История капитала от «Синдбада-морехода» до «Вишневого сада». Экономический путеводитель по мировой литературе Чиркова Елена

Глава 5

Модный товар

Тюльпаномания в Голландии XVII века по роману «Черный тюльпан» Александра Дюма

Роман «Черный тюльпан» Александра Дюма пронизан мотивами тюльпаномании – страстной спекуляции луковицами этого цветка, охватившей голландское общество в 1634–1636 годах. Действие книги происходит в 1672-м, когда в Голландии под руководством Вильгельма III Оранского произошло восстание, но что касается тюльпанов, воспроизведен дух 1630-х: преклонение перед красивым цветком таково, что сосед готов отправить соседа на эшафот, чтобы украсть у него заветную луковицу. Эти события бесследно не прошли: любовь голландцев к тюльпанам сохранилась, а страна и по сей день является их крупнейшим мировым экспортером.

Масштабы спекуляции тюльпанами меня не удивляли бы, если бы не тот факт, что луковицы тюльпанов – отнюдь не золотые слитки, которым при хранении ничего не сделается. Они могут и испортиться, и не прорасти, к тому же по луковице не всегда можно определить, каков будет цветок, что создает почву для надувательства.

Тюльпаны были завезены в Европу из Турции около 1560 года. Однако около 70 лет их разводили только специалисты – цветоводы и садовники. Цветок очаровал сначала профессионалов, а позднее и широкую публику. У тюльпанов была более яркая окраска, чем у любых других цветов, известных европейцам. Красный тюльпан был огненно-алым, а лиловый – такого насыщенного оттенка, что казался почти черным.

Cпецифика тюльпана как инвестиционного актива состоит в том, что новые сорта размножаются сначала очень медленно. Одна луковица ориентировочно может дать всего две на следующий год, четыре – через два года, восемь – через три и т. д. Если цветовод продает одну из двух луковиц во второй год, то лишается половины прироста и во все последующие годы. Таким образом, нужно лет десять, чтобы луковицы нового сорта тюльпанов появились на рынке в достаточных количествах. Тюльпаны могут размножаться и семенами, но в этом случае они начинают цвести только на седьмой год. Технологий, ускоряющих размножение этих цветов, в Голландии XVII века не существовало. Кроме того, редкие сорта растений – это еще и продукт длительной культивации. А огромным разнообразием тюльпанов мы обязаны вирусу, под воздействием которого цветок мутировал самым неожиданным образом и в результате мог стоить очень дорого.

В годы тюльпаномании редкие сорта тюльпанов существовали в очень небольших количествах – буквально по 10–15 луковиц каждого сорта на всю страну. Дефицит клубней определенных сортов был таков, что за них могли просить любую цену.

Для голландца, жившего в 1630-е годы, тюльпан все еще оставался редким цветком, несущим в себе обаяние и экзотику Востока. До 1634 года луковицами торговали или обменивались только цветоводы-профессионалы. Однако постепенно цветок стал интересовать не только знатоков: оказалось, что на торговле луковицами можно зарабатывать деньги. Этому способствовал возросший спрос на тюльпаны во Франции, где цветок вошел в моду при дворе Людовика XIII. Поскольку уже тогда Париж считался законодателем стиля и элегантности, парижскую моду заимствовали и на таких окраинах Европы, как Ирландия или Литва, где она могла отставать от парижской на 10–20 лет: популярность цветку была обеспечена на долгие годы – в той или иной части Европы.

Центром торговли стал Хаарлем – городок примерно в 20 километрах к западу от Амстердама. Тюльпанами торговали в городских тавернах, что способствовало росту количества сделок: сидеть можно было в тепле, регулярно прикладываясь к бокалу пива, и многие сделки совершались под хмельком. В помещение набивалось до 200–300 торговцев. Важно и то, что торговля тюльпанами была относительно спокойным занятием, по сравнению с заморскими операциями – их риски мы объясняли в предыдущих главах.

Начать «дело», если так можно назвать спекуляцию тюльпанами, было довольно просто. Нужно было иметь немного денег и знать, где расположен ближайший цветник, – там могли продать луковицы. Первоначально, когда луковицы покупали в основном знатоки, рынок торговли тюльпанами существовал только в короткий промежуток времени их цветения. Но различие между сезонами было не столь важно для чистых спекулянтов, которых не интересовала красота цветка. Они рассматривали это растение исключительно как инструмент для зарабатывания денег и покупали лишь с целью простой перепродажи. В результате этого постепенно торговля распространилась и на месяцы, когда клубни не могли сменить владельца физически – они были в земле. Соответственно, при совершении сделки стали выписываться векселя, в которых указывалась дата, когда цветок будет выкопан и доставлен; платеж тоже относился на более позднее время. Это нововведение сделало рынок луковиц круглогодичным. Выражаясь современным языком, по сути дела был создан фьючерсный рынок с отсрочкой платежа аж до одного года.

Первоначально луковицами торговали поштучно, но с переходом на фьючерсную торговлю возникла и торговля на вес, что связано с желанием продавцов получить большие деньги за более мощные луковицы. Даже если цена на единицу веса была фиксированной, вес клубня с момента, когда его сажали в сентябре, до июня, когда его выкапывали, увеличивался существенно. Возникла и торговля отростками, «детками», редких сортов. Помимо фьючерсов возникло подобие тюльпанных акций. Так, несколько бедных торговцев в складчину могли купить доли в дорогой луковице.

Опытные цветоводы быстро сообразили, что могут надувать новичков, выдавая дешевые луковицы распространенных сортов за дорогие и редкие. Поэтому они с радостью принимали оплату и натурой – в виде одежды, посуды, домашней птицы и скотины, от людей побогаче брали картины. Лишь бы купили. Таким образом в этом бизнесе возник и бартерный обмен.

Свою роль в надувании пузыря сыграли и условия платежа: чем ниже задаток, тем выше могут расти цены, так как этот рост не ограничен физическим наличием денег у покупателя. В случае покупки тюльпанов задаток не требовался: покупатель вносил лишь небольшую комиссию продавцу. Соответственно, позиции, которые на себя принимали покупатели, не ограничивались практически ничем. Как стало ясно задним числом, большинство сделок в принципе не могло быть закрыто: продавцы сбывали луковицы, которых у них не было или вообще еще не существовало в природе, а приобретали их покупатели, которые не смогли бы за них заплатить.

Пик мании пришелся на декабрь 1636 – январь 1637 годов. Сорт Admirael de Man, который до начала мании можно было купить за 15 гульденов, стоил теперь 175; сорта Bizarden и Ghell en Root van Leyde выросли в цене в 10 раз – с 45 гульденов до 550; Generalissimo – с 95 до 900, а очень редкий и красивый цветок с сокращенным именем Gouda («тезка» местного сыра) – со 100 до 750. Semper Augustus – самый дорогой цветок, который стоил 5500 гульденов в 1633 году, то есть до начала мании, а в 1637-м оценивался в 10 000.

Попробуем разобраться, как дороги были тюльпаны в 1637 году. Для этого можно сравнить их стоимость с общим уровнем цен тех лет. Так, средний годовой доход ремесленника в Голландии составлял 200–400 гульденов. Маленький домик (таунхаус) стоил около 300 гульденов, а натюрморт известного художника с изображением цветов можно было купить за 1000. Получается, что позволить себе купить Semper Augustus могли всего несколько десятков людей во всей Голландии. На те деньги, что он стоил, простая семья могла снимать жилье, покупать себе еду и одежду в течение половины жизни. Примерно за такую же сумму можно было купить прекрасный особняк с садиком в центре Амстердама, на канале, что и тогда было модно. Один из памфлетистов того времени подсчитал, что за 2500 гульденов можно было купить 27 тонн пшеницы, 50 тонн ржи, 4 тонны говядины, 8 откормленных свиней, 12 откормленных овец, 2 огромные бочки вина, 4000 литров пива, 2 тонны масла, 3 тонны сыра, кровать с постельным бельем, шкаф, полный одежды, и серебряный бочонок.

Первый «звоночек» краха, наверное, прозвенел еще в декабре 1636 года. Некий аптекарь и цветовод по имени Генрикус из города Гронингена продал тюльпанов на несколько тысяч гульденов с условием, что если цены до лета 1637 года упадут, то покупатель сможет отказаться от сделки, уплатив 10% от покупной цены.

После 3 февраля 1637 года началось обвальное падение цен на тюльпаны. В Хаарлеме – центре торговли – в этот день прошел слух, что покупателей на рынке больше нет, что вполне соответствовало действительности. Вмиг остановились все сделки – тюльпаны не продавались ни за какие деньги, кроме единичных экземпляров уникальных сортов. В итоге цены на эти цветы упали примерно так же стремительно, как и выросли. В среднем новые цены составляли 5% от пиковых и на прежний уровень не вернулись больше никогда.

Тюльпаномания является самой масштабной и наиболее известной из всех цветочных маний, но она не единственная. В 1838 году во Франции разразилась нарциссомания, и не в смысле любования мужчин своим отражением в зеркале. Нарцисс, как и тюльпан, был сравнительно новым цветком в Европе, его завезли из Мексики в 1790 году. На пике «нарциссовой лихорадки» бежевый нарцисс можно было поменять на бриллиант. В 1912 году короткий бум на гладиолусы случился в Голландии. В 1985 году нечто подобное произошло в Китае с лилией сорта «красный паук». Родом из Африки, этот цветок был завезен в Китай в 1930 году. Культивировалась эта лилия исключительно в одном городе (Чань Чунге), где цветок имелся примерно у половины семей. Мания разразилась почти сразу же, как только в Китае начались экономические реформы. В 1985 году стоимость «красного паука» достигала 200 тыс. юаней, или 50 тыс. долларов. Цены на лилию упали очень резко, как только одна китайская газета опубликовала статью о тюльпаномании в Голландии XVII века. Подробнее я пишу о «тюльпаномании» в своей книге «Анатомия финансового пузыря».

А теперь к роману. Его главный герой Корнелиус ван Берле – состоятельный молодой ученый-врач и любитель природы, который увлекается ботаникой и зоологией и может себе позволить жить в свое удовольствие. Когда ему наскучили насекомые и «крупные растения»[24], он переключается на цветоводство:

Не зная, куда девать свое время, а главное – деньги, количество которых ужасающе увеличивалось, он выбрал среди увлечений своей страны и своей эпохи самое изысканное и самое дорогое. Он полюбил тюльпаны. Вскоре в целой округе, от Дордрехта до Монса, только и говорили о тюльпанах господина ван Берле. Его гряды, оросительные канавы, его сушильни, его коллекции луковиц приходили осматривать так же, как когда-то знаменитые римские путешественники осматривали галереи и библиотеки Александрии.

Ван Берле начал с того, что истратил весь свой годовой доход на составление коллекции; затем… он вывел пять разных видов тюльпанов…

Соседом Корнелиуса, живущим с ним «стена в стену», является некто Исаак Бокстель – завистливый и непорядочный тип. Он тоже страстный любитель тюльпанов: «как только он достиг вполне сознательного возраста, он стал страдать тем же влечением и при одном только слове “тюльпан” приходил в восторженное состояние». В отличие от Корнелиуса, Бокстель не богат и свое хобби финансирует с трудом, но к делу подходит самым тщательным образом.

С большими усилиями, с большим терпением и трудом разбил он при своем доме в Дордрехте сад для культивирования тюльпанов. Он возделал там, согласно всем тюльпановодческим предписаниям, землю и дал грядам ровно столько тепла и прохлады, сколько полагалось по правилам садоводства.

Исаак знал температуру своих парников до одной двадцатой градуса. Он изучил силу давления ветра и устроил такие приспособления, что ветер только слегка колебал стебли его цветов.

Результат не заставил себя ждать:

Его тюльпаны стали нравиться. Они были красивы и даже изысканны. Многие любители приходили посмотреть на тюльпаны Бокстеля. Наконец Бокстель вывел новую породу тюльпанов, дав ей свое имя. Этот тюльпан получил широкое распространение – завоевал Францию, попал в Испанию и проник даже в Португалию. Король дон Альфонс VI, изгнанный из Лиссабона и поселившийся на острове Терсейр, где он развлекался разведением тюльпанов, поглядел на вышеназванный “Бокстель” и сказал: “Неплохо”.

Чувствуете иронию? Что же мешает мирному сосуществованию двух любителей цветов? Финансовое превосходство Корнелиуса дает ему фору при выведении новых сортов.

Когда Корнелиус ван Берле… страстно увлекся тюльпанами, он несколько видоизменил свой дом... Он надстроил этаж на одном из зданий своей усадьбы, чем лишил сад Бокстеля тепла приблизительно на полградуса… не считая того, что отрезал доступ ветра в сад Бокстеля...

…С точки зрения Бокстеля, это были пустяки. Он считал ван Берле только художником, ...который пытается, искажая чудеса природы, воспроизвести их на полотне. Он пристроил над мастерской один этаж, чтобы иметь больше света, – это было его право. <…>

К тому же Бокстель установил, что избыток солнечного света вредит тюльпанам и что этот цветок растет лучше и ярче окрашивается под мягкими лучами утреннего и вечернего солнца, чем под палящим полуденным зноем. Итак, он был почти благодарен ван Берле за бесплатную постройку заграждения от солнца. <…>

Но, увы, что сталось с этим несчастным Бокстелем, когда он увидел, что окна заново выстроенного этажа украсились луковицами, отростками их, тюльпанами в ящиках с землей, тюльпанами в горшках и, наконец, всем, что характеризует профессию маниака, разводящего тюльпаны!

Там находились целые пачки этикеток, полки, ящички с отделениями и железные сетки, предназначенные для прикрытия этих ящиков, чтобы обеспечить постоянный доступ свежего воздуха к ним без риска, что туда проникнут мыши, жуки, долгоносики, полевые мыши и крысы, эти любопытные любители тюльпанов по две тысячи франков за луковицу.

Бокстель начинает подглядывать за Корнелиусом, пользуясь лестницей.

Он убедился, что громадная площадь земли… была взрыта и разбита на грядки; земля смешана с речным илом – комбинация, самая благоприятная для тюльпанов, и все было окаймлено дерном, чтобы предупредить осыпание земли. …Расположение грядок такое, чтобы они согревались восходящим и заходящим солнцем и оберегались от солнца полуденного. Запас воды достаточный, и она тут же под рукой. Весь участок обращен на юго-запад, словом, – соблюдены все условия не только для успеха, но и для усовершенствования дела.

Сомнений больше не было: ван Берле стал разводить тюльпаны. Бокстель тут же представил себе, как этот ученый человек, с капиталом в четыреста тысяч флоринов и ежегодной рентой в десять тысяч, употребит все свои способности и все свои возможности на выращивание тюльпанов.

Бокстель предвидит успех Корнелиуса и заранее чувствует такие страдания, что аж падает с лестницы.

Итак, значит, не для тюльпанов на картинах, а для настоящих тюльпанов ван Берле отнял у него полградуса тепла. Итак, ван Берле будет иметь превосходное солнечное освещение и, кроме того, обширную комнату для хранения своих луковиц и отростков, светлую, чистую, с хорошей вентиляцией, – роскошь, недоступную для Бокстеля, который был вынужден пожертвовать для этого своей собственной спальней и, чтобы испарения человеческого тела не вредили растениям, заставил себя спать на чердаке.

Итак, стена в стену, дверь в дверь, у Бокстеля будет соперник, соревнователь, быть может, победитель. <…> Действительно, что будет, если ван Берле откроет когда-нибудь новый вид тюльпана и назовет его “Яном де Виттом”, после того, как первый вид он назвал “Корнелем”? Ведь тогда можно будет задохнуться от злобы. <…> Он провел самую ужасную ночь, какую только можно себе представить.

Посмотрим, как будет развиваться зависть Бокстеля. От болезненного вуайеризма он переходит к вредительству, а затем и к настоящему предательству. И предмет зависти при этом – тюльпан!

Ван Берле… применил к делу все свои изумительные природные дарования и добился превосходных результатов, взрастив самые красивые тюльпаны. Корнелиус успешнее кого бы то ни было в Хаарлеме и Лейдене (городах с самой благоприятной почвой и климатом) достиг большого разнообразия в окраске и в форме тюльпанов и увеличил количество разновидностей.

Он принадлежал к той талантливой и наивной школе, которая с седьмого века взяла своим девизом изречение: “Пренебрегать цветами значит оскорблять Бога”. Посылка, на которой любители тюльпанов построили в 1653 году следующий силлогизм: “Пренебрегать цветами значит оскорблять Бога. Тюльпаны прекраснее всех цветов. Поэтому тот, кто пренебрегает тюльпанами, безмерно оскорбляет Бога”.

На основании подобного заключения четыре или пять тысяч цветоводов Голландии, Франции и Португалии (мы не говорим уже о цветоводах Цейлона, Индии и Китая) могли бы, при наличии злой воли, поставить весь мир вне закона и объявить раскольниками, еретиками и достойными смерти сотни миллионов людей, равнодушных к тюльпанам.

Успехи Корнелиуса таковы, что он оттесняет Бокстеля на задний план среди садоводов. «Итак, ван Берле достиг больших успехов, и о нем стали всюду столько говорить, что Бокстель навсегда исчез из списка известных цветоводов Голландии, и представителем Дордрехтского садоводства стал… Корнелиус». Бокстель завидует ему все больше.

Ван Берле… успешно продолжал опыты и в течение двух лет покрыл свои гряды чудеснейшими творениями, равных которым никогда никто не создавал, за исключением разве только Шекспира и Рубенса. <…>

В то время как ван Берле полол, удобрял и орошал грядки, в то время как он, стоя на коленях… занимался обследованием каждой жилки на цветущем тюльпане, раздумывая о том, какие новые видоизменения можно было бы в них внести, какие сочетания цветов можно было бы еще испробовать, – в это время Бокстель, спрятавшись за небольшим кленом… следил воспаленными глазами, с пеной у рта за каждым шагом, за каждым движением своего соседа. И когда тот казался ему радостным, когда он улавливал на его лице улыбку или в глазах проблески счастья, он посылал ему столько проклятий, столько свирепых угроз, что непонятно даже, как это ядовитое дыхание зависти и злобы не проникло в стебли цветов и не внесло туда зачатков разрушения и смерти.

Вскоре… Бокстель уж не довольствовался тем, что наблюдал только за Корнелиусом. Он хотел видеть также и его цветы; ведь он был в душе художником и достижения соперника хватали его за живое.

Доходит до того, что Бокстель покупает подзорную трубу, чтобы следить «не хуже самого хозяина за всеми изменениями растения с момента его прорастания, когда на первом году показывается из-под земли бледный росток, и вплоть до момента, когда, по прошествии пяти лет, начинает округляться благородный и изящный бутон, а на нем проступают неопределенные тона будущего цвета и когда затем распускаются лепестки цветка, раскрывая, наконец, тайное сокровище чашечки».

Пережить успех соперника он не может.

О, сколько раз несчастный завистник замечал на грядках ван Берле такие тюльпаны, которые ослепляли его своей изумительной красотой и подавляли его своим совершенством! И тогда, после периода восхищения, которое он не мог побороть в себе, им овладевала лихорадочная зависть, разъедавшая грудь, превращавшая сердце в источник мучительных страданий.

Сколько раз во время этих терзаний… Бокстеля охватывало искушение спрыгнуть ночью в сад, переломать растения, изгрызть зубами луковицы тюльпанов и даже принести в жертву безграничному гневу самого владельца, если бы он осмелился защищать свои цветы.

Но убить тюльпан – это в глазах настоящего садовода преступление ужасающее.

– Убить человека, – еще куда ни шло (курсив мой. – Е.Ч.).

Но как же нанести урон цветнику Корнелиуса, чтобы автора преступления не выявили?

Бокстель замышлял забросать палками и камнями гряды тюльпанов своего соседа. Но он соображал, что на другое утро, при виде этого разрушения, ван Берле произведет дознание и установит, что дом расположен далеко от улицы, что в семнадцатом веке камни и палки не падают с неба… и что виновник преступления… будет разоблачен и не только наказан правосудием, но и обесчещен на всю жизнь в глазах всех европейских садоводов. Тогда Бокстель решил прибегнуть к хитрости... <…>

Однажды ночью он привязал двух кошек друг к другу за задние лапы бечевкой в десять футов длины и бросил их со стены на середину самой главной гряды…

Обезумевшие от падения с высокой стены животные… заметались с диким мяуканьем во все стороны, ломая своей бечевкой цветы. После пятнадцатиминутной яростной борьбы им, наконец, удалось разорвать связывавшую их бечевку, и они исчезли.

Бокстель, спрятавшись за кленом, ничего не видел в ночной тьме, но по бешеному крику двух кошек он представил себе картину разрушения, сердце его, освобождаясь от желчи, наполнялось радостью. Бокстель… оставался до утра, чтобы собственными глазами посмотреть, в какое состояние пришли грядки его соседа после кошачьей драки. Он окоченел от предрассветного тумана, но не чувствовал холода. Он согревался надеждой на месть. Горе соперника вознаградит его за все страдания.

Утром обследовать сад вышел Корнелиус.

Вдруг он замечает на земле, которая еще накануне была выровнена, как зеркало, борозды и бугры; вдруг он замечает, что симметричные гряды его тюльпанов в полном беспорядке, подобно солдатам батальона, среди которого разорвалась бомба. Побледнев, как полотно, он бросился к грядам.

Бокстель задрожал от радости. Пятнадцать или двадцать тюльпанов, разодранных и помятых, лежали на земле, одни согнутые, другие совсем поломанные и уже увядшие. Из их ран вытекал сок – драгоценная кровь, которую ван Берле согласился бы сохранить ценой своей собственной крови.

О неожиданность, о радость ван Берле! О неизъяснимая боль Бокстеля! Ни один из четырех знаменитых тюльпанов, на которые покушался завистник, не был поврежден. Они гордо поднимали прекрасные головки над трупами своих сотоварищей. Этого было достаточно, чтобы утешить ван Берле. Этого было достаточно, чтобы повергнуть в отчаяние убийцу. Он рвал на себе волосы... <…>

Желая избегнуть в будущем подобного несчастья, он распорядился, чтобы впредь в саду, в сторожке у гряд ночевал садовник. Бокстель… стал ждать более подходящего случая.

Между тем зависть Бокстеля усиливается тем, что общество любителей тюльпанов города Хаарлема объявило награду тому цветоводу, кто вырастит уникальный цветок – черный тюльпан. Это задача «неразрешенная и считающаяся неразрешимой», так как «в эту эпоху в природе не существовало даже темно-коричневых тюльпанов». «Тем не менее весь мир тюльпановодов переживал величайшее волнение. Некоторые любители увлеклись этой идеей, хотя и не верили в возможность ее осуществления; но такова уж сила воображения цветоводов: считая заранее свою задачу неразрешимой, они все же только и думали об этом большом черном тюльпане…».

Похоже, что премия может достаться Корнелиусу.

Как только эта мысль (вырастить черный тюльпан. – Е.Ч.) засела в проницательной и изобретательной голове ван Берле, он сейчас же спокойно принялся за посевы и все необходимые работы, для того чтобы превратить красный цвет тюльпанов, которые он уже культивировал, в коричневый и коричневый в темно-коричневый.

На следующий же год ван Берле вывел тюльпаны темно-коричневой окраски, и Бокстель видел их на его грядах, в то время как он сам добился лишь светло-коричневого тона.

Бокстель, снова побежденный Корнелиусом, чувствует отвращение к цветоводству и отдает все свое время наблюдению за работой ван Берле.

У Бокстеля в земле сгнивали луковицы, в ящиках высыхала рассада, на грядах увядали тюльпаны, но он отныне, не жалея ни себя, ни своего зрения, интересовался лишь тем, что делалось у ван Берле. Казалось, он дышал только через стебли его тюльпанов, утолял жажду водой, которой их орошали, и утолял голод мягкой и хорошо измельченной землей, которой сосед посыпал свои драгоценные луковицы. Но, однако, наиболее интересная работа производилась не в саду.

Когда часы били час, час ночи, ван Берле поднимался в свою лабораторию… и там… Бокстель видел, как работает гениальная изобретательность его соперника.

Он видел, как тот просеивает семена, как поливает их жидкостями, чтобы вызвать в них те или иные изменения. Бокстель видел, как он подогревал некоторые семена, потом смачивал их, потом соединял с другими путем своеобразной, чрезвычайно тщательной и искусной прививки. Он прятал в темном помещении те семена, которые должны были дать черный цвет, выставлял на солнце или на свет лампы те, которые должны были дать красный, ставил под отраженный от воды свет те, из которых должны были вырасти белые тюльпаны. <…>

Странное дело – такой интерес и такая любовь к искусству не погасили все же в Исааке его дикую зависть и жажду мщения. Иногда, направляя на ван Берле свой телескоп, он воображал, что целится в него из мушкета, не дающего промаха, и он искал пальцем собачку, чтобы произвести выстрел и убить ван Берле.

Случай погубить Корнелиуса Бокстелю действительно скоро представился. К Ван Берле приезжает крестник – важный политический деятель того времени, противник Вильгельма Оранского. Он отдает ему на хранение какой-то сверток. Сцену наблюдает в бинокль Бокстель и догадывается о том, что это могут быть «бумаги политического характера», документы оппозиции.

Между тем Корнелиус на шаг от выведения черного тюльпана: он снимает с грядки «еще бесплодные луковицы от посаженных тюльпанов цвета жженого кофе; их цветение… должно было дать тот знаменитый черный тюльпан, которого добивалось общество цветоводов города Хаарлема».

Итак, 20 августа 1672 года в час дня Корнелиус находился у себя в сушильне. Он любуется полученными луковичками.

…Он с наслаждением рассматривал три маленьких луковички, которые получил от только что снятой луковицы: луковички безупречные, неповрежденные, совершенные, – неоценимые зародыши одного из чудеснейших произведений науки и природы, которое в случае удачи опыта должно было навсегда прославить имя Корнелиуса ван Берле.

– Я выведу большой черный тюльпан, – говорил про себя Корнелиус. – Я получу обещанную премию в сто тысяч флоринов. Я раздам их бедным города Дордрехта… Хотя... <…> …Было бы очень приятно потратить эти сто тысяч флоринов на расширение моего цветника или даже на путешествие на Восток – на родину прекраснейших цветов.

– Вот, однако же, прекрасные луковички; какие они гладкие, какой прекрасной формы, какой у них грустный вид, сулящий моему тюльпану цвет черного дерева! Жилки на их кожице так тонки, что они даже незаметны невооруженному глазу. О, уж наверняка ни одно пятно не испортит траурного одеяния цветка, который своим рождением будет обязан мне.

Корнелиус предается размышлениям о том, как назвать новый сорт тюльпана – детище «его бдений, его труда, его мыслей».

“Tulipa Nigra Barlaensis”... Прекрасное название. Все европейские тюльпановоды… вся просвещенная Европа вздрогнут, когда ветер разнесет на все четыре стороны это известие.

– Большой черный тюльпан найден.

– Его название? – спросят любители.

– “Tulipa Nigra Barlaensis”.

– Почему “Barlaensis”?

– В честь имени творца его, ван Берле, – будет ответ.

– А кто такой ван Берле?

– Это тот, кто уже создал пять новых разновидностей: “Жанну”, “Яна де Витта”, “Корнеля” и т.д.

<…> И о моем “Tulipa Nigra Barlaensis” будут говорить и тогда, когда, быть может, мой крестный, этот великий политик, будет известен только благодаря моему тюльпану, который я назвал его именем.

А дальше – мечты о славе и снова о том, как будут потрачены сто тысяч, которые, кажется, уже в кармане.

Очаровательные луковички!

– Когда мой тюльпан расцветет, – продолжал Корнелиус, – я раздам бедным только пятьдесят тысяч флоринов... Остальные пятьдесят тысяч флоринов я употреблю на научные опыты. С этими пятьюдесятью тысячами флоринов я добьюсь, что тюльпан станет благоухать. О, если бы мне удалось добиться, чтобы тюльпан издавал аромат розы или гвоздики или, даже еще лучше, совершенно новый аромат! Если бы я мог вернуть этому царю цветов его естественный аромат, который он утерял при переходе со своего восточного трона на европейский, тот аромат, которым он должен обладать в Индии, в Гоа, в Бомбее, в Мадрасе и особенно на том острове, где некогда, как уверяют, был земной рай и который именуется Цейлоном. О, какая слава! Тогда, клянусь! Тогда я предпочту быть Корнелиусом ван Берле, чем Александром Македонским, Цезарем или Максимилианом. Восхитительные луковички!..

Корнелиус наслаждался созерцанием и весь ушел в сладкие грезы.

В этот момент его приходят арестовывать. На него донес Бокстель, зная, что за хранение документов оппозиции полагается смертная казнь. Сначала Бокстель испугался мысли о доносе, поскольку это могло привести Корнелиуса на эшафот. Но к зависти добавляется желание прикарманить сто тысяч: «Может быть, завистник не поддался бы простой жажде мести, терзавшей его сердце, если бы демон зависти не объединился с демоном жадности».

Между тем, Корнелиус своих успехов не скрывал; о том, что он на пороге выведения черного тюльпана Бокстелю было хорошо известно, а арест ван Берле позволял завладеть заветными клубнями.

Как ни был скромен доктор Корнелиус ван Берле, он не мог скрыть от близких свою почти что уверенность в том, что в 1673 году он получит премию в сто тысяч флоринов, объявленную обществом садоводов города Хаарлема. Вот эта почти что уверенность Корнелиуса ван Берле и была лихорадкой, терзавшей Исаака Бокстеля.

Арест Корнелиуса произвел бы большое смятение в его доме. И в ночь после ареста никому не пришло бы в голову оберегать в саду его тюльпаны. И в эту ночь Бокстель мог бы перебраться через забор, и так как он знал, где находится луковица знаменитого черного тюльпана, то он и забрал бы ее. И… премию в сто тысяч флоринов вместо Корнелиуса получил бы он, не считая уже великой чести назвать новый цветок “Tulipa Nigra Boxtellensis”. Результат, который удовлетворял не только его жажду мщения, но и его алчность.

Когда он бодрствовал, все его мысли были заняты только большим черным тюльпаном, во сне он грезил только им. Наконец, 19 августа около двух часов пополудни искушение стало настолько сильным, что мингер Исаак не мог ему больше противиться. И он написал анонимный донос, который был настолько точен, что не мог вызвать сомнений в достоверности, и послал его по почте.

К его доносу отнеслись серьезно. При обыске бумаги нашли, Корнелиуса арестовали, но он успел положить в карман самое ценное, что у него есть, – три луковички черного тюльпана.

Бокстель этой же ночью забрался в сад, а затем и в дом, но луковичек не нашел. Бокстеля осенило, что ван Берле мог унести их с собой в тюрьму: «Разве с луковичками расстаются?! Разве их оставляют в Дордрехте, когда уезжают в Гаагу! Разве можно существовать без своих луковичек, когда это луковички знаменитого черного тюльпана?! Он успел их забрать, негодяй! Они у него, он увез их в Гаагу!..<…> В Гаагу, за луковичками, в Гаагу!»

Бокстель пускается вдогонку за ван Берле. Корнелиуса действительно приговаривают к смертной казни, обвинение выглядит примерно следующим образом:

Любовь к тюльпанам прекрасно уживается с политикой, и исторически доказано, что много очень зловредных людей садовничали так рьяно, как будто это было их единственным занятием, в то время как на самом деле они были заняты совсем другим. Доказательством могут служить Тарквиний Гордый, который разводил мак в Габиях, и великий Кондэ, который поливал гвоздики в Венсенской башне, в то время как первый обдумывал свое возвращение в Рим, а второй – свое освобождение из тюрьмы.

…Или господин Корнелиус ван Берле очень любит свои тюльпаны, или он очень любит политику; …найденными у него письмами доказано, что он занимался и политикой; …доказано, что он занимался и тюльпанами; луковички, находящиеся здесь, подтверждают это. …То обстоятельство, что Корнелиус ван Берле занимался одновременно и тюльпанами, и политикой, доказывает, что натура у обвиняемого двойственная, двуличная, раз он способен одинаково увлекаться и цветоводством, и политикой, а это характеризует его как человека самого опасного для народного спокойствия.

Казнь должна быть совершена в тот же день, но Корнелиус каким-то чудом успевает передать луковички и объяснить, в чем их ценность, Розе – дочери смотрителя тюрьмы. А Бокстель уже в Гааге. За 100 флоринов он подкупает палача, и тот обещает отдать ему одежду казненного (Бокстель уверен, что луковички в карманах). Однако в последний момент «преступник» помилован, но не освобожден: смертная казнь заменена на пожизненное заключение. Корнелиус отправляется в тюрьму в отдаленном городе, вскоре вслед за ним приезжает Роза со своим отцом, который попадает в эту тюрьму «переводом».

Корнелиус и Роза влюбляются друг в друга. Роза начинает приходить на свидания под окна камеры. Корнелиус учит безграмотную девушку читать и писать. Бокстель не дремлет. Он знакомится с отцом Розы, под видом друга и под чужим именем проникает на территорию тюрьмы. Сначала кажется, что он интересуется самой Розой.

Наконец приходит пора сажать луковички. Одна посажена в камере в горшке, землю для которого принесла Роза. Две другие спрятаны у Розы. Одну луковицу решено высадить на грядку, которую приготовила Роза. Однажды тюремщик застает Корнелиуса с горшком – тот не услышал приближающихся шагов и не успел его спрятать, как он обычно делает. Тюремщик разбивает горшок и топчет тюльпан. Луковичек остается две. Бокстель проговаривается: он уверен, что луковичек должно быть три! Этот разговор слышит Роза. Откуда Бокстель может это знать? К тому же Роза вспоминает, что Бокстель за ней следил, когда она копала грядку. Эти факты наводят Корнелиуса на подозрения, что незнакомец (а лица его, ясное дела, Корнелиус не видел) интересуется не Розой, а тюльпанами. Корнелиус и Роза принимают все меры предосторожности. Роза делает вид, что сажает тюльпаны на грядке, уходит и подсматривает за Бокстелем. Тот действительно разрывает на ней землю. Cтановится окончательно ясно, что Бокстель охотится за тюльпанами, а не за Розой.

Корнелиус напутствует Розу хранить две оставшиеся луковички как зеницу ока:

Завтра мы примем решение относительно вашей луковички. Вы будете выращивать ее, следуя моим указаниям. А что касается третьей, – Корнелиус глубоко вздохнул, – что касается третьей, храните ее в своем шкафу. Берегите ее, как скупой бережет свою первую или последнюю золотую монету; как мать бережет своего сына; как раненый бережет последнюю каплю крови в своих венах. Берегите ее, Роза. <…> Берегите ее, и… поклянитесь мне, Роза, что вместо ваших колец, вместо ваших драгоценностей… поклянитесь мне, Роза, что вместо всего этого вы спасете ту последнюю луковичку.

Доходит до того, что Корнелиус призывает Розу пожертвовать отношениями с ним, чтобы только сохранить тюльпаны. Роза очень расстроена и обижена: «Я вижу, – сказала, рыдая, девушка, – вы любите ваши тюльпаны так сильно, что для другого чувства у вас в сердце не остается места». Она не приходит к Корнелиусу целых две недели и отсиживается в своей комнате.

В одиночестве Роза накручивает себя.

Корнелиус – ученый, Корнелиус – богат или, по крайней мере, был богат... Корнелиус – родом из торговой буржуазии... Корнелиус мог смотреть на Розу только как на развлечение, но если бы ему пришлось отдать свое сердце, то он, конечно, отдал бы его скорее тюльпану, то есть самому благородному и самому гордому из всех цветов, чем Розе, скромной дочери тюремщика.

Скорее отдал бы сердце тюльпану, чем девушке…

Мы не будем пересказывать весь сюжет. Ограничимся словами Дюма: «В борьбе черного тюльпана с Розой побежденным оказался черный тюльпан». Все закончилось тотальным хеппи-эндом, как в Голливуде. Тюльпан был выращен Розой в ее комнате и оказался очень красивым:

Тюльпан был прекрасен, чудесен, великолепен; стебель его был восемнадцати дюймов вышины. Он стройно вытягивался кверху между четырьмя зелеными гладкими, ровными, как стрела, листками. Цветок его был сплошь черным и блестел, как янтарь.

Разумеется, он был украден Бокстелем, и тот уже видел премию у себя в кармане и надеялся назвать цветок своим именем.

Но в конце концов справедливость восторжествовала: Розе удалось доказать самому принцу Оранскому, что цветок выращен ею из второй луковички. Заодно была доказана и невиновность Корнелиуса. Его выпустили из тюрьмы, вернули все конфискованное имущество. Корнелиусу еще в тюрьме удалось убедить Розу, что он любит ее больше черного тюльпана, и, выйдя на свободу, он женился на ней. А Бокстель умер от разрыва сердца, когда осознал, что пальма первенства в селекции черного тюльпана будет принадлежать не ему. Город Хаарлем, который за выведение черного тюльпана учредил премию размером в 100 тысяч флоринов, выплатил ее Корнелиусу и Розе и еще столько же потратил на народный праздник в честь цветка.

…Хаарлем почувствовал неописуемую радость… с полным правом приписывая себе величайшую честь того, что при его участии был взращен и расцвел идеальный тюльпан. И Хаарлем… пожелал превратить церемонию вручения награды в праздник, который навсегда сохранился бы в памяти потомства… И вот воскресенье, назначенное для этой церемонии, стало днем народного ликования. Необыкновенный энтузиазм охватил горожан. <…>

Во главе представителей города и комитета садоводов блистал господин ван Систенс (бургомистр и председатель общества цветоводов. – Е.Ч.), одетый в самое лучшее свое платье. Этот достойный человек употребил все усилия, чтобы походить изяществом темного и строгого одеяния на свой любимый цветок...

Позади комитета, пестрого, как лужайка, ароматного, как весна, шли по порядку ученые общества города, магистратура, военные, представители дворянства и крестьянства. <…> Посреди мирного раздушенного шествия возвышался черный тюльпан, который несли на носилках, покрытых белым бархатом с золотой бахромой.

Отголоски тюльпаномании слышатся и в только что вышедшем романе Александра Иличевского «Перс»: «Голландия – страна детства. Мне всегда казалось странным оказаться в ней, потому что я там и так уже жил. Лейден – наш с Хашемом, моим другом, город. Мы читали “Адмирала Тюльпанов”[25], играли в Кееса и Караколя. Я бредил тюльпанами. Хашем бредил самой игрой, самим представлением. Наконец отец привез мне из Москвы из павильона цветоводства на ВДНХ луковицу» [Иличевский 2010, стр. 40].

Глава 6

«Люди гибнут за металл»

Первые попытки введения в обращение бумажных денег в трагедии «Фауст» Иоганна Вольфганга Гете

Трагедия «Фауст» – произведение не только о продаже души дьяволу, но и, как ни странно, настоящий экономический трактат. Гете был знаком с этой проблематикой не понаслышке: некоторое время он служил министром финансов при дворе герцога Веймарского.

В одном из действий трагедии описывается внедрение в обращение бумажных денег. По всей видимости, Гете списал сюжет этой сцены с событий во Франции начала XVIII века. Финансы страны в плачевном состоянии. Государственная казна не отделена от кармана монарха, а тот транжирит сколько угодно на прихоти супруги и фавориток. Экономика истощена войной за испанское наследство. Налоговые поступления истрачены за 3–4 года вперед, кредит отсутствует, торговля стоит, поля не обрабатываются. Герцог Орлеанский, регент при малолетнем Людовике ХIV, в качестве последнего средства решает принять план шотландского финансиста Джона Лоу, состоявший в том, чтобы создать банк, выпустить банкноты (обязательства банка), которые бы свободно обменивались на золото, и, когда к ним будет сформировано доверие, перейти к бумажному денежному обращению и расчетам купюрами. От обеспечения банкнот золотом в пропорции 1 : 1 можно будет постепенно отойти, так как, по мнению Лоу, банкноты будут обеспечены всем богатством страны, включая ее землю и недра.

Сама идея красивая, примерно в таком виде она реализуется сейчас – деньги давно уже не имеют твердого обеспечения, и центробанки, эмитирующие денежную массу, создают доверие к ним другими средствами. Но эксперимент Лоу оказался неудачным. Он не имел представления об угрозе инфляции, и, когда бумажные деньги прижились и стали пользоваться популярностью, их начали эмитировать с колоссальной скоростью, исходя из принципа «хорошего должно быть много». В результате в 1719–1720 годах имеют место рост цен в 4–6 раз, народные волнения, сжигание лишних денег на костре (народ прочитал этот сигнал Лоу с точностью до наоборот: «деньги годны лишь для растопки печи»), обратный переход к монете и новая экономическая депрессия на много лет. Более подробно я пишу об эксперименте Лоу в моей «Анатомии финансового пузыря». Гете в описании подобных событий в «Фаусте» очень точен.

Коротко напомню читателю сюжет книги. Действие происходит в средневековой Германии. Главный герой – доктор Иоганн Фауст, исторический, то есть реально существовавший, персонаж. Настоящий Фауст скитался по городам протестантской Германии в бурную эпоху Реформации и крестьянских войн. Он был либо ловким шарлатаном, либо настоящим ученым – врачом и смелым естествоиспытателем. В поэме Гете Фауст – ученый, ищущий истину. У Бога и Мефистофеля (Cатаны) возникает спор о том, сможет ли Мефистофель, подвергнув Фауста любым искушениям, низвергнуть его в бездну. Бог уверен, что Фауст – его верный и наиусерднейший раб – выйдет из тупика. Начинается грандиозная борьба между добром и злом. Мефистофель искушает престарелого Фауста, которому жизнь стала не мила, «изведать после долгого поста, что означает жизни полнота»[26], тот соглашается и выпивает ведьминого зелья. Фауст теперь молод, красив, полон сил. Первое искушение – прекрасной девушкой Маргаритой, или Гретхен. В земной жизни заканчивается оно плачевно (для Маргариты). Второе искушение – богатством. Оно-то нас и интересует.

Мефистофель приводит Фауста к императорскому двору. В государстве, куда они попали, царит разлад по причине оскудения казны. Но император больше озабочен балами, чем экономикой. Вот как встречает он собравшихся придворных:

Все придворные единогласно доказывают, что ситуация критична. Начальник военных сил констатирует угрожающее положение с финансами в армии:

Казначей жалуется, что казна совсем оскудела:

Смотритель дворца сетует на оскудение запасов:

Никто не знает, как поправить дело, кроме Мефистофеля, выдавшего себя за шута. Искуситель развивает план пополнения денежных запасов. Дьявол уверяет, что в земле зарыто множество золота – кладов, нужно только их найти:

Сначала в эту идею не очень-то верят. Особенно канцлер: