка за шайкой, через Алазанскую линию в Кахетию. Немалая часть грузинского дворянства ожидала появления царевича Александра, рисуя в мечтах воскрешение легендарной державы времен царицы Тамары. Все Закавказье имело вид булькающего котла с супом, стоящего на краю плиты…
Это становилось новым большим ограничением для масштабного наступательного плана, который разработал Паскевич.
Русский командующий вызвал из Тавриза суфийского проповедника Ага-Мир-Фет-Сеида для успокоения умов в мусульманских районах Закавказья, к этому привлек и главу секты алиевитов. Отряд Бурцова разбил аджарцев Ахмет-бека, угрожавших Ахалцихе. В дигурском округе, у Чаборио, силы генерала Гофмана, поддержанные азербайджанской милицией, разгромили шеститысячное войско турок.
Но, в целом, судьба Закавказья зависела от успеха кавказского корпуса на Арзерумском направлении.
Корпус двинулся из Карса 9 июня. Вместе с войсками ехал и Пушкин, ставший в это время историографом императора Николая I.
В арзерумском походе, помимо русских солдат, участвовали четыре конно-мусульманских полка, грузинские «татары», во главе со своими беками и агаларами (представители мусульманского населения Грузии), армяне Эриванской области из числа бывших персидских солдат-сарбазов, и курдские отряды. Армянская конница действовала также хорошо как и мусульманская, но пехота, на взгляд русского командования, выглядела потешно. То, что русские солдаты несли на себе (провиант, амуницию и т. д), армянские пехотинцы по персидскому обычаю везли отдельно, используя гужевой транспорт. Среди ополченцев были нередки случаи самовольного ухода домой, когда воин начинал вдруг скучать по маме или девушке.
Первым успехом российских войск в Арзерумском походе можно считать переход через Саганлугский хребет. Здесь херсонский полк Бурцова отвлек на себя главные турецкие силы и Кавказский корпус преодолел горные высоты без боя.
Пушкин был свидетелем того, как на реке Инджа-Су турецкий отряд в 500 человек пытался разгромить русские аванпосты. Замечено было Пушкиным и то, что турки обезглавливают трупы русских солдат — головы отсылались в Константинополь, видимо для поднятия настроения у султана и столичной толпы.
16 июня состоялось сражение с турецким авангардом, под командованием Осман-паши Бордуса. Конно-мусульманские части показали себя с наилучшей стороны.
19 июня при Каинлы был разгромлен 30-тысячный корпус сераскира Гаджи-Салеха, сам он попал в плен. Здесь в очередной раз отличился херсонский полк Бурцова, отразивший бешеный натиск турецкой конницы.
Затем у Милли-Дюза был разбит корпус Гагки-паши, его командующий взят в плен казаками. И вновь конно-мусульманские полки были на высоте. Однако Паскевич, всегда требовавший напряжения сил при преследовании разбитого противника, был недоволен нерешительными действиями генерал-майора Остен-Сакена и отстранил его от командования.
Турецкая крепость Гассан-Кале, которую Пушкин называет «ключом Арзеруму», досталась Паскевичу без боя 24 июня.
Взятие Арзерума оказалось не слишком тяжелой задачей. Отпущенные Паскевичем пленные турки сообщили жителям города, что не сераскир разбил русских, а совсем наоборот. Удивление оказалось столь велико, что в Арзеруме начались волнения. Турецкие солдаты, расстроенные потерей народной любви, бросили защищенные артиллерией позиции на высоте Топ-дага, на восточной стороне города. Русский парламентер Бекович-Черкасский (внук князя Бековича, погибшего при Петре в первом хивинском походе) принудил город и сераскира к сдаче. Очевидно, после недавних поражений у турок просто не было сил, чтобы защищать Арзерум. 27 июня (9 июля) войска Паскевича вошли в столицу азиатской Турции, имевшую стотысячное население. Для них теперь открывался путь к Трапезунду.
В противоположность тем сценам насилия, которые творились в городах, занятых турками и персами, в покоренном русскими Арзеруме было тихо. Не тронуты были и гаремы пашей, воевавших против России. Как писал Пушкин, в Арзеруме, где находилось 10 тыс. русского войска, «ни один из жителей ни разу не пожаловался на насилие солдата».
В своем письме Паскевичу император сказал: «Трудно мне выразить, любезный мой Иван Федорович, с каким душевным удовольствием получил я известия, привезенные Дадиановым и Фелькерзамом. Вы все сделали, что можно только ждать после продолжительной и трудной кампании и все сделали в 14 дней; вы вновь прославили имя русское, храброе наше войско и сами приобрели новую, неувядаемую славу; да будет награда вам — первая степень Георгия — памятником для вас и для войск, вами предводительствуемых, славных ваших подвигов и того уважения, которое с искренней дружбой и благодарностью моей навеки принадлежит вам. Изъявите всем мое совершенное удовольствие и признательность; поведение войск после победы мне столь же приятно, сколь славнейшие подвиги военные; оно стоит побед влиянием в пользу нашу… Сего же вечера получил я рапорт Ивана Ивановича из Айдоса… Вопрос чего хочет султан? Казалось бы, правда, и этого довольно, но товарищ Махмуд упрям; зато мои Иван Федорович и Иван Иванович его прошколят досыта».
20 июня, турецкое войско, двигавшиееся из Вана, подошло к Баязету, где стоял русский гарнизон. Туркам удалось занять часть города, но на следующий день они были выбиты русскими из всех кварталов, а армянское ополчение произвело «зачистку».
Подразделения херсонского полка, возглавляемые Бурцовым, занимают укрепленный Бейбурт, главный город лазов. После этого Бурцов пытается взять лазское селение Харт, находящееся на пути в Трапезунд.
Отряд майора Засса не успел подойти к нему на помощь и несколько сотен херсонцев увязли в уличных боях. После подхода дополнительных турецких сил, Бурцов со своими солдатами вынужден был отступить. Армянская конница на этот раз оказалась не на высоте, и не смогла прикрыть отступление русских сил.
После подхода отряда Засса, русские гренадеры снова штурмуют Харт и почти занимают его. Однако во время штурма Иван Бурцов, наверное самый отважный и инициативный командир на этой войне, погибает. Наши силы отходят. Наконец 27 июня русским силам удается полностью окружить и захватить Харт — здесь находят 80 тел зверски замученных русских раненных. Вслед за тем был взят Балахор, находящийся на пути к Трапезунду.
13 августа русские войска уже были в городке Гюмюш-Хане, населенном греками, потомками византийцев, и находящемся в 75 верстах от Трапезунда — турки при отходе грабили его и бесчестили христианок.
Но пять дней спустя было принято решение оставить город, ввиду невозможности пробиться отсюда к Трапезунду по горной местности. Почти все жители Гюмюш-Хане ушли вместе с русскими в район Балахора.
Из-за нападений на эвакуирующихся греков была произведена карательная акция против Катанлы и ряда других турецких деревень.
Карабагцы из конно-мусульманского полка отняли здесь у местных жителей большое количество скота, но захваченные стада были возвращены владельцам генералом Н. Муравьевым. Это вызвало непродолжительные волнения в конно-мусульманских частях, находящихся в Арзеруме.
Ввиду угрозы коммуникациям русский отряд покинул Бейбурт и ушел в Арзерум. В занятых турецких пашалыках было неспокойно, особенно в Арзерумском и Ванском; курдские отряды нападали на русские силы и христианские селения. Вражеские конные шайки действовали в окрестностях Арзерума, Муша, Баязета.
В Аджарии снова собиралось турецкое войско для действий в Гурии, Мингрелии и Имеретии.
Походы генералов Сакена и Гессе в Аджарию оказались неудачными. После поражения отряда Гессе 17 сентября при Цихис-Дзири, в занятом русскими Кобулети началось восстание.
Однако угроза выступления турков со стороны Аджарии была снята успехами Паскевича в Анатолии.
В сентябре состоялась успешная экспедиция русских войск, в том числе и конно-мусульманских полков, в Ольту (Нариман), бывшую гнезом разбойничьих шаек. Второй поход на Бейбурт завершился взятием города и истреблением сил противника. Это произошло 27–28 сентября. Только после этого Паскевичу поступило сообщение, что еще 2 сентября с турками заключен мир в Адрианополе.
Несмотря на неудачи в Аджарии и отмене похода на Трапезунд, кавказская кампания, в целом, оказалась успешной. Поставленные в начале войны задачи были выполнены с лихвой, причем с относительно небольшими потерями. Из Кавказского корпуса выбыло только 3900 человек.
Часть русских войск провела зиму 1828-29 гг. в Арзеруме, Карсе и Баязете, и праздновала Водосвятие на Ефрате. Ефратские святки вызвали бы у любителя истории византийские реминисценции.
Паскевич ставил перед правительством вопрос о переходе к России Карсской области, об объявлении Баязетского пашалыка независимым. Первое могло обеспечить бы надежную границу с Турцией по Саганлугскому хребту, обеспечить транзит европейских и русских товаров через Закавказье — Карс с его армянской общиной имел все шансы на превращение в крупный торговый центр. Второе определило бы русское влияние на огромный Курдистан.
Но министр Нессельроде, больше всего заботившийся о европейском равновесии, не известил своевременно о предложениях Паскевича генерала Дибича, ведущего переговоры с турками. Собственный курьер, отправленный Паскевичем, не успел ко времени переговоров в Адрианополь.
Адрианопольский мир
Основой для положений Адрианопольского мирного договора послужили Бухарестский договор и Аккерманская конвенция.
Россия снова показала, что не хочет своего территориального расширения в Европе. Согласно положениям договора Валахия и Молдавия оставались за Турцией (русские войска должны были пребывать там только до выплаты турками контрибуции). Османской империи возвращались все занятые русской армией территории в Румелии, то есть Болгария и Фракия.
Реки Прут и Дунай в районе устья — 115 верст от морского берега до городка Рени — составили границу для России и Турции в Европе.
В Азии во владения России переходила береговая линия Черного моря от устья Кубани до пристани св. Николая (район севернее Батума), включая порты Анапа и Поти.
Этим фактически ставилась точка на черноморской работорговле, процветавшей на протяжении нескольких тысяч лет.
Закубанские черкесы, числящиеся раньше в турецком подданстве, теперь оказывались жителями Российской империи.
Приобретение Россией портов-крепостей на побережье затрудняло общение немирных горцев с турками.
К Российской империи отходила большая часть Ахалцихского пашалыка, включая город Ахалцихе и крепость Ахалкалаки, чем серьезно затруднялись набеги кочевых подданных султана на Грузию. Николай Павлович продолжил деятельность императоров Павла и Александра по собиранию грузинских земель и обеспечению их безопасности.
В то же время, николаевская Россия и на азиатском направлении показала отсутствие территориальной жадности — Арзерум, Карс, Ардаган, Баязет возвращались Турции.
Согласно положениям договора российские подданные приобретали право торговать во всех турецких владениях. Россия получала свободу плавания для своего коммерческого флота на Черном и Средиземном морях, был установлен беспрепятственный проход кораблей через Босфор и Дарданеллы как для России, так и для всех прочих дружественных Порте держав.
Как и прежние русско-турецкие мирные трактаты, Адрианопольский договор расширял права и свободы балканских народов, в том числе право на безопасную жизнь (об этом сегодня любят забывать политики и журналисты даже на Балканах).
Важным условием договора было то, что княжества Молдавия и Валахия обретали полную автономию. Здесь не должно было быть ни турецких войск, ни даже жителей-турок. Значительная самостоятельность предоставлялась и Сербии. Порта признавала независимость греческих земель — из них в 1830 г. было образовано королевство Греция.
В силу условий Адрианопольского мира Россия получила право вмешательства в дела турецкого правительства, «как заступница и покровительница одноплеменных и единоверных ей подданных султана».[141]
Турция должна была уплатить контрибуцию в 10 млн червонцев — значительная часть ее будет позднее прощена императором.
Уже упоминавшаяся постсоветская «Всемирная история» называет Адрианопольский мир «кабальным для побежденных.» Либеральные историки видимо посчитали «кабальным» то, что турки лишались возможностей резать балканских христиан и пополнять свои гаремы грузинскими детьми. В этом, конечно, бедный интеллигент может посочувствовать бедному турку. В те годы, когда выходила эта «история», либеральные интеллигенты отчаянно сопереживали и современным работорговцам из дудаевско-масхадовской Ичкерии.
Один из ближайших сотрудников Меттерниха, Ф. Гентц писал: «В сравнении с тем, чего могли требовать русские и требовать безнаказанно, они требовали мало. Я не говорю, чтобы у них достало силы разрушить Турецкое царство в Европе, не подвергаясь европейскому противодействию. Но они могли потребовать уступки княжеств и Болгарии до Балкан, половины Армении и вместо десяти миллионов червонцев — пятьдесят, причем ни Порта не имела бы власти, ни кто-либо из Добрых друзей ее серьезного намерения этому воспрепятствовать.»[142]
В беседах с прусским генералом Мюффлингом, побывавшим в Петербурге в конце 1829, российский император сказал, что он не может желать лучших соседей, чем турки, поэтому сделает все необходимое, чтобы поддержать их неприкосновенность и, насколько это возможно, предохранит «от внутренних распрей и внешних нападений». А турецкому чрезвычайному послу Галиль-паше, прибывшему в Петербург примерно в то же время, Николай I заявил: «Я хочу, чтобы Оттоманская империя была сильна и спокойна…»[143]
Как замечал Данилевский в ответ на громкий лай европейской «общественности», испуганной «ненасытностью царизма»: «Русские войска перешли Балканы и стояли у ворот Константинополя. С Францией Россия была в дружбе, у Австрии не было ни войск, ни денег; Англия, хотя бы и хотела, ничего не могла сделать, — тогда еще не было военных пароходов; прусское правительство было связано тесной дружбой с Россией. Европа могла только поручить Турцию великодушию России. Взяла ли тогда Россия что-нибудь для себя? А одного слова ее было достаточно, чтобы присоединить к себе Молдавию и Валахию. Даже и слова было не надо. Турция сама предлагала России княжества вместо недоплаченного еще долга. Император Николай отказался от того и от другого.»
Согласно конвенции, заключенной 14 апреля 1830 г. с турецким послом Галиль-пашой, контрибуция была сокращена на 2 млн. Как только Порта признала независимость Греции, Россия по этой конвенции скостила туркам еще миллион червонцев. Россия также отказывалась от десятилетней оккупации дунайских княжеств. Войска выводились по уплате возмещения за убытки русских подданных, пострадавших во время войны на турецкой территории. До окончательной выплаты контрибуции русскими удерживалась только крепость Силистрия.
Глядя из нашего времени становится ясно, что император в послевоенных отношениях с Турцией все же совершил ошибку. Заключалась она, конечно, не в жесткости и агрессивности, о чем пишут врунливые либеральные историки, а в излишнем уповании на силу нравственности.
Надолго привлечь Турцию к России, как Персию — при помощи справедливости и умеренности — не получилось.
Порта осознавала, что при любой погоде её христианские подданные будут тяготиться османской государственностью и искать поддержки России. Видела она и то, что западных европейцев, англичан и французов, совершенно не беспокоит судьба каких-то болгар или армян. Уже это определяло сближение Турции с Англией и Францией. Кроме того, морские державы были крупнейшими заимодавцами того времени, и Порта понадеялась на укрепление свои оборонных возможностей с помощью западных кредитов. Однако турки не уловили самого главного обстоятельства — вылезти из объятий западных колониальных хищников, не потеряв при этом шкуры, практически невозможно.
Отсутствие надежной границы с Турцией (по Саганлугскому хребту) означало, что российское пограничье осталось проницаемым для разбойничьих шаек и контрабандистов оружия. Но самой существенной неудачей русской дипломатии, было возвращение туркам сильных крепостей Карса и Силистрии.
Русские войска ушли из-под Константинополя и с Ефрата, русский флот покинул Черноморские Проливы. На западе умеренность России не оценят и не вспомнят. Россия всё равно будет представлена «агрессивной империей», злым медведем, собирающимся расчленить бедную нежную Турцию. А через четверть века, во время Восточной войны, России так будет не хватать крепких позиций на Балканах, и за отданные крепости придется сражаться снова. Наш протекторат над Молдавией и Валахией, оговоренный в Адрианопольском договоре в мягких великодушных выражениях, будет нашими противниками просто проигнорирован. А вместо нашего флота в Проливы войдет англо-французский.
В 1830 г. русские солдаты покидали земли в Закавказье и Малой Азии, где жили десятки тысяч армян и греков, для которых оставаться под турецкой властью было смертельно опасно. Паскевич получил от императора Николая разрешение на переселение турецких христиан в Россию и учредил в Тифлисе соответствующий комитет. Земли, на которых расселялись мигранты, зачастую принадлежали мусульманским феодалам, за них правительству приходилось платить и переплачивать.
14 тысяч армянских семей, около 45 тысяч человек, во главе с архиепископом Карапетом, двинулись в мае 1830 г. из Арзерума на север. Они поселились, в основном, на своих давно утраченных исторических землях, в Ахалцихской области, в Ахалкалаки, в Борчалы, Бомбаке, Шурагели. Армяне из Карса (2264 семей) и Баязета (4215 семей) осели в основном в Эриванской области, но также в Карабаге, Бомбаке, Шурагеле.
Таким образом состоялся второй массовый переход армян на российскую территорию в царствование императора Николая Павловича. В каком-то смысле масштабное переселение армян из Персии и Турции и создание ими национального очага в николаевской России можно сравнить с исходом евреев из Египта. Не был ли Николай Моисеем для армянского народа?
Восточный вопрос в промежутке между войнами
Гункьяр-Скелессийский договор 1833 г
Египетский кризис поставил Османскую империю на грань жизни и смерти, и определил ее кратковременное сближение с Россией.
Правитель Египта Мегмед-Али (Мухаммед Али) происходил из Румелии, был то ли албанцем, то ли болгарином. (Биографии большинства турецких государственных деятелей, даже самых известных, темны и непонятны; многие из них являлись европейцами, принявшими ислам). Мегмед-Али участвовал в изгнании французских войск, оставленных Наполеоном в Египте, и стал пашой египетским в 1805 г.
Новый паша обеспечил Египту модернизационный скачок. Поставив ресурсы этой страны на дело ее развития, Мегмед-Али создал флот и промышленность, устроил школы.
Он кардинально улучшил финансовое состояние Египта, национальный доход страны составлял при нем более 100 млн франков в год.
Мегмед-Али физически уничтожил воинскую касту мамелюков, причем весьма подлым образом. Однако одномоментное истребление массы феодалов стало настоящим подарком для египетского народа. Египетский паша превратил завезенные им толпы албанцев в регулярное войско. Его сын Ибрагим, одаренный военачальник, победил аравийских ваххабитов и выгнал их из Мекки и Медины. Египетским правительством была обеспечена безопасность торговли на Красном море, покорены Нубия и Абиссиния. В 1820-х гг. египетские войска участвовали в боях против греческих повстанцев и совершили немало зверских расправ над мирным греческим населением. После гибели при Наварине египетского флота Мегмед-Али быстро создал новый. В 1830 г. у Египта было 30 военных кораблей, из них 11 линейных, а также 130 тыс. регулярного войска.
В 1831 г. бравые египетские войска, под командованием Ибрагим-паши, вступили в Сирию, где правил Абдалла-паша, и быстро овладели ею.
В декабре 1832 г., в ущельях Таврских гор, у Конии, египетское войско Ибрагим-паши, наголову разбило турок под командованием верховного визиря Решид-Мехмед-паши. Перед египтянами открылась Малая Азия. Вскоре египетские войска были уже в Смирне и Бруссе и могли легко занять Константинополь.
Франция поддерживала Египет. В Австрии боролось желание полакомиться останками Османской империи и страх перед пробуждением национально-освободительных движений на собственной территории. Турецкий посланник, отправленный в Лондон просить помощи английского флота для борьбы с египтянами, не получил никакого внятного ответа. May be.
Лишь только русский посланник в Константинополе, генерал-лейтенант Н.Муравьев, высказал султану поддержку Петербурга и потребовал от Мегмед-Али прекращения наступательных действий. Вслед за тем эскадра контр-адмирала Лазарева, покинув Севастополь, вошла в Босфор.[144]
Из врага Турции Россия превратилась в главного ее защитника.
В России решение помочь туркам было принято после жаркой дискуссии между двумя партиями. Командовавший русскими войсками в Дунайских княжествах П. Киселев был за оказание туркам серьезной помощи — в ответ на признание за нами права безусловного покровительства турецким христианам и уступки нам на берегах Босфора гавани с укрепленным пунктом. Нессельроде осторожничал, боясь прогневать западно-европейские правительства. Мнение Киселева победило, но частично, Россия так и не потребовала от турков предоставления базы в Проливах. Император не воспользовался слабостью Турции для того, чтобы оторвать у нее кусок. «Надобно защищать Константинополь от нашествия Мехмеда-Али… Надобно низвергнуть этот новый зародыш зла и беспорядка…»
Бесполезно спорить с русофобской пропагандой, которая просто нагло давит массой, утверждая, что Николай I мечтал о том, чтобы разложить Турцию на операционном столе и приступить к ампутациям. Факты, лежащие на поверхности, свидетельствуют об обратном. Однако, если посмотреть с патриотической точки зрения — не лучше ль было подождать, пока Мегмед-Али опрокинет турецкую власть?
Император Николай I считал, что распад Османской империи невыгоден России. Насколько он был прав? Уже на примере Греции и Дунайских княжеств император увидел двойственность балканских национально-освободительных движений. В дни войны и османских зверств они рвут власы и протягивают руки к России, умоляя о спасении. Однако в дни мира там берут верх олигархические элементы, которые, игнорируя симпатии народной массы к России, обращаются на запад. Сегодня мы знаем, что Россия и в самом деле не смогла воспользоваться распадом Османской Турции. Почти все образовавшиеся на месте этой империи государства имели прозападный, а то и откровенно антироссийский курс. Быстро забывая об османских ужасах, правящие режимы этих стран искали себе новых «султанов» в мире больших денег, в Англии, Франции, Германии. Несмотря на демократическую риторику, импортированную с Запада, режимы в этих странах представляли господство компрадорской буржуазии, зависимой от западного капитала. В конце концов, события на «освободившихся» Балканах стали детонатором Мировой войны. До сих пор неизвестно, какие силы заказали роковые выстрелы Гаврилы Принципа, но можно утверждать, что они оказались крайне выгодны западным хозяевам балканских компрадоров, которым так хотелось втянуть Россию в большую европейскую войну…
В феврале 1833 г. Ибрагим-паша продолжил движение к Константинополю, но десятитысячный русский корпус был уже переброшен морем из Одессы в Турцию, и расположился на азиатском берегу Босфора, у с. Гункьяр-Скелеси. Командование над ним принял генерал-лейтенант Н. Муравьев.
Это, конечно, страшно не понравилось морским державам и французский посланник адмирал Руссен стал грозить султану разрывом отношений, если русские корабли не уйдут из Босфора[145] Русские не ушли. Одна только демонстрация российской силы привела к тому, что Мегмед-Али отдал приказ египетским войскам покинуть Малую Азию и отойти за Таврские горы.
После проведенной Петербургом операции по спасению Турции, 26 июня 1833 г. был подписан российско-турецкий союзный договор, именуемый Гункьяр-Скелессийским. (В этом местечке только дислоцировался русский корпус, реально же договор был подписан графом А.Орловым в Константинополе.)
В первой статье договора значилось, что султан и российский император будут согласовывать свои действия «касательно всех предметов, которые относятся до их обоюдного спокойствия и безопасности и на сей конец подавать взаимно существенную помощь и самое действительное подкрепление».
В отдельной и тайной статье договора обязанности Турции по предоставлению вооруженной помощи союзнику сводились к тому, чтобы «ограничить действия свои в пользу императорскаго российского двора закрытием Дарданельскаго пролива, то есть не дозволять никаким иностранным военным кораблям входить в оный, под каким бы то ни было предлогом».[146]
Статья эта, появившаяся по настоянию Николая I, противоречила взглядам дипломатов из ведомства Нессельроде. По мнению историка С. Татищева: «Этим государь желал охранять вход в Черное море, столько же, сколько Англия в Средиземное, и господствовать над Босфором, как Англия на Гибралтаром. Разница лишь в том, что Россия без Черного моря была крайне необезпеченной у южных границ, а Англия в этом отношении без Средиземного моря ничего бы не потеряла». Иными словами, контроль над Черным морем был для России вопросом непосредственной безопасности. Контроль Англии над Средиземным морем являлся для нее вопросом мирового господства.
И, хотя договор касался лишь двух стран, которым принадлежали берега Черного моря, Лондон и Париж были предельно возмущены. Французский министр иностранных дел Гизо с ужасом в глазах говорил, что Черное море превращается в русское озеро и пугал публику свободным выходом черноморского флота в Средиземное море.[147] Дескать, того и гляди, забелеет русский парус у марсельского пляжа.
Англия и Франция послали эскадры к Дарданеллам и предъявили Порте протесты против Гункьяр-Скелессийского договора. Протест был заявлен и Петербургу. В ноте, направленной английским и французским посланниками российскому вице-канцлеру Нессельроде, заявлялось, что «если условия этого акта вызовут впоследствии вооруженное вмешательство России во внутренние дела Турции, то английское и французское правительства почтут себя совершенно в праве следовать образу действовать, внушенному им обстоятельствами, поступая так, как если бы помянутаго трактата не существовало».
Вежливое по форме, но хамское по содержанию заявление английского и французского правительств, означало что мировые заправилы не признают права России и Турции в двустороннем порядке определять свои отношения.
Историк С. Татищев приводит следующие слова, обращенные императором к русскому посланнику в Стамбуле Муравьеву: «Странно, что общее мнение приписывает мне желание овладеть Константинополем и Турецкой империей. Я уже два раза могъ сделать это; если бы хотел: в первьй раз — после перехода через Балканы (поход Дибича в 1829 — А.Т.), а во второй — ныне (после нападения Египта на Турцию — А.Т.); но я от того весьма далек. Мнение это осталось еще со времен императрицы Екатерины и так сильно вкоренилось, что самые умные политики въ Европе не могут в том разубедиться. Какие мне выгоды от завоевания Турции? Держать там войска? Да допустила бы еще меня к этому Австрия? Какие выгоды произошли бы от того для нашей матушки-то России, то-есть для губерний: Ярославской, Московской, Владимирской и прочих? Мне и Польши довольно.»[148]
По требованию Муравьева, чей корпус контролировал теперь Проливы, англо-французский флот ушел из Дарданелл и залива Вурла.
Осенью 1833 г. с турецким посланником Ахмет-пашой в Петербурге была заключена новая конвенция, облегчавшая Турции выплату и так уж сильно ужатой контрибуции. Уплата остатка распределялась на восемь лет. Спустя два года, когда за Турцией числилось 3,75 млн червонцев долга, Россия простила ей еще половину.[149]
Мюнхенгрецкая конвенция
Россия пыталась заручиться поддержкой Австрии в своем противостоянии с Англией и Францией по восточному вопросу. В австрийском городке Мюнхенгрец, 18 сентября 1833 г., после встречи российского и австрийского императоров, была подписана конвенция. Суть ее заключалась в том, что Россия и Австрия обязывались поддерживать существование Османской империи и «противостоять общими силами всякой комбинации, которая наносила бы ущерб правам верховной власти в Турции или учреждением регентства, или же совершенной переменой династии».
Секретными статьями Россия и Австрия обязывались препятствовать распространению власти египетского паши на европейские провинции Турции.
В случае, если бы Османская империя все-таки развалилась, Россия и Австрия согласились действовать в полном согласии при установлении порядка, «имеющего заменить ныне существующий».
Имей мюнхенгрецкая конвенция протяженное действие, то хозяевам больших денег не удалось бы втравить Россию и Австрию в мировую войну. Пруссаки бы наклепали французам где-нибудь под Парижем, англичане пруссакам где-нибудь в Намибии, но на востоке Европы царили бы мир и спокойствие.
Нарастание англо-русской напряженности. Дело «Виксена»
В период 1834–1837 гг. война России против Англии и Франции была как никогда возможна. Англо-французский флот курсировал вблизи Проливов, русские готовились к отражению западной агрессии.
Никакого страха по поводу возможного военного противостояния с морскими державами в российском правительстве не наблюдалось. Шло нормальное военное планирование, причем планирование наступательных операций.
Пятый пехотный корпус, расположенный в Новороссии, был предназначен для высадки на берегах Проливов. Командовал им все тот же генерал Н. Муравьев, который уже возглавлял русские экспедиционные силы на Босфоре в 1833 г.
«Нам бы только захватить Дарданеллы, если англичане, которые со своей системой затевают все вздор, захотят завладеть сим местом. Лишь бы нам высадить туда русские штыки: ими все возьмем, а там найдешь, чем продовольствоваться», — говорил император Муравьеву.
Случившееся осенью 1836 г. громкое дело «Виксена» показало, что Англия не признает действия Гункьяр-Скелессийского и Адрианопольского договоров, российских прав на восточное кавказское побережье Черного моря.
После перехода Анапы и Поти под контроль русских властей снабжение немирных черкесов оружием могло осуществляться только контрабандным путем. В связи с улучшением русско-турецких отношений это дело легло непосредственно на плечи английских спецслужб. Их резидентом в Константинополе был старший секретарь посольства Ее Величества Дэвид Уркварт.
Вокруг этого джеймс-бонда 19 столетия толпились «борцы с самодержавием» всех мастей. Численно среди них преобладали поляки, сбежавшие из Царства польского после подавления восстания. В Константинополе польские «юноши», уже понюхавшие русской крови, встречались с опытными головорезами и работорговцами из числа кавказских горцев и под председательством английского спикера совещались, как бы им насолить России.
До сих пор у нас нет фундаментального исследования шпионско-диверсионной деятельности, развернутой британцами против Российской империи в первой половине 19 века. Этому препятствовал и тот факт, что многие «властители дум» и «матерые человечищи», все эти герои российской интеллигенции, были связаны, прямо и косвенно, с антироссийской деятельностью британских правительственных органов. В частности с Урквартом тесно сотрудничал Карл Маркс. Сама Британия, как страна с хорошо развитым чувством собственного достоинства, не склонна выставлять на свет бумаги своих спецслужб.
Российское посольство в Константинополе отследило осенью 1836 г. очередное совещание в доме Уркварта и сообщило командованию нашего Черноморского флота о том, что из турецкого порта вышло английское торговое судно «Виксен» с грузом военной контрабанды — оружия и амуниции, предназначенных для кавказских горцев. 14 (26) ноября шхуна «Виксен» была арестована у кавказского побережья России бригом «Аякс», которым командовал капитан-лейтенант Вульф. (Символически фамилия нашего моряка в переводе с немецкого означает «волк»; уж кто-кто, а волки умеют выслеживать добычу). Контрабандного груза на судне уже не нашлось, но было доказано, что английское оружие выгружено и передано горцам. «Виксен» конфисковали и сделали кораблем Черноморского флота под звучным именем «Сунджук-Кале».
Англия «с чувством глубокого возмущения» потребовала возврата судна. Случилось по сути невероятное, владычицу морей оскорбили на море, где она должна царить и править.
В начале 1837, император, приняв решение не возвращать «Виксен», ожидал возможного объявления войны со стороны Англии. Генералу Муравьеву, вызванному из Новороссии в Петербург, Николай сказал: «Не полагаю англичан столь глупыми, чтобы начать войну изъ-за этого дела; но еслиб они ее затеяли, то тебя я перваго пошлю с войсками в Проливы, почему надобно держаться в этой готовности, чтобы можно было выступить в 24 часа. Все зависит от быстроты. Ты поедешь морем, а между тем, часть твоего корпуса двинется сухим путем, и мы эту часть усилим твоими резервами и запасными баталионами. Если же б англичане вздумали сюда показаться, то ручаюсь, что ни один из вышедших на берег не сядет обратно на суда. Вот вам будет случай заслужить георгиевских крестов и нижним чинам и офицерам. Тебе надобно будет действовать вместе съ Лазаревым, душа в душу.»[150]
В это время Лондон решает, что шансов на военную победу у него кот наплакал, ввиду отсутствия твердых союзников и решительности русских. В самом деле, англо-русская война в это время с большой вероятностью принесла бы России успех. Наш Черноморский флот был восстановлен и находился под командованием деятельного адмирала Лазарева. Английская армия еще не перешла на нарезное оружие, флот не оснастился пароходами. Наше влияние в Турции было пока что неоспоримым, дружба России с Австрией и Пруссией выглядела нерушимой, новый французский король, несмотря на подзуживания национал-либералов, опасался разрыва с Петербургом.
Не решившийся воевать Лондон приступил к дипломатическому увещеванию Петербурга. Однако переговоры, прошедшие между российским и английским правительствами, не привели к удовлетворению Уайт-Холла и лордов Адмиралтейства. Англия вынуждена была согласиться, что ее судно было уличено в контрабанде на береговом пункте, где располагался российский гарнизон.
Однако, как прилежно сообщал российский посол в Лондоне фон Бруннов, британцы по прежнему отказывались признать российские права на восточное побережье Черного моря, поскольку турки-де не могли передать нам прав на территорию, которую не контролировали, и «Черкессия» не является нашим мирным владением. (Почему российские дипломаты с подобным нахальством не рассказали англичанам об их «правах» на Ирландию?)
Кстати, после константинопольской эпопеи агент Уркварт приступил к изданию журнальчика «Портфолио» — это было первое чисто русофобское периодическое издание. На его страницах появлялись тенденциозно подобранные материалы, захваченные во время польского восстания в архиве вел. кн. Константина Павловича. Не брезговал издатель и прямыми фальсификациями.[151]
«Разрядка напряженности». Лондонские конвенции 1840–1841 гг
Европейские великие державы, конечно, не могли смириться с выросшим влиянием России на Балканах и в Малой Азии и с умилением взирать на русско-турецкую дружбу.
Обломавшись с дипломатическим нажимом на Россию, Англия прибегла к финансовым козырям. Кредиты и субсидии помогли ей соблазнить турецкую элиту и развернуть ее в свою сторону.
Сыграл свою роль и египетский фактор. Кутахийский мир, завершивший первую египетско-турецкую войну, Мегмеда-Али не удовлетворял. Правитель Египта видел уже свою страну в числе великих держав, и султан стоял на пути этого великодержавия. Однако и султана Махмуда II не устраивало существование независимого Египта — это создавало большие проблемы для всей османской государственности. Традиционно власть султана над его мусульманскими подданными была не только светской, но и религиозной. А египетский правитель ставил национальный принцип выше принципа халифата.
Великие западные державы хором заявляли о поддержке единства Османской Турции, по крайней мере, на словах. Однако все они хотели максимально расширить свое влияние в слабеющей империи. Англию, Францию и Австрию, кроме того, объединяло общее желание воспрепятствовать здесь российским интересам.
Австрийская монархия, как внешне наиболее нейтральная сила, предложила созвать в Вене совещание по делам Востока. Франция и Англия поспешили согласиться, однако Россия отказалась. Даже вице-канцлер Нессельроде в своей депеше русскому посланнику в Вене пояснял, что Англия и Франция беспокоятся не о территориальной целостности Турции, а об уменьшении здесь влияния России.
В 1839 г. Турция сразу лишилась государя, армии и флота в ходе второй египетско-турецкой войны. Премного огорченный султан Махмуд II скончался вскоре после победы египтян над войском Гафиз-паши. Через несколько дней на сторону египетского правителя перешла и турецкая эскадра под флагом адмирала Ахмеда-Февзи-паши.
Новый султан Абдул-Меджид находился полностью под влиянием Англии и не собирался исполнять положений Гункьяр-Скелессийского договора. Париж все более следовал линии Лондона, а Вена была раздражена политикой Петербурга, переставшего, как ей казалось, прислушиваться к ее советам в балканских делах. Градус английского недовольства, повысившийся из-за дела «Виксена» еще более увеличился по причине участия России в делах Персии и Афганистана, где русские представители находили теплый прием. Уайтхоллу уже мерещился поход казачьих войск в компании с персами и афганцами на Индию, хотя, конечно, симпатии Персии и Афганистана к России вызывались страхом перед беспредельным колониальным хищничеством англичан.
Наш посол граф Поццо ди Борго в апреле 1839 г. сообщал из Лондона, что английское общественное мнение «заражено дуновением правительства» и страшно возбуждено против России.
Английское общественное мнение представляло тогда собой мнение крупной и средней английской буржуазии, разгоряченной успешными колониальными захватами, ошалевшей от потока прибылей, который шел со всех концов мира. Во время большой еды приходит большой аппетит; английский лев, он же крокодил, желал разорвать в клочья всякого, кто станет у него на пути. Запах крови и золота вызывал в английских мозгах джингоистский экстаз. А Уркварт и K° обеспечивали своими разоблачениями русской «тирании» столь ценимое английским обществом чувство морального и цивилизационного превосходства. Наступала долгая викторианская эпоха, время расцвета английского лицемерия, когда британские джентльмены одной рукой надевали дикарям штаны, а другой стреляли им в голову за потраву газона.
Император Николай предпринял ряд дипломатических шагов, с помощью которых снизил накал русофобских страстей и не дал появиться на свет европейской коалиции, направленной против России.
Барон фон Бруннов объявил в Лондоне, что Петербург отказывается от возобновления Гункьяр-Скелессийского договора и о том, что Россия готова участвовать в коллективных гарантиях нового турецко-египетского соглашения. Притом Российская империя потребовала закрытия Черноморских проливов для военных судов всех наций и отказа Англии от посылки в Мраморное море кораблей для охраны турецкой столицы.
Англичане предложили вариант, согласно которому флоты западных держав могут появиться в Дарданеллах лишь одновременно с появлением наших военно-морских сил на Босфоре — в рамках коллективных действий.
3 (15) июля 1840 г. в Лондоне была заключена конвенция между Россией, Австрией, Пруссией, Англией и Турцией. Франция, поддерживающая Мегмеда-Али, участвовать в ней отказалась.
Согласно первой статье конвенции четыре державы приняли на себя обязательство соединить усилия к побуждению египетского правителя согласиться на условия мира, предложенные ему султаном.
Вторая статья определяла действия на случай отказа Мегмеда-Али от предложений договаривающихся держав. Тогда они должны были оказать турецкому султану вооруженную помощь, в первую очередь, приняв меры к прекращению морского сообщения между Египтом и Сирией.
Согласно третьей статье, договаривающиеся державы обязывались принять меры для защиты Константинополя, если ему будет угрожать армия Мегмед-Али. Их военные силы должны находиться в турецкой столице ровно столько, сколько потребует султан.
Четвертая статья определяла, что военным судам всех держав запрещается входить в Дарданелльский и Босфорский проливы.
Летом 1840 г. англо-австрийский флот бомбардировал Бейрут и другие сирийские порты, находящиеся под властью Мегмеда-Али. В сентябре в Сирии с английских кораблей был высажен десант, состоящий из турок, англичан и австрийцев. Английский флот под командованием адмирала Ч. Нейпира встал в виду Александрии и приготовился к ее бомбардировке. Египетский правитель был принужден принять условия лондонской конвенции.
Франция, попробовавшая сыграть самостоятельную игру, вернулась на английский поводок, виновато виляя хвостиком.
По инициативе лорда Пальмерстона была заключена новая конвенция о Проливах, на этот раз с участием Франции…
Она была подписана в Лондоне 1(13) июля 1841 года представителями Австрии, Франции, Великобритании, Пруссии, России и Турции.
Отличалась она от предыдущей конвенции всего одним пунктом, который устанавливала закрытие Черноморских проливов для военных судов, только «пока Порта находится в мире».
Непонятно, почему наш представитель фон Бруннов не забил тревогу, ведь этот пункт позволял Турции во время войны пропускать корабли своих союзников через Проливы.
Всего один пункт, который прозевал наш представитель, фактически вывернул наизнанку смысл соглашение о Проливах. То, что выглядело удачным компромисом, по сути оказалось зияющей дырой в безопасности страны. И за эту дыру мы заплатили сворачиванием контактов с Афганистаном и Персией.
Дипломатические победы англичан и легкое усмирение флотом Нейпира гордого Мегмеда-Али произвели большое впечатление на турок.
Англичане не особо соблюдали те статьи конвенции 1841, которые им были невыгодны.
В 1849 г. Петербург и Вена потребовали от султана выдачи участников венгерского восстания, которые укрылись в Турции. Наши требования опирались при этом на статью 2-ю Кючук-Кайнарджийского договора.
Несмотря на совет английского посла Стрэтфорда Каннинга проигнорировать русские требования, султан отправил в Петербург Фуада-эфенди на переговоры по данному вопросу. Как так, султан осмелился не подчиниться послу Ее Величества? Каннинг немедленно вызвал эскадру адмирала Паркера, которая прошла через Дарданеллы в Мраморное море — турецкие береговые батареи никак не отреагировали, хотя конвенция 1841 года была, конечно, нарушена.
После такой демонстрации силы султан согласился на высылку из Турции лишь поляков, имевших русское подданство, а венгры были удалены вглубь страны. Паркеру с эскадрой было дано указание вернуться в Средиземное море, а лорд Пальмерстон легковесно заявил, что подобные экскурсии английского флота более не повторятся.
Балканские ловушки
Как уже упоминалось Дунайские княжества, Молдавия и Валахия, рядом русско-турецких договоров, включая Кючук-Кайнарджийский трактат, отдельный акт Аккерманской конвенции и Адрианопольский мирный договор, были поставлены под покровительство России. Здесь не было турецких войск и практически не было турецкой администрации.
После ввода русских войск в Княжества, состоявшегося в начале русско-турецкой войны 1828–1829 гг., во главе местного управления встал полномочный «председатель диванов» генерал-адъютант П. Киселев.
Составление органических уставов (конституционных актов) для обоих княжеств было возложено на комитет под председательством российского генерального консула Минчаки, который руководствовался инструкцией, выработанной статс-секретарем Дашковым.
В 1831 г. бумажная работа комитета была окончена, уставы одобрены и приняты валахским и молдавским диванами (правительствами).
На основании заключенной в Петербурге отдельной конвенции, Турция обязывалась утвердить органические уставы и обнародовать это отдельным гатти-шерифом (султанским указом), по издании которого наши войска должны были покинуть Княжества.
В апреле 1834 г., когда Михаил Стурдз стал молдавским господарем, а Александр Гик валахским, русские войска ушли из Княжеств, несмотря на особое мнение графа Киселева, который в своей секретной записке убеждал петербургский кабинет, что «Россия в течение столетия не для того подвигалась вперед, чтобы остановиться на берегах Прута».
В 1844 национал-либералы подняли в Валахии восстание; господарь Бибеско бежал в Австрию, в Бухаресте было создано временное правительство, которое ввело вместо органического устава либеральную конституцию.
Султан, по совету английского посла, отправил в Бухарест комиссара Сулеймана-пашу, который, получив от временного правительства 20 тыс. червонцев, начал действовать в его пользу. Члены временного правительства дружно вошли в состав наместничества, представлявшего турецкую верховную власть.
После столь явного нарушения положений Аккерманской конвенции и Адрианопольского трактата, в Княжества были введены русские войска, которые восстановили действие органических уставов.
Читать бесплатно другие книги:
