Жанна д’Арк. «Кто любит меня, за мной!» Павлищева Наталья

– Не больно-то и нужен!

Но в глубине души она понимала, что зря обидела Жиля де Ре, ничего плохого барон не сделал и не сказал за все то время, пока возился с ней. Но думать об обиде наставника было некогда, девушка настояла, чтобы в штурме Турели участвовали ополченцы. Тогда Дюнуа разозлился окончательно:

– Очень хочется уложить как можно больше людей и погибнуть самой?! Ради бога! Мы вас прикроем со стороны Сен-Лоранса. Наступайте со своим знаменем и со своей чернью!

– Мы с чернью возьмем Турель, и вам будет стыдно!

После ухода Девы капитаны некоторое время не могли прийти в себя, позволить пререкаться с ничего не соображающей в боевой обстановке и правилах ведения боя девчонкой недостойно боевых капитанов. На душе скребли кошки, но все равно ни один из них не был согласен идти в бой под командованием девчонки, прекрасно представляя, чем это закончится. Уверенность уверенностью, но против умения и пушек годонов ею не заслонишься. Ла Гир, не единожды помянув черта и поскребя затылок, вздохнул:

– Пожалуй, я попробую ей завтра помочь. Чего не бывает… Да и жалко бросать Деву одну на произвол судьбы…

Дюнуа фыркнул:

– Из-за жалости вы готовы положить своих людей, капитан? А как остальные?

Бастар обвел взглядом собравшихся, ни один не выразил готовности последовать за Ла Гиром.

– Чтобы завтра Бургундские ворота были закрыты! Ни самому идти на штурм следом за этой девчонкой, ни выпускать ее я не намерен! А с барона де Ре спрошу за самовольное поведение! Боевой капитан позволяет себе пререкаться с девчонкой и покидать совещание.

Де Гокур усмехнулся:

– Де Ре оплачивает свои отряды сам и если завтра вдруг решит переметнуться к Толботу, то это его право, и ничего вы с ним не поделаете! А ворота я закрою, – поспешно добавил он, встретившись со ставшим бешеным взглядом Дюнуа.

Утро принесло собравшимся у Бургундских ворот ополченцам неприятное открытие: ворота заперты, и отворять их никто не намерен. Де Гокур отрицательно качал головой:

– Приказано не открывать, ворота открываются только в случае штурма.

Но теперь у горожан был свой капитан, они едва не прибили Гокура, и тому пришлось дать команду открыть ворота. Началась переправа…

У Орлеана Луара разбивалась на несколько отдельных рукавов-протоков, образуя малые и большие острова: Сен-Лу, Туаль, Рыбачий, Карла Великого и множество помельче. Окружив Орлеан, годоны возвели или просто укрепили несколько опорных пунктов на западе от города, на востоке тот самый Сен-Лу, который удалось взять, а на левом берегу Луары Турель, Сен-Жан-де-Блан и Огюстен. Если сам Турель накрепко запирал Орлеан, то Огюстен, в свою очередь, прикрывал подходы к Турели, а Сен-Жан-де-Блан отрезал переправу с правого берега большому количеству войск.

В предыдущий день после такого резкого совета Жанна до самых сумерек стояла на крепостной стене, пытаясь прикинуть, как наступать на Турель. Там, за островом Туаль Сен-Жан-де-Блан, эту бастилию надо брать первой, оставлять ее за спиной нельзя. А дальше путь на Огюстен, это главная препона перед самой Турелью. Переправа должна быть быстрой, если удастся взять первую бастилию, сразу станет легче, люди поверят в победу. Она старалась не думать о том, что ее не поддерживает никто из капитанов, ничего, справится и сама, с Божьей помощью все получится.

Переправа шла трудно, но никто не роптал, все понимали, что другого ожидать не приходится. С Жанной на левый берег переправился и… отряд де Гокура. Сам капитан вовсе не жаждал поддерживать Деву, но под давлением горожан и своих собственных солдат решил ввязаться.

На левом берегу их ждала неожиданность – бастилия была пуста, годоны, решив не разбрасываться силами, попросту ее оставили! Красивой победы не получилось, хотя все равно обрадовались. Теперь предстояло штурмовать Огюстен.

Монастырские стены форта Огюстен – это не частокол Сен-Лу и даже не стены Сен-Жана… Такие просто криком не возьмешь, нужна артиллерия, а значит, надо возвращаться в город и убеждать Дюнуа дать ей орудия. Оставив отряды под командованием Гокура в первой бастилии, Жанна отправилась обратно.

Если она надеялась, что за ночь и часть дня рыцари передумали, то сильно ошибалась, Дюнуа не собирался класть людей из-за наступательного порыва Девы. Жанна, осознав это, решила потребовать хотя бы орудия, а если не дадут, то обратиться к помощи горожан. Она издали завидела Дюнуа, но чуть замедлила шаг, потому что к нему подошел барон де Ре и принялся что-то объяснять, показывая то на Турель, то на западные форты годонов. Неужели отговаривает от каких-либо действий?! Жанна чувствовала себя виноватой перед бароном, ведь вчера вечером обидела почем зря, но извиняться именно сейчас не хотелось, сначала она докажет, что права!

Барон де Ре действительно подошел к графу Дюнуа с предложением. Кивнув на левый берег, где вовсю суетились отряды, приведенные Девой, он хмуро произнес:

– Идите с ней, Толбота я задержу.

Дюнуа вспомнил слова Ла Гира о самостоятельности де Ре и возможности его перехода к Толботу. Стало не по себе. То ли поняв его сомнения, то ли еще почему, барон усмехнулся:

– Не беспокойтесь об Орлеане, у Толбота не столько сил, чтобы без подкрепления Фастольфа штурмовать город. Не теряйте времени.

Когда Жанна все же подошла к графу, де Ре уже скакал прочь. Вот уж чего не слишком хотелось Дюнуа, так это подчиняться распоряжениям Девы. Кроме того, он понимал, что, даже взяв Огюстен, можно надолго там застрять, укрепления Турели куда мощнее всех предыдущих. Но делать что-то нужно, де Ре прав, вот-вот подойдет Фастольф, тогда будет значительно труднее. Помощи от своего короля Дюнуа не ждал совсем.

Дюнуа со скрипом согласился последовать за Девой и отправить на левый берег часть артиллерии. Началась новая переправа.

Но пока Дева решала дела в Орлеане, обстановка на левом берегу накалялась, и виной тому вовсе не были годоны. Когда-то Жиль де Ре сказал Жанне, что солдат без дела не должен сидеть ни минуты, иначе начнет искать ненужные приключения, и был прав. Шли час за часом, а с правого берега от Орлеана никто не прибывал. Гокур начал поддразнивать ополченцев и солдат, так спешивших на этот берег за Девой, мол, она передумала. Осталась там. Пока пообедает, пока то да се…

Промаявшись до середины дня, солдаты и ополченцы решили своими силами брать Огюстен! Гокуру бы остановить, но он оказался мастером только поддразнивать, а вот идти на штурм в первых рядах вовсе не собирался. Не очень-то и нужен! – решили французы и бодрой толпой хлынули к форту.

Это был неоценимый подарок годонам, все французы оказались как на ладони, быстро убедившись, что их совсем немного, англичане затаились и, подпустив на расстояние выстрела, принялись хладнокровно бить. Конечно, нападавшие тут же показали свои спины, а остановить их было некому! Мало того, завидев беспорядочное отступление французов, годоны сами бросились в контратаку.

Жанна с Ла Гиром увидели это бегство еще с острова. Девушка обомлела, зачем Гокур разрешил атаку столь малыми силами?! Он-то должен понимать, что это смерти подобно! Но винить капитана некогда, Дева рванулась вперед, едва ее нога коснулась левого берега Луары. За ней спешил Ла Гир, он прекрасно понимал, что только неожиданный поворот может спасти отряды на левом берегу от полного разгрома и уничтожения.

Знамя Жанны затрепетало на ветру:

– Кто любит меня, за мной!

Тонкий голосок перекрыл шум битвы и свист стрел и пуль. Жанна мчалась по направлению к форту и контратаковавшим годонам.

– Кто любит меня, за мной!

Знамя, хрупкая фигурка в белых латах и звонкий голосок сделали свое дело, словно опомнившись, французы повернули обратно на врага. Теперь уже годоны показали свои спины, храбрые всего минуту назад, они удирали со всех ног, спеша добежать до стен форта, чтобы не быть убитыми или плененными. И только у самой насыпи опомнились: так недолго и врага на своих плечах в форт принести. Годоны сумели не допустить французов в сам форт, закрыв ворота перед их носами.

Пока Жанна была довольна и этим, но останавливаться нельзя, пока годоны обескуражены неожиданным поворотом дела, нужно брать форт, только с теми силами, что есть на левом берегу, сделать это не получится, нужна артиллерия! Наконец со стороны переправы показались отряды под знаменем Дюнуа и орудия, которые с трудом тащили пушкари. Начался новый штурм Сен-Огюстена. К вечеру форт был взят. Теперь от Турели их отделяло всего несколько сотен шагов. Правда, что это были за шаги! Под стрелами, пулями, летящими ядрами, а потом еще смолой и камнями со стен!

Но это девушку не пугало, Жанна была не просто возбуждена, она вся горела! Даже страшная усталость от тяжелого дня, проведенного в латах, не сломила. Они взяли форт Огюстен, теперь остается завтра штурмовать Турель. В том, что и этот бастион падет, она не сомневалась ни минуты. Узнав, что большинство капитанов собираются ночевать в Орлеане, девушка сначала возмутилась, но потом решила последовать их примеру. Во-первых, она едва держалась на ногах, а в форте даже прилечь негде, всюду мужчины, не ночевать же в латах, завтра можно и не подняться, а силы нужны. Во-вторых, она больше не доверяла никому, не хватает, чтобы еще кто-то, как Гокур, умудрился свести на нет все достигнутое. Нужны были подкрепления, сил для взятия Турели все же маловато.

И еще одна причина заставляла девушку стремиться в Орлеан, хотя она сама бы в этом не призналась. Ей очень хотелось увидеть барона де Ре и рассказать, как штурмовали Сен-Огюстен.

Барона увидеть не удалось, тот был на западной крепостной стене в стороне Сен-Лоранса, там в любую минуту можно было ждать нападения Толбота. А вот с капитанами снова пришлось поспорить. Дюнуа предлагал… остановиться, чтобы закрепить успех!

– Зачем?! Какой успех закреплять?!

– У нас не слишком много сил, чтобы взять Турель штурмом, зато в городе достаточно продовольствия и оружия, чтобы дождаться подхода помощи от дофина. Оставим в Сен-Огюстене гарнизон и подождем подхода дополнительных войск.

Жанна смотрела на графа и не понимала, издевается тот или говорит всерьез.

– Годоны выбьют из форта наш гарнизон завтра же! Пока они этого не сделали, надо с рассветом самим штурмовать Турель!

– Вы уверены, что с вами всегда будет Божья милость, которая помогла одержать две неожиданные победы?

У девушки перехватило горло, похоже, ей помогать никто не собирался! Холодно потребовав, чтобы хоть артиллерия поддержала их огнем со своей стороны, когда начнется штурм, Жанна отправилась домой хоть чуть поспать, утром еще до рассвета ей надо быть на левом берегу, в Сен-Огюстене. Уезжая оттуда, девушка потребовала, чтобы штурм без нее не начинали, но она уже ни на кого не надеялась.

Сильно ныла поврежденная нога (даже не заметила, где и когда содрала большой лоскут кожи), а мысли роились в голове совсем не веселые. Проваливаясь в сон, она думала о том, что воевать приходится не только с врагом, но и с собственными капитанами. Чего они все осторожничают?! Точно дофин своим сонным видом заразил остальных! Последней мыслью засыпающей девушки было: хорошо, что с ними нет дофина Карла, перед каждым штурмом дней десять совещались бы. Нет, не перед штурмом, а перед шагом…

Проснулась она до света и очень удивилась, обнаружив перед домом Буше, в котором жила, огромную толпу вооруженных чем попало горожан, готовых отправиться за ней на штурм Турели хоть вплавь. Всеобщему запалу пришлось подчиниться и графу Дюнуа, хотя как же ему не хотелось идти на поводу у Девы!

Рассветные лучи еще не тронули землю, а по реке уже засновали туда-сюда лодки, перевозя и перевозя людей с правого берега на левый. Это прекрасно видели в Турели, Гласдель даже сам поднимался, чтобы убедиться, что французы готовятся к штурму, но не боялся совершенно. Из форта к Толботу еще вчера отправился гонец и до рассвета успел вернуться обратно. Толбот и Гласдель договорились, что как только через пару дней форт оттянет на себя достаточное количество французов (они не сомневались, что осада меньше не продлится, слишком сильны укрепления Турели и слишком удачно она расположена, чтобы сдаться быстро), Толбот ударит по Орлеану, только не там, где его ждет барон де Ре, а северней, через ворота Вернье, которые защищены хуже.

Форт Турель действительно прекрасно расположен и хорошо защищен. То, что французы взяли Сен-Огюстен, им мало поможет. Между Огюстеном и стенами Турели несколько сотен шагов, и все пространство простреливается, недаром Гласдель так требовал уничтожить всякую растительность на этом участке, словно чувствуя, что пригодится. И ров перед насыпью отменный, и сама насыпь тоже очень крутая. Турель неприступна, и горе тому, кто попытается ее штурмовать хоть с какой стороны.

Но французы готовились к штурму. Неужели их капитаны не понимали, что лишь потеряют людей в этой безумной попытке?! Или так поверили в свою ведьму? Ну что ж, тем лучше для англичан, при штурме Турели эта ведьма найдет свою погибель и французы падут духом. Ведь если очень во что-то верить, а потом это что-то потерять, вместе с верой пропадет и способность сопротивляться. Гласдель и Толбот едва ли не потирали руки: глупые французы снова попадались в ловушку! Предстоял еще один «день селедок», только в размерах целого Орлеана. Толботу вовсе не хотелось, чтобы Фастольф успел подвести войска и лавры победителя достались ему одному, а Гласдель, в свою очередь, не очень желал помощи Толбота по той же причине. Каждому хотелось вполне вкусить радости зваться погубителем огромного числа французов и той самой ведьмы, которой эти глупцы так гордятся.

А ненавистная годонам Жанна, стоя на стене Огюстена, прикидывала, как надо штурмовать. Впереди открытое пространство, куда будут бить орудия осажденных, потом ров, из него выбираться нелегко, потом высокая насыпь, и снова стрелы и пули, а потом еще и стена, откуда не протянут руку помощи. Конечно, из Орлеана поддержат огнем своих орудий, но эта поддержка хотя и нужна, дела не решит. Самое страшное – начать штурм и не испугаться первых шагов под огнем противника. И убедить можно только своим примером, ее знамя должно быть впереди, за треугольным стягом с именем Иисуса французы пойдут, не раздумывая, в них уже есть вера в это знамя.

Но это значит, больше всего стрел и снарядов полетит именно в нее, она станет для годонов из Турели лакомой мишенью. Страшно? Да, конечно, но Жанна о себе уже не думала, если она не пойдет впереди, то как сможет требовать этого от других?

Ла Гир подошел, кивнул на ровный участок перед рвом:

– Там открытое место. Солдатам будет страшно бежать через это место.

– Вижу, я сама побегу впереди со знаменем.

– Почему ты, Дева? Ты командуй. – Этьен помнил их решение любой ценой отвлекать Деву от опасных действий. Все остальные давно об этом забыли, а он помнил. Но она подняла недоуменные глаза:

– Если не я, то кто же? – И чуть задумчиво повторила еще раз: – Кто же, если не я?

Бывалый вояка, опытный капитан, много перенесший и много раз ходивший в атаку, замер, потрясенный простотой этих слов. Действительно, кто, если не я? Если бы каждый задал себе этот вопрос, годонов давно не было бы на земле Франции. И Ла Гир понял, что Дева пойдет в атаку первой, неся свое знамя, а за ней пойдут остальные, потому что за этим знаменем ничего не страшно. А вот ему самому страшно было, не за себя, за нее, маленькую деревенскую девчонку, взявшую на себя ответственность за всю Францию.

– Береги тебя Господь…

Когда открылись ворота форта Огюстен в сторону Турели, над обоими фортами прозвучал серебряный голос:

– Кто любит меня, за мной!

Она действительно пошла первой, пробежала открытое место, и ни один снаряд не задел, все это не глядя, спиной чувствуя, что бегут, что не оставили одну, спустилась в ров, умудрилась вылезти наверх… Вокруг уже бежали с осадными лестницами, карабкались, опережая один другого, а сверху летели стрелы, камни, сыпались ядра…

Еще немного, вот уже стена, к ней нужно приставить осадную лестницу, только постараться упереть прочно, чтобы в важный момент не покачнулась, не съехала, не подвела, это Жанна помнила еще из дома, однажды она оказалась на земле вместо крыши сарая из-за того, что поставила лестницу как попало. Но теперь-то она опытная, поставила как надо, занесла ногу на первую ступеньку… и вдруг… Что-то сильно толкнуло под левую ключицу, от резкой боли и толчка Жанна покачнулась, падая на руки подоспевших солдат. Лучник годонов оказался метким, стрела угодила точно в место сочленения панциря и наплечника и вонзилась на глубину половины ладони. Девушка потеряла сознание.

По рядам прокатилось: «Дева убита!» Большего ужаса было трудно ожидать, штурм не просто захлебнулся, теперь солдаты бежали обратно, своими телами прикрывая безжизненное тело Жанны от вражеских стрел.

Очнулась она уже на траве в форте Огюстен. Над ней склонился оруженосец Жан д’Олон, освобождая от панциря. В следующее мгновение Жанна поняла, что ранена, что стрела торчит из тела, из-за этого кровью залито все. Но обидней всего не ранение, девушка вдруг сообразила, что, чтобы перевязать ее, оруженосцу нужно снять или срезать ее рубашку, обнажить не просто тело, а плечо и грудь. Стало невыносимо больно и обидно! Дева называется, оголиться перед мужчинами! Рывком сев, она попыталась закрыться руками. Жан недоуменно уставился на Жанну:

– Нужно вытащить стрелу и перевязать. Будет больно, но вытерпеть можно.

– Я с-са-ма… – дрожащими губами возразила девушка и схватилась за древко стрелы.

От боли, от понимания, что вокруг одни мужчины, от отчаяния ее потрясли рыдания. Но д’Олон, кажется, догадался, в чем дело, даже не попросил, скомандовал: «Всем отвернуться!» – и мужчины повернулись к девушке спинами.

– Смотри, за стрелу возьмешься крепко и дернешь сразу, тянуть нельзя, будет хуже. Потом сразу приложишь вот это.

– Что… это? – Жанну трясло от боли и страха. Начала сказываться потеря крови.

– Это ткань, пропитанная маслом и салом, остановит кровь. Потом я перевяжу.

Жанна кивнула, слезы высохли, от страха не осталось и следа. Рывком дернув за обломок стрелы, она все же вскрикнула, из раны хлынула кровь, но приложенная ткань действительно быстро ее остановила. И все равно девушка была вся в крови.

А вот как перевязать, не знала, все же перевязывать саму себя одной рукой, да еще и рану на плече не просто неудобно, но невозможно. И снова Жан пришел на помощь:

– Давай-ка я перевяжу. И перестань думать о глупостях, если не хочешь потерять слишком много крови!

Тщательно перевязывая плечо, он ворчал:

– А ты думала, воевать можно без ран? Не получится, учись терпеть боль и кровь…

А она рыдала чисто по-девчоночьи, рыдала оттого, что больно, что некому пожаловаться, что мужчина касается ее плеча и груди руками, что атака сорвана из-за нее. Напряжение последних дней вылилось в слезы, они струились по нежным щекам, оставляя бороздки на грязной, испачканной кровью коже. Перевязав рану, оруженосец вдруг вытер эти слезы тыльной стороной ладони и сказал, совсем как Жиль де Ре:

– И не реви, это некрасиво.

Ему было очень жалко девочку, но иначе просто нельзя, если она сейчас испугается, всему конец. Годоны и так уже обрадовались, об этом совсем рядом говорил Гокур, ведь они считают Деву ведьмой, а потеря крови ведьм ослабляет, они теряют и свою силу. Это услышала Жанна. Ведьма?! Проклятые годоны считают ее ведьмой?! Она им покажет!

– Жан, латы и панцирь!

Тот покачал головой:

– Панцирь не дам, надавит рану, снова откроется.

– Хорошо, шлем.

К Жанне подскочил Ла Гир:

– Как ты? Ты крови не бойся, она вся не вытечет…

Капитан просто не знал, как успокоить девушку. Рана – дело серьезное, тем более глубокая.

Подошел Дюнуа:

– На сегодня хватит, вы ранены, солдаты устали, штурм перенесем на завтра.

– Нет!

– Что нет? Люди устали. Я приказал трубить отбой.

– Нет! Позвольте мне помолиться, а люди пока отдохнут. Я спрошу совета у Голосов.

– Жанна, всему есть свои пределы, вы едва держитесь на ногах, многие солдаты тоже. На сегодня достаточно! – В голосе Дюнуа уже появились нотки раздражения. Но девушка только махнула рукой и отошла в сторону.

Она молилась истово, просила дать ей силы снова повести людей на штурм и помочь одержать победу. Одержать уже сегодня, потому что солдаты действительно очень устали, им плохо, они замучены. Эта победа поднимет дух орлеанцев и поможет им прогнать проклятых годонов от своего города!

Губы шептали молитву, а перед глазами плыла земля, слишком много крови она потеряла, пока несли, пока перевязывали.

– Господи! Не оставь, помоги выдержать! Не мне это нужно, а тем, кого я повела за собой!

И снова слезы, только теперь отчаяния, ведь позвала за собой, бросила под стрелы и снаряды врага, а сама упала! Неужели она такая слабая?! Нет, пока держится на ногах, она будет бежать вперед! Вот только знамя придется нести кому-то другому, раненая рука его не удержит.

– Пора снова начинать штурм!

На нее смотрели недоуменно все, солнце клонилось к закату, еще чуть, и начнет смеркаться, какой штурм? И Жанна вдруг начала не приказывать, а… почти уговаривать. Тонкий, нежный голосок увещевал:

– Я вижу, что вы устали, измотаны, но ведь и годоны тоже! Они тоже выбились из сил, у них на исходе ядра, я точно знаю! И они не ждут нашего штурма, это главное! К завтрашнему дню они успеют отдохнуть и набраться сил, перестанут бояться. Нужно наступать сегодня. Вы будете сегодня в крепости, верьте мне. Я снова поведу вас на штурм, мы же почти одолели проклятых годонов! Неужели из-за одной-единственной глупой стрелы, угодившей в мое плечо, вы готовы отступить?!

По рядам понеслось: «Дева сама пойдет на штурм! Она ранена, но готова снова штурмовать крепость… Дева с нами…»

– Жан, Мюго, вы должны быть рядом со мной и не дать мне упасть! Даже если меня убьют, вы на себе втащите меня вместе со знаменем на крепостную стену!

Д’Олон ругнулся:

– Тьфу на тебя! Дважды в одном бою не ранят! – И шепотом добавил: – Только не смей плакать, не то барону расскажу.

Жанна с благодарной улыбкой замотала головой:

– Больше не буду.

Гласдель выскочил на стену и остановился, не веря своим глазам. Французы снова атаковали! Скоро стемнеет, они должны неимоверно устать, какой штурм?!

Но он был, причем странный, солдаты бежали без криков, с какой-то мрачной решимостью отомстить годонам за ранение своей Девы. И тут сверху увидели то, чего боялись больше всего, – французов снова вела та самая фигурка в белых латах, ее знамя трепетало на ветру!

Вал наступавших быстро и беспрепятственно достиг и рва, и даже насыпи. Оставалась стена, именно там ранило Деву. Оруженосец и паж вглядывались в лицо Девы, та мотала головой:

– Все в порядке!

Д’Олон видел, что, конечно, не все, но она держалась молодцом, только как взберется на стену под градом камней и потоками горячей смолы или масла? Если бы не это, они с Мюго и другими легко подняли бы ее наверх. Но рисковать нельзя, еще раз упасть Дева не может, она не сама по себе, она, как и ее знамя, для всех.

Подбежал Ла Гир, тоже глянул в лицо:

– Как?

Только кивнула. Капитан тут же скомандовал д’Олону и знаменосцу:

– Вперед!

Следом за знаменем Девы насыпь и стену захлестнул людской поток. Ждали чего угодно – града камней, потоков горячей воды, смолы, бревен, но только не отсутствия сопротивления! В форте царила паника, с одной стороны наступали отряды, казалось, уже выдохшихся французов, с другой – от Орлеана спешно перекидывали бревна через разрушенные пролеты моста, и по ним перебирались ополченцы из города. Годоны в Турели оказались атакованы с двух сторон. Они попытались прорваться на мост, но горожане подвели большую барку, доверху нагруженную сеном и паклей, и подожгли ее. В результате в горящей западне оказались едва ли не все годоны, находившиеся в Турели.

Те, кто не погиб от снарядов и стрел при штурме крепости, теперь нашли свою гибель в огне. Жанна сверху увидела Гласделя и, вспомнив свое обещание его гибели, пожалела о нем. Вильям Гласдель прикрывал отход своих, хотя куда было отходить? Только на объятый пламенем мост.

– Гласдель, сдавайтесь! Лучше плен, чем страшная смерть!

Едва ли он услышал этот крик в шуме боя и среди ревущего пламени, но обернулся и отрицательно помотал головой. Боевой капитан Вильям Гласдель не собирался сдаваться ведьме, лучше гибель, чем позор плена по ее вине.

Это было даже не поражение, это полнейший разгром, и снова впереди всех оказалась Дева, снова ее упорством, ее волей люди не испугались, не отступили, не остановились на полпути.

Но сама Дева была едва жива, все же перевязку нужно делать в лучших условиях, к тому же после этого требовалось лежать, а не бегать и не лазать по стенам! Так объявил доктор, осмотревший рану. Он долго качал головой, все время, пока заново обрабатывал рану и перевязывал ее.

Жан д’Олон испугался:

– Мы едва не погубили Деву, сделав перевязку не так?

Доктор усмехнулся:

– Вы все сделали правильно и хорошо, да только с такими ранами не ходят в атаку.

– Она будет жить?

– Конечно, если не умерла до сих пор, то будет. Только пусть лежит, не вставая, и пьет вот это.

– Что это?

Доктор открыл пузырек и сделал небольшой глоток средства, демонстрируя подозрительному Ла Гиру, задавшему вопрос, что там нет отравы. Но капитана так запросто не убедишь, все равно сомневался:

– Может, вам это и не вредно, я ей?

– Капитан, я много лет лечу людей и никогда никого не травил. А вашей Деве надо просто поспать, не то завтра снова пойдет в атаку и рана откроется. Это средство заставит ее полежать спокойно хоть пару дней.

– А-а…

И все же Ла Гир приказал не спускать глаз с доктора, чтобы, если что случится с Девой, лично спустить с него шкуру. Он так и сказал, доктор только пожал плечами:

– Дурак…

Вот теперь Ла Гир поверил, он от души чертыхнулся и протянул доктору руку:

– Не сердитесь на меня, я просто боюсь за Деву.

– А я нет?

Они подружились, и весь оставшийся вечер Ла Гир с упоением рассказывал доктору, по привычке перемежая слова с крепкими ругательствами, как Дева разгоняла шлюх из лагеря, как останавливала бегущих от Сен-Лу, как вела людей в атаку на Сен-Огюстен, а потом была ранена под Турелью и даже не заплакала, представляете, не пролила ни слезинки! А еще говорят, что эти женщины ревы! Никто не посмел возразить, ни у кого не повернулся язык припомнить, как рыдала бедная Жанна, увидев стрелу, засевшую в своем плече. Конечно, не все знали, что большая толика этих слез из-за понимания, что перевязывать ее будут мужчины, но окружающие были готовы простить Деве и просто слезы боли и отчаяния, ведь она смогла пересилить себя, а это даже труднее, чем не заплакать вообще.

Сама героиня дня лежала на постели, бледная от потери крови и тихая, не подозревая, какие о ней ходят легенды. Ей не было стыдно за свои слезы, но только потому, что Дева спала, а вокруг на цыпочках ходили здоровенные мужики, оберегая ее покой, Ла Гир пообещал лично свернуть башку тому, кто издаст хоть звук, могущий разбудить Деву. Он даже Жилю де Ре разрешил глянуть на Жанну лишь в щелку.

А потом два капитана до самого утра сидели с кружками вина в руках, и Ла Гир раз за разом подробно рассказывал, как Жанна сначала остановила паническое бегство солдат у Огюстена, как потом повела в атаку и годоны бежали, как подняла людей на штурм Турели, как ее ранили, как Дева вытаскивала стрелу, а потом снова скомандовала, нет, позвала за собой на Турель, и годоны испугались! За все это требовалось выпить, потому через некоторое время беседа потекла зигзагами.

– И не верь, если тебе будут говорить, что она плакала! Не верь! Это просто… ей что-то в глаз попало!

– Ты это мне говоришь? Она рева, понимаешь, ре-ва! – Приятели уже основательно напились и теперь пытались перекричать друг дружку. Де Ре мотал головой, а заодно и кружкой с вином, отчего напиток выплескивался. Ла Гир следил за брызгами, не отрываясь. – Но всегда умеет себя пересилить. Вот маленькая и тихая, а пересилить умеет! Веришь?

Несколько мгновений Ла Гир сосредоточенно вглядывался в лицо Жиля, потом серьезно кивнул:

– Я верю! А годоны нет!

Теперь уже Жиль разглядывал физиономию приятеля. Неизвестно, что он на ней увидел, но решительно махнул рукой с кружкой, выплеснув на стол остатки напитка:

– Ну и дураки! Пусть им хуже будет!

– Пусть! – горячо поддержал его Ла Гир. Они выпили за то, чтобы годонам было хуже. – Плохо… ой, как плохо…

– Что?!

– Годонам плохо! У них нет Девы, а у нас есть!

– Тебе их жалко?

– Ни-ни! Они нашу Деву ранили! Поубивал бы всех!

– Поубивай, – милостиво разрешил барон.

– А ты?

– И я тоже.

В знак согласия и дружбы они крепко пожали друг дружке руки и еще выпили за дружбу и убийство годонов.

Утром Ла Гир разрешил приятелю посидеть подле спящей девушки. Перед этим они старательно зажевывали доказательство вчерашних посиделок, чтобы не слишком разило.

Открыв глаза, Жанна увидела подле своей постели Жиля де Ре.

– Барон…

– Лежи! Героиня…

Девушка мгновенно вспомнила все: первый штурм Турели, свое ранение и слезы…

– Я не героиня… я… плакала…

И столько горя было в голосе, что у Жиля дрогнуло сердце. Бедная девочка! Но голос не дрогнул:

– А я не сомневался, что ты рева.

– Теперь надо мной будут смеяться?

Хотелось крикнуть: «Кто посмеет?!» Не только Ла Гир, и он сам свернул бы такому шею! Барон немного помолчал, глядя в черные глаза, которые снова стали застилать слезы (ну что за плакса!), потом чуть улыбнулся:

– Знаешь, как тебя зовут теперь в Орлеане?

Она почти ужаснулась мысленно, но отважно помотала головой, мол, не знаю.

– Орлеанской Девой.

С улицы доносился колокольный звон. Чуть смущенная Жанна кивнула в сторону окна:

– Почему звон?

– Празднуют.

А на английских позициях Толботу казалось, что это похоронный звон. Так и было, французы праздновали не просто победу, а уничтожение его боевых товарищей, уничтожение Турели. Толбот то ходил из угла в угол, мрачно косясь в сторону Орлеана, то лежал, закинув руки за голову. Он размышлял. Опытный военачальник, побеждавший во многих боях и умевший правильно оценивать положение дел, он прекрасно отдавал себе отчет, что осада Орлеана не просто прорвана, ее попросту нет. Осаждавшие сами превратились в осажденных, и если немедленно не уйти, то завтрашний (а вдруг это случится сегодня?!) штурм западных фортов принесет французам тот же результат, что и в Турели. Спасти Толбота и его войско мог только подошедший на помощь Фастольф или… уход со всех занятых позиций. Но Фастольф все не подходил, оставалось лишь убираться вон самим.

Англичане уходили от Орлеана, который осаждали двести дней, всего лишь на девятый день после появления в нем Девы! Причем ушли, оставив своих раненых и больных, пленных французов и множество всякой всячины, чтобы идти налегке.

Толбот вывел свое войско в поле перед Орлеаном и остановился, словно испытывая судьбу. Если бы на них напали из города, то уносить ноги было уже некому. Но и горожане, которых теперь было куда больше годонов, не приняли боя, они спокойно наблюдали, как уходят враги. Жанна успокаивала:

– Ваше время сразиться с ними еще придет.

Она оказалась права, только встретиться пришлось с объединенной армией Толбота и все же подошедшего Фастольфа.

А тогда к дофину была отправлена торжественная реляция, сообщавшая о снятии осады с Орлеана. В ней было много что, но Девы касалась лишь одна фраза:

«В некоторых сражениях принимала участие и Дева…»

Как-то не очень хотелось признаваться прославленным полководцам, что юная крестьянка из далекой деревни сумела сделать то, чего они не могли в предыдущие две сотни дней.