Тайны старого Петербурга Жукова-Гладкова Мария
– Лучше бы, конечно, на машине… – вздохнул Иван Петрович. – Может, созвонишься со своим, а?
Я покачала головой.
– Вообще-то и рашидовские могут нас отвезти, – заметила Ольга Николаевна. – Ты только взгляни, Марина, какой они нам тут ремонт сделали в твое отсутствие.
Квартира в самом деле преобразилась. Я уезжала из разрухи, а теперь везде было чистенько, потолки побелены, грязь всю вынесли, полы сверкали.
– Сулейман Расимович все спрашивал, когда ты вернешься, – продолжала Ольга Николаевна. – Мариночка, ты бы подумала…
«Ну опять начинается, – подумала я. – Не успокоятся, пока не выйду замуж». Но вроде бы раньше Ольга Николаевна отстаивала кандидатуру Алика?
– Поедем сами, – твердо заявила я. – Выяснили, на чем?
– На электричке до Малой Вишеры, а оттуда автобусы ходят, – подал голос Иван Петрович.
– Вот так и доберемся, – вынесла я свой вердикт.
Далее я попросила рассказать, как продвигаются поиски кладов в подвале. Иван Петрович и Сережка с грустью махнули руками. Они исследовали все, что могли. Их два помощника, выделенные папой Сулейманом, тоже увлеклись кладоискательством, но совместные поиски успехом не увенчались. Когда металлоискатель реагировал на что-то, залегающее под плитами, их выворачивали, правда, ничего стоящего не нашли, если не считать двух старых монет, но не из ценных металлов. Монеты были оставлены на память Сережке, как самому младшему кладоискателю. Он с гордостью продемонстрировал их мне.
– Буду теперь собирать монеты, – объявил сын.
«Лучше бы, конечно, золотые», – подумала я и вздохнула.
Кладоискатели обследовали не только подвал, но и потайную лестницу, ведущую на пятый этаж. Водили металлоискателем по всем стенам, но также впустую. Правда, обнаружили один любопытный факт: с лестницы имелись выходы на всех этажах дома, только жильцы наверняка не умели ими пользоваться и даже не подозревали об их существовании. На пятом этаже таких выходов было два: один – из ниши, которым воспользовались мы с Сережкой, а второй – из соседней комнаты, правда, там он был заставлен шкафом.
– И зачем все это было нужно деду Лукичеву? – воскликнула я.
– Этого уже не скажет никто, – заметила Ольга Николаевна. – А вообще-то интересно было бы с ним встретиться…
– На небесах встретишься, – заметила старшая Ваучская.
Я подозревала, что на небеса деда Лукичева не пустили, но промолчала, однако насчет того, что мы просто обязаны найти дедову могилу – если она еще сохранилась, – с Ольгой Николаевной была согласна. Никаких кладов мы скорее всего не откопаем, да и поместье Фрола Евстафьевича не найдем, а вот побывать на деревенском кладбище следовало, да и свечку поставить за упокой дедовой души, как и Савватея Митрофановича, мужа Нины Александровны.
Савватеем очень заинтересовался Рашидов, прибывший поздравить меня с возвращением в первый же вечер. При виде палатки и спальных мешков у папы Сулеймана тут же возник вопрос: куда мы еще намыливаемся?
– Да вот решили на природу выехать, – с невинным видом ответила я.
– Порыбачить хочется, – вздохнул Иван Петрович.
– Воздухом свежим подышать, – добавила Ольга Николаевна.
– В палатке пожить, как робинзоны, – пояснил Сережка.
Рашидов тут же заявил, что любые начинания жильцов нашей квартиры вызывают у него одновременно смутную тревогу и любопытство, поскольку во всем, что касается нашей компании, результат непредсказуем. Что мы сможем раскопать, что выяснить, куда сунуть свои носы, во что вляпаться, не может заранее предугадать никто.
– Но ведь если бы не мы, разве кто-то нашел бы потайную лестницу, разве кто-то узнал бы, что в подвале лежали кости невинно убиенного Савватея Митрофановича? – заметила я.
Мы заявили, что французские родственники сестер Ваучских намерены похоронить его по-христиански. Папа Сулейман отдаст им кости?
– Кости отдам, а вот насчет захоронений – это к другому другу вашей квартиры, – усмехнулся папа Сулейман.
– Кстати, как он? – поинтересовалась я.
Папа Сулейман пожал плечами. Местонахождение Раисы Белоусовой до сих пор было неизвестно. Наверняка Могильщик ищет ее сам, чтобы спасти. Может, она залегла в какой-то из его берлог. Но за последнее время Валерий Павлович сильно сдал. Еще бы: дочь выкинула свой последний фортель, превзошедший все ее предыдущие выходки, а за свою жизнь натворила она немало. Отец вытаскивал ее из всех переделок, но вот сможет ли что-то предпринять на этот раз… Если только сумеет спрятать ее от глаз людских. С другой стороны, Райка взаперти сидеть не сможет.
Рашидов несколько раз ездил в больницу к Стрельцову, певшему соловьем. Из международного лагеря досрочно вернулся его сын Саша и каждый день проводил по нескольку часов у постели отца.
– Сулейман Расимович, подумайте о ребенке! – воскликнула я. – Если вы что-то собираетесь…
– Не вмешивайся, куда тебя не просят, Марина, – оборвал он меня.
Но в этом случае не вмешиваться я не могла. Я считала своим долгом заступиться за подростка. Он лишен матери, которая не хочет брать его к себе, нельзя лишать его и отца, если вдруг у Сулеймана Расимовича возникнут такие мысли. Сын за отца не отвечает. А Саша – очень хороший и очень способный мальчик.
– Но яблоко от яблони… Сама знаешь, Марина. – Папа Сулейман помолчал немного. Потом продолжил: – Никто не собирается убирать Стрельцова. То есть я не собираюсь. – Он усмехнулся. – Но заплатить ему придется… Дурак он, ох дурак… Райка использовала его в своих целях…
Я не понимала, чем она его держала. Женя, слабый и безвольный, не мог от нее отвязаться, пока она его не бросила, но Стрельцов-то казался мне всегда совсем другим мужчиной.
– Каждый из них думал, что крутит другим, но в результате проиграли оба – и Стрельцов, и Белоусова. Не только Райка использовала его в своих целях, но и он хотел с ее помощью добиться своего, – снова усмехнулся Рашидов. – За что, кстати, и заплатит. Мне. Я оставляю его, потому что твердо уверен: за одного битого двух небитых дают. Будет теперь у меня отрабатывать свою вину. Он уже начал.
Как сказал Рашидову Стрельцов, очень хорошо знающий, что чистосердечное признание кое-что облегчает, именно у Райки появилась идея выселить отца с мансарды. Товар сгрузили в подвал под «Жар-птицей» – зачем далеко везти? Потом были жертвы стрельбы в тире – мужчина и женщина. Их серьезно ранили, но их можно было бы спасти, однако у Райки появилась идея: устроить пожар в мансарде, заодно избавившись от трупов. Она хотела запутать всех. Взрывчатку к раненым привязал какой-то Райкин человек – специалист по подобным делам. Тела разнесло так, что невозможно было определить, кто это – мужчины или женщины. Я вспомнила, что мы в ту ночь слышали звуки, доносившиеся из мансарды. Нам показалось, что там выпивали.
Рашидов пожал плечами. Жертвы могли стонать, кричать, а мы решили, что эти звуки издают пьяные. Слышимость-то у нас не самая лучшая.
Убивали людей Рашидова и Стрельцова в деревенском доме Райкины люди, узнав о чем Олег Вениаминович встал на дыбы, но было уже поздно – люди погибли. Однако Стрельцов все равно не отмежевался после этого от Белоусовой – слишком глубоко завяз. Они продолжали работать вместе. Райкиным молодцам также повезло, когда они взяли в плен моего бывшего. Райка, конечно, его узнала.
– Но зачем ее понесло в милицию?! – воскликнула я.
– Для отвода глаз, конечно. Она же мастерица по заметанию следов.
И ведь Женя говорил мне, что не звонил Райке. Она была последней, к кому бы он обратился.
Женю держали в подвале под «Жар-птицей». Как и двух ребят Валерия Павловича. Они не справились с заданием, которое через доверенных лиц поручила им Райка, а поэтому были наказаны. Их заставили делать ремонт в подвале. Когда они оттуда таинственно исчезли, Стрельцов обеспокоился и решил на всякий случай отпустить Женю – вывез его за пределы городской черты, после чего можно было не опасаться каких-либо последствий: Женя же не знал, где сидел.
Раиса Белоусова хотела создать свою империю, вернее, стать императрицей, но у нее ничего не вышло. Где она сейчас, не знал никто. Подобное поражение для человека с ее психикой могло оказаться смерти подобно. Она же считала себя самой великой, самой умной, самой хитрой, а всех остальных, в особенности мужчин, – ничтожествами. Она уже могла покончить с собой, но могла и затаиться, вынашивать наполеоновские планы.
– Но зачем она пошла против своего отца?! – поразилась я. – Ведь она же прекрасно знала, что именно отец, как вы только что сказали, вытаскивал ее из всех переделок, именно на него она могла надеяться в последнюю минуту…
– Она ненавидит своего отца, Марина, – пояснил папа Сулейман. – И она использовала его, как и многих других мужчин. А тут она решила сразу же избавиться от всех, схлестнув нас со своим отцом. Наверное, заодно и от Стрельцова с Волконским. В общем, хотела все прибрать к рукам, стать «крестной мамой».
Я заметила, что для осуществления таких глобальных планов требуется иметь как минимум полк верных слуг. Папа Сулейман ответил, что они у нее были, причем она в дополнение ко всему имела нескольких «подснежников» в разных лагерях – у Стрельцова, своего отца и даже у него, у Рашидова. А отец вообще всегда помогал ей людьми. Вроде бы у них даже была общая группа боевиков, но у каждого имелись и свои личные. Райка действовала с чисто женской хитростью, не высовывалась, всегда подставляла других, по мере возможности заставляя работать Стрельцова и его людей, как в данном случае. Трудно сказать, что она сумела провернуть в прошлом. Несомненно одно: ей многое удалось.
– Я боялся за тебя, Марина, – признался мне папа Сулейман. – Ты появлялась во всех, так сказать, «горячих» точках, а это могло не понравиться Райке. И не понравилось – иначе зачем устраивать на тебя покушение? Поэтому рядом с тобой постоянно находился кто-то из моих людей. Ну и я, конечно, должен был знать, что происходит в моем районе.
Рашидов улыбнулся. У меня был к нему еще один вопрос:
– А на кого работает Алик?
– На меня, – признался Рашидов. – Должен же я был присматривать за Стрельцовым? И Алик тебя охранял – после вашего знакомства в боевых условиях.
– Олег Вениаминович вернется к руководству «Жар-птицей»? – спросила я.
– Там он – человек на своем месте, – сказал Рашидов. Усмехнувшись, добавил: – Только теперь ему придется отчислять мне больший процент, чем раньше. Я же все-таки не благотворительная организация, правда? Распутать такой клубок… Конечно, не без помощи жильцов вашей квартиры.
Папа Сулейман снова улыбнулся:
– Но Райку все-таки следовало бы найти. Чтобы всем нам жилось спокойнее. Вы там поспрашивайте Валерия Павловича, когда заедет в гости, хорошо? А если какая помощь от меня потребуется – звоните.
С этими словами Рашидов поднялся и покинул нашу вновь отремонтированную квартиру.
Мы же стали готовиться к поездке в Новгородскую область.
Глава 30
Новгородская область. 29 июля, среда
Последним поездом метро мы отправились на Московский вокзал, чтобы подремать там несколько часов: первая электричка на Малую Вишеру уходила в начале пятого утра, когда никакой общественный транспорт еще не ходит. Мы представляли весьма колоритное зрелище – с палаткой, со спальными мешками, с провизией, дяди-Ваниным инструментом, металлоискателем и кое-какой одеждой. Мама с ребенком и бабушка с дедушкой собрались в поход по местам боевой славы? Строить дачный домик? Кому ж придет в голову, что мы едем искать клады?
Мы не забывали посматривать по сторонам: неизвестно, кто мог за нами следить. Не хотелось иметь нежеланных попутчиков. Папа Сулейман вполне мог послать своих наблюдателей, да и Райка могла интересоваться нашими особами.
Правда, никого подозрительного ни на вокзале, ни в электричке мы не заметили. Навряд ли эта компания отправила бы вслед за нами какого-то дедка, а молодых мужиков в вагоне мы не заметили ни одного.
Прибыв в Малую Вишеру, мы отправились на поиски автобусной остановки. Народу на ней собралось немалое количество, но тут же стояли и частные машины – в основном потрепанные «жигуленки» и «Москвичи». Их хозяева зазывали ожидающих автобуса пассажиров, предлагая отвезти туда, куда они пожелают. Мы с Иваном Петровичем и Ольгой Николаевной переглянулись.
– Так-то оно, конечно, будет удобнее… – протянул дядя Ваня.
– И деньги у нас есть, – заметила я. – Я же неплохо заработала во Франции.
– Но как объяснять будем? – спросила Ольга Николаевна. – Да и опасно может быть…
Я заметила, что никаких объяснений от нас не требуется. Правда, сказать все равно что-то следовало, раз уж в наши планы входило посещение нескольких «ягодных» мест. Ну, например, что хотим побывать там, где когда-то стояла усадьба наших предков. Выбрались на природу, позагорать, покупаться, а заодно посмотреть места, где жили наши прародители. Чем не легенда?
Теперь следовало выбрать машину, в которую садиться. Молодые люди отпадали сразу же. Мне приглянулся мужик лет сорока пяти, в линялых джинсах и застиранной футболке, на которой по-английски было написано «Я тебя люблю». Пока мы обсуждали кандидатуру мужика, к нам приблизился довольно крепенький дедок, осмотрел наш внушительный багаж и поинтересовался:
– Куда собрались-то?
– В Ягодное, – ответила за всех Ольга Николаевна.
– Поехали, – сказал дед. – Довезу. Не бойтесь: много не возьму. У меня машина вон за тем домом стоит. – Дедок показал. – А то тут своя мафия, сами видите. А я потихонечку… Пошли!
С этими словами дедок подхватил рюкзак Ольги Николаевны. Мы переглянулись и двинулись за ним.
За углом стояла видавшая виды «копейка» белого цвета с прикрученным сверху багажником. Основную часть нашего барахла мы разместили сверху и в багажнике, а свой драгоценный инструмент дядя Ваня взял в кабину. Сережка тоже не пожелал расстаться с металлоискателем.
Иван Петрович опустился на переднее сиденье, рядом с водителем, а мы втроем разместились сзади.
– Вы местный? – спросил Иван Петрович у нашего водителя, представившегося Романом Алексеевичем.
– Что значит «местный»? Родился в одной деревне, потом жил в другой, в Новгороде работал, вот сейчас вернулся, калымлю помаленьку, хозяйка огород содержит. В общем, из этих мест, тут все деревни знаю. А вы что, в первый раз?
– В первый, – кивнули мы.
Роман Алексеевич, естественно, поинтересовался, куда мы и к кому. Мы выдали нашу легенду. Водитель хмыкнул, заметив, что чем сейчас народ не занимается только.
– Хотите сказать, что нам делать нечего? – возмутилась я, интерпретировав интонацию Романа Алексеевича по-своему. – А почему бы не развеяться? Вон сын мой на каникулах, я – в отпуске, бабушка с дедушкой дома безвылазно сидят, а так поживем в палатке, пока тепло, может, ягод соберем, грибов…
– Да все правильно, – перебил меня дедок. – Только я за последние… года два впервые встречаю, чтобы кто-то вот так, не огород копать, не целенаправленно леса до последней ягодки обирать, а просто посмотреть на места, где жили предки. Это раньше много туристов было. Выезжали на природу, да хоть даже водочки попить, а сейчас почти никого нет. Дорога дорогая, все рыщут в поисках заработков, не до отдыха, если он только не вынужденный… Если уж и приезжают, то, не поднимая головы, на сбор урожая – своего и лесного. А вы молодцы, честно, молодцы! И, главное, бабушка с дедушкой тоже поехали…
– А чего нам дома сидеть? – заметила Ольга Николаевна. – Жить-то не так много осталось. Так хоть до усадьбы деда моего доедем, раз уж в Париж не выбраться.
Вскоре мы были в Ягодном. Роман Алексеевич спросил, как мы планируем начинать наши поиски, и предложил свою помощь. Мы согласились. Ведь еще неизвестно, сколько нам тут колесить.
Ягодное – оживленный поселок с множеством дачников. Поблизости имелось озеро, правда, никакая река не протекала, а нам нужна была река. Ближайшее сельское кладбище находилось лишь в двенадцати километрах.
– Бабку бы какую древнюю найти, – заметил Иван Петрович.
– Это не здесь, – покачал головой Роман Алексеевич и стал что-то припоминать – нахмурил лоб, почесал в затылке.
Потом он сказал, что если не ошибается, то Брусничное – одна из наших возможных остановок – как раз заброшенная деревня, где живут то ли три, то ли четыре старухи. Даже если мы и не найдем там того, что ищем, что-нибудь от бабок узнаем. Брусничное находится в некотором отдалении от основной дороги, сельмага там нет, у дачников популярностью не пользуется.
Я поинтересовалась, как же там тогда живут бабки. Не натуральным же хозяйством? Как сказал Роман Алексеевич, у них есть родственники в более оживленных населенных пунктах. Приезжают, привозят продукты. Бабкам неоднократно предлагали перебраться куда-нибудь поближе к цивилизации, но они отказывались – желают умереть там, где родились.
Пожалуй, с ними стоило бы поговорить. А в Малиновку, если что, мы всегда успеем вернуться.
– Да и разместиться в Брусничном сможете в каком-нибудь заброшенном доме, если вдруг дождь или что, – заметил наш водитель. – И уж грибов должно быть, и ягод… И речка чистая.
Я тут же спросила, что за река. Роман Алексеевич ответил, что река – название слишком громкое. Речушка. Была когда-то река, но он сам этого не помнит. Вроде бы глубже, чем по пояс, мест там нет, но вода прозрачная. Никакая дрянь в нее не сливается. Вот только как насчет рыбы – неизвестно.
– Поехали! – сказали мы.
Роману Алексеевичу пришлось несколько раз остановиться, чтобы поточнее узнать дорогу. В конце концов мы свернули с основной, с проселочной, на узкую колею. Хорошо, что дождя не было уже где-то с неделю, а если и капало, то несильно. Представляю, что тут творится по осени, пока не ударит мороз. Наверное, до деревни можно добраться только на вертолете. Мы приехали как раз вовремя, через месяц-полтора было бы уже поздно.
По этой колее, конечно, лучше бы ехать не на стареньких «Жигулях», а на каком-нибудь джипе или еще какой машине, предназначенной для труднопроходимых местностей. На чем там гонки по бездорожью устраивают? Правда, как показала практика, машина у Романа Алексеевича оказалась надежная, все-таки собирали ее пятнадцать лет назад, когда качество было повыше, чем ныне.
Мы миновали поле, потом редкий лесок, за которым увидели небольшую речушку. Мост, хотя и строился, возможно, еще в прошлом веке, стоял надежно. Впереди, у следующего лесочка, показалось несколько покосившихся изб. Стояли они на некотором отдалении одна от другой. Вокруг изб все поросло высокой травой и сорняками.
– Так, давайте смотреть, – сказал Роман Алексеевич. – Где тут огороды есть, там и живут.
К машине подлетела собака неизвестной породы и залилась звонким лаем; скоро к ней присоединилась вторая, и в сопровождении этого кортежа мы медленно поехали по деревне – вернее, ее остаткам.
Из одного дома вышла сухонькая старушка в белом платочке в мелкий синий горошек. Она вытерла руки о передник и прикрылась ладонью от солнца, чтобы не слепило глаза.
Роман Алексеевич притормозил напротив крыльца. Бабка цыкнула на собак, но те не желали угомониться, правда, злобы не выражали, просто показывали, что не зря их тут подкармливают.
Первым из машины вылез Иван Петрович. За ним последовали Ольга Николаевна и Роман Алексеевич. Мы с Сережкой выбрались последними.
– Здравствуйте! – поздоровались мы.
– Здравствуйте, – ответила бабка, настороженно на нас поглядывая.
Она явно ждала какого-то продолжения.
– Нам бы где тут разместиться на постой, – выдал Иван Петрович. – На недельку или поболе. Пустит кто из ваших?
У бабки на лице промелькнуло удивление. Она поинтересовалась:
– Пожить тут, что ль, желаете?
– Желаем, – продолжал переговоры Иван Петрович. – Отдохнуть решили маленько. Ягод пособирать, грибков, пожить на природе. Продукты мы с собой привезли, с вами поделиться можем. Мешки спальные тоже есть.
Бабка сообщила, что все дома, кроме ее собственного и Пелагеи Ильиничны, пустуют. Пелагеюшка слегла, видимо, недолго ей осталось по земле ходить. Зимой умерла Никитишна. В общем, на ногах сейчас одна Марфа Ивановна, как представилась старушка. Может, к зиме тут больше никого не останется. Одна Марфа Ивановна жить в деревне не хочет; если Господь и Пелагеюшку приберет, придется перебираться к родственникам.
– Выбирайте – или у меня, или просто идите в любой из домов. Хозяев нет, никто не обидится.
– Хозяин-то должен быть, – хитро посмотрел на Марфу Ивановну дядя Ваня. – И у него мы разрешения обязательно спросим.
– Деревенский сам, что ль? – прищурилась Марфа Ивановна. – Ладно, размещайтесь у меня. Все мне, старухе, повеселее будет.
Сережка тут же дернул Ивана Петровича за рукав, чтобы тот ему объяснил, о чем речь. Дядя Ваня сказал, что если Сережка когда-либо окажется перед пустующим деревенским домом или лесной избушкой, то вначале нужно поклониться, очень вежливо попроситься на ночлег и только потом заходить. Никогда не знаешь, кого там можешь встретить…
Роман Алексеевич остался с нами попить чаю из самовара. Мы с Сережкой чай из настоящего самовара пили впервые. Я предложила нашему водителю сто рублей, он очень удивился, сказав, что больше чем на полтинник не рассчитывал. Потом спросил, как мы думаем выбираться обратно.
– А вы можете нас забрать?
– Чего ж не забрать-то? Я хоть каждый день приезжать буду. Отсюда до моего дома километров восемь, если прямо по проселочной.
Мы договорились, что он в первый раз заедет дня через три, а если нам потребуется прикупить продуктов, свозит меня в какой-нибудь сельмаг.
– А у вас телефон есть? – спросила я.
Роман Алексеевич покачал головой, подумал и заметил:
– Да и зачем он вам? Вам же мне все равно не позвонить.
– Ну почему же? – улыбнулась я, телефонизированная папой Сулейманом. К моему большому удивлению, трубка работала и в этой глуши.
Роман Алексеевич записал мой номер, качая головой и восхищаясь благами цивилизации, еще не дошедшей до этих мест. Бабкам, одиноко живущим в подобных деревнях, сотовая связь была бы очень кстати, но откуда же им взять средства на ее оплату?
Дом у Марфы Ивановны оказался довольно большим, только проживала она сама в двух комнатах, остальные стояли пустые. Мы с Ольгой Николаевной быстро убрались в большой горнице, чтобы кинуть там на пол наши спальные мешки. Сережка с Иваном Петровичем отправились на речку искупаться.
К тому времени, когда мы сварили на всех суп из прихваченной с собой тушенки, добавив в него разной травы, предложенной Марфой Ивановной, вернулись наши мужики.
– Рыбы… – сообщил Иван Петрович. – С голоду не умрем.
– Какое с голоду! – воскликнула Марфа Ивановна. – Эх, молодежи бы сюда, мужиков с руками, девок работящих… Земля богатая, рыба, зверье в лесу, грибы, ягоды, а урожаи какие тут раньше сымали… Все было, а теперь все заброшено. Никому не нужно.
Марфа Ивановна быстро нашла общий язык с Иваном Петровичем и Ольгой Николаевной. Они дружно ругали нынешнее правительство, молодежь, новых богатеев, вспоминали с тоской старые времена, в общем и целом вели разговоры «за жизнь», на которую смотрели примерно одинаково. К вечеру мы уже знали о всех родственниках Марфы Ивановны (каждому из которых досталось за глаза), а Марфа Ивановна была осведомлена о том, где, как и на что мы живем.
– Вот Мариночку бы замуж выдать за хорошего парня, – снова завела свою любимую песню Ольга Николаевна. – Но такие сейчас мужики пошли…
Иван Петрович опять подал голос за Сулеймана Расимовича.
– Нет, восточного не надо, – поддержала Ольгу Николаевну Марфа Ивановна. (Ольга Николаевна что, опять против Рашидова? Ведь вроде бы только что была «за» и тут же принялась вспоминать о том, что случилось с ее внучатой племянницей, связавшейся с каким-то нехристем.)
От нехристей перешли к разрушению церквей. Марфа Ивановна поведала, что раньше в этих местах стояла белокаменная церквушка, которую видно было на несколько километров вокруг. Стояла на пригорке, завтра сходить можно, посмотреть. Идти до нее от деревни минут тридцать, хозяйка покажет дорогу. Только теперь остались одни стены. Войну простояла, немцы потом в ней засели, наши из орудий прямой наводкой били – и стояли стены, только чуть-чуть где камушек открошится. А после войны взорвать решили. Купола упали, стены остались. Крышу потом положили новую, чтоб без куполов, клуб сделали; а затем, когда молодежь из этих мест подалась, все в разруху пришло. Новая крыша обвалилась, только и стоят теперь старые стены, которые строили на века.
– Обязательно сходим, – кивнула Ольга Николаевна и поинтересовалась, нет ли тут поблизости старого кладбища.
– А то как же! Как раз по пути к тому пригорочку. Никитишну там последнюю хоронили. Она сама так хотела. И я своим сказала, что хочу тут лежать… И Пелагеюшка просит, чтоб к матушке ее положили. Ой, да ведь к Пелагеюшке зайти надобно, проведать. Посидите туточки, ладушки? Может, завтрева вместе проведаем, но ее предупредить надо, а то испугается: что за люди незнакомые пришли?
– Возьмите ей гостинца, – предложила я и достала несколько конфет, прихваченных мною для Сережки – большого любителя сладкого.
– Ой, рада-то она будет! – воскликнула Марфа Ивановна. – Знаешь что, Мариночка, пойдем со мной. Всем не надо ходить, а с тобой мы вместе и сходим, ладушки? Ты сама ее и угостишь.
Я от предложения не отказалась. Может, эта самая Пелагея Ильинична скажет что интересное? Как поведала Марфа Ивановна, Пелагея – самая старшая в округе, ей восемьдесят второй год идет. Но очень она сдала за последнее время.
Пелагея Ильинична жила через два дома от Марфы Ивановны. Пелагея, в противоположность Марфе, оказалась женщиной крупной, ширококостной, с сильными большими руками и тяжелой поступью. Когда мы вошли, она не лежала, как я предполагала, а хотя и с трудом, но передвигалась по комнате. Старуха чем-то напоминала медведицу.
– Гости у тебя? – посмотрела Пелагея на Марфу Ивановну.
– Да вот пустила постояльцев на недельку.
– Видела я… видела.
Пелагея снова внимательно посмотрела на меня и прямо спросила:
– Ты Лукичева родственница?
Я открыла рот, потом закрыла. Вякнула что-то типа «э… м…». Потом ответила:
– Не я. Ольга Николаевна.
Пелагея кивнула, словно знала, кто такая Ольга Николаевна. Марфа же Ивановна с удивлением взглянула на меня, потом на свою соседку, хотела что-то сказать, но промолчала. А Пелагея попросила ее оставить нас одних. Марфа молча кивнула и тут же удалилась. Мне стало по-настоящему страшно, хотелось бежать из этого дома, от этой огромной старухи с пронзительным взглядом черных глаз, но ноги словно приросли к полу. Я не могла пошевелиться.
– Садись, – сказала Пелагея и кивнула на стул.
Ноги каким-то образом сами двинулись вперед, и я плюхнулась на предложенное место. Взгляд я так и не могла отвести. Наверное, так себя чувствует кролик, оказавшийся перед удавом. Старуха очень внимательно меня разглядывала, потом усмехнулась и заявила:
– Да не бойся ты меня. Меня тебе не надо бояться. Другую бабу тебе надо бояться. Молодую.
Передо мной тут же всплыл Райкин образ.
– Вижу, что поняла кого, – кивнула Пелагея. – Рядом она. Где-то рядом. Идет за тобой.
– Сюда?! – воскликнула я.
– За тобой, – сказала Пелагея.
Я спросила у хозяйки дома, не колдунья ли она. Бабка усмехнулась и призналась, что и мать, и бабка ее этим делом промышляли, а у нее самой той силы нет. Но что-то и она может…
– Должен был кто-то приехать к деду, – медленно проговорила Пелагея, словно произносила заклинание. – Много лет я ждала. Я должна была передать то, что знаю. Так велела мать. Так матери велела бабка. Думала, что уж помру, не выполнив того, что поклялась сделать. Ан нет, сбываются предсказания. Приехали вы. Передам вот тебе, что поклялась, и умру. Так и должно было случиться. Так и происходит. Так и должно быть.
Голос старухи звучал монотонно и убаюкивал. Страх мой прошел, у меня закрывались глаза, но я бодрствовала. Словно бодрствовала и спала одновременно. А бабка говорила и говорила.
Потом оцепенение прошло, я смогла двигать и руками, и ногами, помотала головой и посмотрела на сидевшую напротив старуху. Та усмехнулась.
– Ты мне что-то принесла? – спросила она.
Я молча положила на стол конфеты.
– Нельзя говорить «спасибо», – предупредила Пелагея.
Я кивнула, все еще не в силах вымолвить ни слова.
Пелагея опять усмехнулась и вдруг спросила:
– А сама-то ты чего хочешь?
– То есть? – не поняла я.
– Ну, есть у тебя какое-то заветное желание? Говори, не бойся.
Я задумалась. Чего я хочу? Чтобы Сережка был здоров, чтобы не попал ни в какую дурную компанию, чтобы соседи тоже были здоровы, близких родственников, кроме сына, у меня нет – родители уже умерли, с дальними мы отношений не поддерживаем, так что я о них как-то не задумываюсь. Чтобы работа все время была, чтобы денег на все хватало, чтобы не требовалось экономить на мелочах. Хорошо бы еще встретить нормального мужика, с которым можно было бы прожить свою жизнь, который принял бы Сережку как родного. Желаний много, но вот заветного среди них не было… В общем-то, всего хотелось в равной степени.
Пелагея опять усмехнулась.
– Эх, девка, – покачала она головой.
Я вскинула на нее глаза и призналась, что у меня нет заветного желания – одного, такого, чтобы его исполнения хотелось всем сердцем, всей душой, больше всего на свете. У меня нет великих устремлений, я не витаю в облаках и не мечтаю о несбыточном, я живу на земле, у меня нормальные желания среднего человека. Ну вот тут хотелось найти клад… Но вообще-то это чисто спортивный интерес, авантюра, а не стремление к обогащению. Сам процесс интересен, сын опять же делом занят, старики-соседи оживились, Иван Петрович меньше пьет, Ольга Николаевна бегает, как молодая, Анна Николаевна находит в себе какие-то дополнительные силы. Да, я буду рада, если мы все-таки докопаемся до дедовых сокровищ, но куда мне носить эти старинные бриллианты? Что мне делать с золотыми слитками? Я не буду особо переживать, если в ларце не окажется ничего.
– Ты найдешь много кладов, – сказала Пелагея, глядя мне прямо в глаза. – Но не сейчас…
С этими словами старуха опустила руку в глубокий карман, извлекла оттуда предмет непонятной формы и протянула мне. Я с удивлением увидела почерневший от времени кусочек дерева, по форме напоминающий овал. Что на нем было изображено, я так и не разобрала. Рисунок и какие-то буквы стерлись от времени. Образок? Талисман? Или оберег?
– Он убережет тебя, – сказала Пелагея, будто бы читая мои мысли. – Только никогда с ним не расставайся. А теперь иди и не заходи больше в мой дом. Не переступай его порог.
Старуха замолчала, снова впившись мне в глаза колючим взглядом. Словно не сама, а гонимая какой-то силой, я поднялась со стула, повернулась и пошла к двери. Я хотела попрощаться с Пелагеей, но не могла, не было сил даже повернуть голову. Я вышла на крыльцо, спустилась вниз, добралась до покосившейся калитки, выбралась на тропинку и наконец смогла вдохнуть полной грудью.
С меня спало наваждение. Она что, меня загипнотизировала? Неужели все, что она говорила… Неужели она точно знает, где искать? Но там клада мы не найдем. Найдем что-то другое. То, что дед оставил своим потомкам. Что он мог оставить?!
Я уже знала про деда Лукичева, что он был большой выдумщик. Все его потайные лестницы, рычажки, тайники, скрытые механизмы… Но завтра мы обязательно сходим туда, куда сказала Пелагея. И это только начало. Теперь я знала, что нужно делать.
В доме Марфы Ивановны тем временем шел оживленный разговор. Хозяйка уже третий раз подогревала самовар. Марфа рассказывала все, что знала про историю своей деревни и окрестных мест. Я молча пристроилась за столом и взяла чашку чая. Наши меня ни о чем не спросили, Марфа же бросила на меня беглый взгляд и вернулась к своему рассказу.
Большую его часть я уже слышала от Пелагеи. Если же соединить воедино все, что рассказали две оставшиеся жительницы Брусничного, получалось следующее.
Уваровское поместье, интересовавшее нашу компанию, располагалось неподалеку – там, где теперь стоит молодой лесок. Брусничное было одной из деревень, принадлежавших помещику Фролу Евстафьевичу. От остальных не осталось ничего. Уж чего только не было в старом помещичьем доме! Белые какое-то время отсиживались, потом красные свой штаб оборудовали, затем сельсовет был, школа. Последними в нем жили немцы, а уходя, сожгли его после себя. Горел он почти двое суток – и в результате от дома не осталось ничего… Может, где-то и есть заваленные подвалы, но сейчас, наверное, до них уже не добраться. Вскоре то место поросло травой, появились деревца, которые за более чем пятидесятилетнюю послевоенную историю успели окрепнуть и взметнуться ввысь.
Марфа Ивановна обещала хотя бы примерно показать нам границы уваровской усадьбы, но я-то знала, что там нам искать нечего, – если, конечно, всему сказанному Пелагеей Ильиничной можно верить. Правда, нельзя было снимать со счетов и усадьбу, если мы решили всерьез заняться археологией. Мало ли что могло сохраниться в той земле?
Как рассказывали старожилы, помещик Фрол Евстафьевич жил на широкую ногу, частенько к нему приезжали друзья – и из соседних деревень, и из града стольного Питера, и из Москвы. Устраивались тут охоты в соседних лесах, которые всегда были богаты дичью, пиры, за девками потом крестьянскими бегали, в общем, кутили неделями. А жена помещика, Анастасия, царство ей небесное, все мужнины грехи ходила в церковь замаливать – в ту, что на пригорке стояла. Богоугодная была женщина, только вот Бог детей ей не дал, как она считала, за грехи мужнины.
Интересовавший нас дед Лукичев бывал тут частым гостем, умер в помещичьем доме и похоронен был на местном кладбище. Как сказала мне Пелагея, именно ее бабка предсказала деду смерть на этом месте, он поверил ей и велел соорудить для себя склеп, где его прах покоится до сих пор. Склеп соединяется со склепом Уваровых, только там лежит лишь одна Анастасия, умершая через несколько месяцев после деда Лукичева. Где сгинул сам Фрол Евстафьевич, не известно никому. То ли с белыми ушел, то ли один куда подался, когда понял, что не жить ему тут так, как раньше.
Рассказы о семье Уваровых передавались в деревне из поколения в поколение. В общем-то, Фрола Евстафьевича поминали добрым словом. Широкой души был человек, гулял так гулял, пил так пил, плясал так плясал, любил так любил. Хотя законных наследников от жены Анастасии у Фрола не было, оставил он после себя немало отпрысков от крестьянских девок. Можно сказать, полдеревни Брусничное состояло в кровном родстве по отцовской линии. Но теперь в этих местах никого не осталось, разлетелись потомки по белу свету…
Могилы деда Лукичева и Анастасии Уваровой Марфа Ивановна обещала показать нам завтра с утра.
– Давно, давно их никто не прибирал… – сказала она. – Но раз вы хотите… Пусть их души на небесах порадуются, что хоть кто-то о них вспомнил.
Спать мы легли за полночь.
Глава 31
Новгородская область. 30 июля, четверг
С утра пораньше мы отправились к склепу, прихватив с собой дяди Ванин инструмент, фонарики, несколько бутылок с водой, поскольку день обещал быть жарким, и веревочную лестницу, которую мои соседи раздобыли в мое отсутствие. Полагаю, что дядя Ваня и ее купил у своих любимых ларьков – места торговли всем и вся. У меня в одном кармане штормовки, накинутой на футболку, лежал пистолет, во втором – телефон. Штормовку я надела только из-за карманов. Все-таки за пояс пистолет затыкать не хотелось, но и без него идти – тоже. Переданный бабкой Пелагеей оберег я засунула в карман джинсов.
Марфа Ивановна выделила нам небольшую лопатку, совок и пол-литровую банку – может, пригодится.
Когда мы вышли из дома, Марфа Ивановна заявила, что ей нужно на секундочку заскочить к Пелагеюшке, проведать, как та. Я, памятуя вчерашние наставления Пелагеи Ильиничны, в дом заходить отказалась, а Ольга Николаевна с Иваном Петровичем пошли познакомиться. Мы же с Сережкой остались на улице.
Через несколько минут мои соседи снова появились на улице с мрачными лицами. Только взглянув на них, я уже знала, что случилось.
– Умерла? – спросила я шепотом.
– Во сне, – кивнул Иван Петрович. – И как знала. Все чистое на себя надела…
Марфа Ивановна осталась в доме соседки, чтобы сделать все необходимое.
– Может, позвонить кому надо? – посмотрела я на своих соседей.
– Зайди, Марина, спроси, – ответила Ольга Николаевна.
– Я не пойду больше в этот дом, – твердо заявила я.
Тут соседи поинтересовались, что такого мне вчера наговорила Пелагея. Я ответила уклончиво. Ольга Николаевна пристально на меня посмотрела, но больше вопросов мне не задавала, сходила в дом к Марфе, вернулась и сообщила, что звонить никому не требуется, – у Пелагеи не осталось родственников, и она просила Марфу похоронить ее рядом со своими матерью и бабкой, что Марфа и намеревалась сделать. По возможности, с нашей помощью.
Называется, выехали на природу искать клады.
Но мне не требовались провожатые, чтобы найти дедов склеп: вчера Пелагея точно описала мне, что искать и где. Наши с удивлением последовали за мной.
Все могилы были старыми и заброшенными, деревянные кресты покосились, камни поросли мхом, между могилами даже не было протоптанных тропинок – здесь давно не ступала нога человека. Трава, сорняки, полевые цветы, березы, осины. Кругом пели птички, стрекотали кузнечики. Даже с расстояния двухсот метров нельзя было догадаться, что рядом – кладбище, так высоко поднялась трава, так сильно покосились кресты. От ограды ничего не осталось.
Мы пошли параллельно речке, как и говорила мне Пелагея, а потом, начиная от огромной развесистой ивы, я стала считать шаги. Она говорила, что их должно быть ровно сто, правда, моих получилось девяносто, когда мы увидели большую плиту, под которой покоился прах деда Лукичева. Немного дальше лежала Анастасия Уварова.
– Давайте уберемся тут вначале, – сказала я.
– А потом? – посмотрел на меня Сережка, с большим интересом разглядывавший остатки плит и крестов, мимо которых мы проходили.
Читать бесплатно другие книги:
