Ангел-хранитель Гончар Анатолий
— Майлз, крупный план, — прорычал Билл. — Где он?
Льюис спокойно подошел. В руке у него был винчестер. Он казался рассеянным, как всегда, когда ему надоедали.
Билл нагнулся и, посмотрев в камеру, начал ругаться:
— Плохо, очень плохо. Льюис, вскиньте винтовку, цельтесь в меня. Черт побери, что у вас за идиотский вид? Мне нужна ярость, понимаете, ярость… Сделайте что-нибудь с лицом: вы же убиваете подонка, который трахнул вашу сестру… Так, так, уже лучше… Очень хорошо… Теперь стреляйте… ну…
Я не видела Льюиса, он стоял ко мне спиной. Раздался выстрел, Билл схватился за живот, хлынула кровь, и он упал. На мгновение все замерли, потом бросились врассыпную. Льюис с обалдевшим видом разглядывал ружье. Я повернулась к пахнущей плесенью стенке декорации, и меня вырвало.
Полицейский был отменно вежлив и логичен. Очевидно, что кто-то заменил холостые патроны на боевые, очевидно, этот кто-то был одним из многочисленных врагов Билла Маклея, и также очевидно, что этот кто-то — не Льюис, едва его знавший и казавшийся достаточно благоразумным, чтобы не совершать убийства на глазах у сотни людей. Льюиса даже принялись жалеть, а его молчание и угрюмый вид приписали нервному шоку. В самом деле, кому приятно стать орудием преступления. Мы вышли из полицейского участка около десяти часов, с несколькими другими свидетелями, и кто-то предложил пойти выпить, тем более что нам это не удалось на банкете у Билла. Я отказалась, Льюис тоже. На обратном пути мы не произнесли ни слова. Я была совершенно без сил, у меня не осталось даже гнева. «Я все слышал», — просто сказал Льюис, когда мы подошли к двери. Я ничего не ответила. Только пожала плечами, приняла три таблетки снотворного и мгновенно заснула.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Лейтенант полиции с тоскующим видом сидел у меня в гостиной. Красивый мужчина, ничего не скажешь, — серые глаза, полные губы, только немного худощав.
— Вы же понимаете, это простая формальность, — говорил он. — Но вы действительно ничего больше не знаете об этом парне?
— Ничего.
— И он живет здесь уже три месяца?
— Ну да!
Я говорила как бы извиняясь:
— Вы, должно быть, считаете, что я не очень любопытна?
Он поднял свои черные брови, и лицо его приняло выражение, которое я часто замечала у Пола:
— Это еще мягко сказано.
— Видите ли, — возразила я. — Мне кажется, все и так слишком много знают друг о друге, это довольно утомительно. Известно, кто с кем живет, на какие деньги, кто с кем спит, кто что думает о себе… ну… и многое другое. Немного тайны, для разнообразия, а? Вам это не кажется заманчивым?
Ему явно так не казалось.
— Это зависит от точки зрения, — сказал он холодно, — и вряд ли устроит следствие. Естественно, я не считаю, что он умышленно убил Маклея. Насколько я понимаю, он — единственный, к кому Маклей относился нормально. Но тем не менее стрелял именно он. И для его карьеры будет лучше, если на суде я представлю его как пострадавшего.
— Расспросите его сами, — сказала я. — Я знаю, что он родился в Вермонте. И больше, пожалуй, ничего. Разбудить его? А может, хотите еще кофе?
Это было на следующий день после убийства. Лейтенант Пирсон поднял меня с постели в восемь часов. Льюис еще спал.
— Благодарю вас, с удовольствием, — сказал он. — Мадам Сеймур, извините, но мне придется задать вам нескромный вопрос. В каких вы отношениях с Льюисом Майлзом?
— Ни в каких, — ответила я. — Между нами нет ничего такого, что вы, вероятно, имеете в виду. Для меня он еще совсем ребенок.
Пирсон посмотрел на меня и неожиданно улыбнулся.
— Уже очень давно я не испытывал желания поверить женщине.
Я льстиво засмеялась. На самом деле было просто стыдно не помочь этому бедняге, этому несчастному стражу порядка, копающемуся в такой ужасной, запутанной истории. С другой стороны, говорила я себе, будь он толстым, лысым и грубым, мои гражданские чувства сразу же весьма бы ослабели. К тому же я засыпала на ходу — давало о себе знать вчерашнее снотворное.
— Перед парнем открывается прекрасная карьера, — сказал Пирсон. — Он замечательный актер.
Я застыла с кофейником в руках.
— А вы откуда знаете?
— Мы вчера посмотрели отснятую пленку. Согласитесь, очень удобно для полиции — заснятое убийство. Не надо проводить следственный эксперимент.
Мы разговаривали через открытую в кухню дверь. Я глупо засмеялась и облила пальцы кипятком. Он продолжал:
— Лицо Льюиса там крупным планом. Надо сказать, оно наводит дрожь.
— Думаю, Льюис будет великим актером, — ответила я. — Это общее мнение.
Я схватила бутылку виски, стоявшую на холодильнике, и хлебнула прямо из горлышка. На глазах выступили слезы, но зато утихла дрожь в руках. Я вернулась в гостиную и как ни в чем не бывало подала кофе.
— Как вам кажется, у Майлза не было никаких причин убивать Маклея?
— Ни малейших, — сказала я твердо. Итак, я стала соучастницей. И не только в собственных глазах, но и с точки зрения закона. Все тюрьмы штата были готовы распахнуть передо мной двери. Что ж, тем лучше, сяду в тюрьму и наконец-то успокоюсь. Внезапно я подумала, что Льюис может во всем признаться. Тогда я оказываюсь не только соучастницей преступлений, но и их подстрекательницей, а это пахнет электрическим стулом. От ужаса я закрыла глаза: все, решительно все было против меня.
— К сожалению, мы тоже так думаем, — услышала я голос Пирсона. — Извините, я хотел сказать — к сожалению для полиции. Этот Маклей, кажется, был большой скотиной, и кто угодно мог войти в реквизиторскую и заменить патроны. Там нет даже охраны. Это, видимо, безнадежное дело. А я сейчас так измотан.
Он начал жаловаться, но это меня не удивило. Все известные мне мужчины — будь то полицейские, почтальоны или писатели — обязательно рассказывают мне о своих неприятностях. Такой уж у меня дар. И даже налоговый инспектор описывает мне свои ссоры с женой.
— Который час? — спросил сонный голос, и на лестнице появился Льюис в халате, протирая глаза.
Он, видимо, прекрасно выспался, и это меня разозлило. Он может убивать людей, сколько ему угодно, но пусть тогда не храпит в своей постельке, а сам встречает полицейских, пришедших ни свет ни заря.
Я его сухо представила. На его лице не возникло ни тени испуга. Он пожал руку Пирсона, слегка улыбнувшись, попросил разрешения налить кофе, и мне даже показалось, что он спросонья собирается спросить, не сержусь ли я за вчерашнее. Только этого бы еще не хватало. Я сама налила ему кофе, он уселся рядом с Пирсоном, и допрос начался. Я узнала, что этот обаятельный преступник родился в очень хорошей семье, прекрасно учился, приводя в восторг всех преподавателей. И только тяга к бродяжничеству и переменам помешала ему сделать блестящую карьеру. Я слушала все это с открытым ртом. Оказывается, этот мальчик был достойнейшим гражданином до того, как попал в лапы к Дороти Сеймур, роковой женщине номер один, четырежды толкнувшей его на преступление. И это я, за всю жизнь не убившая даже мухи без содрогания, именно я во всем виновата!
Льюис спокойно объяснил, что он, как обычно, взял винчестер на столе в реквизиторской, и ему даже в голову не пришло его проверить, потому что вот уже восемь недель подряд все палили из него почем зря без всяких неприятностей.
— А что вы думаете о Маклее? — вдруг спросил Пирсон.
— Пьяница, — ответил Льюис, — горький пьяница.
— Какие чувства вы испытали, когда он упал?
— Никаких, — холодно ответил Льюис. — Я удивился.
— А сейчас?
— И сейчас никаких.
— И мысль о том, что вы убили человека, не мешает вам спать?
Льюис поднял голову и в упор посмотрел на Пирсона. Я почувствовала, как у меня на лбу выступил пот. Льюис развел руками.
— Я об этом даже не думаю, — ответил он. Я знала, что он сказал чистую правду, и, к моему изумлению, именно этот ответ убедил Пирсона в его невиновности лучше всего остального. Он встал, вздохнул и закрыл свой блокнот.
— Все, что вы мне рассказали, было проверено сегодня ночью, мистер Майлз. Мне очень жаль, что я вас побеспокоил, но таков порядок. Мадам, я вам бесконечно признателен.
Я проводила его до машины. Он пробормотал что-то вроде предложения выпить как-нибудь вместе по коктейлю, я поспешно согласилась. Когда он отъезжал, я обольстительно ему улыбнулась, во все тридцать два зуба. Потом вернулась домой. Меня била дрожь. Льюис, очень довольный собой, маленькими глоточками пил кофе. Тут меня прорвало.
Я схватила подушку и швырнула ему в голову, потом бросила подвернувшуюся под руку чашку. Я кидала не прицеливаясь, ну и, конечно, попала чашкой ему в лоб. У него хлынула кровь, и я снова зарыдала. Уже второй раз за этот месяц и за последние десять лет.
Я упала на диван.
Льюис положил голову на мои руки, по пальцам потекла теплая кровь. Я спросила себя — почему той ночью, на пустынном шоссе, полгода назад, когда я держала в руках эту же голову и пыталась остановить эту кровь, — почему у меня не возникло никакого предчувствия? Надо было оставить его там и убежать или просто прикончить. Рыдая, я отвела Льюиса в ванную, промыла рану спиртом и налепила пластырь. Льюис ничего не говорил и выглядел очень смущенным.
— Вы испугались, — сказал он удивленно. — Это же глупо.
— Глупо… — сказала я с горечью. — Со мной под одной крышей живет тип, отправивший к праотцам пятерых человек…
— Четверых, — скромно поправил он.
— Четверых… да какая разница… потом приходит полицейский, будит меня в восемь утра. И вам кажется глупым то, что я испугалась? Ну, дальше просто ехать некуда.
— Нет никакого повода для беспокойства, — сказал он весело. — Вы же сами видели.
— И потом, Льюис… Вы, оказывается, были образцовым ребенком? Прекрасный студент, отличный работник, как великолепно. А я на кого похожа? На Мату Хари?
Он рассмеялся:
— Я же говорил вам, Дороти. Пока я вас не знал, у меня никого не было, я был совсем один. Теперь, когда появилось что-то мое, я его защищаю. Все очень просто.
— У вас не появилось своего, — выпалила я. — Я — не ваша вещь и, насколько мне известно, не ваша любовница. И вы прекрасно знаете, что, если нас не посадят, я собираюсь в ближайшее время выйти замуж за Пола Бретта.
Он резко встал и повернулся ко мне спиной.
— Вы думаете, — произнес он каким-то далеким, глухим голосом, — что, когда вы выйдете замуж за Пола, я не смогу больше жить у вас?
— Не думаю, что это входит в планы Пола, — начала я. — Он вас очень любит, конечно, но…
Я запнулась. Он обернулся и посмотрел на меня с этим своим ужасным выражением, которое я теперь так хорошо знала. Взгляд слепца. Я пронзительно закричала:
— Нет, Льюис, только не это. Если вы дотронетесь до Пола, вы меня больше не увидите. Никогда. Я вас возненавижу, между нами все будет кончено. Кончено навсегда.
"Что кончено? " — спрашивала я себя. Он провел рукой по лбу и очнулся.
Он медленно поднялся по лестнице, словно получив удар ниже пояса. Я вышла из комнаты. Солнце радостно заливало мой старый садик, «роллс», снова играющий роль статуи, холмы вдалеке, весь этот мир, который когда-то был таким мирным и веселым. Я еще немного поплакала о своей разбитой жизни и, всхлипывая, вернулась в дом. Нужно было переодеться. Если подумать, этот лейтенант Пирсон — очень симпатичный мужчина.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Два дня прошли в каком-то кошмаре. Я поедала аспирин и впервые в жизни попробовала транквилизатор. Он подействовал на меня ужасно, доведя до полного отупения. Я стала подумывать о самоубийстве как о лучшем средстве от всех несчастий, и тут разразилась гроза. Точнее, тайфун по имени Анна (и что за мания такая-давать стихийным бедствиям женские имена? ). Он достиг наших берегов. Я проснулась на рассвете от того, что дрожала кровать и за окнами шумела вода. Я ощутила какое-то горькое облегчение. Итак, конец света, все смешалось; Макбет поджидает меня у дверей. Я подошла к окну и увидела, что улица превратилась в реку, по которой плывут пустые машины. Потом обошла весь дом и в другое окно заметила «роллс», качающийся на волнах, как рыбацкая лодка. Примерно в полуметре над водой возвышалась полузатопленная веранда. Я снова поздравила себя с тем, что уделяла не слишком много внимания своему садику: от него наверняка ничего не осталось.
Я спустилась вниз. Льюис стоял у окна, очень довольный. Он поспешил налить мне кофе. В глазах у него было умоляющее выражение, появившееся после убийства Маклея: взгляд ребенка, который хочет, чтобы ему простили гадкую шалость. Я тотчас же приняла неприступный вид.
— Сегодня невозможно идти на студию, — сказал он весело. — Ни одна дорога не действует. И телефон тоже.
— Прелестно, — заметила я.
— К счастью, я вчера у Тоджи купил два бифштекса и кексы, как вы любите, с фруктами.
— Спасибо, — произнесла я с достоинством. Но я тоже была довольна. Можно не ходить на работу, сидеть в халате и есть восхитительные пирожные от Тоджи… Что ж, это не так плохо. К тому же я сейчас читала захватывающую книгу про роскошную жизнь аристократов и могла отвлечься от убийств и прочих неприятностей.
— Пол, наверное, разозлился, — сказал Льюис. — Он ведь хотел на выходные съездить с вами в Лас-Вегас.
— Ну, это от нас никуда не уйдет, — ответила я. — К тому же я хочу дочитать книгу. А вы что будете делать?
— Поиграю на гитаре, приготовлю вам поесть, потом можем что-нибудь выпить.
Он сиял от радости. Я на весь день принадлежала только ему. По этому поводу он, должно быть, ликовал с самого утра.
Я не смогла удержаться от улыбки.
— Ну что ж, играйте на гитаре, пока я читаю. Радио и телевизор все равно не работают.
Кстати, забыла сказать, что Льюис иногда брал гитару и наигрывал какие-то странные, грустные мелодии. По-моему, он сочинял их сам. Я забыла, потому что вообще не очень увлекаюсь музыкой.
Он взял гитару и провел рукой по струнам. На улице бушевала буря, а я попивала крепчайший кофе в компании моего ласкового убийцы. Было так спокойно и хорошо, что хотелось замурлыкать. Как мало нужно для счастья, просто удивительно! Суетишься, бьешься, защищаешься, и вдруг — бац! — счастье падает как снег на голову, и забываешь про все неприятности, радуясь каждой минуте и каждой мелочи.
Так прошел день. Льюис, слава Богу, разрешил мне самой приготовить еду, играл на гитаре, я читала. Я с ним совершенно не скучала, он был тихим и ласковым, как кошка. А Пол частенько меня раздражал. Я даже не могла представить себя с ним в подобной обстановке. Он бы обязательно начал чинить телефон, привязывать «роллс», закрывать ставни, помогать мне писать сценарий, говорить о знакомых, заниматься любовью или делать еще что-нибудь… Действовать. А Льюису на это наплевать. Дом мог бы уплыть, как Ноев ковчег, — он продолжал бы задумчиво играть на гитаре. Да, если подумать, этот день, проведенный в эпицентре тайфуна по имени Анна, оказался удивительно чудесным и тихим.
Ночью буря усилилась. Зловеще хлопали ставни, за окном ничего нельзя было рассмотреть. На моей памяти в наших краях еще не случалось ничего подобного. Время от времени «роллс» бился об стену или об дверь, как громадная злая собака, просящаяся в дом. Мне стало страшно. Я находила, что Бог, несмотря на Его бесконечную доброту, в последнее время относится ко мне слишком строго. А Льюис, конечно же, был в восторге, и мой испуганный вид его откровенно забавлял. Слегка раздраженная, я рано ушла к себе, приняла снотворное, что уже вошло у меня в привычку (и это после стольких-то лет, проведенных без единой таблетки), и попыталась заснуть. Бесполезно. Ветер выл, как стая голодных волков, дом трещал со всех сторон, а к полуночи он просто закачался. Прямо над моей головой сорвало часть крыши, и на меня полилась вода.
Я закричала и инстинктивно засунула голову под подушку, потом вскочила, выбежала из комнаты — и упала в объятия Льюиса. Было совсем темно. Он потащил меня за собой, и я ощупью пошла в его комнату. Здесь крыша каким-то чудом сохранилась. (Дом был наполовину разрушен страшным порывом ветра, и вода, естественно, потекла именно на меня.)
Льюис сорвал одеяло с постели и стал меня им вытирать. При этом он приговаривал тоном кучера, успокаивающего старую больную клячу: "Ну, ну… ничего… все пройдет… " Потом он отправился в кухню за бутылкой виски, освещая себе путь зажигалкой, и вернулся абсолютно мокрый.
— В кухне полно воды, — сообщил он бодро. — В гостиной плавают кресла и диван. Эта чертова бутылка тоже плавала, а я за ней. Мебель выглядит ужасно забавно в такой необычной обстановке. Даже холодильник, такой большой и глупый, изображает из себя поплавок.
Мне это не показалось забавным, но я понимала, что он всеми силами пытается меня подбодрить. Мы дрожали в темноте, сидя на его кровати, закутанные в одеяла, и пили прямо из бутылки.
— Что будем делать? — спросила я.
— Подождем, пока рассветет, — сказал Льюис спокойно. — Стены крепкие. Вам нужно лечь в мою постель и поспать.
Поспать… По-моему, он окончательно спятил. Однако от страха и виски у меня закружилась голова, и я растянулась на кровати. Он сидел рядом со мной, я различала его профиль на фоне окна, за которым проносились рваные тучи. Мне уже стало казаться, что ночь никогда не кончится и скоро я умру. Я испугалась, как ребенок в темноте.
— Льюис, — взмолилась я, — мне страшно. Ложитесь ко мне.
Он ничего не ответил, но сразу же лег рядом. Мы лежали на спине, он молча курил.
В этот момент «роллс», поднятый сильной волной, ударился об стену, за которой мы находились. Стена с жутким грохотом затряслась, и я кинулась Льюису на грудь. Это произошло неосознанно, мне было необходимо, чтобы меня кто-то крепко обнял. Льюис так и сделал. Но он одновременно прижался ко мне лицом и стал необычайно ласково целовать меня в лоб, волосы, губы. При этом он шептал какую-то исступленную любовную молитву, которую я плохо слышала, зарывшись в его волосы. "Дороти, Дороти, Дороти… " — его голос тонул в шуме бури. Я не шевелилась, прижавшись к его горячему телу и думая только о том, что это должно было наконец произойти.
Но нет, это не могло произойти, как я внезапно поняла. И одновременно поняла все про Льюиса. Поняла его поступки, убийства, странную платоническую любовь ко мне. Я резко выпрямилась, и он тотчас же меня отпустил.
На секунду мы оба замерли. Я больше не слышала рева бури, только оглушительные удары своего сердца.
— Ну вот, вы все знаете, — медленно произнес Льюис.
И включил зажигалку. В свете пламени я увидела его необыкновенную красоту и полное, ужасающее одиночество… Охваченная безумной жалостью, я протянула к нему руку. Но взгляд его опять затуманился, он выронил зажигалку и медленно, как во сне, начал меня душить.
Я абсолютно не склонна к самоубийству, но на какое-то мгновение у меня возникло желание не сопротивляться. Сама не знаю почему. От жалости и нежности, которые я к нему испытывала, мне хотелось умереть. Может быть, это меня и спасло. Сжимающие мое горло пальцы напоминали мне, что нет ничего прекраснее жизни, и я спокойно заговорила, рискуя каждую секунду испустить дух:
— Если вы так хотите, Льюис… но мне больно. Знаете, я всегда любила жизнь, я так люблю солнце, и друзей, и вас, Льюис…
Его пальцы не разжимались. Я начала задыхаться.
— Что вы будете без меня делать, Льюис? Знаете, вам будет скучно… Льюис, милый, прошу вас, отпустите меня.
Вдруг он разжал пальцы и, рыдая, упал рядом со мной. Я уложила его голову себе на плечо и долго ее гладила, ничего не говоря. На моей памяти у меня на плече рыдали несколько мужчин, и ничто меня так не трогает и не потрясает, как это бессильное и внезапное мужское горе. Но я никогда еще не чувствовала такой любви и нежности, которую вызывал этот мальчик, едва меня не задушивший. К счастью, логика давно не входит в число моих достоинств.
Льюис мгновенно уснул. Успокоилась и буря. Он всю ночь проспал на моем плече, а я оберегала его сон, глядя на светлеющее небо и бегущие облака. Наконец как ни в чем не бывало взошло солнце. Закончилась лучшая ночь любви в моей жизни.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
На следующий день у меня на шее выступили подозрительные темные пятна. Я задумчиво рассматривала себя в зеркало, и тут позвонил Пол.
Я сказала ему, что выхожу за него замуж, и он, по-моему, совершенно обалдел от радости. Потом я сообщила Льюису, что мы с Полом женимся, уезжаем ненадолго в Европу в свадебное путешествие, и на время моего отсутствия я оставляю дом на него.
Бракосочетание заняло всего десять минут, свидетелями были Льюис и Кэнди. Затем я собрала чемодан, обняла Льюиса и пообещала ему скоро вернуться. Он, в свою очередь, дал мне слово быть умницей, хорошо работать и каждое воскресенье очищать «роллс» от сорняков. Через несколько часов я уже летела в Париж и смотрела в иллюминатор на серебристые крылья самолета, разрывающие серо-голубые облака. Теплая и сильная рука Пола сжимала мою. Мне казалось, что я пробудилась после кошмарного сна.
Мы собирались пробыть в Париже не больше месяца, но я получила телеграмму от Джея: он просил меня слетать в Рим и помочь моему несчастному коллеге, у которого были какие-то трудности со сценарием. У Пола нашлись дела в Лондоне, где RKB собиралась открыть филиал. Поэтому мы целых полгода мотались между Лондоном, Парижем и Римом. Я была в восторге: познакомилась с кучей людей, очень часто виделась с дочерью, купалась в Италии, прожигала жизнь в Лондоне и полностью обновила гардероб в Париже. С Полом мне было очень хорошо, и я по-прежнему обожала Европу. Время от времени приходили письма от Льюиса. Он писал мне о саде, о доме, о «роллсе» и робко жаловался на наше отсутствие. Смерть Маклея послужила для фильма Льюиса лучшей рекламой, и съемки возобновились. На этот раз дело было поручено талантливому режиссеру Чарлзу Воту. Некоторые сцены никуда не годились, и надо было переснимать, поэтому Льюис снова облачился в свой ковбойский наряд. Его роль даже увеличилась. Но он писал об этом без всякого воодушевления, поэтому я совершенно поразилась, узнав, что фильм оказался замечательным и дебютант Льюис Майлз имеет шанс получить «Оскара» за лучшую мужскую роль.
Сюрпризы на этом не кончились. Когда мы прилетели в Лос-Анджелес, Льюис встретил нас в аэропорту. Он, как ребенок, бросился на шею сначала мне, потом Полу и начал жаловаться. «Они» все время к нему пристают, «они» постоянно предлагают ему контракты, в которых он ничего не понимает, «они» сняли ему громадный дом с бассейном, «они» постоянно ему звонят, и т. д. Он выглядел потерянным и раздраженным. Если бы я вернулась на день позже, он бы сбежал. Пол хохотал, но я нашла, что Льюис похудел и плохо выглядит.
Назавтра была назначена церемония вручения «Оскаров». Присутствовал весь голливудский бомонд, блестящий, разодетый в пух и прах. Льюис получил «Оскара». Он рассеянно вышел на сцену, а я философски отметила про себя, что три тысячи человек изо всех сил аплодируют убийце. Но меня уже ничем не удивишь.
После вручения «Оскаров» мы отправились на банкет, устроенный Джеем Грантом в новом доме Льюиса. Джей был очень собой доволен и заставил меня осмотреть все: шкафы, набитые новой одеждой Льюиса, гаражи, где стояли новые машины, почти принадлежащие Льюису, шикарные апартаменты, где Льюис будет спать и где он будет принимать гостей.
Льюис плелся за нами, что-то бормоча. Я улучила момент и спросила у него:
— Вы уже перевезли сюда ваши старые джинсы?
Он в ужасе помотал головой. Для роли героя вечера, которую он исполнял, Льюис казался слишком безучастным. Он ходил за мной по пятам, несмотря на мои попытки отправить его к гостям, и я уже начала чувствовать на себе многозначительные взгляды. Все это заставило меня ускорить наш отъезд. Воспользовавшись тем, что Льюиса кто-то отвлек, я взяла Пола под руку и шепнула ему, что ужасно устала.
Еще до этого мы решили временно пожить у меня. Квартира Пола находится в центре, а я могу жить только за городом. Было уже около трех часов ночи. Мы незаметно улизнули и направились к машине. Глядя на огромный, ярко освещенный дом, на сверкающую воду в бассейне, на силуэты людей в окнах, я вспомнила, что ровно год назад мы ехали по этой же дороге, когда вдруг под машину бросился какой-то малахольный. Целый год… Да еще какой!
Ну ладно, кончилось все вроде бы хорошо, хотя, конечно, не для Фрэнка, Луэллы, Болтона и Маклея.
Задним ходом Пол аккуратно объехал два новеньких «Роллс-ройса». Мы выехали на дорогу. И, как год назад, в свете фар мелькнула фигура человека с распростертыми руками. Я закричала от ужаса. Льюис подбежал к машине, открыл дверцу и схватил меня за руку. Он весь дрожал.
— Отвезите меня домой, — взмолился он. — Возьмите меня, Дороги, я не хочу здесь оставаться.
Он опустил голову мне на плечо, потом снова поднял ее и тяжело вздохнул. Я пробормотала:
— Но, Льюис, ведь ваш дом теперь здесь. Вас ждут все эти люди, и…
— Я хочу домой, — настаивал он. Я взглянула на Пола. Он тихонько смеялся. Я сделала последнюю попытку:
— Но подумайте о бедняге Джее, ведь он столько для вас сделал… он будет взбешен, если вы вот так сбежите.
— А я его убью, — сказал Льюис, и я поняла, что если немедленно не соглашусь, то очень скоро буду присутствовать на похоронах Джея Гранта, попавшего под грузовик на лужайке перед собственным домом или случайно съевшего сандвич со стрихнином.
Мы с Полом потеснились, и Льюис в изнеможении рухнул на сиденье рядом со мной. Мы снова ехали втроем; я не знала, что и думать. Тем не менее я принялась отчитывать Льюиса. Нельзя себя так вести; он взволнован, это понятно, но он едет к нам только на один вечер; через день-другой он должен непременно вернуться к себе; его просто не поймут, если он откажется жить в таком замечательном доме.
— Я бы хотел жить у вас. А туда мы могли бы ходить купаться, — сказал он с надеждой.
Потом он заснул у меня на плече. Мы вытащили его из машины, с трудом довели до комнаты и уложили. Он приоткрыл глаза, посмотрел на меня, улыбнулся и снова безмятежно заснул.
Мы с Полом пошли к себе, и я стала раздеваться. Потом я спросила:
— Как ты думаешь, это надолго?
— На всю жизнь, — сказал Пол небрежно. — И ты, по-моему, прекрасно это знаешь.
Он улыбался. Я попыталась было возражать, но он — Разве тебя это не устраивает? Тебе будет неприятно?
— Да нет, наоборот, — ответила я, — в общем, я довольна.
И это было правдой. Мне наверняка нелегко будет помешать Льюису время от времени кого-нибудь убивать, но если хорошенько за ним следить и если повезет… Посмотрим. Это проклятое «посмотрим», как обычно, меня успокоило, и я, напевая, отправилась в ванную.