Ад закрыт. Все ушли на фронт Буровский Андрей
– А вы не верите, что так надо?
– Конечно, нет. Есть другие способы вести войну.
– А можно НЕ вести войну, Евгений Карлович?
– Но ведь Гражданская война вовсе не окончилась, – пожал плечами Миллер. – Разве Ленин или Фрунзе подписал мирный договор со мной, с Колчаком или с Врангелем? Разве мы уходили за границу потому, что признали поражение? Коммунисты как воевали, так и воюют с нами, только гражданская война идет другими средствами.
– Но для вас это не террор…
Голос Вальтера вопросительно замер. Миллер усмехнулся, пожал плечами.
– Какой смысл взрывать комсомольские клубы и убивать коммунистических бонз? Тем более, в этой войне нас тоже победили: коммунисты убили Врангеля и Кутепова, а мы не смогли убить ни Сталина, ни Бухарина. Мы с трудом пробираемся в Москву, теряем лучших людей, а их агенты делают в Париже, что хотят.
– На их стороне – ресурсы и мощь государства…
– Вот именно! Мы, Белая армия, не можем больше воевать сами по себе. Мы хотим участвовать в гражданских войнах других народов… Тут, в Европе. Если коммунисты в эсэсэсэр начнут войну с другими государствами, мы будем участвовать в этой войне с коммунистами.
Помолчали, отхлебывая чай, пуская папиросный дым. И первым не выдержал пожилой, усталый человек:
– Чем же может нам помочь Шамбала? Шамбала будет воевать с мировым коммунизмом?
– Мы поможем иначе… Для начала мы покажем, кого надо опасаться Белому движению. Хотите?
У Миллера дрогнула рука с чайным стаканом, Есаул резко поднял голову, впервые нарушил молчание:
– Мы знаем – у Москвы есть агенты в наших рядах.
– Мы не расскажем, мы покажем вам будущее.
– Покажете? – усмехнулся старик.
– Смотрите…
Сплетаясь, заклубились струи непрозрачного серого тумана. Туман обретал форму и цвет, складывалось трехмерное изображение. Вот он, Миллер, пишет записку: «У меня сегодня в 12.30 часов дня свидание с генералом Скоблиным на углу улиц Жасмэн и Раффэ. Он должен отвезти меня на свидание с германским офицером, военным атташе при лимитрофных государствах, Штроманом и с Вернером, прикомандированным к здешнему германскому посольству. Оба хорошо говорят по-русски. Свидание устраивается по инициативе Скоблина. Возможно, это ловушка, а потому на всякий случай оставляю эту записку.
– 22 сентября 1937 г. генерал-лейтенант Миллер».
– Скоблин… – только и сказал Миллер. Произнес это глухо, тоскливо.
– Да… Агент энкавэдэ, Николай Владимирович Скоблин. Его попытаются продвинуть на пост главы РОВСа. Благодаря вашей записке этот план не удастся.
Есаул не удержался:
– Я ж говорил…
– Свой! Он с нами в одном огне был, – так же глухо, сквозь зубы сказал Миллер. – В двадцать пять лет – начальник дивизии, самый молодой в Белой армии. И какова его судьба?
Туман сложился в пространство, в гул летящего самолета. Двое крепких людей деловито выталкивали третьего в открытый люк. Мелькнуло перекошенное страхом лицо, рука цеплялась за стойку, скользила.
– Нет! Товарищ Сталин не бросит человека! Не верю!
Один из толкавших засмеялся, ногой толкнул Скоблина в лицо. Мелькнуло и мгновенно исчезло крутящееся распластанное тело на фоне далекой земли.
– Это Испания… – тихо уточнил Вальтер. – Скоблина убьют агенты энкавэдэ, главный из них – Эйтингон.
– Действительно… – беспощадно произнес Есаул. – К чему им отработанный агент? Свое дело он сделал… к чему свидетель?
– Но такова была бы судьба Скоблина, если бы вы пошли на провокацию. Если бы вас похитили и вывезли в эсэсэсэр на теплоходе «Мария Ульянова», содержали бы в тюрьме энкавэдэ на Лубянке. Теперь вы предупреждены, и у Скоблина – другая судьба.
– Другой конец, это точно, – энергично кивнул Есаул. Миллер поморщился.
– Организатор вашего похищения тоже кончит нехорошо… Зовут его Абрам Аронович Слуцкий…
Туман сложился в образ большого кабинета, где двое людей под портретом Сталина удерживали третьего. Этот третий плевался и лягался, пока к нему не подошли сзади, не сунули чем-то блестящим, маленьким в спину. После этого человек начал хрипеть и оседать, а остальные отпустили его, стали говорить между собой и улыбаться. Подошедший последним бросил на стол стеклянный маленький шприц, потащил из кармана папиросу… Труп со стуком повалился на ковер. Невероятность сцены подчеркивало то, что все четверо – и убитый, и убийцы были в форме энкавэдэ.
– Чем это его?
– Инъекция цианистого калия… Нарком Ежов убрал еще одного свидетеля… А то вас вот похитил, архив Троцкого в Париже похитил…
– В общем, никто хорошо не кончил, – усмехнулся Есаул. – Неудивительно – в таких делах свидетелей не оставляют!
– А жена Скоблина, Надежда Плевицкая – она тоже агентесса энкавэдэ? Будет участвовать в похищении… Плохо кончит…
Голос Миллера прервался с вопросительной интонацией.
– Да. Ее осудил бы французский суд на двадцать лет каторги за участие в вашем похищении, она умерла бы через три года в тюрьме.
– Государь назвал ее «курский соловей»… – скупо усмехнулся Миллер. – Что делает с людьми наша эпоха!
– Вы бы про себя лучше спросили! – возмущенно бросил Есаул, и Петя приготовился показать, как в подвале связывают проволокой руки Миллера, как ему стреляют в затылок. Миллер отмахнулся тыльной кистью руки.
– Не надо… Мой конец в таком раскладе понятен. Повесят?
– Расстреляют во внутренней тюрьме энкавэдэ.
– Один черт, хоть расстрел и приятнее.
– Но это ведь только в том случае, если бы вы поддались на провокацию. Теперь у вас будет другая судьба, другой конец.
– Тем более, видеть их не хочу. Будет, что Господь даст.
Миллер отхлебнул из стакана так же хладнокровно, словно ему показали не похищения и страшные смерти, а комедию или веселый танец.
– Вы оказали нам огромную услугу… Мне лично, понятное дело, но и всем нам. Что вы хотите за нее?
– Пока ничего…
– Но настанет день, и вы что-то обязательно попросите.
Миллер не торговался, он просто констатировал факт. Наверное, жизнь в эмиграции быстро учит, что бесплатных услуг не бывает.
– Возможно… Но скорее всего – мы ничего не попросим. Вы – союзник, вам необходимо помогать.
Звякнула ложечка в стакане.
– Евгений Карлович, нам пора.
– Вовка-казак отвезет вас.
– Пусть лучше Вовка-казак отвезет вас домой. Мы бы хотели прогуляться.
Есаул пошел проводить. На лестнице он неуверенно спросил, можно ли научиться видеть будущее. Голос в темноте звучал так робко, что Петя невольно заулыбался.
– Этому как раз и учат в Шамбале… учат не всех, надо иметь врожденные способности.
Есаул тяжко вздохнул; было видно, он бы многое отдал за такой дар.
По понятиям Пети, стоял еще совсем ранний вечер. Закат погас давно, хотя еще и десяти часов нет по местному времени. Но ведь это юг, темнеет рано. Париж лежит южнее Киева, почти что на широте Крыма.
Давно загорелись фонари. Улицы вечернего Парижа шумели, общались, плясали. Пялились на прохожих бездельники из стеклянных веранд кафе. Они сидели там на виду, в электрическом свете, и пялились на прохожих – тоже хорошо видных под электрическими фонарями.
Шумные бульвары с ярко освещенными верандами сменялись пустыми темными улицами, иногда неприятно-тесными, с далекой узкой полоской звездного неба высоко-высоко над головой.
– Большинство парижан уже спят, – комментировал Вальтер. – Мало кто в такое время еще торчит по кафешкам. А вот лучше скажи мне – я так понимаю, на русскую эмиграцию рассчитывать совершенно невозможно?
– Как на вооруженных людей – еще рассчитывать можно, да и то не всегда. А как на политическую силу – ты же сам видишь, что нельзя.
– Трагичные они… Им невольно хочется помочь.
– Мне тоже… Но как им поможешь? Если произойдет переворот, которого мы хотим, они смогут вернуться на родину… Те, кто захочет.
Какое-то время шли молча.
– А еще я думаю, Петер, что из всех даров Шамбалы самый дорогой – это как раз умение видеть будущее. Это огромная сила.
Петя кивнул.
Вальтер еще спросил, нет ли у Пети ощущения опасности. А этого ощущения как раз и не было… не было даже в самых узких и на вид вроде бы опасных улицах.
Только выйдя на последнюю площадь, Петя понял – у него появилась новая сильная потребность: внимательно осмотреть улицу перед домом Профессора, а потом уже выходить на открытое пространство. Впрочем, какие-то люди полудремали в подворотне. Петя заметил их в последний момент, вздрогнул… А люди без улыбки кинули по два пальца к околышу своих фуражек.
– Здравствуйте…
Люди молчали. Просто смотрели и молчали, когда друзья прошли мимо них в полутемный, душно пахнущий подъезд.
Глава 5
Коварный враг, и что ему надо
В квартире давно легли. Профессор в теплом халате поверх роскошной сине-красной пижамы раскладывал на столе какие-то папки. Рыжий котище Норманн ходил рядом.
– Ага! Рад вас видеть… приключений не было?
– Не заметили…
Профессор энергично кивнул.
– На Франсуа можно положиться. Исключительно надежный человек. Ну вот… Я вам тут подготовил кое-что… Вы ведь будете работать ночью?
– У нас и нет другого времени…
– Я знаю: когда французы ложатся спать, у русских просыпается желание пойти к ним в гости… Поразительная способность к ночной жизни! Я не в силах составить компанию, сплю на ходу… Если будет что-то нужно, будите, но лучше подождите до утра. Мы уже поужинали, но Жаннета подаст кофе, круассаны, и вообще располагайте ею.
Профессор властным жестом положил руку на плечо Жаннеты, подтолкнул, словно предлагал Пете – «забирай». Улыбка у него стала двусмысленная. Жаннета потупилась так «скромно», что даже невинный Петя понял многое.
Больше всего Пете хотелось немедленно раскрыть положенные на стол папки… Но и Жаннета, входившая в кабинет, приносящая еду, щебетавшая на незнакомом языке, влекла его к себе неудержимо. Девушка по-прежнему была одета в то же полосатое платье горничной, но теперь из-под платья торчала полоска светлой ткани. Жаннета улыбалась несколько сонно, но призывно.
– Петер… Она спрашивает, вкусный ли кофе?
Петя улыбнулся скорее натужно-мученически, чем весело. Кровь так звенела в ушах, что парень еле слышал слова друга.
– Петер… Тут за столом двум человекам уместиться непросто… Ты отдохни пару часов, а? Подремли.
Вальтер уселся за столом, включил настольную лампу. Он словно бы весь ушел в чтение.
Не только за столом, читать отлично можно в кресле у журнального столика. Жаннета включила торшер около кресла и убрала верхний свет. Кабинет сделался еще интереснее: ряды книг словно уплывали в полутьму, снопы электрического света вырывали плоские поверхности столов из этого таинственного полумрака.
Папок две. Взять, положить на журнальный столик… Но Жаннета проходит рядом, что-то говорит, касается лица воздух, прошедший через ее легкие, упирается в плечо ее упругая грудь, и чувствуется – ничем ее грудь не стеснена, кроме двух слоев тонкой ткани. Она проходит, встает у дверного косяка, смотрит призывно и ласково.
– Я сейчас… – произнес Петя неуклюже. Вальтер даже не пошевелился.
Так же неуклюже Петя прошел к девушке… Та уже выскользнула в коридор и ждала его в полной темноте. Мгновение Петя просто стоял, остро ощущая – совсем рядом стоит, дышит, ждет его девушка. Он протянул руку… и тут же кисть сжала маленькая шершавая ладошка. Эта ладошка знала, что делать: быстрым жестом поднесла руку Пети к своим губам. Парня словно обожгло в месте, где ладони коснулись влажные мягкие губы. Опять стало жарко внутри, сделалось трудно дышать, сердце мягко колотилось о ребра.
Свободной рукой Петя взял Жаннету за плечо, поворачивая к себе. Девушка послушно переступила, вторая рука уперлась Пете в грудь… Сердце опять перевернулось. Петя подался вперед, ощутил запах духов и тот восхитительный запах молодой здоровой женщины, который волнует сильнее любых цветочных ароматов. Губы его уткнулись куда-то под ухом, потом сунулись в локон на виске…
Жаннета что-то сказала… тихо-тихо. Петя не понял слов этого чужого языка, а девушка уже вела его, вела… Петя старался не шуметь, подчиняясь ее ласковым, легким движениям. Так, в полной темноте, он прошел в дверь и оказался в комнате, ушибившись ногой о кровать. Жаннета встала вплотную к нему, что-то совсем тихо говорила. В потоке булькающих, незнакомых звуков прозвучало «ламур», но не в том дело… важнее оказалась интонация горловых тихих слов. Петя обнял Жаннету за плечи… Нет, не так! Он обнял девушку, прижимая к себе, нашел мягкие ласковые губы. Петя сам понимал, что неуклюж, он старался сдерживать себя. Жаннета обняла его так же – обеими руками, положив на спину маленькие крепкие ладошки. Кровь бешено стучала в голове, сердце колотилось, оно стало размером с подушку.
Рука Пети как бы сама собой опустилась ниже, и парень содрогнулся, ощутив ладонью маленький крепкий задок. Ягодица сократилась, и Петя почувствовал, как надуваются вены на его шее. А у нее?! Он нашел губами бьющуюся вену, ниже уха, замер. Жаннета что-то тихо сказала… еле слышно. Помня, какая слышимость в этих французских домах, стараясь быть как можно тише, Петя провел руками по телу Жаннеты, остановившись на бедрах.
Девушка сделала пару шагов назад, увлекая Петю за собой. Она словно танцевала; по звуку шагов парень понял, что девушка босиком. Ему захотелось снять с себя рубашку, но еще больше – трогать и трогать Жаннету. Девушка вдруг замотала головой, волосы разлетелись, создавая ароматный ветерок. Петя остановился, разжал руки, и Жаннета зашуршала, отчего в комнатке стало намного больше ветра. «Снимает платье!» – понял он. Еще сильнее запахло ее телом. Жаннета присела, сетка кровати мягко скрипнула. А Жаннета, сидя перед Петей в одной рубашке, снова обняла его, расстегнула, стала трогать губами живот. Рывками срывая рубашку, Петя взялся было за брючный ремень… Жаннета уже расстегнула его.
Освобождаясь от одежды, Петя опрокинул подругу на ее собственную кровать. Инстинкт заставил его не навалиться всем телом, а держаться на согнутой руке. Теперь он чувствовал своим телом грудь, живот, бока девушки, ее ноги, трогал губами лицо, шею, плечи в вырезе. Свободной рукой Петя захватил тонкую ткань, стал поднимать ее вверх. Девушка приподнималась, помогала, что-то шепча ему в ухо. Петя ощутил ее бедро и замер, почувствовав под пальцами курчавые упругие волоски.
Все чуть не кончилось в тот момент, когда пальцы Жаннеты легли на член Пети. Быстро, ловко девушка помогла ему найти все, что необходимо, сама двинула тазом вперед, с тихим стоном. Руки Жаннеты словно порхали по его телу, губы познавали Петино лицо, шею, плечи. Только вздохи и тихие стоны прерывали работу ее губ.
Вот ладонь легла на ягодицы, уверенно их раздвинула, палец мягко вошел сзади… Петя едва сдержал крик: он словно весь превратился в напряженную струю, ударившую внутрь Жаннеты. В Пете словно бы происходили беззвучные, мягкие взрывы, один за другим. Тело опустошалось в судорогах, от которых темнело в глазах. Беззвучно рыча, он прижимал девушку к кровати, сетка жалобно пела под ними. Жаннета крупно дрожала, что-то возбужденно бормоча.
Петя не стал выходить из нее, расслабленно повернулся на бок, увлекая подругу за собой. Так они лежали – расслабленные, устало-счастливые. Каким-то звериным чутьем Петя почувствовал: девушка улыбается. Она приникла к Пете, что-то жарко шепча ему в ухо.
Сейчас, остановившись, Петя вдруг вспомнил и заулыбался: еще мальчиком, лет в четырнадцать, он считал совершенно невероятным одно из описаний Александра Дюма – где Д`Артаньян проводит с Миледи ночь за ночью, а она и понятия не имеет, что это – не ее возлюбленный, что это совершенно другой человек.
Но в комнате было ТАК темно, что Петя и впрямь не видел даже очертаний лица – почти вплотную с его собственным лицом. Правда, хоть сравнивать Пете было не с кем, но он был совершенно уверен – спутать с кем-то Жаннету он не смог бы… и поведение, и запах девушки совсем особенные… наверное, у всех особенные, критично подумалось Пете.
Петя стал ласкать подругу; напряженное возбуждение спало, бешеная страсть сама собой перешла в тихую нежность. Молодые люди лежали, целуя и гладя друг друга. Петя трогал, прижимал, гладил плечи, шею, грудь, завитки волос на затылке и висках. Когда пальцы коснулись улыбчивых губ, Жаннета схватила палец, втянула в себя, стала сосать, как младенец.
А ведь пора… Оказалось, память о лежащих на столе документах вовсе никуда не ушла из мозга Пети. Не успев разрядиться, Петя почувствовал: его тянет в кабинет с такой же силой, как только что тянуло сюда.
Парень начал вставать. Жаннета напряглась, пыталась притянуть его к себе.
– Нет-нет, – забормотал ей в ухо Петя. – Нет, мне пора… надо работать…
В кромешной темноте Петя даже не мог показать жестами, как он будет читать. Жаннета замотала головой, душистый вихрь ее волос заставлял кружиться голову. А Петя тоже замотал головой, потянул за собой девушку. Теперь Жаннета опять сидела на кровати. В кромешной тьме ее руки двигались по телу Пети… Парню показалось, они стали двигаться как-то недоумевающе.
Быстро одевшись, Петя потащил девушку за собой: должен же он был объяснить ей, для чего приходится ее оставить?!
После кромешной темноты комнаты даже в коридоре казалось светло: из кабинета сочился слабый отсвет лампы. Жаннета вдруг вырвалась, убежала. Петя шагнул обратно в комнату, и напрасно: Жаннета просто надела платье. Увлекая за собой подругу, Петя вошел в кабинет. Вальтер даже не поднял головы, только помахал Пете рукой. При виде Жаннеты глаза у него весело округлились.
– Вальтер… Ты не мог бы ей перевести, что мне необходимо работать?
Вальтер усмехался, переводя. Жаннета ответила целой серией певучих французских фраз. Девушка вдруг крепко обняла Петю, поцеловала в губы, убежала, что-то бросив на прощание.
– Я ей сказал, что твоя работа необходима для спасения человечества.
И ухмылялся, откровенно недоговаривал друг.
– Не томи… что она сказала убегая?
– Сказала, что в эсэсэсэр зря не учат иностранные языки.
Петя ответил каскадом китайских проклятий и тибетских ругательств. Вальтер усмехался с довольным видом.
– Так что же она сказала, убегая?
– Ты уверен, что хочешь это знать?
По лицу Вальтера растеклось такое сочувствие, такая святость, что Петя только заскрипел зубами.
– Ты можешь просто перевести, и все?!
– Учи французский, Петер, лучше будет. А сказала она, что когда кончишь работу, приходи к ней.
И мгновенно посерьезнел, напрягся Вальтер:
– А пока бери папочку, Петер, тут есть перевод на русский. Но сразу скажу: дела очень плохи. Дела намного хуже, чем я думал.
Петя устроился в кресле, вынул первый листок из папки… Давешний рыжий кот Норманн спрыгнул с другого кресла, внимательно его обнюхал, вернулся на кресло. Там он и лежал все время: то спал, то обзирал кабинет янтарными умными глазами.
Черный Ромей так и лежал на стеллаже, словно охранял библиотеку.
Пете подумалось: коты охраняют тех, кого хозяин впустил в кабинет.
Местами фразы перевода выглядели коряво, невпопад стояли склонения и падежи: переводил или эмигрант, начавший забывать родной язык, или француз, блестяще владеющий русским. Но в целом текст был вполне понятным.
А дела и правда оказывались намного хуже, чем это можно было ожидать. Удивительно скверные дела…
Если верить документам, все началось еще во время Первого крестового похода, в далеком тысяча девяносто девятом году. В этом году крестоносцы захватили Иерусалим. Они избрали королем Иерусалима герцога, которого Петя привык называть Готфридом Бульонским. Французы называли его Гоффруа де Бульон, и Петя невольно заинтересовался – не по имени ли этого города называют мясной отвар для приготовления супов.
– Я не буду короноваться королевской короной в городе, где Христа короновали терновым венцом! – сказал Гоффруа. Вместо королевского титула он принял титул барона и «Защитника Гроба Господня».
Готфрид Бульонский взял себе герб, в котором были нарушены все законы геральдики. Нельзя в гербе накладывать металл на металл и эмаль на эмаль! А в этом гербе золотой крест с Т-образными окончаниями ветвей, окруженный четырьмя меньшими крестами, изображался на серебряном поле. Официально сообщили, что Иерусалимский крест стал способом отметить заслуги Гоффруа де Бульон в организации Крестового похода.
На Сионской горе Гоффруа велел построить аббатство Богоматери Сионской горы. Монахи-августинцы помогали Гоффруа советами. Они же основали свое общество Сионских Братьев, Приорат Сиона, и целью этого общества было не что иное, как мировое господство. Причем внешне все выглядело пристойно: Приорат Сиона хотел возвести на престол законного короля, происходящего… от Иисуса Христа.
Вот и еще документ… автор текста не согласен со своими информаторами, оценки его ироничны… Но повествует документ о том, что некоторые считают: описанная в Евангелиях свадьба в Кане Галилейской – это свадьба самого Иисуса Христа и Марии Магдалины. Ведь во время этой свадьбы Иисусу не раз напоминали: гостям не хватает вина! Если Иисус был одним из гостей (пусть даже очень почтенным гостем) – то почему ему вообще задают вопросы о вине?! Это вопрос к хозяину, к жениху…
«Ничего подобного!» – подумал в этом месте Петя… Этот вопрос как раз вполне могли задать существу, объявляющему себя Сыном Божьим и Мессией: если ты Бог, сотвори чудо! Иисус же не стал портить настроение гостям и послушно налил им вина, превращая в сей напиток воду. Но авторы думали иначе…
От Иисуса, если верить этой истории, Мария Магдалина родила дочь Сару, и увезла ее в одну из римских колоний, на юг Галлии… В конце концов потомки Сары оказались в числе основателей королевской династии Меровингов.
Вот и еще одна версия: что Иисуса Христа никогда и не думали распинать… Якобы его выкупил за большие деньги у римлян его ученик Иосиф Аримафейский, один из богатейших жителей Иерусалима. Иисус уехал в Галлию вместе с семьей, у него были еще дети.
Потомки Меровея, правившего в конце пятого века, франкские короли Меровинги, носили длинные волосы и считали себя потомками бога Одина и соплеменных дубов. Нарушая традиции и отрекаясь от предков, меровингский король Дагоберт объявил себя потомком Христа… но у этого короля вообще было неладно с головой. Этот христианский король объявлял себя и потомком языческих богов, и священного дуба, и волка.
Меровингов сменила династия Каролингов, потом Капетинги, но все они по женской линии были родственниками Меровингов. «Забавно… – думал Петя. – Ведь родственниками Капетингов через браки стали и Рюриковичи, и Бурбоны! Романовы в России тоже родственники Рюриковичей по женской линии. Значит, в России до семнадцатого года сидели на престоле потомки Иисуса Христа. А испанские Бурбоны, потомки Христа, до сих пор сидят на престоле…»
Ага! Гоффруа де Бульон – прямой потомок Меровингов… потому и выбран в короли иерусалимские. Он и основал орден «Нотр-Дам-де-Сион» – «Нашей госпожи в Сионе». Госпожа в Сионе… Видимо, имелась в виду или мать Иисуса, Мария, или другая Мария – Мария Магдалина.
Цель «Нотр-Дам-де-Сион»… Хм… Грандиозная цель: создать мировое государство, во главе которого встанет потомок Гоффруа, и тем самым – потомок Иисуса Христа.
Целью Приората стало восстановить Храм Соломона в том виде, каким отстроил его Зоровавель, или Зрубавель бен Шальтиэль из рода царей Давида и Соломона, был персидским наместником в Иудее. Персы и называли его Зоровавелем. Одновременно он был вождем иудеев, при котором первая партия иудейских пленников вернулась в Иудею из вавилонского плена.
Этот восстановленный и посвященный Вселенскому культу Второй Храм Соломона и должен был стать столицей мира.
Сказать легче, чем сделать: ко времени Крестовых походов от Храма Соломона времен Зоровавеля не оставалось ни единого камушка. Неудивительно! Прошло все же шестнадцать веков… Невозможно было определить даже само место, где стоял храм. Называя вещи своими именами, Приорату предстояло не восстановить, а заново построить громадное сооружение… И не таким, каком оно было когда-то, а каким его представляли новые самозваные строители.
Не говоря о том, что уж создать единое Мировое государство тоже еще только предстояло.
– Вальтер… А тебе не кажется, что сама задача – создать Мировое государство – несколько безумная задача?
– Кажется… Но ты почитай дальше, убедишься – ребята подошли к решению задачи в высшей степени практично.
Петя кивнул. Вот и еще пара бумаг: аналитическая записка без подписи, заключение крупных историков. Получалось, что в Приорат Сиона вступили не рядовые всадники, а полководцы армии крестоносцев, их верхушка. Разве они сами будут делать необходимые, но мелкие дела?!
Оказался необходим отряд рядовых воинов и порученцев – как раз тех, кто будет не руководить, а кто сделает политику Приората цепью конкретных деловых и военных операций. Для этого основали другой орден, со своей отдельной крепостью на Храмовой горе Иерусалима. Храм по-французски будет «тампль». Орден храмовников, или тамплиеров.
На печати тамплиеров изображались два всадника, сидящие на одной лошади. На печати изображали вовсе не реальное положение дел: никогда воины не ездили вдвоем на одной лошади! Более того, по уставу каждый воин-тамплиер должен был выступать в поход, имея двух-трех сменных лошадей… Не два всадника на лошади, а две лошади для одного всадника! Изображение двух всадников, один из которых управляет лошадью, есть символ того, что тамплиеры – только возничие, исполнители воли своего высшего командования: рыцарей Приората Сиона.
А потом рядовые взбунтовались. В тысяча сто восемнадцатом году тамплиеры-храмовники перестали выполнять приказы Приората и начали выбирать своих собственных Великих Магистров.
То ли Приорат выдвигал и брал на работу не худших людей, то ли сами тамплиеры проявили хорошую хватку, но именно тамплиеры создали первую в Европе банковскую систему. Положив деньги в любой из монастырей и получив кожаный чек, человек мог ехать налегке, без опасного груза золота и серебра, хоть на другой конец Европы и даже на Передний Восток: в любом другом храме тамплиеров ему выдали бы его вклад.
Даже отнять кусочек кожи не было смысла: на чеках оттискивали отпечаток пальца владельца вклада. Не надо доказывать, что ты – Пьер из Шампани или Жан из Лангедока. Никаких документов, но и никаких шансов для разбойника. Предъявляй чек, оттискивай палец… получай золото.
Выгоднейшая система! Тем более выгодная, что ведь бумажных денег еще не придумали. Сумма для крупной сделки могла составлять и двести, и триста килограммов золотых и серебряных монет. Везти несколько вьюков золота и серебра приходилось за сотни километров. Так и везти на лошадях: через леса, где весело пируют разбойники, мимо нищих деревень, в которых замордованные мужики могут убить и за одну серебряную монету.
Надо было останавливаться на ночлеге то у лесных ручейков, в компании с лесными жителями, то на постоялых дворах, сущих притонах, то в замках, владельцы которых мало отличались от разбойников.
Путешествия по Средневековой Европе и так большой скукой не отличались, а уж с таким грузом напоминали больше всего прогулку по минному полю. Банк тамплиеров избавлял владельцев капитала от слишком уж веселых приключений…
У ордена можно было взять ссуду под 10 %, а ведь итальянские и еврейские ростовщики брали и 40 %, и 60 %.
Орден владел десятью тысячами мануариев земли… Что такое мануарий? А! вот справка: мануарием в Средние века называли земельный участок, доход с которого позволял вооружать рыцаря. Это 100, а то и все 200 гектаров. Значит, при необходимости тамплиеры могли выставить хорошо вооруженную армию в десять тысяч человек.
Богатства ордена будоражили воображение, как и неслыханные привилегии: любой тамплиер мог свободно пересекать любую границу, освобождался от налогов и не подчинялся никому, кроме самого папы римского.
Орден таинственный и какой-то «слишком» уж образованный. В тамплиеры брали только грамотных, многие видные тамплиеры писали книги. В море безграмотных и диких жителей тогдашней Европы тамплиеры казались каким-то причудливым исключением.
Так удивляться ли, что тамплиерам приписывали множество тайных знаний, включая умение делать золото из других металлов, из земли, из конского навоза и человечьих фекалий, умение летать по воздуху и проникать в неведомые земли, лежащие за океаном?!
Хм… В справке отмечено: и правда есть основания полагать, что тамплиеры плавали в Америку и добывали золото пусть не из дерьма, но из руд, разработка которых требовала знания химии. И что попытки создать аэроплан они делали… страшно и представить себе, как нервно воспринимали в Средние века попытки полетать над деревней или городом на планере…
И при этом тамплиеров знали все! Тамплиеры мелькали на королевском совете, на проезжих дорогах, в уединенных замках и в шумных портовых городах. Храмы и монастыри тамплиеров, их богатства знали и видели. О тамплиерах ходили слухи и сплетни – то восхищенные, то завистливо-злобные.
А вот храмов и монастырей Приората Сиона не видел никто и никогда! И членов этого ордена не знал никто… Нельзя сказать, что их никто не видел… Многие видели и хорошо знали членов ордена «Нотр-Дам-де-Сион»… Только никто при этом не знал, что именно эти люди – члены «Нашей госпожи в Сионе». А кто проникал в тайну или оказывался слишком догадлив – тех или брали к себе, или с этими людьми обязательно что-то случалось.
В 1307 году гнев французского короля Филиппа Красивого пал на тамплиеров. Чтобы уничтожить орден, король одновременно вел непростые переговоры с папой римским и готовился к грандиозной операции. Три недели, в строжайшем секрете, шла подготовка. Королевские чиновники и командиры военных гарнизонов до самого последнего момента не знали, что каждому из них предстояло делать: приказы поступили в запечатанных пакетах. Эти конверты надлежало вскрыть в пятницу, 13 октября 1307 года. Вскрыли и арестовали сразу сотни людей.
Арестованным сразу же были приписаны многочисленные преступления против религии и нравственности:
1) они поклонялись некоему существу, которое являлось им в виде кота или козла на их собраниях;
2) они поклонялись идолам в виде голов с тремя лицами и человеческих черепов. Этим идолам они тоже поклонялись на своих собраниях;
3) они почитали этих идолов, как представителей Бога и Спасителя, а идолы дали ордену все их богатства;
4) на своих собраниях они богохульствовали, отрекались от Христа, поклонялись дьяволу;
5) они занимались гомосексуализмом, а младшие целовали старших в зад;
6) умерших братьев они сжигали, а пепел подмешивали в еду и питье;
7) они вели распутную жизнь, нарушали монашеские обеты.
В первые же дни следствия несколько сотен тамплиеров были замучены до смерти. Некоторые из них стали давать показания о том, как тамплиеры распутствовали и поклонялись дьяволу. Потом они несколько раз будут менять показания – сознаваться под пытками, а потом отрекаться от своих показаний, когда их переставали пытать.
Король Франции настаивал, чтобы Папа участвовал в истреблении тамплиеров. Все назначенные Папой инквизиторы показывали, что показания получены только за счет применения самых страшных пыток. Многие кардиналы и епископы были против осуждения ордена. В конце концов Папа не стал ссориться с могущественнейшим королем Запада… возможно, это была его ошибка.
Читать бесплатно другие книги:
