Поэзия – лекарство и яд гениев, или Исповедь реабилитанта Шляговский Олег

Лев Николаевич Толстой

С учетом того, что мы проанализируем самотерапевтическое творчество еще ни одного поэта, я предлагаю обратить внимание на такую глыбу мировой литературы как Лев Николавич Толстой. Его портрет не надо подписывать ни в одной стране, как в прочем и остальных авторов, приведенных здесь. Их знает почти весь мир. Однако знает как писателей, поэтов и публицистов, но не как гениальных представителей поэтической и писательской самотерапии. Итак, Лев Николаевич Толстой. Что же нам говорит его биография?

Во-первых, хочу отметить, что в детские годы Толстой слагал стихи. Об этом он пишет в своем произведении «Детство. Юность. Отрочество». Глава так и называется «Стихи». Однако, начав писать, он признается, что у него получилось плохо, и он бросил это дело. Тем не менее, тяга к писательскому труду у него осталась. В итоге мы видим у него впоследствии гениально это получалось, да и стихи он потом, как говорится, пописывал. И это несмотря на то, что, как принято считать, великий русский писатель Лев Николаевич Толстой до такой степени не любил поэзию, что называл писание стихов вещью не только бесполезной, но даже и вредной для русского человека. При этом язвительно острил: «Писать стихи – все равно, что идти за плугом, приплясывая!». Казалось бы, что при такой творческой позиции можно не надеяться встретить стихотворные произведения в творческом наследии Толстого. Однако, как следует из международной психиатрической теории и практики, поведение человека определяется не только сознательными мыслительными процессами, протекающими в его головном мозге, но и является функцией бессознательного, о чем человек может не подозревать на протяжении всей своей жизни.

Так в чем же дело? Что же стоит в тени за желанием писать не только прозу, а иногда и стихи? Сейчас мы опять увидим, что скрытым невидимым обществу толчком было достаточно серьезное заболевание. С детства у Льва Николаевича оно не отмечалось, но остальные родственники были им отмечены.

Как говорили раньше: "Толстые имели знакомство с туберкулезом".

В автобиографии сам Лев Николаевич вспоминает о брате Дмитрии: «Он заболел чахоткой, уехал в деревню, лечился в городах и слег в Орле, где я последний раз видел его уже после Севастопольской войны». Дмитрия легко узнать в Николае, брате Константина Левина («Анна Каренина»). В романе поражает достоверность даже мелких деталей болезни и смерти Николая Левина. Как будто писал врач-клиницист.

В то время туберкулез считали заболеванием наследственным, семейным. И генеалогия рода Толстых, казалось, служила тому подтверждением. Два брата Льва Николаевича умерли от туберкулеза. Илья «…был ушиблен в детстве, стал горбатым и умер». Но причина образования горба – не травма, а туберкулез позвоночника (спондилит). Мальчика погубила генерализация процесса, характерная для детского возраста. И еще: приехавший в гости близкий родственник Петр Иванович Толстой «был в последней степени чахотки».

Сегодня мы не пользуемся таким термином как чахотка. Поэтому я напомню вам, что это такое.

Началом чахотки служит какое-нибудь гниение в организме, которое потом все больше распространяется и захватывает органы тела. Оно может существовать в груди, в легких, плевре, в кишках, почках, в дыхательном горле, гортани и т. д. В каждом пораженном месте возникают нарушения кровообращения, состава крови и соков. Человек, больной чахоткой, похож на дерево, у которого преждевременно желтеют и опадают листья. Сосуды перестают питать. Растение не может правильно питаться, потому и происходит увядание и отмирание; здесь не поможет ни солнце, ни свежий воздух. То же самое происходит и при чахотке.

В какой-то ветви рода Толстых, видимо, существовала наследственная предрасположенность, «готовность» заболеть туберкулезом. Это согласуется с современным представлением о сопротивляемости организма инфекциям.

Жена Льва Толстого Софья Андреевна родила 13 детей, из которых 7 умерли. Причины смерти большинства не известны.

Лишь историю болезни и ухода 7-летнего Ванечки, необыкновенно одаренного мальчика, любимца семьи, Софья Андреевна описала в «Дневниках» и письмах за 1895 г.: его лающий кашель, ребра-косточки, лихорадку. Лечигги Ваню большими дозами хинина.

Внешний облик мальчика, клиническая картина позволяют предположить, что он болел осложненным туберкулезом внутригрудных лимфатических узлов. А потом подхватил скарлатину. Ослабленный организм с инфекцией не справился, через 3 дня Ваня умер.

Младшая дочь Толстых Александра – духовно самая близкая Льву Николаевичу, в молодости имела туберкулез легких. Ей даже пришлось оставить учебу в Литературно-художественном институте.

На жизни и творческом пути Александры Львовны Толстой надлежит остановиться, так как он ярко подтверждает полезность поэтической самотерапии для оздоровления.

Вот, что писал о ней внук Толстого Сергей Михайлович: «Саша была девочкой с настоящими мальчишескими замашками. Она была страшная любительница лошадей, верховой езды, балалайки; совершала долгие прогулки в лес за орехами и грибами… Зимой каталась на прудах, летом помогала крестьянам в полевых работах».

Сближение ее с отцом началось, когда она взялась переписывать его рукописи и вести переговоры с многочисленными корреспондентами. До старости Александра Львовна сохранила привычку писать под музыку. Это была отцовская черта. И даже внешне она была похожа на отца: «…крепкого телосложения, плотная, мускулистая. Высокий лоб, толстый нос, большие серые глаза, пенсне…». Когда в осеннюю ночь 1910 года он вновь решился покинуть Ясную Поляну, Саша помогала ему в сборах. Именно Саша провела у постели умирающего отца в Астапове последние 7 дней и ночей.

А теперь мне хочется вернуться к более раннему времени в жизни Александры Львовны. Война, начавшаяся в 1914 году, многое изменила в её жизни. После окончания курсов она уходит сестрой милосердия на фронт. На Кавказе дочь Толстого помогает формировать передвижной госпиталь, санитарный отряд. В короткий срок Александра Львовна со своими помощницами организовала для детей сотни школ-столовых. За участие в войне она награждена тремя Георгиевскими крестами (из записей А.Л. Толстой) и удостоена звания полковника.

Мы видим, как много общего у отца и дочери в их жизненном пути. Он и она были единственными долгожителями в семье Толстых. Я не буду останавливаться на других совпадениях, чтобы обосновать главный тезис. Великая сила желания творчества, а отсюда и активной жизненной позиции позволило им прожить долгую жизнь.

Добавлю только одно. Все время, пока Александра Львовна находилась уже только в постели, незадолго до смерти она ежедневно наизусть читала вслух стихи. Вспоминая об этом, родственники говорят, что она это делала для тренировки памяти и для того, чтобы дать работу мозгу. Но мы с вами понимаем, что работу мозгу можно задать множеством других видов умственных работ, да и зачем тренировать память, когда уже практически нет социальной активности? Поэтическая самотерапия, бессознательно поддерживающая человека в самых трудных для него моментах жизни не покидала Александру Львовну в последние дни ее жизни.

Дочь писателя умерла в возрасте 95 лет, 26 сентября 1979 года. Похоронена на кладбище Новодивеевского монастыря (США)

Теперь вернемся к вопросу: болел ли наследственным заболеванием писатель? Изучение мемуарной и эпистолярной литературы, сопоставление фактов биографии позволяют ответить утвердительно.

Уже была создана эпопея «Война и мир». 40-летний писатель самостоятельно изучает древнегреческий, в оригинале читает «Илиаду» Гомера, другие классические произведения. Напряженный труд, переутомление отрицательно сказываются на здоровье. Лев Николаевич часто и длительно болеет. В мае 1871 г. жалуется А. Фету: «Мое здоровье все скверно. Никогда в жизни не испытывал такой тоски».

Он опишет это состояние в одном из рассказов. Вы обратили внимание, что после наступления очень плохого состояния, Лев Николаевич называет его "такой тоской" и перекладывает это состояние на бумагу. Освобождает свой организм от него – оздоравливает себя сам. Вот вам пример прозаической, но самотерапии великого писателя.

Он обращается за помощью к знаменитому терапевту Г. А. Захарьину, профессору, слывшему лучшим специалистом по легочным болезням. Захарьин всегда тщательно изучал анамнез – историю жизни больного. Плохое самочувствие, кашель, боль в боку, волнообразное течение заболевания не могли не вызвать у Г. Захарьина подозрения на прогрессирующий туберкулез. Доктор посоветовал Толстому уехать в Самарские степи на кумысолечение и отдых. Это благотворно повлияло на здоровье Льва Николаевича, он физически окреп, трудоспособность его восстановилась, в Ясную Поляну возвратился в хорошем состоянии.

Итак из рода Толстых, имевших отношение к туберкулезу, долгожителями были Лев Николаевич и его младшая дочь Александра Львовна. И только они посвятили всю свою жизнь, начиная с детства, писательскому труду. Вывод напрашивается сам собой. Конечно, писательский труд не избавил его полностью от родового недуга, но позволил прожить намного дольше, чем остальные родственники.

Александр Алексадрович Блок

Блок Александр Александрович – поэт, родился 16 ноября 1880 г., в Петербурге в дворянской семье. Отец – Александр Львович Блок (1852–1909), профессор права Варшавского университета, видный деятель православно-монархического движения, мать – А. А. Бекетова (1860–1923), писательница.

Уже в характере Александра Львовича, отца поэта, можно видеть два основных качества, положившие в детские годы начало поэтическому дару у его наследника.

Первое – активная жизненная позиция. Стремление участвовать в государственных управленческих и политических процессах. По окончании юридического факультета Петербургского университета Александр Львович пишет диссертацию на тему: "О городском управлении в России".

Продолжая свою попытку восхождения на пик государственной власти, он пишет книгу под названием "Государственная власть в европейском обществе". Прочитав ее, представители той самой власти посчитали содержание настолько опасным, что книга была приговорена к сожжению.

Однако старший Блок предпринял третью и последнюю попытку, выступив публично в книге "Политическая литература в России и о России". Поняв безуспешность такой своей деятельности, он перешел к созданию новой классификации наук. Что тоже не принесло ему желаемого результата.

Второе – неустойчивое психическое состояние отца. Сам поэт так писал об этом состоянии: "Было что-то судорожное и страшное как во всем душевном, так и физическом облике его".

Для того, чтобы изолировать маленького Александра от влияния неустойчивой отцовской психики, мать ушла от отца и поселилась в семье своего отца Андрея Николаевича Бекетова, ректора Петербургского университета и друга Менделеева. В семье преобладали литературные интересы. своем детском состоянии в те годы Александр Блок написал так:

Я позволю себе остановить ваше внимание на том факте, что в ту пору Александр Блок уже, конечно, имел весь набор наследственных характеристик, не только от матери, но и от отца. Им, возможно и незаметным со стороны, требовался выход. Выход материнской и отцовской нервозности, отцовской ипохондрии, его жажде управлять – всему этому зарождающийся великий поэт мог найти для себя в писании стихов, тем самым сохраняя необходимую психическую устойчивость своего детского организма. Но эта устойчивость могла быть найдена именно в романтических, лирических стихах, но не в стихах последнего периода его жизни.

Девушка пела в церковном хоре

Вы только что прочитали стихотворение Александра Блока «Девушка пела в церковном хоре». Исследователями творчества Блока это стихотворение признается лучшим из всех им написанных. Создано оно было в 1905 году. Я неслучайно начал рассказ о том, как помогала ему поэзия, и о том, как Блок сам отказался от ее помощи в борьбе за свое земное существование именно с него.

Трудно себе представить, что человек, пишущий такие стихи, прекращает их писать задолго до своей смерти и постепенно уходит из жизни. Ну, об этом чуть позже.

С точки зрения неоспоримости пользы поэтической самотерапии для поддержания пошатнувшегося здоровья это выглядит как самоубийство.

Большинство исследователей и мемуаристов избегали ответа на вопрос, отчего умер Блок. Разговор о последних днях Александра Блока неизбежно коснулся бы его разочарования в революции.

"Умер от отсутствия воздуха, как Пушкин" – формулировка из последней публичной речи Блока, написанной к годовщине пушкинской гибели в январе 1921 года – "Умер вместе с эпохой". Эти формулы Блок как будто заранее заготовил в помощь ненавистным ему «скучным историкам» будущего.

За неделю до смерти поэта Надежда Павлович, московская его поклонница, подбежала к Корнею Чуковскому в слезах и бурно, быстро, несвязно заговорила о том, что для Блока все кончено.

Чуковский выразился в том смысле, что надо надеяться, не все потеряно… Павлович зашептала ему на ухо: "Никому не говорите… уже несколько дней… он сошел с ума!".

Для многих в то время это было удивительным. Да и сейчас возможно вызовет споры в определенных круга.

Однако и тогда признавалось, что его болезненная чувствительность плохо сочетается с тем образом здоровяка, статного – кровь с молоком – красавца, который создавался в обществе. Рослый, с прекрасным цветом лица (оно с годами потемнело, словно какой-то огонь обжег его), Блок на самом деле никогда не отличался крепким здоровьем. От матери он унаследовал нервность и впечатлительность, от отца – ипохондрию, любовь к одиночеству и те самые припадки мизантропии, которые так внезапно накатывали на них обоих. И будет правильным добавить к наследственным характеристикам Александра Блока и те две основные черты характера, о которых я упоминал выше.

А теперь стоп! Вспомним, когда Александр Блок написал первые свои стихи. А первые стихи он написал в пять лет!

Теперь сделаем тот анализ, который мы производили, чтобы понять, для чего человеку был дан поэтический дар. Перечислим унаследованные от родителей качества – именно они и могли вызвать появление поэтического дара:

– нервозность – поэзия может лечить ее;

– впечатлительность работает на поэтичесий дар;

– ипохондрия – состояние человека, проявляющееся в постоянном беспокойстве по поводу возможности заболеть одной или несколькими болезнями, жалобах или озабоченности своим физическим здоровьем; восприятии своих обычных ощущений как ненормальных и неприятных; предположениях, что кроме основного заболевания есть какое-то дополнительное. При этом человек может считать, что знает, какое у него «на самом деле» заболевание. Однако, степень его убежденности обычно, раз от раза меняется, и он считает более вероятным то одно заболевание, то другое. И все же, поэзия лечит и ее, эту самую ипохондрию. Позитивные поэтические строки не позволят в вашей голове занять место этой самой ипохондрии.

– одиночество – конечно, является необходимым качеством для человека, занимающегося любым творчеством. С поэзией человек никогда не бывает одинок. Да и как, находясь рядом с даром, данным от Бога, можешь быть одиноким.

– серьезная тяга, унаследованная от отца, к участию в политической деятельности. Она самым ярким образом проявилась у Александра Блока, особенно в его поздних стихах, и тем самым стала блокировать его истинный природный дар, предназначенный для таких произведений, как "Девушка пела в церковном хоре".

Мы видим, что с пяти лет работал принцип поэтической самотерапии. Неизвестно, на каком жизненном этапе у Александра Блока сказались бы в будущем повышенная нервозность, ипохондрия и повышенная впечатлительность, которые бы только усугублялись.

И стоило ему отказаться от спасительной поэтической самотерапии, почти сразу же его жизненная энергия пошла под уклон вместе с психологической устойчивостью.

"Он ничего не делал – только пел. Через него непрерывной струей шла какая-то бесконечная песня. Двадцать лет – с 1898 по 1918 гг. Потом он остановился – и тотчас же стал умирать. Его песня была его жизнью. "Кончилась песнь, и кончился он" – так характеризуется его состояние незадолго до смерти. Подтверждая правильность, сказанного мною выше.

Только так и может быть, когда всю энергию для существования человек берет из реальной жизни и вкладывает ее в поэзию своего здоровья. Да Блок питался впечатлениями для своей поэзии, как и любой другой человек, занимающийся творчеством. Ему они были необходимы как фундамент. На нем, и только на нем он может создать новое, никому еще неизвестное и никем до него невоздвигнутое здание. И, если у него нет этого фундамента, если у него все кирпичики до одного для этого фундамента заменили по его убеждениям на гнилые и битые, нет никакого здания, а вместе с ним и его жизни.

В том-то и причина болезни Блока, что его духовная жизнь мистически совпадала с судьбой России. Когда духовная жизнь России была по-настоящему интенсивной и бурной, Блок безо всяких внешних связей с реальными событиями, чувствовал подъем и интерес к жизни. По пикам его творческой активности можно написать подлинную российскую историю, из которой станет ясно, что 1901 —1902-й, 1905-й, 1907—1908-й, первая половина 1914-го и 1918-го были годами величайшей концентрации духовной жизни. Каждый такой подъем сменялся сонливым спадом. Так что и война 1914 года была, возможно, не началом большого исторического этапа, а концом его, выходом так долго копившегося напряжения. Неслучайно в 1914 году Блок пишет, а в 1915-м публикует «Соловьиный сад» – поэму о сне, о выпадении из реальности.

Спустя годы, размышляя о гибели (именно так: гибели!) Блока, Владислав Ходасевич писал: «В пушкинской своей речи, ровно за полгода до смерти, он говорил: "Покой и воля. Они необходимы поэту для освобождения гармонии. Но покой и волю тоже отнимают. Не внешний покой, а творческий. Не ребяческую волю, не свободу либеральничать, а творческую волю, – тайную свободу. И поэт умирает, потому что дьттттать ему больше нечем: жизнь потеряла смысл"».

Если вникнуть в смысл сказанного, то мы получим две основные причины его возникновения. Одна из них – это моральнопсихологическая. Творческая личность не желает принимать давление на нее и чувствует при этом себя комфортно, продолжая созидать.

Вторая же – чисто физиологическая, подтвержденная на данный момент не единожды. Не выполнение человеком его желаний, отсутствие в его жизни естественной радости, возникшей не на волне от приема допинга (здесь имеется в виду алкоголь, курение и наркотики высшей категории), а вызванные естественным ходом жизни, ведет к образованию чужеродных клеток и приводит к тяжелым заболеваниям.

О чем нам так ярко в этой фразе и говорит Блок: " И поэт умирает, потому что дышать ему больше нечем: жизнь потеряла смысл". С одной стороны, мы можем принимать ее как поэтический крик души, а с другой – неосознанное признание того, что вне понятого самим человеком его существования в нем, в человеке, в конечном счете, начинают развиваться болезни, и он умирает.

А теперь несколько строк из последнего и наиболее известного произведения Александра Блока, поэмы "Двенадцать":

Сравните их со строчками стихотворения «Девушка пела в церковном хоре». Такое впечатление, что писали совершенно разные люди. Если в первом случае писал человек, любящий жизнь, то во втором – отрешенно наблюдающий ее со стороны, надрывно кричащий о бездушных и проходящих мимо него событиях.

Если в груди происходит то, что написано, а это именно так, и по-другому связь не может быть выстроена, о каком здоровье можно говорить?

После написания последней строчки поэмы Блок замолчал. За три последних года до самой своей смерти, он написал всего 5–6 стихотворений.

Да с точки зрения человека и гражданина, говорящего правду окружающим он абсолютно прав. А вот как человек, для которого поэзия была не просто лекарем, а лекарем крайне необходимым при его врожденных качествах, он был неосознанным самоубийцей не только своего преданного лекаря – поэзии, но и самого себя. Что и доказал его преждевременный уход из жизни.

Подозрение же Александра Блока в заболевании сифилисом, думается, в ту пору было всем выгодно. Такой диагноз значительно упрощал реальный ход событий в его судьбе.

Получается, что главной причиной его ухода из жизни явился отказ от поэтической терапии. Однако, чтобы это признать возможно ли это в принципе, надо проверить ее силу лично на себе.

Анна Андреевна Ахматова

У капитана второго ранга Андрея Антоновича Горенко и его супруги Инны Эразмовны, урожденной Стоговой, И июня 1889 года, родился третий ребенок – дочь Анна. Всего в семье было шестеро детей. Две девочки в раннем возрасте умерли от туберкулеза, старшая сестра Инна умерла от него же в 1906 году, остались Анна и братья – Андрей и Виктор.

Из детских болезней в память Анны врезался «таинственный недуг» – болезнь, разыгравшаяся в 10-летнем возрасте, от которой она неделю «пролежала в беспамятстве», и потом на время оглохла. Вспоминала она и лунатизм. «В детстве, лет до 13–14, A.A. была лунатичкой… Ночью вставала, уходила на лунный свет в бессознательном состоянии. Отец всегда отыскивал ее и приносил домой на руках» – из записей П. Лукницкого.

В возрасте 10 лет ее отдали учиться в 1-й класс Царскосельской Мариинской женской гимназии. После 3 лет обучения отец подал прошение об определении ее в 5-й класс Смольного института. Через два месяца учебы по просьбе матери дочь отчислили из-за того, что она не могла переносить строгой дисциплины учебного заведения и к тому же страдала лунатизмом. Шесть классов она окончила в гимназии.

В 1905 г. Андрей Антонович ушел из семьи. Оставшись без средств к существованию, Инна Эразмовна с детьми переехала из Царского Села в Евпаторию, а в мае 1906 г. Анна вместе с тетушкой А. Э. Викар уехала учиться в Киев. В годы учебы Анна часто болела, о чем свидетельствует письмо к родственнику Сергею фон Штейну: «…Я болела легкими (это секрет), и, может быть, мне грозит туберкулез. Мне кажется, что я переживаю то же, что Инна, и теперь ясно понимаю состояние ее духа. Очень боюсь горловую чахотку. Она хуже легочной. Живем в крайней нужде. Приходится мыть полы, стирать… Гимназию кончила очень хорошо. Доктор сказал, что курсы – смерть. Ну и не иду – маму жаль».

Вопреки возражению матери, осенью 1908 г. Анна поступила в Киеве на юридический факультет Высших женских курсов, которые оставила, так как они не отвечали требованиям ее души.

К тому времени, как сочетаться браком с Николаем Гумилёвым в 1910 г. Анна Горенко, по воспоминанию В.Срезневской, «…выросла, стала стройной, с прелестной хрупкой фигуркой развивающейся девушки, с черными, очень длинными и густыми волосами, прямыми, как водоросли, с белыми и красивыми руками и ногами, с несколько безжизненной бледностью определенно вычерченного лица, с глубокими, большими светлыми глазами, странно выделявшимися на фоне черных волос, темных бровей и ресниц. Она была неутомимой наядой в воде, неутомимой скига-лицей-пешеходом, лазила как кошка и плавала как рыба».

Дебют юной поэтессы в российской печати состоялся в феврале 1911 г. стихотворением «Старый портрет», впервые подписанным «Анна Ахматова».

Старый портрет

История ее псевдонима такова. В свое время отец не одобрял увлечение дочери сочинительством и просил не ставить под стихами своей фамилии. Чтобы в печати не было двух Гумилёвых, Анна Андреевна, в знак уважения к своей прабабушке, симбирской дворянке Прасковье Федосеевне Ахматовой, взяла ее фамилию в качестве псевдонима.

Уже к 1912 году она пишет такие строчки:

Вчитайтесь в эти строки, и вы поймете, насколько они имеют терапевтическое воздействие на написавшую их поэтессу. А после осмысленного их повторения принятия их в структуру собственной жизни, и, для читающего их сейчас вслух, становятся сильнодействующим, лечащим от случайных душевных ран лекарством.

Она бродит по вечерам, чтобы утолить тревогу, молится Богу, смотрит на небо – все эти действия направлены на укрепление здоровья. И в конце стихотворения:

О жизни тленной слагаются веселые стихи – это ли не путь к долголетию?

Возможно кто-то скажет: "Она не осознавала этого. Такая ее поэзия".

Да возможно и не осознавала, как и многие другие. Однако главное – это результат: долгая и полная наслаждения от позитивного творчества жизнь.

С другой стороны, Анна Андреевна хорошо понимала силу своего поэтического слова. В 1921 году она пишет такие строки:

Думаю, что если она осозновала возможную силу воздействия на других своего слова, то, вероятно, задумывалась и о его воздействии на себя саму. А теперь сам собой напрашивается совершенно определенный вывод о смысле написания ею своих, с одной стороны, высокохудожественных, а, с другой, и терапевтических стихов.

Жизнь Анны Ахматовой била ключом. А.Тыркова-Вильямс вспоминала о том, как она читала свои стихи и как выглядела: «…Ярче всего запомнилась Анна Ахматова. Пленительная сила струилась от нее, как и от ее стихов. Тонкая, высокая, стройная, с гордым поворотом маленькой головки, закутанная в цветистую шаль, Ахматова походила на гитару. Нос с горбинкой, темные волосы, на лбу подстриженные короткой челкой, на затылке подхвачены высоким испанским гребнем. Небольшой, тонкий, не часто улыбавшийся рот. Ее нельзя было не заметить. Мимо нее нельзя было пройти, не залюбовавшись ею».

На литературных вечерах молодежь бесновалась, когда Ахматова появлялась на эстраде. Она делала это хорошо, умело, с сознанием своей женской обаятельности, с величавой уверенностью художницы, знающей себе цену. А перед Блоком Анна Ахматова робела. Не как поэт, как женщина».

1 октября 1912 г. у Гумилёвых родился сын, нареченный Львом. Отношения в семье не сложились. 5 августа 1918 г. Гумилёв развелся с Ахматовой, а в декабре она вышла замуж за Владимира Шилейко. О том, как жилось с ним, Анна Андреевна вспоминала: «Три года голода. Я ушла от Гумилёвых, ничего с собой не взяв. Владимир Казимирович был болен (туберкулез)…

Еду мы варили редко – ничего не было и не в чем, за каждой кастрюлькой надо было обращаться к соседям: у меня ни вилки, ни ложки, ни кастрюльки».

У К. Чуковского осталось горькое впечатление от посещения их жилища: «Она и Шилейко в одной большой комнате. За ширмами кровать. В комнате сыровато, холодновато, книги на полу. У Ахматовой крикливый, резкий голос, как будто она говорит со мной по телефону. Глаза иногда кажутся слепыми…».

Литературная работа не давала поэтессе материальной свободы, пришлось устроиться на работу в библиотеку агрономического института в качестве делопроизводителя и попутно писать статьи на различную тематику. Однако здоровье было нежелезным. 12 августа 1921 г. Г.Чулков писал своей сестре: «У Судейкиной видел Ахматову… Ахматова превратилась в ужасный скелет, одетый в лохмотья, но стихи прочла чудесные. Она, по рассказам, в каком-то странном заточении у Шилейко. Оба в туберкулезе и очень бедствовали…».

КЧуковский добавил к этому: «Ахматова утомлена страшно. В доме нет служанки, она сама и готовит, и посуду моет… и двери открывает, и в лавочку бегает».

Январская простуда 1925 г. вызвала у Анны Андреевны обострение туберкулеза. Пришлось лечиться в больницах, местных санаториях, в Кисловодске и Крыму. Об одном из обострений Лукницкий писал: «Здоровье A.A. сегодня хуже – по-видимому, что ей еще нельзя вставать, а она слишком много вставала и утомилась…»

Для восстановления здоровья нужны были деньги, а их у поэтессы практически не было. Друзья добились выдачи ей госпайка, 63 руб. месячного содержания и бесплатного пользования санаториями. Маяковский, Асеев и Пастернак деньги за свое публичное выступление готовы были отдать Ахматовой.

В самом начале Отечественной войны в числе видных деятелей науки, искусства, литературы Ахматову эвакуировали в Москву. Далее ее путь лежал в Чистополь, затем в Ташкент, где к болезни легких прибавилась тифозная инфекция. Пришлось больше двух недель отлежать в «правительственной» палате инфекционного отделения Ташкентского мединститута.

После снятия ленинградской блокады в мае 1944 г. Анна Андреевна вылетела в Москву, а затем уехала в Ленинград.

Творчество поэтессы попало под постановление ЦК ВКП(б) от 14 августа 1946 г. "О журналах «Звезда» и «Ленинград»". В нем говорилось и о том, что «…Ахматова является типичным представителем чуждой нашему народу пустой безыдейной поэзии…». Анну Андреевну исключили из Союза писателей, изъяли книги из библиотек, наложили табу на предстоящие издания и возможность печататься в периодике.

Переживания тут же сказались на здоровье. Л.Яковлева-Шапорина вспоминала: «Днем я зашла к Анне Андреевне Ахматовой, снесла цветы: вновь появившихся желтых нарциссов. Она лежит, аритмия сердца, предполагают грудную жабу: в общем, замучили. Сократили сына, ее работу о Пушкине не приняли. Никаких средств к существованию… Сама A.A., конечно, ни на что не жалуется…Я смотрела на нее и любовалась строгой красотой и благородством ее лица с зачесанными назад седыми густыми волосами».

В 1949 г. без оснований вновь арестовали сына, Льва Николаевича. В сентябре 1950 г. его отправили на 10 лет в лагерь под Караганду. Постоянная тревога за близкого человека привела Анну Андреевну в 5-ю Советскую больницу в Москве с инфарктом миокарда, затем до конца июня она проходила реабилитацию в Болшевском кардиологическом санатории АН СССР.

После болезни Анна Андреевна будто бы обрела второе дыхание. Торопясь жить, продолжала работу над «Реквиемом», «Поэмой без героя», издавала свои книжки, делала переводы…

Время откладывает на людей свой, далеко нелучший отпечаток. Не избежала этого и Анна Андреевна, став заносчивой, высокомерной, «монументальной», скрытной, подозрительной. Одолевал страх перед уличным движением, страх «шпионства».

О ее характере Шервинский писал: «Анна Андреевна вообще была неразговорчива… у нее была тягостная манера общения. Она произносила какую-нибудь достойную внимания фразу и вдруг замолкала. Беседа прерывалась, и восстановить ее бывало трудно… Эта «прерывистость», противоречащая самому существу «беседы», была тяжела. Величавость поведения сдерживала свободу излияния мысли».

Замечания в адрес поэтессы дополнил Максимов: «Гордыня доводила ее иногда до капризов, проявлений несправедливости, почти жестокости… я вполне ощущал шевеление в ней этой гордыни. Самоутверждение принимало у нее подчас наивные формы».

По поводу подозрительности литературовед В. Виленкин вспоминал свой разговор с Ахматовой в квартире Фонтанного дома: «Она побледнела, приложила палец к губам и проговорила шепотом: «Ради бога, ни слова об этом. Ничего нет, я всё сожгла. И здесь всё слушают, каждое слово». При этом она показала глазами на потолок».

Преследовала ее и боязнь одиночества, которая выражалась в нежелании иметь отдельное жилье, и потому она жила у друзей и знакомых, как в Москве, так и Ленинграде. По словам Чуковской: «Она боится, что Сурков предложит ей квартиру в Москве… Анна Андреевна жить одна не в состоянии, хозяйничать она не могла и не хотела никогда… теперь ей гораздо удобнее жить в Москве не хозяйкой, а гостьей».

"Many man – many minds" – "сколько людей – столько мыслей", как говорят англичане. Кто может точно сказать, что она боялась одиночества? Для поэта, человека творящего, это определение не подходит. Для поэта одиночество также необходимо, как и постоянные новые впечатления. Не без одного, не без другого он не может себе позволить остаться. Вот поэтому-то Анна Андреевна и не хотела жить в отдельной квартире. Общение для нее было той самой пищей так необходимой для любого поэта или писателя. Если, конечно, он хочет создавать произведения интересные и полезные для людей.

В октябре 1961 г. Анну Андреевну прооперировали в ленинградской больнице № 1 по поводу хронического аппендицита, а в новый 1962 г., она оказалась в больнице с повторным инфарктом миокарда.

Тяжелая болезнь сердца и легких не помешали Ахматовой в декабре 1964 г. поехать в Италию за литературной премией, а 5 июня 1965 г. в Англию, в Оксфордский университет, где поэтессу облачили в мантию доктора литературы.

Остаток лета 1965 г. Анна Андреевна провела в Комарово, на своей даче-«будке». Хотя здоровье и не радовало, но она продолжала активно заниматься литературой, давала интервью, встречалась с писателями и поэтами, разбирала многочисленную почту, отвечала на письма и в Москве выступила в Большом театре с речью на 70-летии со дня рождения Данте.

В ноябре произошел очередной инфаркт миокарда, и вплоть до 19 февраля 1966 г. Ахматова находилась в Боткинской больнице. После выписки две недели она прожила в Москве у Ардовых, а затем уехала в кардиологический санаторий под Домодедово. 4 марта 1966 г. ею была сделана последняя запись в дневнике: «Лежу до 8-го (велел здешний врач). Здесь просто хорошо и волшебно тихо…». Далее в записи шли рассуждения о римлянах, Понтии Пилате, Анне, Каиафе (Ахматова тогда увлеченно читала книгу о знаменитых еврейско-арамейских рукописях, найденных на берегу Мертвого моря).

Думаю, если бы каждый человек перед смертью вел записи, то мы довольно скоро убедились, что все в такой момент стараются говорить с Богом. Причем вне зависимости от того, насколько они за период своей жизни показали себя атеистами. Вот и Анна Андреевна в последние дни жизни обратилась к таким рукописям. Если бы это происходило в наши дни, а не во времена насаждения искусственной веры, то в ее руках, несомненно, была бы Библия.

Помните, что отвечал Александр Сергеевич Пушкин, когда друзья спрашивали его, что он читает? "Господа я читаю только БИБЛИЮ ее Ветхий и Новый заветы" – отвечал великий поэт. Не исключено, что Анна Андреевна искала дополнительные силы в библейских свитках и раньше, в силу не совсем крепкого здоровья, но доказательств мы этому не имеем.

Подведем итог. Обратили внимание, как много строк я уделил биографии великой поэтессы, хотя книга посвящена не подробным биографиям великих людей. И задача книги позволяет ограничиваться несколькими абзацами из биографий только для того, что убедиться в борьбе их героев за земное существование с использованием поэтической самотерапии. Здесь же все так подробно. Объясню почему. Подробное наличие биографических данных поэтессы позволяет детальнейшим образом проследить, как в течение всей своей жизни она не оставляла поэзию. Уверен, на интуитивном уровне она понимал, что «человек носит врача в себе, надо только помочь ему», как говорили древние.

Туберкулез был не только вокруг нее, но и в ней самой. Однако главным для нее было писать стихи. Результатом того, что такой путь был ею выбран правильно, явилась 77-летняя, полная активных событий жизнь. Жизнь, нехарактерная для людей, существующих в окружении туберкулеза и пораженных им. Здесь на память приходит биография Льва Николаевича Толстого. Вы не находите: они чем-то схожи по наличию туберкулеза, по нехарактерной продолжительности жизни и наличию у того и другого писательского дара, который они использовали до последнего дня жизни. Иногда мне думается, что если бы Лев Николаевич перед самой смертью не уехал из Ясной Поляны, а продолжал бы каждый день писать, то и срок его смерти отодвинулся намного бы дальше? Это только предположение, хотя, думается, и не лишенное основ, учитывая знания сегодняшнего дня.

Николай Степанович Гумилев

Вы правы, если мы только, что говорили об Анне Ахматовой, то следующим, о ком необходимо рассказать, это ее муж Николай Гумилев.

Тем более, что в вопросах применения поэтической самотерапи они практически схожи.

Николай Степанович Гумилев (1886–1921) родился в Кронштадте. Отец его был морским врачом. Детство провел в Царском Селе, в гимназии учился в Петербурге и Тифлисе. Стихи писал с 12 лет, первое печатное выступление в 16 лет – стихотворение в газете «Тифлисский листок».

У Николая Гумилева, исходя из того, что дают нам его биографы, было две неоспоримые причины для появления в его жизни поэтической самотерапии. Первая из них – любовь без взаимности к Анне Ахматовой, и вторая, врожденный физиологический дефект – косоглазие. Несколько слов о безответной любви.

Анна и Николай познакомились в Рождественский сочельник. Тогда 14-летняя Аня Горенко была стройной девушкой с огромными серыми глазами, резко выделявшимися на фоне бледного лица и прямых черных волос. Увидев ее точеный профиль, некрасивый 17-летний юноша понял, что отныне и навсегда эта девочка станет его музой, его Прекрасной Дамой, ради которой он будет жить, писать стихи и совершать подвиги.

Николай с азартом ринулся завоевывать сердце своей прекрасной дамы. Однако Анна была влюблена в другого. Владимир Голенищев-Кутузов – репетитор из Петербурга – был главным персонажем ее девичьих грез. Гумилев получает отказ.

В 1906 году он уезжает в Париж. Там он надеется забыть свою роковую любовь

Таких отказов поэт получал три, и дважды уезжал в Париж. Причем дважды пытался там покончить жизнь самоубийством.

В конце 1908 года Гумилев возвращается на родину. С мечтами завоевать сердце Ахматовой молодой поэт так и не расстался. А потому он продолжает осаждать Анну, клясться ей в вечной любви и предлагать замужество.

То ли Ахматова была тронута такой почти собачьей преданностью, то ли Гумилев выбил из нее согласие рассказами о неудачных попытках самоубийства, то ли образ питерского репетитора несколько померк, но так или иначе Анна дала свое согласие на брак.

И первая, и вторая причина, а тем более нахождение их в одной жизненной ситуации, у большинства неподготовленных людей вызывает комплекс неполноценности. Он, этот комплекс, с годами и приводит к различным дополнительным физиологическим расстройствам. В своем стихотворении "CREDO", написанным им еще в 1905 году, в самом начале своей любовной страсти к Ахматовой, Николай Гумилев так говорит о своей жизни:

Никто из родственников жениха не явился на венчание, в семье Гумилевых считали, что этот брак продержится недолго.

Женитьба на Анне Горенко так и не стала победой для Николая Гумилева. Как выразилась одна из подруг Ахматовой того периода, у нее была своя собственная сложная «жизнь сердца», в которой мужу отводилось более чем скромное место.

Гумилев начинает заводить легкие романы. А в 1912 году Гумилев влюбляется по-настоящему. Сразу после возвращения из Африки Гумилев посещает имение матери, где сталкивается со своей племянницей – молоденькой красавицей Машей Кузьминой-Караваевой. Чувство вспыхивает быстро, и оно не остается без ответа. Однако и эта любовь носит оттенок трагедии – Маттта смертельно больна туберкулезом, и Гумилев опять входит в образ безнадежно влюбленного.

Вероятно, интуитивно Николай Гумилев своими стихами и пытался восстановить душевное равновесие. Однако, не обладая достаточной уверенностью в правильности выбранного пути, заменил его более радикальным методом, обеспечивающим максимальный уход от реальной жизни.

Он ушел на войну. Туда, где нет проблем со здоровьем и с безответным чувством любви. Только там он надеялся получить положительные эмоции, перечеркнув отрицательные, связанные с вышеуказанными двумя причинами.

Однако теперь мы с вами знаем, что такие положительные эмоции можно получить и от поэтической самотерапии. Терапии, которая способна победить не только такие незначительные недостатки, какие были у Николая Гумилева, но и по-серьезнее, как врожденные более глубокие заболевания человеческого организма.

Однако в данном случае интуиция в необходимости использования поэтической самотерапии для оздоровления собственного организма и решения другой жизненной проблемы подвела отважного в будущем офицера.

В своих поздних воспоминаниях Анна Ахматова сама скажет об этом: "Поэзия и любовь для Гумилева всегда были трагичными, только война была эпосом, Гомером".

Главной преградой стало здоровье, поскольку ранее он был признан непригодным к военной службе из-за косоглазия. Но все же 30 июля 1914 года поэт получил медицинское свидетельство (по утверждению родных, дал взятку писарю), что не имеет физических недостатков, за исключением близорукости правого глаза, и потому пригоден к военной службе.

Доброволец Николай Гумилев уже 5 августа надел военную форму. В тот же день он со своей женой Анной Ахматовой в Царском Селе встретил обмундированного Александра Блока, в адрес которого бросил: «Посылать такого воина на фронт – все равно, что жарить соловьев». Только в одном этом выражении чувствуется моментальное избавление Гумилева от комплекса по поводу косоглазия. Он теперь воин, а это превыше всего для мужчины все остальное – не в счет.

Наступление

Я предлагаю вам обратить внимание на следующие строчки стихотворения:

Вот такие поэтические установки Николая Гумилева на жизнь и только на жизнь, и никак иначе. Хочу подчеркнуть, что это происходит само собой, если, конечно, всем своим существом стремиться к победному финалу и использовать для этого все ресурсы своего организма, не забывая и о преданных ему чувствах и мозге.

Единственным выходом, как говорилось ранее, из сложной в своем понимании жизненной ситуации он считает участие в военных действиях. И вот тут, попав на войну, он признается, что главным в жизни для существования в условиях, требующих максимального напряжения человеческих сил, всегда остается "Господне слово”.

А в его случае, случае поэта-воина, слово, питающее его через поэтическое слово.

Он убежден, что сила его поэтического слова сыграет оберегающую роль в беспощадной реальности войны. Он говорит:

И, как мы видим, кроме победного финала боевых действий он ни чего и не предполагает:

Вот вам еще одно признание поэта в силе действия на человека восстановительной поэтической самотерапии.

Победа действительно его "рядила", как он говорил. Гумилев был дважды награжден за отвагу Георгиевскими крестами.

Говоря о Гумилеве, нельзя не сказать и о его необдуманной смелости прописывать себе судьбу, как впрочем делали и делают многие другие, недооценивая силу поэтического слова.

В 1916 году им были написаны такие строки:

Такое смелое выпрашивание у судьбы своей смерти Николай Гумилев делает не один раз через поэтическое слово.

В стихотворении "Сонет" написанным в 1908 году, он пишет:

Можно сказать только одно – очень жаль, когда талантливый человек зовет для своего таланта смерть и планирует возможное достижение цели лишь «рукой мертвеца».

В 1921 году сбылось его предсказание, сделанное им в стихотворении "Сонет":

Николай Гумилев был арестован по ложному обвинению, как участник контрреволюционного заговора и расстрелян.

Никогда! Никогда! Никогда! Нельзя питать негативными установками любые ситуации своей жизни, которые вы считаете плохими, несчастливыми для себя. Предчувствуете ли вы эти ситуации, считает ли вы их неотвратимыми. Своими негативными словами вы только усугубите ситуацию, и возможно именно после таких слов она и станет неотвратимой.

Для того, чтобы самому себе в очередной раз доказать, что по-настоящему плохих, несчастливых, надрывных ситуаций в жизни не бывает, предлагаю сделать так: отвлекитесь от всего настоящего и вспомните любую несчастливую, плохую, по вашему мнению, жизненную ситуацию, произошедшую с вами несколько лет тому назад во всех подробностях.