Железный король Кагава Джули

11

Обещание Титании

— Меган? — окликнула мама из-за двери. — Вставай! В школу опоздаешь.

Я с ворчанием зарылась в одеяло. Что, уже утро? Похоже на то. Мутный серый свет брезжил за окном моей спальни, на будильнике 6.48.

— Меган! — прикрикнула мама и на этот раз громко постучалась. — Ты проснулась?

— Да-а! — взвыла я. Хоть бы она отстала!

— Поторапливайся! Автобус пропустишь.

Я неловко выпросталась из постели, нацепила на себя какую-то одежду, выбрав из груды футболок на полу ту, что почище, и схватила рюкзак. Из кармашка на одеяло выпал мой айпод. Я непонимающе нахмурилась: почему плеер мокрый?

— Меган! — опять раздался мамин голос, и я закатила глаза. — Уже почти семь! Если проспишь автобус и мне придется везти тебя в школу, тогда ты гулять в ближайший месяц не пойдешь!

— Ладно, ладно! Иду уже! — Я протопала по комнате и распахнула дверь.

В дверном проеме стоял голубокожий Итан, морщинистая мордочка его кривилась уродливой гримасой. В руке он сжимал мясницкий нож, перемазанный кровью.

— Мамочка поскользнулась, — прошептал он и вонзил нож мне в ногу.

Я с воплем проснулась.

Зеленоватые языки пламени метались в очаге, отбрасывая призрачные блики по всей комнате. Чуть дыша, я снова опустилась на прохладный шелк подушек. Кошмар приснился…

Я при дворе короля фейри, такая же пленница здесь, как злосчастный Пак в клетке. Настоящий Итан до сих пор неизвестно где, ждет спасения. Как он там? Страшно ли ему? А как со злобным подменышем справляются мама и Люк? Хоть бы мама пострадала не сильно, хоть бы подменыш больше никому не навредил!

Лежа в роскошной постели в волшебном королевстве, я подумала еще кое о чем. Мысль родилась из слов Оберона: «Тот, кого ты называешь папой, тебе не отец. Твой отец — я».

«Не отец», а не «не был отцом». Как будто Оберон знал, где он. Как будто папа все еще жив. Сердце забилось от возбуждения. Я так и знала! Наверняка он где-то в Волшебной стране. Может, где-то близко! Если б нам только встретиться!

Ладно, все по порядку. Нужно отсюда выбираться.

Я села… и уставилась в бесстрастные зеленые глаза Лесного владыки.

Он стоял спиной к камину, и его лицо в неровном свете пламени казалось еще более чужим и призрачным. Длинная тень его ползла по комнате, рога двурогой короны тянулись ко мне поверх одеяла. Глаза в темноте по-кошачьи светились зеленым. Заметив, что я проснулась, он кивнул и поманил меня изящной дланью с длинными пальцами.

— Встань. — В тихом голосе звенела властность. — Подойди ко мне. Давай поговорим, дочь моя.

Я собралась огрызнуться, мол, я тебе не дочь, но слова застряли в горле. Краем глаза заметив зеркало на туалетном столике, я вздрогнула и отвернулась: глядеть на свое длинноухое отражение не хотелось.

Откинув одеяло, я обнаружила, что одета совсем иначе. Вместо измятых штанов и замызганной футболки, которые я не снимала уже два дня, меня нарядили в кружевную белую сорочку. А перед этим, похоже, хорошенько искупали. Более того, в изножье кровати красовался мой новый наряд: до нелепости пышное платье, усыпанное изумрудами и сапфирами, а также накидка и длинные, по локоть, перчатки. Я покривилась от такого ансамбля и спросила Оберона:

— Где моя одежда? Настоящая?

Лесной владыка высокомерно хмыкнул.

— Я не терплю одежды смертных при моем дворе, — негромко заявил он. — Пока ты здесь, тебе следует носить то, что подобает твоему происхождению. Твои смертные тряпки я приказал сжечь.

— Что?!

Оберон сузил глаза, и я испугалась, что зашла слишком далеко. Видимо, повелитель Благого двора не привык ни перед кем отчитываться.

— Прошу прощения, — пробормотала я и выскользнула из постели. Об одежде после подумаю. — Так о чем вы хотели поговорить?

Лесной владыка вздохнул и недовольно вперился в меня взглядом.

— Ты поставила меня в сложное положение, дочь, — промолвил он, отвернувшись к очагу. — Ты единственная из моих отпрысков появилась в нашем мире. Странно, что тебе удалось протянуть так долго, даже под присмотром Робина.

— Отпрысков? — Я моргнула. — Значит, у меня есть братья и сестры? Сводные?

— В живых никого, — раздраженно отмахнулся Оберон. — И никого из этого столетия. Твоя мать — единственная из всех людей, кто привлек мой взор за два последних века.

У меня внезапно пересохло во рту. Я с нарастающей злостью уставилась на Оберона.

— Зачем? — воскликнула я. Он надменно изогнул тонкую бровь. — Почему она? Ведь она уже была замужем за моим папой? Вы об этом подумали?

— Нет, — Оберон смотрел безжалостно и равнодушно. — Какое мне дело до человеческих ритуалов? Мне не нужно позволения, я беру что захочу. К тому же, будь она по-настоящему счастлива, я бы не сумел ее увлечь.

«Сволочь!»

Я прикусила язык, чтобы не наговорить от злости лишнего. Я же не самоубийца, хоть и пришла в бешенство. Оберон прищурился, будто услышал мои мысли, и долго разглядывал меня, как бы напрашиваясь на грубость.

Мы не спускали глаз друг с друга несколько ударов сердца; вокруг клубились тени, а я силилась не отвести взгляд. Впустую: смотреть на Оберона — все равно что стать лицом к лицу с надвигающимся ураганом. Я поежилась и первая опустила глаза.

Через миг лицо Оберона посветлело, губы изогнулись в легкой улыбке.

— Ты так похожа на нее, дочь, — продолжил он, а в голосе слышались и гордость, и смирение перед свершившимся. — Твоя мать — невероятная женщина. Будь она из волшебного народа, ее картины бы ожили на холсте, столько души она в них вкладывала. Когда я наблюдал за ней в парке, я почувствовал ее тоску и одиночество. Ей хотелось большего от жизни! Хотелось чего-то необычайного.

Я не желала этого слушать, не хотела, чтобы он испортил идеальные воспоминания о моей прежней жизни. Я хотела верить, что мама любила папу и всю жизнь принадлежала только ему, что мы жили счастливо… Я не хотела слушать о мамином одиночестве, о том, что она пала жертвой волшебных фокусов и чар. От брошенной как бы невзначай фразы прошлое мое рассыпалось на беспорядочные осколки, и мне почудилось, что я совсем не знала мать.

Я рухнула на постель.

— Я выждал месяц, прежде чем явился ей, — продолжал Оберон, словно не замечая моих страданий. — Я изучил ее привычки, ее чувства, каждый дюйм ее тела. А потом, когда все же открылся, показал ей только отблеск своей природы; мне хотелось посмотреть, пойдет ли она навстречу небывалому или уцепиться за смертное недоверие. Она приняла меня с готовностью, с безудержной радостью, как будто только и ждала моего появления.

— Хватит! — выдавила я. Внутри все горело. Я закрыла глаза, борясь с тошнотой. — Я не хочу об этом слышать! Где был папа, когда все это случилось?

— Муж твоей матери редко ночевал дома, — ответил Оберон, подчеркнув голосом первые три слова, как бы напоминая, что тот человек мне не отец. — Может, поэтому твоя мать и желала чего-то еще. Я подарил ей ночь волшебства, ночь страсти. Всего одну, а после вернулся в Аркадию, и воспоминания о нас истаяли в ее мозгу.

— Она вас не помнит? Она поэтому мне никогда не рассказывала?

Оберон кивнул.

— Смертные склонны забывать встречи с нами, — мягко произнес он. — В лучшем случае принимают нас за яркий сон. По большей части мы полностью исчезаем из их памяти. Ты это, конечно же, заметила: даже те, с которыми ты живешь, как будто не помнят тебя. Хотя я всегда подозревал, что твоя мать знала и помнила больше, чем показывала. Особенно после твоего рождения.

Голос его помрачнел; раскосые глаза почернели, зрачки стали неразличимы. Его тень поползла по полу, потянулась ко мне длинными пальцами. Я вздрогнула.

— Она пыталась увезти тебя, — жутко выговорил Оберон. — Хотела спрятать от нас. От меня!

Король фейри умолк и сделался совсем непохожим на человека, хотя даже не шелохнулся. Пламя металось в камине, безумно плясало в глазах Лесного владыки.

— И все же ты здесь, — Оберон моргнул, голос его смягчился, пламя снова улеглось. — Стоишь передо мной в своем настоящем обличье. С того момента, как ты шагнула в Небывалое, твое нечеловеческое происхождение не могло не проявиться. Теперь же я должен быть очень осторожен. — Он весь подобрался, закутался в мантию, будто собрался уходить. — Осторожность нам необходима, Меган Чейз, — предостерег он напоследок. — Многие захотят использовать тебя против меня, кое-кто даже при моем дворе. Будь внимательна, дочь. Я не в силах защитить тебя от всего.

Я сидела на кровати, мысли лихорадочно метались в голове. Оберон еще секунду посмотрел на меня, мрачно сжав губы, потом, не оглядываясь, пересек комнату. Когда я подняла голову, Лесной владыка исчез. Я даже не слышала, как закрылась за ним дверь.

Снаружи постучались, и я вздрогнула. Я не знала, сколько времени прошло с ухода Оберона. Я так и лежала в постели. Цветное пламя горело совсем низко, разноцветные языки лихорадочно метались в камине. Все казалось ненастоящим, как в тумане, во сне, как будто я все это выдумала.

Снова постучались, и я села.

— Входите!

Дверь приоткрылась, и в комнату вошла улыбающаяся Пижма.

— Добрый вечер, Меган Чейз. Как ты себя чувствуешь?

Я соскользнула на пол и заметила, что все еще в ночной сорочке.

— Пожалуй, хорошо, — пробормотала я, озираясь. — Где моя одежда?

— Король Оберон прислал тебе платье, — Пижма с улыбкой показала на наряд у постели. — Его сшили специально для тебя.

Я нахмурилась.

— Нет. Ни за что. Хочу свою настоящую одежду!

Крошка сатирочка моргнула, поцокала к кровати и затеребила ткань платья в пальчиках.

— Но… Мой господин Оберон желает, чтобы ты надела это. — Она не понимала, как можно противиться желаниям Оберона. — Разве это не приятно?

— Пижма, это я не надену.

— Почему?

Меня аж передернуло, как представила, что буду расхаживать в этакой цирковой палатке. Всю жизнь я носила драные джинсы и футболки. Мы не могли позволить себе дизайнерской одежды и громких брендов. Вместо того чтобы сокрушаться о недоступности роскошных нарядов, я с удовольствием щеголяла в обносках и свысока посматривала на богатеньких пустышек, которые часами наводили марафет в школьном туалете.

Я только один раз в жизни надевала платье — на чью-то свадьбу.

К тому же носить выбранный для меня Обероном наряд — все равно что признать отцовство короля фейри. А этого я делать не собиралась.

— Я… Мне не хочется, — неубедительно пробормотала я. — Лучше в свое переоденусь.

— Твою одежду сожгли.

— Где мой рюкзак?

У меня же есть смена одежды! Вещи в рюкзаке влажные, затхлые и противные, но уж лучше так, чем щеголять в одеянии фейри.

Вещи обнаружились под туалетным столиком. Я достала небрежно брошенный туда рюкзак, расстегнула молнию, вывалила на пол содержимое. Одежда, скомканная в мятый вонючий клубок, источала кислый и влажный запах, зато она принадлежала мне. Поломанный айпод вывалился из кармашка, запрыгал по мраморному полу и остановился в нескольких шагах от Пижмы.

Сатирочка взвизгнула, невероятным прыжком вскочила на кровать, вцепилась в спинку и расширившимися глазами уставилась на плеер на полу.

— Что это?!

— Где? Это? Это айпод. — Я поморщилась и подняла игрушку с пола. — Такое устройство, которое играет музыку, но оно сломалось, и я не смогу показать тебе, как оно работает. Обидно.

— Оно воняет железом!

Я озадаченно нахмурилась.

Пижма уставилась на меня огромными карими глазами и очень медленно отцепилась от своего насеста.

— Ты… ты это можешь брать в руки? — прошептала она. — Оно тебя не жжет? Не отравляет кровь?

— Э… — Я покосилась на безобидный айпод в руке. — Нет…

Она содрогнулась.

— Пожалуйста, убери это.

Я пожала плечами, сгребла рюкзак и запихнула плеер в боковой карман. Пижма вздохнула и расслабилась.

— Прости, не хотела тебя расстраивать. Король Оберон повелел мне составить тебе компанию до начала праздника в Элизии. Ты желаешь увидеть двор?

Вообще-то не особенно, но это лучше, чем сидеть взаперти и ничего не делать.

«А вдруг отыщу выход?!»

— Ладно, — согласилась я. — Но сначала переоденусь.

Сатирка покосилась на мою человеческую одежду, смятой кучей валявшуюся на полу, и сморщила носик, вежливо удержавшись от комментариев.

— Как тебе будет угодно. Я подожду снаружи.

Я влезла в мешковатые джинсы и помятую футболку, испытав мимолетно злорадное удовольствие от привычного и удобного наряда.

«Вещи мои жечь собрались? — злобно подумала я, выуживая кроссовки и обуваясь. — Я-то к их двору никак не отношусь и уж точно не хочу зваться его дочерью. Пусть что угодно говорит».

На туалетном столике лежал гребень; я схватила его и принялась распутывать волосы. При взгляде в зеркало внутри у меня все сжалось — мое отражение выглядело еще хуже, чем раньше, причем я даже не могла определить, что поменялось. Понятно одно: чем дольше тут находиться, тем меньше от меня останется.

Я поежилась и схватила рюкзак, с удовольствием почувствовав его знакомую и приятную тяжесть. Пусть в нем нет ничего, кроме сломанного плеера, это мой рюкзак! Не глядя в зеркало, но чувствуя спиной чуждый взгляд, я распахнула дверь и выскользнула в заросли.

Лунный свет сочился сквозь листву, окутывал тропинку серебристыми тенями. Интересно, сколько я спала? Теплый ночной ветерок доносил отголоски какой-то мелодии. Пижма вышла ко мне из туннеля, и в темноте ее лицо показалось совсем нечеловеческим, каким-то черным и почти козлиным. Лунный луч скользнул по ней, и моя провожатая снова сделалась прежней. Она с улыбкой взяла меня за руку и повела вперед.

На этот раз ежевичный туннель показался длиннее, с изгибами и поворотами, которых я совсем не помнила. Один раз я обернулась, но колючки за нами сомкнулись, и проход пропал из виду.

— Э…

— Не беспокойся, — Пижма потянула меня вперед. — При дворе заросли приводят куда захочешь, нужно только знать, куда идти.

— Куда мы идем?

— Увидишь.

Туннель привел нас в перелесок, озаренный лунным светом. Ветер донес отголосок какой-то мелодии: гибкая зеленокожая девушка наигрывала что-то изящное на арфе из чистого золота. Юные девы-фейри обступили высокое кресло, оплетенное листвой, с белыми розами, растущими из подлокотников.

У подножия кресла сидел человек. Я моргнула и потерла глаза, стряхивая наваждение. Нет, действительно человек: светлокудрый юноша с пустыми, словно зачарованными глазами, обнаженный по пояс. Шею пленника охватывал золотой ошеиник, от которого тянулась тонкая серебряная цепочка. Стайка фей порхала вокруг него, целуя обнаженные плечи, поглаживая юношу по груди, нашептывая ему что-то на ухо. Одна из них лизнула шею молодого человека розоватым язычком, другая ногтями чертила кровавые узоры по его спине, и пленник весь выгнулся от удовольствия. Меня замутило, и я отвела глаза. А через миг совсем забыла об окружающих меня существах.

На троне сидела женщина такой неземной красоты, что я ужаснулась собственным обноскам и растрепанному виду. Длинные волосы ее меняли цвет в лунном свете, казались то серебряными, то ярчайших оттенков золота. Дама источала власть и высокомерие. Пижма, кланяясь, потащила меня вперед, а женщина прищурила сверкающие синие глаза и посмотрела на меня, как будто на мерзкого слизняка.

— Это и есть незаконнорожденное отродье Оберона? — произнесла она, роняя слова как отравленные сосульки.

Я догадалась, что это — еще один центральный персонаж из «Сна в летнюю ночь», та, для кого предназначался второй трон при дворе Лесного владыки, почти такая же могущественная, как и сам Оберон.

— Королева Титания! — воскликнула я и поклонилась.

— Оно разговаривает! — Дама изобразила изумление. — Как будто мы знакомы! Как будто сомнительное родство с Обероном защитит ее от моего гнева. — Дама холодно сверкнула глазами и улыбнулась. Улыбка сделала ее еще прекрасней и ужасней. — Я сегодня милосердна. Пожалуй, не стану вырезать ее язык и скармливать собакам. Может быть.

Титания перевела взгляд с меня на Пижму, все еще склонившуюся в поклоне, и поманила изящным пальчиком.

— Приблизься, козочка.

Пижма, не поднимая головы, бочком подвинулась вперед, пока не оказалась подле королевской руки. Королева Титания склонилась, будто хотела что-то шепнуть на ухо сатирке, но заговорила нарочито громко, так, что даже я расслышала.

— Я позволю тебе стать голосом при этом разговоре, — терпеливо, как ребенку, стала объяснять она. — Я буду задавать тебе вопросы, а ты станешь отвечать вместо незаконнорожденной девчонки. Если хоть единожды та обратится ко мне напрямую, я превращу ее в оленя и затравлю собаками, пусть разорвут ее на кусочки. Ты хорошо поняла?

— Да, моя госпожа, — прошептала Пижма.

«Куда уж лучше, стерва королевская!» — мысленно поддакнула я.

— Превосходно, — Титания с довольным видом откинулась назад, наградила меня мимолетной улыбкой, враждебной, как собачий оскал, и снова обратилась к Пижме. — Итак, козочка, зачем здесь это отродье?

— Зачем ты здесь? — повторила Пижма, обращаясь уже ко мне.

— Ищу брата, — ответила я, старательно глядя только на Пижму, но ни в коем случае не на мстительную ведьму на троне.

— Она ищет брата, — сообщила Пижма, снова обращаясь к королеве.

Ох, наш разговор затянется навечно!

— Его похитили и увезли в Небывалое. — Я встряла прежде, чем Титания успела задать следующий вопрос. — Пак провел меня сюда через шкаф. Я пришла за братом — забрать его домой и избавиться от подменыша, который им притворился. Вот и все, что мне нужно. Я уйду, как только отыщу его.

— Пак? — задумчиво проговорила королева. — Ах, так вот где он все это время пропадал! Как умно, что Оберон тебя спрятал. А тебе вздумалось явиться сюда и нарушить все его коварные планы? — Она поцокала языком и покачала головой. Потом снова обратилась к Пижме: — Козочка, спроси отродье: кем она предпочитает стать? Кроликом или оленем?

— М-моя госпожа? — растерялась Пижма, а я всей шкурой почувствовала, как надо мной сгущаются тени.

С бьющимся сердцем я стала озираться в поисках путей к отступлению. Повсюду колючие заросли; бежать некуда.

— Это простой вопрос, — продолжала Титания как ни в чем не бывало. — В кого ей хочется, чтоб я ее превратила: в кролика или оленя?

Пижма, сама вдруг сделавшаяся похожа на загнанного кролика, обратила взгляд ко мне.

— М-моя госпожа желает знать, в кого…

— Да, я слышала, — перебила я. — В кролика или оленя. А если ни в кого?

Я бесстрашно взглянула в глаза королеве фейри.

— Послушайте, я понимаю, что вы меня ненавидите, но помогите мне вызволить брата и вернуться домой. Итану всего четыре года, он, наверное, ужасно напугался. Он ждет меня, я знаю! Как только я его найду, мы уйдем, и вы нас больше никогда не увидите!

Лицо Титании вспыхнуло злобой и торжеством.

— Оно посмело заговорить со мной?! Прекрасно. Оно само выбрало свою судьбу. — Королева взмахнула рукой в перчатке, и над нами вспыхнула молния. — В таком случае пусть будет олень. Спускайте гончих! Нас ждет веселая охота.

Она опустила руку, указала на меня, и все мое тело скрутило судорогой. Я вскрикнула, вскинулась и почувствовала, как позвоночник удлиняется и выгибается дугой. Невидимые щипцы ухватили меня за лицо и потянули во все стороны, превращая человечью голову в оленью морду. Ноги сделались длиннее, тоньше, пальцы обратились в раздвоенные копыта. Я закричала, но из горла вырвалось лишь мучительное блеяние.

И вдруг все прекратилось. Мое тело снова обрело свои привычные очертания, оленье обличье сдулось, как спущенная покрышка, и я без чувств упала наземь.

Краем глаза я, как в тумане, разглядела Оберона у выхода из туннеля. Король, окруженный рыцарями-фейри, указывал рукой на меня. На миг мне почудился подле его ног Грималкин, но стоило моргнуть, и в тенях опять никого не было. При появлении короля певучая музыка смолкла. Феечки, кружившие над юношей в ошейнике, шмыгнули на землю и склонили головы.

— Жена, прекрати немедленно! — спокойно произнес Оберон, выступая на поляну.

Титания поднялась, лицо ее сделалось маской ярости.

— Как ты смеешь так со мной говорить! — выплюнула она, и ветер зашуршал в ветвях деревьев. — Как ты смеешь, после того как прятал ее от меня, после того как подослал своего щенка охранять ее! — Титания оскалилась, и в вышине сверкнула молния. — Ты уклоняешься от супружеских обязанностей, а сам притащил свое ублюдочное позорище ко двору, всем на потеху! Отвратительно! Двор тайком насмехается над тобой, а ты ее защищаешь!

— Тем не менее. — Сдержанные слова Оберона непонятным образом перекрыли завывания ветра. — Она моя кровь, и ты ее не тронешь. Если вы чем-то недовольны, миледи, говорите со мной, а не с моей дочерью. Она тут ни при чем.

— Пожалуй, я превращу ее в кочан капусты, — задумчиво проговорила королева, окинув меня взглядом, полным черной ненависти. — И посажу в своем саду, на радость кроликам. Тогда-то она сделается полезной и желанной.

— Ты ее не тронешь, — повторил Оберон, властно повысив голос. Мантия взметнулась у него за спиной, и он вдруг словно вырос; тень, которую он отбрасывал на землю, удлинилась. — Я повелеваю так, жена. Я дал слово, что ей не причинят вреда при моем дворе, и ты мне в этом подчинишься. Все понятно?

Зашипели молнии, земля содрогнулась от взглядов владык фейри. Феи скорчились у подножия трона, охранники Оберона схватились за рукояти мечей.

Хрустнула ветка, едва не оцарапав девушку с арфой, прятавшуюся за древесным стволом. Я вжалась в землю и постаралась держаться как можно незаметнее.

— Ну что ж, супруг, как скажешь. — В голосе Титании звенел лед, но ветер постепенно стих, земля перестала дрожать. — Я не причиню вреда этой полукровке, пока она находится при дворе.