Лукреция Борджиа. Грешная праведница Павлищева Наталья

– Ты красива, Джулия, верно о тебе идет слава в Риме. У Родриго Борджиа всегда был хороший вкус.

Джулия чуть смутилась откровенности соперницы, хотя какая теперь ей соперница Ваноцци? Сама Ваноцци перевела разговор на другое:

– Как себя чувствует донна Адриана? Она не слишком допекает вас своими постами и молитвами? Пишет ли Чезаре? А Джованни?

Лукреция терпеливо отвечала: донна Адриана не допекает, Чезаре ей пишет, а вот Джованни нет, он слишком ленив для этого.

Мать вздохнула:

– О Джованни ходят не слишком хорошие слухи, он не очень усерден и проводит куда больше времени в обществе своих дружков, отнюдь не принадлежащих к лучшим фамилиям Испании.

Лукреции вовсе не хотелось обсуждать неподобающее поведение уехавшего в Испанию брата, она перевела разговор на то, чего ради пришла:

– Я так рада за… кардинала Родриго. Бывшего кардинала.

– Я тоже очень рада за Родриго, он достоин такой чести. Только захочет ли он теперь знать нас всех?

Девушки изумленно переглянулись. Им и в голову не приходило, что Родриго Борджиа, став Папой Александром, может их забыть или даже просто изменить к ним отношение. Ваноцци, почувствовав, что расстроила дочь и ее подругу, засмеялась:

– Я не вас имела в виду, а нас с Джофре. Вас, своих обожаемых девочек, Родриго не забудет ни за что!

Ваноцци хорошо знала Родриго Борджиа, она была права, первым домом, куда отправился новый Папа, едва получив такую возможность, конечно, был замок Монте-Джордано.

Ах, как странно! Лукреция с детства привыкла, что кардиналу полагалось целовать руки, но Папе его сандалии!

Адриана подала пример молодежи, первой простершись перед понтификом:

– Ваше Святейшество, позвольте поздравить вас…

Александр принял этот знак внимания спокойно, словно давно привык к нему. Девушки последовали примеру тетки. И только когда правила были выполнены, Папа похлопал рядом с собой:

– А теперь, мои дорогие девочки, садитесь-ка сюда и расскажите, как вы провели то время, пока мы не виделись.

Адриана решила возмутиться:

– Сидеть рядом с понтификом?

Папа усмехнулся:

– Моя любовь к ним не улетучилась оттого, что я стал наместником Святого Петра.

– Нет, они все равно должны звать вас Ваше Святейшество! – настаивала Адриана.

В конце концов, она была права, Лукреция до конца жизни называла отца «Ваше Святейшество» и привычно падала ниц, чтобы поцеловать ступню. Это настолько вошло в привычку, что даже наедине дочь выполняла этот ритуал. Папа есть Папа, даже если он твой отец. Чезаре так поступал не всегда, но он мужчина, а, как была уверена Лукреция, мужчинам все можно. Правда, не всем мужчинам и по отношению не ко всем женщинам, но Чезаре можно.

Чезаре приехал только через месяц после избрания его отца понтификом, что удивило многих; казалось, Борджиа, столь любивший и ценивший своих детей, должен бы срочно вызвать сына к себе, а он, напротив, назначил Чезаре комендантом Сполето. Назначение брата Лукрецию очень обрадовало, он тут же принялся за дело и распоряжался с толком.

Отцу и сыну оказалось не до взаимных поздравлений, у обоих было дело, и Лукреция получила прекрасный урок, как дело может ставиться выше всего остального. Чезаре Борджиа командовал в Сполето, а Родриго Борджиа наводил порядок в Риме.

В замке шум, двое слуг, сопровождавших возвращавшегося домой Орсино, были убиты грабителями, еще трое ранены. Сам Орсино не пострадал, но был изрядно напуган. Донна Адриана принялась ругать сына на чем свет стоит, требуя, чтобы больше не выходил из дома по ночам и возвращался засветло. Тот огрызнулся:

– Лучше бы навести порядок в городе!

Орсино прав, преступность за время правления Иннокентия VIII стала неслыханной, ни один человек не мог надеяться пройти живым или не ограбленным и двух улиц. Все прекрасно понимали, что с грабителями и убийцами надо что-то делать, потому что их боялась даже городская стража, но все опасались за свои жизни, а потому стоило стемнеть, как по улицам передвигались целые отряды охраны, сопровождающие своего хозяина.

Такой же охранял и Орсино, но нападавших оказалось немало, в Риме процветала не просто преступность, а организованная преступность. Банды поделили районы города и держали в страхе все население. Больше сотни трупов ежедневно вылавливали в Тибре или подбирали на улицах, залитых кровью.

– Там идет штурм таверны, в которой всегда бывают днем бандиты! – Этот крик слуги Пьетро взволновал сначала Орсино, но когда слуга добавил, что штурмуют сразу несколько притонов, а на трех площадях уже висят несколько бандитов, ахнула даже донна Адриана.

Папа Александр взялся наводить порядок в городе твердой рукой, он разогнал половину судей, перевешал главарей банд, приказал безжалостно истребить всех, кого поймают за ночным грабежом, и сам стал принимать по четвергам жалобщиков. Нельзя сказать, чтобы в Риме наступило совершенное спокойствие, но больших отрядов для охраны уже не требовалось, многие вздохнули спокойно.

Еще Папа распорядился укрепить замок Святого Ангела, поставив в нем сильный гарнизон, и сам Ватикан. Борджиа прекрасно понимал, что стал понтификом в том числе из-за раздора между Сфорца и дела Ровере, а значит, они в любой момент, договорившись, могут попытаться его просто убить. Кроме того, нельзя списывать со счетов, что не все бандиты были уничтожены, нашлись и такие, кто успел бежать. Поэтому самого Папу всюду сопровождал сильный отряд охраны.

Лукреция вздыхала, ей казалось, что куда лучше и легче было жить кардиналом. Услышав от дочери такое рассуждение, Александр задумался, а потом вздохнул:

– Возможно, но человек, пока жив, всегда должен стремиться к большему.

– А вы стремитесь, Ваше Священство?

– Я достиг. Теперь моя мечта – ваш успех.

Борджиа смотрел на дочь и думал, что она совсем еще девочка, всего двенадцать, но и ей скоро предстоит сыграть отведенную роль в политической игре своего отца.

– Завтра приедет Чезаре. У меня есть для него хорошие новости…

Эти новости посчитал хорошими Папа, но не сам Чезаре, мечтавший о военной карьере. Понтифик решил сделать своего семнадцатилетнего сына… кардиналом. Он уже был епископом Валенсии (поэтому Чезаре часто звали Валенсийским), показал себя толковым комендантом Сполето, прекрасно выполнял все поручения, преподаватели университетов в Перудже и в Пизе отзывались об этом ученике только в превосходном тоне, он блестяще владел латынью, великолепно усвоил каноническое право, был умен, схватчив и умел держаться. Мнение было единодушным: у этого молодого человека великое будущее.

Не данные Чезаре вызывали вопросы у кардиналов, должных утвердить такое решение нового Папы, а история рождения юного епископа Валенсии. Он оказывался незаконнорожденным! Чезаре Борджиа просто не мог быть законным, иначе получалось, что у кардинала есть дети!

Александра ничуть не смутил такой вопрос, он широко улыбнулся:

– Я давно оценил достоинства этого юноши, потому позволил ему взять мою фамилию. В действительности же он рожден Ваноццей Катанеи от ее мужа.

Кто-то из кардиналов попробовал возразить, мол, какого мужа, если Ваноцца вышла замуж после рождения третьего ребенка, то есть Лукреции… И снова кардиналов откровенно смутила широкая улыбка понтифика:

– Я понимаю, кардиналам не пристало следить за всеми замужествами красивых женщин, я и сам не услежу, но могу сообщить, что до Джордже ди Кроче, которого вы имеете в виду, донна Ваноцца была замужем за неким Доменико д’Ариньяно, от которого и родила своего сына Чезаре. Повторяю, что позволил ему использовать свое имя, потому что оценил достоинства молодого человека, в которых, я надеюсь, вы не сомневаетесь. Как и в достоинствах донны Ваноцци.

Кардиналам оставалось только почесать свои тонзуры и согласиться с таким логичным рассуждением. Александр немедленно выпустил буллу, утверждающую, что Чезаре сын Ариньяно. Теперь кардинальская шапка была ему обеспечена.

Удивительно, но меньше всего этому обрадовался… сам семнадцатилетний кардинал!

Лукреция никак не могла найти брата, она знала, что Чезаре никуда не уходил, но слуги не видели молодого человека. Зачем искала, не могла бы и сама сказать, просто чувствовала, что обязательно нужно увидеть брата. Она обежала уже весь дворец, заглянула в самые потаенные углы; уже потеряв надежду отыскать брата, Лукреция остановилась, с досадой покусывая губу, и вдруг услышала сдавленные рыдания! Обернувшись, она увидела Чезаре, который сидел в уголке, согнувшись и закрыв лицо руками. Девочка присела рядом, осторожно коснулась локтя брата:

– Чезаре… ты плачешь?

Чезаре и слезы вещи совершенно несовместимые. За все годы Лукреция ни разу не видела в глазах брата слез, он презирал Джованни за то, что тот иногда плакал. Что же должно было случиться, чтобы заплакал сам Чезаре?!

Брат вскинул на нее глаза, блестевшие такой злостью, что Лукреция даже отшатнулась. Но почти сразу взгляд смягчился, а вот в голосе злость осталась.

– Он отказался от меня!

– Кто?!

– Отец! Я не Борджиа! Он объявил, что я сын какого-то… Доменико д’Ариньяно, о котором никто даже ничего не может сказать!

– Не может быть! Отец всегда говорил, что ты настоящий Борджиа.

– Иди! Иди, спроси у него! Сегодня подписал буллу о том, что я сын Ваноцци Катанеи и Доменико д’Ариньяно, служителя церкви.

Лукреция действительно растерялась. Отец не мог сделать такого, просто не мог! Он всегда считал Чезаре своим сыном, конечно, было заметно, что Папа любит Джованни больше, чем Чезаре. Но чтобы отказаться…

Вдруг она решительно вскочила:

– Я сейчас… я сейчас спрошу… не может быть, чтобы это было так!

Лукреция бросилась к отцу, но сразу поговорить с понтификом не удалось, тот был в кабинете. Пришлось остановиться у двери, ведущей в его личные покои, и немного подождать. Вернее, ждать пришлось довольно долго, Папа совещался с кем-то из кардиналов по нескольким весьма важным вопросам.

Девочка сокрушенно вздохнула и, скучая, прислонилась к стене. Уйти, чтобы прийти позже? А вдруг совещание сейчас закончится? Потом отца могут отвлечь другие дела, и до самого вечера с ним не удастся поговорить… А Чезаре плачет…

Лукреция никогда не видела плачущего Чезаре, это было столь необычно, что она до сих пор не могла опомниться. Отец отказался от старшего сына? Такого просто не могло быть! Родриго Борджиа любил всех детей, даже Джофре, про которого Чезаре говорил, что он им не брат. Пусть Джованни он любил больше, но ведь их с Чезаре одинаково?

Она попыталась мысленно доказать брату, что его даже больше, чем ее. Не получалось. Лукреция даже разозлилась сама на себя: ну как можно измерять, кого отец любит больше?! Просто Джованни более слабый и глупый. Джофре еще глупей, но он пока слишком мал, подрастет – поумнеет.

Сердясь на саму себя, она прислушалась к голосам за дверью. Кардиналы говорили о короле Неаполя Ферранте. То, что услышала девочка, заставило ее забыть даже о слезах любимого брата. Лукреция осторожно перекрестилась, потому что Асканио Сфорца с легким смешком рассказывал об ужасах, творившихся в подвалах страшного короля.

Король Неаполя Ферранте действительно был чудовищем даже по меркам страшного времени, когда жизнь человеческая не стоила ничего. Но он не убивал, он мучил. Невысокого роста, коренастый, обросший не просто волосами, а черной шерстью, смуглый, с такими же черными кустистыми бровями, почти скрывавшими под собой глаза, он действительно похож на зверя. У Ферранте имелась еще одна особенность, приводившая в ужас всю Италию: взамен выбитых еще в молодости в драке двух передних зубов ему выковали золотые и вставили в челюсть. Но то ли кузнец не рассчитал, то ли просто так получилось, только эти золотые зубы были больше похожи на клыки зверя, и считалось, что Ферранте не носит с собой оружие, оно ему не нужно, потому что зубами король способен загрызть любого, кто рискнет напасть. Говорили, что он прокусывает вену и пьет кровь жертв.

Этого никто не видел, зато многие видели, что он держит своих врагов, попавших в плен либо захваченных обманом, в клетках на цепи и ежедневно прогуливается меж рядов этих клеток в ожидании, когда очередная жертва погибнет от пыток и голода. Но и тогда клетка не оставалась пустой – лекари бальзамировали умершего, и труп возвращали обратно в назидание остальным, чтобы понимали, что и после смерти им не убежать от Ферранте.

Даже самых преданных своих слуг это чудовище приказывало убивать во сне. Иногда просто так, чтобы остальные боялись спать, боялись всего, чтобы каждый день превращался в пытку, ибо как бы ни была трудна жизнь, человек цепляется за нее до последнего.

Теперь венгерский король просил разрешения на развод с дочерью этого чудовища донной Элеонорой. Лукреция понимала, что дочь может быть совсем не похожа на отца, но все равно содрогалась. Король Неаполя Ферранте, в свою очередь, разводу всячески противился, прислав в Ватикан с подарками и заверениями в дружбе своего среднего сына. Теперь на Папу давили с севера и с юга, а он ловко лавировал, пытаясь удержать на привязи, но на расстоянии обе стороны. Ловкости Родриго Борджиа не занимать, лавирование удавалось.

Лукреция знала, что и она сама тоже предмет торга, ее замужество должно послужить политическим целям. Уже достаточно наученная общением с хитрой Джулией и во многом благодаря ее наставлениям юная девушка была уверена, что за кого бы ее ни выдали, она сумеет завести себе достойного любовника, оставаясь при этом в прекрасных отношениях с мужем. Если Джулии удается держать на расстоянии своего недотепу Орсино, мирно жить с его матерью донной Адрианой и при этом иметь дочку от Родриго Борджиа, то почему это же не удастся Лукреции?

Дочь Папы была в себе уверена. Она хорошела день ото дня, потому что относилась к той породе женщин, которые с возрастом превращаются из гадких утят в прекрасных лебедей. Правда, до лебедя было еще ой как далеко, но гусенок уже чувствовал свою силу. И прежде всего эта сила заключалась в имени Борджиа!

Лукреция так задумалась, что даже не услышала окончания разговора и едва успела отскочить в сторону, когда дверь вдруг открылась. Пришлось низко склониться перед вышедшим первым кардиналом Джулиано дела Ровере. Кардинал строго и недовольно глянул на девушку, лицо его буквально перекосило. Женщинам не место в Ватикане вообще, как может понтифик разрешать своей дочери расхаживать по кабинетам дворца?! Это граничило с оскорблением Святого престола.

Вдруг дела Ровере внимательно посмотрел на присевшую девушку. Понятно, что та явилась к кабинету отца без разрешения, но почему бы этим ни воспользоваться? Хороший повод в очередной раз пнуть противника.

В этот миг Лукреция, не выдержав паузы, вдруг подняла любопытные глаза на кардинала. Все продолжалось всего несколько мгновений, но дела Ровере, встретившись взглядом с юной девушкой, вдруг понял, что именно против этого ребенка он не будет делать ничего. Вот не будет, и все тут.

Кардинал окинул ее взглядом с ног до головы и усмехнулся, а Лукреция тихонько вздохнула: как он хорош! Джулиано дела Ровере действительно являл собой прекрасный образец мужской красоты. Он был высок, силен, лицо казалось высеченным из камня, настолько тверды его черты, даже ямка на подбородке сродни мраморной… Жесткий взгляд синих глаз…

Лукреция уже была готова влюбиться, как вдруг из кабинета кардинала окликнул голос понтифика. Папа всего лишь спросил что-то малозначащее, но ответом оказался взгляд дела Ровере, полный такой ненависти, что девушка даже отшатнулась. Этот красивый сильный человек ненавидел ее отца!

Лукреция невольно прижалась спиной к стене и стояла так, пока Джулиано дела Ровере и еще два кардинала не вышли из комнаты. Стражник у двери кивнул ей на кабинет:

– Никого…

Девушка тихонько скользнула внутрь, совершенно не думая, что скажет Папе, просто стоять под сочувствующими взглядами стражи было неловко. Понтифик откровенно испугался:

– Что, Лукреция?! Что случилось?

Женщинам не полагалось появляться в Ватикане, а уж вот так – без вызова, без предупреждения входить в кабинет Папы… Это могло быть только в случае чего-то особенного.

Первые мгновения Лукреция не могла вымолвить и слова, перед глазами стояло лицо Джулиано дела Ровере. Это еще больше испугало Александра. Он попытался усадить дочь в кресло, погладил по волосам. Лишь почувствовав знакомые прикосновения, услышав родной голос, девушка, наконец, смогла вымолвить:

– Как он вас ненавидит, Ваше Святейшество…

– Кто?

Кивок на дверь подсказал понтифику, кого имеет в виду его дочь. Александр усмехнулся:

– Это уже давно, Лукреция. Я привык. Кардинал Джулиано дела Ровере был моим главным противником на выборах, проиграв, он утроил свою ненависть.

– Но как вы не боитесь его?

– Все в руках Господа, девочка моя. Но ты не из-за этого пришла сюда? Что-то случилось?

Лукреция вспомнила о причине своего неожиданного появления:

– Ваше Святейшество, Чезаре… плачет.

– Плачет? Почему?

– Он плачет, потому что вы от него отказались.

Понтифик откровенно расхохотался.

– Дитя мое, я никогда не откажусь от вас, никогда! И от Чезаре не думал отказываться. Просто, чтобы он стал кардиналом, нужно доказать законность его рождения, дав фамилию мужа его матери.

Видя, что дочь немного успокоилась, Александр взял ее за руку и позвал:

– Пойдем, я покажу тебе, как можно приходить сюда, оставаясь незамеченной.

– Откуда приходить?

– Пойдем, пойдем…

Понтифик действительно показал дочери тайный подземный проход во дворец, который решил ей подарить. Поняв, что у нее отныне будет свой дворец, Лукреция просто расплакалась. Вытирая тыльной стороной ладони брызнувшие из глаз слезы, она только кивала и блаженно улыбалась на уговоры отца не плакать.

– А Чезаре, у него будет свой дворец?

– Чезаре теперь кардинал, ему полагается жить в Ватикане. Но ты будешь приходить к нам, теперь знаешь как. А с Чезаре я сегодня поговорю, скажи брату, что приду вечером.

И все равно Чезаре не был в восторге от своего назначения, он ворчал:

– Я бы лучше, как Джованни, учился военному делу. Мне по душе охота, верховая езда, бои, а не сутана…

Понтифик пожал плечами:

– Воюй, кто же мешает? И охотиться можешь сколько угодно.

– Но как? В кардинальской мантии?

– Вовсе нет. Ты часто видел Джулиано дела Ровере в мантии? К тому же он очень любит охотиться…

При упоминании кардинала дела Ровере Лукреция испуганно вскинула на отца глаза, а кулаки Чезаре невольно сжались. Папа чуть улыбнулся, сестра, видно, поделилась с братом дневными наблюдениями.

– Но охотиться вместе с кардиналом не советую, он не всегда попадает в дичь…

Не успела Лукреция осознать, что значат слова отца, как понтифик с удовольствием добавил:

– Джулиано дела Ровере сегодня уехал на север. Думаю, поехал жаловаться на меня французскому королю Карлу.

– Вы не боитесь, Ваше Святейшество?

Улыбка снова тронула красивые губы Папы:

– Не боюсь. У меня есть дети, которые мне помогут. Лукреция, тебе пора замуж.

Это был столь неожиданный переход, что девушка даже отложила воздушное печенье, которое держала в руке. Ужин превращался в серьезнейшую беседу.

– Мне? За кого?

Лукреция уже дважды была помолвлена, но оба раза отец заранее давал понять, что не намерен выполнять условия помолвки, чтобы она не беспокоилась. Она даже не чувствовала себя невестой. Неужели на сей раз все серьезно?

Сообщение о возможном замужестве Лукреции совсем расстроило Чезаре, представить себе любимую сестренку в объятьях какого-то мужлана он был не в состоянии.

– Ты сегодня видела моего врага, самого сильного врага. Я должен разрушить его союз с остальными итальянскими правителями. Для этого нужны браки со Сфорца и с Неаполем. У короля Неаполя Ферранте есть…

Договорить Александр не успел, Лукреция побледнела, словно смерть, и, невольно ахнув, с ужасом прижала пальцы к губам. Она вспомнила страшилки о короле Ферранте, которые услышала, стоя за дверью кабинета. Сознаться в том, что подслушивала, неудобно, но и сдержаться она оказалась не в силах.

– Чего ты так испугалась? О короле говорят много плохого, но он стар и речь пойдет о его внучке – незаконной дочери его сына Альфонсо Санче Арагонской. Вполне подходящая особа для нашего Джоффредо.

Теперь изумился и Чезаре:

– Джоффредо? Но он совсем ребенок.

– Ему одиннадцать, сейчас можно обручить, а женить чуть позже.

– А эта Санча… она уже выросла из пеленок?

– Выросла, она почти ровня тебе.

Чезаре фыркнул так, что стало ясно – он презирает саму мысль о возможности женитьбы на незаконной внучке какого-то Ферранте.

– А тебя, Лукреция, лучше выдать замуж за Сфорца.

Лукреции было все равно, только бы не к Ферранте.

– Я подумал и решил, что вполне подойдет граф Пезаро Джованни Сфорца. Он племянник Лодовико Моро.

Чезаре позволил себе усмехнуться, продемонстрировав прекрасное знание родственных отношений фамилии Сфорца:

– Лодовико Сфорца не слишком вежлив со своими племянниками.

– Да, он правит вместо Джана Галеаццо, но кто же тому виной, что племянник не может дать дяде отпор? Для Милана это куда лучше.

И снова сын показал отцу, что знает многое:

– Ваше Святейшество, осмелюсь напомнить, что ныне положение поменялось. У Лодовико Моро умерла его дражайшая супруга Беатриче д’Эсте, боюсь, что именно она была главной зачинщицей поведения мужа. А Джано Галеаццо, напротив, женился на внучке того же Ферранте Изабелле Арагонской.

– И все-то ты знаешь, – не без удовольствия улыбнулся Папа. Он был доволен осведомленностью сына, это означало, что ему самому будет хороший помощник и замена. Дочь пока слишком юна, она лишь молча следила за разговором мужчин, но придет время, и она тоже станет помощницей, отец это чувствовал. Хороших детей родила ему Ваноцца!

Польщенный Чезаро решил продемонстрировать, что он в курсе дел и возможного будущего зятя.

– А Джованни Сфорца всего лишь граф Пезаро? Полагаю, владение не приносит ему большого дохода?

– Зато хорошо расположено.

– Венеция? – Глаза юноши блеснули живым интересом. Папа поразился проницательности сына. Ответил уклончиво:

– Многое.

– Но он имеет всего двенадцать тысяч годового дохода.

– Поможем иметь больше, тем сильнее будет привязан.

– А согласится?

Они обсуждали положение дел почти на равных – отец и сын. В свои семнадцать Чезаре был куда более разумен, чем многие в сорок. Это нравилось и немного настораживало понтифика, Александр словно почувствовал какую-то угрозу, исходящую от Чезаре, но угрозу не жизни или положению, а угрозу подчинения. Чезаре всегда подчинял себе окружающих людей, конечно, он был слишком молод против Папы и уважал отца, но сейчас и понтифик почувствовал, что со временем подчинится воле сына.

– Согласится. Для этого есть кардинал Асканио Сфорца и его дядя Лодовико…

О Лукреции, казалось, забыли. Но она привыкла к мысли, что женщина полностью находится во власти мужчины, тем более, дочь во власти отца, да еще и отец – Папа Римский!

Девушка решила осторожно расспросить своего всезнающего брата об этом графе Пезаро, пусть хоть что-то расскажет.

…Александр в тот вечер долго лежал без сна, думая о своих детях. Из всех рожденных от него Борджиа всегда выделял детей Ваноцци – Джованни, Чезаре и Лукрецию. В этой троице Лукреция, конечно, стояла особняком, она была дочерью, а женский пол Борджиа любил особенно. Он с огромной нежностью относился к Лукреции, всегда баловал ее, надеясь на ответную любовь. Надеялся не зря, дочь обожала отца в той же степени, как и он ее.

Борджиа всегда понимал, что замужество Лукреции будет просто выгодной сделкой. Конечно, хорошо бы найти ей одновременно молодого и красивого мужа, который любил бы ее, девочка того достойна. Но с красивым есть опасность стать рогоносицей, может, лучше все-таки иметь послушного мужа, как вон Орсино у Джулии. Сказано уехать в родовое имение в Бассанело – уехал и лишний раз супругу оттуда не беспокоит.

Понтифик вздохнул, нет, и в таком случае не все так просто, Джулия родила дочь, но что-то подсказывало Александру, что это не его дочь. Маленькая Лаура подрастала, и все больше становилось понятно, что так и есть. Папа подчеркнуто прохладно относился к дочери своей любовницы, Джулия вопросов не задавала, видно понимая, что Александр подозревает не зря.

Лаура действительно была похожа на Орсини, что означало, что косой супруг Джулии не так прост, потому и был отослан прочь в Бассанело. Расстаться с самой Джулией у Александра не хватило духа, он любил эту красавицу, несмотря на все подозрения. К тому же у неверной любовницы было оправдание – она «изменила» с собственным мужем.

Будет ли Джованни Сфорца столь покладистым мужем, чтобы Лукреция осталась больше дочерью Борджиа, чем его женой? Все, что Александр узнал о будущем зяте, говорило за это. Джованни Сфорца двадцать шесть, он вдовец, но без детей. Это хорошо, Папа не мог представить, что будущий муж его дочери будет любить кого-то сильнее Лукреции. О том, что может вообще не любить, он даже не помышлял. Александр настолько обожал свою девочку, что был абсолютно уверен и в обязательной любви остальных.

Сейчас для отца было главным, чтобы его девочку не вырвали из-под его влияния и не лишили его общества. Это должно стать первым условием, которое будет поставлено самому графу Пезаро. Кардинал Асканио Сфорца, дядя предполагаемого жениха, смеясь, обещал поговорить с ним на эту тему:

– Ваше Святейшество, я прекрасно понимаю, что вы скорее предпочтете потерять руку или ногу, чем долго не видеть свою дочь. Думаю, Джованни Сфорца будет послушным зятем, и вообще, он должен быть благодарен, не всякому предлагают руку прекрасной Лукреции Борджиа!

За окнами уже забрезжил рассвет нового дня, а понтифик все размышлял. Теперь он думал о сыновьях. Даже сам себе Родриго не всегда сознавался, что любимый сын – Джованни, или по-испански Хуан. Почему не Чезаре? Наверное, потому что Джованни всегда требовалось больше внимания и заботы, он был слабее и беспомощней, а еще его постоянно приходилось защищать от брата.

Но при этом Джофре, который был еще меньше и слабее, такой отцовской заботы не видел. Но здесь все куда проще – Джоффредо не его сын, Ваноцци родила его от мужа, то есть поступила, как и Джулия. Борджиа дал ему свою фамилию, что вызвало возмущение Чезаре.

Если кто и достоин имени Борджиа, так это Чезаре. Высокий, стройный, сильный физически, он выделялся умом и проницательностью не только среди сверстников, но и в сравнении с куда более взрослыми и опытными людьми. Не обладай Чезаре внешностью красивого молодого человека, никто не поверил бы, что ему всего семнадцать, а не сорок. Может, потому, а не только из-за положения его отца кардиналы и признали Чезаре равным себе?

Казалось, в этом молодом человеке все замечательно: он умен, красив, силен физически, умел себя держать с людьми так, что они попадали под его обаяние… Почему же не один раз Борджиа замечал, что его сына боятся, причем боятся даже те, кому он вовсе не причинил никакого зла? Люди словно чувствовали эту угрозу будущего зла.

Чезаре учился держать себя в руках, Александр, прекрасно зная взрывной характер своего сына, понимал, как тяжело ему это дается, а потому радовался растущему умению новоиспеченного кардинала усмирять гнев. Это нужно уметь обязательно, иначе беда. Покойный муж донны Адрианы Лодовико Орсини сыграл большую роль в физическом развитии мальчика как раз, когда тот становился юношей, теперь Чезаре легко гнул подковы одной рукой и во время состязаний сворачивал головы быкам, приводя в изумление зрителей. Любимым объектом его охоты были медведи, и Папа подозревал, что далеко не всегда его сын пользуется помощью других.

Но не эта сила пугала понтифика. В Чезаре была другая – моральная сила, которая значила куда больше. С детства все, находившиеся рядом с мальчиком, понимали, что его требование лучше выполнить, и чувствовали, как его воля неуклонно подчиняет своей. С годами это умение подавлять чужую волю у Чезаре только росло, теперь и Папа чувствовал, что попадает под его влияние.

Это было тем более удивительно, что сам понтифик отличался умением словно околдовывать собеседников. Еще о кардинале Родриго Борджиа говорили, что каждый собеседник попадает под его обаяние и соглашается со всем, им сказанным, раньше, чем успеет сообразить, что ему предложили.

Но в том и беда, что обаяние у отца и сына было несколько разное. Родриго Борджиа очень любил жизнь во всех ее проявлениях и не боялся грешить, надеясь, что за полученное удовольствие Господь простит ему эти грехи. Потому и обаяние у него было особенное, оно словно обволакивало, не оставляя ощущения насилия, подчинения своей воле. У Чезаре иначе. Встречаясь с проницательным взглядом юного кардинала, человек чувствовал, что попал во власть его воли, хотелось немедленно вырваться из-под этой власти. Тех, кто подчинялся сразу и безропотно, Чезаре презирал. А вот те, кто пытался сопротивляться, становились его врагами, а быть врагом Чезаре Борджиа можно было пожелать только своему кровному врагу.

Александр помнил, как однажды, говоря о Джованни, Чезаре усмехнулся:

– Не будь он моим братом, был бы врагом.

Это было страшное признание, но отец в него поверил.

Сам Александр чувствовал, что тоже медленно, но верно попадает под влияние сына, зато сам Чезаре все реже оказывается под отцовским. В глубине души Папа понимал, что сын сможет поставить под свою руку всю Италию, но только одним способом: на колени. И сделает это, если хватит времени. Вопрос был только в том, как долго проживет сам понтифик, и дело здесь не в его физическом здоровье, с этим у Александра было все в порядке, а умении отравителей. Справиться с политическими врагами вроде Джулиано дела Ровере Папа рассчитывал своей хитростью, против нападения бандитов или убийц существовала охрана, а вот уберечься от предателей с ядом было куда труднее. Оставалось уповать на помощь Господа, хотя меры Папа, конечно, принимал.

Когда понтифик все же заснул, ему приснился Чезаре в привычном черном одеянии, которое он так любил, на черном коне, смеющийся над поверженными врагами. И хотя враги были повержены, а сын смеялся, проснулся понтифик в отвратительном настроении, к тому же ему очень не нравился смех собственного сына во сне, он был каким-то… дьявольским.

Папа долго стоял на коленях, молясь о спасении души своего Чезаре, даже сам себе не сознаваясь, что действительно боится за бессмертную душу сына.