Блеф Мартин Джордж
– Смотри не задуши, – сказал Холли и мягко положил ладони поверх ее рук.
– Ни пуха, – сказал Джек, крепко обняв ее. Вонищенка не стала возражать.
Просто обняла Си-Си на пару секунд.
– Ты все сделаешь круто, – сказала она.
– Если нет, то лучше бы я сегодня экспрессом прошла, – ответила Си-Си.
Джек знал, что она подразумевает события прошлых лет, когда Дикая Карта изменила ее, после психологической травмы, и она стала вполне правдоподобной копией вагона метро.
Си-Си ворвалась на сцену и более не останавливалась. Казалось, она окутала аудиторию невидимой сетью силы. Лишь поначалу она робела, но потом лишь набирала силу с каждой секундой. Будто ее энергия уходила к сидящим и стоящим в зале людям, а потом возвращалась к ней, многократно усиленная. Волшебство настоящей эмпатии, подумал Джек. Она начала со своих старых хитов, а потом быстро перешла на новые, балладные песни. Двадцать минут ее выступления для Джека промелькнули, будто молния. И Си-Си закончила выступление песней, с которой начала свою первую репетицию в этом зале.
«Бэби, теперь не пасуй.
Теперь, когда тебя
Победа ждет…»
«Победа ждет», – зазвучал рефрен припева.
– Не забывай.
Си-Си склонила голову. Аплодисменты были термоядерными. Сойдя со сцены, она ушла за занавес и позволила себе рухнуть. Джек и Вонищенка подхватили ее.
– Что такое? – спросила Вонищенка. – Ой, Си-Си…
– Ничего, – ответила Си-Си и ухмыльнулась. Ее лицо прорезали морщины, от усталости. – Ничего, совершенно.
– О’кей, – пробормотала Корделия, глядя, как над ней развернулся рекламный плакат джокертаунской больницы. Несмотря на сказанное Дядей Джеком, она задумалась, не стоит ли скрестить пальцы. Может, на ногах тоже.
– Подожди секунду, – сказала ведущий оператор. Наклонилась к Корделии. – Небольшая смена планов.
Черт, подумала Корделия.
– Что?
– Небольшой бунт среди музыкантов. Все еще в процессе.
– Побыстрее бы, – сказала Корделия, глядя на светодиодный индикатор часов на пульте. – Типа, в течение двадцати двух секунд.
– Но ведь я сейчас должен играть, – непонимающе сказал Бадди Холли.
– Суть уговора в том, – ответил Джек, – что Босс и «Герлз Уиз Ганз» решили, что отыграют сейчас, и дадут тебе закрывать концерт.
Вонищенка поглядела на обоих.
– Босс и эта девочка, Тами, решают вопрос армрестлингом. И, похоже, девочка побеждает.
– Но сейчас мой выход, – сказал Холли.
– Заткнись на хрен, – сказала Тами, лидер «Герлз Уиз Ганз», торжественно выходя вперед и потирая правое плечо. Слова эти она произнесла с чувством. – Я и он, – она показала на Босса, который печально улыбался, – считаем, что самому главному в музыке научились у тебя. Так что ты станешь кульминацией концерта. Так оно и есть, Бад.
Приподнявшись на цыпочки, она поцеловала его в губы. Холли ошеломленно глядел по сторонам.
Оператор лихорадочно размахивала руками.
Стеклянные глаза «СтедиКамов» неумолимо надвигались. «Герлз Уиз Ганз» поддали жару, порвав на части попсовую песенку Томми Бойса и Бобби Харта «Интересно, что она делает вечером», сотворив из нее брутальный панк, растоптав ее в джем и размазав по своим ухмыляющимся губам, устроив на сцене сущий ад. А закончили они песней «Прауд Флеш», жестким гимном романтике и нигилизму.
– Ну, – сказала Тами Боссу, уводя со сцены своих шатающихся сестричек, – превзойди это.
И Босс показал все, что мог.
О Боже, подумала Корделия, когда стихло эхо последних аккордов. Посмотрела, как Босс поднял гитару в одной руке, а другую поднял, сжав кулак. Пусть Бадди все сделает. Пожалуйста. Босс еще раз поклонился публике, а затем пошел со сцены вместе со своими музыкантами.
Корделия моргнула. Ей показалось, что она увидела за столиком в задней части зала Сент-Джона Лэтхэма. «Лэтхэм и Штросс», любые бабки хороши, чьи бы они ни были, подумала она. Проблема лишь в том, что Лэтхэм, похоже, смотрел именно на нее.
Вздохнула, когда погас предпоследний PSA и оператор двинула вперед «Луму». Камера проехала перед сценой, сделав съемку панорамы, а потом сфокусировавшись на сцене.
– И… поехали! – сказала женщина в микрофон. Пожалуйста, снова мысленно взмолилась Корделия.
– Привет, Лаббок! – сказал Бадди Холли присутствующим и пятистам миллионам зрителей, незримо присутствующим по ту сторону камер. Зрители заулыбались.
Джек тоже улыбнулся, глядя со своего места у края сцены. Ему пришлось сесть на корточки, чтобы не получить по голове камерой, которая каталась туда-сюда по рельсам. Боль с методичным упорством пронзала ему живот, и он не знал, как долго сможет сидеть в таком положении. Понял, что сейчас ему больше всего хочется просто лечь. Хочется отдохнуть. Уже скоро, мрачно подумал он. Буду отдыхать, сколько влезет. И хорошо.
Холли сыграл первую ноту и скользнул пальцами по струне. Волшебное прикосновение Бадди Холли. Может, теперь это и стандартная техника игры, но три десятилетия назад оно возвестило о революции.
Ди-и-и-ки-ий зверь…
Легкое заикание никуда не делось, но ни один из зрителей, купивших билеты, еще ни разу не слышал этой песни Бадди Холли.
Когда опустится луна, Когда иссякнет любовь,
Я постучусь в твою дверь. Прошу, пусти меня вновь…
Джеку это показалось похоже на старые песни Дилана. Может, с оттенком Лу Рида. Но, по большей части, это был чистейший Бадди Холли.
Ди-и-и-ки-ий зверь…
Он почти завывал. Джек понял, что с тем же успехом он мог плакать.
Когда мои друзья, Сердцевина моя,
Не могут стоять, И все, что было во мне, Продали по сходной цене…
Он действительно плакал.
Я пища диким зверям.
И я знаю это сам…
«Телекастер» Бадди Холли плакал. Не от жалости к себе, но в искренней печали.
Без любви, без друзей
Навсегда…
Джек очень любил музыку, но боль была невыносима. Не в силах больше терпеть ее, он встал и тихо ушел. Пропустил выход на бис.
Корделия заранее готовилась к выходу на бис, последнему в концерте, когда на сцену должны были выйти все музыканты и взяться за руки. Моргнула, посмотрела повнимательнее и поняла, что Бадди Холли едва не падает ничком, стоя на сцене и внимая аплодисментам, последовавшим за последней его песней. Она была достаточно близко, чтобы разглядеть нездоровый румянец на его лице. Холли пошатнулся. О боже, подумала она, он же болен. Он сейчас упадет.
Но он не упал. Будто румянец на лице превратился в волну жара, прокатившуюся по его телу с ног до головы. Что за чертовщина, подумала Корделия.
А потом волна пошла по всему телу Бадди Холли. Ореол преобразующейся энергии охватил его тело. Он выставил перед собой «Фендер Телекастер», и произошло нечто невообразимое. Стальные струны стали податливыми, будто плавясь, отошли от ладов и вытянулись, словно цепочки серебристых искр. Захлестнулись вокруг опор камер и ламп рампы, будто змеи.
Иллюзия, подумала Корделия. Или телекинез. Струны гитары образовали огромное переплетение, вроде «кошкиной люльки». Бадди Холли поглядел на них, потом на свои руки. Медленно поднял голову и поглядел вверх. Похоже, Холли видел нечто, чего не мог увидеть никто другой. Улыбнулся, а потом улыбка превратилась в радостную ухмылку.
И он начал танцевать. Сначала медленно и осторожно, но потом все быстрее и быстрее. Холли кружился по сцене, а зрители смотрели на него, разинув рты.
Она уже видела такой танец. Или похожий. Корделия вспомнила. Виунгар. Она видела танец юноши-аборигена, глубоко в Сновидении, далеко в пустыне, в сердце Австралии. Это был танец шамана.
Холли ухмылялся все шире. Прыгал и кружился. У «Орущего» Джея Хокинса и Джеймса Брауна не вышло бы лучше. А потом Холли прыгнул вперед, в искрящуюся серебристую сеть.
Закружился, и его правая рука оторвалась, в запястье. Хлынул алый дым. Среди зрителей кто-то ахнул.
Холли продолжил танец. Другая рука. Правая рука, по локоть. Левая нога, по колено. Алый дым изогнутыми струями разлетался в стороны, будто пламя с огненного колеса.
Корделия осознала, что к ней обращаются.
– Может, рекламную паузу дать? – напряженно спросила женщина-оператор.
И Корделии вдруг все стало ясно.
– Нет, – сказала она. – Нет. Оставьте. Транслируйте все.
Бадди Холли кружился внутри сплетения искр. Полностью распался на части. Толпа сначала зашепталась, потом послышались крики.
– Господь всемогущий, прямо как с Малышом Динозавром, – услышала Корделия голос Полли Реттиг.
– Нет, – вслух сказала Корделия в ответ. – Это шоу. Смерть и воскрешение. Это просто… просто шутка. Зрелище.
– Зрелище? – переспросила Реттиг. – Он… убивает себя.
– Я так не думаю, – сказала Корделия. – Он преображается, но не умирает. Шаманские штучки.
От Бадди Холли остался лишь торс, лишенный рук и ног. Он выкатился на сцену. Остальные части тела лежали вповалку. Подымались клубы алого дыма. В разные стороны били потоки искр.
Зрители смотрели, не понимая, как на это реагировать.
Кучка рук и ног зашевелилась. Кости начали заново соединяться в суставах. Мышцы и связки снова обматывали их. Руки и ноги снова обтянула кожа, и они снова приросли к телу.
Бадди Холли стоял перед ними целый и невредимый. Он, правда, был уже не совсем прежним. Этот Бадди Холли был более подтянут, исчезли пояс жира на талии и мешки под глазами. Его волосы снова стали черными и сверкающими, без седины. Кожа стала гладкой, без единой морщины.
Зрители начали аплодировать. Радостные крики становились все громче, давая выход напряжению, в котором люди только что пребывали.
– Такое охренительное шоу раз в жизни увидишь, – сказал кто-то позади Корделии.
Гитара тоже вновь стала единым целым. Холли с легкостью поднял «Телекастер» и свободно держал его в руке. Он получил то, что хотел, подумала Корделия.
– Он стал шаманом, – сказала она вслух.
– Бадди Холли и «Шаманы», – сказал голос позади нее. – Зашибательское имечко. После всего этого оно будет раскупаться, как нижнее белье «Фаун Холл». Господи, этот Холли может хоть в президенты баллотироваться.
Корделия обернулась и увидела, что все это говорил человек из ICM. Она холодно на него посмотрела и снова повернулась к сцене. Новое существо, которым стал Бадди Холли, ободряюще улыбнулось ей.
А потом он поднес руку к струнам гитары, и они задрожали, будто входя в резонанс с сердцами всех зрителей.
Звук, поняла Корделия. Спусковой механизм для перехода в состояние повышенного осознания. Вот где сила рок-н-ролла. И Бадди Холли, возродившийся человеком силы, стоял перед ошеломленными слушателями и играл «Любовь не исчезнет», лучше, чем когда-либо в своей жизни.
Это дурное предзнаменование, подумала Корделия.
Выскользнув в переулок из задней двери «Дома смеха», Джек почувствовал, что болен и телом, и душой. Надо мне было остаться, подождать, когда Бадди выйдет на бис, подумал он. Но Бадди и так отлично справился.
Раздался скрежет, когда что-то нечеловечески огромное двинулось по асфальту. Джек резко остановился. Тень, темнее тьмы в переулке, упала на него.
– Я прикинул, что вечеринка партии педиков, такая, как эта, привлечет сюда всех моих маленьких друзей, – сказал Дубина. – Но даже не надеялся, что первым из этих ублюдков окажешься ты.
Безо всякого намека его огромная правая рука полетела вперед, ударив Джека в голову и припечатав к кирпичной стене дома.
Джек почувствовал, как что-то сломалось, кость или хрящ. Он не знал. Все, что он знал, это то, что свет, каким бы тусклым он здесь ни был, меркнет в его глазах. Он желал уйти в темноту, но не сейчас и не таким способом. Попытался сопротивляться. Чувствовал, как Дубина поднял его и крепко обхватил. А потом выдернул ремень и стащил брюки.
– У меня есть небольшая штука для тебя, Джек, напоследок. Которая тебе понравится. Уверен, твоя племянница Корделия в нее вцепится, когда я до нее доберусь.
Джек с трудом пытался окончательно прийти в себя. А потом почувствовал, что сунул Дубина ему промеж ягодиц. Внутрь него. Давя и разрывая. Ничто еще не делало ему так больно. Ничто!
– Маленькую девочку я оставлю на потом, – сказал Дубина.
Боже, подумал Джек, сквозь мучительную боль. Корделия.
– Оставь ее в покое, ублюдок крысы, свинья!
– Палки и камни, – сказал Дубина и визгливо хихикнул, – но лишь Фэтмэн может причинить мне боль…
Он толкнул, и Джек закричал.
Где же другой, в отчаянии подумал Джек. Мысли спутались от немыслимой боли. Ты мне нужен. Я должен превратиться. Еще раз. Просто, чтобы убить этого сукина сына.
И он почувствовал, как превращение началось. А еще почувствовал, что умирает.
Хорошо, подумал он. Хорошо для обоих. И сюрприз для Дубины.
Джек почувствовал, как увеличиваются зубы и вытягивается челюсть.
Чума, или зубы, ты умрешь, сукин сын.
Ярость заставила его остаться живым еще ненадолго.
Вонищенка, мысленно крикнул он в темноту. Услышь меня! Спаси Корделию.
Маленькую девочку я оставлю на потом, вспомнил он угрозу Дубины. Все заколыхалось и провалилось в пустоту. И стихло.
Мертвый человек нырнул во тьму.
Мелинда М. Снодграсс
Кровные узы
II
Смена с семи до полуночи заканчивалась. Следующая смена, с полуночи до пяти утра, готовилась выступить на патрулирование на улицы Джокертауна из «Кристального дворца». Звучали кашель, покрякивание, редкие смешки, пока они выстраивались вдоль длинных столов на козлах, ожидая, пока их накроют. Хирам Уорчестер, невероятно громадный и невероятно элегантный владелец «Козырных тузов», внимательно следил за тем, как подают еду. Он выразил свою поддержку делу таким способом, и вечно усталые патрульные Джокертауна были очень благодарны ему за это.
Тахион уселся за стол, положив на соседний стул обутую в сапог ногу, и принюхался. Цыплята в вине, кок о вин. Заметил, как Саша остановился, чтобы поговорить с Хирамом.
Дородный туз кивнул в сторону одного из кабинетов, и они отошли в сторону. Видимо, какое-то дело, подумал Тахион. В «Кристальном дворце» все делами занимаются.
Дверь во «Дворец» распахнулась, и вошел Мистер Замогильный, оглядываясь по сторонам. Он принес с собой неописуемый запах, и, казалось, могильный холод распространялся во все стороны от его рослой худощавой фигуры. Из-под смехотворной мягкой шляпы с загнутыми полями виднелась маска черепа, ухмыляющаяся и отделанная белыми и черными перьями. Среди собравшихся джокеров послышалась приглушенная ругань. Трудновато будет затолкать в себя даже деликатесы Хирама, когда Мистер Замогильный наполнил зал столь тошнотворной вонью.
Тахион уже собирался было соскользнуть со стульев и присоединиться к построившимся, прижимая к носу надушенный платок, как вдруг окаменел, услышав нахальный голос Проныры Даунса.
– О нет, док, не сейчас. Пора дать интервью.
– Почему именно я, Проныра?
– Потому, что ты у меня в долгу, за тот случай контроля сознания, на прошлой неделе. Некрасиво, Тах, некрасиво.
– Проныра, не будь ты таким чертовски докучливым и неразборчивым…
– Капитан Эллис не одобрила эту вашу аферу с защитой… – напирал репортер. – Говорит, что обязательно кто-нибудь пострадает, и вряд ли это будут плохие парни.
– Готов поклясться уважаемой Эллис, что аферы с защитой исходят совсем из другого места. А она просто проявляет нездоровый пессимизм. Думаю, мы вполне способны за себя постоять. Идеал свидетель, у нас уже предостаточно опыта в этой области, – закончил он сухим тоном, вспоминая все те годы, когда полиция проявляла достойное лучшего применения спокойствие, если какого-нибудь джокера избивали или убивали, но мгновенно оказывалась на месте, стоило подать голос какому-нибудь туристу. Сейчас стало получше, но отношения между джокерами и власть имущими Нью-Йорка все еще оставались сложными.
Проныра облизнул кончик шариковой ручки, с глупым видом, непроизвольно.
– Я уверен, что мои читатели захотят узнать, почему в этих патрулях участвуют только джокеры. С учетом того, что всем руководишь ты, почему бы не привлечь артиллерию? Молота, например, Мистраль, или, может, Джека-Попрыгунчика, или Звездного Света?
– Здесь живут джокеры. Мы сами сможем о себе позаботиться.
– Значит ли это, что между джокерами и тузами вражда?
– Проныра, не будь такой задницей. Неужели удивительно, что эти люди решили сами о себе позаботиться? Их считают чудиками, с ними обращаются, как с умственно отсталыми детьми, и постоянно игнорируют, обращая все внимание на их более удачливых братьев. Позволю себе заметить, твой журнал называется «Тузы», и что-то никто не торопится создать журнал под названием «Джокеры». Оглядись. Эти люди движимы любовью и чувством собственного достоинства. Как я могу сказать им, что они недостаточно сильны или умны, чтобы защитить себя? Сказать им: «Давайте позовем тузов»?
Но именно это он и намеревался делать до тех пор, пока Дес не прознает. Ладно, Проныре это точно знать незачем. Он пересказал журналисту обращение Деса, правда, не упомянув при этом автора, но, к чести своей, слегка смутился.
– Какие комментарии насчет Лео Барнетта?
– Одержимый ненавистью безумец.
– Я могу это цитировать?
– Сколько угодно.
– Так кто же у нас будет рыцарем на белом коне? Хартманн?
– Возможно. Не знаю.
– Я думал, вы между собой тайн не держите.
– Мы друзья, но не слишком близкие.
– Как ты думаешь, почему Хартманн так дружески относится к джокерам? Личная выгода? Может, его жена – носитель вируса, может, у него где-нибудь спрятан незаконнорожденный ребенок-джокер?
– Я думаю, что он дружески относится ко всем, зараженным Дикой Картой, просто потому, что он человек хороший, – холодно ответил Тахион.
– Кстати, насчет ужасных детей-джокеров, какие последние новости насчет беременности Соколицы?
Тахион окаменел от ярости, но затем старательно разжал кулаки и расслабился.
– Нет, Проныра, больше ты меня не подловишь. Я до сих пор жалею, что позволил выйти наружу факту того, что отец ее ребенка – туз.
– Выпьешь, Тах? Я угощаю, – с надеждой сказал журналист, глядя на почти пустой бокал.
– НЕТ!
– Ну, хоть маленький намек, для всех тех поклонников, которые, затаив дыхание, ждут новостей о Соколице, а?
– Ой, Проныра, иди ты отсюда, хватит. Достал, хуже овода.
Тахион махнул рукой в сторону джокеров:
– Вон у них интервью бери, а меня в покое оставь. В намечающемся деле они значат куда больше меня.
– Иисусе, Тах! Ты скромничаешь?
Такисианин жестко поглядел на журналиста. Проныра взял со стола бокал и вылил остатки коньяка себе на голову.
– Я просто… сегодня… не в настроении… пока.
Журналист вытер мокрую шею.
– Без дураков! Тах, за тобой еще один долг. Полагаю, следующее интервью не за горами.
– Жду не дождусь.
– Задница.
Тахион угрюмо поглядел на пустой бокал, а затем поискал взглядом официанта. Дург ат’Морах бо-Исида Вайаванд-са флегматично пожирал еду с огромной тарелки, но Тахион заметил, что его серые глаза постоянно поглядывают в сторону лестницы. Появилась Кристалис, и громила Морах, несмотря на огромный вес, с легкостью встал и подошел к ней. С изяществом взял ее руку и страстно поцеловал. Кристалис отдернула руку, холодно глядя на прислужника. Тахион невольно сместился поближе, подслушивая разговор. Внезапно рука Кристалис резко выпрямилась, и на весь зал прозвучала пощечина.
– Тахион! – сквозь зубы сказала она. Тахион послушно пошел следом за ней за отдельный столик. Достав колоду старинных карт, Кристалис перетасовала их несколько раз и разложила пасьянс.
– Не будешь столь любезен держать от меня подальше свое ручное чудовище?
– Он не мой, а Марка, и в чем проблема?
– Он меня хочет.
– О боже!
Тахиона охватили смешанные чувства.
Омерзение и веселье оттого, что Дург оказался способен на влечение к джокеру. Пусть он и чудовище, но все равно он такисианин.
Стыдно, что ему в голову пришли такие мысли. И жаль Кристалис, что ей вдруг достался такой поклонник.
– Сделаешь что-нибудь, чтобы он от меня отвязался?
– Сделаю все, что смогу, но не забывай, что его с детства растили в ненависти и презрении ко мне. Сначала Вайаванд, а потом и мой кузен Забб. Сейчас он терпит меня только ради Марка.
– Пожалуйста.
– Хорошо, но и ты будь немного предусмотрительнее, умоляю. Пусть Морахи и выродки, быть может, но они такисиане, а следовательно, привыкли получать желаемое от простолюдинов. Не забывай, он – настоящая машина убийства.
– Спасибо, Тах, мне стало намного спокойнее.
– Прости.
– Ну, может, мафия или «Призрачный кулак» оторвут мне голову раньше, чем он. Не забывай, это ты меня уговорил. Вообще, все это произошло по твоей вине. Ой, только не гляди так сокрушенно. Это была шутка.
– Не для меня.
Через зал шла Дита, покачиваясь на неимоверно высоких каблуках, громко стучавших по потертому полу, покрытому плиткой.
– Доктор, мистер Мэрион уволился!
Тахион оторвал взгляд от карты, которую внимательно изучал.
– Кто?
– Мистер Мэрион, учитель.
– Вот дерьмо.
Тахион не слишком часто так бранился, и Дита изумленно поглядела на него.
– Дита, я сейчас настолько занят, чтобы с этим разбираться. Поскольку это все равно дело проигрышное, не наймешь ли ты нового учителя сама? Будь любезна.
– Но я даже не знаю, кого мне искать.
– Преподавателя с хорошим знанием математики и других наук. Хорошо было бы, чтобы он немного разбирался в истории, литературе и музыке. Или, по крайней мере, имел хороший вкус в этом.
Раздался щелчок и шипение пейджера, и их разговор прервал голос от пульта.
– Доктор Тахион, в приемный покой. Доктор Тахион, в приемный покой.
– Но…
– Просто воспользуйся здравым смыслом.
Накинув стетоскоп на шею, Тахион поднял трубку, связываясь с дежурными медсестрами третьего этажа.
– Что там такое?
– Дикая Карта, – послышался резкий ответ доктора Финна. Не теряя времени, Тахион пошел к лифту.
Ребенок корчился, лежа на смотровом столе. Копыта Финна нервно постукивали по плитке, пока он старался удержать ребенка на месте. Он был первым врачом-джокером в клинике имени Блайз ван Ренссэйлер, и поначалу джокеры этому противились, считая, что он прошел обучение благодаря разнарядке, а не знаниям. Но уже после двух недель работы с молодым врачом Тахион был готов уверить их, что их страхи беспочвенны.
Мать ребенка в панике глядела на Тахиона.
Внешне девочка была натуралкой. Что там с ее генетическим кодом – вопрос другой. Проявление симптомов или только что заразилась? На этот вопрос ответят только анализы.
– Первичный осмотр показал отсутствие трансформаций. Мы сумели стабилизировать пульс и давление, я послал за «козырем», но…
– Благодарю, доктор. Миссис…?
– Уилсон, – подсказала медсестра.
– Уилсон.
Тахион взял женщину под руку и повел прочь от корчащегося ребенка.
– У вашей дочери заражение Дикой Картой, и практически очевидно, что она вытянула Даму Пик.
Женщина ахнула и тихо заплакала, закрыв рот рукой.
– Мы должны принять решение очень быстро. Мы можем ввести ей противодействующий вирус, который я создал…
– Так вводите!
– Но я должен предупредить вас о том, что лечение проходит успешно лишь в двадцати процентах случаев. Чаще улучшения не наступает. Вирус продолжает действовать по-прежнему. И есть вероятность смертельного исхода, в результате реакции на «козырь», но очень небольшая.