Тузы за границей Мартин Джордж

Глаза Хун-Ахпу метались из одного угла вестибюля в другой. Он ни разу не видел такого большого здания, такого множества странных украшений и непривычно одетых людей. Толстяк в переливающейся белой рубахе и цветастых кургузых штанах уставился на них. Он ухватил за руку свою жену, одетую в платье из того же материала, что и его штаны, и ткнул в них пальцем. Взглянув на Шбаланке, который гордо шествовал рядом, Хун-Ахпу немного успокоился.

Однако когда они вошли в зал, лишь немногим меньший дома всей его семьи, и двери за ними закрылись без прикосновения человеческих рук, он едва удержался, чтобы не начать молиться богам. Пол под его ногами пришел в движение, и лишь спокойное лицо брата помешало ему решить, что ему конец. Он украдкой бросил взгляд на Акабаля. Майя, одетый в западный костюм, ритмично сжимал и разжимал кулаки. Неужели он молится?

Несмотря на внешнее бесстрастие, Шбаланке первым вышел из раскрывшихся дверей, когда лифт остановился на нужном этаже. Вся группа пошла по устланному ковровой дорожкой коридору к двери, по обеим сторонам которой стояли два солдата ООН. После непродолжительного обсуждения сошлись на том, что после того, как охранники-индейцы осмотрят зал заседаний, они удалятся за дверь до тех пор, пока конференция не будет завершена. Однако Героям-Близнецам позволят оставить при себе ритуальные каменные ножи.

Братья не проронили ни слова, предоставив Акабалю договариваться обо всем. Хун-Ахпу смотрел во все глаза, несмотря на то что пытался держаться как гордый воитель. В замкнутом пространстве ему было не по себе. Он то и дело вопросительно смотрел на Шбаланке.

В зале их уже ждали делегаты ВОЗ. Акабаль заметил оператора Соколицы.

– Выйдите. Никаких камер, никаких диктофонов. – Он обратился к Хартманну:– Таковы были условия.

– Соколица… эта дама с крыльями, одна из нас. Она лишь хочет создать историческую летопись…

– Которую вы сможете редактировать по своему собственному усмотрению. Нет.

Сенатор с улыбкой пожал плечами.

– Возможно, лучше будет…

– Разумеется, никаких проблем. – Соколица лениво захлопала крыльями и велела оператору выйти.

Шбаланке заметил, что Акабаль, похоже, ошарашен той легкостью, с которой он добился своего. Он оглянулся на брата. Хун-Ахпу, кажется, беседовал с самими богами. С одного взгляда становилось ясно – ничто здесь его не интересует. Неплохо бы и ему обрести такую же уверенность в себе.

– Итак, мы собрались здесь, чтобы обсудить… – начал Акабаль заранее заготовленное предисловие, но Хартманн перебил его.

– Давайте обойдемся без формальностей. Прошу всех садиться. Мистер Акабаль, почему бы вам не сесть рядом со мной, раз уж вы у нас за переводчика? – Сенатор уселся во главе стола, который, очевидно, принесли в зал специально для встречи, поскольку вся мебель была придвинута к стенам. – Ваши спутники говорят по-английски?

Шбаланке уже собирался ответить, но перехватил предостерегающий взгляд Акабаля. Вместо ответа он повел Хун-Ахпу к стулу.

– Нет, я буду переводить и для них тоже.

Внимание Хун-Ахпу привлекли священник со щупальцами и мужчина с носом как у Чака, длинноносого бога дождя. Его обрадовало, что вместе с этой группой путешествовали и отмеченные богами, это был добрый знак. Но почему боги столь щедро благословили святого отца? Быть может, в том, чему священники пытались обучить его, крылось нечто большее, чем он полагал раньше? Он поделился своими размышлениями с Акабалем, который по-английски разговаривал с Хартманном.

– У нашего народа жертвы вируса дикой карты считаются любимцами богов. Их почитают, а не подвергают гонениям.

– И именно об этом мы и собираемся поговорить, верно? О вашем народе.

Хартманн не переставал улыбаться с тех самых пор, как вошел в зал. Можно ли доверять человеку, который так долго показывает свои зубы?

Следующим заговорил человек со слоновьим хоботом вместо носа.

– Эта ваша новая страна, она будет открыта всем джокерам?

Шбаланке сделал вид, будто дожидается перевода Акабаля. Ответил он на языке майя, зная, что Акабаль все равно переиначит его слова.

– Эта родина – лишь малая толика того, что у нас украли. Она для детей нашего народа, отмечены они богами или нет. Отмеченные богами ладино могут искать помощи и в других местах.

– Но почему вы считаете, что вам необходима отдельная страна? Мне кажется, что ваша демонстрация политической власти произведет впечатление на гватемальское правительство своей силой. Они будут вынуждены начать реформы, которых вы хотите.

Хартманн снова вернул беседу к Акабалю, что не рассердило Хун-Ахпу. Он ощущал в этом зале враждебность и непонимание. Кем бы они ни были, они еще и ладино. Он взглянул на бывшего учителя, который отвечал на какой-то вопрос нортеамерикано.

– Вы не слушаете! Мы не хотим реформ. Мы хотим получить назад нашу землю. Да к тому же еще лишь малую ее часть. Реформы уже четыреста лет затевались и глохли. Мы устали ждать! – Акабаль был сама горячность. – Вы знаете, что для большинства индейцев вирус дикой карты – всего лишь очередная оспа? Очередная болезнь белых, занесенная к нам, чтобы убить как можно больше людей.

– Это смешно! – Обвинение привело сенатора Лайонс в ярость. – Люди не имеют никакого отношения к вирусу дикой карты.

Затем она решила перейти в оборону.

– Мы здесь затем, чтобы помочь вам. Это единственная наша цель. Чтобы помочь, необходимо сотрудничать с правительством. Мы говорили с генералом. Он намерен развернуть клиники в самых отдаленных провинциях, а тех, у кого самые серьезные случаи, отправлять на лечение сюда, в город.

Братья обменялись взглядами. Обоим было ясно, что эти чужаки с севера не собираются ничего для них делать. Хун-Ахпу начал терять терпение. Слишком многое они могли сделать в Каминальгую.

– Мы не можем изменить прошлое. Нам всем это известно. Так каков смысл? Зачем вы здесь?

Хартманн перестал улыбаться.

– Мы намерены создать индейское государство. Но нам понадобится помощь. – Акабаль говорил твердо. Шбаланке одобрял его решимость не дать увести себя в сторону, хотя и совсем не был уверен в необходимости создания социалистического правительства.

– Вы что, совсем не понимаете, что такое ООН? Не можете же вы ожидать, что мы снабдим вас оружием для вашей войны. – На губах Лайонс от злости выступила пена.

– Нет, не оружием. Но если бы вы поехали и взглянули на наших сторонников, то увидели бы, скольким из них доктора-ладино отказали в лечении в надежде, что они не выживут. И – да, я знаю, что генерал сказал вам. Для начала этим людям понадобится серьезная медицинская помощь. А затем – помощь в строительстве дорог, развитии транспорта, сельского хозяйства, образования, всего, что должно быть в настоящей стране.

– Вы понимаете, что задача нашей поездки – только сбор фактов? Мы не обладаем никакой реальной властью в ООН… да даже в США, если уж на то пошло! – Хартманн откинулся на спинку стула и развел руками. – Сейчас практически все, что мы можем вам предложить, это наше сочувствие.

– Мы не собираемся рисковать нашим положением в международном сообществе ради ваших военных авантюр! – Сенатор Лайонс обвела взглядом троих индейцев.

Она не произвела на Хун-Ахпу никакого впечатления. Принимать серьезные решения – не бабское дело.

– Мы здесь с мирной миссией. Страдания не имеют ничего общего с политикой, и я не желаю смотреть, как вы пытаетесь сделать из вируса дикой карты пешку в своем стремлении добиться внимания, – продолжала она.

– Сомневаюсь, что европейские евреи, ставшие жертвами Холокоста, согласятся с тем, будто страдания вне политики, сенатор. – Акабаль смотрел, как на лице Лайонс отражается досада. – Вирус дикой карты поразил мой народ. Это правда. Мой народ сталкивается с активным геноцидом. Это тоже правда. Если вы не хотите, чтобы вирус дикой карты был с этим связан, это замечательно, но едва ли возможно, не так ли? Чего мы хотим от вас? Всего двух вещей. Гуманитарной помощи и признания. – Впервые за все время оратор, казалось, на миг утратил уверенность в себе. – Очень скоро гватемальское правительство попытается уничтожить нас. Они дождутся, когда вы улетите, вы и репортеры, которые вас сопровождают. Мы не намерены допускать, чтобы им это удалось. У нас есть определенные… преимущества.

– Так это тузы?

Хартманн внезапно стал очень тихим и задумчивым.

Некоторые журналисты употребляли это название, и Акабаль упоминал его, но впервые за все время Шбаланке понял, насколько оно удачно. Да, он ощущал себя тузом. Он и его брат, маленький лакандон, могут побить кого угодно. Они – воплощение жрецов правителей их предков, избранники богов или какого-то чужеземного заболевания. Это не важно. Они поведут свой народ к победе. Он обернулся к Хун-Ахпу и увидел на его лице отражение своих мыслей.

– Они считают, что призваны служить древним богам и стать вестниками новой эры, начала следующего цикла. По нашему календарю это случится в году, который у вас называется две тысячи восьмой. Они здесь, чтобы проложить путь к следующему катуну. – Акабаль взглянул на нортеамерикано. – Да, я верю, что они тузы. Признаки сходятся. Вряд ли считается необычным, когда туз проявляет способности, почерпнутые в его культурном наследии, верно?

В дверь трижды коротко постучали. Шбаланке увидел, как в зал заглянул начальник службы безопасности, тот самый, которого они называли Карнифексом. На миг он задумался, не ловушка ли это.

– Самолет готов, мы должны вылететь в течение часа.

– Спасибо. – Сенатор в задумчивости подпер подбородок рукой. – Мистер Акабаль, почему бы нам с вами не побеседовать наедине?

Тот кивнул, соглашаясь, и предложил:

– Быть может, святой отец хочет пообщаться с Хун-Ахпу и Шбаланке? Братья говорят по-испански, если у вас есть переводчик.

Когда Хартманн и Акабаль вернулись ко всем остальным, Шбаланке обрадовался, так как очень хотел уйти. Слушая речь Хун-Ахпу, обращенную к священнику, он все больше боялся, что его брат начнет взывать к богам прямо здесь и сейчас, у всех на глазах. Не слишком удачная идея.

Когда они уже снова стояли в лифте в сопровождении службы безопасности, Шбаланке спросил Акабаля на языке майя, что сказал ему Хартманн.

– Ничего. Он попытается организовать комитет, чтобы изучить дело. Он говорит как все янки. По крайней мере, они нас видели. Это придает нам законность в глазах мира. Хоть что-то.

– Они не верят, что мы служим воле богов, так ведь?

Хун-Ахпу разозлился куда сильнее, чем мог позволить себе показать. Шбаланке настороженно взглянул на него. Посмотрел брату в глаза.

– Мы покажем им могущество богов. Они еще узнают.

В течение следующих суток половина журналистов отправились дальше с делегацией ООН. А армия подтянула к Каминальгую новые подразделения и, что было более грозным знаком, начала эвакуировать жителей ближайших пригородов. В конце концов в лагерь перестали пускать посетителей. Смысл этих приготовлений был ясен каждому. Никаких гражданских в лагере.

На рассвете и в полдень каждого из трех дней после визита Хартманна и делегации Хун-Ахпу приносил в жертву свою кровь на самом высоком из храмовых холмов города. Последние два дня на рассвете к нему присоединялся Шбаланке. Акабаль взывал к здравому смыслу, но тщетно. Чем напряженней становилась обстановка в Каминальгую, тем сильнее братья замыкались в себе. Они обсуждали свои планы только друг с другом и не появлялись на большинстве совещаний, которые проводили Акабаль и командиры повстанцев. Мария все время, когда не готовила алтарь для жертвоприношения, находилась рядом с Хун-Ахпу. Бол беспрестанно муштровал воинов.

Шбаланке и Хун-Ахпу стояли на вершине разрушенного храма, окруженные своими последователями. Занимался четвертый день. Мария держала между ними богато украшенную чашу. Оба мужчины поднесли к ладоням свои обсидиановые ножи. Когда покажется солнце, они рассекут свою плоть, и их кровь потечет и смешается в чаше, а потом они сожгут ее на подготовленном для ритуала алтаре. Солнце все еще дремало на востоке, за вулканом, который высился над Гватемалой и выбрасывал в воздух клубы дыма, как будто угощая богов священным табаком.

Первые лучи. Полыхнули черные лезвия ножей. Хлынувшая кровь, смешиваясь, наполнила чашу. Руки протянулись к солнцу. Тысячи голосов взвились в согласном приветствии грядущему дню, моля богов о милосердии.

Две соломенные хижины взорвались, едва солнечные лучи коснулись их. Людей осыпало дождем земли и обломков. Те, кто стоял ближе других к хижинам, первые увидели, что реактивный снаряд разнес лачуги на куски. Воины бросились к границам лагеря, чтобы попытаться отразить нападение, а те, кто не мог сражаться, сбились в огромную кучу в центре. Снаряды летели на центральную площадь, где несколько тысяч людей, стоя на коленях, молились или кричали.

Максина Чей была одной из немногих журналистов, которые остались освещать кампанию Героев Близнецов. Вместе со своей съемочной группой она укрылась за одним из храмовых холмов и начала запись репортажа об атаке. Индейская девочка лет семи-восьми выбежала из-за холма прямо на камеру. Ее личико и расшитый белый уипиль покрывала кровь, она плакала на бегу от страха. Максина попыталась перехватить ее, но промахнулась, и девочка убежала.

– Роберт…

Максина взглянула на оператора. Он стащил камеру с плеча и сунул звукооператору – тот едва не выронил ее. Оба они бросились в толпу, начали поднимать людей с колен и направлять к холмам – хоть и ненадежное, но все же укрытие. На краю развалин воины Героев Близнецов стреляли по солдатам, производя среди них некоторое смятение, но почти не нанося никакого вреда.

Преодолевая поток людей, движущийся к центру Каминальгую, Шбаланке и Хун-Ахпу пробились к передовым позициям. Обороняющиеся заметили их и встретили приветственными криками. Выступив на открытое место, Шбаланке принялся швырять в солдат всем, что только мог найти. Это возымело эффект. Войска, на которые была направлена его атака, попытались отступить, но были немедленно остановлены и получили приказ двигаться вперед. Пули отскакивали от Шбаланке, обороняющиеся увидели это и воспрянули духом. Они начали целиться тщательнее, и среди солдат появились жертвы. Но снаряды продолжали рваться, и до оборонявшихся беспрестанно доносились крики людей, попавших в ловушку в центре лагеря.

Хун-Ахпу возникал то здесь, то там, обсидиановым ножом перереза`л горло какому-нибудь ближайшему солдату и вновь появлялся рядом с братом. Он выбирал в основном офицеров, как велел ему Акабаль. Но под напором следующих шеренг войска, сражавшиеся на передовой, не могли отступить, даже когда хотели бежать от этого демона.

У Шбаланке закончился запас снарядов, и он ретировался за один из холмов. К нему присоединились два опытных партизанских командира. Кровавая бойня напугала их. Это было совсем не то что вести войну в джунглях. Кровь и пороховой дым вернули юношу в прошлое, когда он впервые пережил это ощущение.

– Шибальба.

Это слово предназначалось лишь его брату, который только что вернулся к нему.

– Да. – Хун-Ахпу кивнул. – Боги проголодались. Нашей крови оказалось недостаточно. Они хотят еще крови, могущественной крови.

– Как думаешь, они примут кровь генерала? Полководца?

Шбаланке оглянулся через плечо на армию с другой стороны земляного холма.

Партизанские командиры внимательно прислушивались к разговору в надежде услышать что-нибудь обнадеживающее. Оба кивнули при этой мысли. ‘

– Если вы сможете захватить генерала, линия нападения распадется. Здесь призывники, а не добровольцы. – Командир отвел с глаз запыленные черные волосы и пожал плечами. – Я не слышал идеи лучше.

– Где полководец? – Взгляд Хун-Ахпу устремился вдаль. – Я приведу его. Надо сделать это правильно, а не то боги будут недовольны.

– Он должен быть в тылу. Я видел там грузовик с кучей антенн, узел связи. К востоку. – Шбаланке с тревогой посмотрел на брата. С ним явно творилось что-то не то. – Ты хорошо себя чувствуешь?

– Я служу моему народу и моим богам.

Хун-Ахпу прошел несколько шагов и с негромким щелчком исчез.

– Я совсем не уверен, что это была хорошая идея.

– У тебя есть идея получше? Он справится.

Повстанец передернул было плечами, но застыл в такой позе, услышав стрекот вертолетов.

– Шбаланке, ты должен сбить их. Если они ударят с воздуха, нам конец.

Не успел командир договорить, а Шбаланке уже мчался назад, к центру Каминальгую и вертолетам. Когда показались «хьюи»[39], он схватил камень размером с голову и швырнул его вверх. Тот вертолет, что летел слева, охватило пламя. Второй набрал высоту и полетел прочь. Но юноша не учел положения вертолета, который он подбил. Пылающие обломки обрушились на его сбившихся в кучу сторонников и смертей и боли вызвали ничуть не меньше, чем правительственный снаряд.

Шбаланке отвернулся, выругав себя за то, что забыл о своих людях, и увидел на вершине самого высокого холма Хун-Ахпу, у его ног лежало безжизненное тело. Надо идти к брату!

С другой стороны холма его заметил Акабаль. В свалке, которая началась после первого удара миномета, учитель потерял Близнецов Героев. Максина Чей потянула его за руку – лицо у женщины было потным и грязным, ее двое спутников едва держались на ногах.

– Что происходит? – Ей пришлось кричать, чтобы перекрыть шум толпы и орудийный гул. – Кто это с Хун-Ахпу? Шбаланке?

Акабаль покачал головой и начал пробираться дальше, Чей не отставала от него. Когда она увидела, что Акабаль собрался у всех на глазах подняться на холм, они с Робертом поколебались, но все же последовали за ним. Звукооператор остался у основания храма. Мария встретила Шбаланке, и они забрались на холм с другой стороны. Оператор отступил назад и начал съемку, едва все шестеро оказались на вершине.

При виде Шбаланке Хун-Ахпу поднял глаза к небу и затянул песнь. У него больше не было ножа, а засохшая кровь, которая покрывала почти все лицо, походила на ритуальную раскраску. Шбаланке прислушался и покачал головой. Он попытался возразить что-то на древнем языке майя, но Хун-Ахпу продолжал песнь, не обращая внимания на вмешательство Шбаланке. Максина снова обратилась к Акабалю, но тот лишь помотал головой в замешательстве.

Между тем Мария втащила гватемальского генерала на алтарь и принялась стягивать с него форму.

Пушки умолкли в тот самый миг, когда Хун-Ахпу окончил свою песнь и протянул руку Шбаланке. В наступившей тишине Максина зажала уши ладонями. Мария опустилась на колени рядом с генералом, держа жертвенную чашу перед собой. Глядя через плечо брата, Шбаланке увидел, как правительственные танки катятся вперед, сминая ограду и давя индейцев гусеницами.

