Остров острых ощущений Жукова-Гладкова Мария

Глава 7

Геннадия Константиновича вскоре отправили домой. Андрей посмотрел на меня и спросил, что я думаю о случившемся.

– Баба от безделья с катушек съехала, – вместо меня ответил коллега Андрея, делящий с ним кабинет. – Вот Юле некогда с ума сходить и телевизор некогда смотреть. Она только в нем появляется. – Коллега Андрея усмехнулся.

Мне тоже казалось, что следует проверять не Гену, недосмотревшего за женой, от которой он давно съехал, а связи убитых бизнесменов, и предложила наведаться к их родственникам, правда, после похорон. Сейчас-то и послать подальше могут. Через некоторое время, конечно, тоже могут, но тогда уже поостынут, немного отойдут. Органы опять же что-то накопают, я буду знать, в каком направлении вести расспросы.

– А пока что-нибудь из этой «серии» снимать собираешься? – уточнил Андрей.

Я сообщила, что на завтра у нас в холдинг приглашена бухгалтерша. Моя коллега, которая дает советы по удержанию мужа в семье и уводу чужих мужей из семьи, хочет взять у нее интервью и просила и меня поприсутствовать как участницу событий, то есть их последствий.

Внезапно на столе у Андрюши зазвонил телефон. Приятель снял трубку, послушал, что говорят, в процессе приоткрыл рот и округлил глаза.

– Да, сейчас выезжаем. Без нас ничего не делайте.

Андрей опустил трубку и посмотрел на меня.

– В квартире Гены – в смысле той, которую он Алевтине оставил, – все вверх дном и дверь не заперта. Приехали ее сестра с племянницей из Новгородской области – а дверь не заперта, ну и… Юль, отвезешь? Как раз материал в эфир будет. Только не знаю, для какой передачи.

Андрюша хитро улыбнулся.

Алевтина была мало похожа на сестру. Тамара Ильинична оказалась дородной женщиной, возможно, из-за того, что родила четверых детей. Она была крашеной блондинкой, как и ее дочь. Но если сестра Алевтины громовым голосом орала на всю лестницу, племянница стояла, словно воды в рот набрала. Рядом паслись прибывшие на место сотрудники органов во главе с участковым. Тамара Ильинична объясняла всем, как нужно работать. При виде нас с Пашкой она на мгновение замолчала, рассматривая меня, потом заявила, что на экране я ей нравлюсь больше.

– Вы смотрите «Криминальную хронику»? – встрял участковый.

– А как вы думаете, почему я сегодня сюда приехала?! – заорала баба так, словно на плацу командовала строевой подготовкой. – Откуда я еще могла узнать о том, что этот негодяй учудил?

– Вы, простите, о ком говорите? – встрял Андрюша, который приехал вместе с нами с Пашкой.

– Это твой любовник? – ткнула в Андрюшу пальцем Тамара Ильинична.

– Нет, – сказала я. – А почему вы так решили?

– Ну, притащился с тобой. Второй-то с камерой. Понятно, что тут делает. А этот, наверное, тебя к другим мужикам отпускать не хочет. Правильно. – Она повернулась к Андрюше: – Такую девку сразу уведут. И вообще почему ты ей позволяешь на такой работе работать?

– Послушайте… – открыли рот мы вместе с Андрюшей.

– Мы все уже получили указания, – встрял один из сотрудников органов, прибывших на место раньше нас.

– Так если никто из вас не умеет работать! Чем вы тут, в городе, занимаетесь? Квартира без присмотра осталась и ее тут же обокрали! Почему мне никто не позвонил, что Алевтина в больнице? Почему меня никто не вызвал? Я же у Алевтины единственная сестра! Кто квартиру-то унаследует? Что же мне теперь, обворованная квартира достанется? Вот приехали бы мы в пятницу…

– Секундочку, – перебила я. – «Криминальная хроника» не идет в выходные. Только сегодня будет подробный рассказ…

– Так во всех «Новостях» тебя только и показывали! Тебя и Алевтину!

Ах да, я что-то совсем закрутилась…

– Тогда почему вы не приехали в субботу утром? – тут же встрял Андрюша. – Первый показ был в ночь с пятницы на субботу.

– Кто ж ночью телевизор-то смотрит? И вставать мне в шесть утра – коров доить. Я только вчера днем увидела, что с Алевтиной случилось. Потом уже все выпуски новостей смотрела. Поэтому сегодня с утра и поехали мы с дочей… И что я вижу? Что я вижу, я спрашиваю?!

Баба воткнула руки в боки.

– Вы можете сказать, что пропало? – устало спросил участковый. – Список составьте, пожалуйста. Или кто-то из наших сотрудников запишет.

Все понимали, что отвязаться от заявления в этом случае не удастся. Я тихо предложила Андрюше снова вызвать Гену – теперь уже сюда. Он скорее скажет, что пропало.

Гену мы все встречали как спасителя. Бригада и мы с Пашкой к моменту его прибытия были готовы уже совершить насилие над Тамарой Ильиничной, уверенные, что суд всех оправдает, – если Тамара Ильинична выступит и там. Ее дочь все это время молчала и рассматривала мужчин. На меня не обращала вообще никакого внимания.

– Что она на меня так смотрит? – тихо спросил меня Андрюша, отводя в сторонку. Пашка все снимал.

– Может, замуж хочет выйти за городского? Или просто сбежать от мамаши? А здесь все без обручальных колец.

– Неужели она думает, что на ней кто-то женится, разок взглянув на потенциальную тещу?!

– Но она-то молчит! Может, в папу? Папа вполне может оказаться подкаблучником. И вообще вся семья скорее всего находится под каблуком у Тамары Ильиничны, руководящей большим фермерским хозяйством.

Мы уже все знали про разведение поросят, про трех коров, пятерых коз, про нутрий, несчетное количество кур и уток, которых пришлось оставить на мужа, младшую дочь и второго сына с невесткой (естественно, непутевой). Со старшим сыном, как мы поняли, семья отношений не поддерживает. Вероятно, сбежал.

В психическом состоянии Алевтины Ильиничны ее сестра, конечно, обвинила кобеля Гену. В том, что в квартиру кто-то залез, тоже.

– Теперь здесь будет жить моя Анечка! – громогласно объявила Тамара Ильинична и показала на дочь, которая в эти минуты разглядывала участкового.

– Это с какой такой радости? – заорал Гена.

– А нечего площади пустовать! И за добром следить надо, чтобы оставшееся не вынесли!

– Твоей Анечке и тебе, Тамара, здесь совершенно нечего делать! Я квартиру сдам и деньги получать буду.

– Это как это сдашь?! Квартира – Алевтины и…

– Квартира унаследована Геннадием Константиновичем от его матери, и поэтому в случае развода как унаследованное от близкой родственницы имущество переходит к нему. Ваша сестра не имеет на нее никаких прав. Это не совместно нажитое имущество, – с самым невозмутимым видом влез Андрей.

Тамара Ильинична тут же выдала свою собственную трактовку закона. Сотрудники органов горой встали за Гену.

– Я не позволю ему сдавать эту квартиру! Мы с Анечкой приехали, чтобы ее занять! Чтобы не простаивала зря! Мы ее унаследуем и…

– Ее унаследует мой сын, – сказал Гена.

– Что?! – взревела Тамара Ильинична. – Прижил, значит, кобель, на стороне? Ну, погоди, я тебя кастрирую собственноручно. Я на днях кота соседского за пару минут – головой в валенок, и готово. А в прошлом месяце меня на конюшню к одному богатею приглашали. У нас в районе он ее себе отстроил, буржуй недостреленный. Так я там…

Сотрудники органов мгновенно процитировали шумной родственнице Уголовный кодекс и пояснили, куда и на сколько она отправится за кастрацию родственника.

– Геннадий Константинович, вы можете сказать, что пропало? – устало спросил участковый.

Гена стал осматривать квартиру, за ним бегала Тамара Ильинична, требуя показать Алевтинины серьги, подаренные маменькой на восемнадцатилетие, Алевтинин браслет, подаренный на свадьбу родителями, Алевтинин перстень, подаренный Тамарой с мужем на тридцатилетие сестре. Нашлось все. Но драгоценностей было немного, и, по-моему, их мог взять только наркоман, которому нужно было на дозу. Я бы, например, не стала носить ничего из этих вещей. Они были грубыми и некрасивыми. Деньги тоже нашлись. Тамара хотела пересчитать, но Гена не дал и убрал себе в бумажник под дикие вопли родственницы, которая считала, что деньги сестры по праву принадлежат ей, и именно они с Анечкой должны их унаследовать. Гена спокойно пояснил, что деньги его, заработаны им и в качестве акта милосердия выданы Алевтине, а поскольку сейчас квартира пустует и вскоре тут будут жить другие люди, деньги он забирает назад.

– Наследники моей сестры – это я и мои дети… – снова заорала Тамара Ильинична.

– Вам известно о скорой смерти сестры? – встряла я, не в силах больше сдерживаться. Сотрудники органов напряглись, но Тамара Ильинична этого не заметила.

– Конечно! – как само собой разумеющееся, заявила она.

– А по какой причине она должна умереть? – спросил Андрюша с самым невозмутимым видом.

– Так руки на себя наложит, – сказала Тамара Ильинична таким тоном, будто мы все должны были и так это понимать. – Естественно, нам с Анечкой придется что-то раздать родственникам – ну как положено. Мне перед отъездом сюда уже звонила наша троюродная сестра – у нас бабушки были родные сестры – ковер просила, а то у них там один совсем прохудился. И дядьке вазу надо, вон эта подойдет, – Тамара кивнула в нужном направлении, – а то он разбил случайно, жена его пилит и…

– С чего ей накладывать на себя руки? – спросил участковый, врываясь в поток речи.

Я про себя добавила, что в психушке, где сейчас находится Алевтина Ильинична, за этим следят строго. Там не повесишься, вены не перережешь, таблеток не наглотаешься, хотя бы потому, что сотрудникам не нужны лишние проблемы. Там, наоборот, самоубийцам, не закончившим дело, оказывают помощь. И, пожалуй, проставляют прогулы Тамаре Ильиничне. Алевтина при личном общении показалась мне более здравомыслящей.

– Так вон она же показывала все выходные. – И Тамара Ильинична кивнула на меня.

– Что я показывала?

– Алевтину, которая решила положить конец своим мучениям.

– Ничего подобного, – невозмутимо сказала я и пояснила, что требовала Алевтина Ильинична (в смысле: мужу – отрезать, новой бабе его – зашить).

– Правильно требовала, – кивнула Тамара. – Я ей тоже говорила, что нечего на себя руки накладывать. Бабу надо прикончить, а Генку-кобеля кастрировать. Тогда дома будет сидеть. На вашем телеканале идет очень интересная передача о правильном межполовом общении и межполовых распрях. Хорошие советы дают. Я их записываю. Алевтине я их зачитывала из тетрадочки. С Генки как субъекта супружеских отношений…

«Неужели у нас на канале говорят такими фразами?!» – ужаснулась я.

– То есть ваша сестра думала о самоубийстве? – спросил Андрюша.

– И не только думала! – заорала Тамара Ильинична.

– Да это была игра на публику, – усталым голосом сказал Гена. – Я первый раз испугался, а потом понял, что ничего она с собой по-настоящему не сделает. Тогда я и понял, что у нее с головой начались проблемы.

Из дальнейших криков родственников мы поняли, что Алевтина Ильинична пыталась привлечь к себе внимание мужа весьма своеобразным способом, правда, она не одна такая. Жены богатых людей тоже такое вытворяют, на самом деле совсем не собираясь с собой кончать.

– Вы «Скорую» вызывали? – уточнили у Гены. – Можете даты назвать хотя бы примерно?

Гена назвал.

– А ты рассказал милиции, как Алевтину у вас на даче пытали? – заорала Тамара Ильинична.

Мы все стояли молча, ожидая продолжения. Я, признаться, не знала, что и думать.

– Кто пытал вашу жену на даче? – наконец спросил Андрей у Гены.

– Думаю, что она сама. На теле были ожоги от сигарет.

– Алевтина никогда в жизни не курила! – заорала Тамара Ильинична.

– Но могла купить пачку в любом магазине, – заметил Гена. – В доме ничего не пропало, даже бардака, как здесь, не было. Я тогда никого не вызывал – ни милицию, ни «Скорую». Я решил, что это был очередной спектакль.

Самое интересное заключалось в том, что и в этой квартире ничего не пропало – по словам Гены, внимательно все осмотревшего. Тамара Ильинична через некоторое время неохотно с ним согласилась.

Обстановка в квартире была небогатой, как я понимала, все здесь осталось с советских времен, от Гениной мамы и ее мужа – стенка с традиционным хрусталем, «макулатурные» книги, ковры на стене и на полу. Иконы отсутствовали, как и какие-либо картины, столовое серебро, фарфор или чугунное литье, которое мне доводилось видеть в богатых домах. Хрусталь не разбили, вообще ничего не разбили, то есть никаких обломков нигде не валялось. Посуда оставалась стоять за стеклом вообще нетронутой. Но были раскрыты все шкафы (два в стенке и один встроенный в коридоре), из них все было выброшено на пол. Также были вывернуты все ящики, и их содержимое валялось на полу. Диван был вспорот, а одна половинка поднята, чтобы открыть нижний ящик, из которого на пол выбросили белье. Кресла (два) тоже вспороли. С маленьких антресолей на кухне все сбросили на пол. Это оказалась какая-то старая обувь и одежда. Шкафчики на кухне оставили раскрытыми, но опять же ничего не покрушили.

Конечно, потребуется какое-то время, чтобы квартиру убрать (по-моему, до вечера вполне можно справиться), и нужно будет заново перетянуть мягкую мебель, но нашествие воров на эту квартиру нельзя было сравнить с тем, что мне доводилось видеть во время других выездов на кражи, которые мы снимали с Пашкой. Да и брать тут по большому счету было нечего. Серьезный вор сюда бы не пошел. Если только какая-то мелочь, например, увидевшая в выходные по телевизору наш сюжет про Алевтину и понявшая, что квартира временно освободилась. Я бы стала искать воров в этом дворе или в его окрестностях.

Сотрудники органов очень обрадовались, что никакого украденного имущества искать не придется и от заявления можно откреститься. Гена и не собирался его писать. Конечно, Тамара Ильинична громко кричала, но ее никто не слушал. Мы с Пашкой собрались возвращаться в холдинг, Андрей – в Управление, участковый с коллегами – в районное отделение милиции.

– Юля, вы можете задержаться минут на двадцать? – посмотрел на нас с Пашкой Геннадий Константинович. – Я сейчас сбегаю новый замок купить, тут рядом магазин есть…

– Мы с Анечкой останемся! – заорала Тамара Ильинична. – Нечего чужих людей в Алевтининой квартире оставлять! Вон здесь добра сколько!

– И вы считаете, что мы с оператором это украдем? – уточнила я спокойным тоном.

– Вы с Анечкой можете отправляться в свою деревню, – сказал Гена родственнице. – Жить здесь вы точно не будете.

– Я хочу замуж, – впервые подала голос Анечка. Голос у нее был красивый – низкий, грудной. У меня создалось впечатление, будто он шел из глубины души. Возможно, так оно и было. – У нас в деревне все пьют, а у бизнесмена-коневода все работники женатые.

Пашка мгновенно направил камеру на Анечку. Я подумала, что если эту девку на пару часов отправить к хорошему стилисту и парикмахеру, то невеста из нее получится завидная. Но опять же с такой мамашей…

Мужчины все замерли на своих местах. Я вспомнила, что на завтра в холдинг приглашена бухгалтерша, и решила, что должна помочь коллеге с сюжетами об этой семье, раз уж наш холдинг решил крутить эту «тему».

– За кого? – спросила я невозмутимо.

– За Артура Небосклонова, – заявила Анечка.

«Боже, еще одна поклонница супермегазвезды!» – подумала я, хотя Анечка как раз попадала в категорию лиц, на которых ориентированы песни и имидж этого придурка.

– Почему тетя Аля его для меня не удержала? – спрашивала тем временем у меня Анечка. В ее огромных серых глазах стояли настоящие слезы. – Если бы она попросила меня ей помочь, я бы забрала себе Артура!

– Аня, Артур не сможет работать у нас на ферме! – заорала мать.

– Это точно, – буркнул себе под нос Андрей. Другие сотрудники органов с трудом сдерживали хохот. Пашка прятался за камерой.

– Это изнеженный городской житель, – продолжала наставлять непутевую дочь Тамара Ильинична. – А нам нужен работящий парень, привычный к работе в поле, умеющий со скотиной управляться, охотник, рыбак.

– Артур – прекрасный рыбак, – заметила Анечка, которая, как выяснилось, и говорить умеет. – Я такого улова ни у кого не видела.

Мы с Пашкой хрюкнули и пояснили собравшимся сотрудникам органов, наслышанным про Артура Небосклонова и его «подвиги», что присутствовали на съемке того клипа, и неловкий Артур, отличающийся высоким ростом и не знающий, как следует сидеть в лодке, два раза падал в воду и топил реквизит (рыб). Лодка переворачивалась, так как он не мог усесться по центру. Один раз он чуть не утонул сам, долго рыдал и сказал, что больше никогда на воде сниматься не будет. Русалку, которую изображала какая-то модель, он довел до белого каления, и она заявила, что если будет еще один дубль, она собственноручно утопит Артура. Он, естественно, закидывал удочку так, что попал ей в глаз.

Сотрудники органов вскоре уехали, Гена сбегал за замком, мы с Пашкой все это время выслушивали вопли, жалобы, нравоучения и наставления Тамары Ильиничны. Анечка молча убирала квартиру. Гена никак не желал оставлять родственниц жены в квартире и предлагал им отправиться в родную деревню.

– А кто Алевтине передачки носить будет? – заорала Тамара Ильинична. – Кто ей домашнего творожка и сметанки принесет? Вон мы с собой привезли.

– Скоропортящиеся продукты не примут, – заметила я.

– Это еще почему? – посмотрела на меня Тамара Ильинична. – У меня все примут! Я им, пожалуй, не приму!

Признаться, если бы мне пришлось делать ставки, я не знаю, на кого бы поставила в данном случае.

– Юля, что бы вы мне посоветовали? – устало посмотрел на меня Гена после того, как врезал замок.

– Оставить одну Анечку и помочь ей побыстрее выйти замуж, – сказала я, понимая, что от Тамары просто так не отделаться. С другой стороны, она ведь не может навечно оставить свою ферму, даже на родственников? – Анечка прекрасно сможет носить передачки, если потребуется.

– Я согласна, – сказала Анечка.

К моему большому удивлению, Тамара Ильинична довольно быстро согласилась оставить дочь (возможно, так и планировалось изначально?), сказала, что только сегодня здесь переночует, а завтра уедет первым автобусом.

– Как вы терпели таких родственников? – спросил Пашка, когда мы шли к нашим машинам, оставив двух дам в квартире.

– Так я с ними почти не виделся, – сказал бывший прапорщик. – На остров они приехать не могли – туда бы их просто не пустили, даже если бы Тамара добралась своим ходом, мы к ним в гости ездили где-то раз в три года во время моего отпуска, да и то всего на пару-тройку дней. А Алевтина у меня поспокойнее. Тоже, конечно, с характером, но она же не руководила фермерским хозяйством и не командовала кучей родственников.

«Однако взяла заложников в бане», – подумала я.

Но вопреки дурному знаку при крещении мальчик Алексий, сын умершей Параши, рос, крепчал, был развит не по годам, и старая нянька успокоилась. Может, воск утонул из-за подмены младенца? В память о не вдохнувшей воздуха земного девочке? Старший Алексий, покидая дом навсегда, сказал и старой няньке, и отцу с братом, что мальчика должна растить она и что это его последняя воля в миру.

Отец со старшим братом не возражали. Они доверяли старой няньке, а вскоре увидели, что парень все схватывает на лету и будет достойным продолжателем рода. Вот только мачеха маленького Алексия не любила ни няньку, ни чужого сына, правда, всячески пыталась это скрыть. Но разве скроешь такое от сердца любящей няньки?

Потом старшая невестка родила дочь, потом наконец родился мальчик и еще один мальчик. Но наследником-то был Алексий!

Нянька очень боялась за парня, а он, хотя и любил ее всей душой, начинал тяготиться такой опекой.

Глава 8

На следующий день мне в Управлении сказали о результатах психиатрической экспертизы. Алевтину Ильиничну официально признали нуждающейся в лечении. Мужа, конечно, тоже поставили в известность (Гена не был разведен с Алевтиной, так как она была категорически против развода), и он спросил, может ли поместить супругу в частную клинику, про которую успел узнать. Гена сказал, что у него остались накопления (явно со шкурок), и он не хочет, чтобы жена проводила время в государственной психушке, где нет необходимых лекарств, не могут обеспечить должного ухода, а он чувствует себя виноватым. Более того, он все-таки собирался сдать квартиру и эти деньги как раз тратить на лечение супруги. Сам он проживал у бухгалтерши, имевшей двухкомнатную квартиру.

Но поскольку Алевтина Ильинична захватывала заложников, стреляла по ним, прямо перевести ее в частную психушку не могли. Требовалось что-то с кем-то согласовать.

– Как ты думаешь, переведут? – спросила я у Андрея.

– Переведут. Решение уже принято. И не потому, что у государства на лечение лишних психов нет денег. Нужно разобраться в ситуации, а в частной психушке из Алевтины вполне могут вытянуть, почему ее понесло именно в эту баню и именно в это время.

Конечно, никто в органах не верил, что Алевтина Ильинична специально захватила Артура Небосклонова, как уже раструбила его пиар-служба, которая, надо отдать ей должное, работает просто прекрасно и использует все возможности для раскрутки имени супермегазвезды. Наш канал не показывал Артура на коленях, бьющегося лбом об пол, – мы дружим с Артуром и его продюсером (в основном благодаря мне) и первыми показываем его новые клипы, как я уже говорила. Артур был представлен героем и с экрана просил мужчин уходить от любящих их женщин так, чтобы сделать расставание наименее болезненным для женщин. По его словам, он понимает всех участников драмы, всех жалеет, у него самого всегда сердце кровью обливается, когда он вынужден отказывать какой-нибудь милой девушке, влюбленной в него. Артур даже скупую мужскую слезу пустил перед телекамерами. В общем, он был в своем репертуаре, умело подготовленном пиар-службой. Артур точно знает, с какой стороны его хлеб намазан маслом. Мною он тоже повосхищался с экрана и заявил, что с самого начала верил, что заложников приду освобождать именно я. Обещал посвятить мне еще одну песню.

Депутат Ковальчук в камеру не лез, даже позвонил мне и попросил по возможности его фамилию нигде не упоминать. Такая слава ему не требовалась. Его младший коллега сам несколько раз рассказал о своем геройстве (не на нашем канале), в каждой передаче добавляя все новые и новые детали. Геройство возрастало в геометрической прогрессии. Иван Захарович с телохранителями хранил гордое молчание, ничего не комментировал, героем выглядеть не желал и вообще был недоволен, что часть его обнаженного тела попала в кадр. Его верный помощник и телохранитель Виталя, с которым я успела вместе пожить полгода, сказал, что шеф недоступен и вообще лучше бы это дело замять или делать акцент на бабе, жаждущей своеобразным образом вернуть мужика. К тому же есть депутат и Артур Небосклонов.

– Виталя, как одна баба смогла взять вас в заложники? – спросила я.

Виталя фактически повторил слова опера Андрюши, сказанные в бане. Алевтина ворвалась в парилку с ружьем. Мужчины были голые, расслабленные, не ожидали нападения. Также никто не хотел рисковать, противореча явно свихнувшейся бабе. Все предпочли выполнить требование пройти в холл и встать у стеночки, в особенности после того, как она объяснила, что основная ее цель – отрезать (мужу) и зашить (бухгалтерше), а когда дело будет сделано, она всех отпустит.

– Говорила, что отпустит?

– Ага. И подробно про то, что муж с бухгалтершей заслужили, – Виталя усмехнулся и отключился.

Я позвонила весельчаку из психиатрической «Скорой» и спросила, не интересовался ли он по своим каналам делом Алевтины Ильиничны. Мне хотелось бы получить комментарии в частном порядке. Мы встретились в кафе втроем, правда, Пашка камеру не включал, но у меня в кармане работал диктофон. Пашка с дядькой пили пиво, я – сок, так как была за рулем.

– Меня по фамилии только нигде не упоминать! – предупредил дядька.

– Не буду, – пообещала я. – Да и вообще, наверное, об этой истории через неделю все забудут. Кто-нибудь еще что-нибудь выкинет. И если вы заметили, акцент уже делается на Артура Небосклонова и депутата. Это всех устраивает, а СМИ, заинтересованные в должном представлении стороны, за это еще и деньги платят. Мне просто самой интересно, баба сумасшедшая или нет?

– Нет.

Я внимательно посмотрела на дядьку, отхлебывающего пиво.

– Ее пожалели. Такое бывает. Вы, наверное, слышали. Или догадываетесь. Конечно, у нас в стране психами часто становятся за деньги – и сейчас, и в советские времена становились, в особенности не раз проворовавшихся директоров магазинов, признанных психами, освобождали от конфискации. Армия, тюрьма… Сейчас, если вообще отмазать никак не получается, вместо восемнадцати лет строгача можно получить два года в психушке на льготных условиях. Я лично знаю такой случай. Даже спецпсихушка – не тюрьма и не зона. Режим – не бей лежачего. Телевизор, прогулки, шахматы, нарды. Даже специальное разрешение для посещения родственникам получать не надо, как в «Кресты».

– Но я знаю, что настоящего, опытного психиатра обмануть невозможно, даже если человека проинструктируют, как себя вести.

Веселый дядька, который сейчас был абсолютно серьезен, кивнул.

– Но все мы – люди, все мы – человеки, – сказал он и улыбнулся. – Чаще нужная экспертиза делается за деньги. Потом бывает так называемый «соцзаказ». Это если указание спускается сверху, но врач имеет право отказаться от участия в экспертизе. Правда, я не знаю случаев, чтобы кто-то отказывался. Третий случай – жалость, простая человеческая жалость к пациенту. И это – случай Алевтины Ильиничны.

– То есть у нее даже нет психического расстройства?

– У нее депрессия. Ей давно нужно было обратиться к психологу. Соединилось несколько факторов. Переезд в большой город с острова, где она прожила много лет и, как поняли мои коллеги, чувствовала себя очень комфортно. Потом на нее навалился огромный поток информации. На острове не было телевизора, а тут она стала его смотреть с утра до ночи. Вам не надо объяснять, что у нас показывают по телевизору? – хохотнул дядька.

– Надо, – сказал Пашка. – Мы его не смотрим. Нам некогда. Мы готовим то, что показывают.

Дядька расхохотался и заказал себе еще пива, потом опять стал серьезным.

– Занять ей было себя нечем, подруг не появилось, на работу не устроилась. На охоту ходить не надо. И куда ходить? И еще муж уходит к другой бабе, которая ждет ребенка, а сама Алевтина Ильинична родить не может. Когда до нее окончательно дошло, что Геннадий не вернется, произошел срыв.

– Вы знаете, что она совершала попытки самоубийства? Правда, даже Гена считал их демонстративными.

– Хотела привлечь его внимание – это раз. Правда, теперь в психиатрии есть еще одна версия таких попыток. Нанесение себе травм – это стремление как раз избежать самоубийства. Режет себе человек руку, испытывает боль – и ему становится легче. На душе легче! Считается проявлением психопатии истерической личности. Умирать ваша Алевтина точно не хочет. О смерти вообще разговоров нет! Кстати, и об убийстве мужа и его любовницы тоже нет. Она твердит, как заученную, фразу: «Ему – отрезать, ей – зашить». То есть она не смогла подстроиться под новые обстоятельства, она хотела бы, чтобы все было по-старому – остров, муж при ней. Вероятно, она выбрала такой способ привлечения внимания, так как охота была для нее и привычным, и любимым делом. Это, конечно, не терроризм и, думаю, никого убивать она не собиралась. Стреляла она строго над головами, одному возмущавшемуся мочку уха отстрелила – это самое безобидное, что можно было сделать. Более того, на острове она командовала солдатиками. Возможно, поэтому она и пошла в баню. Хотелось снова покомандовать мужчинами. Они, голые, оказались в ее власти.

– Откуда она узнала про баню?

– Эта баня рекламируется по телевизору, то есть какое-то время тому назад рекламировалась. «Элитная баня для солидных мужчин». Ну Алевтина Ильинична и показала «солидным мужчинам», что она – главная над ними. Они – звери, она – охотница. И Гена должен ее уважать, как главную в стае. Должен к ней вернуться.

– Вы в курсе, что Гена хочет поместить ее в частную психушку?

– Правильно. Ребята передадут все данные, да там и без наших разберутся. От депрессии ее однозначно надо лечить. Но в таких случаях очень нужна помощь любящих родственников. Гена-то, как я понимаю, к ней возвращаться не собирается. Поэтому все лечение может пойти насмарку.

Я рассказала про сестру и племянницу.

– Ну, в таком случае я бы посоветовал после клиники отправиться на ферму к сестре и там вкалывать от зари до зари. Вся дурь из головы вылетит. И, может, найдет себе какого-нибудь механизатора? – Дядька опять захохотал.

Я пояснила, что племянница как раз оттуда сюда приехала мужа искать.