Сокровище призраков Жукова-Гладкова Мария

Глава 26

Мы с Ларисой выпили еще чаю, потом я отправилась работать, а она спать. Ей же завтра было нужно выйти в лавку. И для нее, и для меня не существует воскресений и традиционных праздников. Этой ночью в дверь мне никто не звонил, никто не стонал, не вздыхал, половицы не скрипели. Я спокойно поработала, легла спать. Но воскресный день принес новые беспокойства. Я никак не ожидала такого развития событий.

В воскресенье я не ожидала приезда знакомого следователя, который уже неоднократно питался и распивал спиртные напитки у меня на кухне. Вроде бы он говорил, что отдыхает до понедельника? Что же такое стряслось? Но он позвонил и безапелляционно заявил, что будет у меня часа через полтора.

Я позвонила Ларисе, потом Святославу. Оба сказали, чтобы я перезвонила после того, как узнаю, что еще стряслось. Вероятно, они оба только после этого решат, ехать ко мне этим вечером или не ехать.

Я поставила вариться щи из свежей капусты и тушиться зразы с луком и яйцом, благо что сын принес два килограмма фарша (для нас и котов). Коты качество фарша одобрили (они по нему большие специалисты). Следователь оценил все.

Дети то и дело заглядывали на кухню, но дядя следователь сказал им, что мама потом все объяснит, а для начала нам нужно поговорить как большим. Я чуть не прыснула от этой фразы, только его выражение лица не располагало к веселью.

– Что еще случилось? – спросила я. Признаться, ожидала услышать какую-то новость про Николая Соколова, так и томящегося в застенках.

Но я услышала то, чего не ожидала вообще.

– Соню убили, – сообщил нежданный гость.

– Что?!

Я не могла поверить своим ушам.

– Кто? За что? Когда? – посыпался из меня град вопросов.

– Точную дату смерти пока не определили, не говоря про время. Несколько дней назад. Она не появлялась на работе. Телефоны молчали.

– Да, я ей звонила, она не брала трубку.

– Она не могла ответить. Она была уже мертва, потом телефон разрядился. Две женщины с работы решили съездить к ней в загородный дом. Они беспокоились. Соня же живет, то есть жила, одна. Мало ли что могло случиться, а «Скорую» и вызвать некому.

– Ей нельзя было помочь, если бы они приехали вовремя или чуть раньше? – Я корила себя за то, что не забила тревогу.

– Нет. Она умерла сразу же.

– Ее застрелили?

– Нет, ударили по голове. Может, тот удар и не был смертельным (пока я точно сказать не могу, еще не готовы результаты патологоанатомического исследования), но, падая, она ударилась другим виском об острый угол. То есть или один удар, или другой послужили причиной смерти.

– Но кто?.. Где хоть этот дом-то располагается?

Следователь назвал поселок, про который я слышала (в частности, в «Криминальной хронике»), но в котором никогда не бывала, так как для таких мест не вышла материальным достатком. Другие, возможно, сказали бы рожей. Но правильнее будет холеностью и одеждой. В поселке стояли особняки и замки, ни одного дома с советских времен не осталось, хотя, насколько я помнила, в тех местах раньше были очень приличные дачи. По моим меркам и по советским меркам.

Я вздохнула. Мне было жаль Соню. Я спросила у следователя, когда похороны. Я собиралась пойти. Следователь сказал, что пока неизвестно, но обещал позвонить. Мне самой предложил звонить Соне на работу. Похоронами будут заниматься ее подчиненные.

– А… кому все? – вдруг ударила в мою голову мысль.

Ведь Соня из детского дома, родственников нет. Ни ее собственных, ни по мужу, который тоже из детского дома. Если она не оставила завещания, то все перейдет государству! То есть не государству, конечно, а отдельным его представителям.

– Пока неизвестно. То есть еще не успели заняться, – ответил следователь. – Выходные же. Но завтра прямо с утра буду искать нотариуса.

– Сколько у нас в городе нотариусов?

– Точно не скажу, но Соня работала с одной дамой. Вы же сами с ней встречались, Марина Владиславовна. И еще иногда второй нотариус, мужик, подключался. То есть если завещание есть, оно должно быть у кого-то из этих двоих. Мне так женщины из Сониной фирмы сказали. Телефоны и все остальные координаты обещали предоставить завтра с утра. С собой у них их не было. Они же просто поехали проведать начальницу. Про завещание они точно не знают. Но есть еще один момент.

Я вопросительно посмотрела на следователя.

– Соня собиралась уехать за границу.

– То есть как уехать? Насовсем? – удивилась я.

– Вам она про это не говорила?

– Ну, мы не настолько близко знакомы…

– Обмен с вами квартирами укладывается в эту схему, – продолжал следователь.

Я непонимающе посмотрела на него. Соня говорила, что ей тяжело жить в этой квартире после гибели мужа, ей не нужна огромная четырехкомнатная квартира в городе. Более того, она всегда хотела жить за городом, где у нее имелся домик. Ей в городе нужна была маленькая квартирка, чтобы там иногда переночевать, причем квартирка, в которой ничто не напоминает о прошлом счастье и пережитом несчастье. Такая версия была представлена мне.

– Если бы она еще получила большие деньги за эту квартиру, чтобы купить жилье за границей… – промямлила я. – Говорят же, что даже за однокомнатную квартиру у нас можно купить гораздо лучшее жилье в Испании, Италии, Греции и прочих странах. А кое-где и сельский домик с садом…

– А если она нашла клад в этой квартире и решила повесить всех собак на вас, Марина Владиславовна?

– Что?!

Я хлопала глазами. Следователь продолжал объяснения. И они звучали очень логично!

Мы не знаем, что хранилось в этой квартире. (Я воздержалась от комментариев.) Но мы можем с большой уверенностью предполагать, что это была крупная сумма денег, которую не довез до партнеров Олег Галушко (следователь и про это выяснил? Молодец!), и бриллианты (или какие-то другие драгоценные камни), которые в квартире спрятал вор по кличке Синица, умерший на зоне (возможно, при помощи соседа Зиновия Степановича).

– Деньги не могли храниться в камине, – заметила я с самым невозмутимым видом.

– Конечно, не могли – хотя бы из-за того, что был маленький тайничок. Соня вполне могла обнаружить другой или другие. И заделать! Вот, взгляните на эти фотографии.

Следователь извлек из портфеля пачку отпечатанных снимков (когда успели-то? Или для органов печатают быстро?) и протянул мне.

На первом была Соня…

– Мне обязательно на это смотреть?

– Сейчас я найду то, что надо.

Он стал перебирать фотографии, потом протянул мне три и забрал назад остальную пачку.

Снимки мне были вручены из металлической коробочки с толстыми стенками и вензелем на крышке. Точно такую же извлек мой сын из тайника в камине. В ней хранились бриллианты, о которых не знал следователь. Или это та же коробочка?! И это Соня с какой-то сообщницей или сообщником меня под лестницей… Нет, не может быть! Или может?

Она нашла деньги Олега Галушко? Как я понимаю, сумма была очень крупная, возможно, в валюте. Ведь он с партнерами собирался покупать торговые площади под несколько магазинов. Хватит этой суммы на обустройство жизни за границей? Наверное. И ведь у Сони, как я понимаю, и еще кое-что за душой было. Это я живу одним днем, от гонорара до гонорара. К тому же она могла продать загородный дом в престижном месте. Она могла оставить за собой фирму и только получать проценты. Как я понимаю, работа в ее агентстве налажена, сотрудникам она доверяет. Она могла уехать за границу и начать там жизнь с нуля.

Например, чтобы забыть о горе, которое постигло ее здесь.

Но нужен был козел отпущения, чтобы ее не искали. На эту роль подходила такая дура, как я, развесившая уши. Ведь правильно говорят, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке.

Соня тихонечко уезжает, представив остающимся здесь определенную версию. Кто может точно сказать, что она нашла? Никто. Мой сосед снизу Юрий в последнее время видел ее только в трауре, и она не хотела с ним ни о чем разговаривать. Потом я выдаю версию о том, как Соне было тут тяжело. Я уверена, что сказанное мне – правда, и поэтому убеждаю других в том, что так и есть. Юрий и Николай Соколов, а также Зиновий Степанович и все остальные заинтересованные лица верят, что Соне после гибели мужа и потери ребенка было не до поиска сокровищ. И с мужем им было не до поиска сокровищ. Она переехала беременной, очень боялась за ребенка…

А потом появляюсь я. Дальше возможны варианты.

Теперь я не знала, играла Соня роль или не играла. Я не знала, почему именно она собиралась уезжать. Но она фактически подарила мне, чужому, малознакомому человеку, большую квартиру в старой части Петербурга. Из жалости, желания помочь ближнему? В свое время радость и чувство благодарности затуманили мне мозг.

– О чем задумались, Марина Владиславовна? – спросил следователь.

– О том, какая я доверчивая дура.

– То есть согласны, что вас хотели подставить?

Я кивнула.

– А про коробочку что думаете? – Следователь кивнул на фотографии.

– Ничего не думаю. А что я должна о ней думать?

– Материал огнеупорный. Даже если бы упала в костер – или камин – не расплавилась бы.

– А на даче у Сони есть камин?

– Есть, – кивнул следователь. – Ой, а ведь мы там тайники не искали. Придется снова ехать…

– Камни какие-нибудь нашли?

Следователь покачал головой.

– Деньги?

Он опять покачал головой.

– Но хоть что-нибудь?

Мужчина еще порылся в фотографиях и протянул мне очередной снимок. На нем была изображена одна монета. Вроде старинная и сильно потертая.

– Под столом валялась. Вероятно, закатилась.

– А она ценная?

– В монетах совсем не разбираетесь?

– Совсем. И в драгоценных камнях тоже. И в долларах. Я ведь даже не знала, что они теперь цветные. То есть не цветные, конечно, но вы меня, думаю, поняли. Я в глинах разбираюсь, в массах и пастах, с которыми работаю. Оторвана я от жизни.

– Может, это и хорошо? – улыбнулся следователь. – Зато вы великолепные щи варите. И борщ у вас замечательный. Я так вкусно давно не ел.

«Может, он ко мне еще и посватается? А вообще правильно говорят: или ни одного мужика, или толпой».

– А Соня могла здесь найти монеты? – вдруг осенило меня.

– Могла, – кивнул следователь. – Могли быть совсем не драгоценные камни, а именно монеты. Они ведь разные бывают.

– Но Николай Соколов вроде бы считает…

– Кто знает, что он на самом деле считает? И знал ли он точно, что осталось от вора Синицы? Могли камни, могли монеты, могло и то, и другое. И это все до сих пор может здесь находиться! И именно Соня могла установить в этой квартире прослушку. Чтобы слушать вас, Марина Владиславовна. Мало ли что обнаружите…

– Но она же должна была понимать, что мне просто некогда заниматься кладоискательством! У меня еще даже руки не дошли старую ломаную мебель выбросить из кладовки! Правда, моя родственница считает, что ее нужно оставить на дрова. – Я улыбнулась. – Уже договорилась, что Петя приедет с топором и пилой и сделает из хлама дрова. А то у меня своих нет.

«Надо купить топор и пилу, – подумала я. – А лучше, конечно, завести мужика, который переедет со своим инструментом. Теперь его есть где хранить».

– А мне можно вашу кладовку посмотреть?

– Да на здоровье. Правда, это не будет на здоровье. Там пыльно, грязно и воняет. Мы с Ларисой начали убираться, я кое-что даже на помойку вынесла, ну а потом другие дела навалились. Дети там копались. Вы можете забирать все, что пожелаете. Когда руки дойдут, я с химией все вымою и ароматизатор повешу.

Следователь улыбнулся и отправился в кладовку. Я вдогонку посоветовала снять пиджак. Сама стала мыть посуду. Интересно, когда он уйдет?

А Соню все равно было жалко… Может, я зря так плохо о ней думала? О мертвой-то… Нельзя о мертвой плохо думать. Я все-таки получила эту квартиру!

И бриллианты, пусть и в количестве четырех штук. Но, значит, и монеты были? Интересно, от кого они остались? От вора по кличке Синица? От Олега Галушко? Нет, навряд ли. От него деньги должны были остаться. От предыдущего жильца, который то ли погиб, то ли не погиб и смотался за границу? Но тогда он забрал бы монеты с собой. Или продал. Уж точно не оставил бы в квартире. А если он все-таки погиб, а родственники про монеты не знали?

Или монеты лежали тут с дореволюционных времен? Вроде здесь какой-то купец жил, которого советская власть (или отдельные ее представители) сослала в места не столь отдаленные, где он и скончался. Родственников заставили уплотниться. И монеты могли остаться в другой комнате! И родственники могли о них не знать.

Я взяла фотографию в руку и принялась рассматривать монету. Я совершенно не представляла, как выглядели старые русские монеты. Вроде выпускали в царской России и золотые. Но эта точно была не золотой. Похоже, серебряной. Да мало ли откуда у Сони на даче взялась монета!

Кстати, а отпечатки пальцев? В Сонином доме, на монете, на коробочке…

На коробочке! Ведь там могут быть и мои, и сына, и дочери, и Ларисы… Если это, конечно, та коробочка. Может, на самом деле разобрать камин? Или уже поздно? Все до меня достали?

В кухню заглянул следователь и попросил полотенце. Я предложила почистить его щеткой. Потом он съел еще одну тарелку щей. Я спросила про Николая Соколова и Зиновия Степановича. Удалось ли что-то по ним выяснить?

– Не успел я! Собирался завтра. Надеюсь, что что-то найду. Если другие дела не засосут.

Следователь печально вздохнул и наконец стал собираться.

Глава 27

После его ухода я тут же позвонила Ларисе и пересказала новости.

– Молчи как рыба. И с детьми работу проведи. И я сегодня проведу. Святославу еще не звонила?

Я не знала, стоит ли снова звонить ему самой. Я считала, что следует подождать его звонка.

– В общем, я сегодня приеду, – объявила родственница. – Если приедет хахаль, заночую у тебя в мастерской. И вообще нужно обследовать камин у тебя в мастерской! Иди дай детям задание. Или я сейчас им на мобильные позвоню, скажу, чтобы к моему приезду камин был обследован!

Я рассмеялась. Но дети на самом деле бросили свои занятия (по-моему, бесцельное пребывание в Интернете) и отправились к камину. Лучше кладоискательство, чем Интернет. По-моему, для здоровья полезнее. Или я ошибаюсь? За часы в Интернете не убивают, а вот за найденные (и даже не найденные) клады вполне могут.

На пару с сыном мы отодвинули тяжелые мешки, закрывавшие подход к камину. Дочь прыгала вокруг. Потом я держала инструменты, которые мне вручил сын. Сам он с фонариком полез внутрь.

После часа поисков, которые ничего не дали, ребенок вылез очень недовольным. Мы подвинули мешки на те места, где они стояли, чтобы ни у кого не возникло никаких лишних вопросов.

– Где бы еще поискать? – задумчиво произнес старший ребенок и почесал покрытую пылью голову. Я отправила его в ванную.

Что еще может быть спрятано в этой квартире? И где?!

Лариса приехала как обещала (в воскресенье лавка закрывалась на час раньше), за ужином внимательно меня выслушала.

– Я с самого начала считала этот обмен подозрительным, – заявила родственница. – Но кто же все-таки кокнул Соню? И за что?

– А могли за то, что в коробочке недостает четырех бриллиантов? – спросил старший ребенок.

Мы с Ларисой открыли рты. Ребенок выдал нам возможную версию развития событий.

Навряд ли в доме Сони оказалась другая коробочка. Девяносто девять процентов, что это та, которую мой ребенок обнаружил в камине. Соня вполне могла оставить после себя прослушку и «домового», а передо мной разыгрывать комедию. Да, кое-какие звуки шли от Николая Соколова, но Соня могла знать, откуда они идут, и меня не предупреждать. Если прослушку ставил специалист, а не сама Соня что-то покупала на Юноне, где в нашем городе торгуют такими товарами, то он не мог не определить то, что определил дядька, которого приводил Петя.

Далее Соня узнает, что мы нашли бриллианты и где. Вместе с подругой (или мужчиной, который вполне мог появиться за время после смерти мужа) Соня выманивает меня из дома, поджидает под лестницей, нейтрализует. Она точно знает, что дома больше никого нет. Дети в школе, Лариса на работе. Коробочку с бриллиантами быстро находят, дверь прикрывают – и уходят.

– Ключи, – напомнила я. – У меня из кармана забрали ключи. А Соня вполне могла оставить себе связку.

– Если бы у тебя не забрали ключи, а дверь открыли бы «родным», то это сразу же указало на Соню, – заметила Лариса.

Я согласилась. Старший ребенок продолжал рассуждать дальше совсем как взрослый!

Но нас, возможно, слушала не только Соня. Или за Соней следили – что очень возможно. Или кто-то не из ее подруг узнал, что она собирается перебираться за границу, и задался вопросом: а почему? И узнал, что квартиру она не продала за огромные деньги, а обменяла на маленькую в доме советской застройки. Дело нечисто.

К ней могли залезть в загородный дом – и она неудачно вернулась. Она сама могла открыть дверь, потому что человек был ей знаком. Соню убили, дом обыскали. Или Соню заставили сказать, где бриллианты, а не обнаружив четырех, со злости отправили вслед за мужем. Если бы она стала рассказывать про прослушку нашей квартиры, ей бы не поверили. Посчитали бы, что она хочет оправдаться.

– Нам-то что делать, старший мужчина в семье? – спросила Лариса. – То есть единственный. Матери твоей что делать?

– А ничего, – сказал ребенок. – Подождать. И вообще у нас ведь еще кладовка не разобрана. Когда собираетесь приступать?

Я посмотрела на часы. Лариса тоже посмотрела на часы.

– Давайте сегодня, – предложила я. – Ведь у тебя завтра выходной, Лариса? Сегодня еще Костя поможет, правда, завтра в школу…

Ребенок отмахнулся и пошел переодеваться. Мы с Ларисой тоже пошли переодеваться. Естественно, подключилась и дочь.

Будущие дрова складывали в углу. Кое-что удалось сломать сразу. И вообще давно пора завести в доме топор и пилу! Молотки-то есть, причем разные, но топор и пила не требуются в моей работе, а мужика в доме нет. Да и когда я замужем была, тоже, можно сказать, не было. Решено: со следующих денег делаю себе подарок. Мы с ребенком три раза сходили на помойку. Как можно было хранить весь этот хлам? Почему до нас никто его не разобрал? Жильцы сделали такой роскошный ремонт, а кладовка оставалась неразобранной. Ведь комнату же можно было сделать пятую!

Через некоторое время дети отправились спать, мы с Ларисой продолжили работу. Святослав не звонил. В дверь тоже не звонили. Никаких странных звуков не слышалось. Наша работа подходила к концу. Мы с Ларисой решили, что лучше закончим разборку сегодня ночью. Не будем откладывать на завтра эту неприятную работу. Кстати, по мере продвижения к дальней стене вонять стало сильнее, или нам так казалось. Сколько времени мы тут уже без перерыва трудимся?

– Точно какая-то крыса дохлая гниет, – сказала Лариса.

– Как она сюда залезла?

– Запросто! Залезла, а выбраться не смогла. Лапу, например, сломала. А всех родственников Варвара Емельяновна изничтожила. Или крысы сюда умирать пришли, спасаясь от кровожадной бабки.

– По-моему, это какой-то химикат пролился. Вон тут сколько всяких бутылок и банок.

– Ну, может, и химикат, – согласилась родственница.

У дальней от входа стены в углу нашему взору открылся старый сундук. Из-за всего хлама его раньше было не видно.

– А вот это, пожалуй, здесь самая дорогая вещь, – заметила Лариса. – Я знаю, что у нас в городе такие делают «под старину», а этот – настоящий. И вроде никакие червяки его не подъели, если только внутри.

Мне было гораздо интереснее, что внутри, а не его внешний вид.

Но открыть сундук мы не смогли. Он был заперт. Замочная скважина имелась, но не было ключа, вероятно, потерянного много лет назад.

– Кто нам сможет его открыть? – задумчиво произнесла Лариса. – Сами не справимся. Ребенок твой не справится. Нужных инструментов у тебя нет. Завтра позвонишь Святославу.

– Но…

– Тебе нужно еще раз с ним встретиться и определиться. И он в курсе дела. И вообще именно в этом сундуке могут лежать деньги! Так ему и скажешь.

– Неужели ты думаешь, что Олег Галушко заносил их сюда? Отодвигал все старье, потом ставил на место? Да до сундука было не добраться, не вытащив весь этот хлам!

– А ты уверена, что он тогда был тут так навален?

– Так чья же это мебель? Мы же с тобой решили, что она осталась от жильцов коммуналки. Думаешь, от богатого бизнесмена? А журналы? Ты на года посмотри! Кастрюли, банки, старая обувь! Это все не взяли с собой жильцы коммуналки! К сундуку не было прохода! Галушко вообще мог не знать о его существовании! И Соня могла не знать!

– А если он полон драгоценностей и монет? – вдруг спросила Лариса. – Помнишь, в фильме каком-то герои сундук открывают и запускают руки в драгоценности, как в зерно?

– Вначале его нужно раскрыть.

– Но как ты думаешь, что там? – не унималась родственница.

– Старая обувь.

– Ты в своем уме?

– Да. А ты в самом деле считаешь, что кто-то оставил тут сундук, полный драгоценностей?

Лариса задумалась. Мы прекратили разборку кладовки, все-таки прикрыли найденный сундук остатками мебели (мало ли кого еще принесет) и отправились спать.

Глава 28

Родственница сама позвонила Святославу в понедельник днем после того, как мы наконец встали. Его сундук очень заинтересовал, и он обещал быть вечером.

Примерно через час позвонил следователь и сказал, что выезжает к нам во двор для беседы с дворником Василием.

– А он-то вам зачем понадобился? – воскликнула я. – Или Зиновий Степанович наябедничал? Или Варвара Емельяновна?

Следователь на мгновение замолчал, потом поинтересовался, что я имею в виду. Пришлось вкратце рассказать про драку.

– Хм, – сказал следователь. – А эта драка вообще-то вписывается в общую картину. Я вначале к вам зайду, Марина Владиславовна. Чайком напоите?

Вероятно, этот вопрос означал пожелание поесть домашнего супа, и я поставила разогреваться щи. Лариса отправилась по магазинам.

От следователя я с большим интересом узнала, что Зиновий Степанович давно знаком с Василием. Также они оба были знакомы с вором Семеном Синицыным, который проживал в моей квартире и умер на зоне. По словам следователя, который наконец собрал информацию о моем соседе, Зиновий Степанович работал там в тюремной больничке – официально числился санитаром, но в основном выполнял обязанности врача. Врачом был свободный гражданин, но сильно пьющий. Узнав, что среди контингента появился дипломированный специалист, и поняв, что тот свое дело знает, местный врач фактически возложил все врачебные обязанности на плечи Зиновия Степановича. Тот был рад такому положению вещей – это очень облегчало жизнь за колючей проволокой. Зиновий Степанович фактически переселился из барака в больничку, официально – чтобы быть рядом с пациентами, а на самом деле в первую очередь ради того, чтобы жить в других условиях, в отдельной комнате. Руководство не возражало.

Никто не знает, что на самом деле произошло с вором Синицей. Не исключено, что он заболел сам. Но не исключено, что они с Зиновием Степановичем задумали ускорить его выход на свободу. Иногда такое возможно из-за болезни. Может, Зиновий Степанович просчитался в каких-то расчетах. Может, не знал побочного действия каких-то препаратов. Может, использованные препараты как-то не так подействовали именно на Синицу. У всех же разные организмы, а у Синицы здоровье было подорвано в различных острогах.

Но все могло быть и так, как говорил другой мой сосед, Николай Соколов. Зиновий Степанович мог действовать по чьему-то заказу. Он мог специально убить Синицу. Сейчас уже не определить. Эксгумацию никто делать не будет. Дело давно отправлено в архив.

Но в одно время с Синицей в лазарете лечился и Василий Трофимов, ныне работающий дворником в нашем доме. Он мог что-то слышать или что-то видеть. Или Зиновий Степанович может считать, что Василий что-то видел или слышал. Или Василий ничего не видел и не слышал (только звон), но решил шантажировать Зиновия Степановича. А у того точно рыльце в пуху. Может, не из-за вора Синицы, а по другим делам. В криминальном мире свои законы. Зиновию Степановичу явно не хочется, чтобы на него пало такое подозрение. Умышленное убийство старого друга, соседа! Ради денег! И дворник Василий должен это понимать.

– А как Василий оказался в нашем дворе? – спросила я у следователя. – Насколько я поняла, он тут давно работает. И, кстати, все им довольны.

Следователь заметил, что насчет появления нужно говорить с самим Василием. Ради этого он и приехал в наш двор.

– Сходите со мной в дворницкую, Марина Владиславовна? Может, при вас Василий больше расскажет? Вы добавите, что вам страшно.

– Мне на самом деле страшно.

– Вот так и скажите. Подавите на жалость. Что вас достали кладоискатели. А у вас детей двое. Он наверняка не знает, что Соню убили. Это тоже должно подействовать.

Я оставила детям записку, оделась, и мы со следователем спустились во двор. Василий обедал в своем жилище. Оставленных Ларисой между рам колбасы и сыра уже не было. Судя по всему, Василий подъедал найденное сегодня на помойке. Только буханка хлеба была из магазина.

– Угощаться не предлагаю, потому что побрезгуете, – сказал нам Василий и предложил рассаживаться на табуретках.

– Интересно тут у вас, – заметил следователь, оглядывая картины. – Все с помойки?

– Часть с помойки, часть жильцы отдали. Знакомый художник картины подреставрировал. Он у меня периодически живет, когда его жена в очередной раз выгоняет. Талантливый мужик, но пьет, как и все таланты на Руси. С чем пожаловали, гражданин начальник? Не поверю, что Марина на меня нажаловалась. Я людей сразу вижу.

Я поразилась, что Василий сразу же определил в следователе представителя органов. Ведь он был в гражданской одежде, военной выправки не имел. Я бы не определила.

– Нет, Марина Владиславовна не жаловалась, а, наоборот, только вас хвалила, Василий Тимофеевич. Все мечтают о таком дворнике, как вы.

Василий расцвел. Я подумала, что даже примерно не могу определить его возраст. То мне казалось, что это старик, а то – что крепкий мужик средних лет. Мешали борода, усы и глубокие морщины.

– Василий Тимофеевич, – продолжал следователь, – меня вообще-то интересуют некоторые жильцы вашего дома. Например, некий Зиновий Степанович…

Василия аж перекосило при упоминании имени этого моего соседа.

– Вы давно знакомы?

– А вы не выяснили?

– Мы выяснили, что вы в одно время отбывали наказание в колонии номер… – следователь назвал координаты исправительно-трудового учреждения, расположенного в восточном от Петербурга направлении. – Вы были знакомы до колонии?

Василий покачал головой.

– И там мы знакомы не были, – хмуро сообщил дворник, отодвинув еду в сторону. Аппетит у него явно пропал. – Я знал, кто он. А он меня не знал. Таких, как я, там было много. Это врачей всегда знают. Вольнонаемный пил по-черному, людей лечил Зиновий.

– И не только лечил? – мягко спросил следователь.

Василий вскинул на него глаза, потом посмотрел в окно.

– Ничего не доказано. И теперь уже не докажешь.

– Ваше мнение: он выполнял чьи-то заказы?

– Ну а как же иначе-то? – откровенно удивился Василий. – Это же надо быть последней сволочью, чтобы по собственной инициативе…

– А он не мог проводить какие-то эксперименты над больными?

– Это как фашисты, что ли?

– Ну, примерно.

Василий погрузился в размышления.

– Нет, не думаю, – наконец сказал он. – Это бы ему не спустили. Он ведь на самом деле людей лечил. Многим помог. Меня зашил. Брюхо мне вспороли… Вы, наверное, знаете, – Василий опять поднял глаза на следователя и опять быстро отвел. На меня вообще не смотрел. – Нет, он только приказы серьезных людей выполнял. Вы же из-за Синицы спрашиваете, да?

Следователь кивнул.

– Думаю, что его заказали, а Зиновий ничего сделать не мог. Не мог он воспротивиться. Не мог к начальству побежать. Он же понимал, что его тогда самого ждет. Но все равно это западло.

– Как вы оказались в этом дворе?

– В одном дворе с Зиновием? Случайно. Бывают же такие совпадения. Я знать не знал, что он здесь живет и что здесь раньше Синица жил. Откуда?

– Ваша жилплощадь где?

– Пропил, – пожал плечами Василий. – Да и в любом случае у нас с мамой была комната в коммуналке. Мама умерла, ну я и… Я вам даже толком рассказать не могу, как все произошло. Не помню. На самом деле не помню.

Василий вздохнул. Мне было его искренне жаль. Сколько таких, как он, лишились жилья по пьяному делу! И их некому защитить.

– А здесь мне повезло, – продолжал Василий. – Я вначале в подвале жил, грузчиком подрабатывал, потом мне сказали, что тут в ЖЭКе дворника ищут. Хотят только русского, потому что тут до меня плов во дворе готовили, от которого запахи шли во все окна. Еще какую-то национальную еду… Потом они тут что-то пели на своем языке, молились. Жильцам это не нравилось.

– Вообще-то гастарбайтеры обычно тихо живут и стараются не привлекать к себе внимания, – заметила я.

– Это сейчас, – пояснил следователь. – То есть во дворах питерских домов теперь плов в большом котле никто не готовит. Но это было. И пить у нас мусульмане начинают как русские. Не все, конечно, но количество убитых своими в пьяных драках постоянно растет.