Правда о Николае I. Оболганный император Тюрин Александр
19 апреля 1849 на даче великого визиря Балте-Лиман было подписано русско-турецкое соглашение, вводившее изменения в порядок управления Княжествами.
Избрание господарей заменялось их назначением на семилетний срок властью султана; органические уставы от 1831 г. сохраняли свою силу, но созыв боярских собраний отменялся. Вместо них, для реформирования местного законодательства, в Яссах и Бухаресте учреждались ревизионные комитеты из бояр, «заслуживающих уважения».
До восстановления в Княжествах элементарного порядка, там должны были оставаться отряды русских и турецких войск, от 25 до 30 тыс. чел. каждый. После водворения порядка численность войск сокращалась до 10 тыс. у обеих сторон, а «по окончании работ по органическому улучшению и укреплению внутреннего спокойствия в обеих странах» солдаты должны были покинуть княжества.
Как и обычно, император Николай не затянул пребывание русских войск за границей — они ушли из Княжеств к началу 1851 г. Все это время лорд Пальмерстон вел себя крайне беспокойно и требовал немедленного вывода русских из Молдавии и Валахии. Британскому кабинету удалось найти сторонников среди румынских бояр, которые, конечно же, хотели пользоваться русским щитом, если турок вытащит свой ятаган, однако не желали длительного контроля со стороны русских властей.
Ситуация с элитами дунайских княжеств была типичной для балканских стран. Благодаря победам российского оружия, они обретали автономное существование. Николай I постоянно заботился о защите прав балканских народов, в первую очередь, права на безопасную жизнь — при необходимости оказывая дипломатическое или силовое давление на Турцию. А западные правительства, в свою очередь, постоянно искали в балканских странах олигархические группировки, при помощи которых пыталась уменьшить российское влияние. Эти группы получали разного рода преференции, финансовые, торговые или просто декларативные, в общении с Западом. Впрочем, это не помогло ни одной балканской стране найти ресурсы для быстрого хозяйственного роста, подобного западноевропейскому.
В Греции, добившейся полной независимости от турок благодаря русско-турецкой войне 1828–1829, вмешательство Запада было откровенным и наглым. Типичным для этой страны стали вооруженные перевороты и устранение пророссийских политических деятелей.
В сентябре 1843 г. в Греции произошел очередной переворот, и она превратилась в конституционную монархию — место на троне осталось за королем Оттоном, за десять лет до того захватившего власть при помощи баварских солдат.
Вскоре в греческом правительстве возобладали члены французской партии, это вызвало весьма злобную реакцию Лондона.
В публицистике часто применяют слова «мировой жандарм», но, несмотря на устоявший отрицательный подтекст этого понятия, жандарм — это все-таки тот, кто несёт порядок. Викторианская Англия, скорее, напоминала мирового пахана.
Лондон не имел возможности выместить озлобление на самом Париже — во всё постнаполеоновское время англичане тщательно приручали его, прощая ему мелкие шалости. А вот Грецию англичане решили срочно поставить на место. Когда между Грецией и Турцией возникли очередные трения — турки требовали удовлетворения за оскорбление, нанесенное посланнику султана в Афинах — Англия выступила против греков. Греко-турецкая распря была завершена третейским решением императора Николая, однако неугомонный лорд Пальмерстон нашел иной способ впиться в Грецию. (Наверняка его любимой породой собак был британский бульдог.) Несколько британских подданных, потерпевших в Греческом королевстве от частных лиц, предъявили правительству в Афинах иски, которые были тотчас поддержаны британской короной.
Самым внушительным, в денежном выражении, было требование удовлетворения со стороны британского подданного, гибралтарского уроженца, Давида Пачифико, за опустошение его дома в Пирее. Хотя Пачифико был темным дельцом, толпа, безусловно, совершала правонарушение, громя в его доме столы и стулья. Однако британский подданный потребовал от греческого правительства ни много ни мало возмещение размером в 138 тыс. драхм, что равнялось стоимости десятка шикарных вилл.
Для того, чтобы Греция не вывернулась, Уайт-Холл потребовал от нее еще и удовлетворения за оскорбление, якобы нанесенное в порту Патры одному из английских военных кораблей.
Потом англичане, загруженные венгерскими делами, дали грекам недолгую передышку. Но после паузы мировой пахан почувствовал себя еще более оскорбленным и прислал грекам своих конкретных пацанов. В январе 1850 г. английская эскадра, состоящая из тринадцати военных судов, во главе с адмиралом Паркером, бросила якорь в знаменитой Саламинской бухте. К сожалению, времена античности давно прошли и грекам нечего было противопоставить новым персам.
Посол Ее Величества в Афинах Уайз потребовал от греческого правительства удовлетворения всех английских претензий и уплаты назначенных Англией денежных штрафов.
Посол определенно заявил, что речь идет не об обсуждении справедливости требований, а об исполнении в 24 часа. Счетчик включен. Левиафан с повадками крокодила крепко вцепился в Элладу.
Посол удалился на английский корабль, а эскадра Паркера блокировала греческие берега и занялась традиционным английским промыслом — пиратством — захватывая одно за другим греческие суда. Для их освобождения грекам надо было платить и платить.
Николай I назвал это «английским свинством», но реальных возможностей для вмешательства не было. «Если бы я занимал иное географическое положение, мои суда вклинились бы между вашими портами и английскими кораблями», — всё, что мог сказать император представителю греческого правительства.[152]
Граф Нессельроде отправил в Лондон 7 февраля 1850 г. ноту, в которой напомнил, что Греция — государство, созданное решением России, Франции и Великобритании, и что британские власти не вправе разрушать общее дело, грубо нарушая греческий суверенитет и унижая эту страну.
Мировой пахан, имевший обличие лорда Пальмерстона, в ответной ноте от 2 апреля доказывал законность своих паханских претензий.
Английские буржуа, находящиеся на пике шовинистического кайфа после разгрома Китая и Сикхского государства, рукоплескали Пальмерстону. Греция вынуждена была подчиниться английской «дипломатии большой дубины».
В марте 1854 г. греки разорвали дипломатические отношения с Турцией и готовы были вступить в Восточную войну на стороне России. Повстанцы вели борьбу против турецких войск на греческих землях, оставшихся под османским владычеством. Тогда у берегов Греции снова появился английский флот, а часть ее территории была оккупирована англо-французскими войсками.
Несколько особняком от остальных балканских стран стояла Черногория. Турция пыталась на протяжении веков утвердить там свою власть, особо не экспериментируя с методами, — при помощи жестоких разорительных набегов. Однако так и не смогла взять под контроль большую часть черногорской территории. В постоянной борьбе черногорцы превратились в нацию бесстрашных и жестоких воинов. Они жили самоуправляющимися общинами, признавая верховную церковную и светскую власть владыки. Политический режим Черногории представлял своего рода «народную монархию», напоминающую раннее Московское княжество. Хозяйственный уклад носил здесь патриархальный характер, капиталистические отношения не были развиты и в первой половине 19 в. Отношение черногорцев к России являлось неизменно дружественным, а Петербург не признавал верховных прав Порты на черногорскую территорию.
В 1832, в 1839–1842 гг. происходили крупные походы турок на черногорцев, пограничные столкновения не прекращалась ни на один год.
В 1837–1838 гг. с миссией поддержки в Черногории находился Егор Ковалевский, личный представитель императора. Ковалевский был даже вынужден принять участие в вооруженных стычках черногорцев с австрийцами.
В сентябре 1852 г. к власти в Черногории пришел князь Данило Негош. Он стал первым светским правителем страны, который не имел при этом духовной епископской власти.
Заручившись поддержкой России, Черногория провозгласила себя светским княжеством, завершив тем самым процесс государственного строительства. Турция и Австрия единодушно выступили против оформления черногорской государственности.
С 1851 г. в Боснии и Герцеговине шло антитурецкое восстание, поддержанное черногорскими и сербскими добровольцами. Его подавляли турецкие войска под командованием Омера-паши при деятельном участии боснийских мусульман. Турки производили этнические чистки, население многих деревень было вынуждено переселяться в австрийскую Хорватию или Черногорию. Черногорский князь Данило пробовал поддержать повстанцев, атаковав в ноябре 1852 года турецкую крепость Жабляк. Но в конце декабря тридцатитысячная армия Омер-паши начала успешные боевые действия против десятитысячной черногорской армии, попутно подвергая беспощадному разорению черногорские селения.
Эти события вызвали реакцию России и Австрии — бесчинства турок происходили непосредственно возле ее границ, на австрийскую территорию устремились беженцы.
