Путанабус. Две свадьбы и одни похороны Старицкий Дмитрий

— Пока в Портсмут не попадем, всем — боевая тревога! — ответил, но уже не ей, а крикнул на весь автобус. — Приготовить оружие к немедленному действию! Патрон — в патронник; только на предохранитель поставить не забудьте! Ясно всем?!

Отряд ответил вразнобой, но — зашуршали, зазвякали. Поняли уже, что оружие в этом мире — первый друг.

— Можешь ехать быстрее! — разрешил я Антоненковой.

Галя со скрипом поменяла передачу, и автобус слегка разогнался. Километров до двадцати. Все же дороги как таковой тут не было. Голимое бездорожье. И как бы не вторыми после буров мы тут катаемся.

Первый раз в автобусе смотрю на свой отряд-гарем-дружину не лоб в лоб, а сзади-искоса. Информативность позиции совершенно другая. И, что характерно, на меня никто не отвлекается. Все заняты своими делами.

Кто в телефоне тетрис гоняет.

Кто просто в окно смотрит.

Кто в сумочках роется.

Альфия с Булькой впереди меня, обнявшись, что-то мило щебечут по-татарски.

Общая атмосфера такова, что в салоне больше расслабленности, чем сосредоточенности или страха. Отпустило всех после шашлыков. А «непроходимая» засека или, как ее уже успела обозвать Бисянка — «Жорская линия», в этом ощущении всех только укрепила. Ну и пусть. Выедем на дорогу — придется снова их подтягивать, а сейчас пусть отдыхают. Нельзя человека все время в напряжении держать — напряжометр сломается.

Только собрался за спинами коллектива заняться с Наташкой поцелуями и «тискотекой», как обернулась сидящая впереди нас Альфия со своими жлобскими вопросами не вовремя:

— Жора, а почему мне так мало за машину заплатили? Всего пять тысяч, — выдала на едином выдохе.

Вздохнул и я. Сколько можно было объяснять? Просчитал про себя до десяти и стал «товарищу Кайфоломову» разжевывать политику партии, то есть Ордена.

— Пять тысяч экю, которые упали тебе на счет, Аля, — это не деньги Ордена, это часть моих личных денег за мою квартиру в сталинской высотке. Мой подарок вам на обзаведение. Чтобы вам не пришлось снова на панель идти.

— За квартиры компенсация — я это хорошо понимаю, — ответила прекрасная мещера, — а вот за машины наши: где деньги?

— А тебе, Альфия, за машину ни копейки и не дали. Вообще. Потому как компенсировал Орден нам только собственность. Никому ничего не дали, у кого автомобили были на генеральной доверенности. Только если на праве собственности с выплатой транспортного налога.

Из глаз Альфии неожиданно для меня покатились горючие слезы.

— Это несправедливо! — взвизгнула она. — Это грабеж! Да я за этот лупатый «мерседес»[209] два года член изо рта не вынимала…

Все остальное, что она хотела сказать, потонуло в гомерическом хохоте всего гарема.

А Антоненкова даже запела, глумясь:

Грешно так: горе у девушки. А я ей в лицо ржу.

Тут Дюля влезла в общее веселье. Повернувшись к нам, встав коленками на сидушку и держась одной рукой за хромированную стойку, спросила:

— Аля, а что ты в Порто-Франко терялась?

— А что в Порто-Франко? — не поняла Альфия, полуобернувшись к ней.

— Что-что? «Мерседес». Я, к примеру, видела в объявлениях, что продается «лупатый», триста двадцатый. Брабус![210] Новье. Этого года выпуска. Четыре месяца, как из-за ленточки. Без пробега по Новой Земле, потому как сезон дождей был. Всего три тысячи просили. С торгом. Могла бы сейчас за нами на лимузине рассекать. И не грузить Жору напраслиной.

Вот за это я моментально почувствовал в душе к Комлевой благодарность. Даже Ингеборге, которая полностью в курсе всех наших финансовых дел, промолчала, стервь.

Только Роза, оторвавшись от наушников, бросила через губу:

— Вам всем только бы поржать, кобылы, а у девушки горе. И я ее очень хорошо понимаю. Самой своего «мини»[211] жалко, просто сил нет.

Вроде неприятный денежный вопрос иссяк, не набрав силы, а вот веселье осталось.

И девки запели. Что-то такое мне неизвестное. Наверное, модное нынче в молодежной среде: «Как-то раз я любил амазонку…»

Забавные пошли песни у молодежи и подростков. Но все же это лучше, чем бессмысленный рэп черных американских уголовников, откинувшихся с малолетки.[212] Все же, хоть и стеб, но в традициях родной культуры. Хотя если разобраться по гамбургскому счету, то первым в мире рэпером был русский актер Евгений Леонов, озвучивший Винни-Пуха в советских мультиках. А пиндосы, как всегда, жалкие плагиаторы. Хотя, надо отметить, что вечно у них, как с той мартышкой из анекдота получается: «дура не дура — а тридцатник в день имею».

Автобус подпрыгивал на кочках, но скорость была небольшой, так что никто языка не прикусил. Что подвигло всех на дальнейшие песенные подвиги. И видать, чтобы мне — старому подольстить, завели длиннющую городскую сагу. Родом из годов двадцатых прошлого века. На еще более древний мотив «Разлука, ты разлука…»:

Они глотки надрывали, а я за их спинами с Наташкой целовался, как школьник на экскурсии, воспринимая их вокал как музыкальный фон из магнитофона: «АББА» там, или Джо Дассен; пока автобус не остановился.

Я, вывернувшись из Наташкиных рук, встал и прошел к водительскому месту.

Антоненкова остановила автобус, как и договаривались. Увидела дорогу — стоп.

Приехали.

Здравствуйте, девочки.

С пригорка сквозь редкую рощу было хорошо видно, что поперек нашего движения лежала лысая полоса в вельде, хорошо накатанная колесным транспортом. Ничего, кроме искомой Южной дороги, тут быть не могло.

По словам буров, отсюда налево до Портсмута осталось всего двадцать километров. Это хорошо. Это очень хорошо. Мы практически у цели. Но расслабляться не время. Сколько людей палилось на эйфории от почти достигнутой цели. Вся мировая литература на этом потопталась. А мы не будем.

Новая Земля. Британское содружество Валлийский принципат. Южная дорога, недалеко от Нью-Портсмута.

22 год, 34 число 5 месяца, суббота, 11:21.

— Ну с Богом. — Я положил руку на плечо Галины и слегка сжал ладонь.

Антоненкова рывком отбросила челку со лба, воткнула передачу, играя педалями, и сказала:

— Аминь.

Автобус медленно, постепенно набирая скорость, покатился с пологого пригорка к дороге. В поворот Галка вписалась как по рельсам, и на самой дороге уже смело, включив третью передачу, прибавила газку. Пока все шло штатно.

Я обернулся и увидел на холме, именно том, с которого мы съехали, довольно большое животное, чем-то неуловимо похожее на крупных земных кошачьих. Грязно-зеленого окраса, почти сливающееся с окружающим его пространством рощи. Оно сидело на заднице, обняв себя по лапам толстым хвостом, и внимательно провожало нас поворотом крупной головы. Брр… Ну и взгляд! Смотрела на нас тварюга своими желтыми зенками, как солдат на вошь. Слава богу, что в гости к нам на шашлыки такая киса не заглянула. Задним умом я очень сильно этого зверя испугался. Настолько, что даже не стал никому на него указывать.

Проехали!

Дорога впереди нас была абсолютно пустой. Впрочем, сзади тоже. Пыль, очень летучая в саванне около орденских Баз, здесь довольно быстро опускалась на дорогу, и наблюдать за «ретирадной першпективой» особенно не мешала.

Вокруг был холмистый вельд. Правда, холмы были пониже, чем на плоскогорье, и более пологие. Но также не лысые. Встречались и вполне приличные рощи, не колки, а вовсе даже гаи.[213] И овраги. Последние, впрочем, наблюдались на приличном расстоянии от дороги. Особо и не разглядеть. По правую руку вдали виднелись горы. Не лысые совсем. Лесом покрытые. Настоящим лесом.

Бегали там, вдали от дороги, небольшие стада копытных, словно спугнул их кто-то. Только самого спугнувшего видно не было.

Падальщики неторопливо парили в небе. А вот бабочек было намного меньше, чем на плоскогорье, да и размером они были помельче — не крупнее человеческой ладони.

День обещал быть ясным; на бледно-сизом небе не было ни тучки.

По дороге пару раз проскочили насыпные мосты над большими бетонными трубами, из которых, петляя по равнине, вытекали тоненькие ручейки. Не дикое уже тут место, если дорога инженерно обустроена. Хотя если судить по дебиту ручьев и диаметру труб, то не столько об удобстве проезжающего автотранспорта позаботились, сколько о том, чтобы дорожное полотно не размыло в сезон дождей.

О том, что и тут живут люди, напомнила также табличка на деревянном столбе в виде стрелки, показывающей направо от дороги. На ней что-то было написано вычурным шрифтом не по-русски. И буквально тут же справа промелькнул неплохо накатанный отводной путь, уходящий за холмы.

— Никак показались пригороды? — ухмыльнулась Антоненкова. — Цивилизация, мать ее…

Ей никто не ответил.

Проехав десяток километров по направлению к Портсмуту, увидели первый встречный транспорт. Два джипа пылили на большой скорости, быстро к нам приближаясь. Первым был «сухопутный крейсер»[214] — «сотка» от «тойоты», окрашенный в песочный цвет. Второй — белый иранский пикап «Симург»[215] с кабиной на три посадочных места в ряд. В его кузове на самодельном сварном станке стоял, задрав ствол, пулемет незнакомой мне системы. Людей около пулемета не было. Все сидели в салонах.

Оба джипа лихо пронеслись мимо нашего левого борта, быстро удаляясь на север. Я быстро забыл бы о них, если бы не истошный крик Шицгал:

— Жорик, эти поцы нас захватывать собрались! Сейчас сговариваются!

— Какие поцы? — Я не понял поначалу, о ком это она кричит.

— Те, что сейчас мимо нас проехали!

Я тут же бросился в хвост салона, успев заметить, как в паре километров от нас лихо, классическим полицейским разворотом оба джипа синхронно повернулись к нам мордами и пошли нас догонять.

— Жора, — Роза наконец-то догадалась воспользоваться громкой связью салона, — они еще пока пререкаются по поводу: мы это или не мы, но они точно по наши души.

Я молчал, глядя, как преследователи приближаются к нам, и, естественно, не видел, что творится в салоне автобуса.

Антоненкова без приказа сама прибавила скорости, но с этими машинами нам не тягаться. Догонят.

— Да сделай же что-нибудь, козел. Я жить хочу!!! — сорвав наушники, истерически заорала Роза, видя, что я на ее слова внешне никак не реагирую.

Не отвечая ей, я взял брезентовую ленту, спускавшуюся со столешницы, обернул вокруг своей талии, застегнул на хромированное кольцо простым титановым карабином. Кажется, для альпинистов такие делают. Угловатые. По форме — трапеция.

Потом примерился к прикладу пулемета, прижал его левой рукой к плечу, дернул затвор и дал предупредительную очередь перед передовой машиной догоняльщиков. Пулемет затрясся в руках, как припадочный, собирающийся вырваться из моих объятий.

На дороге взметнулась цепь пылевых фонтанчиков.

Джипы резко притормозили. Потом вовсе остановились.

Из кабины пикапа, с пассажирской стороны, выскочил маленький толстый мужик и полез в кузов. Не иначе как к своему пулемету. А вот этого нам как раз и не надо.

Немецкая машинка снова затряслась в моих руках, выплевывая мощные американские пули.

Вражеский пулеметчик тут же упал на землю. Не понравилось ему. Нет, в него я не стрелял — поверху дал короткую очередь. Но когда пули свистят над головами, не каждый будет героем.

Зато пулемет врагов завертелся на станке, как флюгер. Ну надо же? Попал! Хотя и не целился в него ни разу. Заполучи, фашист, гранату! Интересно, чем они по нам теперь лупить будут?

Волна эйфории поднялась откуда-то снизу ребер и пошла по ним винтообразно подниматься вверх. Но в районе челюстей я ее перехватил, придушивая. Рано еще радоваться. Джипы снова стали нас преследовать.

Перенес прицел и снова дал очередь поперек дороги перед первым джипом, как бы предупреждая: «Не тронь меня!» Незачем за мной гоняться. Могу и покусать больно.

Была мысль пострелять их тут всех на хрен и затрофеить, что останется. Но я не знал, как к этому отнесутся власти Портсмута. Кто их эти власти знает? Вдруг из меня же и сделают дорожного бандита. И извольте пройти на танец с пеньковой тетушкой.[216] Оно мне надо?

Можно было и радиаторы преследователям прострелить, но опять-таки вдруг потом придется возмещать убытки. По нам же пока не стреляли.

А их переговоры в эфире к делу не пришьешь.

Все равно мы уже у города почти. Легче удрать, чем потом отбояриваться. Хотя если всерьез припрет, то пусть лучше судят двенадцать, чем несут шестеро.

— Гони, Галя, гони!!! — крикнул, не оборачиваясь, бултыхаясь по сторонам в брезентовой петле и держась за пулемет, как за опору.

Автобус существенно прибавил в скорости.

В первом джипе преследователей открылся большой люк на крыше и оттуда по грудь вылез мужик в панаме с автоматом Калашникова в руке. Европейской такой наружности мужик.

Я тут же дал очередь над ним, впритирку. Это должно его впечатлить. Тем более, что и по крыше джипа что-то высверкнуло.

И точно. Мужик упал обратно в салон, выпустив несколько патронов в воздух из задравшегося автомата. Вот это гуд. Теперь не прокатит отмазка, что по нам не стреляли.

— Жора, держись!!! — крикнула Антоненкова. — Вижу городские ворота с танком. Навстречу к нам броневик выслали!!! С пушкой!

Новая Земля. Британское содружество. Валлийский принципат. Город Нью-Портсмут.

22 год, 34 число 5 месяца, суббота, 12:36.

— Я требую правосудия у князя! — Мой голос звучал глухо и хрипло.

Еще бы, во рту пересохло все, как в пустыне Калахари. А адреналин чуть из ушей не льется.

Худой лейтенант, командующий Северным КПП города Портсмута, устало оглядев и меня, и толпу наших преследователей из джипов, кивнул узкой длинной мордой.

— Хотите правосудия? Будет.

В его глазах читалось облегчение. Все же разводить на дикой жаре безобразный и малоосмысленный гвалт наших взаимных обвинений ему оказалось не по плечу. Все стреляли и все обвиняют друг друга в дорожном разбое. И все одновременно орут. Причем большинство — на очень плохом английском. И я один умудрялся перекрикивать их пятерых. Но голос вроде как еще не сорвал.

— Только для того, чтобы обвинять этих людей в суде, я должен знать их имена, — слегка теснил я лейтенанта, заставляя его чуть-чуть отодвигаться, отстаивая свое приватное пространство, в то же время не забывая направлять ствол пулемета в сторону наших преследователей.

Видимо, чтобы быстрее уйти из зоны дискомфорта, лейтенант торопливо сделал два шага в сторону к сержанту, у которого в руках был мобильный терминал, и что-то ему сказал вполголоса.

Сержант вынул из подсумка блокнот на пружинке и, сверяясь с терминалом, начертал несколько строк. Потом вырвал страницу и отдал ее худому лейтенанту.

Тот передал ее мне.

Сказать, что меня неожиданно пробило на ржач, — это ничего не сказать. Нельзя же так неожиданно!

Сами представьте: на ограниченном пространстве — можно сказать, пятачке — топчется нехилая толпа вооруженных людей.

Мы, натурально, с преследователями в контрах. Чуть ли не в боевом контакте.

Вокруг нас княжеские гвардейские фузилеры с тяжелым оружием. Все в полных непонятках, но готовые стрелять по первой команде своего офицера.

Со стороны города на нас смотрит жутким зевом шестидюймовое дуло «противопехотного» американского танка «Шеридан».[217]

Напротив него, со стороны дороги, тонкая длинная авиационная пушка из приплюснутой башни броневика на шести колесах в три оси хвалится щелястым дульным тормозом.

Вокруг — десятка два гвардейцев с «калашниковыми» в руках. Интересными такими машинками, у которых и цевье, и приклад — пластиковые в пупырышек, как жабья шкурка.

В довесок — три крупнокалиберных браунинга М2 с баррикад КПП.

А мы — внутри этого кольца.

И все это целится в нас с преследователями.

А мы с преследователями целимся друг в друга. Или враг во врага, если хотите точнее.

И чую, что вот-вот полыхнет, настолько атмосфера накалилась. Достаточно кому-то психануть и нажать на спусковой крючок первому…

И пипец всем.

Преследователи около своих джипов — также с автоматами. Обычными потертыми «калашниковыми». Но от этого мне не легче.

Напротив них я с РПК в руках, со стволом в их сторону и также с пальцем на спусковом крючке. С банкой на семьдесят пять патронов, хотя, случись чего, успею выстрелить, дай бог, с десяток. Потом меня точно заколбасят.

За мной автобус, форточки в окнах открыты настежь, и из них торчат тонкие стволы «ругеров», как и из двери за мной, нацеленные в шестерку додиков у джипов.

Вот так вот. Такая вот диспозиция.

А я тут ржу, согнувшись в три погибели, и ничего с собой поделать не могу, хоть убивай меня сейчас.

А вы бы смогли?

Увидев вот такой список:

Udatyj

Schtepa-Sholovik

Drash

Velikojon

Solodky

Popenko.

Лейтенант подхватил меня за локоть, помог выпрямиться.

— С вами все в порядке? — участливый, как будто минуту назад не он кричал, что если мы сейчас же не заткнемся, то он прикажет стрелять в нас картечью из пушки, и начхать ему, кто прав, а кто виноват.

— Да… — ответил, отдуваясь. — Не обращайте внимания. Это все список.

— А что такого смешного в этом списке? — полюбопытствовал офицер.

— Непереводимая на английский игра слов русского языка.

— Украинского! — тут же возмущенно крикнул высокий соломенный блондин с большим носом из толпы наших преследователей. Но на него никто не обратил внимания.

— Доктор Волынски, вы по-прежнему настаиваете на судебном разбирательстве в нашем городе? — Лейтенант гвардии валлийского князя был строг, но суров.

— Да, лейтенант.

— Вас устроит мировой судья или вы будете требовать жюри присяжных?

— Вообще-то я хотел бы, чтобы судил нас сам князь. Но мировой?.. Мировой судья тоже устроит. Я же всегда смогу апеллировать к присяжным, в случае чего?

— Именно так, — поспешил тот меня заверить.

— А утверждает приговор князь?

— Да. Его решение окончательное и пересмотру не подлежит.

— Вот и хорошо, — прохрипел я удовлетворенно. — Главное, надо сберечь моих девочек от киднеппинга, пока будет длиться процесс. Вы это сможете устроить?

Лейтенант хищно улыбнулся:

— Тут не Старая Земля, док, и не Британия английской короны. У нас правосудие быстрое, справедливое и независимое. Только в этом случае вы все должны будете сдать все имеющееся у вас оружие на время процесса.

— Мы согласны, — моментально отозвался я.

— А мы — нет, — визгливо заявил тот, кто кричал про украинский язык. — Эти бандиты должны быть расстреляны на той же дороге, на которой они обстреляли две мирные машины. Вон сколько их, — указал он рукой на торчащие из автобуса стволы, — и сколько нас.

— Тогда вы арестованы за сопротивление законной власти Валлийского принципата. — Голос лейтенанта стал безапелляционным. — Немедленно сдать оружие, или по вам откроют огонь тяжелые пулеметы. Считаю до трех. Два с половиной!..

Пауза не затянулась. А что вы хотели? Сила солому ломит.

— Да подавись, — в сердцах крикнул по-русски мелкий и толстый хохол, больше похожий на пузырь, чем на человека, и, кинув свой автомат под ноги сержанту с терминалом, добавил: — Шоб тоби грэць, подмоскальник.

Остальные последовали его примеру. С некоторым остервенением.

— Теперь вы, — обратился ко мне лейтенант.

— Мы можем аккуратно упаковать оружие в оружейные сумки, лейтенант? Под вашим контролем, конечно. Учитывая то, что в отличие от противной стороны, мы делаем это добровольно и сотрудничая с правосудием.

— Можете, — не задумываясь, разрешил тот.

Я повернулся к автобусу.

— Девочки, аккуратно укладываем все оружие в сумки. Галя, кинь мне сумку для своего пулемета.

Когда Антоненкова появилась в проеме автобусной двери, кидая мне сумку, на нее практически никто не обратил внимания. Но когда она сняла с себя пробковый шлем и грациозным движением откинула его за спину в салон автобуса, а потом небрежным движением стянула с головы шемах и, потрясая гривой своих волос, распушила ее и поправила изящным жестом, закинув их за спину, то все патрульные невольно ахнули.

А пулеметчик с баррикады у браунинга бросил свой тяжелый пулемет и дико заверещал, подпрыгивая и размахивая руками во все стороны, как чирлидер:

— А-а-а!.. Это же «Мисс Седьмой месяц» с календаря Зорана!!! Вау!

Новая Земля. Британское содружество. Валлийский принципат. Город Нью-Портсмут.

22 год, 34 число 5 месяца, суббота, 13:22.

Правосудие в Уэльсе действительно было быстрым. Тут под них не подкопаешься.

От КПП, или как его тут называли — «Северных ворот», нас за пять минут доставили к офису мирового судьи Северного округа города Нью-Портсмута под охраной патрульных, которые оказались ни много ни мало — княжескими гвардейцами. Впрочем, внешне от орденских патрульных их отличал только темно-зеленый, почти изумрудного цвета берет с кокардой в виде усеченной разлапистой стрелки лука-порея. Как пояснил мне сопровождающий нас капрал, эта эмблема есть символ сопротивления Уэльса английским захватчикам и ведет свою историю с тринадцатого века.

Особо много информации за те пять минут, что мы ехали от КПП до суда, я от капрала не выяснил. А то, что узнал, касалось только военной тайны.

Вооруженные силы Валлийского принципата состоят из бригады княжеских гвардейцев, которые не покидают территории анклава, и полка валлийских стрелков, оперативно входящих в армию Британского содружества и по ротации воюющих где-то на южном берегу Залива. А также немногочисленной полиции, которая принадлежит не принцу, а городу. Город же ее и содержит: впрочем, как и тюрьму.

Ну и по традиции есть самостоятельно за свои средства вооруженное городское ополчение, которое раз в год перед сезоном дождей проводит военные учения на природе. С барбекю. Большой праздник для города. И оружейная ярмарка для всей округи.

Полки, как выяснилось, — это очень громко сказано. Личного состава там — от силы человек четыреста — пятьсот. И в каждом полку всего по четыре роты. Батальон, если по староземельному, но традиция…

Твою маман! Красиво жить не запретишь.

В гвардии каждая рота имеет еще свое отдельное название, знамя и парадную форму, отличную от других, и сама считается полком. Но полевая униформа у всех одинаковая. Разве что армейские стрелки носят не береты, а кепи с длинным козырьком. Да и то лишь потому, что береты цвета хаки носят английские вояки, которых тут не любят.

Получалось, что княжеская гвардия тут, кроме охраны дворца и особы монарха, выполняет еще функции внутренних войск. И гонять дорожных бандитов — одна из ее задач.

Вот все, что удалось узнать про этот новоземельный Уэльс за пять минут.

Офис мирового судьи был до неприличия похож на московский (староземельной Москвы, новоземельной я пока еще не видел) и также располагался в полуподвальном этаже жилого дома, рядом с полицейским участком, который тоже, если судить по староземельным меркам, был мизерабельным.

Мировой судья Северного округа Нью-Портсмута, сидящий под гербом в традиционной судейской мантии и в белом барашковом парике одутловатый мужик лет сорока пяти, с большим фиолетовым носом запойного алкоголика, убедившись, что мы оба христиане, привел меня и Семена Штепу-Чоловика, который представлял в судебном присутствии всю банду хохлов, к присяге на Библии. Затем выслушал наши версии случившегося.

Блондинистый Штепа, размахивая кулаком с татуировкой — трезубцем, напирал на то, что мы — «кляти москали» — ни за что ни про что, «з лютой нинависти», первыми обстреляли их на дороге из пулемета, когда они мирно себе катили на север в Порто-Франко. А развернулись за нами они только затем, чтобы нас за это наказать. Ибо нельзя спускать такое хулиганство, которое может в одночасье перерасти в дорожный разбой.

Я же свои показания начал с того, что мы просто ехали в Русские земли по Южной дороге с севера из Порто-Франко, подверглись нападению дорожных разбойников на двух джипах, которые нас преследовали до самых ворот города. Умолчал я лишь о том, что на саму Южную дорогу мы выкатились с Плоскогорья. Лишняя это для них информация. И никакого вранья под присягой. Всего лишь некоторое умолчание деталей, о которых меня не спрашивали. Спросили бы — ответил бы честно. А так самому выдавать свои тайны я не нанимался.

Незамедлительно потребовал высокий суд связаться в Порто-Франко со следователем Ширмер, которая в курсе как уже произошедшего нападения на нас с целью похищения девушек в сексуальное рабство, так и того, что подобные нападения готовились криминальными кругами в будущем. И естественно, что мы такого развития событий опасались. О радиопереговорах между машинами напавших на нас бандитов, которые разворачивались на дороге именно с целью нашего захвата в рабство, также не преминул сообщить. На этом и построил обвинение хохлов в дорожном бандитизме.

Потом был допрос свидетелей.

Возник, правда, некоторый затык с присягой Розы, но секретарь суда, выяснив, что она иудейка, куда-то вышел и быстро вернулся, неся в руках красиво оформленный томик кошерной Торы, на котором и предложили Шицгал дать присягу.

Таежницы, ничтоже сумняшеся, спокойно клялись на Библии.

Огромным нашим упущением было то, что Роза не записала эти разговоры на компьютер, а только слушала. Поэтому все уперлось в наше слово против их слова. Такой вот юридический тяни-толкай.

Девочки мои все были в балахонистой полевой форме и впечатления на судью не произвели.

Публики, которая бы поддержала бы нас по симпатиям к календарю Зорана, в этот маленький зал не допустили. И так битком.

Судья вообще, казалось, полностью забил на службу и слушал наши показания вполуха, мечтая о чем-то своем.

Я начал бояться, что ввязываюсь в бесконечную судебную тяжбу, которая может длиться годами. Однако уже через полчаса после опроса последнего участника инцидента мы выслушали вердикт мирового судьи.

В начале его речи было много важности и всяческого бла-бла-бла на диком наречии работников юстиции, зародившемся в далеком древнем Риме. Почему-то у любого народа судьи и прочие прокуроры совсем не могут говорить по-человечески. Адвокаты могут, хотя и знают в совершенстве эту подвесовую мову.[218] Если надо будет — протрындят на ней сколько нужно. Хоть два часа, хоть пять.

Ну наконец-то судья перешел к сути вопроса:

— …и так как налицо создание правового казуса, которого нет ни в «Книге испытания судей», ни в валлийском прецедентном праве, я передаю это дело на решение принца Уэльского, ибо только в его праве решать вопросы, не имеющие прецедентов, как и создавать оные.

И деревянным молотком по столу ударил, как водится в голливудских фильмах.

Потом здоровенный пристав, тоже в буклях, стучал длинной палкой по полу и орал глухим басом:

— Встать, суд идет.

Все встали, и мировой судья скрылся от нас навеки за простой офисной дверью. Больше мы его не видели.

Новая Земля. Британское содружество. Валлийский принципат. Город Нью-Портсмут.

22 год, 34 число 5 месяца, суббота, 14:00.

— Думаю, надо сначала пообедать, — сказал я сопровождающему нас капралу, одновременно наслаждаясь зрелищем того, как банду дорожных бандерлогов гвардейцы передают по описи полицейским и те, сковав им запястья наручниками — все же обвиняемые и гвардией арестованные — уводят их в соседнюю от суда дверь полицейского участка. Скорее всего, в обезьянник. До княжьего суда. В передержку.

Приятно, черт возьми, быть победителем. Упиться унижением врага. Хотя бы и на промежуточном этапе.

— Надо немного подождать, — ответил капрал и, отойдя на пару шагов, стал что-то бубнить в портативную рацию на неизвестном мне языке; как я догадался — валлийском.

Мои девчата скучковались около автобуса и что-то активно перетирали между собой, не повышая голоса, скорее даже понижая его.

— Сейчас из княжеского дворца подъедет ваш новый сопровождающий, и на этом моя миссия закончится. Какие-нибудь еще пожелания у вас будут, док? — И смотрит на меня этот синеглазый брюнет, словно ожидает чуда.

— Да. Мне нужно наставление по стрелковому делу для немецких пулеметов MG-42 и их клонов — на русском или английском языке. А то я не знаю, как его разбирать, а после боя на дороге его чистить надо.

— Должны быть, — пожал капрал узкими плечами. — Если найду, то как вам его переслать — сегодня?

— Буду очень благодарен, — ответил я нейтрально.

— И каков будет вид благодарности? — Ехидный парень явно набивался на халявную выпивку.

— Календарь Зорана, — ответил я с таким видом, будто награждаю его высшим орденом.

Капрал оживился.

— Считайте, что эта брошюрка у вас уже есть. Даже если в городе она в единственном экземпляре, — поспешно заверил он меня. — Только никому об этом не говорите. Я не хочу ни с кем делиться календарем. Тот экземпляр, что нам прислали по почте, весь разорвали на отдельные листы и повесили в разных кубриках казармы. И то армейцы нам завидуют: им-то никто ничего не присылал. Не только даром, но даже и за деньги.

— Что, такой страшный дефицит? — удивился я.