Жанна д’Арк. «Кто любит меня, за мной!» Павлищева Наталья

У английского гарнизона Жаржо не осталось шансов. Сам граф Сеффолк попал в плен, как и его брат.

А вот герцог Алансонский теперь поглядывал на Деву с некоторым раздражением, ему казалось, что Жанна в любой момент может припомнить его испуг на поле боя и обвинить в трусости. Девушка и забыла об этом случае, а герцог все переживал, хотя должен бы восхищаться отвагой молоденькой девушки, бесстрашно поднимавшейся на штурм первой, когда умудренные боевым опытом солдаты пасовали. Но человек с большей охотой вспоминает собственную смелость, чем хвалит чужую, и с еще большей неохотой признает чужую, если сам при этом смелым не оказался. Герцог всячески избегал саму возможность оказаться рядом с Девой во время штурма, чтобы не пришлось еще раз удирать с поля боя на негнущихся ногах всем на смех, но Жанна и не настаивала.

Тем более штурмовать больше ничего не пришлось. Следующий город – Божанси – сдался без боя, причем не стал затягивать, боясь рассердить Деву и вызвать штурм безо всяких переговоров. Как оказалось потом, годоны в Божанси поторопились, едва они покинули город, как к Луаре подошел столь ожидаемый Фастольф со своим войском.

С Толботом и Фастольфом встретились у Патэ.

Об этом сражении солдаты говорили, что оно выиграно одним только именем Девы. Действительно, так сложилось, что сама Жанна при Патэ в бой не вступила, однако годонов деморализовало понимание, что с французами их Дева.

Но перед сражением годоны так не думали. Их армия растянулась вдоль Луары, от Божанси до Жанвиля. Возглавляли войско широко известные и очень опытные Толбот и Джон Фастольф, доставивший столько огорчений французам у Орлеана в «день селедок». Французская армия подтягивалась постепенно, впереди шли примерно две тысячи солдат, но в резерве оставалось еще около десяти. Было решено дать сражение, несмотря на столь серьезное противостояние. С Девой полутора тысячам французов было не страшно против пяти тысяч закаленных боями годонов. Ну и что, что с ними Толбот и сам Фастольф?! Зато у них Дева!

Кажется, это чувствовали и сами годоны. Больше всего англичане жалели, что тогда, на мосту между Сен-Антуаном и Турелью, не выпустили пяток стрел, чтобы навсегда лишить Францию этой ведьмы, из-за которой у доблестных англичан уже которую неделю все шло прахом. Конечно, чем, как не ведьминскими стараниями, можно объяснить захват Турели или сдачу Божанси? Ее не брали ни стрелы, ни снаряды, она смело бросалась в атаку со своим знаменем, и это знамя тоже не могли ни сбить, ни захватить! Толботу не хотелось признаваться, но теперь одно появление на поле боя тоненькой фигуры в белых латах со знаменем вместо меча деморализовало его солдат куда больше, чем вид закованных в латы сотен рыцарей.

Но Толбот не собирался подчиняться этой дьявольской воле, в то, что Дева дана французам самим Господом, он, конечно, не верил. Расположив войско на большой поляне вблизи Патэ, полководец приказал срочно окапываться, чтобы встретить французов так же, как сделал это когда-то под Орлеаном в «день селедок». Но на сей раз Дюнуа, де Буссак и Потон Ксентрайль не дали себя обмануть, их разведка вовремя донесла, что годоны окапываются. Нападение было стремительным, врыть заградительные копья для защиты от коней годоны просто не успели, их смяли налетевшие, как ураган, всадники французов. Толбот попал в плен, а знаменитый, неукротимый Фастольф развернул коня и… удрал вместе со своим окружением, бросив войско на произвол судьбы!

Завидев бегство своих военачальников, годоны со всех ног кинулись кто куда. Оставалось только догонять и брать в плен. Или убивать, если все же сопротивлялись. Ла Гир, припомнив «день селедок», отвел душу, его ругань пугала годонов не меньше меча. Капитан убил бы Фастольфа, если бы догнал, но прославленный военачальник удирал слишком быстро…

Жанне участвовать в бою не пришлось, во-первых, все произошло так быстро, что не успели опомниться не только годоны, но, похоже, и сами французы. Во-вторых, теперь рядом был не Жиль, громивший годонов вместе с остальными, а прекрасный герцог, которому совсем не хотелось ни размахивать мечом самому, ни подвергать опасности Деву, которая пока была нужна.

Разгром оказался полнейшим, удрать удалось немногим, а из известных военачальников, пожалуй, только Фастольфу, которому в его стране не простили столь позорного поведения, лишив всех титулов и наград. Но в тот миг жизнь для непобедимого Фастольфа была куда дороже любых орденов.

Чуть больше полутора тысяч французов наголову разгромили пять тысяч годонов, взяв в плен цвет их армии! В честь этого звонили колокола во всех церквях Франции, теперь в Деву поверили и многие из тех, кто сомневался.

Английской армии на территории Франции практически не существовало, и теперь французам ничто не мешало идти на север и на запад, освобождая один город за другим. Только встал вопрос: куда?

Для Жанны этот вопрос не стоял, она должна короновать дофина Карла в Реймсе, значит, только на Реймс!

А вот барон де Ре говорил странные вещи, он советовал… не торопиться с походом на Реймс! Не знай Жанна Жиля как безумно смелого и опытного капитана, пожалуй, заподозрила бы в нежелании воевать вообще. Но знамена с черными крестами на золотом фоне, под которыми сражались нанятые бароном всадники во главе с самим де Ре, бывали впереди других во многих важных сражениях. Почему же теперь барон осторожничает? Куда, как не на Реймс, должна идти Жанна, если ее задача короновать дофина Карла?

– Жанна, я помню, что Голоса велели тебе короновать дофина в Реймсе. Но ведь они не сказали, когда это надо сделать? Разве архангел Михаил называл тебе сроки?

– Это нужно сделать как можно скорее.

– Почему?

– Потому что, став королем, дофин сам изгонит годонов.

– Ты так думаешь?

Жиль смотрел на нее и не мог решиться сказать главного. Жанна, видно, поняла сама:

– Барон, скажите честно, почему вы не хотите идти на Реймс?

– Дофин никуда не пойдет, став королем, и никого не станет изгонять. Ему не нужна вся Франция, достаточно только Реймса и юга. И епископу де Шартру тоже нужен только Реймс.

– Значит, тем более нужно идти в Реймс!

– Но стоит Карлу получить корону в Реймсе, а де Шартру его епископство, ты станешь им не нужна!

Глаза Жанны довольно заблестели:

– Это же хорошо! Они отпустят меня домой в Домреми!

– Никто тебя никуда не отпустит, потому что твой уход будет означать роспуск армии. Из нее уйдут все, кто пошел воевать за Девой, пойми это! И годоны вернутся даже туда, откуда были изгнаны!

Она явно растерялась, никогда не задумывалась над тем, что будет с армией после ее ухода. Казалось, стоит только освободить Орлеан и короновать дофина, остальное разрешится само по себе.

– Что же делать?

– Нужно освобождать Париж, весь Иль де Франс, Нормандию, Пикардию, чтобы годонам больше не было места! И только потом идти на Реймс, ведь там бургундцы!

– Но и в Париже бургундцы.

– Париж – столица.

Разговор начинал ходить по кругу, Жиль понимал, что девочка очень устала, что ее силы надорваны, ей очень хочется домой, но он прекрасно понимал, что будет так, как он сказал. Карлу действительно нужна лишь коронация в Реймсе, тогда все пребывание во Франции маленького Генриха Английского становилось незаконным, как и притязания на трон сына другой сестры – Мишеля Бургундского. Епископу Реньо де Шартру тоже достаточно одного Реймса, он, короновавший короля, останется на посту до конца жизни, будет иметь хороший доход и в меру сил наставлениями поддерживать короля… на расстоянии.

Но Карл не станет защищать север и северо-запад страны, он вернется за Луару, где будет недосягаем, оставив большую часть Франции добычей англичан. И через некоторое время они пойдут в новый поход из Кале по всей французской земле. К чему тогда и начинать всю нынешнюю кампанию? Не многие, как барон, считали, что годонов надо бить до самого Кале и даже Английского канала, пусть сидят на своем острове! Большинство капитанов удовольствовалось бы изгнанием захватчиков только из Парижа. Другие, как Ла Гир, напротив, были готовы захватить заодно и сам остров, чтобы показать годонам, как обижать достойных французов в «день селедок»!

Но как все это объяснить чистой девочке, для которой понятие предательства просто непостижимо? Как внушить, что ее просто предадут, стоит выполнить обещанное?

Жиль де Ре вздохнул:

– Скажи, что ты должна делать, как только выполнишь свою миссию, что об этом говорят Голоса?

Девушка задумалась:

– Не знаю… вернуться домой…

– Голоса тебе это обещали?

– Нет, но я их просила.

– Попроси еще раз, и пусть точно ответят, что делать, договорились? Это очень важно.

Закивала, похоже, она и сама задумывалась иногда над будущим. Странно, мудрая, когда дело касалось добрых и честных поступков, когда нужно было не жалеть себя ради других, ради цели, она становилась совершенно беспомощной, как только надо схитрить или спастись. Или если сталкивалась с предательством, нечестностью, обманом…

Снова барон размышлял: не для того ли придан ей на все это время? Получалось, так.

Наверняка в тот день Жанна долго стояла на коленях и молилась, молился и сам Жиль де Ре, прося объяснить, что же должен делать, как уберечь, спасти от чужой лжи Деву. В конце концов он решил положиться на волю Господню, как будет, так и будет. Не может же одна девушка, даже святая, спасти целый народ, если сам народ этого не захочет! Нельзя спасать насильно.

Но даже после молитв спокойствие не приходило, она не знала, на что решиться. Слишком многое довелось испытать чистой душе деревенской девочки после ухода из дома, слишком многое увидеть и осознать… Нет, ее не покинула уверенность в своем предназначении, не охватили сомнения, стоило ли все это делать, Жанна твердо знала, что обязательно коронует дофина в Реймсе. Но она уже поняла, что не все в жизни так просто и понятно, как казалось в Домреми, что даже Божьей воле есть много противников или просто не верящих в нее людей. Либо эти люди до сих пор не поверили в саму Деву.

Барон твердил другое – люди поступают так, как выгодно им самим. Жанна ужасалась: разве можно свою выгоду ставить выше воли Господа?! Жиль смотрел на нее и думал о том, какое же она дитя! Плачет над каждым убитым и раненым, совестит себя, если по ее недосмотру кто-то пострадал (кроме годонов, конечно), отвлекает огонь на себя, чтобы под него попало меньше других. Но главное, не может поверить в продажность и предательство. Вот этого Жиль боялся больше всего, боялся, что юную чистую душу продадут за тридцать сребреников!

Как же барон был прав в своих опасениях, именно так позже и случилось!

Спор Жиля де Ре и Жанны по поводу дальнейшего направления наступления разрешил сам дофин. Как всегда, после долгих сомнений и советов с епископом и шамбелланом.

Дофин сидел над шахматной доской напротив Жоржа де Тремуйля. Шамбеллан редко играл в эту мудреную, по его мнению, игру, но сегодня со скрипом согласился, правда, играл из рук вон плохо. Было заметно, что он очень озабочен.

Карл с любопытством исподтишка наблюдал за своим властным кредитором, чтобы Тремуйль потерял самообладание, должно было произойти что-то из ряда вон выходящее. Но дофину не нужно объяснять, что именно, не один Тремуйль, весь французский двор, даже вся Европа ошарашена успехами французов под предводительством Девы.

За игроками приглядывал и епископ Реймсский. Решался вопрос, что теперь делать с Жанной, Дева становилась слишком популярной, а это уже опасно. Монсеньор Реньо де Шартр прекрасно видел сомнения дофина и Тремуйля, он беспокоился и сам.

Пешка, пройдя все поле, как известно, превращается в ферзя. Как бы такого не случилось с Девой. Французы готовы носить ее на руках вместе с конем, по одному призыву тонкого голоска рвутся в атаку, не жалея своих жизней. Мало того, одно имя Девы способно приводить в трепет и годонов, свидетельство тому победа при Патэ. Казалось бы, дофину и его канцлеру епископу де Шартру только радоваться, а они в глубокой задумчивости. Военные успехи – это хорошо, только что Дева потребует за них? Пока не требовала ничего, даже от нового герба отказалась, оставила тот, что был на ее знамени. Но это пока.

Те, кто с рождения привык за любой шаг получать подачки, не могли представить, что рисковать жизнью можно и не ради денег или наград. Божественная воля – это, конечно, хорошо, но как бы не вышла потом боком эта помощь посланницы Господа. Дофин согласился отправить ее в Орлеан просто потому, что иного выхода уже не было и надежды уже тоже. Но за Орлеаном последовали Жаржо и Патэ, и о воинской доблести и неустрашимости Девы уже ходят легенды. Армия французов пополнилась множеством добровольцев, теперь она насчитывала больше двенадцати тысяч человек и росла день ото дня. Причем удивительно, но от дофина даже никто не требовал денег на содержание такого громадного числа воинов! Карлу бы радоваться, а он мучился сомнениями.

И сомнения эти были не его обычной нерешительностью, а… страхом. Дофин жаждал быть коронованным в Реймсе, чтобы иметь право называться королем Франции, но боялся, что после коронации Дева потребует от него чего-то такого, что он выполнить не сможет. И тогда обязательно начнется новая полоса страшных несчастий. Причем сам дофин не мог объяснить, каких именно требований Девы он боится и каких несчастий ждет.

Епископа пугала растущая популярность Девы, как бы эта святая не стала диктовать свою волю не только трусливому дофину, но и вообще всем. Попробуй возрази, если она победительница! И все же девчонка пока была нужна де Шартру, она не выполнила главного предназначения, не вернула Реймс Карлу, а самого де Шартра в Реймс. Вот выполнит, тогда можно будет убрать ее со сцены, заставив многочисленных почитателей Девы благодарить Господа (конечно, в лице Церкви и епископа) за милость, проявленную в деле изгнания годонов. Оставалось следить, чтобы поклонение Деве не перешло разумные, по мнению епископа, границы.

Чтобы не допустить этого, де Шартр уже принял свои меры, в каждой церкви на территории, подчиненной дофину, уже вещали о Божьей милости, явленной в виде Девы, вся заслуга которой только в выполнении Его воли. Это было правдой, но здесь же была своя ловушка. Любая неудача Девы теперь означала, что Господь от нее отвернулся! Пока епископ не слишком на этом настаивал, все же Деве предстояло еще брать Реймс, но подготовку провел. Теперь Деву можно было опорочить в любую минуту.

Но если дофина и епископа больше волновала популярность Жанны, то шамбеллана – намечавшийся поход на Реймс. Его владения лежали в противоположной от Шампани стороне, и сам Реймс Тремуйлю был совершенно ни к чему. А вот епископу и дофину необходим как воздух, потому что епископ без епископства ничто, и дофина в Реймсе Жанна обещала короновать.

Смешно верить посулам деревенской девчонки, но пока ей удавалось все, а для самого Карла главное в этот Реймс попасть, а там найдется кому короновать и без пастушки!

Каждый из троих присутствующих задумался о своем, а потому не только игра, но и разговор не клеился. По сути, мысли всех троих были об одном – Жанне и походе на Реймс.

Вечно сонное лицо Карла ничего не выражало. Епископ подумал о том, как дофин любит женщин, неужели вот с таким же сонным лицом? Недавно де Шартр попытался с помощью королевы Иоланты, тещи дофина, подсунуть Карлу красотку, способную разузнать о его намерениях. Из этого не вышло ничего хорошего, дофин использовал красавицу по назначению, но не больше. На попытку заговорить о планах на будущее холодно ответил, что с женщинами в постели дела не обсуждает. Вот тебе и соня!

Епископ все меньше верил сонному выражению лица дофина и его нерешительности тоже, подозревая, что это умелая игра. Де Шартр помнил, как однажды, случайно скосив глаза, в боковом зеркале увидел, как из-под маски всего на несколько мгновений вдруг выглянуло истинное лицо Карла. Это был совсем другой человек! Епископ никому, даже королеве Иоланте, не стал говорить о своем открытии, но с тех пор всегда его учитывал.

Толстые пальцы Тремуйля барабанили по краю столика с шахматной доской. Он якобы размышлял над следующим ходом, хотя в действительности над тем, как быть.

Епископ для себя уже все решил и придумал, как сделать поход на Реймс выгодным даже для загребущего Тремуйля.

– Ваше Высочество, позволю себе вернуться к прежнему разговору…

Тремуйль нахмурился, он еще раздумывает, а этот противный священник снова затянул свою песню! Но пришлось прислушаться, голос епископа слишком вкрадчив, как бы не заманил Карла туда, где для Тремуйля нет совсем никакой выгоды. Шамбеллан запыхтел сильнее, дофин сонного выражения лица не изменил.

– Конечно, поход на Реймс сопряжен со многими трудностями, но Шампань не поддерживает ни англичан, ни бургундцев…

– И при этом терпит их во многих замках, – вяло усмехнулся Карл. Может, он и разговаривал нерешительно и сонно, но соображал быстро. Тремуйль, если дело не касалось напрямую его выгоды, так не успевал.

Пальцы епископа быстро перебрали несколько камешков нефритовых четок, он старался скрыть удовлетворение – разговор пошел в нужном ему русле.

– Замки пришлось бы брать штурмом, но, к счастью, у нас есть прекрасный переговорщик – сир де Тремуйль.

Рука Тремуйля застыла над шахматной фигурой. Епископ мысленно усмехнулся: если бы толстые уши шамбеллана могли двигаться, они встали бы торчком. Карл тоже вскинул свои большие, затянутые поволокой глаза. Де Шартр продолжил:

– Вовсе не обязательно все крепости штурмовать, а потом разорять. Многие предпочтут договориться. Мсье де Тремуйль сумеет убедить их уступить миром.

О, это был бальзам на душу шамбеллана! Лучшего подарка епископ сделать не мог! Будь Тремуйль хоть чуть благодарней, он расцеловал бы де Шартра, но уж этой чертой шамбеллан никогда не отличался. Его мысль вовсю работала, прикидывая возможную выгоду.

Договориться с городом, чтобы его не осаждали, а потом не грабили… Это будет стоить горожанам кругленькой суммы! Конечно, деньги пойдут в кошель самого Тремуйля, с Карла хватит и того, что не придется штурмовать.

Шамбеллан был готов отправиться в Реймс уже завтра, и то только потому, что сегодня поздно, на улице почти ночь. Прикидывая будущую выгоду, он сделал совершенно нелепый ход, пожертвовав коня и дав возможность дофину поставить ему мат. Но уж это волновало Тремуйля меньше всего!

Карл вскинул на епископа глаза, и сквозь привычную сонную дурь де Шартр увидел довольный блеск, дофин взглядом благодарил его.

Интересы троих сошлись, Париж был не нужен ни одному из них, а потому решено наступать на Реймс!

Приняв решение, Карл, как всегда, засомневался снова. Но причина этих сомнений была гораздо глубже, чем думал епископ. Дофин снова был во власти опасений: стоит ли короноваться вообще, тем более из рук этой чокнутой. Карл вспоминал ее счастливое лицо, когда обещала скоро короновать в Реймсе, чтобы он потом мог сам освободить остальную Францию от годонов. Дофин был рад ее военным успехам и готов короноваться, но освобождать… Как она себе это представляет? Король должен ехать, как она, во главе походной колонны или вообще бежать в атаку со знаменем, рискуя быть убитым шальным снарядом или взятым в плен?! Да и просто разъезжать по полевым лагерям Карл не собирался. Легко сказать «освободить»! Прошли те времена, когда короли сами себе добывали победы в бою, теперь для этого есть маршалы, капитаны, простые воины. Но, кажется, этого Дева не понимала, она горела желанием видеть во главе войска самого будущего короля!

После долгих раздумий Карл сам себе признался, что вот этого боится больше всего. Она может спать в палатках, целыми днями не снимать латы, терпеть неудобства, боль, быть раненной и того же требует от остальных. Главная цель – освобождение милой Франции, ради нее можно вынести все! Если ей хочется, пусть выносит, но почему он тоже должен гореть жаждой победы и равняться на посланницу Господа? Нет, дофин был готов скорее отказаться от короны и помощи Девы, чем следовать за ней по пути жертвования чем-то ради победы. Конечно, будет благодарен, если коронуют, но жертвовать собой не собирался!

Сам того не подозревая, Карл додумался до главного противоречия между собой и Жанной. Оно было не в рождении его в королевском замке, а ее в деревенском доме, не в том, что она впервые надела приличное платье совсем недавно, а он всегда в шелке и бархате, не в богатстве и знатности, а в том, что Дева готова пожертвовать даже собой ради большой цели – спасения Франции, а дофин не желал поступиться ничем. И с каждым днем, с каждым ранением или победой Жанны эта пропасть становилась все глубже.

Она служила делу, а он придумывал, как такого служения избежать. Она готова отдать жизнь тому, ради чего пришла когда-то в Шинон, но он-то не готов! Она не стала задумываться над выбором – спокойная жизнь дома в Домреми или тяжелая и опасная в военном походе, он не желал выбирать и, если бы пришлось, лучше отказался бы от трона, чем в тот же поход отправился. Она сгорала ради милой Франции, он не слишком желал гореть даже ради себя самого, вот еще, для жертв есть другие, дело короля (или будущего короля) благосклонно принимать эти жертвы. И Карл делал бы это, но девчонка недвусмысленно намекала, что стоит короноваться и жертвы придется приносить самому.

Дофин выбирал не направление похода и его последовательность, а делал выбор между относительно спокойной жизнью и необходимостью после коронации что-то делать под давлением этой беспокойной девчонки. Нет, жизнь святого была ему явно не симпатична, силой духа святых можно восхищаться… издали… Даже само присутствие рядом этой чокнутой становилось укором всем остальным, а уж если она заставит еще и что-то предпринимать… Кто знает, куда заведут ее благие намерения! Тратить собственную жизнь на служение освобождению Франции Карл вовсе не собирался, пусть уж как-нибудь сама… И если бы был уверен, что девчонка, короновав, оставит его в покое, сопротивление ее воле было бы куда меньше. Но как раз этого Дева делать не собиралась, она свято верила, что, став королем, Карл и сам бросится на врага, как лев.

Жанна не задумывалась, достоин ли дофин столь серьезных жертв, она просто выполняла волю Голосов, во всем полагаясь на них. Если Господь называет дофина Карла единственным достойным королем Франции, значит, тому и быть, а ее задача устранить все преграды. Даже не возникало мысли о том, что сделать Карла королем можно бы и без ее помощи. «Солдаты будут воевать, а Господь им поможет». Эти слова она произносила не раз, твердо уверенная, что Господь помогает только тем, кто делает. Почему при этом ни разу не задумалась о помощи Господа бездельничавшему Карлу?

Неизвестно, сколько бы еще сомневался дофин, но теперь на него наседал уже епископ, де Шартру надоело ждать, когда же можно будет запустить руку в казну Реймса. Поход на Реймс стал делом решенным. Вопреки советам Жиля де Ре Жанна согласилась и, конечно, активно его готовила.

Сбор был объявлен в Жьене. Оказалось достаточно бросить клич, и в город начали стекаться добровольцы. Французы, как и их Дева, горели желанием довести дело до конца, вернее, короновать своего короля и с ним во главе изгнать захватчиков. С первым Карл был согласен, со вторым категорически нет. Но выбирать не приходилось, годоны еще никуда не ушли, и Филипп Бургундский пока колебался, не решаясь перейти на сторону сильного, а таким сильным теперь с помощью девчонки становился Карл.

Поход возглавил… де Тремуйль! Услышав о таком решении дофина, барон де Ре потерял речь. Его кузен, толстый де Тремуйль, который и на коня садится только с подставки, и вдруг во главе похода?! Что творится во Французском королевстве?! Жиль ничуть не обольщался надеждой, что кузен изменился, скорее, хитрый Тремуйль обнаружил какую-то выгоду для себя. Интересно, в чем она и как бы эта выгода не помешала настоящему делу. Решив пристально следить за жадным толстяком, барон теперь держался чуть ближе к Жанне, от королевского двора всего можно ожидать, там подлость одно из главных качеств. Но пока все шло гладко.

Наконец в конце июня выступили. Теперь Жанна уже не ехала в полном облачении, в латах было бы неимоверно жарко, но знамя на длинном древке держала высоко. Этот белый треугольный стяг с вышитыми святыми и голубками должно быть видно всем. Ей казалось, что в родной Шампани никакого сопротивления оказано быть просто не может, девушка помнила настроения в Домреми и Вокулёре и считала, что так будет везде. Но одно дело настроения простых горожан, и совсем другое отцов городов и засевших за крепостными стенами гарнизонов. Если в деревнях по пути люди выносили солдатам последние куски хлеба и сами вливались в войско, то города вели себя иначе.

Оксерер, верный Филиппу Бургундскому, отказался открывать ворота. Жанна предложила штурм, но тут Тремуйль вспомнил о предложении епископа договариваться. Хороший куш в виде десяти тысяч экю золотом вполне примирил обе стороны, войско прошло стороной, а город продолжил жить своей жизнью. Из него ушло немало простых горожан под знамена Девы. Да пусть, главное, закрома богатых остались нетронутыми.

Жиль, узнав о договоре между горожанами и Тремуйлем и поняв интерес кузена, хохотал до слез. Теперь он не сомневался, что господин Тремуйль доведет войско до самого Реймса, а сражений по пути будет не слишком много. Что ж, в мире от всего может быть польза, даже от жадности королевского шамбеллана. Жанна, как ни странно, тоже не против, ей вовсе не хотелось класть жизни солдат при штурме, снова видеть кровь и смерть.

– Вот видите, барон, я всегда говорила, что с любым противником можно договориться, а вы не верили!

И снова Жиль хохотал до слез, теперь уже над Девой:

– Жанна, договориться можно, да только пока ты просто убеждала уйти и требовала сложить оружие, тебя не слушали, а вот Тремуйль объяснил, что если войдет в город, то его разграбит, и горожане поняли, что от него лучше откупиться, а не воевать против. Ты же не предлагала годонам денег? И они не теряли своих в случае твоей победы. Могли поплатиться жизнями или свободой, но кто из воинов об этом думает, идя на войну? Понимаешь разницу между тобой и Тремуйлем? Ты воюешь ради высшего, а он ради набивания своих карманов. Думаю, это епископ придумал поставить моего кузена во главе армии и премного ему за то благодарен.

Жанна мотала головой, отказываясь верить, что кто-то может быть озабочен обогащением, когда остальные воюют за свободу милой Франции. Жиль смотрел на нее, тоже качая головой, девочка действительно святая.

Весь поход едва не сорвался под Труа. Одно название города приводило Карла в мрачное настроение, а уж его крепостные стены и сообщение, что город готов к длительной осаде, потому что загодя сделал большие запасы продовольствия и оружия, повергли дофина едва не в слезы. Однажды этот город уже стал для него проклятием, неужели станет камнем преткновения и теперь? К крепостным стенам подошли в начале июля, отправили каждый свое письмо с требованием открыть ворота и признать власть Карла, но получили недвусмысленную фигу в ответ. Это не Оксерер, здесь не боялись штурма, а потому и разорения, прекрасно зная, что армия Карла не слишком богата продовольствием и долго осаждать не сможет. Ничего, постоят и повернут обратно, ведь оставлять мощный гарнизон Труа в тылу не просто опасно, а смерти подобно. Стоит сделать это, и тот же Оксерер вспомнит свою прежнюю привязанность Филиппу Бургундскому, а за ним и все те города, что сдались сразу, без боя и выкупа.

Положение становилось критическим, четвертый день бестолкового топтания под стенами подходил к концу, а изменений не предвиделось. Если осажденным придут на помощь войска из Реймса и Шалона, то битыми могут оказаться сами осаждающие. Оставалось решить – штурмовать город или все же вернуться в Жьен, пока не стало хуже.

Жанна металась, не понимая промедления дофина и Тремуйля. Ну чего они ждут, ясно же, что надо штурмовать! Каждый день, каждый час проволочки отнимали у осаждавших силы и, главное, веру в победу. Пока еще воины рвутся на штурм, готовы брать Труа голыми руками, а что будет через несколько дней? Сомневающихся становится все больше. Чего тянут эти военачальники?! Она не знала, что военачальники собрались для обсуждения этого вопроса. Только Деву почему-то «забыли» позвать. Но внутренний голос девушки вдруг позвал ее в палатку к дофину.

Совет был немалым, здесь отсутствовали только они с Жилем и Ла Гир, зато сидел герцог Алансонский… В другое время Жанна съязвила бы на тему своего отсутствия и их забывчивости, но сейчас не до того. Без объяснений понятно, что решался вопрос о штурме или отступлении. И по опущенным глазам девушка поняла, что не в пользу штурма. Какие же они все-таки! Отступить, даже не попытавшись штурмовать!

Неожиданно Жанна преклонила колено перед Карлом:

– Милый дофин, не поддавайтесь сомнениям, вы вступите в город через три дня!

Единодушный вздох отнюдь не означал облегчения, напротив, все словно говорили: ну что с нее взять, глупышка!

Епископ де Шартр, сдерживая улыбку, попытался объяснить девушке:

– Можно и через неделю, да только едва ли это случится…

Жанна с вызовом вскинула голову:

– Вы будете там завтра!

Когда за ней закрылась дверь, епископ только развел руками, словно говоря: ну вы же видите, с кем приходится иметь дело. Капитаны не были столь категоричны, в отличие от епископа они видели Деву в деле и прекрасно знали ей цену. И все же никто не верил, что штурм укрепленного Труа может закончиться в один день.

А девушка времени зря терять не стала, начались серьезные приготовления к штурму. Барон предложил:

– Нужно объехать вокруг и посмотреть, где самые слабые места.

С этой минуты для осажденных начались тревожные часы. Заметив приготовления к штурму, комендант города Легюзье не поверил своим глазам, а увидев Жанну, в сопровождении советников объезжающую крепостные стены и что-то показывающую рукой именно на те места, которые и он сам считал в обороне слабыми, еще вчера столь уверенный, он вдруг почувствовал неприятную тяжесть в левом боку. Может, и правда Карлу помогает Господь в виде вот этой девчонки в белых латах?

Если засомневался даже глава гарнизона, то что говорить об остальных. Простые горожане не сомневались, они давно поверили в Деву и спасение Франции и вовсе не собирались поддерживать свой гарнизон. Легюзье понял, что, как только начнется штурм, изнутри Деву поддержат горожане, и тогда никакой гарнизон выстоять не сможет. Оставалось одно – последовать примеру Оксерера. Но на сей раз договариваться с осаждающими было поздно, оставалось только сдаваться на милость победителей.

Штурма Труа не было, единственным условием сдачи города осажденные назвали свободный выход гарнизона и неразграбление.

Как и обещала девушка, дофин вошел в город. Такого не ожидал никто, получалось, что одна только угроза с ее стороны взять город на щит ставила на колени самых строптивых?! Армия воспрянула духом, воевать рядом с Девой казалось таким легким занятием! А вот дофин все больше переживал, чувствуя приближение решающего момента. Таковым не была коронация, скорее то, что ожидалось после нее. Ей хорошо, перед ней распахивают ворота даже сильные города, а каково будет ему? Что ж теперь, вот так походом идти через всю Нормандию до самого Кале? Спать в пусть и удобной, но походной палатке? Забыть о соколиной охоте и развлечениях? Все чаще душила досада: сама не живет и другим не дает! Если бы кто подслушал мысли дофина, то был поражен: Дева билась, чтобы он стал королем, а Карл мучился из-за слишком большой ответственности и нежелания взваливать на себя дело освобождения страны даже с помощью непобедимой помощницы! Но таков был дофин.

Со временем он изменился, своему наследнику Людовику Карл оставил неизмеримо более сильное государство, чем то, что получил после Столетней войны, он провел разумные реформы во многих областях жизни, и, хотя сонное выражение лица не покинуло Карла до конца его дней, этого короля называли Реформатором. Все же Жанна разбудила Карла хотя бы внутренне.

А тогда у дофина начинали ныть зубы даже при голосе Девы. Так и в этот раз, она почти ворвалась к нему в комнату. Девушка пылала от возмущения, ноздри хорошенького носика раздувались, черные глаза горели, волосы растрепались… Карл поневоле заметил, что она весьма недурна, не портит даже мужской костюм (наоборот, прекрасно вырисовывается стройная фигурка, чего не скажешь о многих других дамах) и коротко стриженные волосы. Но сейчас дофину было не до стройности и прелести Девы, та огорошила заявлением:

– Годоны собираются увести с собой пленных французов!

Карл удивленно пожал плечами:

– Да, это условие их сдачи – свое имущество забрать с собой.

– Какое имущество?! Разве попавшие в плен французы могут называться имуществом?! Я распорядилась закрыть ворота и не выпускать годонов, пока они не освободят пленных!

– Ты не имеешь права командовать! Это дело Тремуйля и мое! Я дал слово рыцаря, что гарнизон сможет забрать с собой все, что ему принадлежит. Пленных можно только выкупить!

– Так выкупите, если не желаете просто освободить!

Карлу вдруг показалось, что еще мгновение, и Дева вытащит из ножен меч и приставит к его горлу. Ощущение клинка на своей шее было столь сильным, что Карл даже сглотнул, словно проверяя, не перерезано ли оно уже. Черные глаза впились в невыразительные глаза дофина, не отпуская его взгляд. Голос Карла чуть захрипел:

– Рагье…

Распоряжение казначею было недвусмысленным: заплатить выкуп за пленников. Потрясены оказались все – годоны, никак не ожидавшие пополнения своих карманов за счет дофина, пленники, уже отчаявшиеся обрести свободу, и те, кто видел поединок взглядов дофина и Девы.

Жиль хохотал:

– Как тебе удалось заставить раскошелиться этого скрягу?

Девушка пожимала плечами:

– Я просто сказала ему выкупить пленных, если не хочет отобрать. Дурацкие какие-то договоренности, как могут быть люди чьей-то собственностью, даже если они пленные?

Барон ухмыльнулся:

– Пленный всегда собственность, пока за него не получат выкуп, с ним можно делать все, что угодно. Таков закон войны.

– Дурацкий закон! – снова возмутилась девушка.

– А зачем же тогда брать в плен, если не ради выкупа? Тогда проще убивать всех подряд.

Во взгляде, который Жанна метнула на Жиля де Ре, было бешенство.

Дальнейшее шествие армии было просто триумфальным, казалось, Труа – последний оплот сопротивления сторонников годонов. Жанна уверена, что так и есть, ведь она вела законного короля, как же можно сопротивляться Божьей воле? Сказывалось то, что на стороне Девы сами жители городов, они тоже верили в божественное предназначение Девы и согласны выполнить волю Господа. Не учитывать их настроения старшины городов попросту не могли, никакой гарнизон не устоял бы, окажись между двух огней – осаждающей уже достаточно большой армии Жанны и собственных недовольных горожан. Следом за Труа открыл свои ворота Шалон. Теперь оставался лишь сам Реймс.

Реймс тоже сопротивляться не стал, выслав навстречу Карлу делегацию с ключами от города и приглашением войти в него.

Жанна показывала барону де Ре и герцогу Алансонскому вокруг себя и твердила:

– Посмотрите, как красиво! Так может быть только в Шампани! Правда, самые красивые места во всей Франции?

Герцог отрицательно качал головой:

– Вы не видели Анжу. Красивей Анжу не может быть ничего.

Ему вторил Жиль де Ре:

– Жанна, а Бретань?

– Там камни! – фыркал герцог.

– Даже камни Бретани красивей анжуйских красот!

Жиль прекрасно понимал, что дразнит герцога зря, для каждого его родные места всегда краше, даже если это пустыня по сравнению с цветущим садом. Но Жиль недолюбливал зазнайку герцога, все достоинство которого, как казалось барону, заключается в его родстве с дофином, что было достоинством весьма сомнительным.

Но Жанна не слушала ни того, ни другого, для нее Шампань – самое лучшее место в мире, правда, лучше та часть Шампани, что ближе к Лотарингии на берегу Мааса. Вполне понятно, ведь там родная деревня Девы Домреми и все места знакомы. Вот с этим не соглашался уже Жан из Меца, твердивший, что лучше Лотарингии не найти. А стоило зайти разговору о знаменитом соборе Реймса, как Жан начинал просто кипятиться, советуя съездить и посмотреть на Мецкий собор:

– Куда Реймсскому до нашего! Собор Святого Стефана в Меце – чудо, он огромен и словно невесом!

– А ты сам-то Реймсский собор видел? – поинтересовался Жиль.

– Нет, но все равно знаю, что наш лучше!

Ответом был смех.

Увидев на горизонте шпили красавца собора, Жанна расплакалась. Неужели получилось? Неужели ее миссия почти завершена, и она, простая деревенская девчонка из Домреми, сделала то, о чем твердили Голоса? Завтра дофин будет коронован…

Жиль с легкой улыбкой смотрел на свою подопечную. За время похода она сильно изменилась, бои и трудности не прошли даром, теперь это не просто уверенная в своем предназначении девчонка. Она стала закаленным бойцом и довольно опытным полководцем, чье имя заставляло сдавать города без боя. Барон мог гордиться своей воспитанницей, не зря он тогда в убогой гостинице решил помогать этой деревенской недотепе. Не зря столько гонял ее, приучая к коню и оружию. Пусть убивать Жанна так и не научилась, но хотя бы не боялась отражать удары сама. А вот ревой так и осталась, чуть что, слезы на глазах. От восторга, от страха, от отчаяния – от всего плачет! Но, пожалуй, это единственный ее недостаток.

– Счастлива?

– Почти, – улыбнулась сквозь слезы радости девушка.

Жилю так хотелось стиснуть эти худенькие плечики, нет, он не жаждал ее как женщину, почему-то даже мысли не было о таком, она сестренка, младшая сестренка, которую нужно оберегать. Но у этой сестренки ого-го какой норов! Чуть всплакнув от радости, тут же принялась распоряжаться. Барон рассмеялся, наблюдая растерянность главы похода Тремуйля, который в делах полагался на советы своих помощников, а девчонка быстро во всем разбиралась сама.