«Только бы черногорцы не погибли», — говорил Николай I в начале 1853 г. На полях депеши английского посла Сеймура, император написал, что война может разгореться «вследствие совершающихся в Черногории ужасов, к которым христианские народности не могут оставаться безучастными, предвидя для себя такую же судьбу… разорение Черногории недопустимо, как равно и подданство Порте этой страны, которая ей не принадлежит и на которую в течение столетия простирается наше покровительство.»[153]
Дипломатическое влияние России в Турции было уже минимальным и посланнику Озерову в Константинополе не удалось добиться остановки турецкой агрессии в Черногории. Однако в январе 1853 г. посол австрийского кайзера в Константинополе Лейнинген предъявил Порте пакет требований — помимо признания прав Австрии на владение адриатическими портами Клеком и Суториной, требовался вывод турецких войск из Черногории. Ломать дружбу с Австрией, одновременно с ухудшением отношений с Россией, османское правительство не хотело. Поэтому демарш Австрии, подкрепленный давлением России, принес результат и турецкие войска стали покидать Черногорию.»[154]
Во время Крымской войны князь Данило начнет боевые действия против Турции и одержит несколько побед.[155]
На примере Черногории можно увидеть, что на Балканах Россия находила наибольшую поддержку в наименее обуржуазенных нациях и слоях населения.
Турецкая перестройка
Султан Махмуд II в 1830-е гг. начал проводить модернизационные реформы, которые должны были, по идее, превратить Османскую империю из феодального государства в прогрессивную буржуазную страну Нового времени.
Осуществлялись реформы при деятельном участии великого визиря Мустафы Решид-Мехмед-паши (неоднократно битого русскими войсками на поле боя.) Визирь была проводником английского влияния в Турции и открывал ее ворота, в первую очередь, для английского капитала.
В административном делении на смену пашалыкам, управляемым феодалами-пашами, пришли вилайеты, управляемые гражданскими чиновниками, которых присылал центр. Была отменена военно-ленная система землевладения — знаменитые тимары, некогда сыгравшую большую роль в создании мощного конного войска спагов. (Янычарская пехота была физически истреблена еще в 1820-е гг.) Согласно земельному закону от 1838 г. разрешалась купля-продажа земли, как частной собственности, затем были введены центральные министерства, основаны военные и медицинские училища, открылись светские школы. Негигиеничные чалмы сменялись на фески, военные чины обязаны были сбрить бороды.
Однако до успехов Мегмеда-Али султану Махмуду II было очень далеко. В отличие от национально-ориентированных реформ египетского правителя, султанские реформы усиливали зависимость Турции от западных стран и мало что давали реальному социально-экономическому развитию страны.
После воцарения молодого султана Абдул-Меджида реформы углубились и получили название танзимат-и-хайрийе («благодетельные преобразования»). Основную роль в них по прежнему играл великий визирь Решид-паша. Началась отмена откупной системы взимания налогов, вводились новые конскрипционные принципы комплектования армии. В гатти-шерифе от 3 ноября 1839 всем подданным султана, без различия вероисповедания, обещалась безопасность жизни, охрана чести и имущества. Впрочем, безопасность своим христианским подданным Порта обещала и раньше, а потом всегда лились потоки крови.
В 1841 г. Решид-паша был временно отстранен от руководства, но реформаторская деятельность султана Абдул-Меджида не утихла. В первую очередь проводилась реорганизации вооруженных сил — согласно военному закону от 1843 года. Усовершенствование армии производилось при участии прусских офицеров, в числе которых выделялся будущий фельдмаршал Мольтке.
Проведение реформ действительно укрепило турецкую армию, которая получила прекрасное оснащение от европейских союзников, но страна по-прежнему оставалась весьма слабой в хозяйственном отношении. Дорогостоящее перевооружение турецкой армии, увеличивало финансовую и политическая задолженность турок перед Западом.
В целом реформы-танзимат только ускоряли переход Османской империи под экономический и политический контроль Англии.
Либеральные веяния, приносимые Западом, разлагали основы османского государства, заключающиеся в абсолютной светской и религиозной власти султана, ставили национальность (турецкую, арабскую и т. д) выше исламской религиозной общности. Традиции государственной службы перечеркивались властью денег. Модернизация не перечеркивала, а лишь увеличивала угрозу для нетурецкого населения Османской империи. Привычная османская жестокость по отношению к «неверным» дополнилась европейскими идеями о построении мононационального государства.
К концу 1840-х гг. Англия заняла то место в Турции, которое в начале 1830–х занимала Россия.
«Много причин совокупно содействовали упадку значения России в Леванте; главною из них было несомненно распространение на эту область европейского соглашения или «концерта», добровольное подчинение наших государственных интересов мнимой солидарности интересов соединенной Европы… Слишком долго внимание и заботливость государя были отвлечены с Востока на Запад», — считал историк С. Татищев.
Недооценка английских успехов в Турции стала одним из самых крупных провалов российской дипломатии. Слишком поздно Петербургу стало известно, что британский посланник в Константинополе фактически является соправителем Османской империи.
Почти вровень с султаном, важнее великого визиря и всего дивана, стал для турок английский посол в Константинополе Стрэтфорд Каннинг, лорд Редклиф. «Великий посол», как его там называли, был страстным русофобом еще с тех времен, когда император Николай не пожелал его видеть посланником в Петербурге.
Англичане все более рассматривали Османскую империю, как своего рода «вторую Индию», которую можно по кускам прибрать к рукам. Этот взгляд вполне разделяли французы, а позднее его позаимствуют и немцы. Особый интерес британской короны вызывал ближневосточный регион.
В 1844 г. умеренный британский премьер Р. Пиль сказал в беседе с Николаем I: «Существования слишком могущественного там (в Египте) правительства, такого правительства, которое могло бы закрыть пред Англией торговые пути, отказать в пропуске английским транспортам, — Англия не могла бы допустить».[156]
Посол Сеймур в разговоре с императором Николаем от 22 января 1853 г. сообщает ему о британских видах на Египет, которые «не идут далее обеспечения скорых и верных сообщений с Индией».[157] В переводе с витиеватого на нормальный язык это означало, что Англия подготовила счет туркам за услуги в деле «модернизации».
Запад против России
Англия. Передовой хищник
Царствование Николая I завершилось противостоянием почти со всем с западным миром, безусловным лидером которого была Британская империя.
Историки-марксисты представляли это как столкновение двух несправедливых захватнических сторон, но делали упор на российскую «отсталость», проводя попутно мысль о том, что она могла быть преодолена лишь с помощью «единственно правильного учения». Западные историки и российские историки-западники, соглашаясь с тезисом об «отсталости», представляли ее результатом врожденной порочности российской социально-политической системы. Главный противник России рисовался, напротив, как передовое государство, чей нескончаемый прогресс обусловлен врожденной свободой.
Эти оценки, в общем, преобладают в популярной литературе и публицистике до сих пор.
Так что же было врожденным у врагов России в этом конфликте? Свобода или нечто иное?
Незамерзающие воды, отделяющие Британские острова от европейского континента, стали для Англии источником двух благ. Не мешая торговому обмену, они защищали ее от сильных континентальных врагов.
Однако толчком для развития страны стали особые виды участия в морской торговле.
Это было, во-первых, пиратство, паразитирование на чужих торговых коммуникациях (Тойнби, кстати, метко подметил сходство между набегами степных кочевников на торговые караваны и деятельностью «кочевников моря» — пиратов.) И, во-вторых, это были поставки бесплатной рабочей силы в Новый Свет — работорговля. Приход протестантской этики удивительным образом совпал с массовым превращением людей в товар, причем не особо ценный. На одного негра, доставленного на плантации, приходилось четверо погибших при отлове и транспортировке.
Вслед за буржуазной революцией и разгромом голландских конкурентов на море последовал период торговой экспансии, захватывающий около ста лет и опирающийся опять-таки на географические факторы. Их роль признают даже британские историки, столь гордящиеся достижениями своей страны:
«Почему эта (промышленная) революция началась в Англии в XVIII? Атлантика была столь же важна для торговли, как в древности — Средиземное море. После Колумба самыми активными купцами стали те, которые искали выход из Атлантики. Среди торгующих народов XVIII в. позиция англичан была наиболее благоприятна благодаря географическому положению, климату и ходу истории… Стагнация политики, религии и жизненного уклада в XVIII в. ускоряли концентрацию промышленности. Концентрация же в свою очередь подстегивала страсть к техническим изобретениям».[158]
Торговая экспансия завершилась приобретением колоний, эксплуатация и прямое ограбление которых стали источниками инвестиций для бурного роста английской индустрии.
Принудительное обезземеливание крестьянства образует на самих Британских островах огромный резервуар дешевой рабочей силы. Начавшееся со знаменитых огораживаний 15–16 вв., оно проводилось особо насильственными методами в Ирландии.
Людям, лишенным средств производства, приходилось выбирать между фабрикой и виселицей. С 16 века в Англии существовало свирепейшее в мире уголовное законодательство, направленное против «экспроприированных», в котором смертная казнь существовала за тысячи преступлений, начиная с мелкой кражи на сумму в два шиллинга (стоимость курицы). В правление Генриха VIII на плаху было отправлено 72 тыс. чел., при Елизавете I — 90 тыс.[159] Работные дома, куда бездомная рабочая сила направлялась принудительно, впервые создаются королевским указом еще в 1530 (и превращаются парламентским актом в настоящую систему трудовых лагерей в 1834). Для малолетних они были настоящими морильнями.
Трудящиеся, лишенные средств производства, фактически подвергались новой форме закрепощения — пролетарской. И совокупность законодательных актов на протяжении трех столетий сводилась к тому, что пролетаризированный труженик должен отдать свой труд ближайшему нанимателю за любые гроши. В случае, если трудящиеся пытались искать более подходящего нанимателя, им угрожали обвинения в бродяжничестве с наказаниями в виде различных истязаний, длительное бичевание ("пока тело его не будет все покрыто кровью"), заключение в исправительный дом, где его ожидали плети и рабский труд от зари до зари, каторга и даже казнь.[160] Согласно закону "о поселении" от 1662, действовавшему до начала 19 в., любой представитель простонародья мог быть подвергнут аресту, наказанию и изгнанию из любого прихода, кроме того, где он родился.[161]
Дети уже во времена Дефо начинали работать с четырех-пятилетнего возраста.[162] В период промышленной революции помогали взрослым на шахтах, десятилетние трудились по 14 часов в день, таская по низким туннелям, где взрослому не разогнуться, вагонетки с углем.
На лондонском трудовом рынке, располагавшемся в кварталах Уайт-Чепл и Бетнал-Грин, родители предлагали своих детей в возрасте от семи до десяти лет любому человеку на какую угодно работу с раннего утра до поздней ночи. (Первые законы, ограничивающие использование труда детей до 10 лет появятся только в 1850-х гг.)[163]
Два основных ресурса первой фазы промышленной революции — каменный уголь и железная руда — были в Англии в изобилии. В Дергэме, Йоркшире, Ланкашире и других районах железнорудные и каменноугольные месторождения едва не наползали друг на друга.[164] Уголь и руда находились вблизи основного торгового ресурса — незамерзающих портов, через которые мог осуществляться вывоз готовых изделий и ввоз дополнительных объемов сырья…
Английские изобретения посыпались как из рога изобилия. Машина по очистке хлопка Уитни дала мощный толчок плантационному рабству в Вест-Индии и на юге США; промышленность передовой Англии снабжали сырьем рабы, по труду и быту ничем не отличающиеся от древнеегипетских. Паровая машина Уатта быстро заменяла водяные двигатели на английских фабриках. Производство машин стало толчком к революции в станкостроении, которое должно было обеспечить создание стандартных и сложных по форме деталей. В 1830 г. была построена первая протяженная железнодорожная линия длиной 55 км, соединившая Манчестер, крупнейший промышленный центр Англии, с Ливерпулем, одним из крупнейших английских портов, выросшем на работорговле.
Учитывая скромные английские расстояния, железные дороги связали Англию в единый производственный комплекс, состоящий из портов, фабрик и шахт, с высокими скоростями грузооборота, с высоким темпом хозяйственной жизни и оборачиваемости финансовых средств, с высокой прибыльностью. Если позволить биологическое сравнение, то Англия стала напоминать хищное теплокровное млекопитающее с быстрым обменом веществ, по сравнению с которым не только Китай, но и Россия напоминала огромного неповоротливого гиганта, этакого хладнокровного динозавра. Если продолжить эту аналогию, то и объемы потребления пищи у такого млекопитающего хищника должны быть на порядок выше, чем у травоядного динозавра.
Массовое дешевое производство промышленных товаров сочеталось с контролем над мировыми торговыми путями, с полной торговой монополией в огромных колониальных владениях. Британская продукция затопила рынки всего мира, разоряя местных производителей. Защищенные рынки взламывались британским флотом. К торговому и промышленному превосходству Англии добавилось финансовое. Это означало неограниченные возможности по закабалению других стран. Наступила «Pax Britannica», первая эпоха глобализации. Британцы показали, что издержки производства можно минимизировать почти до нуля. Если поискать, то можно всегда найти место на Земле, где ресурсы возьмешь практически бесплатно, в том числе, и плодородную землю, и рабочую силу.
Лишь в начале 19 в. заканчивается 250-летняя официальная история английского работорговли, внесшей огромный вклад в становление торгово-промышленного капитала Британии и обошедшаяся Африке в десятки миллионов жизней. Впрочем, само рабство в английских колониях вполне официально просуществует до 1834, а контрабандная поставка негров, до 100 тыс. чел. в год, на плантации США, будет продолжаться еще более полувека.
В начале XIX в. заканчивается окончательной победой лендлордов обезземеливание британских крестьян. В 1814 г., при всех декларированных гражданских правах, герцог Сазерленд велел сжечь жилища всех крестьян на своих землях — 15 тыс. чел. были принуждены покинуть родину.
Страна бурного промышленного подъема, пожирающая дешевые ресурсы и принудительный труд колоний, демонстировала весьма печальные картины собственного пролетариата еще в 1840-х.
«В Лондоне каждый день 50 тыс. человек, просыпаясь утром, не знают, где они проведут следующую ночь. Счастливейшие из них, которым удаётся приберечь до вечера пару пенсов, отправляются в один из так называемых ночлежных домов (lodging-house), которых множество во всех больших городах, и за свои деньги находят там приют. Но какой приют! Дом сверху донизу заставлен койками; в каждой комнате по четыре, пять, шесть коек — столько, сколько может вместиться. На каждой койке спят по четыре, по пять, по шесть человек, тоже столько, сколько может вместиться, — больные и здоровые, старые и молодые, мужчины и женщины, пьяные и трезвые, все вповалку, без разбора.»
«В этой части города нет ни канализации, ни каких-либо сточных ям или отхожих мест при домах и поэтому вся грязь, все отбросы и нечистоты, по меньшей мере от 50 тыс. человек, каждую ночь выбрасываются в канаву… Жилища беднейшего класса в общем очень грязны и, по-видимому, никогда не подвергаются никакой уборке. В большинстве случаев они состоят из одной-единственной комнаты, которая, несмотря на очень плохую вентиляцию, всё же всегда бывает холодной из-за разбитых стёкол и плохо прилаженных рам; комната сырая, нередко расположенная ниже уровня земли, обстановка всегда жалкая или совсем отсутствует, так что охапка соломы часто служит постелью для целой семьи и на ней в возмутительной близости валяются мужчины и женщины, дети и старики.»
«В этих трущобах Глазго живёт постоянно меняющееся население численностью от 15 тыс. до 30 тыс. человек… Как ни отвратителен был внешний вид этих домов, всё же он недостаточно подготовил меня к царящей внутри грязи и нищете… Пол был сплошь устлан человеческими телами; мужчины и женщины, одни одетые, другие полуголые, лежали вперемежку, иногда по 15, 20 человек в комнате. Постелью им служили кучи полусгнившей соломы и какие-то лохмотья.»
Цитаты взяты из трудов Карла Маркса, но критик капитализма не пользовался ничем, чего не было в открытой английской печати.
«Прочтите жалобы английских фабричных работников: волоса встанут дыбом от ужаса. Сколько отвратительных истязаний, непонятных мучений! какое холодное варварство с одной стороны, с другой какая страшная бедность! Вы подумаете, что дело идёт о строении фараоновых пирамид, о евреях, работающих под бичами египтян. Совсем нет: дело идёт о сукнах г-на Смита или об иголках г-на Джаксона. И заметьте, что всё это есть не злоупотребления, не преступления, но происходит в строгих пределах закона», — это уже пишет Пушкин, интересовавшийся событиями в «передовых» странах.[165]
А вот английский интеллектуал Карлейль, демонстрируя замечательную протестантскую этику (о которой до сих пор мечтают российские интеллигенты) высказывался о британском пролетариате, как о «бесчисленных скотах», «бездушных тварях, отребье», у которого «обезьяньи рожи, чертовы рыла… собачьи морды, тяжелые и угрюмые бычьи головы».
Поскольку власти своевременно отправляли на плаху или каторгу потенциальных бунтарей, пролетарский протест был в Англии достаточно слаб и бессмысленен вплоть до 1830-х годов; так в 1810-х доведенные до голода рабочие-луддиты разрушали станки. В случае если происходила какая-то самоорганизация рабочих, то расправа над ними была быстрой и кровавой. Как, например, в 1819, когда собравшиеся на митинг в Питерлоо (близ Манчестера) рабочие хлопчатобумажных фабрик были изрублены кавалерией. Число погибших и раненых составило 400-500 человек. Испуганные власти издали тогда т.н "Шесть законов", которые запрещали собрания более 50 человек, процессии с оркестрами и знаменами, форсировали аресты и высылку в колонии "опасных лиц".
Английская промышленная революция шла по костям, и не только в колониях Великобритании. Несколько десятилетий в период после наполеоновских войн происходило сокращение зарплаты в метрополии — капиталисты боролись за повышение прибыли, а машинное производство убивало мастерские ручных ткачей. Английский историк Э. Хобсбаум в своем труде "Век революции" оценивает число умерших от голода за это время в Англии в полмиллиона человек.
Военная мощь британской короны опиралась на наемных солдат (из числа вышеописанных пролетариев) и насильно завербованных (по сути рабов) матросов. По их спинам, для развития интеллекта, гуляли плетки-девятихвостки, именуемые «кошками» (сat o' nine tails). («Размочить кошку» означало смыть кровь, которая слепляла волокна плети и делала удары особо мучительными.) Жестокие телесные наказания в армии и флоте Ее Величества продержались до 1881 г., поэтому королеву надо бы по справедливости назвать Викторией Кошкиной. Помимо мучительного бичевания — число ударов доходило до 1200 — применялось на британском флоте и такое садистическое, часто заканчивающееся смертью наказание как килевание.
Мало следов народного правления замечаем мы и в политическом устройстве Британской империи. Большая часть ее населения — коренные жители колоний — имели не больше политических и гражданских прав, чем овцы и коровы. Палата лордов была наследственным аристократическим органом. Большая часть нижней палаты избиралась от так называемых «гнилых местечек», где могло насчитываться лишь несколько жителей, обладавших избирательными правами. Такое «избрание» было, в общем фикцией, которая устраивалась одной из двух олигархических группировок, вигами или тори. Даже с учетом расширения избирательных прав, происходившем в ходе промышленной революции, политические элиты продолжали хорошо контролировать выборный процесс: две трети всех членов британского парламента, избранных между 1660 и 1945 гг., происходило лишь из 368 семей.[166]
И тем не менее, как в российском, так и в мировом общественном мнении, Англия представала как родина всяческих свобод.
Русский «образованный класс», огромную часть которого составляли откровенные англоманы, был весьма расположен к Англии, которую он знал, в основном, с фасада, из посещений ухоженных британских поместий и шикарных лондонских магазинов, из трудов Карлейля и других певцов джингоистского величия.
Русская демократическая публика разделяла строки поэта: «Англичанин-мудрец, чтоб работе помочь, изобрел за машиной машину…» и с восхищением следила за английским техническим и социальным прогрессом.
Не нашли особого отклика в российском образованном классе и кошмарные события в Ирландии.
Ирландский скелет в шкафу
Каждый российский англоман безусловно знал о Magna Charta. Хотя стоило бы ему, для расширения кругозора, ознакомиться с килькенийским статутом короля Эдуарда III, согласно которому колесовались живьем все англичане, которые носят ирландскую одежду, женятся на ирландках и дают своим детям ирландские имена.[167]
«Головы убитых за день, к какому бы сословию те ни относились, должно было отсечь и принести к тем местам, где он (полковник) располагался на ночь, и разложить их по обеим сторонам дороги, ведущей к его палатке, и так, чтобы никто идущий к нему с каким-либо делом, не преминул увидеть их. Головы должны устрашать; от мертвых не убудет, а живые пусть ужасаются при виде голов своих отцов, братьев, детей, родственников и друзей, на которые будут натыкаться, идя разговаривать с вышеупомянутым полковником.», — таков был стиль английского правления в Ирландии уже во времена Елизаветы I. С этого времени входит в систему разорение местного населения при помощи конфискации у него земли — в пользу английских колонистов.[168]
Кромвелевское завоевание Ирландии, приведшее к гибели половины населения острова, 616 тыс. чел., началось со слов вождя буржуазной революции, что Англия «продолжит великий труд по искоренению кровожадных ирландцев и их приспешников и доброжелателей».[169] 100 тыс. ирландцев были проданы как рабы в Вест-Индию. Парламентские акты 1652 и 1653 гг. полностью лишали земли всех ирландцев, которые участвовали в антианглийском движении. А те, кто не участвовал — также, по сути, лишались всего, как "не показавшие своей постоянной преданности английскому государству". Одну треть земли у них просто отнимали, а взамен оставшихся двух третей "предоставляли" участки в бесплодном скалистом регионе на западе острова.[170]
Еще в 17 в. 85 % всей земли, принадлежавшей ирландцам, было конфисковано и передано во владение колонистам-протестантам из Англии и Шотландии («священное право частной собственности» в английском исполнении.)
В 18 в. отрубленные головы ирландцев не выкладывались у дорог, поскольку были найдены более экономные способы истребления коренного населения острова.
«Треть ирландской арендной платы тратится в Англии, что вместе с прибылями, пенсиями и прочим составляет добрую половину доходов королевства, все — чистая прибыль для Англии. Эта арендная плата выжимается из крови, жизненно важных органов, одежды и жилищ арендаторов, которые живут хуже, чем английские нищие», — писал Джонатан Свифт в статье «Краткое обозрение государства ирландского».
В «Письмах суконщика» Свифт писал, что «все дороги, улицы и двери домов осаждаются нищими женщинами, за которыми следует 5–6 детей, прося и моля прохожего о милостыне», в "Скромном предложении" об ирландцах, которые "продают себя на Барбадос", чтобы рабством спастись от голодной смерти, а его современник, лорд-наместник Ирландии, докладывал в Лондон, что в городских рвах лежат трупы людей, рот которых покрыт зеленью от травы, которой они пытались утолить свой голод в последние минуты жизни.[171]
К началу 19 в. каждый год из Ирландии в карманы лендлордов, живущих в Англии, выкачивалось свыше миллиона ф. ст. арендной платы.
В относительно плодородной стране голод с тысячами смертей стал привычным явлением.
Ирландское промышленное производство было подавлено, чтоб не конкурировало с английским, Ирландии даже запретили торговать с другими британскими колониями.
После отмены в начале 1840-х гг. хлебных законов, стимулировавших производство зерна у лендлордов, начинается очистка их огромных имений от мелких арендаторов. Английские землевладельцы решительно выбрасывают ирландцев с земли, передавая ее под выращивание кормовых трав для скота.
Внешне невинный процесс перехода на продуктивное животноводство, дорого обойдется ирландскому народу.
Ирландские крестьяне-католики останутся со своими крохотными участками, где только щедрый американский гость — картофель, будет спасать их от голодной смерти. До поры до времени.
Когда в 1845 гостя сгубила грибковая болезнь, то в Ирландии начался голодомор — к 1851 г. население острова сократилось на треть.
«…Мы вошли в хижину. В дальнем углу, едва видные сквозь дым и покрывающее их тряпье, лежали обнявшись трое детей, с запавшими глазами, без голоса, в последней стадии дистрофии… Над остатками горящего торфа скорчилась еще одна фигура, дикая, почти нагая, почти нечеловеческая с виду. Жалобно стеная, иссохшая старуха умоляла нас дать ей что-нибудь, показывая руки, на которых кожа свисала с костей..», — пишет английский автор, посетивший Ирландию в 1847. И в то же время «огромные стада коров, овец и свиней… отправляются с каждым отливом, из каждого из 13 наших портов, курсом на Англию, и помещики получают арендную плату и отправляются тратить ее в Англию, и сотни бедняков ложатся и умирают вдоль дорог от недостатка пищи».[172]
Даже на пути в Америку до 30 % спасающихся от голодной смерти ирландцев погибало от тифа и дистрофии.
Гибель Ирландии не встретила особых филантропических чувств в Лондоне, где частные фонды и правительство перекладывали друг на друга обязательство оказать помощь голодающим. Промедление это совершалось не без умысла. «Смертность от голода и эмиграция… очистили земли от нерентабельных производителей и освободили место для более совершенного сельскохозяйственного предприятия.» [173] Как ни странно, но фактический геноцид католического населения Ирландии не вызвал большого интереса и в католических странах Европы, к примеру, во Франции или Польше.
Зато английские пропагандисты поработали на славу, перекладывая всю вину с английского правящего класса на грибок, который конечно возразить не может. И сегодня коренного населения в Ирландии гораздо меньше, чем в начале 19 в. Если в 1840 на этом острове проживало около 8,2 млн чел.; к концу 19 в около 4,5 млн, включая англосаксонское меньшинство; ныне 5,5 млн, учитывая Ольстер с его протестантским населением. А английские пропагандисты всё ищут голодоморы где угодно, но только не под сенью британской короны.
Массы ирландцев, бегущих от голодной смерти в английские промышленные города в первой половине 19 в., еще более сбивали цену труда. Их нищета вызывала здоровый смех даже у английских интеллектуалов.
«Ирландцы носят наряд из лохмотьев, снять и надеть который является труднейшей операцией, предпринимаемой только по праздникам или в особо торжественных случаях». Впрочем юмор Карлейля был совсем уж английским, когда он отзывался об ирландцах, как о «свиньях в человеческом обличье».[174]
Большинство из методов, которые англичане опробовали в Ирландии, они применили и в заморских колониях.
Британский радж
Индия в течение веков была страной мечты для европейцев. Мечта была хищной, европейцы хотели добраться до ее сокровищ. Европейцам было нечего предложить Индии. Ее древнее хозяйство, хоть отставало от передовых европейских стран по технологиям массового производста, но обладало разнообразными ремесленными методами и производило большое количество качественных товаров. По абсолютным размерам хозяйства Индия, учитывая ее огромное население, находилась на первом месте в мире.
Первым индийским государством, которое попало под владычество британской Ост-Индской компании была Бенгалия.
Войска Компании и лично их командующий Р. Клайв для начала обчистили казну этой страны на сумму в 5,3 млн ф. ст. (трудно представить, чтобы Суворов или Кутузов сделали что-нибудь подобное). Потом Компания овладела фискальным аппаратом страны. Налоги были увеличены вдвое и отданы на краткосрочный откуп служащим компании. Как свидетельствовал современник: «Они (откупщики) отбирали все до последнего фартинга у несчастных крестьян; последние, не желая покидать свои старые жилища, подчинялись требованиям, которые не могли выполнить». Компания присвоила себе монополию внешней торговли и важнейших отраслей внутрибенгальской торговли. Бенгальские крестьяне и ремесленники были принудительно прикреплены к факториям компании, куда обязаны были сдавать свою продукцию, часто им вообще ничего не платили. Как свидетельствовали очевидцы: «Коммерческий резидент (начальник фактории) назначает им всем (ремесленникам-ткачам) определенную работу, за небольшой аванс присваивает их труд, лишает их права использовать свое искусство для собственной выгоды». «Агенты компании платят за забираемые товары гроши либо не платят вовсе». «Рынки, пристани, оптовые рынки и зернохранилища полностью разрушены. В результате этих насилий торговцы со своими людьми, ремесленники и райаты и другие бежали».[175]
«Великому сыну Англии», лорду Клайву, ныне стоит памятник в центре Лондона — от благодарных потомков. В большом почете у потомков и Уоррен Гастингс, следующий генерал-губернатор Индии. В его правление ограбление бенгальского населения привело к голоду, во время которого погибло до 10 млн чел., о чем нам любезно сообщает энциклопедия Британника 1911 года издания. О причинах голода Маркс написал: «В 1769–1770 гг. англичане искусственно организовали голод, закупив весь рис и отказываясь продавать его иначе, как по баснословно высоким ценам..»[176] В 1780 — 1790-х гг. в Бенгалии снова разразился голод, унесший несколько миллионов жизней.
Разорением и голодом сопровождались все последующие территориальные приобретения англичан.
«В течение ряда лет сельское хозяйство и торговля приходили в упадок, и в настоящее время население этих провинций (Бенгалия, Бихар, Орисса, Карнатака), за исключением шроффов и баньянов (ростовщиков), быстро идет навстречу всеобщей бедности и разорению», — это уже слова генерал-губернатора Корнуоллиса.
Тяжелым бременем ложилось на индийские княжества, ограбленные Ост-индской компанией, обслуживание кабальных займов. Компания, верно следуя либеральным принципам, не тратила денег на общественные работы, на ирригацию и мелиорацию, столь важные в индийских природно-климатических условиях, от этого поля пустели быстрее, чем от прямого грабежа.
По подсчетам известного американского историка Б. Адамса, в первые десятилетия после присоединения Индии англичане вывезли оттуда ценностей и ресурсов на сумму в 1 млрд. ф. ст.[177]
А тем временем восторженный до глупости русский путешественник Карамзин будет посещать туманный Альбион и привозить рассказы об английских добродетелях, в сравнении с которыми так неприглядны русская лень и глупость.
В первой половине XIX в. англичане провели две успешные войны против маратхских княжеств, занимавших центральную часть Индостана — Декан, в трех войнах разгромили майсуров в Северной Индии, взяли под контроль Великих Моголов, правящих в Дели, закогтили Непал, откусили куски от Ауда и Бирмы.
Творчески сочетая прямое насилие, взятки, подкуп и стравливание противников Ост-Индская компания шла все далее на север, северо-запад и северо-восток. Экспансия нередко была замаскирована высокими словами о предотвращении угрозы британским владениям: при Наполеоне со стороны Франции, а после — России. Также как Чингисхан заставлял покоренные народы воевать за себя, англичане воевали кровью и потом индийских солдат-сипаев, погонщиков, носильщиков и т. д. Покоренные индийские государства первым делом подписывали субсидиарные договоры, согласно которым, вместо своих армий, обязывались содержать войска Ост-Индской компании, фактически оплачивая чужеземное иго. Обеспечение колониальных войск разоряло местное население не менее, чем монополия Компании на разные виды торговой деятельности.
В 1839 г. англичане напали на государство Синд (территория совр. Пакистана), и после бомбардировки взяли порт Карачи. Эмирам Синда пришлось подписать кабальный договор и выплачивать дань Ост-Индской компании.
К началу 1840-х гг. большая часть Индии оказалась под британским господством. Независимость еще сохраняли лишь государства в долине Инда: Синд и населенный сикхами Пенджаб. Но и им оставалось недолго ждать.
В феврале 1842 г. войска Ост-Индской компании снова вторглись в Синд, и, разгромив синдских эмиров и ополчение белуджей, присоединили его территорию. Командующий Ч. Нейпир щедро вознаградил сам себя за успех, взяв из военной добычи ценностей на 70 тыс. ф.ст… После этой войны британцы выходят на границу с Афганистаном, который постараются прибрать к рукам — конечно же, для «защиты» своих индийских владений.
В 1845 англичане взялись за сикхское государство в Пенджабе, где незадолго до этого умер энергичный правитель-сардар Раджит Сингх. Некогда могущественная сикхская армия была охвачена демократическими преобразованиями. Командовать стали выборные солдатские панчаяты (советы). Результат не замедлил себя ждать. В 1845–1846 гг., англо-сипайская армия разбила сикхов в четырех сражениях. Согласно договору, подписанному регентами малолетнего сардара, сикхское государство получило английскую администрацию.
В апреле 1848 сикхская армия попробовала избавиться от господства Компании. Однако сикхи были истреблены английской картечью неподалеку от своей столицы, Мултана. А затем войска Компании подвергли столицу интенсивной бомбардировке и не менее интенсивному разграблению. Здесь повторились сцены, типичные для колониальных войн, которые вела «основоположница демократии». Ударники капиталистического труда награбили одного только золота и серебра на 5 млн ф. ст. (Описания позорных сцен естественно не попали в славящуюся своей свободой британскую прессу.) Среди захваченной англичанами добычи оказался бриллиант Кох-и-Нур, то есть Гора Света, один из крупнейших в мире — он украсил корону Ее Величества.
После разгрома лучших индийских воинов в руках британцев оказалось три четверти населения Индии. Прибрать остатки Индостана было уже делом техники. Здесь больше не осталось ни одного сильного противника.
В конце 1840-х, начале 1850-х англичане аннексировали княжества Саттару, Берар, Ауд — владения Ост-Индской компании заняли почти всю Индию, с населением в 190 млн. чел. Кампания откусила еще один кусок от Бирмы, захватила торговлю Сиама.
Надо отметить бульдожью хватку англичан, они никогда не уходили с покоренной территории, как это не раз делали русские войска в ходе турецких и персидских войн.
С расширением власти английской колониальной администрации расширялась и география индийского голода. Во многом это было результатом разорения местного ремесленного производства, гибнущего под напором английских промышленных товаров. По сообщению британского генерал-губернатора от 1834: «Равнины Индии белеют костями ткачей»[178]….
В 1850 начинается голод сразу в Бенгалии, Ориссе, Раджастане, Бихаре — его жертвами станут 5 млн человек.
Разорение индийского народа, разрушение его промышленности оказалось важным источником накопления английских капиталов.[179] Англичане, жадно высасывавшие соки из тела гигантской Индии, с находчивостью вампиров направляли внимание цивилизованного мира на что-нибудь вроде «тиранических наклонностей» русского царя, привлекая для этих целей толпу информационных жуликов, от Д. Уркварта с его «Портфолио» до А. Герцена с его «Вольной русской типографией».
Чай в обмен на опиум
Поскольку военные действия быстро окупались, это позволяло англичанам вести одновременно несколько войн по всему миру.
Трудно было предположить, что Ост-Индская компания оставит в покое еще одну древнюю цивилизацию, о чьих неслыханных сокровищах молодая европейская цивилизация мечтала всю свою сознательную жизнь.
Английские авторы много писали о политике самоизоляции, которую проводил Китай. Забывали только об одном, самоизоляция была естественной; английским торговцам нечего было предложить Китаю. Также, как и индийское, китайское хозяйство с помощью изощренных ремесленных технологий производило большое количество качественных товаров. Английский ширпотреб мог только разрушить китайские ремесла, как это произошло в Индии, и разорить миллионы людей. Вполне оправданно император Цзяньлун заявил королю Георгу III через британского посланника: «У нас есть всё, и это может свидетельствовать твой Посол. Я не придаю особого значения вещам экзотическим или примитивным, и в товарах твоей страны мы не нуждаемся».
Англичане хотели иметь китайский фарфор и шелк, но самым востребованным на Западе китайским товаром был чай. Китайцы требовали, чтобы Англия расплачивалась за чайный лист серебром и золотом. Однако Ост-Индская компания и британское правительство, исходя из капиталистического принципа минимизации издержек, хотели совсем другого — за китайский чай и другие замечательные товары расплачиваться наркотиками. Точнее, почти даровым опиумом с бенгальских плантаций. (Ост-Индская компания, конечно же, присвоила себе монополию на закупку бенгальского опиума и доставался ей он весьма дешево.)
Императорские декреты запрещали торговлю и употребление в Китае опиума. Однако это разве помеха предпринимательской инициативе? В 1830 объём нелегальных английских поставок опиума в Поднебесную достиг 1500 тонн!
Под давлением предпринимательского сообщества британское правительство отбирает монополию на контрабандный ввоз опиума в Китай у Ост-Индской компании. Пусть и другие поживятся. (Мероприятие достойное сходки наркодиллеров, где самый важный пахан говорит: «Братки, надо делиться».) Правительство самой развитой, самой либеральной и так далее страны разрешает заниматься наркоторговлей всем желающим. Ввоз опиума в Китай переживает очередной бум, доходя до 2000 тонн. Многие миллионы китайцев вовлечены в курение опиума. Китайские чиновники бьют тревогу по поводу деградации населения.
В марте 1839 императорский комиссар Линь Цзэ-сюй уничтожает большую партию контрабандного английского опиума, 20 тыс. ящиков, и берет под стражу контрабандистов, британских подданных.
Несмотря на то, что англичане уже ведут войны в Индии и Афганистане, они начинают боевые действия против китайского императора. И первым делом отправляют на дно китайские джонки в устье реки Сицзян — 3 ноября 1839 г. В апреле 1840 г., впервые в мировой истории, одно правительство объявило войну другому ради прямой защиты порочного промысла. Английский флот, состоящий из 40 кораблей, начал действовать вдоль побережья Восточно-Китайского моря, от дельты Янцзы до Императорского канала. Он доблестно расстреливал из пушек джонки, высаживал десанты для захвата портов, блокировал Императорский канал — один из важнейших транспортных путей Китая.
Англо-китайский мирный договор, заключенный в Нанкине 29 августа 1842 открыл для английской торговли и индийского опиума китайские порты на южном и юго-восточном побережье Китая. Британские подданные в Китае вышли из подсудности китайским властям. Во владение Англии переходил остров Гонконг, близ Кантона. В Китае появились английские торговые поселения-сеттльменты, королевский флот обрел стратегически важные базы на Тихом океане. Китай выплатил колониальному хищнику огромную контрибуцию в размере 15 млн серебряных лян (21 млн долл.), возместив британцам издержки по завоеванию самого себя.
Первая опиумная война стала началом длительного периода ослабления Поднебесной. Последующие сто лет в китайской истории были заполнены опиумным дурманом, бесконечными кровопролитиями, мятежами и грабительскими иностранными интервенциями. Вместе с ослаблением государства шла долговременная депопуляция. Если в 1842 население Китая составляло 416 млн чел., то в 1881 г. — 369 млн.[180]
Афганский камень
Англичане отчаянно хотели обезопасить свои сверхдоходные индийские владения от какой-либо угрозы, пусть даже самой маловероятной. Поскольку доступ в Индию по суше прикрывал Афганистан, надо было покончить с его независимостью. Другим мотивом афганских операций был выход в подбрюшье Российской империи — в Среднюю Азию.
В 1832 англичане спланировали поход на Кандагар. Финансирование осуществил генерал-губернатор Индии Кэвендиш-Бентинк. Эмир Шуджа уль-Мульк набрал в Индии войско, которое возглавили английские офицеры, и осадил Кандагар летом 1834 г. Однако на помощь кандагарскому правителю прибыл кабульский эмир Дост Мухаммед-хан с войском. Ставленник Компании был разгромлен.[181]
В 1836 г. английский посланник А. Бернс попробовал навязать Дост Мухаммед-хану договор, направленный против Персии и России. Однако кабульский эмир потребовал от англичан возвращения Пешавара. Не получив согласия, Дост Мухаммед-хан тотчас принял российского дипломатического агента И. Виткевича, прибывшего из Оренбурга.
Виткевич заручился невмешательством Афганистана во время персидской экспедиции в Гератское ханство — шах Персии Мохаммед в это время находился в дружеских отношениях с Россией. Осада Герата персидскими силами началась в 1837 г. но сильно затянулась, а затем была снята из-за нападения английского флота на персидский порт Бендер-Бушир и о-в Харг.
Русский офицер И. Бларамберг, находящийся при шахском дворе, наблюдал за деятельностью англичан на Среднем Востоке. «…Главная цель английского правительства, — писал он, — приобресть свободное плавание по Инду и посредством пароходов открыть обильный сбыт своим изделиям, наполнить ими Афганистан, Хорасан, Туркмению, Бухару и вообще всю Среднюю Азию, и в таком случае все обороты нашей Нижегородской ярмарки пришли бы в совершеннейший упадок…»
Бларамберг пришел к точному заключению, что Англия снова попытается овладеть Афганистаном. Затем покончит с сильным индийским государством Пенджаб, который «с трех сторон окружен владениями Англии». Для англичан «откроется свободное плавание по Инду, а для нас — великий подрыв во всех торгооборотах».[182]
1 октября 1838 была опубликована декларация британских властей в Индии о начале нового вторжения в Афганистан, в которой генерал-губернатор Окленд провозглашал, что пока Кабул находится под властью Дост Мухаммеда, «мы не можем надеяться, что будет обеспечено спокойствие по соседству с нами или что интересы нашей Индийской империи не будут нарушены». Объявлялось, что дважды изгнанный из Афганистана Шуджа уль-Мульк пользуется «сильной всеобщей симпатией» афганцев и потому «будет поддержан британской армией против иностранного вмешательства и внутренних врагов». Конечно же, всё это делается в целях обеспечения «безопасности владений британской короны», а также для того, чтобы помочь в «восстановлении единства и благосостояния афганского народа».
Афганский историк С. Риштия так оценил подлинные цели агрессии: «Лорд Окленд сознавал, что для осуществления далеко идущих английских планов на Среднем Востоке, предусматривавших установление военного и политического контроля над Синдом, Пенджабом, Кабулом, Кандагаром и Гератом, англичанам необходимо иметь в этих областях таких правителей, которые абсолютно во всех отношениях подчинялись бы британскому правительству, совершенно не имели бы своей точки зрения и, являясь орудием в руках английских представителей, пользовались бы только номинальной властью».
В октябре 1838 г. 12-тысячная англо-сипайская армия, возглавляемая генералом Эльфистоном и секретарем Ост-Индской компании Макнатеном вошла в Афганистан, имея в обозе Шуджу уль-Мулька. Провиант и амуницию для английского войска перевозили и переносили 40 тыс. (!) погонщиков и носильщиков.
25 апреля 1839 г. интервенты, миновав Боланский и Ходжакский проходы, вступили в город Кандагар. Здесь Шуджа уль-Мульк был торжественно коронован, как афганский шах. Основную красоту при коронации составляли «английские офицеры в своих алых с золотом мундирах».
Соглашение, которое заключил Макнатен с шахом-марионеткой Шуджей, предусматривало постоянное пребывание английских войск в Афганистане и ставило внешнюю политику страны под полный контроль Англии.
Однако кабульский эмир Дост Мухаммед-хан не торопился сдаваться на милость победителей. Своего сына Акбар-хана он послал с войском для защиты горных проходов ведущих из Пешавара, другого сына, Хайдар-хана, направил в важную крепость Газни, прикрывающую путь из Кандагара в Кабул. Третий сын, Афзал-хан, с отрядом кавалерии расположился поблизости от Газни. Однако племянник Дост Мухаммед-хана по имени Абдул Рашид перешел на сторону шаха Шуджи и выдал ему план обороны Газни. В июле 1839 г. англо-индийские части ворвались в этот город и подвергли полному разграблению.
Дост Мухаммед-хан отправился на север Афганистана, надеясь на помощь России. Так хотелось бы описать противостояние русских и британских агентов, тайные операции российского императорского спецназа. Однако после оказания Уайт-Холлом энергичного дипломатического давления на петербургский кабинет, Нессельроде принял решение отказаться от активной политики в Афганистане. В обмен британское правительство обещало дать компромиссные предложения по статусу Проливов. (В реальности Россия получила Лондонскую конвенцию 1841 г., где содержалась хорошо замаскированная мина, которую наши дипломаты проглядели.)
Виткевич был отозван в Петербург и погиб там при невыясненных обстоятельствах, накануне аудиенции у императора. Все его бумаги оказались сожжены. Это был не первый случай гибели противников Британии в российской столице…
С лета 1839 в Гератском ханстве находился английский посланник майор Д'Арси Тодд. Его сопровождали офицеры Джемс Аббот и Ричмонд Шекспир. Тодд был снабжен крупными суммами и должен был подготовить дальнейшее продвижение англичан на север. Вскоре английские войска вошли в Гератский оазис, захватили город Чарикар (к северу от Кабула) и пункты Бамиан и Сейган, контролирующие горные проходы на пути в долину Аму-Дарьи. Таким образом, все было готово к присоединению Средней Азии к британским владениям. Учитывая военную слабость среднеазиатских ханств и денежные средства Ост-Индской компании, через несколько лет англичане могли оказаться на южных границах Сибири.
Однако сам Афганистан оказался для англичан переменной «Х», которая неожиданно приняла не то значение, которую ожидали торгаши-империалисты из Ост-Индской компании.
Поначалу англо-сипайские войска рутинно грабили афганские селения, фуражиры отнимали у местного населения продовольствие и транспортные средства, а все проявления недовольства туземцев безжалостно пресекались. Так, например, английский отряд, возглавляемый Персивалем Лордом, совершил карательную акцию против племени хазарейцев, живших близ Бамиана, и подверг их беспощадному уничтожению. Вина племени была лишь в том, что оно отказалось выдать свои скудные запасы фуража..
Хорошие аппетиты англичан в нищем Афганистане рано или поздно должны были вызвать страшное озлобление населения.
2 ноября 1840 г. в ущелье Парван Дора таджикское ополчение разбило бригаду генерала Сэля. Англичане отступили к Чарикару. Однако Дост Мухаммед-хан неожиданно сдался оккупационным властям и был отправлен ими в Индию в качестве пленника.
Несмотря на утрату предводителя, афганцы не стушевались. 2 ноября 1841 г. началось восстание в Кабуле. Шах Шуджа предусмотрительно бежал. Толпа напала на резиденцию главы британской миссии в Кабуле Александра Бернса и растерзала его. Мне, грешным делом, это показалось возмездием за коварство британских агентов в Тегеране, жертвой которого стал русский посол Александр Грибоедов.
В очищенный от англичан Кабул прибыл сын Дост Мухаммед-хана Акбар-хан, находившийся до этого на севере страны. С ним пришло около 6 тыс. чел. узбекского ополчения.
Британские гарнизоны оказались блокированными под Кабулом, в крепости Баллагиссар, в Газни, Кандагаре, Джелалабаде. Все пути сообщения с Индией были прерваны. По словам командира кандагарского гарнизона генерала Нотта: «Ни один европеец не может пройти 200 ярдов, не подвергаясь угрозе быть застреленным или изрубленным».
Макнатен начал с афганскими вождями переговоры о выводе английских войск из Афганистана. 23 декабря 1841 г., Макнатен сделал Акбар-хану предложение стать визирем Афганистана и заменить согласованный с афганцами договор другим документом. По некоторым свидетельствам, генерал Эльфинстон получил приказ от Макнатена «иметь наготове два батальона пехоты» для захвата прочих руководителей восстания. Акбар-хан, уличив Макнатена в двойной игре, не долго думая, прикончил его на месте.
Согласно новому соглашению, заключенному Эльфистоном с афганскими вождями, английские войска в районе Кабула фактически капитулировали. Сдав противнику тяжелое вооружение и казну, они должны были уйти в Пешавар.
В январе британский экспедиционный корпус, насчитывающий теперь 4500 солдат и 12 тыс. носильщиков с погонщиками, двинулся обратно в Индию, но был уничтожен афганцами в Хорд-Кабульском горном проходе. Спасся один человек, доктор Брайдон, добравшийся до Джелалабада.
В марте 1842 г. афганцы истребили английский гарнизон Газни — 400 чел. под командованием полковника Пальмера. В начале апреля 1842 г. пришла очередь марионеточного шаха Шуджи уль-Мульк, который был убит одним из своих родственников.
В августе-сентябре англичане совершили акцию возмездия — генерал Нотт из Кандагара и генерал Поллок из Джелалабада двинулись на Кабул. И по пути движения, и в самом Кабуле англо-индийские войска нещадно грабили населения и проводили массовые казни.
Участник похода, офицер Н. Чемберлен описывая действия британских войск в городке Исталифе: «Ни одно существо мужского пола старше 14 лет не было пощажено, а некоторые солдаты стремились выместить свою злобу на женщинах… Картина грабежа была ужасна. Каждый дом был наполнен солдатами, как европейцами, так и туземными. Мебель, одежда, товары всех сортов летели через окна на улицы и сгребались теми, кто там находился… На улицах лежали трупы старых и молодых, богатых и бедных, которые погибли, защищая свой город… Весь день саперы были заняты тем, что жгли город, а солдаты и лагерная прислуга тащили все, что плохо лежало.»
Впрочем, англичане совершили этот поход лишь для «поднятия престижа». Несмотря на свое техническое превосходство, они не имели никаких возможностей удержать страну с такими отвратительными коммуникациями и со столь озлобленным населением.
Англичане были вынуждены освободить Дост Мухаммед-хана и в начале 1843 г. тот восстановил свою власть в Афганистане. Кандагар и Герат остались отдельными афганскими государствами. Из Герата выгнали английского резидента майора Тодда. Откликнулась и Средняя Азия. В Бухарском ханстве в июле 1842 г. были казнены английские агенты полковник Стоддарт и капитан Конолли.
Афганское поражение 1842 г. стало крупнейшим провалом английской колониальной политики в XIX веке. Прямым его результатом была утрата англичанами позиций в непосредственной близости от российских владений, не только в Афганистане, но и в Средней Азии.
В начале 1840-х Егор Ковалевский через Бухару и Ташкент добирается до Афганистана, ведущего в это время борьбу с англичанами. Это косвенно подтверждает мнение, что упорное сопротивление афганцев английскому нашествию было в какой-то степени связано с российской поддержкой.
Франция. Шакал при тигре
Постнаполеоновская Франция все более играла роль шакала при британском Шерхане. Пусть и показывает зубы шакал, хочет урвать кусок побольше от добычи, но Шерхан разве что хлестнет его лапой с вобранными когтями, а потом снисходительно подбросит кусочек жилистый и нежирный….
Из-за кровавых религиозных конфликтов 16–17 вв. Франция слишком поздно включилась в борьбу за колонии. Все ее попытки в 18 в. перехватить колониальное лидерство у Британии завершаются неудачей. Франция остается страной с большим аграрным перенаселением, с развитыми ремеслами и мануфактурами, но со слабым развитием фабрик — сказывается нехватка колониальных ресурсов.
С французской революции начинается переход от аграрного сословного общества к индустариальному буржуазно-демократическому, который занял около 80 лет. Сопровождалось это большими кровопусканиями. Во Франции так и не произошло решительного раскрестьянивания как в Британии. Однако излишки аграрного населения были перемолоты репрессиями и войнами, которые длились без перерыва 23 года. Десятки тысяч голов сняла революционная гильотина. В провинциальных городах примечательным видом казни было массовое утопление. В одной только Вандее было уничтожено до трёхсот тысяч человек, преимущественно простых крестьян. Буржуазные демократы истребляли социальные слои, задержавшиеся в феодализме, с размахом и изобретательностью Нового времени. Например, во время «республиканских свадеб» связывали вместе голышом священника и крестьянку, после чего топили. Наполеоновские походы стоили Франции потери двух миллионов человек. Причем знаменитое «бабы еще нарожают» принадлежит именно великому буржуазному воителю и реформатору. Как-то глядя на полёгшие во время боя ряды французской пехоты, Бонапарт сказал: «всего одна парижская ночь». И улыбнулся наверное. Однако на одного солдата, погибшего в бою, приходилось десять умерших от болезней и недоедания.
Со времени революции происходило укрупнение крестьянского хозяйства, переход его на капиталистические рельсы, чему способствовали истребление аристократии, замечательный французский климат и отличные естественные коммуникации. В постнаполеоновский период население Франции утрачивает динамику демографического роста; некая капиталистическая сознательность препятствует большому деторождению и дроблению хозяйств. Бабы всё-таки перестали рожать. Демографическая стагнация и длительные периоды депопуляции населения были французской особенностью на протяжении всего 19 в. — и не имели аналогов в демографической истории других европейских стран.
Впрочем, в период, пока Франция не начала снова набирать колониальные владения, жизнь простонародья была весьма скудной. Как пишет Ф. Бродель: «На девяти десятых территории Франции бедняк и мелкий земледелец питаются мясом лишь раз в неделю, да и то солониной».
Вместе с поражением Наполеона I Франция окончательно утрачивает претензии на мировое лидерство. Английская верхушка тоже осознала, что контроль над всем миром дело затратное и стала передавать французской буржуазии куски колониального пирога — те, что похуже. Для слишком больших и привлекательных кусков пасть у шакала оказывалась мелковата. Англо-французскому коменсализму (так это называется в биологии) не слишком мешали трения по разным вопросам. В отличие от прошлых эпох конфликты улаживались — на английских условиях.
С революцией 1830 г. завершилась эпоха Реставрации, закончилась династия Бурбонов и недолгий период относительно дружественных отношений Франции с Россией. Под маской Орлеанской династии к власти пришла финансовая олигархия — Луи-Филиппа сажали на трон главные французские банки Казимир, Перье, Лаффит и другие. Не случайно в это время Франция, прыгнув через море, начинает покорение Северной Африки — с Алжира, принадлежащего турецкому султану.
Бонапартистский дух и вместе с тем мечта о «величии Франции» не умирала и после 1815. Более того, с уходом Бурбонов и приходом к власти Орлеанской династии, эта мечта стала процветать и в самых высших эшелонах власти. Однако и мечта, и дух извратились удивительным образом. Сам Наполеон целью своей жизни поставил сокрушение британского могущества. При всем формальном почтении к мертвому вождю новым бонапартистам было далеко до его колоссальных планов. Они четко просчитывали свои силы и хотели отомстить одной России — теперь уже при помощи старшего английского брата.
Фактически в одежды бонапартизма во Франции рядился либерализм, который тогда по всей Европе носил исключительно шовинистический характер. Французские национал-либералы, сочетая приятное с полезным, соединяли идею реванша с идеей завоевания восточных рынков.
«Пойдем ли мы одни против северного колосса? Если бы Англия и Франция, которые имеют общий интерес в этом великом споре, захотели прямо вмешаться и выслали несколько линейных кораблей, несколько фрегатов, несколько транспортов, которые бы вошли в Черное море, уничтожили Севастополь и его эскадру, Одессу и ее магазины!», — озвучивал генерал Ламарк в парламенте мнение национал-либералов и бонапартистов еще в 1831.[183]
С варшавским восстанием начинается и истеричная раскрутка польской темы во Франции. Де Кюстин, «путешествуя» по России, будет поминать поляков как «жертв тирании» в виде постоянного рефрена своей русофобской песни.
В 1831 г. влиятельный национал-либеральный журнал: «Насиональ» (Nacional) писал о желательных границах восстановленного польского государства: «Ее границы — Двина и Днепр со стороны России; она должна владеть берегами Балтийского моря от устьев Двины до устьев Вислы». Заметим, что французские либералы не собираются увеличить польские земли за счет прусской Померании и Познани или австрийской Силезии, ранее принадлежавших Польше. Восстановление Польши должно идти только за счет ее бывших колониальных владений на востоке, а не за счет исконных польских земель.
Большие надежды французские реваншисты возлагали на дестабилизацию Российского государства. То, что было табуировано для российской власти, четко стоявшей на принципах легитимизма, являлось идеей-фикс для врагов России.
«Насиональ» конечно же пишет о чудо-оружии, которое единственно способно принести победу над могучей Россией: «Ее можно победить только революциями, когда ее раздробят».[184]
В 1840 г. французское правительство перевезло прах Наполеона с о-ва святой Елены в Париж — символический, но весьма вдохновляющий акт.
Англия, которая потратила сотни миллионов фунтов на разгром Наполеона и отравила его мышьяком на о-ве св. Елены, активно, хотя и достаточно изощренно поддерживала новых бонапартистов.
После двух попыток путча принц Шарль Луи-Наполеон, племянник императора и фанатик восстановления империи, укрывается в Лондоне. Во второй раз он бежит после шестилетнего (но весьма комфортного заключения в крепости), однако французское правительство даже не требует от англичан его выдачи.
Британское правительство поспособствовало принцу в создании на своей территории настоящего штаба бонапартизма. Луи-Наполеон подддерживает деньгами — скорее всего не личными — бонапартистские газеты во Франции. Он пишет книгу о том, что Наполеон боролся за одну только свободу и в своих устремлениях мало отличался от британского правительства.
Обычно исследователи, глядя на вереницу разнообразных политических изгнанников, прошествовавших через Лондон за последние 200 лет, склонны приписать ее британскому свободолюбию. Но это свободолюбие всегда катило по своей колее лишь весьма определенные политические грузы. Лондон позволял расположиться в Англии лишь тем персонажам, которых предполагал использовать для достижения своих целей. Собственно тональность их политических взглядов была неважна, все они, от боливарианцев и Герцена до исламских активистов и российских олигархов, интересны были тем, какой ущерб они способны нанести врагам Сити и Уайт-Холла.
В феврале 1848 г. монархические личины с господства крупной буржуазии во Франции были сорваны. Политическая власть легко перешла в руки Временного правительства, диктаторская военная власть в руки масона генерала Кавеньяка — на тот случай, если низшие слои общества воспримут демократические лозунги слишком буквально.
С революцией 1848 будет отменено прямое рабство во французских колониях, однако различные формы принудительного труда будут существовать там и далее. Более того десятки тысяч представителей французских низов будут отправлены за море, на каторжные работы.
С потерявшими работу на земле, пролетаризировавшимися крестьянами, число которых доходило до 9 миллионов, французская буржуазия не церемонилась.
Непосредственной причиной к пролетарскому выступлению в июне 1848 г. послужило закрытие либеральным правительством «национальных мастерских» — на общественных работах было занято свыше 100 тыс. чел. Неженатых рабочих 18–25 лет незамысловато отправляли в армию, а остальных — на земляные работы в провинцию. Рабочие естественно возмутились — они оказались лишними на празднике всяческих свобод.
Читать бесплатно другие книги:
