В ожидании дождя Лихэйн Деннис

В моем сне у меня есть сын. Ему лет пять, но и голос, и ум у него — как у пятнадцатилетнего. Он сидит рядом со мной пристегнувшись, и ноги его едва достают до края автомобильного сиденья.

Машина — старая, огромная, и руль у нее размером с велосипедное колесо. Мы едем; за окном раннее декабрьское утро цвета мутного хрома.

Мы где-то за городом, южнее Массачусетса, но севернее линии Мэйсона-Диксона — возможно, в Делавэре или в южной части Нью-Джерси. Вдалеке виднеются клетчатые красно-белые силосные башни, торчащие на окраинах перепаханных полей, присыпанных бледно-серым, газетного оттенка снегом. Насколько хватает глаз, кругом только поля, только силосные башни, замершая и беззвучная мельница и обледенелые телефонные провода, уходящие за горизонт.

Никаких машин, никаких людей. Только я, мой сын и антрацитно-черная дорога, рассекающая поля замерзшей пшеницы.

— Патрик, — говорит мой сын.

— Да?

— Хороший день сегодня.

Я гляжу в серое, незыблемое и беззвучное утро за окном. За самой дальней башней виднеется струйка дыма, поднимающегося из трубы. Самого дома я не вижу, но представляю себе его тепло. Чувствую аромат стряпни в духовке, вижу вытесанные из вишни балки под кухонным потолком и саму кухню — собранную из медового оттенка древесины. С ручки плиты свисает передник. Я чувствую, как же хорошо быть дома в такое тихое декабрьское утро.

Я смотрю на своего сына и отвечаю:

— Да, хороший день.

Он говорит мне:

— Мы будем ехать весь день. И всю ночь. Мы всегда будем ехать.

— Конечно, — киваю я.

Мой сын глядит в окно. Говорит:

— Пап?

— Да?

— Мы никогда не остановимся.

Я поворачиваюсь к нему — он глядит на меня снизу вверх, моими же глазами.

— О’кей, — говорю я. — Мы никогда не остановимся.

Он накрывает мою ладонь своей:

— Если мы остановимся, у нас кончится воздух.

— Ага.

— А если у нас кончится воздух, мы умрем.

— Точно.

— Пап, я не хочу умирать.

Я глажу его по голове:

— И я не хочу.

— И поэтому мы никогда не остановимся.

— Никогда, — улыбаюсь ему я. Я чувствую запах его кожи, его волос, запах новорожденного, хотя ему пять лет. — Мы всегда будем ехать.

— Хорошо.

Он устраивается поудобнее на своем сиденье, а затем засыпает, прижавшись щекой к моей руке.

Черная дорога бежит вперед, сквозь мутно-белые поля, и рука моя на руле легка и уверенна. Дорога — прямая, ровная и простирается на тысячу миль. Ветер подхватывает лежалый снег и с тихим шорохом пригоршнями кидает его в трещины на асфальте.

Я никогда не остановлюсь. Я никогда не выйду из машины. У меня никогда не кончится бензин. Я никогда не проголодаюсь. Здесь тепло. Я со своим сыном. Он в безопасности. Я в безопасности. Я никогда не остановлюсь. Я не устану. Я всегда буду ехать.

Дорога лежит передо мной — пустая и бесконечная.

Мой сын поднимает голову, спрашивает:

— А где мама?

— Я не знаю, — отвечаю я.

— Но с ней все в порядке? — Он смотрит на меня снизу вверх.

— Все в порядке, — говорю я. — Все в полном порядке. Спи дальше.

Мой сын снова засыпает. Я продолжаю вести машину.

И оба мы исчезаем, когда я просыпаюсь.

1

Когда я впервые встретил Карен Николс, она произвела на меня впечатление женщины, которая гладит свои носки.

Невысокого роста блондинка, она вылезла из ядовито-зеленого «фольксвагена» 98-го года выпуска, когда мы с Буббой переходили через улицу, направляясь к церкви Святого Бартоломью. В руках мы держали стаканчики с утренним кофе. На дворе стоял февраль, но в тот год зима к нам в город заглянуть забыла. Если не считать одной метели и пары дней, когда температура падала ниже минус 15,[2] погода стояла почти что теплая. Было только десять утра, но воздух уже прогрелся градусов до пяти. Говорите что хотите о глобальном потеплении, но если оно избавит меня от необходимости убирать снег перед домом, то я за него всей душой.

Карен Николс прикрыла глаза ладонью, хотя утреннее солнце было не таким уж и ярким, и неуверенно мне улыбнулась:

— Мистер Кензи?

Я изобразил свою фирменную улыбку: «Я отличник и усердный прилежник» — и протянул ей руку.

— Мисс Николс?

Она почему-то засмеялась.

— Да, я Карен. Я раньше, чем мы договаривались.

Ладонь у нее была такой гладкой и мягкой, что казалась затянутой в перчатку.

— Можно просто Патрик. А это мистер Роговски.

Бубба что-то неразборчиво буркнул в свой кофе.

Карен опустила руку и чуть прижала ее к себе, будто боялась протянуть ее Буббе. Будто он мог оставить руку себе в качестве сувенира.

Одета она была в коричневый замшевый пиджак длиной до середины бедер, угольно-черный свитер, синие джинсы и белоснежные кроссовки. Вся ее одежда выглядела так, будто пыль, грязь и пятна обходили ее за добрую милю.

Она приложила свои изящные пальчики к шее.

— Два самых настоящих частных сыщика, надо же. — Прищурила свои голубые глаза, сморщила носик и снова рассмеялась.

— Я сыщик, — сказал я. — А он просто решил взять халтуру.

Бубба снова что-то буркнул, а затем пнул меня под зад.

— Спокойно, — сказал я. — К ноге.

Бубба отпил кофе.

Мне показалось, Карен уже сожалела о том, что вообще решила с нами встретиться. Я подумал, что в офис в колокольне отводить ее не стоит. Если человек не уверен, хочет ли меня нанять, то офис, расположенный в колокольне, — не самый лучший пиар.

Субботний воздух был влажным и теплым, и мы с Карен Николс и Буббой прошли к скамейке, стоявшей на школьном дворе. Я сел. Карен, прежде чем присесть, обмахнула поверхность безупречно белым носовым платком. Увидев, что на скамейке ему места не хватит, Бубба скорчил рожу сначала самой скамейке, затем мне, а потом уселся на землю, выжидающе уставившись на нас.

— Хороший песик, — сказал я.

Во взгляде Буббы явно читалось, что за эту шутку мне придется расплачиваться, едва мы окажемся в не столь приличной компании.

— Мисс Николс, — спросил я. — Откуда вы обо мне узнали?

Она оторвала взгляд от Буббы и непонимающе уставилась на меня. Ее светлые волосы, остриженные по-мальчишески коротко, напоминали мне когда-то виденные фотографии жительниц Берлина 1920-х. Черная заколка с нарисованным на ней майским жуком была откровенно лишней — смазанные гелем волосы лежали на голове так ровно, что казалось, растрепать их не способно ничто, кроме разве направленного в лицо реактивного двигателя.

Ее широко раскрытые голубые глаза прояснились, и она снова нервно засмеялась:

— От своего бойфренда.

— И зовут его… — сказал я, перебирая в уме наиболее подходящие варианты — Тед, или Тай, или Хантер.

— Дэвид Веттерау.

Хреновый из меня телепат.

— Боюсь, я о нем никогда не слышал.

— Он знаком кое с кем, кто с вами работал. С одной женщиной…

Бубба поднял голову и уставился на меня. Бубба именно меня винил в том, что Энджи прекратила наше партнерство, переехала из нашего квартала, купила «хонду», начала носить костюмы от Анн Кляйн и вообще перестала с нами общаться.

— Энджела Дженнеро? — спросил я.

Она улыбнулась:

— Да, именно она.

Бубба снова что-то буркнул. Глядишь, скоро на луну выть начнет.

— И зачем вам потребовался частный детектив, мисс Николс?

— Пожалуйста, просто Карен. — Она развернулась ко мне, поправила и без того безупречную прическу.

— О’кей, Карен. Так зачем тебе детектив?

Она печально, вяло улыбнулась и пару секунд молчала, уперев взгляд в свои колени.

— В спортзале, куда я хожу, есть один парень…

Я кивнул.

Она сглотнула. Думаю, она надеялась, что я все пойму по одной этой фразе. Я был уверен, что сейчас она поведает мне крайне неприятную историю. Еще больше я был уверен в том, что ее знакомство с неприятной стороной жизни было в лучшем случае очень и очень ограниченным.

— Он начал клеиться ко мне, постоянно следовал за мной до парковки. И поначалу это меня просто, ну, раздражало.

Она подняла голову, посмотрела мне в глаза, надеясь увидеть в них понимание.

— Потом все стало хуже. Он начал звонить мне домой. В спортзале я старалась с ним не пересекаться, но пару раз видела его у своего дома — он следил за мной из машины. Дэвида это наконец достало, он пошел поговорить с ним. Сначала тот все отрицал, а потом пригрозил Дэвиду.

Она моргнула, сжала кулачки.

— Дэвид, он не выглядит… угрожающе, что ли? Понимаете, о чем я?

Я кивнул.

— В общем, Коди… Так его зовут, Коди Фальк, он посмеялся над Дэвидом и вечером того же дня позвонил мне.

Коди. Я его уже ненавидел — просто потому что.

— Он позвонил и начал говорить, что знает, как я на самом деле его хочу, и что меня никто никогда так хорошо не… не…

— Трахал, — сказал Бубба.

Она вздрогнула, посмотрела на него и тут же перевела взгляд обратно на меня.

— Да. Что меня так хорошо… никогда в моей жизни. И что он знает, что втайне я хочу, чтобы он меня… ну, понимаете. Я оставила ему записку на лобовом стекле его машины. Знаю, что не стоило этого делать, но… в общем, я ее оставила.

Она полезла в сумочку, извлекла смятый листок фиолетового цвета. На нем ее каллиграфическим почерком было написано:

Мистер Фальк!

Пожалуйста, оставьте меня в покое.

Карен Николс

— А когда в следующий раз я пошла в спортзал, — сказала она, — и вернулась потом к своей машине, он вернул записку. Прилепил на то же место на лобовом стекле, где и я. Написал ответ на обратной стороне.

Она указала на листок в моей руке.

Я перевернул его. На обратной стороне Коди Фальк написал одно-единственное слово:

«Нет».

Этот козел действительно начал меня бесить.

— А вчера… — На глаза ее навернулись слезы, и она несколько раз судорожно сглотнула.

Я накрыл ее ладонь своей и почувствовал, как она сжала пальцы в кулак.

— Что он сделал?

Она резко вздохнула, и я услышал, как воздух влажно ударился о ком, стоявший у нее в глотке.

— Он изуродовал мою машину.

Мы с Буббой недоуменно уставились сначала друг на друга, а затем на сияющий зеленый «фольксваген», припаркованный у входа на школьный двор. Машина выглядела так, будто только что сошла с конвейера, — наверное, даже запах нового автомобиля из салона еще не выветрился.

— Вот эту машину? — спросил я.

— Что? — Она проследила за моим взглядом. — Ой, нет, нет. Это машина Дэвида.

— Парень? — спросил Бубба. — Эту машину водит парень?

Я посмотрел на него и покачал головой.

Бубба скорчил рожу, затем уставился на свои армейские ботинки и подтянул колени к подбородку.

Карен мотнула головой, словно хотела вытрясти из нее лишние мысли.

— Я вожу «короллу». Хотела купить «камри», но это нам было не по карману. Дэвид только начал новый бизнес, и нам обоим еще долги за колледж выплачивать, поэтому мы купили «короллу». А теперь она превратилась в груду мусора. Он всю ее кислотой облил. Пробил радиатор. Механик потом посмотрел и сказал, что в двигатель он налил сиропа.

— Полиции ты обо всем этом рассказала?

Она кивнула. Ее всю трясло.

— Нет никаких доказательств, что это его рук дело. Он сказал, что был тем вечером в кино, что люди видели, как он заходил в кинозал и как по окончании фильма выходил оттуда. Он… — Ее лицо осунулось и покраснело. — Они и пальцем к нему прикоснуться не могут, а страховая компания не хочет возмещать мне убытки за машину.

Бубба поднял голову, повернулся ко мне.

— Почему? — спросил я.

— Потому что они не получили последний платеж. Но я… я послала деньги. Три недели назад. Они сказали, что отправили мне письмо с предупреждением, но оно до меня не дошло. И… и… — Она уронила голову, слезы начали падать ей на колени.

Я был вполне уверен, что у нее дома хранится коллекция плюшевых игрушек. А на бампере ее изуродованной «короллы» когда-то красовалась наклейка — или улыбающаяся рожица, или ихтис.[3] Она читала Джона Гришэма, слушала легкий рок, обожала девичники и не видела ни одного фильма Спайка Ли.

Она никогда не думала, что нечто подобное может произойти именно с ней.

— Карен, — мягко сказал я. — Как называется твоя страховая компания?

Она подняла голову, вытерла слезы тыльной стороной ладони.

— «Стэйт мьючуэл».

— А почтовое отделение, через которое ты посылала чек за страховку?

— Ну, я живу в Ньютон-Аппер-Фоллс, — сказала она, — но точно не знаю, кто этим занимается. Может, мой бойфренд? — Она уставилась на свои белоснежные кроссовки, словно стыдясь сказанного. — Он живет в Бэк-Бей, и я часто там бываю.

Эти слова она произнесла так, словно признавалась в страшном грехе. А я подумал, где выращивают таких, как она, людей и можно ли будет раздобыть семена, если мне когда-нибудь захочется вырастить дочь.

— До этого ты когда-нибудь запаздывала с выплатой?

Она покачала головой:

— Никогда.

— И как долго ты у них застрахована?

— Семь лет. С окончания колледжа.

— Где живет Коди Фальк?

Она промокнула глаза ладонью, чтобы убедиться — слезы высохли. Макияжа на ней не было, так что и течь было нечему. Она была красива точно такой же мягкой и скучной красотой, как любая женщина из рекламы «Ноксимы».

— Я не знаю. Но в спортзал он ходит каждый день, к семи.

— Как называется спортзал?

— Клуб «Маунт Оберн», в Уотертауне. — Она прикусила нижнюю губу, затем попыталась улыбнуться: — Господи, какой же дурой я себя чувствую.

— Мисс Николс, — сказал я, — в нормальных обстоятельствах вы вообще не должны пересекаться с людьми типа Коди Фалька. Понимаете меня? И никто не должен. Он плохой человек, и в том, что он к вам пристал, вашей вины нет совсем. Виноват тут он, и только он.

— Правда? — Ей удалось выдавить из себя полновесную улыбку, но в глазах по-прежнему читались страх и неуверенность.

— Правда. Он плохой человек, и ему нравится запугивать окружающих.

— Это точно, — кивнула она. — У него по глазам это видно. Однажды вечером он догнал меня на парковке. И чем хуже я себя чувствовала, тем больше ему это нравилось.

Бубба тихо хохотнул:

— Ему будет еще хреновее, когда мы его навестим.

Карен Николс взглянула на Буббу, и на секунду могло показаться, что ей жалко Коди Фалька.

Из офиса я позвонил своему адвокату, Чезвику Хартману.

Карен Николс уехала на «фольксвагене» своего бойфренда, по моему совету направившись в офис «Стэйт мьючуэл», чтобы внести плату по страховке. Когда она предположила, что в страховой фирме не примут от нее новый чек, я убедил ее, что беспокоиться тут не о чем. А когда она спросила, во сколько ей обойдутся мои услуги, я сказал, что платить ей придется только за один день — большего мне не понадобится.

— Всего один день?

— Всего один день.

— Но что насчет Коди?

— О Коди ты больше никогда не услышишь.

Я захлопнул дверь автомобиля, и она уехала, на прощание помахав мне рукой.

— Загляни в словарь, найди слово «очаровательная», — попросил я Буббу, когда мы вернулись ко мне в офис. — Посмотри, нет ли там рядом фотографии Карен Николс.

Бубба обвел взглядом стопку книг, лежавшую на подоконнике.

— А откуда я узнаю, которая из них словарь?

Чезвик наконец поднял трубку, и я рассказал ему о Карен Николс и ее проблеме со страховой компанией.

— Ни одной пропущенной оплаты?

— Ни одной.

— Нет проблем. Говоришь, «королла»?

— Ага.

— Это вроде такая машина за двадцать пять тысяч долларов?

— Скорее за четырнадцать.

Чезвик хмыкнул:

— Неужто бывают такие дешевые машины?

Чезвик являлся обладателем «бентли», «мерседеса V10» и пары «рейндж-роверов», насколько мне было известно. А когда он хотел сойти за простого смертного, то садился за руль «лексуса».

— Они заплатят, — сказал он.

— Сказали, что не будут платить, — ответил я, просто чтобы его поддеть.

— И пойдут против меня? Если к концу нашего разговора я не буду полностью удовлетворен, им придется услышать, что они уже должны мне пятьдесят тысяч. Они заплатят, — повторил он.

Когда я положил трубку, Бубба спросил:

— Чего он сказал?

— Сказал, что они заплатят.

Он кивнул:

— И Коди заплатит, чувак. По полной программе заплатит.

Бубба отправился к себе на склад улаживать какие-то дела, а я позвонил Девину Амронклину, копу из убойного отдела и одному из немногих полицейских в этом городе, которые все еще со мной разговаривали.

— Отдел по расследованию убийств.

— А теперь скажи то же самое, только с чувством и страстью.

— Подумать только, какие люди. Персона нон грата нумеро уно для всего Бостонского управления полиции. Тебя в последнее время за превышение скорости не тормозили?

— Не-а.

— И радуйся. Ты даже не представляешь, что некоторые ребята хотят найти у тебя в багажнике.

Я на секунду прикрыл глаза. Вот уж где-где, но во главе списка врагов местной полиции я точно не рассчитывал оказаться.

— Ну, тебя тоже особенно любить не должны, — сказал я. — Ведь именно ты надел наручники на собрата по профессии.

— Меня и так никто никогда особенно не любил, — ответил Девин. — Но большинство из них меня боится, что в общем-то неплохо. А вот ты — всем известный слабак.

— Всем известный, а?

— Так чего звонишь-то?

— Нужна информация по деятелю одному, звать Коди Фальк. Предыдущие аресты, все что угодно, имеющее отношение к преследованию женщин.

— И что я за это получу?

— Мою вечную дружбу?

— Одна из моих племянниц, — сказал он, — хочет получить на день рождения полную коллекцию Бини-Бэби.

— А идти в магазин и покупать их тебе неохота.

— Я до сих пор выплачиваю алименты на ребенка, который и разговаривать со мной не желает.

— Ага, значит, покупать эти игрушки тоже мне придется.

— Десяти должно хватить.

— Десяти? — сказал я. — Ты чего, издева…

— Фальк — через «Ф»?

— Ага, как в слове «фуфло», — ответил я и положил трубку.