Пока Шбаланке колебался, генерал очнулся. Обнаружив себя распластанным на алтаре, он чертыхнулся и попытался слезть. Мария затолкала его обратно. Заметив ее перья, он шарахнулся от нее, как от зачумленной. Потом по-испански обратился к Шбаланке и Хун-Ахпу:

– Что это вы затеяли? В Женевской конвенции ясно сказано, что с офицерами-военнопленными следует обращаться достойно и уважительно. А ну-ка отдайте мне мою одежду!

Рев танков и крики людей перекрыли ругань гватемальского офицера. Шбаланке кинул свой обсидиановый нож Хун-Ахпу и схватил генерала за руки.

– Пустите меня! Вы дикари, что вы творите! – Хун-Ахпу занес нож, и глаза офицера едва не выскочили из орбит. – Вы не можете так поступить! Господи, на дворе тысяча девятьсот восемьдесят шестой год. Вы все сошли с ума! Послушайте, я остановлю их, я отзову их. Отпустите меня. Пожалуйста, ради Христа, отпустите меня!

Шбаланке прижал генерала к алтарю и поднял глаза на Хун-Ахпу, который начал опускать нож.

– Радуйся, Мария, полная благода…

Обсидиановое лезвие пронзило плоть и хрящи, обрызгав братьев и Марию кровью. Шбаланке, парализованный ужасом, смотрел, как Хун-Ахпу перерубил ножом хребет и, перерезав несколько последних связок, поднял голову ладино к небесам.

Шбаланке отпустил руки мертвеца и, дрожа, взял у Марии наполненную кровью чашу. Столкнув тело с алтаря, он поджег кровь, пока Мария раскуривала благовонную смолу. Потом запрокинул голову и выкрикнул в небо имена богов. Его крик подхватили люди, собравшиеся у подножия холма, вскинув вверх оружие. Хун-Ахпу возложил голову с широко раскрытыми, смотрящими в Шибальбу глазами на алтарь.

Танки прекратили приближение и обратились в неуклюжее отступление. Пехотинцы побросали оружие и бежали. Некоторые стреляли в офицеров, пытавшихся остановить их, и офицеры присоединились к бегству. Правительственные войска разбредались в смятении, группками и поодиночке возвращались в столицу, бросив снаряжение и оружие.

Максину неудержимо рвало, но оператор нашел в себе силы заснять все. Наконец женщина более-менее успокоилась и, дрожа, спросила Акабаля:

– Ч что происходит?

Он посмотрел на нее широко раскрытыми глазами.

– Настает Четвертая эпоха создания. Рождение Хуракана[40], нашей родины. Боги вернулись к нам! Смерть врагам нашего народа! – Акабаль преклонил колени и простер руки к Героям-Близнецам. – Ведите нас к славе, избранники богов!

В номере пятьсот два в «Камино Реал» турист в цветастых шортах и голубой синтетической рубахе затолкал в чемодан последний сувенирный коврик. Он оглянулся в поисках жены и увидел, что она стоит у окна.

– В следующий раз, Марта, не покупай вещей, которые не влезают в твой чемодан. – Он навалился всем своим немалым весом на крышку кофра и застегнул защелки. – Где носильщик? Мы, наверное, уже полчаса назад звонили. Что там такого интересного?

– Люди, Саймон. Там какая-то процессия. Может, какой-нибудь религиозный праздник?

– А не мятеж? Со всеми этими беспорядками, о которых тут только и говорят, чем скорее мы уберемся отсюда, тем лучше.

– Нет, они, похоже, просто куда-то идут. – Его жена все так же выглядывала на улицу, заполненную мужчинами, женщинами и детьми. – Они все индейцы. По костюмам видно.

– Мы не успеем на самолет! – Он злобно взглянул на часы, как будто они были в чем-то виноваты. – Позвони туда еще раз, ладно? Где его только черти носят?